Каплан Виталий. Круги в пустоте

   ...Когда они, позавтракав оставшимися лепешками, собрались в путь, Митька, внутренне сжавшись, решил сделать последнюю попытку.
   - Послушайте, Харт-ла-Гир, или как вас по правде, - пристально глядя кассару в глаза, произнес он по-русски. - Я все понял, вы разведчик, офицер ФСБ, вы здесь на задании. Зачем вы скрываете от меня? Я слышал, как вы ночью говорили с базой. Ведь лучше же будет, если я буду в курсе. Тогда и глупостей по незнанию не наделаю, и вообще. Ну пожалуйста, не притворяйтесь больше.
   Кассар непонимающе смотрел на него.
   - У тебя что, снова бред? - наконец осторожно спросил он, положив Митьке ладонь на лоб. - Вроде непохоже... Что ты такое говорил? Забыл, что ли, олларскую речь? Но так не бывает. Или ты по-своему, по-варварски? Зачем? Я же все равно не понимаю. В чем дело, Митика?
   Митька потупился. Попытка явно не удалась. Видно было, что кассар не разыгрывает недоумение - он и впрямь ни врубается.
   - Да, вот еще что, - озабоченно произнес кассар. - Ты видишь, Митика, что жизнь наша в опасности, причем главная опасность подстерегает тебя. Всякое может случиться. Я, конечно, в силах тебя защитить, но вдруг сложится так, что меня не будет рядом? В общем, тебе надо кое-чему простейшему научиться. Вот, держи.
   Из своей сумки он извлек что-то продолговатое. Оказалось - короткий меч в ножнах. Рывок - и четырехгранное лезвие сверкнуло на солнце.
   - Вот, возьми. Это тьялгу, клинок для ближнего боя. Держать его надо так... Понял? Теперь возьми. Вот... Нет, большой палец чуть опусти... и не сжимай ты его так сильно, кисть должна быть расслаблена. Основные удары делаются вот так. Рубящий сверху вниз... имей в виду. Его очень легко отбить. Прямой колющий... годится только на самом ближнем расстоянии. Вот этот часто полезен, снизу вверх, с поворотом. Повтори... Да, против настоящего воина ты, боюсь, никогда не сумеешь выступить... но если какой-нибудь мужик, или раб... во всяком случае, можешь попытаться. Ясное дело, если не будет другого выхода. Да не стой ты как деревянный! Следи за ногами, они не должны напрягаться. Чуть согни - и двигайся же, бестолочь, двигайся! Ну вот...
   Спустя где-то час запыхавшийся Митька плюхнулся в траву. Ноги его уже не держали. Это было похуже тренировки по боксу, куда он записался в прошлом году и походил несколько раз. Харт-ла-Гир ошибок не прощал и вразумлял пускай и не слишком болезненными, но хлесткими затрещинами.
   - И запомни, - сказал он, пряча клинок в сумку, - пока ты маскируешься под раба, ни в коем случае нигде и никому не показывай, что умеешь держать меч. Такого раба моментально ждут колья. Или же муравьиная яма, добавил он глухо.
   Митька обессиленно внимал. Пот стекал с него градом, и ужасно не хотелось вставать.
   - Все. Нам пора. Между прочим, сегодня ты пойдешь пешком. Здоровый уже, нечего кататься. Заодно и ноги окрепнут...
   20.
   Еще не доехав до деревни, они поняли, что за высоким частоколом происходит что-то неладное. Толпа гудела, словно рой растревоженных ос, и Митьке отчего-то сразу стало тоскливо и холодно. Страх так и так грыз его, соваться в деревню было опасно. Но утром кончилась вода, и кассар глухо объяснил, что делать нечего.
   - Тут, в степи, воды нет. В пяти днях пути к востоку течет Ойнал, большая река. Еще дальше к северу есть озеро Тмиу-Гла, но до него вообще две недели добираться. Тханлао на западе, тоже слишком далеко. А здесь... здесь, конечно, есть вода. Но глубоко, мечом не прокопаешься. Локтей на сто копать надо. И большие потоки мне перекрыли, - непонятно бормотал он. - Будь здесь Наставник... только Наставник далеко. В общем, Митика, придется искать какую-никакую деревню. Как знать, может, туда еще не доскакал государев гонец. Но это вряд ли. Видимо, придется подраться. Помни - пока мы вместе, ты не должен ни во что соваться. И помни, ты раб, и веди себя, как надлежит... Может, и прорвемся...
   Солнце доползло почти до зенита, и пот стекал с него градом, в горле пересохло, а каждый шаг давался с трудом. После тренировки с мечом они, по Митькиным расчетам, прошли часа два. И как это кассар держится? Митька бросил взгляд на возвышающегося в седле Харта-ла-Гира. Тот вновь одел свою темно-зеленую куртку. И, должно быть, чувствовал себя как в микроволновке. Но делать нечего - кассар должен выглядеть кассаром.
   Настежь распахнутые ворота никто, однако, не охранял. Они прошли по пустынной улице, где лишь собаки вяло тявкали из-за глиняных заборов. Но дальше, на центральной площади, гудел настоящий муравейник. Харт-ла-Гир на минуту задумался, потом решительно направил коня туда.
   Наверное, эта деревня считалась здесь не слишком большой. Несколько не особо длинных улиц, уродливые кособокие дома с соломенными крышами и слепыми провалами окон... Однако толпа на площади показалась Митьке громадной. Человек двести, а то и триста, решил он. Толпа шумела, махала руками, оживленно что-то обсуждая.
   Митька, юркнув между спинами, сумел-таки разглядеть, что происходит в центре. А кассару, должно быть, и так все было видно из седла.
   В центре площади возвышалась земляная насыпь, и суетилось несколько людей. Высокий, тощий дядька в длинной, едва ли не до пят хламиде, плотный крепыш с недовольным красным лицом, несколько стражников, по случаю жары скинувших доспех, но крепко сжимавших длинные черные копья. А еще там было три врытых в землю заостренных кола. Двое уже были заняты - на них, хрипло воя, корчились совершенно голые, покрытые синяками мужчина и женщина. Третий кол, самый тонкий, оставался пока свободным.
   - С ними, единянами, только так и надо, - снисходительно втолковывал стоящий рядом мужик худенькому юноше, то ли сыну, то ли батраку. - Ибо устои разрушают, как вот господин староста изволили выразиться. А все почему своеволие. Нет чтобы жить честно, как подобает государеву подданному, платить подати, чтить Высоких. Этим, видишь ли, чего-то новенького захотелось... возмечтали о себе. А в жизни закон твердый: виноват - получи. Наказаниями сильна земля олларская, без наказаний не будет и порядка. Смотри, Ульсиу, мотай на ус, что с опасными мечтателями-то бывает...
   Юноша Ульсиу, как заметил Митька, изнывал от отцовских поучений, но время от времени изображал заинтересованность. Видимо, знал, что зевать да отворачиваться себе дороже.
   Все было ясно. Все как и в той, прошлой деревне. Староста выполняет государственное предписание - казнить единян, буде не отрекутся от своей веры. В животе заныло, тяжелый плотный ком вырос в горле. Не отрываясь, Митька смотрел на умирающих. Отсюда, шагов с тридцати, все было видно как на ладони. Да Митька никогда и не жаловался на зрение. И теперь глядел, как пузырится у них на губах пена, и слышал, как вой постепенно сменяется хрипом. Это сколько же они так мучаются? И главное, сколько еще осталось?
   "Ну что же Ты, Единый? - с раздражением подумал он, непроизвольно сжимая кулаки. - Чего Тебе стоит молнией шандарахнуть? Ты же видишь, как они корчатся? А ведь они верили Тебе. Не как я, а по-настоящему! Надеялись, что спасешь. И вот... Сам видишь... Тебе что, наплевать? Или Тебя вообще нет, и они умирают зря?"
   Между тем в центре произошли какие-то движения. Протолкавшись где-то сзади, вышли двое стражников, тащивших кого-то мелкого, извивающегося. Приглядевшись, Митька едва не присвистнул. Пацан, на вид лет десяти, щуплый и тоже, как и те, на кольях, голый. Повсюду его тело пересекали свежие, кровоточащие рубцы. Что, и его?!
   Багроволицый здоровяк, очевидно, староста, поднял руку. Постепенно площадь смолкла.
   - И, наконец, их щенок, тоже прилепившийся к единянскому зловерию! Сказано в Желтых Свитках мудрого Мьяну-ха-Гиури - сын есть плоть от плоти отца и матери своих, и тому же наказанию повинен, ибо семья есть единая сущность. Но велик и справедлив великий государь Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после. Повелел он каждого единянина после вразумления болезненного добром спрашивать - готов ли оставить он безумное учение и поклониться Высоким Господам нашим, принеся им установленную жертву? Таковых надлежит миловать и жизни отнюдь не лишать, а направлять в город, где наместник государев поступит с ними по справедливости.
   Митька, отшатнувшись, ринулся прочь. Напролом, сквозь толпу. Его толкали, ругали, он словил несколько пинков и подзатыльников, но этого не замечал. Сейчас они, эти звери, эти фашисты... маленького... на кол... Что пацан не отречется, Митька почему-то знал заранее. Ну нельзя же так... нельзя. Если это допустить... это ведь все равно, что самому...
   Кассар молча возвышался в седле. Сверху ему все было видно.
   - Господин! - дернул его за ногу Митька. - Ну так же нельзя. Ну сделайте же хоть что-нибудь! Он же совсем маленький!
   Харт-ла-Гир окинул его ледяным взглядом.
   - Забываешься, Митика, - чуть слышно процедил он. - Здесь тебе не степь, здесь люди!
   Митька судорожно вздохнул. Что ж, ничего другого больше не оставалось. Пускай потом его кассар хоть плетью, хоть ножом... как того горе-разбойника.
   - Вот что, господин, - произнес он свистящим шепотом, потянув кассара за сапог, - мне плевать, как вы потом меня накажете. Но если вы сейчас ничего не сделаете, я прямо туда побегу и закричу, что тоже единянин. И вам тогда все равно придется вмешаться. Или уезжайте, а я останусь тут. Вы меня поняли?
   Харт-ла-Гир бешено сверкнул глазами.
   - Ах ты дрянь... Я же тебя... Да ты хоть понимаешь, что тут уже ничем нельзя помочь?
   - Значит, я пошел, - решительно сказал Митька и развернулся. Очень трудно было сделать первый шаг, до тошноты, до рези в глазах. Острый, недавно вытесанный кол... тут ведь и деревьев-то нет... наверняка с севера привезли... Острый кол, на котором через пять минут, ну, может, десять, придется корчиться Митьке... или вот этому мальчонке, которому сейчас длинный, одетый в хламиду, что-то раздраженно втолковывает. Блин, что делать-то? Шагать туда, сквозь толпу, к возвышению? Он вдруг понял, что просто не может идти. Тело не слушается, тело стало чужим и ничего уже не чувствует - кроме горячей ладони кассара на плече. Тот, оказалось, спешился и сейчас крепко держал Митьку.
   - Ну что я могу сделать, что? - звенящим от ярости голосом шептал он Митьке прямо в ухо. - Перебить их всех? Женщин, стариков, подростков? Я могу. Ну, скажи! - правая рука его быстро скользнула к рукояти меча. - Скажи, и я это сделаю. Будет как ты хочешь. Только потом, когда они будут тебе сниться, окровавленные, - не удивляйся.
   - А это... - осенила Митьку счастливая мысль. - Может, выкупить его? Они ведь, наверное, жадные...
   - Чем выкупить, бестолочь?! - чуть слышно простонал кассар. - У меня осталось двести огримов. Думаешь, за такие деньги они против государевой воли пойдут? Да вспомни, сколько за наши-то головы назначено! Да и получив деньги, они тут же придушат нас.
   В голове у Митьки звенело, словно бил кто-то в невидимые колокола. Еще недавно заливавший его пот высох, и на коже выступили мурашки.
   А на возвышении одетый в хламиду тип наставительно говорил мальчишке:
   - Дурень, ну ты сам посуди - жизнь-то одна, и ее надо прожить, чтобы не было мучительно больно! А будет, если заартачишься, - махнул он рукой в сторону кольев. - Тебе и говорить-то ничего не надо, просто зернышки возьми и в огонь кинь.
   Митька заметил, что рядом с длинным дядькой торчит невысокий бронзовый треножник, и вверху, посреди чуть вогнутого диска, горит яркое пламя. Яркое, несмотря на солнечный день. Отсюда оно казалось то голубым, то каким-то лиловым. И чему там гореть, недоумевал Митька. Под диском было пусто - только три изящно изогнутых сверкающих ноги.
   Тощий протягивал мальчишке блюдо, на котором возвышалась горка зерна, какие-то плоды, пучки трав.
   - Ну давай, дурачок, кидай! Потом ведь сам благодарить будешь!
   Тонким, но яростным голосом мальчишка ответил:
   - Никогда! Мама с папой верили Единому, и я верю!
   - Ну и что? Единому скажешь, что случайно зернышко обронил. Рука, понимаешь, дрогнула, - с усмешкой посоветовал тощий. - Я не стану обманывать Бога! - в слезах выкрикнул мальчишка. - Ваши злые идолы падут, и наступит царство Единого, и Единый будет все и во всем! А вас Он накажет, попалит огнем неугасающим!
   Кассар тоскливо посмотрел на Митьку.
   - Вот же дурак... - с досадой протянул он, и непонятно было, кого имеет в виду - то ли пацана, то ли Митьку, то ли себя.
   Потом вдруг как-то весь подобрался, сразу сделавшись похожим на хищного зверя, готового к прыжку. Несколько раз сжал и разжал кулаки, что-то пробормотал, резко щелкнул пальцами.
   Сперва Митька услышал треск, и лишь затем тишину прорезал истошный женский вопль:
   - Пожар! Ой, пожар! Горим!
   Горело сразу со всех сторон. Соломенные крыши занялись мгновенно, и рыжими волнами пламя перекатывалось с одного дома на другой. Потянулся дым густо-серый, тоскливый.
   - Беда! Боги! Туши-ить! - крики эти раскололи толпу, и только что бывшая единым, жаждущим острого зрелища телом, она мгновенно рассыпалась, заметалась. С выпученными глазами промчался мимо Митьки пожилой папаша, ратовавший за наказания, за ним, точно привязанный, бежал сынок Ульсиу. Дома хоть и были далеко, но уже здесь, на площади, чувствовалось опаляющее дыхание огня. Глиняные мазанки горели точно дровяные сараи. И глина с отвратительным шипением трескалась.
   Многие помчались куда-то влево, очевидно, к колодцу. Но мало у кого были с собой ведра или кувшины - вся утварь-то оставалась у крестьян дома, когда, оповещенные о приказе старосты, они в чем есть сбежались на площадь.
   Крики и плач поднимались к равнодушному небу вместе с клубами дыма.
   - Скотина! Скотина же в хлеву! - причитая, бегал взад-вперед тощий мужичонка со встрепанной бородой.
   - Доченька! - голосила на одной ноте молодая заплаканная баба. Доченька же там осталась! Боги! Молю вас, высокие боги!
   Радостно гудело пламя, играло во всю свою звериную силу.
   - Да, - сквозь зубы проворчал кассар, - чувствую я, что водички мы так и не наберем.
   И пары минут не прошло, как площадь осталась почти пустой. Не считая старосты и тощего, который крепко держал мальчишку за локоть.
   Быстрым шагом Харт-ла-Гир приблизился к ним, на ходу выхватив меч.
   - Ты! - внезапно выкрикнул тощий, тыча в кассара левой рукой. - Это ты наслал огонь! Я почуял! Люди, хватайте его!
   - Я, - мрачно улыбнулся кассар. Подбежавшему сбоку Митьке стало не по себе при виде этой улыбки. - Только нет людей, люди там вот, далеко, пожар тушат. Нет людей, жрец. И тебя тоже нет. Не тратя больше слов, он резко взмахнул мечом. С воем тощий жрец обрушился в пыль, пытаясь обеими руками сжать разрубленный живот, впихнуть туда выползающие внутренности.
   Кассар, не оборачиваясь, вновь ткнул мечом - и застывший на месте староста медленно осел наземь. Из перерубленного горла темным потоком хлынула кровь, она бурлила и быстро впитывалась в изголодавшуюся по влаге землю.
   - Кто ты? - просипел жрец, все еще живой. Несмотря на чудовищную боль, он сумел приподняться и глядел на кассара тяжелым, ненавидящим взглядом. - Налагаю на тебя...
   - Ничего ты уже не наложишь, колдун, - устало вздохнул Харт-ла-Гир. Это уже не твоя область. Уйди же спокойно в нижние пещеры, зная, что смерть твоя, возможно, послужит спасению многих... до высоты коих ты так и не сумел подняться. Не бойся, сейчас я прекращу твою боль.
   Он резко взмахнул мечом - и мгновение спустя отрубленная голова жреца, сверкая глазами, покатилась вниз, на истоптанную сотнями ног землю.
   - Стоять можешь? - деловито спросил кассар остолбеневшего мальчишку.
   Тот, пошатнувшись, молча кивнул.
   - А идти? Впрочем, вижу. Нам пора.
   Ни говоря ни слова, он легко, точно полено, подхватил пацана под мышку и быстрым шагом направился к ждущему их Угольку. Митька помчался туда же.
   - Так, Митика, - озабоченно проговорил кассар, - сейчас нам нужно удирать, и быстро. Уголек нас троих долго не потащит. Поэтому поедете вы двое, я побегу следом.
   - Но... - запнулся Митька, - я же не умею.
   - Учиться уже некогда, - спокойно возразил Харт-ла-Гир. - Но не бойся, Уголек умный, он вас не скинет. Ты, главное, мальчишку держи покрепче.
   С этими словами он, опустив пацана наземь, схватил Митьку за плечи и резко подбросил вверх. Тот сам и не заметил, как оказался в седле. Кассар сейчас же подал ему мальчишку, который, похоже, пребывал сейчас в глубоком обмороке.
   - Усадил его? Теперь держи крепко, и ногами, ногами сжимай бока. Да не ребенку, дурень! Коню! Затем он обхватил морду Уголька и что-то ласково, но настойчиво зашептал тому в ухо. Сколько Митька ни прислушивался, уловить слов он не мог. Наверное, опять какая-то ахинея на древнем языке.
   Додумать мысль он уже не успел - стремительно сорвавшись с места, Уголек помчался вперед, на объятую дымом и пламенем улицу. Непонятно откуда взявшийся ветер обдувал Митьке лицо, но все равно отвратительный запах гари забирался в ноздри. С обеих сторон вскоре встали огненные стены, обжигающие волны воздуха перекатывались через улицу, и трудно было дышать. Уголек мчался как никогда раньше - казалось, это не конь, а прямо-таки мотоцикл.
   Мальчишка в Митькиных руках так и не приходил в сознание. А вдруг задохнется? - грызли мозг тревожные мысли, но все, что он мог сделать - это крепче сжать щуплое, горячее тело.
   Кто-то мельтешил в дыму, кажется, кого-то Уголек сбил с ног, сам того не заметив. Кажется, вслед доносились хриплые проклятия - Митька сейчас думал лишь об одном: прорваться бы. Только бы прорваться!
   Вскоре показались распахнутые ворота. Сюда огонь еще не успел добраться, зато добрались стражники. Двое поджарых парней судорожно пытались свести тяжелые створки. Миг - и оба, чуть слышно вскрикнув, обрушились в пыль. Что с ними случилось, Митька не понял, но и задумываться было некогда. Уголек торжествующе вырвался на простор и устремился в травяное море. Травы, высокие, пахучие, здесь доставали коню до груди, и он рассекал их точно моторная лодка.
   Как там кассар, мелькнула тревожная мысль, и Митька, не утерпев, обернулся.
   С кассаром все было в порядке. Он размеренно бежал позади, на расстоянии в несколько метров, не отставая от них, но и не обгоняя. С ужасом Митька вдруг, что глаза его плотно закрыты, и незаметно, чтобы он дышал.
   Заворочался, застонал мальчишка, и Митька тут же обхватил его крепче, тихо шепча в ухо:
   - Ну ничего, малыш, ты держись! Мы сейчас, мы скоро...
   Он сам понимал, как идиотски все это звучит, но иных слов у него уже не было.
   Казалось, скакали бесконечно. Не было в степи никаких ориентиров, нечем тут измерять расстояния. Давно уже скрылась за горизонтом горящая деревня, давно уже от края до края плескались верхушки трав, и только солнце злое, жалящее, мертво зависло в зените.
   Потом это кончилось - как-то сразу, вдруг. Засопев, Уголек перешел с рыси на шаг, все более и более спокойный, затем остановился, опустил шею. Бока его ходили, тугие мышцы дрожали, и чувствовалось, что он - могучий, неутомимый зверь - смертельно устал и больше не двинется ни на локоть.
   Сейчас же оказался рядом кассар. Вздрогнул, потянулся и с шумом выдохнул. Потом открыл глаза, заморгал поначалу, привыкая к яркому свету, но вскоре уже полностью пришел в себя. Молча принял у Митьки неподвижное тело ребенка, осторожно опустил в траву. Затем снял и самого Митьку, и при этом руки его, по-прежнему большие и сильные, заметно дрожали.
   "Ну, сейчас мне будет, - уныло подумал Митька. - Сейчас он мне пропишет..." В том, что Харт-ла-Гир - не тот человек, что прощает шантаж, он уже успел убедиться.
   - Сумку мою подай, - рявкнул кассар, сидя на корточках возле мальчишки. - Живее!
   Не глядя, сунул руку в кожаные недра, нашарил там маленький флакончик, на дне которого плескалась ядовито-синяя жидкость.
   - Слушай, - по-прежнему не оборачиваясь, заявил он, - сейчас я его в чувство приведу и буду говорить. Это снадобье не только исцеляет телесные раны, но и просветляет ум... на короткое время. Иначе он еще долго не сможет не то что ничего толкового рассказать, а и помыслить. Нам же надлежит скорее с ним определиться. Так вот, Митика, ты сейчас будешь молчать. Ни звука у меня чтобы. Иначе... - он помедлил. - Вспомни того молодого разбойника. Уяснил? Ну вот то-то же.
   Ловкими движениями он принялся втирать синее зелье в мальчишкино тело. Быстро и сильно двигались руки, губы шевелились, тихо произнося что-то невразумительное.
   Спустя несколько минут мальчик открыл глаза. Потом, напрягшись, сел.
   - Ну? - хмуро спросил успевший спрятать флакон кассар, - говорить можешь?
   - Ага, - хрипло кивнул пацан.
   - Тогда говори, - велел Харт-ла-Гир. - Да не смей лгать, вранье я из тебя живо вышибу, - он выразительно покрутил конской плеткой. - Как тебя звать?
   - Хьясси, - сообщил мальчишка. - А каково ваше имя, благородный господин?
   - Смотри ты, какой наглый, - присвистнул кассар. - Тебе разрешали вопросы задавать? Впрочем, знай, что я - кассар Харт-ла-Гир, из славного рода восточных Гиров, держащих по государеву повелению в своей деснице град Нриу-Лейома. Посему помни о почтительности и не смей без разрешения открывать рот. Итак, какого ты звания, Хьясси?
   - Из ремесленного звания я, господин, - с трудом поднявшись на ноги, низко поклонился Хьясси. - Отец мой горшечник... был, - добавил он, на миг запнувшись. - Мы из Гниу-Мьялги, это на западе от великой столицы, на берегу Тханлао.
   - Гниу-Мьялги... - пожевал губами кассар. - Вроде бы помню. Мелкий такой городишко...
   - Да, господин, - шмыгнул носом Хьясси. - Мелкий, но красивый. У нас там деревья, сады... не то что здесь, - пренебрежительно обвел он рукой.
   - Ну и что же, Хьясси, - нетерпеливо перебил его кассар, - как же это ты оказался так далеко от своего дома? И почему эти достойные селяне собрались тебя казнить лютой смертью?
   Пацан заметно напрягся. Потом, помолчав, поднял голову.
   - Мы чтим Единого Бога, господин. Вот потому и...
   - Печально, печально, - кивнул Харт-ла-Гир. - И что же случилось?
   - У нас была большая община, в Гниу-Мьялги, нас старец Лоуми направлял. Его сам Вестник Алам посвятил Господу Единому... Мы никому не мешали. Мирно жили, работали, как все, - он всхлипнул.
   - Ужас! И как это городские власти вас терпели? - хмыкнул кассар.
   - А мы откупались, господин, - серьезно пояснил мальчишка. - Мы платили и господину городскому наместнику, и господину начальнику стражи, и верховному жрецу, и еще многим... и нас не трогали. Нас было три тысячи, господин, - с некоторой гордостью добавил он.
   - Понимаю-понимаю... - кассар поморщился, точно лимон сжевал. - А после был государев указ "О злостных отступниках от верований и порядков".
   - Да-да, - опустил голову мальчик, - наших стали бить и разорять. Нам-то еще повезло, мы с мамой и папой в те дни в деревне были, у дедушки, маминого отца. Он богатый человек, у него мельница есть, и четыре пары быков, и два раба... - Смотри-ка, - ухмыльнулся кассар. - А по тебе и не скажешь, что у тебя такой достойный дед. Ну и что же с вами в деревне стряслось?
   - Туда сначала путники из города пришли, - продолжал мальчишка, рассказывали, что там творится... и как наших братьев в Тханлао топили, и как в яме жгли, и как руки-ноги рубили... тем, кто не отрекся от Господа. А потом уже в деревню государев гонец прискакал, всех на площадь согнали, и староста Указ прочитал. - И как же поступил тогда почтенный дедушка? - заинтересовался кассар.
   - А дедушка отцу сказал - мол, кто государю враг, тот мне не сын, не дочь, тех я не знаю. Уходите-ка, говорит, подобру-поздорову, пока и меня с вами заодно не спалили.
   - Суров у тебя дед, - одобрительно кивнул Харт-ла-Гир. - Не пожалел, стало быть?
   - У него же там еще трое сыновей, маминых братьев, с семьями... возразил Хьясси, - он за них испугался. Сказал - пусть вас ваш Бог защищает, он, может, и сильный, а я старый. Вы не думайте, он и денег на дорогу дал, и припасов, и лошадь, Мохнатку. Ну и пошли мы спасаться. В город и не заходили, все бросили - и дом, и мастерскую, и деньги там папе были должны, так он только посмеялся - какие теперь деньги... - Это он верно, - согласился кассар, - тут уж не до жиру. И как же вы дальше решили укрываться от вполне понятного государева гнева?
   - А мы на север пошли, в Сарграм. Там, говорят, Великий государь Айлва-ла-мош-Кеурами, да хранит его Единый, в истинную веру обратился, и наших там не гоняют, а наоборот... и всем, кого здесь, в Олларе, за Господа обидели, дают землю, и скот, и деньгами помогают на обустройство. И вообще, - мальчишкин голос зазвенел, - государь скоро приведет войско, дабы покарать идолов и обратить всех в веру истинную...
   - Как же, как же, - усмехнулся кассар. - И в Тханолао неразумных потопят, и огнем пожгут, и руки-ноги отрубят... тем, кто не отречется от Высоких Господ наших. Понятное дело. Ох, и глупые же вы люди, единяне... Сколько вас палкой ни учи... Ладно, что потом было?
   - Ну, мы шли, шли, целую неделю шли, нас переночевать пускали, у нас же деньги были.
   - Что, и разбойников не боялись?
   - Так Господу же покланяемся, - удивился пацан кассарской тупости. Он нас и избавил от лихих людей.
   - Зато не избавил от людей почтенных, - ядовито заметил кассар. - На то воля Его... - кивнул мальчишка, уныло разглядывая свои исцарапанные ноги. Только маму с папой жалко... Как им больно было... Вот, мы так шли, шли, а потом в ту деревню и пришли, в Хилъяу-Тамга, вчера ближе к вечеру. А у них там как раз жертву приносили идолам... чтобы, значит, дождь дали... Посевы-то гибнут. Ну и нас с собой потащили - мол, тоже уважьте Высоких Господ, и вместе потом трапезничать будем. - Ну так и уважили бы, - наставительно сказал Харт-ла-Гир. - В конце концов, вас там приняли... ибо велит древний как сам мир закон гостеприимства. Но и гость должен почтить хозяина, и дом его, и богов его...