У первого же встречного мужика Харт-ла-Гир выяснил, что постоялый двор тут имеется, вон по той улице, и дальше направо, до высокого дерева. Там и будет.
   Там и оказалось. Низкое, нелепой формы строение, стены местами глиняные, местами бревенчатые, зато крыша не соломенная, как повсюду, а покрыта обожженными глиняными плитками. Признак зажиточности, понял Митька.
   К основному зданию лепились беспорядочно натыканные сарайчики, пристроечки, навесы. Площадь оказалась тщательно выметена, а к входной двери вело высокое, с резными перилами крыльцо.
   Сейчас же выбежал поинтересоваться вертлявый парнишка - видимо, слуга. Выслушал, почтительно поклонился и убежал наверх, за хозяином. Тот не заставил себя долго ждать, явился - пожилой, опрятный, с ухоженной седой бородкой. Не задавая лишних вопросов, он велел слуге увести Уголька на конюшню, а благородного господина пригласил подняться в комнату, приличествующую его положению, отдохнуть и перекусить с дороги.
   - Благодарю, любезный, - благосклонно кивнул ему Харт-ла-Гир. - Позже зайди, есть о чем потолковать.
   Это насчет Хьясси, догадался Митька. Но что поделать - пришлось опустить голову и вслед за кассаром подняться по скрипучей лестнице наверх.
   Здесь было куда лучше, чем в вонючем клоповнике, где им с кассаром пришлось ночевать после подземного хода. Во-первых, чисто. Никакой тебе гнилой соломы, никакой живности. Светлые деревянные стены, выскобленный дощатый пол. Большая кровать на низких ножках, скромный столик, резное кресло. Видимо, комнату специально держали для благородных посетителей.
   Кассару принесли обильный ужин - тушеное с овощами и травами мясо, какие-то салаты в глубоких мисках, огромная, с колесо детского велосипеда, хлебная лепешка. И, разумеется, непременный кувшин вина.
   Пока Харт-ла-Гир насыщался, Митька стоял сзади и то отламывал ему хлеб, то подливал в кубок вина. Хьясси сидел в углу на корточках и голодными глазами смотрел на господскую трапезу. Митька незаметно подал ему знак - не волнуйся, мол, и нам достанется. Не буйвол же кассар, в самом деле, чтобы все это смолотить.
   И в самом деле, пришел наконец и их черед. Харт-ла-Гир снисходительно кивнул мальчишкам - жрите, мол.
   Но не успел Митька проглотить и кусочка лепешки, как раздался почтительный стук в дверь. Увы, предчувствие его не обмануло - это и впрямь оказался благообразный хозяин.
   - Вы хотели поговорить, благородный господин? - слегка наклонив седеющую голову, поинтересовался он.
   - Совершенно верно, любезный. У меня есть для вас интересное предложение. - Он сделал небольшую паузу. - Эй, Митика, сходи-ка на конюшню, взгляни, как там Уголька устроили!
   - Устроили в лучшем виде, - вежливо, но с достоинством заметил хозяин. - Нечего и смотреть.
   - А все же пускай сходит, - заявил кассар. - Как говорили древние, доверяй, но проверяй.
   Митька вздохнул и понуро потащился вниз. Все было ясно. Харт-ла-Гир щадит его чувства, не хочет при нем торговаться. Ну и ладно... Не устраивать же в самом деле крик.
   Здешняя конюшня размещалась в отдельном, недавней постройки здании. Бревна еще не успели потемнеть. И откуда в степи бревна? Разве что возят с севера, где начинаются леса? Дорого, небось, стоят.
   В конюшне было мрачновато, солнце ведь уже успело закатиться, и даже горящий у дверей факел лишь подчеркивал сгущающиеся сумерки. Шуршала под ногами солома, кто-то шебуршился в ней - не то мыши, не то вездесущие клопы. Надо будет потом Уголька тщательно осмотреть, подумал Митька. Не покусали бы.
   А легкий на помине Уголек заржал из дальнего стойла - узнал своего. Интересно, как он узнает - по шагам или по запаху?
   Кстати, Уголек здесь был далеко не единственным постояльцем. Едва ли не десяток лошадей торчали в стойлах, скучно вздыхали, прикладываясь порой к кормушкам. Это что же, нежданный наплыв постояльцев? В глухой деревушке? Или это все хозяйские кони? А зачем ему столько? Причем ведь лошади-то не крестьянские, не унылые, широкие в кости тяжеловозы. Митька уже помаленьку научился разбираться в подобных вещах. Нет, кони подстать Угольку, высокие, поджарые. На таких кассары ездят. Или воины.
   - Сейчас, малыш, - негромко шепнул он в темное пространство конюшни. - Сейчас я к тебе подойду.
   Но не получилось. Серые тени неожиданно метнулись с боков, кто-то потный навалился сзади - и тут ослепительная боль затопила сознание. Казалось, на его затылок обрушилась дубина сказочного тролля, Митька мгновенно потерял дыхание, и даже вскрикнуть не получилось. Разом нахлынула тьма, закрутила в своей бешеной воронке, потащила куда-то в узкие, странные ходы. Мыслей не было - их раздавили, словно елочные игрушки наглым сапогом, и перед тем, как все растворилось в черной пустоте, мелькнуло лишь одно - может, теперь кассар не станет продавать Хьясси? Теперь-то зачем?
   24.
   Людей не было - только голоса, гулкие, тяжелые, усиленные каменными сводами. Впрочем, об этом Митька лишь догадывался, в плотной тьме ничего не разглядишь. И ничего не понятно. Куда, зачем? Вот боль в стянутых грубой веревкой запястьях - это не требовало пояснений. И то, что ноги не достают пола, а руки вывернуты за спиной и мучительно ноют в суставах - тоже было печальной правдой. Это что же, на дыбу подвесили? Он дернулся и тут же охнул от нахлынувшей боли. Выходит, нельзя шевелиться. Чуть сдвинешься - и острая, одуряющая волна прокатывается по всему телу, от лопаток до коленей.
   Первая мысль, не связанная с болью, была о том, что мнительный кассар все же оказался прав. Действительно, кому-то он, Митька, сильно нужен. Так нужен, что устроили засаду, притащили неизвестно куда, подвесили непонятно на чем... А самый главный вопрос - какого хрена?
   Постепенно сквозь звон в ушах он стал различать слова. Хотя попробуй различи, если в голове будто молотком стучат по железной бочке. Попробуй среди лязга и скрежета разбери слова - пускай даже и такие громкие, такие давящие.
   - Отвечай! Отвечай! Живее!
   - Что отвечать-то? - с трудом разлепив разбитые губы, пробормотал Митька. Звуки нехотя, словно издыхающие тараканы, выползли изо рта. Выползли и пропали в душной черноте.
   - Как имя тебе?
   - Ну, Митика... - он решил отвечать по-здешнему, растягивая гласные. В самом деле, как им еще отвечать? Фамилию, адрес и номер школы, может?
   - Кто ты есть, Митика? - глухо прозвучало из тьмы.
   - Это в каком смысле? - непроизвольно уточнил он.
   Во тьме помолчали - наверное, удивились. Потом рявкнули уже куда более грозно:
   - Отвечай, раб!
   - Ну да, - скривился Митька, - раб и есть. Раб господина Харта-ла-Гира, кассара из Нариу-Лейома. У меня и на ошейнике написано... Чего вам еще надо? И вы сами кто? И вообще, снимите меня, мне больно. Я так вообще говорить отказываюсь!
   Он решил подбавить наглости. Все равно ведь хуже не будет, зато что-то может проясниться.
   - Занятный раб, - сзади точно песок просыпался, там кто-то зашелся мелким дребезжащим смехом. - Занятный раб у малыша Харта, ох, до чего ж занятный... Ну, продолжайте, продолжайте...
   - Всегда ли ты был рабом? - прогремело под невидимыми сводами.
   Митька насторожился. К чему бы это такие вопросы? И как, интересно, отвечать?
   - Нет, не всегда. Раньше я жил... на севере, в общем. В поселке рыбацком... - Он замялся. Название поселка, когда-то подсказанное кассаром, напрочь выветрилось из мозгов. - Не помню... Напали на нас какие-то, дали мне по голове - и нифига не помню. Пришел в себя уже тут, в Олларе, и оказалось, я теперь раб. Меня называли северным варваром, - продолжил он уже совершенно честно. И впрямь, называли.
   - Мьяргу нив лигао хин'дна ур таолага? - негромко вопросили сзади.
   - Чего? - сплюнул в темноту Митька.
   - Северный варвар, забывший родную речь, мьяргу, - вновь послышался смешок. - Зато прекрасно изучивший язык великого Оллара, всего-то за несколько лун... Бывает, бывает...
   - Говори правду, падаль! - велели впереди. - Еще одно слово лжи, слетевшее с поганого твоего языка, и ты познакомишься с раскаленным железом.
   - А еще можно отрезать то, что без всякой надобности болтается у него между ног... - задумчиво предложили сзади. И сейчас же послышался негромкий металлический лязг...
   Митька непроизвольно дернулся - и вновь закусил губу от боли. Наверное, они все-таки пугают. Ну не может ведь это оказаться правдой? Хотя почему? А казнь родителей Хьясси? А муравьиная яма в городе? Предупреждал же кассар: "а иначе умрешь, и очень скоро". Вот и допрыгался. Но как, как им сказать правду? Ведь все равно не поверят, подумают, что издевается, и лишь сильнее станут мучить. А кстати, кассар-то где? Неужели его тоже поймали? И что, держат в такой же темнице и задают такие же вопросы? Не повредить бы ему своими ответами...
   - Я вас не понимаю, - произнес он мрачно. - Не понимаю, про что спрашиваете. Вы говорите точнее.
   - Куда уж точнее, - вздохнули сзади. - Итак, ты лжешь, мальчик. Рабом ты действительно сделался недавно, но раньше... нет, ты не из северных варваров... Ты совсем из других варваров... Очень, очень далеких... Можно сказать, ты человек не нашего Круга. Понимаешь меня?
   - Нет, - честно признался Митька. - О чем это вы?
   - Плохо. Ну ничего, сейчас тебе освежат память... Пятка! - велел он негромко.
   Митька недоуменно уставился в непроницаемую черноту - и тут же взревел от дикой, ни с чем не сравнимой боли. Левую пятку окатило огненной волной, и волна эта поднималась все выше и выше, от нее перехватило дыхание, но сдержать хриплый вопль было совершенно невозможно.
   - Вот что бывает с непослушными юнцами, оскверняющими себя ложью, прокомментировали за спиной. - Впредь говори только правду.
   Митька всхлипнул, изо всех сил пытаясь перебороть боль. Получалось плохо.
   - Ты не из этого Круга? - вновь раздался громовой голос. - Не из этого мира?
   - Да, - обессилено выдохнул он.
   - Твое настоящее имя? Как звали тебя там?
   - Дмитрий... - в горле у него булькало, глаза застилали слезы. Дмитрий Самойлов.
   - Кто перенес тебя сюда, в Оллар?
   - Я не знаю...
   - Не знаешь? - зловеще хмыкнули сзади, и Митька торопливо заговорил:
   - Нет, ну я правда не знаю, как его зовут. Он пожилой, лысый, в плаще был. Посмотрел мне в глаза, а дальше... а дальше я уже здесь.
   - Может, тебе еще освежить память? - поинтересовались из тьмы, и Митька перепугано взвыл:
   - Не надо! Пожалуйста, не надо! Я и правда больше ничего не знаю...
   Он задохнулся, полный липкого ужаса и вместе с тем стыда, презрения к себе - трусливому, голому, орущему... Даже когда его пороли - он и то не унижался мольбами. А тут... Но сопротивляться ведь было совершенно немыслимо, все равно что ломать об коленку здоровенное бревно. С такой болью не шутят и не спорят, это тебе не гибкий прутик... Тут душа уходит не то что в пятки, а куда-то еще ниже. Вообще уходит, и остается лишь вопящее тело - способное, правда, отвечать на заданные вопросы.
   - И нравится ли тебе здесь, в Олларе? - вновь прокатилось над сводами.
   - Нет! - откровенно выкрикнул Митька. - Не нравится!
   - Хочешь домой? - невидимо улыбнулся тот, что был сзади. - А кто предлагал тебе возвращение?
   - Никто! - быстро отозвался Митька. - Я думал, может быть, какого-нибудь мага попросить, только где ж мне мага-то найти?
   За спиной расхохотались - весело, заразительно. Уже не старческим показался этот смех - наоборот, молодым и задорным.
   - А почему же ты не попросил о помощи своего господина? отсмеявшись, спросили из тьмы. - Он же у тебя добрый, он о тебе заботился, лечил, от разбойников оберегал... Денег на тебя извел в сто раз больше, чем ты стоишь... Неужели ты не попробовал открыться ему?
   Митька судорожно всхлипнул. Вот и зашла речь о кассаре. Может, одного его слова достаточно, чтобы выручить Харта-ла-Гира... или наоборот, отправить в муравьиную яму. И как же отвечать?
   - Ничего я ему не открывался! - разжигая в себе злость, истошно заорал Митька. - Ни фига он не добрый, он меня каждый день порол! И прутьями, и плетью! Можете посмотреть, еще не все рубцы зажили! И сволочью обзывал, и падалью, и еще по-всякому. Хрена я буду его просить!
   - Ах, какой неблагодарный мальчик, - сокрушенно заметил невидимый допросчик. - И это в ответ на заботу... на участие... Да за такое надлежит тебя строжайше наказать! - он помолчал. - Ну как, будем наказывать? Или все-таки ответишь правду?
   Митька замер. Значит, снова опаляющая, сводящая с ума боль? Как же он ее вынесет? Но как же кассар? Да, пускай лупил, пускай ругал - зато и дрался за него, рубился на мечах, ловил голыми руками стрелы... Лечил, вытягивал из сетей смерти, любимую лошадь ради него прирезал... и сам готов был уйти в смерть, лишь бы добыть им с Хьясси немного воды... Такой не бросит... не вычеркнет из своей жизни, как некоторые... И что, теперь придется его выдать? И потом всю жизнь про это помнить? Но выбора-то нет... Легко геройствовать в своем воображении, глядя по видику всякие фильмы. А когда вот так, по правде, когда подвесят в темноте и станут жечь... на что тут остается надеяться? На кого? Может быть... "Единый, Ты меня сейчас слышишь? - беззвучно шепнул он. - Ну сделай хоть что-нибудь! Ну ладно, ну пускай даже мне будет больно, только дай силы промолчать! Я не хочу, не хочу становиться предателем, а боли я еще сильнее боюсь! Ну услышь меня, пожалуйста!"
   Он перевел дыхание, потом без всякого усилия заплакал - громко, навзрыд, захлебываясь слезами и соплями.
   - Какую еще правду?! Ничего я ему не говорил! Я никому ничего не говорил! Вы тут все дикие, вы ни фига не знаете, вам скажи - и начнете ругаться и бить, потому что все равно не поверите! Ну и не надо!
   - А вот поведай нам, мальчик, - вкрадчиво спросили сзади, - там, в твоем родном мире, обеспокоены твоим исчезновением?
   Митька сейчас же прекратил рыдать.
   - Конечно, - сумрачно подтвердил он. - Там, наверное, розыск объявлен, милиция... ну, то есть, стража, ищет по всей стране! И мама... дыхания ему не хватило.
   - Так-так... Очень любопытно. А скажи-ка ты нам, Дмитрий, - это прозвучало как "Дэо-митэру", - сколько бы твои родные заплатили за твое возвращение?
   - Заплатить? Чем? - удивился Митька. - Вам что, рубли нужны? Или баксы? У вас же тут только огримы...
   - Не все измеряется деньгами, мальчик, ибо не в них счастье... Иногда даже мелкая услуга стоит куда дороже серебра. Вот скажи, готовы ли твои близкие ради тебя пойти на все?
   - Ну да... наверное... - ошалело пробормотал он. Разговор принимал какой-то совсем уж фантастический оборот.
   - В таком случае, - кашлянули сзади, - могут возникнуть взаимные интересы. И мы об этом еще потолкуем. Но не сейчас... сейчас ты устал, ты очень устал, тебе надо отдохнуть...
   Митька был полностью согласен. Усталость и впрямь навалилась на него медвежьей тушей, заглушая и боль, и стыд, и робкую, как лучик света из-под двери, радость - все-таки не выдал кассара, не рассказал про замок Айн-Лиуси. Но сейчас все это оказалось неважным, все это закрутилось в голове и вылетело вон серым облачком, а теплая пустота приняла его в свои огромные - от неба до неба - волны, и понесла куда-то вниз, где всегда будет тихо... Он вздохнул, зажмурил глаза - и не стало ничего, даже тьмы.
   А волны все равно никуда не делись - даже когда сон отлетел, оставив после себя сухость в горле и звон в голове. По-прежнему мотало из стороны в сторону, вверх-вниз, и противно булькало в желудке. Булькало и тошнило, так тошнило, что не хотелось и есть. А ведь должно хотеться, последний раз он когда ел? На постоялом дворе не считается, там едва успел перехватить кусок - и послали на конюшню, а потом... Сколько с тех пор прошло времени? И что вообще с тех пор случилось? Муть заполняла голову, склизкая, пакостная муть, и лишь отдельные обрывки всплывали в ней... Громовой голос допросчика... и другой голос, негромкий, веселый... но оттого еще страшнее. И боль, зверская боль в ноге...
   Он попробовал сесть. Это удалось не с первой попытки, руки-то по-прежнему были связаны за спиной. Разлепил опухшие от слез глаза. Растерянно повертел головой.
   Тьма растаяла. Не то чтобы стало совсем светло - так, жиденький свет, сочившийся сверху, из широких щелей в потолке. Однако вполне достаточно, чтобы осмотреться.
   Грубые, необработанные доски стен. Охапка вонючей соломы на таком же дощатом полу. Какие-то бочки в дальнем углу. Вверху, там, где щели, просматривался прямоугольник закрытого люка. Чуть более светлый, чем потемневший потолок.
   И качало. Ощутимо качало, то мелко, то резко и неожиданно - так, что стукались друг о дружку зубы.
   А ведь это, наверное, на корабле, подумал Митька. Иначе и не объяснить качку. Но почему? Ведь только что он висел во тьме, и ничего не бултыхалось, и ему задавали вопросы... странные вопросы. И жгли ногу.
   Он рывком наклонился вперед, пытаясь в полутьме разглядеть пострадавшую ступню. Мало что удалось увидеть, он же не йог, чтобы пятку к лицу поднести. Просто что-то темное. И болело. Не так оглушительно и свирепо, как раньше, но вполне чувствительно. А вообще странно, жгли его раскаленным железом, но он так и не увидел багрового огнедышащего прута... или что там у них было? Все происходило в полнейшей тьме. Или не докрасна нагрели? Но болит ведь неслабо, небось, не только кожу, а и все мясо спалили.
   Встать оказалось труднее, чем он думал. Ноги разъезжались, а наступать на обожженную пятку было мучительно, вдобавок еще кружилась голова, и только чудом он не потерял равновесия. Сделал несколько неуверенных шажков, добрался до бочек, поглядел, пощупал. Ничего интересного там не оказалось. Бочки как бочки, заколоченные, тяжелые -на одну он навалился плечом, но та и не шелохнулась. Митька вернулся на солому, улегся, стараясь не слишком тревожить ногу. Да и руки болели. Пускай связали их стянули веревками и не до мяса, но была ведь дыба. Сколько он провисел там, во тьме? Вот и ноет каждая мышца, каждая растянутая жилка.
   Ну и что теперь? Одно ясно - раз его не убили, значит, он им еще зачем-то нужен. Интересно, кому? У кого он в плену? То, что похитители не случайные люди, и ежику понятно. Знают о том, что он с Земли, знают о кассаре... возможно, знают больше, чем он сам. Как это выразился один из невидимых? "Малыш Харт"? Знают о нападении разбойников, об отравленной стреле... Наверное, именно их рук и дело. Но кто же это? Единяне, которых так боялся кассар? Митька недоверчиво покрутил головой. Как-то не вязалось. Единяне - это брошенный в колодец пожилой проповедник, это маленький Хьясси и его казненные родители, это сожженные в городе упрямцы. Разве такие будут пытать? Да и зачем он им? А кто еще? Государева Тайная Палата? Но почему не сказали? Что-нибудь типа "Трепещи, раб, ты находишься в государевой Палате Наказаний и обвиняешься по делу о..." А почему они так заржали, когда он признался, что хотел найти мага? Может, это они как раз и есть? И тогда что - Тхаран? А нафига он Тхарану? С другой стороны, раз они знают про Землю... ну кто еще в этом мире может про такое знать? И что же, маги из Тхарана будут нести идиотскую чушь сколько, блин, за тебя на Земле заплатят? Будто чеченские бандиты, жаждущие выкупа. Как-то несерьезно для магов.
   От вопросов раскалывалась голова, и Митька понимал, что все равно ни до чего толкового не додумается. Надо терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет и что-нибудь разъяснится.
   Но терпеливо не получалось. Приливы тошноты мучили его ужасно, а когда отступала тошнота - накатывал голод. Да собираются ли они вообще его когда-нибудь кормить? Казалось, прошло уже несколько суток. Что, о нем все забыли?
   ...Оказалось, не совсем забыли. Натужно заскрипел вверху отодвигаемый люк, и что-то шлепнулось на пол. В промелькнувшем свете ничего не удалось разглядеть - мелькнула какая-то бородатая физия и пропала. Секунда - и крышка люка захлопнулась, внутри вновь воцарились сумерки.
   Митька с интересом подобрался к тому, что ему сбросили. Оказалось вареные овощи, лниу-грауту. Гадость, конечно, по большому счету. Вроде картошки, только без вкуса. Зато сытно. Еда для рабов и простонародья.
   Тошнота взбурлила в желудке, но тотчас же уступила место голоду. Встав на четвереньки и наклонившись, он принялся обгрызать большие, расползающиеся клубни. Не до приличных манер, есть хочется сильнее. Тем более, все равно никто не смотрит.
   Впрочем, вскоре оказалось, что как раз и смотрят. Из-за бочек смотрят весьма заинтересованно, поблескивают красными бусинками глаз. Митька резко дернулся и сел. Испуганная тень тотчас метнулась во тьму, судорожно заскреблась там, а после, немного обождав и осмелев, снова высунулась.
   Тьфу, пакость! Черная худая крыса. И не сказать чтобы огромная, если без хвоста, то от силы с Митькину ладонь. Наверное, голодная. Когда-то очень давно, ему, наверное, и пяти не было, мама принесла сказку на кассете "Волшебник изумрудного города". И там противным голосом колдунья Бастинда шипела на девочку Эли: "Я запру тебя в подвал, и огромные черные крысы оставят от тебя лишь кости!" Тогда он боялся и каждый раз, слушая кассету, затыкал уши, когда дело доходило до этого места.
   Сейчас страшно почему-то не было. Крыса отнюдь не казалась огромной, вела себя прилично, не хамила... Но что случится, когда он уснет? Может, хлынут темной стаей, вцепятся в горло, в уши, в нос? А чего же тогда раньше не кинулись, когда он без сознания валялся?
   И тем не менее нежданное соседство не радовало. Этак не уследишь - и очень скоро без жратвы останешься. Запустить бы в нее чем-нибудь, да руки связаны. И нечем запускать к тому же.
   Торопливо дожевав овощи, он уселся поудобнее и принялся ждать. Чего? Да хоть чего, лишь бы появилась наконец хоть какая-то определенность. Ничего же неясно. Ну, на корабле. И что дальше? Река? Море? Куда направляется корабль? А главное, чей это корабль, у кого он в плену? И что им от него надо? Стоп! Об этом он уже думал. Даже мысли тут вертятся по скучному заезженному кругу, и сколько так будет продолжаться? Сколько вообще прошло времени с тех пор, как его похитили? Сознание не помнит, и не помнит тело - что-то же такое с ним делали. Кассар, помнится, говорил, есть такие снадобья, что усыпляют человека на неделю, на месяц, а то и на год. Может, и его так же обработали? Может, тут вообще уже зима? Хотя холод не чувствовался, все та же липкая, надоевшая духота.
   Любопытная крыса меж тем подобралась ближе - видать, ее привлекал запах еды. Пускай и бывшей еды. Ошметки-то на полу остались.
   Митька затаился, притворяясь, будто его тут и вовсе нет. Подпустить поближе, и тогда...
   Все почти получилось. Он дождался - крыса подкралась к ошметкам, опустила узкую морду, повела остренькими ушками... И тут же он прыгнул, метя по черному тельцу здоровой ногой. И попал бы, непременно попал, на реакцию он никогда не жаловался. Только вот обожженная пятка плохо годилась в качестве опоры, и, машинально ругнувшись, он распластался на досках, в ноге запульсировала старая знакомая боль, а крыса, отскочив, остановилась в метре от его лица. Сейчас ее можно было рассмотреть получше.
   Длинное плотное тельце поддерживали неожиданно короткие лапки, красноватые глазки поблескивали с нехорошим интересом, а узкая мордочка ощерилась полной желтоватых зубов пастью. Широкие уши слегка заострялись кверху. От нее исходило тяжелое, одуряющее зловоние, словно тварь только что побывала в выгребной яме.
   Блин! Ну точь-в-точь та самая зверюга из подземного хода, с которой сражался кассар! Один к одному, только вот меньше раз в двадцать. Вот это прикол! Что же получается, здесь есть гигантские пещерные крысы, типа всяких там пещерных львов, пещерных медведей? Или... Или крыса и в тот раз была обычных размеров, а вот они сами, да и лошади...
   Все вдруг встало на свои места - точно заключительный поворот разноцветного кубика, совмещающий нужные грани. Да, именно так! Не случайно кассар тогда мазал их пахучим снадобьем. Это же была магия, самая настоящая магия! Они уменьшились во много раз и сумели выйти из города каким-то крошечным лазом, то ли это был высохший канализационный сток, то ли крысиные ходы. А огромная розовая змея на самом деле - всего лишь дождевой червяк, а страшные, выпирающие из стен когти - это чьи-то корни.
   Тогда что получается - Харт-ла-Гир и вправду маг? Настоящий? Значит, он все это время притворялся государевым чиновником, а сам в любой момент мог прошептать заклинание, вырвать волосок из бороды (ну ладно, из усов) - и отправить Митьку домой? Ну ни фига ж себе повороты! Тогда ясно, как он пожар в той деревне сделал, и как стрелы голыми руками ловил... Хотя стрелы, наверное, и без магии можно. Ниндзя там всякие умели же...
   А еще он постоянно твердил, что у него приказ, что он не имеет права, что он должен... и так далее, и тому подобное. Значит, он не просто маг, а на службе! И у кого же? У государя, от чьих стражников они почти два месяца удирали по степи? Не вяжется как-то. Или... Или у Тхарана? Выходит, Митька зачем-то нужен Тхарану? Ну кто же тогда гонялся за ними? И кто в конце концов сцапал его? Что не Тхаран, понятно. В тхаранских лапках Митька, получается, с самого начала был, с помоста на торговой площади, цапать-то нафиг? Значит, враги Тхарана? А с кем враждует Тхаран? С государевой властью вроде великая дружба, тут этот Тхаран вообще типа как партия в совке. А вот единяне... которых жестоко казнят, которых боятся и ненавидят. Блин, неужели и впрямь единяне? Как не хочется верить... Это словно дерьма обожраться...
   А наглая тварь все смотрит, буравит бусинками глазок. Выжидает?
   Митька крикнул на нее, и крыса немедленно удрала за бочки, хотя крик вышел хриплый, судорожный какой-то, прямо гвоздем по стеклу. Оно и ясно, горло пересохло, а воды, между прочим, не спустили. Только лниу-грауту.