Каплан Виталий. Круги в пустоте

   - Уж не знаю, что и делать. Один бы, может, и справился, но с вами... Молил я Высоких Господ, но те почему-то оказались глухи. Не понимаю, что с ними происходит... все совсем иначе сложилось, чем я думал... чем мы думали... Правда, есть средство, - кивнул он на свои кожаные сумки, - оно на время снимает у человека усталость. Можно идти или даже бежать день... иногда и два. Но к этому зелью нужна привычка, вас с Хьясси оно может попросту погубить. Ведь, говоря откровенно, это яд. Да и все равно... С зельем ли, нет ли, а когда дойдем до Тиула-Мено, до деревни ближайшей, что дальше-то будет? Может, вам придется войти туда одним... Можно, пожалуй, так... Раздумывая, он сплетал и расплетал пальцы, и те отчетливо хрустели. - У Хьясси ведь нет клейма. Можно будет представить дело так, дескать, он твой хозяин, ты его раб, и никакого опального кассара... Воду бы набрали, коня напоили. Только не выйдет, - он досадливо поморщился. - Вас быстро раскусят. Ну какой из него молодой господин? Смешно... Даже если и приодеть...
   - Во что? - усмехнулся Митька.
   - Да уж сообразили бы, есть у меня с собой ткань, можно было бы сшить. Я умею. Кассарам такое не положено, да уж ладно там... Не время о блистательности думать. Только все равно не выйдет. Как объяснить ваше появление, в мелкой деревушке посреди безлюдной степи? Сразу все заинтересуются, доставят вас к местному старосте... Могут и за сарграмских шпионов принять. И тогда знаешь что?
   - Что? - шепотом спросил Митька. В животе у него вдруг стало холодно.
   - Вижу, что догадываешься, - сказал кассар. - Ладно, не будем о грустном. Будем о печальном. Слушай внимательно, потом повторять будет некому. Есть один такой способ... в общем, может быть, я сумею добыть некоторое количество воды. На несколько дней хватит... и вам, и Угольку. Если, понятное дело, беречь ее.
   - Вам? - недоуменно повторил Митька.
   - Да, именно. Меня с вами больше не будет, я... в общем, я окажусь в другом месте. И вам придется идти самим, в замок Айн-Лиуси. Хозяин его Великий кассар по имени Диу-ла-мау-Тмер. Покажешь ему свой ошейник, он поймет. Он знает...
   Кассар вновь замолчал, насилуя свои пальцы. Тихо добавил:
   - Если на коне, тогда неделя пути. Если пешком... может, и весь месяц. Дойдете ли? Жаль, некогда было научить тебя ездить. А теперь уже поздно.
   - А как же тогда, из деревни? - Митька и впрямь не понимал. - Мы же тогда на Угольке...
   Харт-ла-Гир невесело усмехнулся.
   - Он не сбросил вас лишь потому, что я сказал ему Слова Силы... А теперь говорить их будет некому... И все равно это единственный выход, Митика. Иди в замок. Великий кассар должен... Как бы там ни было, а и он верен клятве. Только знаешь... По дороге избавься как-нибудь от Хьясси. Продай, убей, отпусти на все четыре стороны - только не бери с собой в замок. Великий кассар... ну не могу я тебе всего объяснить... в общем, ты будешь там в безопасности. Но только ты. Ты не понимаешь, Митика, я по глазам вижу. И ладно, не понимай, главное, запомни.
   - Он что, такой страшный? Этот самый кассар? - ошарашено спросил Митька. - Зачем же тогда к нему идти?
   - Он, - хмуро протянул Харт-ла-Гир, - он... Ну, в общем, сам увидишь. Я не стану ничего рассказывать. Только расклад таков, что тебе он не страшен. Тебя он примет как гостя. А что касаемо Хьясси - вот уж кому не стоит попадать в замок... Я знаю, что говорю.
   - Так, - подумав, сказал Митька, - что-то я не догоняю. Вот вы говорите "меня с вами не будет". Это как понимать? Умрете, да? И воду только так получим?
   - Жизнь жестока, - спокойно ответил кассар. - Тебя это еще удивляет?
   - Меня здесь уже ничего не удивляет, - привычно огрызнулся Митька. Но только вот так мне не надо. Это, может, у вас так принято, а я не хочу и не буду.
   - То есть лучше умереть всем троим? - предположил Харт-ла-Гир. - Даже четверым, если считать Уголька? Другого пути нет. И подумай, между прочим, о Хьясси. Он что, тоже должен умереть, лишь бы ты утолил свое благородство? Но вообще это пустой разговор, потому что я не спрошу ни тебя, ни его. От вас тут ничего не зависит, все решать мне. И я решил. И сколько бы ни раздавалось воплей...
   Вопль раздался, ликующий, звонкий. Тишина треснула, точно раздавленная ногой осенняя льдинка на луже.
   - Вода! Вода!
   А потом, раздвигая ломкие стебли травы, показался и сам Хьясси взъерошенный, возбужденный, с выпученными глазами и дергающимся лицом.
   - Там! - торжествующе кричал он. - Там! Сжалился Единый, дал!
   Харт-ла-Гир посмотрел на него скучно.
   - Чего кричишь, раб? Или забыл ты о надлежащем поведении? Что там стряслось? Говори четко и по делу.
   Хьясси метнулся к нему, потом, видимо, очнувшись, поклонился в пояс.
   - Там вода, господин, - прошептал он, поблескивая огромными темными глазами. - Родник, из камня. Я собирал травы, а потом... потом я стал говорить с Единым. И Он повел меня в другую сторону, а там большой камень, и Он сказал мне дотронуться ладонью, я дотронулся - и хлынуло! Холодная! И много!
   - Так, - раздраженно произнес кассар, - похоже, солнце хорошенько ударило по твоим жалким мозгам. В этой степи нет и не может быть никаких родников, вода здесь таится глубоко, чуть ли не на сотню локтей...
   - Да нет же, господин, самая настоящая вода! - вскричал Хьясси. - Ну пойдемте, вы сами увидите. Ну пускай хоть Митика со мной сходит, может, вы хоть ему поверите.
   - Ладно, пойдем, - вздохнул Харт-ла-Гир, поднимаясь на ноги. - Но если ты солгал, берегись. Я обдеру твою кожу до костей.
   - Не обдерете, - приплясывая, заявил Хьясси. - Потому что вода по правде, я не вру и ничего мне не напекло. И мы не умрем, Единый нас выручил...
   - Еще раз это имя услышу - точно обдеру, - хмуро пообещал кассар.
   Идти пришлось недалеко - по Митькиным прикидкам, не более получаса. Правда, одно дело шагать по вытоптанной дороге, где сквозь глину пробивается редкая пыльная травка, и совсем другое - эти надоедливые, едва ли не в человеческий рост стебли, которые то и дело приходится раздвигать руками.
   Хьясси шагал впереди, каким-то чудом ориентируясь в травяной чаще, и то и дело срывался на бег - видно, никак не мог утерпеть. Митька шел за ним, а сзади, недовольно бурча себе под нос, тащился Харт-ла-Гир.
   В конце концов заросли поредели и впереди наметился просвет. И еще сплошь и рядом попадались под ногами камни. Митька едва не проколол пятку, наступив на острую грань.
   - Ну вот! - ликующе показал Хьясси на здоровенный, в три его роста, бурый валун, по форме тот напоминал вставшего на задние лапы суслика. А из-под ног у этого суслика, бурля и пенясь, бежал ручей, вода искрилась на солнце, крошечными водоворотами закручивалась возле разбросанных всюду каменных обломков. А спустя несколько метров поток с низким гулом устремлялся в широкую темную расселину.
   Странно и непривычно было видеть, как менялось лицо кассара - будто развязывались какие-то тайные веревочки. И ни к селу ни к городу вспомнился сейчас двоечник Саня Полухин, у него точно такое же было лицо, когда однажды, каким-то чудом, он получил четыре за контрольную по химии. Полухин глядел на мир ошалело, точно родился пять секунд назад. И точно то же происходило сейчас с Хартом-ла-Гиром.
   Впрочем, его остолбенение длилось недолго. Оттолкнув Митьку, он опустился на корточки возле ручья, сунул ладони в воду, вытащил, понюхал. Задумчиво покрутил головой. Потом заметил:
   - Воистину милостивы Высокие наши Господа. Увидели нашу беду, сжалились.
   - Да при чем тут ваши господа? - с вызовом возразил Хьясси, резко повернувшись к кассару. - Это не они, это Единый сделал, потому что я его попросил. А ваши идолы ничего и не могут на самом деле, стоит Единому подуть и они рассеются как дым.
   Хьясси преобразился. Глаза его азартно поблескивали, голос звенел от радости, и ясно было - он радуется не только воде. Казалось, он совершенно забыл об угрозах кассара и теперь торжествовал, как победитель не то в игре, не то в ребячьей потасовке.
   - Что ж, - скучно бросил Харт-ла-Гир, - ты все-таки не внял предупреждению. Что ж... Но сперва надо привести сюда Уголька, напоить и наполнить бурдюки.
   Митьку, сунувшегося было к воде, напиться, он чувствительно пнул в пятую точку.
   - Не смей! Сперва пьют кони, затем - свободные люди, и лишь в последнюю очередь - рабы. До сих пор, что ли, не осознал? Ну, кому сказано? Живо!
   Митьке с Хьясси не надо было повторять. Сорвавшись, они полетели на место стоянки, где понуро ждал их не подозревающий о нежданном счастье Уголек.
   Когда шли обратно, ведя в поводу коня, Митька шепнул парнишке:
   - Зачем ты про Единого говорил, и про идолов? Теперь господин тебя накажет. Ты его сильно разозлил, когда про Высоких Господ начал. Я это давно уже своей шкурой понял.
   Хьясси поежился.
   - Знаю... Только оно как-то само получилось. Я про все забыл, потому что Единый... когда Он с тобой говорит, ты после про все забываешь, и все вокруг как ненастоящее.
   - Ладно, - хлопнул его Митька по плечу, - глядишь, и обойдется. Может, пока мы ходим, он водички попил, успокоился.
   - Да ты что? - поднял на него глаза Хьясси, - он же кассар. Они все такие, раньше своего коня пить не будут. Это же честь уронить. Эх, если бы они к рабам относились, как к коням...
   Митька промолчал, вспомнив очерченный мечом круг, и льющуюся темную кровь Искорки...
   Харт-ла-Гир нетерпеливо расхаживал возле ручья, ожидая мальчишек.
   - Где вас только носило? - недовольно бросил он. - Ползете как земляные черви.
   Уголек повел ноздрями, встрепенулся, радостно заржал и быстро зашагал к ручью. Опустил шею, с шумом втянул темными губами воду - и забулькал, зафырчал. По его коже прокатывались мышцы, и видно было, что он пребывает в таком теплом счастье, которого ни за что не понять человеку. Даже истомившемуся от жажды.
   Казалось, Уголька невозможно было оторвать от живительного потока, и он будет наслаждаться вечно. Но это лишь казалось - Харт-ла-Гир, что-то прикинув, подошел к коню и решительно потянул его за повод. Недовольно покрутив мордой, Уголек издал горлом короткий звук, но подчинился, видимо, понял, что с хозяином спорить без толку. Махнув хвостом, он убрел в сторону, к зарослям кустов. Тогда лишь кассар сам склонился над водой.
   В отличие от коня, Харт-ла-Гир не фыркал и не плескался. Сделал несколько глотков, потом умыл лицо, вздохнул.
   - Можете пить, - негромко разрешил он ребятам. - Но немного. Иначе развезет, а нам еще идти и идти.
   Митьке это показалось неразумно. Зачем? Наоборот, надо здесь лежать, возле ручья, отдыхать от жажды, от висевшего за плечами страха. И куда его несет? В крепость Айн-Лиуси? Ну так не беда, если заявиться туда днем позже. Теперь, когда водой они обеспечены всерьез и надолго, можно бы и расслабиться.
   Вода! Сказать, что она была вкусной - это все равно что смотреть цветную картинку на черно-белом мониторе. Никакую колу, никакое пиво он не пил с такой солнечной радостью, как эту холодную до ломоты в зубах, прозрачную как весеннее небо влагу.
   Хьясси, стоявший чуть ниже по течению, видимо, испытывал те же чувства. Когда он наконец оторвался от воды, на лице его расплылась безмятежная, светлая улыбка.
   - Ну а теперь, мальчик, - ядовито произнес кассар, - пришло время тебя наказать. За твои насмешки над Высокими Господами, даровавшими нам воду, за дерзость и безумие.
   Хьясси дернулся, и улыбка его начала тускнеть, точно лампочка, когда в сети падает напряжение.
   - Пойди вон к тем кустам и выломай прут, - велел Харт-ла-Гир.
   ...Митька закусил губу, исподлобья глядя на кассара. Его так и подмывало закричать, бросить в лицо этому садюге гневные слова, а то и попросту боднуть головой в живот. Но он вовремя вспомнил о судьбе юноши-разбойника. И молча слушал, как свистит, рассекая воздух, гибкий прут, и тоненько, отчаянно визжит Хьясси. Тот самый Хьясси, который только что спас их всех - теперь у Митьки пропали последние сомнения. Он отчего-то совершенно точно знал: ручей создала не слепая случайность, и уж тем более не мрачные кассаровы боги. Как это он говорил? "...сказал мне дотронуться ладонью, и я дотронулся..." А еще раньше ему мама во сне говорила, что вода найдется. И в самом деле, какие же сомнения, если сказала мама?
   Потом кассар отбросил измочаленный прут и велел Хьясси отправляться на старую стоянку, за оставленными там пожитками. Всхлипывая, пацан убрел в травяные дебри.
   - Не смейте больше его бить! - твердо произнес Митька, разбив наконец молчание. - Я вам не позволю! Он же маленький!
   Харт-ла-Гир повернул к нему усталое лицо.
   - Можно подумать, ты мне хозяин. Не позволишь? Да кто тебя спрашивать будет?
   - Будете его бить - я убегу. Или убью себя, - сумрачно пообещал Митька.
   - Не убежишь и не убьешься, - спокойно возразил кассар. - Теперь тебе есть что терять, теперь ты уже о многом знаешь. Ну как, пожертвуешь ли возвращением домой ради вот этой своей минутной прихоти?
   Митька отвернулся.
   - Это не прихоть, - вздохнул он, глядя на траву. - Ну нельзя же так! Почему вы тут все такие жестокие?
   - А что, - удивился Харт-ла-Гир, - ваш Круг менее жесток? Только ответь честно.
   Митька промолчал. Крыть и впрямь было нечем. Сталин, Гитлер, Афган и Чечня, взрывы, бандиты, маньяки, небоскребы, олигархи там всякие, да и попросту - гопота, отморозки... Измайловский парк, и сам он, отламывающий гибкую березовую ветку... Блин...
   - Ну и все равно... Мы хоть понимаем, что так нельзя, а здесь у вас вообще один беспредел, - тоскливо отозвался он, упорно глядя вниз.
   - Беспредел? - хмыкнул кассар. - Интересное ты слово придумал... А знаешь ли, что на моем месте сделал бы любой другой, услыхав из уст раба хулу на Высоких Господ?
   - Ну и что, благодарить вас, что ли? - сплюнул под ноги Митька. - Все равно это жестокость, а больше или меньше - не такая уж и разница. Вот побывали бы вы в его шкуре... И вообще, если вам приятно его бить, лучше меня бейте, а его не трогайте.
   Кассар тяжело повернулся к нему, задумчиво оглядел с ног до головы.
   - Мне никого не хочется бить, - наконец сказал он сухо, - но есть вещи, которые спускать нельзя. Никому. А кроме того, Митика, не накажи я этого ребенка - и у него тотчас бы возникли совершенно ненужные вопросы. Ибо это было бы более чем странным. Как же ты до сих пор не можешь понять?
   - Да вот, значит, такой я тормоз, - упрямо ответил Митька. - Но я вас предупредил. Если еще раз его отлупите - я ему все расскажу, и про себя, и про вас...
   - Тогда мне придется его убить, - просто сказал кассар. - А этого так не хочется делать...
   23.
   И вновь была ночь - тихая, бескрайняя как степь. Все так же холодно поблескивали огромные чужие звезды, все так же заунывно трещали кузнечики. Иногда прокатывался по верхушкам трав осторожный ветерок, порой где-то вдали слышался сдавленный писк - видать, охотился кто-то мелкий, уменьшая поголовье здешних сусликов.
   Все было точно как вчера, и как позавчера, и... Митька уже потерял счет этому бесконечному и бессмысленному странствию по степи на какой-то нереальный "север". Умом-то он понимал, что не прошло и месяца, но то умом... Вспыхнувшая недавно надежда на возвращение никуда не делась, но свет ее ощутимо уменьшился, притаился. Так, маленькая тревожная звездочка на краю неба.
   В самом деле, как оно еще повернется? Пускай кассар сказал правду, но не может же он предвидеть все. Мало ли как там сложится в замке Айн-Лиуси. Недаром же он с такой неохотой говорил про тамошнего князя, "ла-мау". Дословно получается "великий блеск". Посерединке между просто "ла", обычными кассарами, и государевой кровью, "ла-мош", "вышним блеском". Интересно, чем этот Диу-ла-мау-Тмер блистает? Похоже, Харту-ла-Гиру он не слишком нравится, недаром же звучали всякие туманные намеки... "Так вот, это - намек". Почему-то вспомнился отец, в тот последний вечер - декабрьский, вьюжный, когда снежные хлопья, казалось, хотели прогрызть стекла в оконных рамах. У туго набитого рюкзака надорвалась лямка, и он придерживал ее рукой. И никто ничего не говорил, все слова они с мамой друг другу уже выкричали за последний год. Отец, стоя на пороге, взъерошил Митьке волосы, ненастоящим голосом прошептал: "Ничего, Митек, это все утрясется, это временно". И не хлопнул дверью аккуратно потянул ее за собой, язычок замка на мгновенье помедлил, задумался и щелкнул, отделяя "до" от "после". Мама к двери вообще не вышла, у нее подгорали блины.
   Не утряслось. За пять лет ничего не утряслось. Отец не звонил, не встречал у школы. Алименты он слал, этого мама не скрывала. Но больше не произносила ни слова, хотя ей точно был известен новый телефон отца. Митьку не раз подмывало стащить ее записную книжку, но всякий раз что-то останавливало. То совесть грызлась, то в дверь звонили...
   Митька повернулся на другой бок. Все было тихо. Пыхтел дремлющий Уголек, поскуливал во сне избитый Хьясси, а кассар... А кассара не оказалось. Может, отлить пошел? А зачем далеко ходить? Кого стесняться-то?
   Нет, это уже становилось интересно. Митька осторожно поднялся, оправил смятое млоэ, прислушался. Так... травы не в счет, и звон кузнечиков не в счет, а вот еле различимый шепот... Он сделал несколько шагов в сторону, аккуратно раздвигая высоченные стебли.
   Так и есть. Кассар обнаружился на небольшой прогалине, возле невесть кем и когда сложенной горки камней. Сидел на корточках, держал на вытянутой ладони... Нет, сейчас Митька понимал, что никакой это не мобильник, обыкновенный булыжник. Но кассар, странно оцепенев, тихо шептал губами в темное пространство:
   - Ах, вот как? И что же, безопасно? Не поступало предписание? Ладно, не обсуждается. Нет, недалеко, уже к вечеру завтра сможем, еще до захода. И сколько там ждать? Ну, это еще ничего... А вот об этом раньше бы подумали, когда мы тут без воды загибались. Да все уже, все... А Наставнику сообщили? Короче, я все равно оттуда с ним свяжусь... Ладно, я все понял, кончаем...
   Как ни пытался Митька ускользнуть бесшумно, а не получилось. Кассар, только что сидевший неподвижно, как мраморное изваяние, вдруг взвился черной молнией в воздух, мгновенно оказался рядом, больно сжал руку чуть повыше локтя.
   - Подслушивал?
   Митька попытался сбросить его пальцы, но с тем же успехом можно было сгибать стальной лом.
   - И ничего я не подслушивал, - уныло огрызнулся он, избегая глядеть кассару в глаза. - Что, уже и поссать нельзя сходить?
   - Уши бы тебе надрать, - грустно произнес Харт-ла-Гир, - да, боюсь, этого разбудим... В общем, все что услышал, забудь и никому не рассказывай.
   - Что именно забыть? - осведомился Митька.
   - Все забыть, - сдавив его локоть еще больнее, пояснил кассар. - А помнить надо только, что завтра к вечеру мы придем в деревню Тиула-Мено, и там остановимся на постоялом двое.
   - И не схватят? - хмыкнул Митька.
   - И не схватят, - кивнул кассар. - Не добрался туда государев гонец. Подстрелили его в пути... наши товарищи. Зато там нас встретят люди великого кассара, Диу-ла-мау-Тмера, и проводят в замок. Ты все понял?
   - Да понял я, понял, - хмуро пробубнил Митька. - Руку отпустите, болит.
   - Воину надо молчаливо терпеть боль, - ядовито заметил кассар, но пальцы отпустил.
   - Я не воин, - Митька сумрачно принялся растирать сдавленный локоть. - Я же раб...
   - Это уже недолго, - кассар положил ему тяжелую ладонь на плечо. - А что касается воина... Сейчас идет такая война, что в кустах не отсидишься. Сейчас все становятся воинами... с той ли, с этой ли стороны... даже такие мелкие, как этот заморыш Хьясси. Да, кстати, о Хьясси. Завтра, когда мы придем в деревню, я его продам. Не кричи и не возмущайся. Так надо. Мы не можем взять его с собой в замок великого кассара. Ни в коем случае. Я же тебе говорил... У самого жестокого хозяина ему будет несравненно лучше, чем в замке.
   - А почему его тогда просто не отпустить? - раздраженно спросил Митька. - Пускай идет куда хочет.
   - Он погибнет, Митика, - вздохнул Харт-ла-Гир. - Один в степи он погибнет, и очень скоро. Единственное средство спасти мальчишку - это продать какому-нибудь зажиточному земледельцу. По крайней мере, не помрет с голоду, а если ему хватит ума не болтать про своего бога - не казнят по государеву указу. Так что перетерпит немножко... А ему, кстати, недолго терпеть. Месяц, два - и тут будут войска Сарграма, то есть единянские полчища. Тогда уж единоверцы примут его, устроят его судьбу. Они своих всегда выкупают, этого не отнять... Но пока ему придется переждать, затаившись. Я говорю это тебе заранее, чтобы завтра ты не устраивал скандала. Хотя туда и не дошло предписание, но слухами-то земля полнится... стоит тебе обратить на нас внимание, и все пропало... слуги великого кассара, и те нас не выручат. Ты понял?
   - Понял, - кивнул Митька. - Только все равно это как-то... как-то гадко. Мы его спасли - и вдруг мы его кидаем.
   - Иногда кинуть - это единственное средство спасти, - усмехнулся кассар. - Ну ладно, пошли спать, впереди трудный день.
   Поднялись на рассвете, когда ночь мало-помалу утянулась под горизонт, разгоралась на востоке заря и суматошно голосили птицы. Здесь, в степи, их почему-то было множество. Почти как тогда, в Хвостовке, на речном берегу...
   Митька резко поднялся на ноги. Надо было собирать сухие прутья для костра, ставить котел, потом поить Уголька - не до воспоминаний. Это потом, когда потеряешь счет времени, когда солнце жгучей медузой зависнет в зените, и шагаешь на автопилоте, на втором, а то и на двадцать втором дыхании, только тогда можно о чем-то думать. Например, о том, что случится сегодня вечером.
   Он ничего не стал говорить Хьясси. Зачем расстраивать раньше времени? Как бы там ни был прав кассар, а все-таки ничего хорошего пацану не светит. Когда еще его единяне спасут... И спасут ли... Может, его за это время жестокий хозяин до смерти замордует. Заставит вкалывать как взрослого, станет морить голодом, избивать дубиной... Это ж не кассар с тонким прутиком, лишь притворяющийся свирепым и беспощадным. При такой жизни запросто можно протянуть ноги. Он вспомнил, как его самого когда-то чуть было не купил мельник... Интересно, скоро бы он сдох, таская тяжеленные мешки и питаясь гнилыми овощами? А тут вообще малыш... Разве что Единый его защитит.
   Митька вздохнул. В самом деле, больше надеяться было не на кого. И раз уж Он избавил Хьясси от смерти, раз уж открыл ему источник воды, так не кинет же в конце-то концов? Иначе все становится глупо, бессмысленно. "Жизнь жестока", говорил кассар, и правильно говорил. Стоит лишь по сторонам посмотреть, и убедишься. Что здесь, что дома, на Земле. Но если жизнь жестока, значит, кто-то ее когда-то такой сделал? Заразил какой-то пакостью? Не могло же так быть с самого начала? Или могло? Неужели Единый сделал жестокий мир? Убитый проповедник рассказывал, будто Он сотворил мир добрым, и что-то потом уже случилось такое. Надо бы про это узнать подробнее, да только у кого спросишь? Хьясси? Вряд ли он знает, слишком мал еще, да и некогда уже разговаривать. Харт-ла-Гир лишь развоняется про своих Высоких Господ, а то еще и за плеть возьмется по привычке. Конспиратор, блин. А потом, в замке у этого типа, великого кассара, и вовсе без толку...
   "Я не знаю про Тебя ничего, - шепнул он мысленно, - я даже не до конца верю, что Ты есть... Но все равно, Ты этому пацану помоги, отведи от него всякие беды, чего тебе стоит, раз, пальцем шевельнул, и все дела. Ты не смотри, что это я тебя прошу, пускай я и плохо верю, и вообще злой, Ты на него смотри, он-то хороший, и поэтому не ради меня... но мне ты, кстати, тоже помоги, мне тут все осточертело, я домой хочу, на Землю. Разве я слишком многого прошу? Я больше не буду, как раньше... с этими безбашенными, с Илюхой и Санькой... Я им морды набью... Я, может, даже тройки все исправлю..." Он невесело ухмыльнулся. Чушь какая-то из него лезет. Тройки, двойки... Как малыш-детсадовец, поставленный в угол. Разве о таком разговаривают с Богом? С Богом, который создал все миры, который видит и знает все. С таким Богом нужно говорить как-то иначе, как-то возвышенно. Но возвышенно не получалось, ничего кроме "помоги ему" и "я больше не буду" в голове не возникало.
   И пока завтракали, пока собирались в путь, и уже после, на дороге, Митька все повторял эти слова, как будто крутил без конца на старом проигрывателе поцарапанную пластинку.
   В деревню пришли еще засветло. Солнце еще висело над неровной чередой холмов. Кассар сказал, что там, за холмами, уже кончается степь и начинаются леса. Все-таки север есть север. Правда, жара точно такая же, как и раньше бешеная жара, неземная. Нет, ясное дело, и на Земле есть места похлеще, всякие там экваторы, тропики, пустыни Сахары... Только Митька дальше Хвостовки не бывал. Ну, ездили с классом в Питер, но это вообще не то.
   Как и раньше, сперва потянулись поля, где росло что-то серо-зеленое, невзрачное, потом ноздри уловили дым, а уши - собачий лай. Уголек встрепенулся, повел ушами, коротко заржал.
   - Кобылу, что ли, почуял? - кассар ласково похлопал коня по мускулистой шее. - Ничего, потерпи, все тебе скоро будет... И зерно, и питье... Эй, вы, - обернулся он к ребятам. - Что тащитесь, как скелеты на веревке? Скоро уже придем.
   И в самом деле, пришли скоро. Показался впереди частокол, а за ним соломенные крыши домов. И конечно, как и всюду, были тут огромные, окованные медными полосами ворота. Настежь открытые, ждущие гостей.
   Стражники, какие-то помятые и заспанные, оказались на своем месте. Получив от кассара мелкую монету, они лишь поклонились и лениво махнули проезжайте, мол, благородный господин. Даже имени не спросили.