Каплан Виталий. Круги в пустоте

   Как показала тщательная и неизбежная в таких делах проверка, Гена действительно имел сильный дар, и действительно почти никогда им не пользовался. Разве что в исключительных обстоятельствах, если в горло ножиком тычут. Умение свое он получил от прабабушки, та умерла, когда он еще не кончил школы. С тех пор учителей у него не было, и развивать магические способности он боялся, считая их чем-то вроде наследственной болезни. По той же причине он не заводил и семью. "Пойми, Михалыч, - однажды горько сказал он, - если ты умеешь это, ты всегда ходишь по грани между человеком и нелюдью. Я худо-бедно контролирую себя, не скатываюсь туда, а вот удержится ли мой ребенок? Представь, что твое дитя, плоть, как говорится, от плоти - уже и не человек, а непонятно кто... Понимаешь? Впрочем, не дай тебе Бог это действительно понять".
   В УКОСе, однако, ему пришлось подучиться, были все-таки в штате маги, пускай и всего-ничего. За три года он освоил куда больше, чем передала ему неграмотная бабушка в детстве, и хотя магическое искусство давалось ему легко, Гена занимался с явным отвращением. "Михалыч, - вздыхал он в редкие минуты разговорчивости, - мы тут все уроды, по-хорошему нас надо бы в больнице под замком держать. Магия - это болезнь, оставшаяся от диких времен, - и как ее экстрасенсорикой ни обзывай, болезнью она и останется. И болезнь-то неизлечимая. Думаешь, я не пробовал? Я даже в церковь ходил, исповедовался, думал, снимут. Хрена! Кажется, меня там за психа приняли, добрых слов наговорили, святой водичкой побрызгали - а толку ноль. Хотел я батюшке продемонстрировать что-нибудь, да постеснялся - нехорошо ведь, в храме-то. С тех пор больше и не хожу, бесполезно. Родовое проклятье, наверное... Но знал бы ты, какой это соблазн, как временами тянет... и не только проблемы всякие порешать, а вообще... оно как наркотик засасывает. Ты бы уж пореже меня напрягал, что ли. А то уйду алгебре оболтусов учить, тоже неплохо получалось".
   ...Электричка действительно оказалась битком. Мало того, что на платформе народ толпился давней очередью в Мавзолей, она и пришла не пустая. Наверняка от Каланчевки ехала, если не вообще с Рижской. Разумеется, толпы, визжа и матерясь, ринулись внутрь, захватывать немногочисленные свободные места. Не надеясь уже на свою долю этой добычи, Виктор Михайлович стремился хотя бы прикрыть Лешку, чтобы не задавили. В итоге им удалось примоститься в вагоне, возле дверей, упираясь спиной в пластиковую стенку. Лешка был немедленно посажен на отцовский рюкзак, запросил книжку с недочитанной фантастикой, но Настя была тверда как гранитная скала.
   - Нечего глаза портить, трясет ведь. Хочешь в очках ходить, чтоб дразнились? Тебе фамилии мало? - раздраженно шепнула она понурившемуся сыну.
   Петрушко поморщился. Это был удар ниже пояса. Его самого жестоко дразнили в детстве, а он - тощий, освобожденный от физкультуры очкарик, лишь хмуро огрызался, а дома давал волю слезам и фантазиям, что бы он сотворил со своими мучителями. В распаленных мечтах Витька то превращал их в кукол, сослав на воспитание к Карабасу-Барабасу, то делал персонажами страшных сказок, то попросту переводил в школу для уродов. Он бессильно обзывался в ответ "чебурашками", но на врагов это не действовало. И пускай отец убеждал его: "Терпи, мало ли придурков, а фамилия наша древняя, белорусская, известна еще с семнадцатого века. И запомни, ты не Петрушка, ты Петрушко. "О" на конце, понимаешь!" - Витя все равно клял судьбу, что так несправедливо ударила его, и совершенно серьезно собирался менять фамилию при получении паспорта. Но сие намерение в конце концов увяло. Действительно, то, о чем мечталось в десять лет, в шестнадцать показалось убогой трусостью. Да и отец бы смертельно оскорбился. "Род Петрушко не должен прерваться из-за твоих соплей!" - орал он во время этих споров.
   А ведь, если копнуть глубже, именно фамилии он и обязан многим в своей судьбе. Одноклассники травили его, насмехались - и он, не желая вечно оставаться беззащитной мишенью, записался на самбо, скрыв все свои болячки - и ревматизм, и хронический тонзиллит, и дистонию. Для этого пришлось украсть чистый бланк справки, и он пошел на это, трясясь от ужаса - когда, при очередном визите к врачу, тот зачем-то вышел из кабинета, оставив юного пациента на секундочку одного. Потом пришлось тщательно подделывать почерк впрочем, у него всегда были способности к каллиграфии. А в результате - третье место на городских юношеских соревнованиях, и дружба с Михой Сулимовым, занимавшимся в той же секции, и за компанию с ним поданное заявление в военное училище, а уже потом был немногословный майор из органов, обративший почему-то внимание на ничем не выделявшегося курсанта, и он ответил согласием, предложение майора льстило, и юному взору открывались какие-то волшебные перспективы... так и оставшиеся сказкой. Может быть, и к счастью. Бегать с пистолетами ему не довелось, служил он в экономическом управлении, пока, в угаре перестройки, капитану Петрушко не предложили перевестись в только что созданный специальный отдел, замаскированный под вывеской "ГПИ Союззаготскот". Хорошо, что с Настей он познакомился лишь спустя два года после этого. Дело ведь не только в неразглашении, секретности и прочих само собой разумеющихся делах. Главное - воспитанная в вольнодумной, а лучше сказать в диссидентской обстановке Настя на дух не переносила любые спецслужбы, а уж КГБ-ФСК-ФСБ ненавидела пылко и страстно. Полковнику Петрушко жутко было и подумать, что случилось бы, узнай она правду.
   Но ладно, это все лирика, а вот Лешка... Того дразнили не менее изощренно, а вдобавок еще и слегка растопыренные уши... Тут уж "чебурашкой" не ответишь, к самому прилипнет. Лешка ненавидит стричься, а почему - и ежику понятно. И ведь ничего не поделаешь, переводить из школы в школу бессмысленно, дети всюду дети, а менять привычную обстановку - само по себе достаточная травма. Домашнее обучение тоже пришлось отвергнуть - все-таки мальчик не должен расти тепличным овощем, ему необходим коллектив сверстников, да и не настолько он все же болен. Конечно, пришлось деликатно поговорить с учителями и с некоторыми детьми. Дети, к удивлению Петрушко-старшего, оказались не менее понятливыми, чем взрослые. Собственно, проблема возникла лишь с наглым физкультурником, не пожелавшим понимать мягкие увещевания Виктора Михайловича. Пришлось по-дружески поделиться личными проблемами с коллегами из оперативного отдела, и с тупым физруком однажды побеседовали иначе. Больше с ним проблем не возникало. А вот ребятишки порой срывались, и приходилось им напоминать, по-тихому, чтобы, не дай Бог, не узнал Лешка. Впрочем, в последний год все было относительно спокойно. То ли дети подросли, то ли нашли себе другие развлечения. Да и Лешка - не такой уж тютя, когда его сильно доводили, мог и вцепиться в обидчика смертельной хваткой. Правда, это всегда было чревато припадком, и учителя были предупреждены, что делать, если вдруг...
   Сейчас, однако, Лешка воспринял мамин запрет довольно спокойно, лишь хмуро, очень по-взрослому, пожал плечами.
   ...На каждой остановке народу все прибавлялось и прибавлялось, хотя вроде уже больше и некуда. А ведь еще до Царицыно не доехали, - сокрушенно думал Петрушко. Вот уж там будет толпа так толпа, всех утрамбует всмятку. А к тому же почти все окна забиты, не открыть, как ни пытайся. Душегубка, одним словом. Есть ли подобные ужасы в сопредельных мирах?
   Собственно, о сопредельных мирах почти ничего и не знали. Общение по астралу - крайне ненадежное средство связи, тут слишком многое зависит от источника и передатчика, а оба ведь - люди, со всеми вытекающими. Паша, то есть генерал Вязник, до сих пор не слишком-то доверяет Гениным магическим опытам. Не то чтобы он подозревал Гену во лжи - нет, того исследовали вдоль и поперек, и до, и после сеансов связи снимали энцефалограмму, и еще проверяли какой-то электроникой, о которой Петрушко и понятия не имел, тут уж была епархия научно-исследовательского отдела. Нет, доверяя Гене как человеку, генерал сомневался в объективности его видений. И пускай масса народу во время сеансов могло наблюдать все то же самое, Вязник резонно замечал, что объективных критериев проверки нет никаких. Переместиться в сопредельные миры пока не удавалось никому. А вот корреспонденты оттуда говорили, что переход не только возможен, но и время от времени происходит. Но "олларские" не знали технологии, а жадные Дети Старой Змеи не хотели делиться секретами. Или не могли передать слишком разные языки, разные смысловые системы, и хотя обмен информацией происходил напрямую "из мозга в мозг", но аберрация восприятий была слишком велика. Так что Павел Александрович сомневался вполне обоснованно. Другое дело, что он вообще во всем вечно сомневался. Такой уж он был - ехидный, насмешливый и, по его же собственному признанию, "всезнающий как змея".
   Глядя на проплывающие за окном заборы, Петрушко вновь вспомнил, как Гена зажег свои изогнутые свечи, долго молчал, уставясь на слегка качавшиеся язычки пламени. Потом, произнося нараспев непонятные слова, поводил ладонями над серебряной миской. Напрягся, страшно выдохнул, взбаламутив поверхность воды, и приготовился ждать. Вызов был послан туда, в Оллар, и если его услышат, и если пожелают ответить... Собственно говоря, попытки связи делались еще с того воскресенья, когда перепуганных мальчишек проверили в лабораториях научного отдела, а потом Виктор Михайлович явился с докладом к генералу Вязнику. Но попытки оставались тщетными, поверхность воды успокаивалась, и ничего не происходило до того, как гасли свечи. А они гасли быстро, минут за пятнадцать. Естественный ограничитель, объяснял Гена. Ведь это были особые свечи, их пламя как-то реагировало на состояние медиума, и чем сильнее его напряжение - тем быстрее они сгорали. В принципе, работать можно было бы и при погасших свечах, но не стоило. Слишком опасно для организма, достаточно перейти некий предел - и мозг быстро разрушался.
   Но в среду их все же услышали. Вода в миске слегка встрепенулась, по ее поверхности побежали радужные круги, остро запахло какими-то странными, приторными ароматами, а потом она вдруг стала твердой и плоской, в зеркальной поверхности сперва отразились догорающие свечи, а потом возникло лицо.
   Немолодой уже мужчина, с бородой едва ли не до серых, внимательных глаз, загорелое лицо лоснилось от пота, то ли слишком жарко там у них было, то ли чересчур устал.
   Слова собеседника произносил Гена, они ведь возникали у него мозгу, но вот голос - тот заметно отличался от мягкого Гениного тенорка. Глубокий, слегка надтреснутый бас, таким голосом можно командовать войсками или изрекать проклятия врагам. Видимо, воздействие шло и на речевой аппарат медиума.
   - Мы слышали и раньше, но ответить не смогли... Большой маг уже у вас... Начальник тысячи... - Гена замялся, пытаясь подобрать словесный эквивалент тому, что ощутил внутри. - В общем, какой-то немалый чин в этом ихнем Тхаране, - уже своим обычным голосом добавил он. Потом вновь заговорил голосом бородатого. - Ему поручено готовить исход... надо помешать... вернуть... мы ищем того, кого ему пришлось переместить в Оллар. Но пока не можем. Нужно... Если вы знаете, кто... Его изображение.
   Петрушко предусмотрел и такой поворот. Сейчас же фотография Димы Самойлова была поднесена к зеркальной поверхности.
   - Хорошо... Попробуем... Если... Большой маг уйдет, и тогда еще нескоро... Государь со дня на день пошлет на юг хандары... легионы... Осторожность... Он сильный... Сильнее того, в ком я сейчас говорю... Не пытайтесь сами, следите и ждите... Нужно тламмо, и только тогда... Да будет на вас мир и отблеск Единого, Рожденного и Нерожденного... Ждите...
   И тут зеркало треснуло, вновь побежали по воде лиловые круги, а погасшие свечи зачадили, съежились черными огарками. И вскоре вода стала обыкновенной водой. Гена, вытерев со лба пот, выплеснул миску в раковину.
   - Ну вот, вроде хоть что-то. Правда, понять что-то содержательное сложно.
   - Послушаем еще, - предложил Петрушко, перематывая кассету.
   - По крайней мере, - заметил майор Семецкий, замначальника оперативного отдела, - подтвердилась гипотеза о переходе сюда эмиссара из Тхарана. Понять бы еще, что за исход он готовит, и чем это опасно нашим олларским друзьям...
   - Если это действительно друзья, - покачал головой Виктор Михайлович. - Фактически мы ничего о них не знаем, и есть ли у нас общие интересы - вот вопрос. То, что они хотят решить свою проблему нашими руками - очевидно. И я не вижу в том ничего плохого, если это и нам выгодно.
   - Нам-то выгодно, - решительно заявил Гена. - Те, с кем мы держим контакт, "Люди Единого", по крайней мере не хотят, чтобы от них к нам кто-либо перемещался. Как я понимаю, и мы добиваемся того же.
   - Граница на замке? - прищурился Юрик Семецкий. - Разумно. Отношения могут быть лишь потом, когда их при необходимости можно односторонне прекратить. А эти "Люди Единого" что-то вроде секты?
   - Видимо, - кивнул Гена. - Но секта многочисленная, готовящаяся со дня на день стать господствующей верой.
   - Вот только в их религиозные войны нам и не хватало влезать, усмехнулся Петрушко. - Как-то, знаете ли, и своих ваххабитов по уши хватает.
   - А кто влезает? - удивился Семецкий. - Пускай Тхаран отсюда убирается, а уж как они в Олларе будут между собой грызться, не наша забота. "Люди Единого" наши союзники лишь в том, что касается блокады.
   - А вы уверены, ребята, - подала голос молчавшая доселе Генина ассистентка Лариса, - что блокада всегда будет нужна этим "единянам"? Что они сами не полезут к нам, со временем? Нести, например, свет истинной веры? Фанатики, они же и в Африке фанатики. А тут даже не Африка, тут вообще...
   - Лариса Сергеевна, - терпеливо произнес Петрушко, - здесь ни в чем нельзя быть уверенным. Это уравнение с кучей неизвестных. Мы не можем сейчас решать стратегические задачи. Нам бы вышибить отсюда эмиссара и предотвратить дальнейшие перемещения, вот и все.
   - И ребенка бы вернуть, - деловито пробасил Юрик. - Русские своих не бросают.
   Окружающие невесело рассмеялись.
   - Пап, - дернул его за рукав Лешка, когда они уже выползли из душной электричкиной утробы на потрескавшуюся старенькую платформу, - а я там этого дядьку видел. Правда!
   - Какого такого дядьку? - скучно отреагировал погруженный в себя Петрушко.
   - Ну того самого! Который в парке, - протянул Лешка, досадуя на папину непонятливость и заторможенность.
   Виктор Михайлович поперхнулся и кинул быстрый взгляд на супругу. Ну, хвала небесам! Настя, невзирая на неподъемные сумки, стремительно неслась впереди, и цель ее не вызывала сомнений - крашенный в темно-зеленые тона станционный магазин.
   - Леш, ты это серьезно? - отчего-то шепотом переспросил он. - Ты не шутишь?
   - Я что, выгляжу как идиот? - сын решил обидеться. - Я что, дурной или слепой? Именно этот дядька, что в парке хулиганов прогнал. Он наискосок по проходу сидел.
   Петрушко сделал пару глубоких вдохов.
   - Почему же ты мне сразу не сказал?
   - А зачем? - Лешкиному удивлению не было предела. - Что мне, делать больше нечего?
   - Ну, - терпеливо ответил Виктор Михайлович, - я бы поблагодарил его, познакомились бы...
   - Да он, наверное, и не помнит про меня! - махнул рукой Лешка. - И вообще, нафиг он нам сдался? Скучный весь такой, газету читал...
   - "Нафиг" говорить неприлично, - автоматически среагировал Петрушко. - Ты бы мог сказать "на что он нам сдался?" А вообще познакомиться с хорошим человеком всегда стоит. Он, кстати, раньше нас вышел, не заметил?
   - Не-а, - мотнул головой Лешка, - он остался. Наверное, ему до Серпухова.
   - Ладно, проехали... Беги лучше к маме, поможешь очередь занять. А то ведь попадет нам с тобой, что одну ее бросили.
   Едва только Лешка, сверкая незагорелыми икрами, скрылся в дверях магазина, Петрушко вороватым движением извлек мобильник и надавил кнопку.
   - Юрик? Срочно. "Болонья" едет сейчас в электричке до Тулы, с Курского вокзала отошла в девять сорок пять. Лешка опознал. Что? Нет, не пробовал. Да, но осторожно. Все, кончаем связь.
   Он вновь спрятал мобильник и попытался ощутить себя нормальным дачником. Получилось плохо.
   12.
   Он как раз ставил чайник, когда в прихожей тоненько тренькнул звонок. Хайяар поморщился, выкрутил конфорку и пошел открывать. Никого он сегодня не ждал, люди Магистра получили задания и должны были проявиться лишь через неделю. Кого же это принесли духи тления? На всякий случай сотворив в воздухе знак "ирра-гъяму", он щелкнул дверными замками.
   Духи тления, как оказалось, принесли Анечку. И даже не тления, пристыдил себя он, напротив - духи яблоневого цвета.
   - Добрый вечер, Константин Сергеевич, - с порога выпалила Аня. - Вы извините, я вас ни от чего не отрываю?
   Была она на сей раз в легком, лазурного оттенка платьице, едва прикрывающем колени. Волосы, схваченные в тугую косу... Румянец щек... Сбившееся дыхание. А в глазах - льдинки слез.
   - Абсолютно ни от чего, - кивнул для убедительности Хайяар. -Проходи, пожалуйста. Чаю будешь? Только подождать придется, я как раз кипятить собирался. Эти электроплиты, знаешь ли, такие медлительные. Хотя кому я говорю, этот кошмар ведь по всему дому...
   - Константин Сергеевич, я... - выпалила Аня. - Тут такое... Просто так получается, что мне больше некому...
   - Так, Аня, - решительно сказал Хайяар, - пошли на кухню, не в передней же говорить, подпирая стенку.
   Усадив ее на мягкий плюшевый диванчик, он вновь занялся чайником.
   - А то, может, кофе? Ты как, Аня, в смысле кофе?
   - Константин Сергеевич, да я ничего не хочу. Просто, понимаете, Владька только что звонил... надо же что-то делать, а своим я не могу... с маминым-то сердцем.
   - Так... Давай, рассказывай по порядку, что произошло, - мягко произнес Хайяар.
   Владька... Двадцатилетний щенок, Анечкин воздыхатель. Он уже не раз слышал про этого юношу. Нет, все понятно, дело молодое, и странно было бы, не увивайся вокруг такой девушки стая парней. Однако наверняка ведь можно найти и что-то получше. Владька... Если в Анне он чуял блистательную, тонкую породу, кровь истинной кассары, то этот... выгребать навоз, пахать землю, возить на мельницу мешки, ну по крайности подручным в лавке. Не более. Смерд - он и в Железном Круге смерд. Даже в институт не поступил, работает после училища электриком, от армии косит. И что такого в этой прыщавой дылде увидела Аня светлая, нежная, подобная редкому сапфиру? Поистине Высокая Госпожа Ниу-лон-бао, покровительница любви земной и небесной, недосмотрела... Да, недосмотрела... Или, напротив, покарала за приверженность безумной здешней вере. Впрочем, вряд ли боги Оллара слишком озабочены тем, что творится в Железном Круге... им бы со своим управиться...
   - В общем... - Аня запиналась, не зная, с чего лучше начать, - он у Руслана взял машину, покататься... Вы не думайте, он водить умеет, у него и права есть... еще в школе получил, в УПК, категории "б".
   - Так... - негромко протянул Хайяар, - покататься, значит? Просто так?
   - Да нет, - скривилась Аня, - он, дурачок, меня покатать хотел. Вроде как подарок - подъехать к дому, просигналить. Он же такой, я рассказывала. - Так, - повторил Хайяар, - значит, покатать. И в кого он влетел?
   - В джип "Чероки", - всхлипнула Аня. - Набитый бандюками какими-то.
   - Сам-то цел? - сухо поинтересовался Хайяар, искренне надеясь, что нет.
   - Цел, - радостно ответила Аня, и тут же улыбка ее погасла. - Но машина вдребезги, Русланова "восьмерка". А главное, джип этот идиотский покорежил. В общем, сейчас он оттуда звонил, там уже и милиция, и эти... Выпросил у кого-то мобильник, чтобы, значит, я не ждала, не волновалась.
   - Да уж, - кивнул Хайяар, - заботливый юноша. Ну и что же ты теперь хочешь?
   Аня тяжело вздохнула.
   - Да я сама не знаю... Что теперь будет... Его же братки убьют, как нечего делать. Откуда у него деньги, а они двадцать тысяч требуют... зеленых. И Руслану еще отдавать, за "восьмерку".
   - А кто виноват? - мрачно осведомился Хайяар.
   - Да он ничего толком и не объяснил, - Аня всхлипнула. - Сказал, чтобы родителям его позвонила, предупредила... Вот... Он же как маленький, Владька. И что теперь?
   - Да что теперь? - развел руками Хайяар. - Побегает, поищет деньги, займет, заработает... Ему все-таки не десять лет, а двадцать. В этом возрасте некоторые брали вражеские замки, создавали империи, разрушали города. Но ты-то, Аня, умная же девушка, ты что, действительно собиралась с ним кататься?
   - Нет, конечно, - вспыхнула Аня. - Что же я, совсем? Он ведь как в УПК на права сдал, так почти и не водил с тех пор, ну, если кто из друзей даст за баранку подержаться. И вообще, я ему не хочу слишком многое позволять...
   - Это правильно, - механически кивнул Хайяар. - Таким многое позволять нельзя. Таких вообще надо... ладно. Я понял ситуацию. И что дальше?
   - Я не знаю, - Аня всхлипнула. - Как он позвонил, меня точно кипятком обдало... И родителям-то не скажешь, сами понимаете. Я к вам сразу... посоветоваться. Вы же опытный... - и тут ее прорвало, она уткнулась головой в стол, плечи затряслись.
   - Мудрый, старый... очень мудрый и очень старый, - Хайяар подошел к плите, выключил не успевший еще закипеть чайником. - Ладно, поехали.
   - Куда? - все еще рыдая, переспросила Аня.
   - Туда, - вздохнул Хайяар, - на место происшествия. Похоже, там действительно требуется кто-то очень старый...
   Добрались они быстро. Вопреки Аниным опасениям, первый же водила послушно притормозил возле них и с готовностью открыл дверцу.
   - Варшавка, возле Международного Почтамта, - сквозь зубы процедил Хайяар. - Полтинник. Садись, Аня.
   Водила, усатый краснорожий дядька, молча порулил в указанном направлении. Хайяару даже не пришлось особенно напрягаться. Настоящей магии тут и не требовалось, такому животному хватит и первого Знака Власти.
   Он по-прежнему ощущал волну сопротивления от Аниного крестика, но не в пример слабее, чем тогда, на лестнице. Если что, работать он сможет.
   "Жигуль" уверенно пилил в потоке машин, перестраивался из ряда в ряд, водителю не приходилось напоминать о скорости - он и сам, казалось, рад был побыстрее избавиться от не совсем обычных пассажиров. А над городом сгущались теплые сумерки, пронзительно пахло бензином, полнеба на западе пылало исполинским костром, а у восточного горизонта уже покачивался острый лунный серп, готовый к обильной жатве.
   ...Гаишники, как оказалось, уже успели все замерить и отбыли, забрав у растерянного Владьки документы. А вот пострадавшие остались - двое плотного сложения парней в белых рубашках и при галстуках, коротко стриженные и крайне раздосадованные испорченным вечером. Бледный Владька стоял рядом, тоскливо изучал трещинки в асфальте и, похоже, прикидывал, как будет смотреться в гробу, с охапкой чахлых гвоздик на груди.
   Высадив их, водитель газанул, стараясь поскорее убраться отсюда. Он даже забыл взять полтинник, и Хайяар не настаивал - в конце концов, пускай смерд радуется, что пригодился благородным господам.
   Аня, конечно, бросилась к Владьке, прильнула к тощей груди, засопела, пытаясь сдержать слезы. Тот, растерянный, явно не ожидавший такого поворота, неловко гладил ее по волосам, шептал что-то бессвязное.
   Предоставив юную парочку саму себе, Хайяар неспешной походочкой приблизился к разбитому джипу. Его пассажиры слегка оживились.
   - Отец, как я погляжу? - скучающим голосом произнес один из них, с ослепительно-белыми зубами, кивнув в сторону Владьки. - Да, неприятности... я понимаю. И главное, машина-то новая была, еще и поездить не успел... Теперь придется новую брать, ты же понимаешь, мы на латаных не катаемся. А это тебе, отец, выходит в двадцать тысяч. Ну, не рублей, ты понимаешь. То есть, если хочешь, можно и по суду, официально. Но чисто по-человечески предупреждаю - по иску придется выплачивать больше. Время, как понимаешь, это деньги в квадрате.
   Хайяар молчал, внимательно слушая белозубого, а тот, все тем же скучным и снисходительным тоном продолжал:
   - Денег таких, очевидно, нет, и занять не у кого? Понимаю. Что за страна! Но ты не расстраивайся, не все потеряно. Мы ведь тоже не звери, мы выручим. Значит, таким макаром - завтра с тобой съездим к нотариусу, подпишешь договор о продаже квартиры. И не бери в голову, тебе самому с бумажками бегать не придется, БТИ, жилищный комитет, это мы все организуем. Ваша трехкомнатная хорошо пойдет, не меньше сорока, двадцать нам, а на что останется, можно вам и в области неплохое жилье подобрать. Оно и лучше - свежий воздух, природа. Так что выше голову, отец, жизнь только начинается.
   - Хорошо иметь домик в деревне, - поддакнул второй и сам же хохотнул своему остроумию.
   - Нет, ребята, вы ошиблись. Я не папа, - он мрачно усмехнулся. - Я совсем наоборот. И все будет не так, и жизнь подходит к неизбежному концу. Хайяар тяжело взглянул на обладателей белых рубашек, и те непонимающе уставились на "нестандартного папашу". - Хотите знать, как на самом деле будет? Вот ты, - он ткнул пальцем в весельчака, - умрешь к середине августа, по онкологии, неоперабельная стадия. А вот ты, - хищно улыбнулся он белозубому, повесишься у себя в сортире. Черная тоска, или маниакально-депрессивный психоз, так это у вас называется. Недельки три пока погуляй, а потом - в петлю. Стоять! - негромко, но властно произнес он, видя, что веселье в бандитских глазах гаснет, а руки тянутся куда не положено.
   Поздно, поздно. Мысли Хайяара уже клубились бурым туманом, и из него родилась тонкая, слегка искривленная игла, хищно задрожала, точно усики муравья тси-лмау, раздвоилась - и вошла в сердца так ничего и не понявших парней. Никто, разумеется, не мог ее видеть, все происходило в оммо-тло, первом из внутренних слоев Круга, но вот уже обреченные часто-часто задышали, точно им не хватало вечернего, напоенного бензином и сиренью воздуха, потом их затрясло мелкой дрожью, и оба молодых человека обессиленно сползли вниз, привалившись спинами к останкам своего джипа. Глаза их тупо, бессмысленно уставились друг на друга.