Каплан Виталий. Круги в пустоте

   - Значит, ты плакал из этой самой внутренней стороны... - протянул Петрушко. - Как же я тебя услышал?
   - Да я почти выбрался... только этот учуял, за мной бросился. И тут ты дыму напустил, а факел-то у тебя особый... маслом хмоули-травы пропитан. Не любят духи этого дыма, бегут... Он сейчас там сидит, внутри... злится. Только ничего поделать не может. Пока ты меня из руки не выпустишь, я твой. Теперь ты - господин. Так чего тебе надо?
   - Погоди, - хмуро обронил Петрушко, - давай сперва разберемся. Значит, ты и есть тот самый легендарный Белый камень, сделанный князем Диу? И князь тебя прячет в тайнике... в оммо-тло... Старик Харриму-Глао что-то говорил о подобии воли... то есть ты стремишься убежать. Но почему? Кто ты, в конце концов, такой?
   Камень вновь затих. Потом неуверенно произнес:
   - Я могу... на секунду показаться... ну, то есть каким я был... раньше. Сожми меня покрепче.
   Петрушко послушно стиснул пальцы.
   Воздух впереди задрожал, сгустился молочным туманом, тот переливался, клубился, что-то внутри его вращалось - и вот уже белое сияние вылилось в фигуру.
   Мальчишка, тоненький и щуплый, на вид чуть старше Лешки. Из одежды на нем было лишь какое-то ветхое, расползающееся рубище, вроде мешка с прорезанными дырками для рук и головы. И он был прозрачный - сквозь его тело проступал розовый мрамор стены.
   Все это длилось и впрямь недолго. Стоило Виктору Михайловичу моргнуть - и детская фигурка расплылась в тумане, а затем и сам туман растаял в мрачном воздухе.
   - Вот... - вновь раздался внутренний голос. - Я больше не могу, тяжело.
   - Так... - хмуро кивнул полковник. - А имя-то у тебя есть? Не называть же тебя камнем.
   - У меня больше нет имени. Имена бывают у живых. А я мертвый. - И как звали, когда был живым? И сколько тебе лет?
   - Ланги-Тиалу, - отозвался камень. - Мне было двенадцать зим... когда господин произвел надо мною ритуал.
   - Так, - вновь сказал Петрушко, сглотнув слюну. - Продолжай. Что еще за ритуал?
   - Камни желаний не рождаются сами собой, - помолчав, ответил его невидимый собеседник. - Великие маги их делают... из других магов. Есть такой древний ритуал, айнилу-гинно, "извлечение душ". Кладут на черное ложе... нет... не надо тебе этого знать. А когда наконец умрешь, великий маг не одну только имну-тлао, а все три души переносит в предмет... чаще в камень, иногда - в клинок. И тогда можешь многое... тогда вся твоя прошлая сила умножается в сотни сотен раз. Только ты почти ничего не можешь... для себя. Ты служишь господину... тому, кто тебя берет в руку, согревая своей живой силой, удерживая на границе слоев...
   - И сколько времени, Ланги-Тиалу, ты провел внутри этого камня? стараясь говорить ровно, спросил Виктор Михайлович. И мурашки бегали по его лысине.
   - Я не знаю... Время - оно для живых, а потом - ни имени, ни времени. Только когда тебя держат, ты вновь чувствуешь время. А там, в оммо-тло, только туман и страх... и этот кусается... больнее, чем когда тело кусают. Хорошо тем, кто правильно, по-людски умер, те сходят в нижние пещеры... и уже не мучаются. Не то, что мы...
   - Ты сказал, Ланги-Тиалу, что ритуал проводят над магом, - хмыкнул полковник. - Выходит, ты был магом? В двенадцать-то лет?
   - Я был учеником... - камень вновь мигнул, потом засветился ровно. Я не успел пройти никакого Посвящения, и не было у меня посоха и кремневого ножа... Хиу-ла-Менси, мой Наставник, погиб, когда мне было одиннадцать... и тогда Старцы-Плащеносцы определили меня в учение к Диу-ла-мау-Тмеру... Я слышал про князя Диу разное... но ученик должен повиноваться приказу тхаранского начальства. Сперва я радовался, князь меня не бил, занимался со мной... говорил, дана тебе Высокими Господами великая сила, такой случай раз в сто лет бывает... надо бы эту силу на пользу обратить... вот... А потом меня подняли ночью, привели в башню, обездвижили и растянули на черном ложе... И господин спросил, хочу ли я подвергнуться одному маленькому опыту... и объяснил, что сделает со мной, если откажусь... А я ведь знал, что он не шутит... Я видел, как у него казнят... Ну и согласился, дурак. Лучше бы в кипятке сварили... это хоть не так долго... Вот и все, господин. И я не знаю, сколько лет... когда это случилось, нами правил добрый государь Аолми-ла-мош-Киарру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после... нет, теперь, наверное, уже "да не изгонят боги его из своих светлых чертогов". Это сколько же лет получается, господин?
   - Я не силен в здешней истории, мальчик, - вздохнул полковник. - Знаю лишь, что на юге, в Олларе, правит государь Айяру-ла-мош-Ойгру, в Сарграме же Айлва-ла-мош-Кеурами. Наверное, времени прошло немало... Вот же мерзавец...
   - Господин... - напомнил камень. - Что вы хотите от меня? Скажите, и я сделаю... - Слушай, - невпопад пробормотал Петрушко, - а засов-то кто отодвинул? - Я... - вздохнул камень. - Я вас почуял... Так что вам угодно?
   Петрушко замолчал. И что он, собственно, мог ответить этому несчастному ребенку, заключенному в исполинскую жемчужину? Употребить его как упаковку чипсов?
   - Ты вот что скажи, малыш, - задумчиво произнес он, - что с тобой случится после того, как ты выполнишь желание? Мое или чье-то еще, неважно?
   - Я могу только одно выполнить... А потом все, потом меня уже не будет... совсем... это так страшно... в нижних пещерах лучше... Говорят, кто не сотворил в жизни особого зла, тот не терпит там, внизу, великих печалей... и еще говорят... только это запретные слова, за них казнят... говорят, когда-нибудь, очень нескоро, но когда-нибудь, кто-то разрушит нижние пещеры и выведет оттуда всех на волю... и будет только жизнь, а смерти уже не будет... Так говорили люди, проходившие через нашу деревню... я тогда маленький был, но запомнил... Это потом меня заметили и в Тхаран увезли...
   - А можно как-то разрушить созданное ритуалом? - вслух задумался Петрушко. - Освободить твои души?
   На сей раз камень молчал долго. Так долго, что полковник забеспокоился - уж не навсегда ли?
   - Это просто, - наконец раздался детский голос, - только никогда этого не будет. Кто же разобьет камень, отказавшись от своего самого сильного желания?
   - Так-так... уже теплее. И что же получится, если разбить?
   - Тогда заклятие великого мага лопнет... и я уйду в нижние пещеры, где участь мою определит Великая Госпожа Маулу-кья-нгару. Только вдруг все-таки правы те прохожие, и когда-нибудь за нами придет Он... о Котором никто пока не знает?
   - Знаешь, - закусив губу, отозвался полковник, - я думаю, те прохожие были правы. У меня есть некоторые основания так говорить.
   Ну что ж... Больше тянуть кота за хвост нечего, надо решать. Решаться... Лешка... Такой ведь шанс! Такой замечательный шанс! Задействовал камушек, пролепетал имя - и пожалуйста, вот он, твой сын, теплый, живой... а этого не будет... совсем не будет, без вариантов... Тут даже смешно сравнивать. Живой против мертвого! Родной сын, ближе которого никого нет - и совершенно чужой здешний мальчишка... да и не сам мальчишка, а только его душа... так какие, к лешему, сомнения? Надо решаться. И это несложно, надо просто взять себя в руки и поступить рационально, взвешенно, по-взрослому...
   Петрушко резко размахнулся и, точно учебную гранату, швырнул камнем в мраморную стенку. Звук был такой, будто и впрямь что-то взорвалось, вразлет брызнули острые осколки, вздрогнуло и осело пространство, в ослепительном снежном свете растаяла стена. За ней открылся мерцающий простор, и Виктору Михайловичу показалось, будто чья-то мягкая ладонь подталкивает его туда.
   Он задержал на миг дыхание - и послушно шагнул вперед.
   19.
   Крыса пискнула под ногами - и серой молнией метнулась в клубящуюся впереди черноту. Рыжее пламя факела освещало пространство на расстоянии десятка шагов, а дальше царствовала тьма, тяжелая, наглая. Впрочем, Митьке было не привыкать - которая это по счету тьма? И с кассаром они шли опасным подземным путем, и захватившие его люди из государевой Тайной Палаты допрашивали без света, потом замковая темница, и уж тем более Темная Дорога... Пожалуй, блуждания в кромешной черноте становятся обычным делом. Если еще знать, куда идти...
   Митька не знал и шел просто так, наугад. Оказывается, княжеские покои куда больше, чем можно было представить, глядя извне. Точно внутри маленького дачного домика размещается американский небоскреб в сто этажей. И как такое может быть? Бесконечные коридоры, анфилады комнат, странные лестницы, ведущие, казалось бы, вверх, а на самом деле - вниз. Стены, затянутые седой паутиной, толстый слой пыли на каменном полу... Как же это князь допустил такой беспорядок? На лентяйство слуг не спишешь - при таком-то господине они будут убираться сутки напролет, лишь бы не навлечь на себя высочайший гнев... Значит, здесь, в этой части покоев, давным-давно никто не появлялся. Может, десятки лет, а то и сотни. Пустые коридоры, пустые комнаты... Впрочем, не то чтобы совсем пустые - всякого добра тут было с избытком. Стены завешаны драгоценными тканями, резная мебель из черного, даже с каким-то синим отливом дерева. Огромные кровати, которые иначе как "сексодром" и не назовешь. Шкафы, уставленные прекрасной фарфоровой и стеклянной посудой... Пол, выложенный из кусков разноцветного мрамора, и не просто абы как выложен - если приглядеться, заметишь морды чудовищ, картины битв, непонятные геометрические узоры. На низеньких столиках навалены пожелтевшие свитки. Митька не рассматривал их, незачем. Да и все равно он не знал здешней письменности.
   Ни одного человека ему не встретилось, и это было странно. Куда же делись все воины, рассыпавшиеся по замку? Почему не слышны их голоса? Почему, в конце концов, сколько он тут ни бродил, ни разу не попалось ни одного окна? Нет, одно все же попалось, только было оно в потолке здоровенной, прямо как дачный участок комнаты. Вернее, зала. Ничего кроме вечернего неба, разглядеть не удалось, даже солнце, видимо, опустилось слишком низко. Вот ночью, наверное, отсюда видны звезды и, если ночь лунная, то луна. Луна здесь такая же, как и дома, на Земле. Ну, может, чуточку желтее, и пятна на ней иначе расположены. Хотя это только если приглядеться.
   Только сейчас, шагая по темным коридорам, шагая в никуда, без цели и без смысла, он понял, насколько же хочется домой. До дрожи в коленках, до боли в глазах, до рождающегося в нем пронзительного, но недоступного уху крика. Раньше или некогда было грустить, все время что-то случалось, а кроме того, жила в нем куцая надежда... Теперь рухнуло все. Никто не поможет - единяне думают, что Единый привел сюда Митьку насовсем, князю Диу он нужен здесь - то ли как наследник, то ли как игрушка... для темных и жестоких игр. Кассар... Нет больше кассара, убит. А убил его Митька. Одним лишь словом. Единяне что дикари они и в Олларе дикари, им только скажи - зарежут и глазом не моргнут... Только скажи... Вот он и сказал. И сейчас же плечистые стражники уволокли кассара наверх, а там... Посвященный хоть и велел, чтобы не мучили, а все же кто их знает? Может, на кол посадили или в муравьиную яму кинули?
   Он вспомнил, как давным-давно, в первые дни, мечтал о муравьиной яме для кассара. И всего-то за умеренное наказание прутом... чепуха, которую сейчас смешно вспоминать... Нет, даже не смешно... ведь та отчаянная мечта сбылась... и оттого таким холодом тянет изнутри, из того места, где еще утром у него была душа. Если бы можно было повернуть время! Ну хоть один раз в жизни! Только чтобы не говорить тех слов... А какие сказать слова? Простить кассара может лишь Хьясси, все так. Нельзя простить за другого, тоже верно. Но почему не простить - значит убить? Хьясси... Неужели ему было бы приятно видеть, как казнят кассара? Что сказал бы Хьясси? Что сказал бы малыш, в свои десять лет видевший крови больше, чем иные дядьки за всю свою спокойную жизнь? Наверняка ведь сказал бы: "Вы что, совсем там с ума посходили? Хватит крови, хватит убивать! Отпустите его!"
   А ведь, может, и сказал... Оттуда, из другого мира, куда ушел. Из этого самого... светлого небесного царства, или как оно у них называется? Чего-то такое лазоревое... В общем, из здешнего рая... Если только рай тоже разделен на Круги. Хотя, может, все эти земные заморочки - границы, Круги, барьеры - до рая не достают? Конечно, если он, рай, есть. Может, и нету, и вообще ничего нету - ни Единого, ни души, ни рая, ни ада... Одна лишь пустая чернота, без начала и конца, чернота, в которой раньше ли, позже растворятся все... а значит, и он. Чернота, в которой ничего нет, вообще ничего... не бесконечно капающие одна за другой секунды, а совсем ничего, полный нуль.
   Он представил себе этот полный нуль... даже не черный, а серый такой, туманный, вроде буквы "О". А внутри туманных клочьев - зияющая пустота, и люди стоят в огромной унылой очереди, и чья очередь подходит - тот разбегается и прыгает головой вперед в эту серую дыру. И не вываливается с обратной стороны, а исчезает. Типа был - и уже нет.
   И это оказалось настолько страшно, что у Митьки даже зубы свело нервной болью. Ну не надо так, не надо! Если таково устройство мира, если все кончается серым нулем - значит, нафиг такой мир и нафиг такой нуль? Ну не нравится это, до печенок-селезенок не нравится! "Не нравится - не кушай", всплыла в памяти мамина фраза. Что ж, пускай так. Не жри гадость. А как же тогда? Если нет нуля, что тогда есть? Единый? Митька не раз уже говорил с Ним робко, опасливо, не слишком веря, что его услышат... Но ведь все, чего он по-настоящему хотел, все, чего просил от сердца - оно же сбывалось... Все кроме Хьясси. Широкое лезвие перечеркнуло дрожащее горло, брызнула темная кровь... и Хьясси остался там, на палубе. Или часть его там осталась? А другую часть, главную, наверное, унесли ввысь по невидимой лестнице. Туда, где ждут его мама с отцом.
   Так что же надо было делать там, в подземной камере? Митька с досадой врезал кулаком по ближайшей стенке. Нет, до каратиста ему далеко, острая боль потекла от пальцев дальше в руку. И морщась от этой боли, он понял - не надо было вообще ничего там говорить. Молчать надо было и молча спрашивать Хьясси может, сумеет какой-нибудь знак подать? Мало ли что все эти - Тми-Наланси, воины - ждали от него слова. Перетоптались бы, подождали бы еще... И глядишь, сейчас кассар стоял бы рядом с ним, положив на плечо свою крепкую, теплую ладонь. "Третья правда" - последнее, что сказал ему Харт-ла-Гир. И Митька понимал сейчас, кристально понимал, что это значит. Сейчас отлетела мишура, обвалилась черепками глупая маскировка. Кассар, который дрался за него и лил кровь... и свою тоже... который лечил его и учил... который говорил сурово и насмешливо, но за этим первым слоем речи пряталось совсем другое... Такой не бросил бы, уйдя неизвестно куда и не оставив ни адреса, ни телефона... не вычеркнул бы десять лет жизни... "...у нас, слуг Тхарана, не должно быть своих детей... но мы ведь люди..." А Митька предал его, отправил на смерть, и ничего уже не изменишь.
   К несчастью, больше он не мог плакать. Слез внутри не осталось только выжженная пустота. Кончились слезы, когда он во дворе замка просто шагнул в сторону от заботливого старика-Посвященного. В сторону - а в стороне той обнаружилась маленькая, ниже его роста, дверца в каменной стене. Странно, почему старик, хватившись, не побежал за ним вслед? Не увидел этой дверцы? Но магия-то кончилась, никаких тайных дверей быть не должно. Может, решил оставить на время в покое? Мол, пускай побродит в одиночестве, повоет да и утешится. Тем более, есть от чего выть. Кассара казнили, Синто - единственного оставшегося здесь друга - не нашли. Суетливый проводник сразу после кассара потащил всю их толпу в камеру, куда мальчишку бросили перед образцово-показательной казнью. И что же? Камера оказалась пуста, цепи валялись на вонючей соломе, и там же, на полу, валялся разломанный рабский ошейник. Тми-Наланси ничего не мог понять, только качал лысой головой. Никакое искусство дьордо-хмангу не позволяет освободиться от подобных цепей... и даже когда магия выключилась, цепи все равно не должны были опасть. Но если и от цепей он избавился, то дверь-то как открыл? Невозможно это, покачал головой старик. Никак невозможно. И вывод лишь один - сбежав, князь утащил Синто с собой. И где их обоих искать? Может, открыв Темную Дорогу, князь сейчас уже веселится в каком-нибудь из своих владений в Южном Олларе, велит подготовить для Синто костер или муравьиную яму? Нет, этого мудрый Тми-Наланси, конечно, не сказал, но Митька и сам не столь глуп, чтобы не сложить два и два. Ежику понятно - освободись Синто самостоятельно, не стал бы он прятаться. Наоборот, искал бы Митьку повсюду, потому что Митька - его единственный друг.
   Оставался еще старый маг Харриму-Глао, но Тми-Наланси, внимательно взглянув на бледного Митьку, почел за лучшее увести его наверх, на солнышко. Харриму-Глао освобождали без него. Да и что он сказал бы старику? И что сказал бы тот? "Прикончил, значит, кассара своего? Ох, и ловок ты, парнишка... А он ведь тебя любил... заместо отца тебе тут был... спасал, учил... Да уж, ловок и шустер... Ищи же свой Черный камень, авось повезет..."
   Вот потому-то, боясь услышать что-то вроде этих вспыхнувших в голове едких слов, он и позволил увести себя наверх. Шел послушной тенью. Шел и понимал, что все кончено, совсем все.
   Зачем он вот уже несколько часов бродит здесь? Поиски Черного камня это же предлог, а правда - он бежит, он скрывается... только от себя не убежишь. По хорошему, надо бы уже и вернуться. Те, в замке, наверное, волнуются за него. Кассара убили, а за него - волнуются. Вот смешно... Только куда возвращаться? Он давно уже заблудился в бесконечной паутине переходов, лестниц, кривых коридоров... Это еще здорово, что в одной комнатке, судя по всему, кладовке, обнаружился запас факелов и трут с кресалом. Еще бы жратву какую-нибудь обнаружить... Это было стыдно, низко - но несмотря на смерть кассара, несмотря на исчезновение Синто, на горечь и тоску - ему все равно хотелось есть. И не только есть... Но остальное он, и глазом не моргнув, сделал в одной из роскошных комнат. Перед кем стыдиться? Уж не перед князем ли?
   Впереди, там, куда ушмыгнула крыса, вскоре обнаружилась дверь. Низкая, закругляющаяся сверху, обитая бронзовыми полосами. Наверняка запертая. Обиднее всего, если там хранится что-нибудь съедобное. Ну, к примеру, хлебные лепешки, они-то не портятся от времени, только каменеют.
   Без всякой надежды, просто так он толкнул дверь, и та - вот уж чудо так чудо - с неохотой поддалась. Митька, ощутив неуместное в его горестных обстоятельствах любопытство, протиснулся в открывшуюся темную щель. Высоко поднял факел.
   Никаких окаменевших лепешек тут, конечно же, не было. Зато было такое, отчего он охнул и едва не шлепнулся на устланный циновками пол.
   В центре комнаты, на деревянном топчане, лежал мальчишка. Лежал, свернувшись калачиком. То ли он спал, то ли... Здесь, в логовище князя Диу, Митька уже ничему не удивлялся.
   Его мгновенно прошибло потом - почудилось вдруг, что это Хьясси. И ростом, и возрастом мальчишка подходил. Но, шагнув поближе, Митька понял свою ошибку.
   Да, такой же худенький, такой же черноволосый... Но все-таки не Хьясси. Другое, хотя тоже знакомое лицо. Вглядевшись, Митька слегка присвистнул. И лишь тут наконец заметил немыслимое, невозможное здесь. Одежда. Пацан был одет в светло-зеленую, измазанную то ли кровью, то ли ягодным соком майку и синие джинсовые шортики. А на ногах - самые настоящие, самые что ни на есть земные кроссовки.
   Да, сомнений не осталось - это тот самый мальчишка, которого они тормознули в парке, с которого все и началось. Но как он оказался здесь? Почему, зачем?
   Митька слегка опомнился. Глупый вопрос "почему". А сам он почему тут? Тоже, небось, проделки какого-нибудь мага. И, скорее всего - не какого-нибудь, а той самой лысой скотины Хайяара, который и его сюда зафутболил.
   Вопросы плескались в мозгу, точно волны в шторм. Когда его сюда кинули? Почему в замок Айн-Лиуси? Каким боком тут князь Диу замешан? Что без князя не обошлось, и ежику было понятно.
   Самое простое, конечно - это разбудить мальчишку и поговорить.
   Не без робости - всколыхнулся в душе стыд за случившееся в парке - он осторожно потрогал пацана за плечо.
   - Эй... слушай, ты проснись...
   Ноль эмоций. Точно резиновую куклу будить. Мальчик спал, редкое дыхание вырывалось из губ, сердце тоже билось - Митька даже сосчитал пульс. Двадцать три удара в минуту. Наверное, это неправильно, так ведь не бывает.
   Присев на корточки, Митька заглянул ему в глаза. Глаза были открыты, а зрачки неестественно увеличены, точно в них атропину накапали. Митьке тоже капали - в прошлом году, на диспансеризации. Кайф - неделю все расплывалось перед глазами и на полном законном основании можно не писать на уроках, не делать домашние задания...
   Только вряд ли здесь атропин. Что-то другое тут, нехорошее. Не выключи единяне в замке всякую магию, Митька заложил бы зуб, что мальчишка заколдован, и сон его - вовсе не обычный человеческий сон. Но ведь магия кончилась, отпираются заклятые двери, не действуют разные хитрые ловушки, иначе он давно бы уже попался... Странно.
   И что же делать? Конечно, правильнее всего было бы схватить пацана в охапку и принести единянам - пускай им займутся их врачи. Но что толку мечтать - он капитально заблудился и вообще непонятно, выберется ли из каменного лабиринта.
   Митька сделал еще несколько попыток - кричал в ухо, хлопал в ладони, тряс что есть силы за плечи. Все без толку - мальчишка вообще никак не реагировал.
   Ясное дело, оставлять его тут нельзя. В охапку и вперед, искать выход. Не могут же эти княжеские покои быть бесконечными? Раз есть вход должен быть и выход, и рано или поздно выход отыщется. Лишь бы только не слишком поздно. Как бы от голода и жажды не загнуться... причем от жажды - опыт уже есть. Тогда помогло чудо, вдруг и сейчас поможет? Правда, в тот раз чудо не само случилось, в тот раз был Хьясси, и уж его-то Единый послушал. А Митька? Ему ли просить Бога - с его куцей, малюсенькой верой, с его трусостью, тупостью и ленью? В конце концов, с убитым кассаром... по его вине убитым. Станет ли этот бесконечно высокий и далекий Единый прислушиваться к такому вот просителю?
   - Ты все-таки помоги, - уже не мысленно, а вслух прошептал Митька. Ну ладно, я понимаю, какое я дерьмо, таких Тебе, наверное, и слушать противно... И Ты, наверное, думаешь сейчас - вот он просит, потому что боится и жрать хочет. А я и по правде боюсь, Тебе-то уж это сказать можно... я не хочу вот так умереть без воды, без еды... Глупо ведь так, зачем тогда было все? Но я ведь не только за себя прошу, тут же этот мальчик, его же надо спасать... его же надо к врачам тащить, это же ненормально вот так спать... он же помрет, наверное, от этого. А где я ему врачей возьму, если заблудился? Ты уж помоги все-таки, выведи к людям... ну я понимаю, что не заслужил... но Ты это как бы авансом... а я обещаю, что исправлюсь, Ты только мне покажи в чем... Ну вот ради этого пацана помоги.
   Он замолчал, шумно втянул воздух. Ровным счетом ничего не изменилось. Чуда не произошло, не сверкнула молния, прорубая в стенах выход наружу, не послышались взволнованные людские голоса.
   Что ж, значит, придется все-таки своими силами. Сунув факел в кстати оказавшееся настенное кольцо, он обхватил мальчишку, приподнял - тот оказался на удивление легким. Однако это сейчас легко, понимал Митька, а дальше будет все тяжелее и тяжелее. Если бы тот не спал, можно было бы взять его на закорки, он бы держался за шею, и получилось бы что-то вроде рюкзака. А так придется тащить на руках, но ведь и факел надо нести. Ну и как быть? Хоть бы какую светлую мысль родить.
   Светлая мысль, впрочем, не заставила себя ждать. Здесь же полно комнат, где всякие ткани, занавески там, покрывала... И кинжал единянский есть. Значит, нарезать лент, скрутить в веревку и сделать обвязку. Тогда пацана можно и впрямь укрепить за спиной, а руки останутся свободными.
   Но до комнат с тканями надо еще добраться, и очень не хотелось оставлять здесь ребенка одного. Веяло в здешнем пыльном воздухе возможностью какой-то пакости. Например, он вернется сюда с самодельными веревками, а пацана и нет... Или опять заблудится и не найдет дороги в эту комнату. Или еще что-то.
   Поэтому он, напрягшись, перекинул мальчишку животом через плечо. Медленно и отдыхая, но все-таки можно будет идти.
   Вынув факел из кольца, он шагнул к двери, споткнулся, и... Нет, в последнюю секунду ему все же удалось удержать равновесие, только вывалилось что-то у мальчишки из-под майки и со стуком запрыгало по полу.
   Ну ни фига себе!
   Суетливо сняв пацана и положив обратно на топчан, Митька нагнулся за своей находкой. Поднял, поднес к глазам.
   Небольшой, запросто в кулаке спрячешь, с удивительно ровными гранями камень. Черный камень. Сердце дернулось и провалилось куда-то вниз. Ни малейших сомнений не осталось - это же тот самый камень, о котором говорил старик Харриму-Глао. Магический камень, способный как нечего делать вернуть его домой!
   Никаких доказательств уже не требовалось. Вот оно, доказательство, лежит в ладонях и слегка покалывает их, точно слабым электричеством бьет. И исходят от камня волны спокойной, ясной уверенности: это не ошибка, это он, гауладо-тхиммау. Слово древнего языка точно фонарик зажглось у него в голове, и сам собою родился перевод: "ключ-ко-многому".
   - Сожми меня крепче, - послышался странный, шелестящий голос. - Тогда сможешь говорить со мной.
   Голос доносился ниоткуда. Тихие слова сами собой появлялись у Митьки в сознании, и на какую-то секунду он даже решил, что все это снится, но ничего подобного - все было реальным, и камень, и неподвижный мальчишка, и каким-то чудом снова оказавшийся в стенном кольце факел.
   - Ты кто? - ошалело протянул Митька.