Каплан Виталий. Круги в пустоте

   - А нам же нельзя, - возразил Хьясси, - мы же единяне... Еще Вестник Хоули-Гьяру сто лет назад учил: "не почитайте идолов темных, не приносите ни даров им, ни мольб ваших, ибо един есть Господь милующий, Рожденный и Нерожденный, и не должно быть у вас богов иных". - Ишь ты, - присвистнул кассар, - наизусть, стало быть, шпаришь. - Я погляжу, натаскали тебя, щенок. Ну так что, отказались-то отец с матерью?
   - Отказались, - кивнул мальчишка и судорожно всхлипнул. Помолчал, то ли подбирая слова, то ли борясь со слезами. Потом глухо продолжил: - Тут шум поднялся, нас схватили, в сарай заперли. Мы Единому молились, а они тем временем вещи наши обыскивали. Вот, и нашли свиток с Откровением Единого Бога, и знаки наши, которые после Водного Просвещения полагается на шее носить. Тогда они в сарай пришли, кричать начали, что из-за нас боги разгневаются и дождя не дадут. Вывели на улицу, привязали к столбам, пороть стали... - Очень правильно поступили, - кассар, казалось, задался целью вывести парнишку из себя. - Как еще обходиться с невежами, не чтущими принявших их под свой кров? Только кнутом поучить.
   Митьке очень хотелось обматерить своего господина. У пацана родителей зверски убили, самого чуть не замучили, тут пожалеть надо, а этот издевается, гад! Он закусил губу, чтобы не сорваться. Скажешь чего, а потом садюга-кассар чик его ножом по горлу, чтобы, значит, конспирация...
   - Они сказали, - добавил Хьясси, - ночь думайте, а утром, если не отречетесь и жертву не вознесете, казним люто, по государеву повелению. Там этот тощий колдун всеми командовал. Злющий... - печально протянул он. - А утром вот... Мама меня погладила и сказала, что лучше мы сейчас все умрем, но сегодня же встретимся в светлом царстве у Единого, в лазоревых небесных садах. А если отречемся, то еще, может, долго-долго тут вместе проживем, но потом-то - в темную пропасть, навечно, и никогда уже больше друг друга не увидим. Так что лучше сейчас перетерпеть, это не так уж и долго. Потом... - голос его стал каким-то деревянным, - сперва папу насадили, потом маму... а потом вы сами видели.
   - Видели, - кивнул кассар. - Смотрели и дивились твоей глупости.
   - Господин, - тихо протянул вдруг мальчишка, - а у вас попить не найдется? Со вчерашнего дня ведь ничего...
   - Нет, каков! - присвистнул кассар. - Такой наглости я еще не встречал, хотя повидал многое. Мы его, можно сказать, с кола сдернули, а он еще и требует! Может, тебе еще и сахарных пряников? Поистине посади поросенка за человечью трапезу, он и на столе нагадит... Митика, там на дне еще чуток осталось. Налей ему чашу... нет, полчаши. Хватит с него.
   Пока Хьясси жадно пил, кассар смотрел на него долгим, изучающим взглядом. Хмурил брови, что-то решал, колебался. Потом хмуро сказал:
   - Ну вот что, мальчик, пришло время серьезного разговора. Говорить будем о твоей дальнейшей судьбе. Как ты, надеюсь, понял, я нисколько не сочувствую единянскому безумию. Спас я тебя просто развлечения ради - жизнь так скучна, а вид бушующего пламени веселит душу. Поэтому надо с тобой что-то решать. Проще всего тебя бросить здесь, в степи. Умрешь ты дня через два... Сперва ослабнешь от жажды и голода, а потом тебя, еще живого, заклюют питающиеся падалью птицы. Вон, видишь, кружат в небе, высматривают? Если только раньше тобой не займутся шакалы... сейчас, в засуху, их тут немного, но все же попадаются. Можно еще отвезти тебя в ближайший город и сдать наместнику, дабы поступил он с тобой по указу государеву. Заодно и слегка деньжат сшибу. За голову каждого беглого единянина двадцать пять огримов обещано. Оно, может быть, деньги скромные, да ведь тоже зря не валяются. И наконец, есть третья возможность. Я могу взять тебя к себе в рабы. Сразу скажу, несладко тебе придется, зато выживешь. Веру твою единянскую я стеснять не буду, не касается это меня, но смотри, на людях не смей ее выказывать. Иначе... - он выразительно взмахнул плетью. - Думай, Хьясси. Рабство - это на всю жизнь. Ты был свободным мальчиком, но отныне это в прошлом. Зато некоторую безопасность я тебе дам.
   Мальчишка задумался. Митька, затаив дыхание, ждал его решения. Интересно, а что он сам выбрал бы, окажись в его шкуре? И зачем это кассару? Что, не мог взять его просто так? Обязательно издеваться? И какую, между прочим, безопасность он обещает пацану, если у них ни воды, ни пищи, и гонятся за ними всякие враги?
   - Господин, - хрипло произнес наконец мальчишка. - В писаниях Вестника Таури сказано: "Рабы, не думайте, будто звание ваше отдаляет вас от Господа Сил. Се испытание, Спасителем на вас налагаемое для смирения духа и плоти. Будьте же покорны господам вашим в делах земных и трепещите, но помните, что один у вас небесный Господь, и вышняя душа ваша лишь Ему посвящена". Поэтому... я согласен. Возьмите меня в вечное рабство. Только верить я вашим богам не буду, я одного Единого чту.
   - А красиво сказано у этого вашего... как его? Таури? - Кассару, судя по всему, и впрямь понравилось изречение. - Что ж, тогда становись на колени, и свершим дело по закону и обычаю.
   Хьясси беспрекословно опустился на колени, а кассар, нагнувшись над нам, положил ему на голову свою здоровенную ладонь и медленно, нараспев, произнес:
   - Я, кассар Харт из рода Гиров, свидетельствую пред вечным небом и Высокими Господами Круга, что сие дитя, именуемое Хьясси, с сего часа становится моим рабом навечно, по собственной доброй воле, и в том никто из людей не несет ущерба, и нет к тому никоих препятствий.
   Он помолчал, убрал руку.
   - Вставай. И помни, чему вас учил ваш Таури. Видать, толковый дядька был. Не вздумай лениться или дерзить, накажу сурово. Вон, мой раб Митика, родом из северных варваров, подтвердит.
   Митька лишь вздохнул. Нет, все они тут, в Олларе, какие-то сдвинутые... Сколько же это еще будет продолжаться?!
   21.
   Вечером допили последнюю воду, свернули до лучших времен кожаные мешки. Вот только наступят ли лучшие? Митька мрачно глядел на тускло-малиновый, догорающий костер. Очень может быть, они все трое загнутся в этой степи, и засохшие тела обглодает до костей всякое здешнее зверье - змеи, мыши, кролики... Хотя нет, кролики отпадают. А вкусные, однако. Не хуже курицы, особенно когда кассар печет их на горячих углях. Харт-ла-Гир настрелял днем несколько штук, Митька с Хьясси потом ходили, собирали тушки. Ну у человека и глаз - ни единой стрелы зря не пропало, а ведь это тебе не винтовка с лазерным прицелом. Тугой, сделанный из черного дерева лук и согнуть-то до конца не удалось, пущенная стрела, позорно бултыхаясь в воздухе, улетела метров на двадцать и упала в траву. Даже не воткнулась. Кассар лишь мрачно усмехнулся, пообещав Митьке лишние часы тренировок.
   Ни фига себе, лишние часы - он и сегодня-то еле дышит, после очередных упражнений с мечом. Все мышцы болят, кости ноют, перед глазами фиолетовые круги плавают. И как другие такое мучение выдерживают? Да хотя бы и ребята из его класса, которые уже несколько лет на каратэ ходят. Митька тоже вон в прошлом году попробовал боксом заняться, выклянчил у мамы денег, но хватило его лишь на четыре занятия. Нет, слишком высокая цена за умение красиво набить морду.
   Харт-ла-Гир с его мнением, понятное дело, не считался. Услал Хьясси в степь, собирать редкую целебную траву лиу-кеуру-мьяни. Сорвал несколько стебельков, показал пацану - и отправил его подальше, велев возвращаться лишь когда солнце начнет клониться к земле. Зачем именно теперь потребовалась эта трава, Митька не понимал целый час, пока кассар не сделал передышку. И лишь тогда, уловив, наверное, Митькино недоумение, объяснил:
   - Незачем ему видеть, как я тебя учу. Не положено этому рабов учить. Как бы не проболтался, когда в людных местах окажемся... Так что пускай погуляет. Заодно и в себя малость придет. Нелегко ведь, если твоих родных совсем недавно замучили... знал бы ты, как это нелегко... Но ничего, парнишка, чувствую, крепкий, оклемается.
   - А зачем вы его рабом сделали? - глядя в белесое небо, проворчал Митька. - Меня одного, значит, мало?
   - Мало, - усмехнулся кассар. - Очень тебя мало. И делать ты ничего толком не умеешь, и капризный как засидевшаяся в девках дочь придворного ла-мау... А если серьезно - прикинь расклад. Нас ищут двоих - странствующего кассара с мальчишкой-рабом. Теперь нас трое. Насчет двух мальчишек в разосланных предписаниях ничего не сказано. Значит, приглядываться к нам будут уже меньше.
   - И что, думаете, поможет? Типа они все тупые?
   - Ну, - пожал плечами кассар, - умного сыщика такими фокусами, конечно, не обманешь, но нам по большей части придется иметь дело с тупыми старостами. А они крепко приучены исполнять государевы повеления от сих до сих, и ни в коем случае не думать лишнего. На том в Олларе и порядок держится, с древности и до сей поры. Так что Хьясси нам на некоторое время пригодится.
   - А потом? - настороженно спросил Митька.
   - А потом будет видно. Если все получится, как я рассчитываю - продам где-нибудь. Больших денег за него не дадут, но и не надо.
   - То есть как это?! - встрепенулся Митька. - Как это продать? Мы его что, для этого спасали? Вам солнцем голову не напекло?
   - Очень просто, - пожал плечами кассар, игнорируя Митькину дерзость. - Он теперь раб, а рабов продают и покупают, это испокон веку ведется. А насчет "спасали", я с самого начала был против, это ты скандалить начал. За что, кстати, тебя стоило бы крепко наказать.
   - Ну ни фига себе, - только и нашелся Митька. - Вы, значит, его спасли, жизнью своей рисковали, и все это так, семечки? Использовал и выбросил, да? У нас, в нашем мире, между прочим, - вспомнил он вдруг, - сказка одна есть. Там ручной лис говорит мальчику - ты как бы в ответе за тех, кого приручил. Мы по внеклассному чтению проходили... А, - махнул он рукой, - чего вам объяснять... Все равно ничего про нас не поймете.
   - Почему же, все понятно, - иронически прищурясь, кивнул Харт-ла-Гир. - Только если Хьясси у нас выходит лисом, то мальчиком-укротителем получаешься ты. Спас его на свою голову, и сразу твоя жизнь омрачилась.
   - Это еще почему? - не понял Митька.
   - А потому, - наставительно произнес кассар, - что теперь Хьясси будет постоянно при нас, и он ничего ни о чем не должен знать. Для него я обычный кассар, ты - обычный раб. И впредь обращаться с тобой мне придется как положено, как от веку заведено. И с ним, и с тобой одинаково. Иначе сразу чего-нибудь заподозрит, а судя по его речи, он весьма неглуп. Отныне говорить вот так, как сейчас, мы сможем лишь когда его не будет рядом. Следи за своим языком, Митика, - он выразительно кивнул в сторону разросшихся неподалеку кустов лиу-тай-зви.
   Митька поежился. О таких последствиях он как-то не подумал.
   - И это может затянуться надолго, - добавил Харт-ла-Гир. - Во всяком случае, пока мы не доберемся до безопасного места, где ничто уже не будет угрожать твоей жизни. Там отпадет нужда в подобных вещах, - он провел пальцами по рабскому ошейнику. - Отдохнешь от всего этого.
   - А как же клеймо? - деловито уточнил Митька. - Вы недавно про какую-то травку говорили?
   - Угу, травка такая есть, - рассмеялся кассар. - Хотя, конечно, лиу-йар-мингу сильная трава, но и она побеждается сильнейшим - соком корней лиу-гуан-тмаа. Натрем тебе спину, дня через два и следов не останется. Правда, поначалу будет больно. Ну да ты привычный... наш Круг тебе в чем-то пошел на пользу.
   - Ну ладно, ошейник там, клеймо - это все понятно, - помолчав, вздохнул Митька. - Но ведь это же не главное. А главное... Я что, и в самом деле не вернусь никогда домой?
   Теперь кассар надолго молчал. Разглядывал облачка у горизонта, вертел в пальцах меч - хмуро, рассеянно, словно легкую тросточку. Потом, не оборачиваясь, произнес:
   - По-всякому может сложиться. Я не хочу тебе давать излишнюю надежду, Митика, чтобы в случае чего ты не впал в мертвящее отчаяние. Но если все пройдет наилучшим образом, ты вернешься. Может, через полгода, может, через год. Поверь на слово, это зависит от очень многих обстоятельств. Здесь решаем не мы с тобой, и даже не Высокие Господа - они ведь тоже подвластны судьбе. Во всяком случае, если мы доберемся до замка Айн-Лиуси, эти полгода-год будешь в безопасности, тебе придется лишь надеяться и ждать. Если же не доберемся... Я ведь не раз уже объяснял - на тебя охотятся. Скорее всего, если поймают - сразу же и убьют. Но может статься и так, что останешься жить... Только это будет не жизнь, и уже точно никогда и никуда не вернешься.
   - Не понимаю, - честно признался Митька. - Ну кому я тут нужен, что вы все вокруг меня с ума посходили. Я что, особенный?
   - Да не в тебе самом дело, - нехотя отозвался Харт-ла-Гир. - Так уж все хитро сплелось... Может, когда-нибудь и узнаешь, но разъяснять тебе сейчас я просто не вправе.
   Митька потрясенно молчал. Никаких слов уже не было, только острая радость, молнией вспыхнувшая в слепой ночи. Значит, все-таки возможно! Значит, не зря! Ведь тогда, на крошечную секунду, а он все-таки поверил. И просил: "Ну пожалуйста, ну вытащи меня отсюда домой". И вот, нате вам. Неужели Он все-таки на самом деле есть?
   - И кстати, насчет нашего маленького единянина, - глухо заговорил кассар. - Имей в виду, что те, кто охотится за твоей жизнью - как раз из них. Именно им, единянам, очень важно погубить тебя. Пойми, это ход... в очень сложной игре. Сильный ход, который переломит все. Может, в душе они тебя и пожалеют, но что такое жизнь какого-то мальчишки, вдобавок из чужого Круга, по сравнению с "великим планом спасения"? Так, мелочь. Ты, Митика, не бойся злых людей, с ними-то еще можно справиться. Ты добрых бойся. Эх, вижу, не понимаешь, ну и ладно. Может, когда-нибудь поймешь. А Хьясси... надо следить, чтобы он не сбежал к этим своим единоверцам. Иначе пойдет молва... и очень скоро дойдет до кого не следует.
   - Но все-таки, - Митька не желал сдаваться, - зачем продавать-то? Ну жалко же его. Что вы чушь несете насчет денег? Много, мало... Сами ведь понимаете, что чушь... А что, нельзя его просто оставить в этом самом замке Айн-Лиуси? Там же безопасное место.
   Кассар долго глядел на него. Странным, немигающим взглядом.
   - Ну уж нет, Митика, - наконец вздохнул он, - я не столь бессердечен. Я его лучше продам по дешевке. И еще я молю Высоких Господ, чтобы ты никогда не понял меня. Ладно, поговорили, - сердито докончил он. - Вставай! Бери меч. Как стоишь, бестолочь? Шире ноги, шире, на левую тяжесть... да согни же ты ее! И лезвие ниже, вот так поверни...
   Послушный Хьясси вернулся лишь на закате, притащил огромный веник стеблей травы лиу-кеуру-мьяни. Робко уставился на кассара.
   - Вот, господин. Я собрал... Мало, наверное?
   Харт-ла-Гир прищурился.
   - Собрал-то ты неплохо, мальчик, но кое-что подзабыл. Ибо ведешь ты себя неприлично и дерзко, что не подобает рабу. Стоишь прямо, смотришь хозяину в глаза. Вот так, правильно, ниже голову, еще ниже. Сейчас я не буду тебя наказывать, но впредь смотри. И нечего прохлаждаться! Почисти Уголька, займись костром, разложи траву вон там. И горе тебе, если к завтрашнему утру она не высохнет. А ты чего расселся? - сурово гаркнул он на Митьку. - Ну-ка живо ему помогай. Эх, давно я тебя не порол, ибо разленился ты ужасающе.
   Пришлось суетиться с Хьясси на пару, ломать сухие ветки для растопки, чистить Уголька скребницей. Но суровость кассара все равно не могла заглушить звенящей в груди радости. Значит, не навсегда! Значит, скоро домой! И даже если не очень скоро, то все равно...
   Потом была пустыня. Такая, как рисуют на картинках в учебнике географии - ярко-желтая плоскость до самого горизонта, чахлые колючие кустики не поймешь чего, вертлявые зеленые ящерицы сновали туда-сюда, ехидно глядели на него.
   А он шел, проваливаясь в песок едва ли не по колено, шел на одном лишь упрямстве, уже не обращая внимания ни на одуряющую, равнодушно-злобную жару, ни на ссохшуюся глотку. Ноги - он это знал - навсегда сожжены раскаленным песком, и внутри у него тоже все давно сгорело. Но идти было надо - к неровному, изрезанному верблюжьими горбами барханов горизонту. Туда, где ждет его мираж... который уже по счету? Призрачные пальмы, призрачный родник, и кажется, что уже рукой подать, а протянешь руку - и проткнешь искрящийся от зноя воздух.
   Самое противное - он никак не мог понять, какая такая сила тащит его вперед, почему нельзя просто лечь на спину, раскинуть руки и глядеть в светлое небо. До самой смерти, и смерти недолгой. Зачем он цепляется за утекающую из тела жизнь? Ведь это глупо!
   Нога запнулась обо что-то твердое, и он остановился, глянул вниз. Нет, теперь ничего уже не казалось удивительным. Даже этот скелет - желтый, отполированный песком до блеска, вон как солнце играет бликами на костях. А самое смешное - это ведь его, Митькин скелет! Он знал это совершенно точно. Скелет валяется здесь давно, так давно, что и не вспомнить. Может, тысячу лет, может, и больше. И это плохо, понял Митька. Значит, уже без толку надеяться на милосердную смерть, та приходит лишь единожды, и теперь придется шагать сквозь пустыню вечно. Понимание страшной, ржавой иглой пронзило его всего насквозь, от макушки до пяток. На глаза навернулись слезы, и он сам не заметил, как зарыдал.
   И только подняв голову, понял, что рыдает-то как раз не он. Его глаза сухи, словно колышущиеся от слабого ночного ветерка травы. И холодные, безразличные звезды смотрят на него сверху, с темного, невероятно высокого неба. Невдалеке похрапывает черный - чернее ночи - Уголек, еле слышно дышит завернувшийся в плащ кассар. А плачет - Хьясси. Лежит, раскинув тонкие руки, словно пытается обнять землю, и негромко, на одной ноте, воет, точно раздавленный мотоциклом щенок.
   Митька присел. И что теперь делать? Идти его утешать? Или пускай выплачется, пускай выльет вместе с этими слезами свою боль? Но разве такое выльешь? Когда на твоих глазах зверски убили твоих родителей, едва не замучили самого, и впереди - черная пустота, разве уравновесишь это литрами слез? Митька тряхнул головой. Собственные проблемы показались вдруг какими-то игрушечными. В самом деле, его-то родители живы, во всяком случае, остается надеяться, что с мамой все в порядке, она ведь сильная женщина, уж как-нибудь справится с несчастьем. А главное - он вернется, он обязательно вернется домой, уже недолго осталось, какие-то жалкие месяцы. А вот этот малыш, вокруг которого сомкнулось черное облако беды... он-то как вынесет?
   Все-таки он подошел к Хьясси, присел рядом на корточки, коснулся пальцами вздрогнувшей лопатки.
   - Ты это... - шепнул он, - ты не реви. Я понимаю, но надо держаться... Жизнь все-таки продолжается...
   Собственные слова показались ему до тошноты глупыми. А других слов у него не было.
   Хьясси повернулся к нему, подпер ладонью щеку.
   - Ничего, - выдохнул он, - это я так... во сне. Я больше не буду.
   - Ты не думай, - мучительно выдавливая слова, вновь произнес Митька, - просто не думай об этом. Ну, было и было... а зато теперь будет другое... может, и хорошее. Главное, ты все-таки жив, эти гады не успели...
   - Жалко, что не успели, - горько обронил Хьясси. - Сейчас я бы уже с мамой и папой был, в небесных садах... а так целую жизнь придется ждать.
   - Значит, - Митька задумался, выискивая подходящий аргумент, значит, на это была... ну, в общем, воля Божья.
   - Конечно, была, - легко согласился Хьясси. - А ты... ты тоже веришь Единому?
   Митька помолчал. Отвечать надо было правду, он отчетливо понимал это. А в чем она, правда? Верил ли он? Можно ли те мысленные разговоры с Единым назвать верой? Какая она вообще должна быть, вера?
   - Я не знаю, - признался он наконец. - Иногда кажется, что да, иногда - нет. Наверное, я еще только хочу поверить. А как там дальше получится...
   - Ты странно говоришь, - задумался Хьясси. - Верящие идолам говорят иначе. Я знаю, папа часто разговаривал с людьми, а я все слушал. К нам разные люди приходили, и посуду заказывать, и денег занимали, и соседи...
   - А почему тебе кажется, что странно? - удивился Митька. - В чем странность-то?
   - Ну... - Хьясси устроился поудобнее, - они все первым делом о Высоких Господах спрашивали, боялись, что те накажут. Ведь кто слуга Единому тот уже идолам не служит, он рвет с ними свиток... А идолы злые, они будут мстить. А ты разве идолов не боишься?
   - Да пошли они... - мрачно процедил Митька. - Не верю я ни в каких идолов!
   - Да ты чего? - ахнул Хьясси. - Так не бывает. Все кому-то верят, мы Единому, они, - мотнул он головой в сторону спящего кассара, - в своих демонов, которых называют Господами. А чтобы вообще никому, про такое и не слыхано! Ты что, с белой звезды упал?
   Митька досадливо скрипнул зубами. Ну вот, плакала вся кассарова конспирация. Хорошо еще, если тот крепко спит и не слышит, а то ведь будет потом нахлобучка... И что теперь делать? Изображать простачка-дурачка из ихних северных варваров? Не хочется. Рассказать Хьясси правду? Он не поймет и не поверит. Примет за психа, еще, глядишь, и испугается.
   - Ну вот такой я странный, - скорчив смешную рожу, протянул он. Считай, что и впрямь с белой звезды. Не верю я во всяких идолов. А в Единого... я видел, как в городе казнили единян... и еще я пробовал говорить с этим вашим Единым, просил, чтобы Он мне помог в моей беде...
   - Ну и как? - оживился Хьясси. - Помог?
   - Трудно сказать, - пожал плечами Митька. - Ничего пока еще непонятно. Это будет видно нескоро. Да и как разберешься, Он ли помог, или само собой все сложилось?
   - А зачем разбирать? - удивленно спросил Хьясси. - Ты не разбирай, ты Ему просто верь, и все. Старец Лоуми нам говорил, что сомнения - они от демонов. Демоны стоят возле входа в душу и кидают в нее всякую дрянь...
   - В какую душу? - усмехнулся Митька. - Господин Харт-ла-Гир говорил, у каждого из нас аж целых три души.
   - А ты не верь ему, - посоветовал Хьясси. - Он, наверное, хороший человек, но он не знает, он во тьме ходит.
   - И что же надо сделать, чтобы не ходить во тьме? - Митька отер ладонью вспотевший лоб. - Как же ты не знаешь? Надо войти в воду, - Хьясси вновь удивился Митькиной неосведомленности. - Водное Просвещение называется. Только это над тобой должен Посвященный делать. Он всякие особые молитвы будет читать, а потом положит тебе на голову руки - и все и случится.
   - Так просто? - хмыкнул Митька. - Сунули в воду, погладили по головке - и готово?
   - Ну... - замялся Хьясси, - все равно без этого нельзя. Но я не знаю, почему. Я вообще мало знаю, - признался он, - я же еще не взрослый... Папа, наверное, тебе бы лучше сказал, а уж старец Лоуми...
   - Да ладно, - махнул рукой Митька, - все равно это пустой разговор. Ни Посвященного нет, ни воды. Вообще нет воды, понимаешь? Так что, может быть, через несколько дней ты попадешь в свои небесные сады. А наш кассар - в эти самые... нижние пещеры... А я... вообще непонятно куда. Только сперва помучаемся.
   - Не, - отмахнулся Хьясси, - так не будет. Я знаю. Я тоже так думал, а потом мне приснилось.
   - И ты поэтому плакал? - опешил Митька.
   - Не только поэтому. Но я больше не буду плакать, я знаю, что нельзя. И господин будет сердиться, и вообще... я ведь уже не маленький все-таки... А вода найдется, мне это мама во сне сказала.
   - И ты поверил? - покачал головой Митька.
   - Как же не поверить, - Хьясси чуть слышно всхлипнул. - Ведь это же мама!
   - Ну ладно, - взъерошил ему волосы Митька, - давай спи. Завтра трудный день...
   Опустившись на свое млоэ, он закрыл глаза. Пустыня больше не снилась, да и вообще ничего не снилось. Просто была темнота, и лишь унылый звон кузнечиков расцвечивал тишину ночной степи.
   22.
   Вставать не хотелось ужасно. И голова болела, и противная сухость в горле давала себя знать. Но пришлось - кассар бесцеремонно растолкал мальчишек, велел собираться. Сегодня он был на удивление молчалив, не ругался, не обвинял в лени и тупости. Казалось, ему уже все равно.
   А чего собираться? Оседлать Уголька, проверить упряжь, надеть потрепанное млоэ - вот и все сборы. Достаточно и четверти часа. А хоть бы и три часа - что это меняет? Все равно ведь полная, густая безнадега. Воды нет и не будет, а значит, не будет ничего. Ни спасительного замка Айн-Лиуси, ни возвращения. Обидно, что все в конце концов оказалось зря. Уж лучше бы он тогда умер от ядовитой стрелы. По крайней мере, все бы кончилось быстро - по сравнению с предстоящими мучительными днями. Сколько живут без воды? Вроде бы неделю? А до ближайшей деревни сколько? Если, конечно, за ближайшую взять ту, где они отбили Хьясси - тогда два дня пути. Пути, который кончится кольями, если не чем похуже. Ясно ведь, их там ждут. Их всюду теперь ждут, если верить кассару. А он, похоже, прав.
   Завтракали оставшимися лепешками. Болело пересохшее горло, и совсем не хотелось есть, но Харт-ла-Гир заставил. Сказал, надо.
   Потом он жестом подозвал к себе Хьясси и велел отправляться в степь. За той же травой, что и раньше. Митька недоуменно уставился на вчерашнюю охапку - и эту-то класть некуда, а ему все неймется, ему зачем-то еще нужно. Может, и впрямь солнцем ударило? Непохоже, оно еще не успело забраться высоко, еще не обрело всей своей убийственной силы.
   - Ну что, Митика, присядь, - негромко велел кассар, когда высокие травы сомкнулись за спиной Хьясси. - Поговорим.
   - О чем? - равнодушно выдавил из себя Митька, уставившись в землю. Ничего хорошего он сейчас не ждал. Ни от судьбы, ни от разговора.
   - О нас, - кассар плавно опустился рядом. - А дела наши плохи. Вода кончилось, в степи ее нет, до ближайшей деревни - почти два дня пути, только туда соваться - все равно что голову на плаху класть. Особенно после того, что мы натворили там, - раздраженно махнул он рукой в сторону утреннего солнца. Сто против одного, что нас тут же заподозрят и схватят, и не больно-то поможет моя идея... насчет двух рабов. Недалекая на самом деле идея, если разобраться. Запомни, Митика - никогда не считай врага глупее себя. Слезами отольется. Он помолчал, прислушиваясь то ли к стрекоту кузнечиков, то ли к себе. Хлопнул ладонью по колену, продолжил: