свидетельствует история, войны начинались иначе. Сейчас подобное увидишь
разве что в опере: как театральным жестом один бросает перчатку, а другой ее
поднимает, и начинается дуэль. В наше время войны, к сожалению, начинают
по-иному. Возникает вопрос: имели ли мы юридическое и моральное право на
свои действия? Юридически, конечно, не имели права. С моральной же точки
зрения желание обезопасить себя и договориться с соседом оправдывало нас в
собственных глазах.
И вот началась война. Я уехал через несколько дней на Украину. Мы были
уверены, что если финны приняли наш вызов и развязалась война, причем в ней
участвуют несоизмеримые величины, то вопрос будет решен быстро и с
небольшими потерями для нас. Так мы думали и так хотели, однако история
показала затем совсем другое. \252\ Война оказалась довольно упорной. Финны
проявили большую воинственность и большие военные способности. У них была
хорошо организована оборона, и наши попытки пробиться через Карельский
перешеек, самый короткий путь к ним, ни к чему не привели. Перешеек сначала
оказался нам не по зубам. Там обнаружились неожиданно для нас хорошие
железобетонные укрепления, удачно расположенная артиллерия, и мы наткнулись
на неприступную крепость. В результате там полегло наших войск значительно
больше, чем предполагалось по плану решения этого вопроса военными методами.
Боевые действия затянулись до глубокой зимы. Тогда было решено обойти
укрепления Карельского перешейка и ударить севернее Ладожского озера, где,
видимо, у финнов таких укреплений не было. То есть, мы хотели зайти с тыла.
Когда же попытались сделать это, то там выявились еще более сложные условия,
связанные с особенностями природной местности и климата. Финны - люди
Севера, хорошие спортсмены, прекрасно держатся на лыжах. Наши войска
столкнулись с подвижными подразделениями лыжников, вооруженных
автоматическим оружием высокой скорострельности. Возник вопрос о том, чтобы
и наши войска срочно поставить на лыжи. Но сделать это было не так легко. У
нас воевали обычные, нетренированные красноармейцы. Вспомнили мы и о
физкультурниках, но их имелось немного, хотя собрали их из Москвы, с Украины
и из Ленинграда. Провожали мы их довольно торжественно, ибо была
уверенность, что наши физкультурники "приедут и победят". А они почти все
там погибли. Не знаю точно, сколько их возвратилось стой войны.
Сталин негодовал. Военные объясняли ему, что они не знали об
укреплениях на Карельском перешейке - "линии Маннергейма", и стали обвинять
во всем нашу разведку. Все это слилось в главное обвинение Ворошилову. Ведь
он был наркомом обороны. За военные неудачи обвинять, собственно, больше и
некого было. Не Сталина же. Ворошилов, значит, виноват, не предусмотрел, не
разработал и т.п. Начальником Генерального штаба был тогда Шапошников{25}.
Его люди занимались разработкой плана операции против Финляндии и занимали
высокое положение в войсках. На Шапошникова же смотрели как на видного
специалиста, хотя сам он решающего голоса не имел. Скорее у него был
совещательный голос. Решал тогда от имени РККА военные вопросы Ворошилов.
То были страшные месяцы и по нашим потерям, и в смысле перспективы.
Возьмем наш Военно-Морской Флот, который действовал \253\ на Балтике против
финляндского. Казалось бы, соотношение должно быть отнюдь не в пользу
финнов. Но наш флот действовал плохо. Вот один из случаев. При мне
докладывали Сталину, что плыл по морю шведский корабль. Наши приняли его за
финский, подводная лодка попыталась потопить его, но не сумела. А немецкие
моряки это наблюдали и, чтобы уколоть нас, предложили помощь.
Сталин сказал нам: "Посол Германии Шуленбург передал предложение от
Гитлера: если мы встречаем затруднения в борьбе против финнов на Балтийском
море, то немцы готовы оказать содействие...". Сталин, разумеется, отказался,
но буквально пришел в замешательство в результате этого случая, образно
выражаясь, посерел. Можете себе представить! Будущий враг так нас оценивает.
Открыто предлагает: "Давайте попросту отбросим всякие правовые соображения.
Раз началась война, то надо использовать все с тем, чтобы в кратчайший срок
решить задачу, поставленную перед военными силами". Гитлер демонстрировал
нам наше же бессилие. Хотел, чтобы мы сами признали это, приняв его помощь.
В советском руководстве нарастала тревога. Пока не такая уж сильная, но
нарастала. Как бы не померк ореол непобедимости Красной Армии. Как у нас
тогда пели? "Если завтра война, если завтра в поход, будь сегодня к походу
готов". Заронились семена сомнения. Если мы с финнами не сможем справиться,
а вероятный противник у нас более сильный, то как же с ним тогда будем
справляться? Нашими войсками на Карельском перешейке командовал
Мерецков{26}, севернее командовали другие{27}. Приходит ко мне Тимошенко и
говорит: "Меня вызывают в Москву, наверное, поеду на Финляндский фронт".
Уехал он и действительно возглавил все войска Северо-Западного фронта для
прорыва "линии Маннергейма". Вновь решили главный удар не наносить с севера,
в обход, а бить в лоб, разбить укрепления на Карельском перешейке и тем
самым решить исход войны. Хорошо помню, как Сталин с горечью, грустью и
иронией рассказывал мне, как протекала война с Финляндией севернее этого
перешейка: "Там глубокие снега, идут по ним наши войска, в частях много
украинцев, воинственно настроенных: "А де тут хвинны?". Вдруг сзади
раздаются очереди из автоматического оружия. Наши люди падают. Это финны
избрали такую тактику борьбы в лесах, забирались на сосны, прикрывались
ветками, надевали белые балахоны и становились совершенно незаметными. Наши
подходят, а их расстреливают в упор с деревьев. Таких стрелков прозвали там
"кукушками". \254\" И опять "твои" спрашивают: "Де же, де те зегзицы?".
Пришлось вести с "кукушками" специальную борьбу, тренировать против них
наших стрелков. Но на все это требовалось время, и учеба стоила нам большой
крови.
Началась перезадуманная операция. Пересмотрели и тактику лобового
удара, сосредоточили (почему же это сразу не сделали?) нужное количество
артиллерии, самолетов, всего, что необходимо, и организовали новый удар.
Разбили финские доты, перед мощной артиллерией они не устояли. Авиация тоже
сыграла положительную роль. Сталин говорил об этом так: "Вот налетала на них
наша авиация. Задание ей было: преградить финнам подвоз к фронту боеприпасов
и снаряжения, то есть вывести из строя железную дорогу, разбомбить мосты и
расстрелять паровозы с самолетов. Тактически это, конечно, правильно.
Столько мостов там разбили, столько паровозов вывели из строя, что, казалось
бы, финнам одни лыжи остались. Но нет, подвоз средств у них продолжается".
Наконец запросили финны перемирия. Начались переговоры. Договорились о
прекращении войны, а потом подписали мирный договор. Отодвинулись финны от
Ленинграда и еще уступили нам базу на полуострове Ханко, в Финском заливе.
Тут мы стали анализировать причины того, почему мы оказались плохо
подготовлены к войне и отчего она стоила нам таких больших жертв. Не знаю
точно, сколько тысяч бойцов полегло там, но думаю, что очень много. Мне об
этой войне подробно рассказывал Тимошенко. Выявилось, что говорили неправду
о нашей разведке, будто она плохая и потому не сообщила нужных данных, так
что мы не знали обстановку. Все это оказалось ложью. Наша разведка оказалась
на должной высоте. Все доты, которые были построены финнами, вся "линия
Маннергейма" - все это было хорошо известно и нанесено на карты. Видимо,
просто допустили беспечность. Я даже не представляю себе, как это могло
случиться. Ведь данные разведки - святая святых при разработке любой
операции. Прежде всего изучается местность, на которой будут развернуты
военные действия. А тут не просто местность, а укрепленный район. Сколько
лет финны строили там эти железобетонные гранитные укрепления. Там и
естественные условия для обороны хороши: леса, холмы, много озер и болот,
мало дорог. Местность труднодоступна для транспорта, и там легко воздвигнуть
оборонительный пояс. Тем более что буквально на месте и лес, и гранит для
строительства полевых оборонительных сооружений. Финны хорошо это
использовали. Вот почему победа стоила нам крови многих тысяч людей. \255\ Я
бы сказал здесь, что Финляндская война на деле обошлась нам, может быть,
даже в миллионы жизней. Почему я так думаю? Потому что если бы мы финнов не
тронули и договорились как-то без войны, то о нас имелось бы за рубежом иное
представление. Ведь если Советский Союз еле-еле справился с Финляндией, с
которой Германия расправилась бы очень быстро, то что останется от СССР,
если на него двинутся немецкие войска, вышколенные, отлично организованные,
имеющие хороших командиров, сильную боевую технику и большие массы
военнослужащих? Гитлер рассчитывал, что расправится с СССР в два счета. Так
родился курс на молниеносную войну и план "Барбаросса", основанные на
самоуверенности. Питала эту самоуверенность в немалой степени злополучная,
неудачно проведенная нами финляндская кампания. А вот если бы мы провели эту
кампанию по-другому, как нужно, то дальнейшее развитие исторических событий
могло пойти по-иному. Конечно, СССР как бы обманул Гитлера своими поступками
в этой кампании, так что немецкая самоуверенность дорого обошлась Германии.
Но мы же не притворялись нарочно зимой 1939-1940 г., так как не знали
заранее, чем все кончится и как потом развернутся события. А миллионы людей
в войне с Германией потеряли.
Наши предположения до 1941 г., что правительство Финляндии в случае
"большой войны" предоставит свою территорию нашим врагам, оправдались. Еще
до Великой Отечественной войны мы знали, что Гитлер концентрирует свои
войска в Финляндии у наших границ. Можно, конечно, сказать, что финны пошли
на это, потому что были озлоблены и хотели вернуть потерянное ими путем
войны вместе с Германией против Советского Союза. Такое понимание дела тоже
не будет лишено здравого смысла. Напоминаю о том, как мы с (покойным теперь
уже) Куусиненом узнали на квартире у Сталина, что первые выстрелы уже
совершены именно с нашей стороны. Куда от этого денешься?
Что касается Финляндии, то я впоследствии не раз бывал в ней,
встречался с финнами. У меня были самые хорошие отношения с президентом
Кекконеном и его предшественником Паасикиви{28}. Это был "хороший буржуа",
который искренне хотел мира с нами. Он, собственно говоря, и подписал мир,
поскольку был инициатором дела и как бы посланцем от финляндского
правительства к нам во время Второй мировой войны. В результате переговоров,
которые он вел с нами, было достигнуто необходимое соглашение, и Финляндия
вышла из войны против СССР. Это была важная победа, только она стоила много
пролитой крови. Возникает опять \256\ вопрос: можно ли было обойтись без
советско-финляндской войны? Не берусь делать окончательный вывод. Если же
говорить о Сталине, который решал эти вопросы, то он начинал в 1939 г. войну
не для того, чтобы захватить Финляндию. Мы же ее не захватили, и когда
фактически разгромили финляндскую армию в 1944 году, Сталин проявил здесь
государственную мудрость. Территория Финляндии с ее населением не могла
решить коренных задач нашей внешней политики: маленький народ, чья страна не
богата естественными ресурсами; а подписание договора о перемирии с
Финляндией, которая затем сама объявила войну Германии, - хороший пример для
других сателлитов гитлеровской Германии. Выгода для нас от этого была
большей, чем от оккупации. К тому же такой наш шаг оставил хороший след в
видах на будущее.
Помню такой случай. Как-то приехал я с Украины в Москву, был у Сталина.
Молотов рассказывал, как он пригласил Шуленбурга, посла Германии в СССР.
Шуленбург являлся сторонником укрепления мирных отношений Германии с
Советским Союзом и был решительным противником войны с СССР. Недаром 23
августа 1939 г. при заключении советско-германского пакта о ненападении
Шуленбург, с которым Молотов решал попутные вопросы, буквально сиял от
радости и говорил: "Сам Бог нам помог, сам Бог!". Тогда мы отнеслись к его
словам как к дипломатической игре. Но потом история показала, что это у него
было искреннее настроение: он понимал желательность улучшить отношения
Германии и СССР, положить их на мирную основу. Он докладывал позднее о том
же Гитлеру, но на его слова не обратили внимания. А во время заговора против
Гитлера летом 1944 г. в него был вовлечен и Шуленбург. Заговор провалился, в
числе казненных оказался и Шуленбург.
Вернусь к рассказу Молотова. Проходя коридорами Наркоминдела, Шуленбург
увидел, что на радио у нас сидят стенографистки и записывают нужные
передачи. Он в удивлении спросил: "Как? У вас стенографистки ведут запись?".
И тут же осекся. Молотов доложил о том Сталину. Наши решили, что, видимо, у
немцев имеются технические средства записи. Записывают не стенографистки, а
аппараты. Только после войны мы узнали, что существуют магнитофоны. Раньше
мы об этом ничего не знали. Немцы же имели еще до войны магнитофоны. Поэтому
радиоразведку они вели более организованно. Передача секретных
радиотелеграмм осуществляется на больших скоростях, и почти никакая
стенографистка записать их не успеет. Тем более когда они кодированы.
Магнитофон же может записать, а потом работать медленнее: можно все \257\
прослушать, чтобы подобрать ключ к коду. Мы это делать еще не умели, так как
у нас не было соответствующих технических средств. По таким деталям фашисты
тоже судили о нашем военно-техническом уровне, нашей военной оснащенности,
чувствовали нашу слабость, и это укрепляло их желание поскорее развязать
войну. Но они эту слабость преувеличивали.
Итак, после зимы 1939-1940 г. в стране было сравнительно мало людей,
которые по-настоящему знали, как протекали и к чему политически привели
военные действия против Финляндии, каких жертв потребовала эта победа,
совершенно несоизмеримых с точки зрения наших возможностей, каково реальное
соотношение сил. Сталин же в беседах критиковал военные ведомства. Наркомат
обороны, а особенно Ворошилова. Он порою все сосредоточивал на личности
Ворошилова. Я, как и другие, был тут согласен со Сталиным, потому что
действительно в первую голову отвечал за это Ворошилов. Он много лет занимал
пост наркома обороны. В стране появились "Ворошиловские стрелки" и тому
подобное. Ворошиловская хвальба усыпляла народ. Но виноваты были и другие.
Помню, как один раз Сталин во время нашего пребывания на его ближней даче в
пылу гнева остро критиковал Ворошилова. Он очень разнервничался, встал,
набросился на Ворошилова. Тот тоже вскипел, покраснел, поднялся и в ответ на
критику Сталина бросил ему обвинение: "Ты виноват в этом. Ты истребил
военные кадры". Сталин ему соответственно ответил. Тогда Ворошилов схватил
тарелку, на которой лежал отварной поросенок, и ударил ею об стол. На моих
глазах это был единственный такой случай. Сталин в первую голову чувствовал
в нашей победе над финнами в 1940 г. элементы поражения. Очень опасного
поражения, которое укрепляет наших врагов в уверенности, что Советский Союз
- колосс на глиняных ногах. Международные политические последствия могли
оказаться самыми неблагоприятными.
Кончилась критика тем, что Ворошилов был освобожден от обязанностей
наркома обороны, а вместо него был назначен Тимошенко. Вскоре он стал
Маршалом Советского Союза. Не помню сейчас, какой новый пост был дан
Ворошилову, но долгое время он находился как бы на положении мальчика для
битья.
Но одной констатации дела и гнева, оправданного, я бы сказал, гнева, в
связи с ходом войны 1939-1940 гг. было недостаточно. Следовало сделать
должные выводы. Выводы же должны были заключаться не только в освобождении
Ворошилова от должности и назначении другого лица на пост наркома. Нужно
было иметь в виду, что "большая война" неизбежна. Требовалось срочно
наверстать \258\ упущенное, найти в нашей экономике те бреши, в результате
которых мы несли потери, выше поднять боеспособность Красной Армии и, самое
главное, заиметь новые кадры.
Мне довелось познакомиться с Кирпоносом{29}, когда он командовал
войсками КОВО. Очень хороший командир и честный человек. И погиб он, как
истинный гражданин Советского Союза. В Финляндскую кампанию он командовал
дивизией, отличился в боях, получил потом генеральское звание и стал Героем
Советского Союза. КОВО стоял примерно на том же по значению месте, как и
Белорусский Особый военный округ (БОВО). Если БОВО грудью заслонял Москву от
вражеского нападения с запада, то КОВО тоже находился на направлении
главного удара. Там имелись благоприятные рельефные и почвенные условия для
развития наступления механизированными войсками с запада на Киевском
направлении: хорошие дороги, почти нет болот. За границей писали, что это
танкодром, что там можно, развернув танковые соединения, показать, на что
они способны. Оценка оказалась правильной. В Великую Отечественную войну так
и произошло. Назначив сюда Кирпоноса, считали, что он подходит по моральным
качествам. Это было верно. Но у него не было опыта руководства таким
огромным количеством войск. Видимо, других, более подходящих командиров,
после кровавой мясорубки 1937-1938 гг. просто не осталось. Отсутствие же
опыта потом сказалось на организации боев в ходе столкновений с
гитлеровскими войсками. Кирпонос был далеко не Якир!
После Финляндской кампании требовалось сейчас же посмотреть еще раз,
как мы обеспечены вооружением и боевой техникой, тут же приступить к
перестройке промышленности, переводя ее на военный лад, чтобы полностью быть
готовыми к войне. Хотя мы и не знали, какое время нам дано для передышки и
когда на нас нападет враг, считаю, что реально делалось очень мало нового по
сравнению с мирным временем. Это было страшное упущение, и потом мы за это
поплатились, когда в первые месяцы войны у нас катастрофически не хватало
вооружения и боевой техники. Сталин, как я полагаю, ожидал, что развернутся
затяжные сражения английских и французских войск против немецких. Они
истощат Гитлера. Таким образом окажутся сорванными его планы сначала разбить
Запад, а потом Восток, то есть рухнет стратегия, заложенная им в идею
подписания договора 1939 г. с СССР о ненападении.
В тот период и Сталин, и Гитлер выполняли (а иногда делали вид, что
выполняют) обязательства, взятые по августовскому договору \259\ и согласно
сентябрьскому договору о дружбе и границе. Молотов часто докладывал: "Вот
Шуленбург сказал... Шуленбург передал...". Согласно договору о дружбе мы
должны были поставлять Германии зерно, нефть и мн. др. Все это мы
пунктуально выполняли, гнали железнодорожные эшелоны в Германию. Со своей
стороны, Гитлер должен был нам предоставить крейсер. Он был уже на плаву.
Его доставили в Ленинград, и там было организовано окончание корабельных
работ. Гитлер прислал своих специалистов, которые помогали в постройке этого
крейсера{30}. Я узнал об этом так. Крупный немецкий военно-морской начальник
приехал в Ленинград для консультации. Ему отвели соответствующее помещение,
создали необходимые условия, а потом возник скандал. Скандал устроили немцы,
причина же была такой. Наша разведка обставила квартиру этого специалиста
подслушивающими и фотографирующими аппаратами; кроме того, он оказался
любителем женского пола, и разведка подбросила ему девицу. В одну из ночей
его сфотографировали вместе с нею, чтобы уличить в непристойном поведении.
Но наша техника, видимо, была плохая, и он услышал шум - щелчки работавшего
аппарата. Стал искать, в чем дело, и нашел. На стене висела большая картина,
в ней искусно было вырезано окно и вставлен фотоаппарат. Он заявил протест.
Немцы оказались безразличны к его встречам с девицей, а наши-то чекисты
думали, что фотографии дадут возможность завербовать его. Сталин тогда
критиковал Берию за неудачу. Так я и узнал про это событие. Чем закончилось
дело, не знаю. Крейсер же так и стоял у нас до конца войны недостроенным.
Гитлер, посылая нам недостроенный корабль, вероятно, полагал, что успеет
разбить нас, а потом вернет крейсер Германии.
Мы имели соглашение с Чехословакией, с фирмой Шкоды, которая должна
была поставить нам зенитные пушки. Наши 85-мм зенитки, с которыми мы потом
воевали, изготовлялись во многом по образцам, купленным у Шкоды. Кроме того,
мы получали у Шкоды и другие орудия. Но фирма не успела выполнить заказ до
того, как Чехословакию захватил Гитлер. А теперь он дал указание, и Шкода
выполнил прежний заказ, поставив нам какое-то количество крупнокалиберных
орудий. Что касается зениток, то мы их использовали и как зенитные орудия, и
как противотанковые. Итак, Гитлер делал все, чтобы создать видимость, будто
Германия выполняет обязательства, взятые по договору с СССР.
Как же выглядели в тот период наши взаимоотношения с Германией с
позиций Украины? Мы имели границу непосредственного \260\ соприкосновения с
Германией. После ликвидации Польского государства Гитлер сначала держал у
советской границы войска, укомплектованные солдатами возрастов не первого
призыва. Это были воинские части не первого эшелона. Но мы видели также, что
фашисты усиленно работают по укреплению границы. Если провозглашена дружба,
то зачем такие усиленные работы? Это выглядело подозрительно. Конечно,
командование КОВО докладывало Сталину. Сталин тоже понимал неснятую угрозу
СССР, но вроде бы не обращал внимания на доклады и давал в ответ свое
объяснение, которое нас в Киеве вовсе не укрепляло в смысле надежды избежать
войны с Германией. Одновременно стали наглеть украинские националисты,
начавшие конкретно действовать. К нам попали неопровержимые документы,
уличавшие их в том, что они переметнулись к Берлину, получали оттуда деньги
и инструкции: тоже одно из веских доказательств того, что Гитлер готовится
напасть на нас и использует националистов как свою агентуру. Он хотел,
рванувшись на Украину, иметь националистический "украинский прожектор",
который освещал бы обстановку в разведывательных целях и стал немцам
первоначальной опорой. Как раз эти функции и взяла на себя
националистическая свора Западной Украины.
Стали мы перешивать железнодорожную колею Западной Украины с узкой на
широкую, то есть с европейской на советскую. А немцы, бывавшие у нас в
Прикарпатье, под каким-то предлогом, попросили (через контакты своих органов
безопасности с нашими органами) не делать этого. Серов сообщил мне об этом.
Тогда я сказал Сталину: "Они считают, что прежняя железная дорога вскоре им
пригодится. Это же по размерам их колея, и они просят не перешивать ее".
Сталин выругался и приказал: "Перешить!" Правда, во время войны переделать
линию заново вовсе недолго. Строители идут вслед за войсками, и если рельсы
на месте, шпалы на месте и не разрушено железнодорожное полотно, то им
остается только раздвинуть рельсы, вынув старые костыли, и забить новые.
{1}В сентябре - ноябре 1939 года действовали для освобождения районов
Западной Белоруссии и Западной Украины Белорусский и Украинский фронты.
{2}Эта военная кампания была осуществлена Красной Армией за 9 дней.
{3}ЯКОВЛЕВ Н.Д. (1898-1972) был тогда начальником артиллерии Киевского
Особого ВО в звании генерал-майора.
{4}Генерал-лейтенант Голиков Ф.И.
{5}ПИЛСУДСКИЙ Ю. (1867-1935) - видный деятель Польской социалистической
партии с начала XX в., в 1919-1922 гг. начальник Польского государства,
польский премьер в 1926-1928 и 1930 гг. \261\
{6}КЕРЗОН Дж.Н. (1859-1925)-британский маркиз, министр иностранных дел
в 1919-1924 гг. Его "линия" была рекомендована Верховным советом Антанты в
качестве восточной границы Польши.
{7}СМЕТОНА А. (1874-1944) - президент Литвы в 1919-1920 гг. и вновь в
1926-1940 гг.
{8}СТУДИНСКИЙ К.И. (1868-1941) -литературовед, акад. АН УССР в 1929 г.,
преподаватель (затем профессор) Львовского университета с 1900 года.
{9}ВАСИЛЕВСКИЙ Л. был министром иностранных дел Польши в 1918-1919
годах.
{10}МИЩЕНКО Г.К.
{11}БАНДЕРА С.А. (род. в 1908 г., убит советским агентом в Мюнхене в
1959 г.) участвовал с 1920-х годов в подпольной Украинской войсковой
организации, созданной в Польше Е. Коновальцем, с 1929 г. член Организации
украинских националистов, с 1933 г. председатель ОУН на западноукраинских
землях, участвовал в террористических покушениях на польских государственных
деятелей, сидел в польской тюрьме, был освобожден в 1939 г. во время
германо-польской войны, после 1941 г. руководил антисоветской деятельностью
Украинской повстанческой армии на временно оккупированной фашистами
территории Украины, зимой 1945 г. перебрался в Германию и руководил оттуда
той же деятельностью, находясь до конца жизни в ФРГ и выступая под
псевдонимом Стефан Поппель.
{12}СЕРОВ И.А. (1905-1990) - член партии с 1926 г., окончил в 1935-1938
гг. Военную академию РККА им. М.В.Фрунзе, с 1939 г. работал в НКВД, со 2
сентября 1939 г. - нарком внутренних дел УССР, с 1941 г. первый заместитель
наркома госбезопасности СССР, потом зам. наркома внутренних дел СССР, в
1945-1947 гг. зам. главноначальствующего Советской военной администрации в
Восточной Германии, до 1954 г. первый зам. министра внутренних дел СССР, до
1958 г. председатель Комитета госбезопасности, до 1963 г. начальник Главного
разведывательного управления Министерства обороны СССР, затем служил до 1965