Каплан Виталий. Круги в пустоте

   Хайяар улыбнулся и, по-прежнему не зажигая света, зашагал прочь по извилистому туннелю. Пока можно не пригибаться, высота вполне достаточная, а вот дальше придется довольно долго ползти... Нет, пещеру придется обрабатывать, обязательно! Прожигать нормальные ходы в человеческий рост, убирать стены, из-за которых приходится пока петлять, кое-где надо будет укрепить готовые обрушиться своды. Зато потом, когда все вообще закончится, когда Тхаран обоснуется в Древесном Круге, пещеру взорвут. Все правильно, лишние следы ни к чему. Достигнув чужого берега, сломай мост, учит мудрость Тхау.
   Так-так, а это еще что? Похоже, гости? Хайяар остановился, вживаясь в замершее пространство. Стены не мешали ему видеть, слух достигал самых далеких закоулков, и всеми нервами своими он ловил напряженное ожидание пещеры. Стихийные духи там, в своем слое, тоже почуяли что-то и сонно зашевелились, а уж их движение прозевать трудно. Да, действительно гости! Пока еще далеко, наверху, у самого входа. Сколько их... Ого! Пятеро спускаются, трое остались на поверхности. И, похоже, вниз не собираются. Значит, ждут остальных, караулят. Интересно... На обычных здешних бездельников-туристов непохоже, те повалили бы всем скопом. Хорошо он успел замкнуть грот, где устроена площадка Перехода, да и ближайшие к ней туннели.
   Возвращаться теперь незачем. То есть, конечно, с гостями он по любому не столкнется, выходов в пещере много, и они свободны... пока. Но если остается хоть мельчайший шанс, что это не туристы... А кто? Неужели та самая Стража, которую так боится Магистр?
   Вот и посмотрим. Послушаем...
   3.
   - Ну, Митика, выводи лошадей. Пора!
   Харт-ла-Гир стоял во дворе, одетый в свою излюбленную зеленую безрукавку, по-здешнему, "тсао". На поясе у него висел меч, за спиной, на кожаном ремне - не слишком длинное, но толстое копье. Все остальные вещи были в двух больших сумках, пристегнутых к конским седлам.
   В небе уже растаял багровый, похожий на вишневое варенье закат, на темно-синем бархате вовсю перемигивались холодные, насмешливые звезды. Дневная жара сменилась легким, осторожным ветерком.
   - Да, кстати, - добавил кассар, когда Митька, держа коней под уздцы, вывел их на двор, - возьми!
   Он кинул Митьке какую-то тряпку, тот поймал на лету.
   - Оденься, - хмуро велел Харт-ла-Гир. - Сейчас не время скаредничать, и кто знает, когда еще мы будем ночевать под крышей.
   Тряпка оказалась чем-то вроде мешка с прорезями для головы и рук. Не то черная, не то темно-синяя - сейчас, когда сумерки стремительно прорастали в ночь, цвет уже не разобрать.
   Митька поспешил облачиться в это "млоэ" - обычную здешнюю одежду бедноты и рабов, чьи хозяева не доводят экономию до крайности. Конечно, по большому счету тряпка она и есть тряпка. Там, в нормальном мире, в Москве, Митька гляделся бы в ней огородным пугалом, но здесь и это хорошо. Ткань оказалась плотная, грубой выделки, края млоэ доходили Митьке до середины бедер, а в дырку для головы вполне пролезла бы и бычья шея. Все-таки лучше, чем ничего...
   - Воздадим прощальные слова духам этого дома, - деловито сказал Харт-ла-Гир. - Я уже поговорил со священной змеей миангу-хин-аалагу, но есть и другие бестелесные покровители, они были милостивы к нам и заслуживают благодарности. Слушай внимательно и тихо повторяй за мной. Тебе придется хорошенько это запомнить, чтобы при случае мог произнести самостоятельно.
   Он начал говорить что-то нараспев, и Митька, старательно повторяя, ничего не понимал. На здешний язык нисколько не похоже, и он сейчас произносил совершенно бессмысленные звуки.
   К счастью, прощание с духами оказалось недолгим. Кассар пропел заключительную фразу, подошел к извертевшейся Искре и легко, точно и не был ранен, вскочил в седло.
   - Ну что, запомнил слова?
   - Не-а, - Митька честно помотал головой. - Я ничего не понял. Это по-какому?
   - Ясно... - негромко протянул кассар. - Значит, старый язык ты не получил... Что ж, может, и правильно... Это древний язык южного Оллара, уже больше тысячи лет на нем никто не говорит, но заклинания, обрядовые слова, проклятия, благословения - делаются на нем. Тебе придется кое-что выучить, иначе попадешь впросак. Надеюсь, ты в состоянии запомнить десяток-другой выражений?
   Митька хмуро кивнул, думая о своей тройке по английскому. А ведь запомнит, куда он денется... если что, кассар мигом освежит ему память.
   - Теперь Дэгу с цепи спусти. Жалко пса, пропадет небось. Но и с собой не возьмешь...Может, из соседей кто приютит. Ладно, готов? Ну, бери Уголька в поводу - и пошли. Митька, погладив напоследок хмурую, будто все понявшую псину, развел створки ворот. Ну что ж, прощай, улица Ткачей. Больше он ее не увидит. Митька чувствовал: кончается первый кусок его здешней жизни, и начинается что-то новое. Может, еще хуже и страшнее - но другое. От этого сделалось сразу и тревожно, и весело, и грустно - как тогда, в порту, глядя на огромные белые паруса.
   Сумерки жили недолго - когда выходили со двора, на фоне чернильно-синего неба еще можно было различить силуэты домов и деревьев, а уже спустя несколько минут все погрузилось в плотную, густую тьму. Лишь звезды вверху, как следует разгоревшись, напоминали о том, что есть в мире и свет. Есть - но слишком далеко и высоко.
   Звезды располагались причудливыми узорами. Ничего общего с земным небом - ни ковша Большой Медведицы, ни Кассиопеи, ни Лебедя, ни Орла - всех тех созвездий, что когда-то маленькому Митьке показывал отец. В деревне Хвостовке, где жила баба Катя и куда отец привозил его на лето, звезды были такие же огромные, яркие - будто разноцветные фонарики или фигурные леденцы. И еще, в отличие от здешнего неба, там был Млечный Путь. Отец брал его за руку, они выходили тихой деревенской улицей в поле, и вскоре не оставалось ничего, кроме травы под ногами и звезд над головой. Отец рассказывал, какие бывают созвездия, почему они так называются, какие с ними связаны греческие мифы.
   Так было до третьего класса - а после в Хвостовку уже не ездили. Поначалу мать раздраженным тоном говорила, что не его это ума дело, а потом Митька подслушал, как она плакалась по телефону тете Свете. Оказалось, у отца есть и другая семья, мымра Людка и две малолетние девчонки-близнецы. Сперва Митька приставал к матери, чтобы дала новый отцовский адрес, потом, повзрослев, перестал. Все равно ведь не даст, одни только крики да слезы. И вообще, на кой этот папа сдался, если за пять лет ни разу не позвонил, не встретил где-нибудь на улице. Значит, сын ему больше не нужен, так чего же напрашиваться? Пускай ублажает свою мымру Людку... и этих, сестренок. И плевать, что было заросшее клевером поле, едва заметная кайма леса у горизонта - и усыпанное звездными льдинками небо.
   ...Уголек прерывисто дышал над ухом, мягко ступая копытами по глинистой дороге. Казалось, он тоже понимал: шуметь сейчас нельзя. А может, и в самом деле понимал - Харт-ла-Гир не раз говорил, что лошади не глупее людей, только у них ум иначе устроен. Не хуже и не лучше, а просто по-другому. Конечно, услышь Митька такое раньше, в Москве, он лишь усмехнулся бы. Всем известно, что у животных разума нет, только у человека. Но вдруг здесь, в Олларе, иначе? Тут и маги настоящие, и звезды другие, так почему бы и лошадям не обладать умом?
   Да что же это все-таки за мир? Другая планета? Ну, если судить по звездам, похоже. Неземные звезды, совсем чужие. Параллельное пространство - а почему бы и нет? А, махнул он рукой, все равно ведь не узнаешь. Пока кто-нибудь не разъяснит. Например, какой-нибудь здешний мудрец или маг. А что, вдруг удастся когда-нибудь встретиться с настоящим магом? Правда, после того, что случилось на площади, возле храма Итре-у-Лгами, разговаривать с бородатыми плащеносцами не хотелось. Если они тут все такие...
   Может, рассказать все хозяину? Про Землю, про Измайловский парк, про морщинистого лысого колдуна... Собственно, что ему мешает? В худшем случае заработает еще одну порку - ну так это ж не смертельно, к этому он привык... почти. Ну, обзовет его кассар психом и придурком - так он все равно только и знает, что обзываться. Зато, может, что-то полезное удастся выяснить.
   А вот действительно ли кассар верит, что Митька - северный варвар? Может, его шутка про упавшего с белой Звезды - не такая уж и шутка? По правде говоря, Харт-ла-Гир ведет себя как-то странно. Казалось бы, он - такой же дикарь, как и все в этом древнем дикарском мире. Как и все вокруг, темный, верит во всяких там богов и богинь, в духов, демонов. Гадкой змеюке молится, молочком ублажает, чтобы не прогневалась. Как и все вокруг - жестокий, чуть что, хватается за прут, дрессирует Митьку, воспитывает образцово-показательного раба. Но вот если задуматься... Что ему важнее - чтобы Митька пользу в хозяйстве приносил, или чтобы вел себя как раб? Пожалуй, второе. Иначе давно бы уже его продал и купил кого-нибудь другого, кто и с лошадьми как следует умеет обходиться, и готовить, и убирать... Митьку-то всему этому он сам учил, не гнушался, хотя по всем кассарским понятиям это западло... попрание чести и все такое. Кассар частенько разговаривает с ним, рассказывает про всякие здешние дела... и как рассказывает - долго, подробно, точно экскурсию ведет. А если разобраться, зачем рабу лекции читать? И так знать должен. А если не знает - ну и пес с ним, его дело - вкалывать на господина и поменьше думать. Нет, что-то здесь неспроста. Или Харту-ла-Гиру чего-то от него, Митьки, нужно, или боится он чего-то, или подозревает... Рискнуть? Да, пожалуй, надо бы.
   - Господин! Я вот хотел вам сказать... Я на самом деле не с севера... и не варвар...
   Митькин шепот выплеснулся в вязкую темноту и, похоже, растворился в ней, не достигнув ушей кассара. По крайней мере, тот долго молчал. Наконец обернулся и раздраженно бросил:
   - Идиот, нашел время! Заткни пасть и не отставай. Все разговоры потом.
   Ну что ж, потом так потом. Но интересно - он, похоже, ничуть не удивился Митькиному признанию.
   Кстати, а куда они вообще идут? Во тьме ориентироваться было трудно, тем более, то и дело они куда-то сворачивали, но все-таки Митьке казалось, что главные городские ворота совсем в другой стороне. Ворота... Он чуть не хлопнул себя ладонью по лбу. Действительно, идиот! Ворота же плотно закрыты на ночь и, как объяснял ему когда-то кассар, открываются они после захода солнца не иначе, как по личному распоряжению начальника городской стражи. А этот начальничек вряд ли распорядится открыть. Он, скорее, о чем-то другом распорядится - о таком, что и представить жутко.
   Но Харт-ла-Гир уверенно правит куда-то... Значит, есть и другие пути?
   Наконец, когда Митька уже изнывал от напряжения, кассар остановил Искру.
   - Ты здесь, Митика? Сейчас начнется самое трудное. Подойди сюда.
   Харт-ла-Гир, оказывается, уже спешился. Он стоял возле неопределенных размеров каменного строения, теряющегося во мраке. За его спиной черным пятном выделялась огромная, широкая дверь. Даже не дверь - ворота. Кони пройдут свободно. Только вот огромный амбарный замок, едва заметно поблескивающий в лучах звезд...
   - Слушай внимательно. Сейчас я постараюсь открыть дорогу. Ты пойдешь первым, возьмешь обеих лошадей. Я как только запру двери, сразу тебя нагоню. Должен сразу предупредить - путь этот опасный, тебе может встретиться много чего... неожиданного. Бояться не надо, но и об осторожности не забывай.
   Он плавным движением скользнул к двери, поводил руками над замком. Митька не слышал ни металлического лязга, ни поворота ключа. Казалось, кассар просто гладил замок, как, бывало, гладил он испуганного коня. Миг - и створки с тихим всхлипом разошлись.
   - Теперь вот что, - Харт-ла-Гир извлек непонятно откуда узкий флакон, вылил на ладонь несколько капель и, подтянув к себе Митьку, смазал ему лоб. Жидкость издавала странный, ни на что не похожий запах и слегка пощипывала кожу.
   - Так надо, - пояснил кассар. - Ни о чем не спрашивай. Теперь коней.
   Он проделал то же самое с лошадьми, напоследок протер и свой лоб.
   Митька стоял, удивленно глядя на Харта-ла-Гира.
   - Бери коней и иди туда! - свистящим шепотом велел он. - Быстрее. И не останавливайся. Вперед, прямо. Не ошибешься, там сворачивать некуда. А я тут завершу кое-что.
   Взяв лошадей под уздцы, Митька шагнул в раскрывшийся проем. Оттуда остро пахнуло сеном, мышами и разрытой влажной землей. Если на улице были хотя бы звезды, то здесь тьма стояла полная, абсолютная. Кони тревожно дышали, но не вырывались. Им явно было не по себе. Как, впрочем, и Митьке.
   Оказалось, тут ужасно пыльно, он даже закашлялся от неожиданности, но потом понял, что дышать надо редко и осторожно. Отовсюду доносились непонятные шорохи, скрипы, но он не стал ломать над этим голову - просто зашагал вперед, продавливая плотную тьму, и умницы-лошади покорно шли следом, их почти и не приходилось тянуть.
   Идти, однако, приходилось осторожно - под ногами то и дело попадалось что-то большое и твердое - то ли камни, то ли доски. Митька, со всей дури долбанувшись об это "что-то" правой ступней, тихонько взвыл и едва удержался, чтобы не матюгнуться. Он понимал, шуметь не следовало, но слишком уж было больно. Так больно, что закружилась голова и перед глазами поплыли мелкие радужные пятна, словно бензиновые разводы в черной луже.
   Сзади послышались быстрые шаги. Кассар возвращается, понял Митька, но когда тот, невидимый, тронул его за плечо неожиданно холодными пальцами вздрогнул, точно от прикосновения змеи.
   - Стой, сейчас зажгу факелы, - деловито сообщил Харт-ла-Гир.
   Спустя минуту тьма отхлынула, рассеянная удивительно ярким рыжим пламенем. Оба факела - длинные, больше локтя, обмотанные промасленными тряпками, чадили и пахли смолой пополам с дегтем. Один из них кассар каким-то образом приторочил к седлу Искры, другой вручил Митьке.
   - Держи. Осторожнее, он капает, не обляпайся. Пойдешь впереди.
   Митька огляделся. Еще недавно, проталкиваясь сквозь вязкую черноту, он думал, что вокруг - узкий туннель подземного хода, но оказалось, все иначе.
   Они стояли в огромной пещере, стены едва заметно проглядывали вдали, во тьме. Невидимые своды уходили высоко вверх, зря Митька пригибал голову, опасаясь набить шишку. Двух, если не трех таких Митек можно было бы поставить друг другу на плечи, чтобы верхний коснулся потолка. А под ногами, на рыхлом земляном полу, действительно валялись каменные обломки, высохшие стебли каких-то огромных растений, иногда мутно поблескивали мелкие лужицы.
   И впереди, и сзади, там, куда не достигал свет факелов, клубилась тьма - глухая, мутная, возмущенная тем, что ее посмели растревожить. И пахло здесь как-то подозрительно - не то отходами, не то разлагающейся плотью. Не так уж сильно и пахло, но мысли навевало самые мрачные.
   Харт-ла-Гир между тем снял с плеча свое странное, удивительно толстое копье. В оранжевом пламени блеснуло большое, едва ли не с локоть, стальное лезвие.
   - Теперь слушай внимательно, Митика, - негромко произнес кассар. Идти придется довольно долго. Путь этот опасный, может встретиться всякое, и свет послужит нам не слишком надежной защитой. Вот это, - похлопал он свободной ладонью по темному древку копья, - получше. Но целиком полагаться на оружие нельзя, ибо все во власти Высоких Господ наших, светлых богов Оллара. Лишь в их власти провести нас без преткновения. Сейчас мы вознесем к ним мольбу, и надеюсь, она будет услышана. Преклони колени и тихо повторяй за мной.
   С этими словами он сам опустился наземь, не снимая, однако, ладоней с копейного древка. Митька, чуть помедлив, выпустил повод Уголька и встал на колени рядом с хозяином, уперев узкий конец факела в землю. Было как-то странно и неловко кланяться сказочным местным демонам, но не спорить же с кассаром.
   А тот уже нараспев произносил непонятные слова. Скосил на Митьку недовольный взгляд - ну же, повторяй, дубина! Пришлось шевелить губами, делая вид, будто повторяет. На этом ихнем древнем языке вообще и выговорить ничего невозможно, одно сплошное щелканье да присвистывание, а уж тем более запомнить бессмысленные звуки... Митька с тоской подумал, что впоследствии придется все же заучивать, иначе кассар с него шкуру спустит. До сих пор слово у него не расходилось с делом.
   Наконец с Высокими Господами было покончено, Харт-ла-Гир поднялся, деловито отряхнул колени.
   - Иди вперед, поведешь Уголька, - произнес он уже на обычном олларском. - Если вдруг что случится - свистнешь. Свистеть-то хоть умеешь?
   Митька с гордостью кивнул. Уж в чем - в чем, а тут у него имелся немалый опыт.
   - Но только если что-то серьезное. А странных вещей не бойся, они на самом деле не опасны. За лошадьми смотри, если сильно занервничают - и сам будь настороже. Лошадиное чутье здесь надежнее твоего... северянского... Все, пошел!
   И Митька пошел. При свете это оказалось не столь и сложно, во всяком случае, разбить ноги он теперь не опасался. Крупные каменные осыпи он перешагивал, лужиц избегал - почему-то у него возникла мысль, будто в них не простая вода, а какая-то липкая гадость. Воздух по-прежнему был плотен и пылен, но если дышать мелко и редко - жить можно.
   Факел трещал, время от времени с него срывались горячие капли и, шипя, застывали в пыли под ногами. Одна такая капля попала ему на одежду и темным пятном растеклась по плотной ткани. Попадет ли ему от хозяина, что млоэ испортил? Вполне возможно, кассар бережлив, лишь сегодня вообще расщедрился на одежду. Правда, будь он по-настоящему бережлив - наверняка бросил бы его в порту, на растерзание бандитам. Так нет, заступился, а в итоге пришлось ему бросить снятый на год вперед дом, бросить свою тайную государеву службу, и бежать - неведомо куда. В самом деле, куда они направляются? Ну ясно, сейчас они подземными путями уходят из города, а вот потом? Харт-ла-Гир, понятно, планами своими с ним не делился, и сейчас Митька угрюмо размышлял. Может, их путь лежит в этот, как его, Нариу-Лейома, на родину кассара? И что там ждет его? Здесь-то, в Ойла-Иллур, по крайней мере все уже было известно. А что случится с ним в родовой усадьбе? Здесь хозяин все-таки нуждался в нем - и уборка, за конями ухаживать, и за покупками. А там, небось, полон дом рабов, его приставят куда-нибудь, кассар о нем и не вспомнит, и подчиняться придется какому-нибудь управителю или надсмотрщику. По рассказам здешних ребят, это поганое дело, особенно если управитель сам в рабском звании ходит. Такие жалости не знают, замордуют и работой, и пороть будут так, что кассарские розги банным веником покажутся. Хотя, может, и не в Нариу-Лейома? Там ведь Харту-ла-Гиру придется со своим начальством объясняться, почему самовольно службу оставил. А впрочем, что толку ломать голову? Оно когда еще будет, а главное - что происходит сейчас.
   А что происходит сейчас? Вроде все тихо, и чего кассар всякими опасностями пугал? Никаких тут бандитов, никаких стражников, тишина. Ход по-прежнему широкий, стены далеко. Свет факела проникает шагов на пять, и то до стен не доходит. Ничего себе подземные ходы здесь делают! С размахом! И ведь никаких экскаваторов, никаких бурилок. Вершина технической мысли - лопата. И то чаще всего деревянная. Сталь тут металл дорогой, чуть ли не как серебро. И ведь прорыли! Небось, тысячи рабов ради этого угробили. А может, это естественная пещера? Но тогда ведь должны быть всякие сталактиты, сталагмиты - Митька что-то такое когда-то читал. Или по географии было? По любому - нехилая пещерка.
   Стоп, а это еще кто?
   Свет факела, метнувшись, выхватил из темноты странное создание. Вроде как толстый червяк, только длиной больше локтя. Нагло торчит на пути, не боится ни света, ни шагов. Так... У червяка, оказывается, под брюхом полно лапок. И не червяк это, выходит, а какая-то сороконожка. Только таких огромных не бывает... там, на Земле. А здесь, выходит, бывают? Ни фига себе! Интересно, а не ядовитая ли она? Сейчас вот вцепится в щиколотку...
   Митька опасливо обогнул подземное создание. Сороконожка, впрочем, не выказывала агрессивных намерений, ей, похоже, плевать было на вторжение пришельцев сверху.
   На всякий случай он взглянул на коней. Те оставались спокойными, немедленной угрозы вроде бы не ждали. А звать кассара для зоологической консультации Митька благоразумно не стал. Просто пошел дальше.
   ...Время здесь текло как-то странно. То Митьке казалось, что идут они уже много часов, то вечернее бегство по городским улицам представлялось чем-то совсем недавним. Как ориентироваться? Часов нет. Разве что по усталости, та непрестанно накапливалась в теле. Ноги чем дальше, тем сильнее ныли, перед глазами пульсировали темные точки - будто кружилась стая мелких мошек. Безумно хотелось сесть на пол, а еще лучше - отойти к стене, привалиться к ней, склонить голову на грудь. Может, попросить кассара об отдыхе? В конце концом, есть же такое слово - привал. Надо сделать привал, сколько можно мерить шагами подземелье? Только лошадей замучаешь. А что, разумно. В крайнем случае, Харт-ла-Гир отвесит за дерзость затрещину, а большего здесь опасаться нечего. Правда, потом, на поверхности, все это ему наверняка отольется. А, фигня! Его и так ждет нехилая порка за сегодняшние художества. Митька не обольщался на сей счет, кассар вовсе не отменил наказания, лишь отложил "на потом", чтобы "в спокойной обстановке"... А ведь рано или поздно спокойная обстановка будет, не вечно же им тайными ходами пробираться.
   Он остановился, намереваясь дождаться кассара и поплакаться насчет усталости - как вдруг спокойно шагавший Уголек дернулся, коротко заржал, уши его задвигались точно локаторы. Митьке пришлось со всей силы навалиться на повод, чтобы удержать его от безрассудного бегства вперед. Шедшая сзади Искра тоже забеспокоилась, судорожно задышала.
   - Митика, стой! - ударил в спину тревожный голос кассара. - Держи коней, факел подними повыше.
   Митька обернулся на звук. Харт-ла-Гир стоял на полусогнутых ногах, повернувшись лицом назад. Копье он держал обеими руками, левой ладонью ближе к наконечнику.
   - Похоже, сейчас будут гости, - процедил он сквозь зубы. - Митика, не бойся, не беги. Твоя задача - унять лошадей, а уж с остальным я управлюсь. В крайнем случае, если и спереди полезут, ткнешь факелом в морду, это хорошо действует... поначалу.
   Митька не понял, чьи морды упомянул кассар, но на всякий случай перехватил факел поудобнее. Страшно пока не было - скорее, била нервная дрожь, как перед годовой контрольной по алгебре. Он прерывисто вздохнул и приготовился ждать.
   ...Тварь возникла внезапно - точно вылепилась из черноты. Митька не услышал ни звука шагов, ни дыхания. Просто вдруг появилась на границе света и тьмы - огромная, рыжевато-серая, размером если и не с человека, то с крупного пса. Длинное плотное тело поддерживали неожиданно короткие лапы, красноватые глаза поблескивали с нехорошим интересом, а узкая морда ощерилась полной желтоватых клыков пастью. Широкие уши слегка заострялись кверху. От нее исходило тяжелое, одуряющее зловоние, словно тварь только что побывала в выгребной яме.
   Лошади тонко заржали, дернулись, и Митька всем своим телом повис на поводьях, удерживая их от бегства. Ему страшно мешал факел, из-за которого свободной оставалась лишь одна рука. Уголек вроде бы успокоился, но оставалась еще Искра - ошалевшая, косящая выпученными глазами. С ней-то как справиться?
   Кассар между тем действовал быстро и, как неожиданно показалось Митьке, даже с каким-то веселым азартом. Он скользнул вперед, навстречу взметнувшейся в воздух твари - и его копье, брошенное в раскрытую пасть под точным, выверенным углом, вышло у зверюги из затылка. Легко уворачиваясь от когтистых лап, он встретил мечом движение длинного, толщиной едва ли не в руку хвоста, затем шагнул вперед, вырвал копье из глотки чудовища и, отступив пару на шагов, молча смотрел на дергающуюся в предсмертных конвульсиях тушу. Зверюга умирала тяжело, исходила высоким, на пределе слышимости, свистом вперемешку с утробным бульканьем. В конце концов она затихла, распластавшись на пыльном полу.
   - Теперь немного подождем, - проговорил, наконец, Харт-ла-Гир, утирая ладонью лоб. - Хорошо, если она была одна, но чаще всего они бродят стаями. Одну, как видишь, завалить недолго, но когда их много, да к тому же с разных сторон... Тогда ни в чем нельзя быть уверенным.
   - Господин, - подал голос Митька, - а что это за зверь? Как называется? У нас... на севере, - он нервно усмехнулся, - такие не водятся.