Каплан Виталий. Круги в пустоте

   Митька посмотрел на него с ненавистью. Как же прав был кассар! И каким же дураком был он сам, не желая верить. Маньяк, типичный маньяк, про каких в телевизоре говорят. Типа Чикатило, но едва ли не всемогущий. Ну что, дурак, убедился? Да только вот поздно. Скоро самого под такой колпак посадят, запоешь тогда...
   - А почему дети? - спросил он глухо.
   - Тому несколько причин, - осклабился князь. - Главная причина - у детей гораздо больше живой силы, нежели у взрослых. С возрастом внутренность человека иссыхает. Только немногие мастера магии умеют не растерять данное нам при рождении. А большинство людей, взрослея, лишаются и того немногого, что имели... сами не догадываясь о своем богатстве. Поэтому извлекать живую силу следует именно из детей. И чем моложе, тем лучше. Вот в твоем возрасте, к примеру, сила уже не та... да, не та... мутная она уже у тебя, жиденькая... То есть, конечно, лучше, чем ничего, как говорится, с высохшего дерева хоть хворостинку, но по сравнению с этими, - он плавно обвел рукой усеявшие зал полусферы, - ты слабоват. Да, и вторая причина - дети дешевы. От двух до пяти огримов, не больше.
   - Это все рабы? - хмуро спросил Митька. Оцепенение понемногу проходило, сменяясь незнакомой какой-то, ледяной яростью.
   - Большей частью, - кивнул князь. - Но есть и дети моих крестьян... Знаешь, что самое забавное? Родители их сами приводят, в голодное время. Очень разумно, между прочим. Лучше отдать одного и получить денег, на которые сохранишь жизнь десятерым.
   - Они что, знают? - потрясенно охнул Митька. - Ну, зачем вам...
   - Вот еще! - скривился князь, точно надкусил больной зуб. - Стану я вонючих мужиков в свои ученые изыскания посвящать... Ничего они не знают. Думают, верно, что я их в золото превращаю, или заезжим торговцам продаю, или ем, или еще что... Какое нам с тобой дело до мужичьих догадок?
   - А они там... долго?
   Князь понял с полуслова.
   - Это одна из наиболее чудесных моих находок! - провозгласил он. Видишь ли, с помощью некоего набора заклятий часть тонкой силы идет на поддержание их жалких жизней. Тела восстанавливаются, хотя и не полностью, да... Раз в месяц примерно приходится менять. Небось, в вашем мире такого не умеют, а? - самодовольно хмыкнул он.
   Митька против воли кивнул.
   - Ну то-то же! Одно слово, дикари! - подытожил князь, и Митька не сразу понял, кого он имеет в виду. - Впрочем, и у нас такое мало кто умеет. Этому выскочке и хаму, который перенес тебя в Оллар, старому козлу Хайяару такое уж точно не под силу. Так что одного ребенка хватает надолго. Когда подохнет, меняем.
   - И как же... - Митька понимал, что говорить такое глупо, но все-таки спросил. - И как же вам не жалко? Они же... ну им же...
   Князь вновь рассмеялся.
   - Мальчик, как я погляжу, голова у тебя забита глупостями. При чем тут жалость? Жалость - это для убогих, слабых, для полулюдей... Жалость - это когда ты чувствуешь, что беспомощен, но признаться самому себе боишься... или стыдишься... И вот тогда, чтобы сжиться со слабостью, ты придумываешь пустое... всякую там жалость, любовь, сострадание. А цена этим словечкам - тьфу. Это обман, морок, шоры... только не для глаз, а для ума. Сильный человек в шорах не нуждается, он видит мир истинный, неискаженный нашими пристрастиями и фантазиями. Тебе предстоит многому научиться, Митика. Что ж, я умею учить... ничуть не хуже старого пердуна Харриму-Глао. Ты у меня избавишься от того хлама, коим напичкали твои мозги в вашем ржавом Круге. Ты поймешь, что в мире есть лишь одно настоящее - сила, воля и власть. Все, кто слабее - существуют лишь для тебя, используй их. Нет никакой любви, о которой талдычат смрадные единяне - есть лишь здоровое желание обладать, сделать своим. Вот как, например, я сделаю тебя своим - потому что я сильнее и потому что ты мне нужен.
   Митька судорожно сглотнул.
   - Да, - спокойно и как-то доверительно кивнул князь, - вот и пришла пора поговорить откровенно. А то все эти глупости про спасение Тхарана, про твое скорое возвращение домой - ну согласись, на зубах же вязнет. Во всяком случае, на моих.
   Так... Сердце в который уже раз екнуло. Значит, "скорое возвращение домой" - это глупости? Его отсюда не выпустят, значит? Типа, спасибо, что не сунут под прозрачный колпак? Что же этому борову от него надо?
   - Понимаешь, - как ни в чем не бывало продолжал князь, - что нам с тобой этот несчастный Тхаран? Какая от него, скажи, польза? То есть раньше-то, понятно, польза была. Собрать воедино древнее знание, развивать тайную науку, заручиться поддержкой бестелесных сил - все это правильно, все это нужно. Но Тхаран отстал от жизни, и значит, должен умереть. Таковы законы. Старое уходит, сменяясь новым... которое когда-нибудь тоже будет старым... Единяне тут весьма полезны, между нами. Это, знаешь ли, как крысы, пускай грызут падаль. А мы с тобой пойдем дальше, взяв от Тхарана все потребное...
   Митька присел на корточки, прислонившись лопатками к гладко отполированному мрамору. Ну ни фига себе откровения! Может, он совсем на голову больной? С Тхараном воевать собрался, что ли? Вместе с единянами? И думает, будто они его в компанию примут?
   - В этом Круге уже нечего делать, - не глядя на Митьку, негромко бормотал князь. - Тут расплодятся единяне, все напортят, порушат, пожгут, совсем никаких условий для работы... Но скоро все изменится. Они, старцы-плащеносцы, этого еще не знают. И уж подавно не знают единянские невежды, надеются на своего Спящего. Ха! И против Спящего у меня кое-что припасено. Очень хорошее, знаешь ли, сонное зелье. И потом, коллекция же... Я вот думал, что с тобой делать, - без всякого перехода произнес он вдруг. - И понял, что незачем отдавать тебя Тхарану. Зачем помогать старине Хайяару? Уйдут ли они в свой Древесный Круг, вырежут ли их здесь псы Единого, для меня без разницы. Князь помолчал, облизнул пересохшие губы и шагнул к Митьке. Крепко сдавил плечо.
   - Вот какая штука, мальчик, - жарко задышал он ему в ухо, - есть у меня на тебя некие виды. Поначалу думал я поразвлечься. Это же такое удовольствие - провести юнца по всем сферам ужаса, добиваться то ярости, то собачьей покорности, то искренней любви... да-да, той самой глупости, для слабых людей. Я уверяю, это чудесно! Тебе понравится, когда попробуешь. Я научу... Откроешь бездну удовольствия, мальчик... Но потом я подумал - а чем в этом смысле ты лучше всех прочих, которые стоят мне горсточку огримов или вообще ничего не стоят? Не все ли равно, кого дрессировать, местного или пришлого? Нет, я предусмотрел о тебе нечто большее. Мне нужен ученик, Митика. Хотя мне и удастся найти снадобье бессмертия, а рано или поздно это удастся, никаких сомнений, то все равно одному-то скучно. Знания, мои бесценные знания надо же кому-то передать. И кому? Не этим же придуркам из Тхарана, не видящим дальше собственного носа! Нет, мне нужен был кто-то другой... не олларец, не варвар... кто-то из совсем другого мира. И знаешь, ты мне понравился. Ты вполне подходишь. Дурь я из тебя выбью, это просто, а зато будешь моим учеником... Если бы я собирался когда-нибудь умереть, то сказал бы - моим наследником. Но поскольку я буду жить вечно, на наследство не рассчитывай. То есть я, конечно, много всего тебе подарю - и этот замок, если хочешь, и земли, и сотни тысяч рабов... но это все такие пустяки!
   Митька с ужасом глядел на него, совершенно отчетливо, до рези в глазах понимая: князь безумен. Пускай он и мудрец, и маг, и все такое - но ведь полная шиза, сюда бы санитаров и "Скорую" с мигалкой... а еще лучше взвод омоновцев... и гранатомет не помешал бы...
   - Не надо мне этого ничего, - тихо и обречено прошептал он, уставясь в пол. - Я домой хочу!
   - И домой пойдешь, не сомневайся, - беспечно ответил Диу-ла-мау-Тмер. - Как только я обучу тебя основам, то и отпущу. Тогда все будет просто, тогда будем ходить меж Кругами как из комнаты в комнату. Между прочим, ты мне как раз очень пригодишься в Железном Круге. У меня есть некие планы, Митика. Мне нужен там доверенный человек. Так что потерпи еще немного... несколько лет, и ты вернешься домой, вооруженный всею мудростью... ну, то есть моею мудростью.
   Митька резко встал, сбросил с плеча княжескую руку. Отвращение пересилило страх.
   - Не нужна мне никакая мудрость, и не собираюсь я у вас ничему учиться! По горло сыт вашими олларскими зверствами!
   Князь грустно покачал головой.
   - Ай, как нехорошо! Сколько все-таки внутри у тебя дури! Ничего, вытряхнем. Ты не воображай, кстати, что старичок Диу - мягкое и безвольное создание. Нет, ты у меня узнаешь по-настоящему твердую руку. Глупыш, тебя ведь никто не спрашивает, чего ты хочешь. Важно лишь чего хочу я. Потому что я сильнее. И всегда буду сильнее. А за дерзость, учти, буду наказывать. Тебя уже есть за что наказать. Сам посуди - вот уже второй день ты без всякого моего позволения бродишь по запретным местам, выведываешь мои тайны, разговариваешь со всякими жалкими предателями... Ну разве это хорошо? Ты что же, в самом деле думал, будто станешь тут волшебными камушками размахивать, а глупый князь ничего такого не заметит? Не скрою, я с интересом наблюдал за твоими прогулками. Стоило тебе лишь приложить свой изумруд к стенке - и охранные духи немедленно донесли мне все. Скажи спасибо, что не поозорничали там, в подземелье, не попугали тебя. Мне, мне скажи спасибо, это я им не велел. Гораздо интереснее посмотреть на тебя... скажем так, в естественных условиях. Я и на этого паршивца не обращал внимания... да, вон на этого, полюбуйся!
   Князь махнул рукой влево, резко щелкнув при этом пальцами - и Митька увидел вдруг Синто! Непривычно бледный, натянутый как струна, он стоял в десяти шагах, сжимая тонкую, кривую саблю.
   - Вот, полюбуйся на скверное поведение своего раба! Мерзкое отродье, да будет тебе известно, вчера ходило за тобой по темнице, сегодня сопровождало тебя сюда. В то время как щенок должен был посещать занятия по дьордо-хмангу!
   Митьку бросило в холод. Ну ни фига себе! Значит, Синто невидимо следовал за ним, охранял... урода вчерашнего безумного, видать, он и отоварил... Клинок где-то добыл. А ведь знал же, не мог не знать, что с ним князь сделает, если поймает. Чем все и кончилось... Как это он говорил? "Понимаешь, если тебя не видят, это еще не значит, что ты невидимка". Он судорожно вздохнул. Глаза защипало, и не хватало лишь разреветься.
   - Ну не отвратительно ли, а? Обманывал своего господина, обманывал своих наставников, будто господин запретил отлучаться от своей драгоценной особы... Митика, ты это дело так не оставляй. Сегодня же хорошенько накажи. Если не умеешь, я покажу, как это делается. Но никак не менее сотни розог!
   Митька молча опустился к стене. На глаза попался забытый, валяющийся без толку кассарский меч. Конечно, все это глупо и бессмысленно, но вдруг? Вдруг князь сейчас и не думает о защите, вдруг он настолько упивается своим могуществом, что раскрылся? Один точный удар... лучше под ребро... ведь учил же его кассар. Не замахиваясь... легкое, скользящее движение. Нырок, поворот, отход... Пальцы медленно поползли к рукояти. Князь не замечал! Есть! Ладонь обожгло неожиданным холодом.
   Так... До князя близко, хватит и одного прыжка... только вот не научился он еще прыгать из положения сидя. Что ж, придется вставать.
   Ох как это не хотелось! В глубине души он даже мечтал сейчас о парализующем страхе, тогда ведь и совесть не царапалась бы... Кому под силу сладить с враждебной магией? А тут тело вполне слушалось, и страх был другим... плотным каким-то, тяжелым... как мокрый ватник. Вроде и не смирительная рубашка, а поди побегай-попрыгай... Ну же! Это как с причала головой вниз, в холодную, одновременно манящую и отпугивающую воду. Чем больше рассусоливаешь, тем слабее решимость. Значит, нечего тянуть. Старт!
   Он рванулся, и даже сумел подскочить к князю вплотную... и даже рубанул... воздух. Потому что князя здесь уже не было, он приветливо скалился в пяти шагах правее.
   - Ой, какие мы грозные! И какие медленные! Имей в виду, за эту выходку я накажу тебя вдвойне. Во-первых, за то, что осмелился поднять руку на меня, своего учителя и господина. А во-вторых, за то, что не сумел дотянуться. Ибо сказано древними: "не умеешь - не берись!"
   И тут лицо князя вытянулось, брови удивленно поползли вверх. Митька в первую секунду не понял, что случилось - свист рассекаемого воздуха, мелькнувшая перед глазами тень - и глухой металлический лязг.
   - А вот у этого получилось, - недовольно процедил князь, пиная лежащего возле его ног Синто. - Страшно даже подумать, что было бы, не надень я панцирь под эту уютную домашнюю накидку... Тогда пришлось бы тратить на поганца живую силу... а это какой-никакой, а расход... а я не люблю пустое расточительство.
   Халат князя был распорот как раз там, куда метил и Митька, а сам Диу-ла-мау-Тмер держал в руках тонкую саблю и недоуменно ее разглядывал. Потом рассеянно разломал пополам, точно это была сухая ветка.
   - Вот уж от кого я не ожидал, - грустно качая головой, князь вновь пнул Синто под ребро. - Ну ладно ты, несмышленыш, ничего еще не понимаешь, собой не владеешь... Но этот-то, этот. Ведь учили же, ума вкладывали... Похоже, Митика, его порка сегодня отменяется. Думаю, жить ему более незачем, так что придумаем-ка лучше подходящую казнь. Вот выбери сам: кол, костер, муравьиная яма...
   Митька поглядел на князя с такой ненавистью, что превратись она в огонь, князь тут же обернулся бы кучкой пепла. Но жечь взглядом он не умел. Еще не научили...
   - Ай, как скверно, - спокойно встретив его взгляд, продолжал князь. Какая черная неблагодарность! И это при том, что у меня насчет тебя такие роскошные планы...
   - Планы у тебя действительно роскошные, князь, - раздался откуда-то сзади голос. - насколько я понимаю, ты собрался продать мальчишку Тайной Палате государя Айяру? Мне лишь не удалось узнать, почем...
   Сперва Митька увидел, как побелело княжеское лицо, и лишь затем резко обернулся. Невдалеке, небрежно привалившись к стене, стоял Харт-ла-Гир. В легком походном доспехе, сжимая огромный, локтя в три длиной меч.
   - Пора, князь Диу, - улыбнулся кассар. - Пора ставить точку в твоей излишне затянувшейся жизни. Погляди мне в глаза, тварь. Вспомни Гир. Сейчас я тебя буду убивать.
   Князь лишь снисходительно улыбнулся в ответ.
   11.
   Звонок в дверь был мягок, будто прикосновение кошачьей лапки. Две высокие ноты - ля и фа-диез. Настя откинула одеяло и, как была - босая, в ночной сорочке, пошла открывать. Непонятно, почему это она так легко проснулась, в полчетвертого ночи. Непонятно, почему не спросила, кто. А ведь стоявший в тусклом коридоре никак не внушал доверия. Плюгавенький мужичонка в не то чтобы грязном, но довольно помятом костюме, с рыбьими бессмысленными глазками, жиденькими волосами, с трудом маскирующими лысину. Нет чтобы недовольным тоном спросить: кто? Нет чтобы подумать о времени - она просто щелкнула затворами, приоткрыв тяжелую, поставленную еще в начале девяностых железную дверь.
   От мужичка так и веяло неопределенной пакостью, такого, быть может, стоило бы ничего не выясняя, взять за шиворот и крепким пинком придать ему ускорение - но мы ведь так не можем, мы интеллигентные люди. А мужичок деловито просочился в квартиру, зыркая по сторонам и, казалось, совершенно не обращая внимания на Настю. Он не говорил ни слова, и Настя тоже молчала, только щелкнула выключателем, и прихожую залило неожиданно ярким светом. Сразу стало стыдно за старенькие, лоснящиеся обои, скособоченную вешалку - все не доходили руки ею заняться, за покарябанный паркет пола.
   Ночной гость, однако, поступил более чем странно. Он хлопнул в ладоши и как-то вдруг сразу съежился, оплыл, точно под одеждой у него вместо тела были воздушные шарики, и вот сейчас их проткнули иглой. Лицо его сморщилось и растаяло в воздухе, пиджак и брюки плавно опустились вниз, и спустя мгновение ничего, кроме груды одежды, от мужичка не осталось. Но одежда, однако же, странно и неприятно колыхалась, словно под нею все-таки было что-то. И вот что-то выползло из-под тряпок. Это оказались тараканы. Рыжие наглые твари, сотни тараканов, тысячи. Всякие - и шустрая, с маковое зернышко, молодежь, и огромные, едва ли не с вишню, ветераны. Деловито расползаясь по всем углам, они держались уверенно, как хозяева.
   Настя ненавидела тараканов и боялась их, пожалуй, больше чем крыс или грабителей. Но, опять же странность, она не завизжала, не хлопнулась в обморок (что изредка с нею бывало), а спокойно и вместе с тем обречено направилась в кухню. Не зажигая света, наощупь достала из шкафчика под мойкой баллончик "Рейда" и вернулась в коридор - пшикать. Уныло и упорно, точно и не веря в действенность средства, и не позволяя себе опустить руки. А горку одежды, покрывающую поношенные ботинки сорок второго размера, она даже и не замечала.
   Петрушко резко приподнялся на локте, глотнул ночного воздуха. Все исчезло - и оккупанты-тараканы, и ботинки, и печальная Настя. Приснится же такое! Поневоле скажешь "блин", хотя того же Лешку упорно отучаешь от подобного словесного мусора.
   Вокруг был шатер, пропахший дымом костра, такой привычный за последние дни, такой реальный. Там, за плотной тканью, висела над землей ночь, храпели стреноженные кони, чуть слышно перекликались у костров "бдящие", это внутренняя цепь, а еще дальше, у подножья холма, затаилась внешняя, "тиал-гинтаму", проще говоря, боевое охранение. Птица не пролетит, мышь не пролезет... за таракана, правда, ручаться нельзя.
   Бедная! Как же она там одна... Петрушко внезапно понял, что больше всего на свете хочет туда, чтобы прижаться к ее теплому, родному телу, прикоснуться к волосам, поцеловать ямочку под ключицей... Волна бесполезной, неизрасходованной нежности поднялась в нем - и схлынула, как и всякая волна. Утешить, обнять, гладить упругую кожу, ощущать возле своего уха ее прерывистое, жаркое дыхание... Увы, все это пока недоступно. По астралу этого не передать. Хорошо хоть вообще возможна эта связь - зыбкая, ненадежная, многоступенчатая. Миал-Тмингу, сухонький, пожилой "Посвященный", передает его слова Вестнику Аламу. Это, как он говорит, легко, если все внутри одного Круга. Вот Аламу проткнуть силой своего духа Тонкий Вихрь уже гораздо сложнее. А там, на Земле, его слова ловит Гена и звонит с мобильника Насте. Голос, возможно, слегка и искажен, но чего взять с наших телефонных линий? Много и не поговоришь, буквально несколько фраз. "Привет! Много говорить не могу, тут к автомату очередь... Да, напал на след... продвигаемся. Откуда? Из Керженца, и мне сейчас бежать на обратную электричку. У тебя все путем? Если чего, Юрику звони. Ну давай, родная! Люблю, целую, жду..." И короткие гудки - ей. А ему - волны в серебряной чаше, почти такой же, как у Гены, и расплывается бородатое лицо Алама, и массирует виски усталый Миал-Тмингу. Больше пары минут он не выдерживает. Слабенький маг... Собственно, даже и не маг, а "хаграно", ученик. "Я не волшебник, я только учусь". Конечно, уже лет тридцать Миал-Тмингу не учится, с тех пор, как сбежал из Тхарана, до глубины души потрясенный единянской проповедью. Не то что Алам, дослужившийся до Великого Посвящения. Что характерно - оба терпеть не могут вспоминать свою прежнюю, тхаранскую жизнь. Оба презирают магическое искусство, обращаясь к нему лишь по крайней необходимости. Миал-Тмингу, похоже, не верит, будто общаться Вик-Тору с женой такая уж насущная необходимость. "Все просто, - говорит он наставительно, благочестивый муж отправился в поход, благочестивая жена сидит в горнице и ждет, и молит Единого. Обычное дело... ни к чему вам эти разговоры. Уж не обижайся, Вик-Тору, а странные вы, люди из Железного... Может, и Единый в вашем Круге воплотился, и все знание вам дано, не то что нам, кусочками, а вот же простых вещей не разумеете".
   Он вновь лег, накрылся шерстяной накидкой. Бесполезно - сна все равно ни в одном глазу. На смену сгинувшим в подсознании тараканам явились привычные уже мысли - тяжелые, шершавые... Лешка... Легко было говорить Насте "продвигаемся" - а шут его знает, чем все на деле кончится. Ну, да, продвигаемся, с каждым днем все ближе к замку Айн-Лиуси. Может, к завтрашнему вечеру и выйдем. А потом? Сколько придется штурмовать эту твердыню? Тем более, как? Хандара - это же легкая кавалерия, ни тебе осадных орудий, ни пушек. Какие пушки... тут баллиста считается вершиной технической мысли. Может, под стенами полгода придется провести... а тем временем Лешка... а Лешку... Да, Виктор Михайлович понимал - Хайяар вовсе не собирался губить ребенка. Но то Хайяар, а то князь Диу, о котором за пять дней пути уже довелось наслушаться всяких ужасов. Крестьяне в селах, где они останавливались запастись питьевой водой и продуктами, прямо-таки серели лицами при одном лишь упоминании этого имени. Мало кто вообще отваживался говорить, но все-таки говорили... И оборотень он, князь Диу, огнедышащим змеем оборачивается, и упырь, кровь сосет... детскую кровь, между прочим. И бессмертный он, ни огнем, ни железом его не взять, и злые духи ему служат... Да, разумеется, на девяносто девять процентов это фольклор, сказки - но каким же гадом надо быть, чтобы породить подобный фольклор!
   Интересно, как все-таки Илси-Тнаури собирается брать замок? Сколько вчера с ним проговорили, а ясности - ноль. Пороха тут не знают, соответственно, о саперном деле понятие начисто отсутствует. Надеяться найти подземный ход в замок - глупо. Наверняка он есть, и, возможно, даже не один, но отыскать их невозможно. Местные крестьяне, ясное дело, ничего такого не знают, и знать не могут - в противном случае князь Диу был бы полным дураком. Перебежчик из замка? Откуда он, интересно, возьмется? Или... или у воеводы Илси-Тнаури есть там, в замке, свои люди? Но ни о чем таком улыбчивый служака не говорил.
   Вообще с Илси-Тнаури было легко - примерно так же, как с государем Айлва. Нормальный мужик, типичный офицер, в меру насмешлив, в меру невоздержан на язык... и неглуп, весьма неглуп. Похоже, несмотря на общую дикость, все-таки какое-то понятие о тактике и стратегии у людей тут имеется. Илси-Тнаури любил поговорить на теоретические темы. Правда, Петрушко не считал себя особым специалистом в военном деле. Пехотное училище не в счет, сразу после выпуска была беседа с обаятельным майором - и работать по полученной специальности не довелось... а в органах он занимался отнюдь не армейскими вопросами. Хотя, конечно, умные книжки читать приходилось, военные мемуары опять же... Илси-Тнаури слушал жадно и многое, видимо, мотал на ус. Однако подкрепить теорию практикой пока не довелось - путь был на удивление мирный. Видимо, весть о пятитысячной хандаре распространялась со скоростью звука, и всякая шушера придорожные разбойники, забредающие сюда племена кочевников, отряды местных владетельных кассаров - спешили на всякий случай убраться с дороги. Оно и понятно - заурядное по земным меркам войсковое соединение здесь, видимо, понимается как вся королевская конница, вся королевская рать...
   Он так погрузился в мысли, что не сразу различил шорох. Слабый, осторожный... Может, все-таки мышь? Так, интересная мышка-норушка... Вернее, наружка. Ведь снаружи суетятся... вроде бы пытаются разрезать ткань шатра. Очень, очень интересно! Рука сама потянулась к костяной рукояти кинжала. Только ведь кромешная тьма... а зажигать масляную лампу долго и сложно... Может, и зря он отказался от слуги. Но уж больно дико было наблюдать, как офицерам носили воду для омовения, подставляли спину, дабы легче вскочить в седло, и только что пяток на ночь не чесали. Виктор Михайлович очень такого не любил - еще со времен училища. Поэтому на предложение Илси-Тнаури он ответил ледяной улыбкой. Теперь вот придется надеяться лишь на себя. Ну да ничего, в свое время учили работать в темноте. И пускай сия наука помнится смутно, но все же...
   Петрушко отбросил накидку и присел, готовясь встретить ночного гостя. Мысль закричать и тем поднять тревогу он тут же отмел. Уж если кому-то он потребовался, надо раскрутить это дело до логического конца. Значит, нельзя спугнуть.
   Судя по дыханию, работал кто-то один. Что ж, уже легче. Может, даже и удастся скрутить, если только самбо не полностью выветрилось из отягощенных высокими думами мозгов. А магии бояться нечего, еще Алам говорил, вешая ему на грудь маленькую, с палец величиной деревянную рыбку. Знак, который носят все единяне. То есть, можно сказать, за своего приняли, хотя от предложения просветиться путем схождения в воду Петрушко на всякий случай отказался. "Дело, понимаете ли, ответственное, обмозговать бы... взвесить... не будем спешить, хорошо?" Во всяком случае, по уверениям Вестника, деревянная рыбка ослабляла любую враждебную магию.
   Наконец усилия того, сопящего снаружи, увенчались успехом. Он прорезал достаточно большое прямоугольное отверстие, из которого сейчас же потянуло горьким травяным ветром, и появился даже кусочек неба - черного, но все же не настолько, как тягучая тьма в шатре. Потом на фоне неба появилась голова.
   Ну-ну... Петрушко еще заранее скатал шерстяную накидку так, чтобы она изображала завернувшегося человека, видящего светлые сны о далеком доме... а сам стоял сбоку, в расслабленной позе. Этой расслабленности его в секции с большим трудом обучили. Кинжал он пока сунул за пояс - дай Бог обойтись без кровопролития.
   И вот гибкая черная фигура по-кошачьи юркнула внутрь. Склонилась над накидкой, примерилась - и рука с чем-то острым резко нырнула вниз.