Петров (Бирюк). Юг в огне

   - Я, - выступил тот из толпы. - Чего хотел?
   Урядник оценивающе окинул взглядом крепко сбитую высокую фигуру Подтелкова.
   - Поедем, Подтелков, с нами, к нашим казакам, - сказал он. - Там порешим миром, как быть.
   Подтелков задумался, не зная еще, как поступить.
   - Езжай, - шепнул Мрыхин. - Половину из этих казаков мы оставим у себя заложниками за тебя.
   Положение складывалось серьезное. Подтелков видел, что большинство казаков из его экспедиции склонно пойти на мирные переговоры с окружившими казаками и ни за что не согласится с оружием в руках пробиваться через их кольцо. Что он может сделать с двумя десятками преданных ему людей, решивших дорого продать свою жизнь? Все погибнут - и только. Может быть, действительно, можно какими-то дипломатическими хитростями обойтись по-мирному, без крови. Надо попробовать.
   - Ладно, - согласился он. - Поеду.
   Кто-то из прибывших казаков подвел Подтелкову лошадь. Подтелков вскочил в седло и в сопровождении красивого урядника и двух казаков поехал на переговоры за хутор.
   Все повеселели: дело клонилось как будто к благополучному разрешению.
   В полдень Подтелков в сопровождении большом толпы конных казаков, из которых большинство были старики, вернулся. Он ехал рядом со своим сослуживцем по гвардейской батарее в германскую войну подъесаулом Спиридоновым. О чем-то мирно разговаривая, они посмеивались. И, видя это, члены экспедиции облегченно вздыхали:
   - Ну, слава богу! Кажется, все по-хорошему обошлось.
   Хутор все больше заполнялся прибывающими казаками. Среди них было много знакомых, сослуживцев и даже родственников казаков из экспедиции. То и дело слышались веселые восклицания:
   - О, полчанин, так твою налево! Никак, ты?
   - Здорово, сват!
   - Христос воскресе, брат!
   - Воистину воскрес!
   Был пасхальный день, и прибывшие казаки, обнимаясь и целуясь с казаками из экспедиции, одаривали их крашеными яйцами. Кое-где хлопали ладонями по днищам бутылок, угощались водкой.
   Подтелков стоял у тачанки, на которой лежал Кривошлыков, и рассказывал обступившим его Лагутину, Мрыхину, Прохору, Востропятову и другим казакам из экспедиции о результатах переговоров.
   - Велят сдать оружие, - мрачно говорил он. - А то, мол, вы пугаете население. А опосля, как выйдем мы из пределов Донской области, обещают отдать нам оружие и мирно отпустить нас...
   - Брешут! - с негодованием выкрикнул Лагутин. - Побьют, сволочи!.. Заманивают...
   - А какой им резон нас обманывать? - возразил Мрыхин. - Ежели б они хотели нас побить, так давно б уже побили.
   - Ну, Подтелков, - крикнул высокий статный подъесаул Спиридонов, наблюдавший издали за разговором Подтелкова с его товарищами, - хватит вам совещаться.
   Он влез на телегу и крикнул:
   - Эй, казаки, которые из отряда Подтелкова! Становитесь вот сюда к забору... Быстренько, а то время не ждет... Сдавайте ваше оружие!.. Складывайте вот на ту телегу.
   - Как так - складывать? - раздались протестующие голоса. - Зачем?
   - Даю вам слово офицера, - закричал Спиридонов. - Никто вам вреда не сделает. Оружие мы соберем на время, а потом возвратим. А то население вас боится...
   Подтелков шепнул Прохору:
   - Влипли мы, Ермаков. Гибель всем нам. Чую, врет Спиридонов... Беги сейчас же к Щаденко или еще к кому-либо из советских командиров. Пусть выручают... Проберись, Проша, выручи...
   - Нет, - мотнул головой Прохор. - Не могу в беде оставить товарищей.
   - Глупец, - горестно усмехнулся Подтелков. - Так же хуже ты нас в беду ставишь... Может, выручил бы.
   - Беги, Прохор! - подтолкнул Прохора и Лагутин. - Беги вот сюда, через плетень... А потом огородами да садами...
   У Прохора мелькнула мысль, что и в самом деле он больше принесет пользы своим товарищам, если сумеет быстро пробраться к Щаденко и привести его сюда с отрядом.
   - Ладно, - прошептал он. - Побегу. Может, удастся пробраться.
   - Помоги бог! - прошептал Подтелков.
   Прохор отошел от Подтелкова и Лагутина к плетню, оглянулся. На него никто не обращал внимания. Ухватившись за колья, он перепрыгнул через плетень.
   - Куда? - дико заорал чей-то голос. - Вернись!
   Обежав дом, Прохор бросился, на гумно.
   - Стой, паскуда! - снова заорал сзади него хриплый голос. - Стрелять буду!
   Прохор оглянулся. На ходу гремя затворами винтовок, за ним бежали два бородатых казака. С разбегу перепрыгнув еще один плетень, Прохор бросился через гумно к небольшой речушке. Грохнул выстрел. Прохор почувствовал легкий ожог в плечо.
   "Никак, ранили! - ужаснулся он. - Все теперь пропало. Не спасу своих". С досады он чуть не заплакал. Но он нашел в себе силы добежать до реки. Она была неширокая и мелкая. Стоило перебрести ее, и там сейчас же начинались густые заросли застарелого камыша. В них можно укрыться хоть целому батальону.
   Он шагнул в воду, намереваясь броситься в брод, но, почувствовав вдруг головокружение, откинулся на спину; наган, выпав из его руки, булькнул в воду...
   XXIV
   Сколько Прохор был без сознания, он не знал, - может быть, секунду, а может быть - и час. Когда пришел в себя, то почувствовал сладкий запах донника. Прохор удивился этому запаху и шевельнулся. Под ним зашуршала солома. Он открыл глаза, но ничего не увидел. Стоял мрак. Хотел поднять руку, но не мог, снова зашуршала солома. И тогда он понял, что был ею завален. Кто завалил? Кто спас от тех разъяренных казаков, которые ранили его, гнались за ним?
   Размышляя об этом, столь чудесном своем спасении, Прохор вдруг услышал чей-то шепот. Он прислушался.
   - Всех их погнали на хутор Пономарев, - шептал кто-то.
   - А у нас в хуторе кто-нибудь остался? - спросил второй голос.
   - Никого не осталось... Все до единого поушли... В буераке одного зарубили. Пулеметчик навроде был ихний. Говорят, хотел убечь.
   - Пойди, Гаврик, до ворот, - уже громко послышался женский голос.
   Голос этот Прохор узнал. То была Зина.
   - Постой, Гаврик, у ворот, - сказала она, - погляди там. А я с казаком поговорю... Чуть чего - беги, скажи мне...
   - Ладно, - ответил мальчик и побежал.
   - Казак! - услышал голос Зины Прохор. - Вы слышите?
   - Слышу!
   Он хотел отшвырнуть солому и выглянуть из своего убежища, но девушка запретила.
   - Подождите. Я пойду узнаю, ушли ли беляки из нашего хутора. Тогда сама откину солому, а пока лежите... Вам очень больно?
   - Немного побаливает.
   - Я вам рану перевяжу. Лежите только смирно, не ворочайтесь.
   Девушка вернулась минут через двадцать с горячей водой и чистыми тряпками.
   - Ни одного беляка не осталось в хуторе, - сказала она, сбросив с него солому. - Все ушли и ваших всех угнали. В хутор Пономарев ушли... Председателя Совета нашего заарестовали, тоже увели... Давайте я обмою рану и перевяжу...
   Прохор с трудом приподнялся. Зина сняла с него гимнастерку и нижнюю рубашку, ловко обмыла и перевязала рану на спине, предварительно смазав ее йодом. Прохор удивился тому проворству и умению, с которым все это она делала.
   - Вы, Зина, как милосердная сестра, - сказал он. - Умеете раны перевязывать.
   - Я видела, как это все делают, - сказала она спокойно. - И сама помогала раны перевязывать. У нас долго жил на квартире фельдшер... Сейчас я принесу вам дерюгу и одеяльце, постелю, а вы лежите и без меня не подавайте признаков жизни... Ваши рубашки я постираю, а то они в крови...
   Прохор растроганно смотрел на девушку. Теперь, при дневном свете, он ее рассмотрел очень хорошо. Она была высока и стройна. Черные вьющиеся волосы ее, спадающие из-под белого платка на лоб завитушками, оттеняли розовое, не успевшее еще загореть лицо. Ей было не более двадцати лет. Большие, темные, отливающие синевой глаза, под тонкими красивыми бровями, придавали ее лицу особую прелесть. Просторная голубенькая кофточка свободно облегала ее молодую грудь.
   - Зина, - спросил прохор, а вы не боитесь со мной возиться?
   - А чего мне бояться?
   - Ну, а ежели увидят соседи да донесут белякам, что вы скрываете у себя красного, ухаживаете за ним?
   - Кроме смерти, ничего не будет, - улыбнулась она. - А я ее не боюсь... Да и кто увидит вас тут? Сюда ведь никто не приходит.
   - Кто меня притащил в солому, Зина? Как сквозь сон я помню: подбежал к реке, хотел брести... Но голова закружилась... Больше ничего не помню... Как я сюда попал - не знаю.
   - Да это мы вас с Гавриком притащили, - просто сказала она. - Когда вы бежали от казаков, вы, наверно, и не видели, как мы с Гавриком солому перетаскивали... Папаня велел нам приготовить, сарай будет крыть... Когда вы упали, а казаки побоялись через плетень лезть и побежали в обход к воротам, мы в это время с Гавриком перетащили вас сюда и закидали соломой. А когда казаки прибежали и спросили, где вы, мы указали в камыши, сказали, что туда, мол, скрылся... Они постреляли-постреляли по камышам - да так и ушли, - усмехнулась девушка.
   - Смелая вы какая, Зина! - восторженно вскрикнул Прохор. - Вовек вас не забуду за это.
   - А как же иначе? - пожала плечами она. - Ведь мой братик Ваня тоже служит в Красной гвардии. Может, и его какая-нибудь девчонка выручила из беды...
   - Спасибо вам, Зина, - снова сказал Прохор. - Теперь я вас попрошу помочь мне уйти из хутора...
   - Да вы что? - в изумлении всплеснула она руками. - Вы и двух шагов не пройдете. Лежите здесь пока, а потом, может, я вас в хату переведу... Когда поправитесь, тогда и пойдете... Помогу вам выбраться из хутора...
   - Нет, Зина, - сказал он, приподнимаясь, - я должен обязательно идти. Надо своих товарищей спасти... Ведь они меня послали, надеются на меня... Может, еще успею...
   Он схватил рубашку и начал было торопливо надевать, но сейчас же со стоном свалился.
   - Боже ты мой! - чуть не плача вскричал он. - Как я обессилел. Но как же быть?.. Ведь они ж погибнут...
   Девушка задумалась.
   - Скажите мне, что надо делать? - взглянула она на Прохора. - Может, я смогу...
   - Зина, - горячо, как в бреду, заговорил он, - спасите их!.. Только вы одна сможете это сделать... У вас есть лошадь?
   - Есть.
   - Садитесь верхом и скачите что есть мочи на разъезд Грачи... Там Щаденко со своим отрядом. Расскажите ему обо всем и попросите, чтоб он выручил нас...
   Девушка заколебалась.
   - Папаня заругает, - прошептала она. - Ах, да ладно! - решительно махнула она рукой. - Поеду!.. Разъезд Грачи я знаю где... Только вот как же вы тут?
   - Обо мне не беспокойтесь. Как-нибудь ныне день да ночь проведу, а завтра вы ведь вернетесь.
   - Я скажу Гаврику, чтоб он посматривал за вами...
   * * *
   Зина нашла отряд Щаденко в слободе Скосырской и сообщила ему о постигшей участи экспедиции Подтелкова. Щаденко сейчас же приказал отряду подготовиться к выступлению на выручку. Но в это время в слободу прибыли два участника экспедиции Подтелкова, которым удалось спастись. Они сообщили печальную весть. Десятого мая в хуторе Пономареве из выборных казаков станиц Каргинской, Боковской и Краснокутской был составлен военно-полевой суд, который и приговорил всех членов экспедиции к смертной казни.
   Одиннадцатого мая состоялась казнь. Восемьдесят девять человек было расстреляно, а Подтелков и Кривошлыков повешены.
   Когда об этом стало известно Прохору, он зарыдал.
   Часть вторая
   I
   После того как с экспедицией все было покончено, оставаться Прохору в Поляковке не имело смысла, да и слишком было опасно как для него самого, так и для его гостеприимных хозяев. Зина рассказывала, что в село ежедневно наезжали белые карательные отряды, секли плетьми на площади заподозренных в большевизме жителей, арестовывали, куда-то утоняли, мобилизовывали в свои ряды фронтовиков. Ходили упорные слухи о том, что не ныне-завтра по селу будут повальные облавы на дезертиров, так как молодежь, не желая идти в белые полки, где-то скрывалась.
   При таком положении Прохор оставаться дальше в селе не мог, и поэтому он решил ночью уйти.
   Чувствовал он себя не так уж плохо, мог некоторое время продвигаться без посторонней помощи, хотя из-за ранения много крови потерял. Кружилась голова.
   Когда Прохор заявил о своем намерении Зине, она встревожилась:
   - Куда же вы пойдете? Ведь белые везде тут позахватили власть... Поймают вас и расстреляют... Да и слабый вы еще, немного пройдете и упадете...
   - Нет, - упрямо настаивал он. - Уходить непременно надо. Как-нибудь пойду... Оставаться здесь ни на минуту нельзя. Повесят, да и вам через меня не сладко будет.
   - Но куда же вы все-таки пойдете?
   - Буду подаваться к железной дороге, - сказал Прохор. - Там наверняка еще красные... Иль вот к слободе Скосырской пойду, может, там до сих пор еще Щаденко со своим отрядом...
   - Щаденко в Скосырской уже нет. Он еще в тот раз, когда я к нему ездила, собирался оттуда уходить... Может, конечно, у разъезда Грачи красные еще и есть, но вы туда не дойдете... По дороге где-нибудь вас белые заарестуют. Живите покуда у нас, а поправитесь - уйдете... Уж как-нибудь постараюсь ухоронить вас...
   - Нет, Зина, - покачал головой Прохор. - И не уговаривайте, не могу остаться. Зачем мне подвергать вас опасности, тем более брат ваш в Красной гвардии. Найдут меня у вас - горе вам будет тяжкое из-за меня...
   Зина с грустью смотрела на него своими синими глазами и вздыхала. Она, конечно, была согласна с доводами Прохора. Оставаться в хуторе опасно, но и отпустить его, одного, беспомощного, слабого, было страшно. Все ее существо протестовало против этого. Ведь погибнет же он! Нет! Она не допустит его гибели. У Зины возникло смелое решение: если уж ему необходимо уходить из хутора, то и она пойдет с ним, будет ухаживать, оберегать его в пути.
   Она сказала ему о своем намерении.
   - Милая девушка! - растроганно сказал Прохор, пожимая ей руку. Спасибо большое. Вы и так для меня столько сделали доброго, что я и не знаю, как и чем буду расплачиваться за все это...
   - Тоже скажете, - смущенно потупилась она. - Никакой расплаты мне не нужно. Вы же знаете, что мой брат в Красной гвардии. Может, он, бедный, тоже в беду лихую попал... И ежели ему никто не поможет, разве ж это хорошо? Вот отведу вас к красным, сдам в лазарет, тогда моя душа будет покойна.
   - Нет, Зина, не могу на это согласиться. Я сам как-нибудь буду пробираться...
   - Нет уж, раз решила - так и будет. Ночью сегодня пойдем... А то, пожалуй, правда, белые вас могут у нас изловить... Пойду с отцом об этом поговорю.
   Прохор улыбчиво посмотрел ей вслед и покачал головой.
   Уже три дня Прохор жил в кухне. Зина сытно кормила его, перевязывала рану, снабжала табаком.
   Отец Зины, Антон Поликарпович Крутоярец, добродушный старик лет шестидесяти, был осведомлен о том, что дочь его прячет раненого большевика. Крутоярец сам не видел Прохора и не ходил к нему, но велел дочери перевести раненого в летнюю кухню, постелил там свежего сена, забил ставни, чтоб досужие соседки его не увидели. Старик боялся расправы белых, которые вдруг да узнают, что в их доме прячется красный казак из отряда Подтелкова. А поэтому, когда Зина сообщила ему, что казак намерен этой ночью уйти от них, он обрадовался.
   - Вот это правильно, - невольно вырвалось у него. - Я, конешное дело, не супротив того, чтоб он хоронился у нас, но, ты ж сама понимаешь, Зина, страх берет и за него и за себя, а вдруг да познают беляки про него? Что тогда будет? Пропадем тогда мы и он ни за грош. Я его левадами да огородами провожу за хутор, - сказал старик. - А там он сам пойдет...
   - Нет, батя, - промолвила Зина. - Он слабый... сам он не дойдет. Я его пойду провожать до разъезда Грачи, может, там красные еще...
   - Очумела, что ль, девка? - в изумлении развел руками отец. - Это что ж, хочешь, чтоб тебя беляки вместе с ним изловили? Додумалась тож. Нет уж, сиди дома.
   - Батя! - со слезами в голосе вскрикнула девушка. - Как вам не стыдно!.. Вы хотите избавиться от него. Лишь бы он дом ваш оставил, а там что с ним будет, вас не касается... А ежели нашего Ваню такое лихо постигло, а? Так что ж, по-вашему, он должен сгибать?.. Ведь, небось, люди-то добрые и ему помогают... Нет в вас, батя, сознательности...
   Старик растерялся.
   - Да ведь я ж, дочка, разе ж ему гибели хочу? Я хочу как лучше, чтоб и он упасся и мы б в ответе не были...
   - Говорю ж вам, что не дойдет он один, дюже слабый.
   Теребя бороду, старик задумался.
   - Ну, ладно, - решительно произнес он через некоторое время, что-то надумав. - Отвезу его сам ночью, а ты будь дома...
   - А может, я, батя, отвезу? - тихо проронила Зина.
   - Сиди, говорю, дома, - сурово отрезал старик. - Не девичье это дело... Скажи ему, чтоб был наготове.
   В полночь Антон Поликарпович подмазал дегтем оси у повозки, положил в нее свежего душистого сена.
   - Ну, иди зови его, - сказал он дочери, помогавшей ему собираться в дорогу.
   Зина пошла на кухню.
   - Вы не спите? - спросила она тихо.
   - Нет, - отозвался Прохор, приподнимаясь с сена. - Что, уже?
   - Да, уже. Пойдемте!
   - Зина, - сказал он взволнованно, нащупав во тьме ее руку. - Спасибо за все!.. Спасибо, родная!.. Никогда не забуду вас...
   - Забудете, - едва слышно, дрожащим голосом сказала она.
   - Что вы, Зина! - с укором произнес он. - Да разве можно?! Никогда!.. Никогда я вас не забуду!.. - и он крепко пожал ее загрубевшую от работы маленькую руку. - Прощайте, Зина!
   - Прощай! - с каким-то надрывом выкрикнула она, вырвав из его руки свою руку, и убежала. Ему послышались заглушенные рыдания.
   - Зина!
   Но ему никто не ответил.
   Во дворе вполголоса заговорили.
   Прохор вышел из кухни. Светила луна, разливая тусклый свет по двору. Старик-хозяин, которого Прохор до сих пор еще не видел, запрягал лошадь. Зина что-то укладывала в повозку.
   Прохор подошел к телеге и пристально посмотрел на девушку. Она ответила слабой, грустной улыбкой, в глазах ее стояли слезы. Он украдкой пожал ее руку и шепнул:
   - Жди меня.
   Она не ответила и вздохнула.
   - Ну, здорово, служивый, - подошел к Прохору Антон Поликарпович. Собрался?
   - Собрался, - ответил Прохор.
   - Сам-то залезешь на повозку?
   - Попробую.
   - Поможем.
   Старик с Зиной помогли Прохору взобраться на телегу. Зина старательно обложила его сеном. Он поймал ее горячую руку и приложился губами. Когда старик пошел открывать ворота, Прохор поцеловал ее в губы.
   - Ой, - простонала она, - зачем ты в мою душу влез?
   - Еще увидимся, дорогая, - прошептал он. - Жди меня.
   Ехали молча, тихо. А когда выехали за хутор, старик погнал сытую лошадку вскачь, словно боясь, что их нагонят.
   Без особых приключений Антон Поликарпович довез Прохора до разъезда Грачи, где, как правильно предполагал Прохор, находился красногвардейский отряд.
   Военный комендант усадил Прохора в проходящий поезд, и он поехал в Дурновскую. Его потянуло туда. Он знал, что там он сейчас нужен.
   II
   Явившись в станицу ночью, Прохор зашел к дяде Егору Андреевичу Волкову.
   - О, служивый! - удивился тот. - Какими судьбами?
   - Отслужился, дядя. На одной станции меня нечаянно ранил солдат, вот я и приехал к тебе немного отдохнуть, пока рана заживет.
   - Ты что ж, ай к своим не пойдешь?
   - Как же я пойду? Ведь поссорился я с отцом.
   - Мало ли чего не бывает в жизни, - сказал Егор Андреевич. Поругались и помиритесь. Свои ведь... Хотя, - неодобрительно покачал он головой, - отец-то твой человек гордый, сурьезный. Он с той поры и со мной не разговаривает. Право слово, гордец. А советскую-то власть терпеть не может... Так бы, кажись, придушил ее...
   Прохор устало усмехнулся.
   - Что ему советская власть поперек горла, что ли, стала?
   - Бог его знает, что он на нее взъелся. Так каждый день и рыпит, как неподмазанное колесо. Все ругает большевиков... Брата твоего, Захара, прямо заел...
   - Захара? - изумился Прохор. - Разве он дома?
   - Ай не слыхал?.. Пришел твой братень... Бежал из германского плена... Да только беда с ним... Будто умом немножко тронулся... Говорит, в плену-то истязали его германцы...
   - А как мать?.. сеструшка Надя?.. здоровы ли?
   - Слава богу, здоровы.
   - А о Викторе что слышно? Где он теперь?
   - Ничего не знаю, - развел руками Егор Андреевич. - Ростов ведь забрали немцы. Куда девался парень - господь его ведает. Ничего он не писал...
   - Первого мая он был в Ростове, - заметил Прохор. - Меня провожал... Ты о нем, дядя, не беспокойся, он оставлен в Ростове для работы в подполье... Ты, конечно, об этом никому не говори, а то себе горя наживешь...
   - Что ж, Проша, он, стало быть, тоже из этих... из революционеров, что ли, а?..
   - Из них, - кивнул Прохор. - Он большевик, только помалкивай, дядя...
   - Да разве ж мыслимое дело о том говорить, - согласился старик.
   - Дядя, значит, в нашей станице еще держится советская власть? спросил Прохор.
   - Эх! - отмахнулся Егор Андреевич. - Тож мне советская власть. Навроде как будто советская власть в станице, а белые везде ходят открыто... Но пока еще у нас-то тишина, а кругом что делается - и не приведи бог!.. По всему Сальскому округу сраженья идут между красными и белыми... Страх берет, как белые в нашу станицу придут. Ох, и беда лютая будет нам, иногородним! Ей-ей, беда! Повырежут всех... Я слыхал, будто в Платовской станице белые более полтысячи иногородних жителей шашками порубали... По другим станицам отряды из иногородних организовывались для самоохраны от беляков, а у нас некому этим делом заняться... Ты б, Проша, покалякал с солдатами насчет этого дела. Может, все б какую защиту организовали. Слух-то прошел, будто какой-то Буденный появился со своим отрядом, так он, говорят, белым жизни не дает... Беляки его боятся более сатаны...
   - Буденный, говоришь? - обрадовался Прохор. - Это ж мой знакомый... платовский... Так, значит, у нас, в станице, никакой охраны нет? раздумчиво спросил Прохор.
   - Какая там охрана! - безнадежно махнул рукой Егор Андреевич. - У правления человека два-три с винтовками для блезиру крутятся... Это милиция, что ли, у них...
   - А кто ж тут у вас начальство?
   - Народ болтает, что навроде председателем совета Максимка Свиридов...
   - Максимка?! - вскрикнул в изумлении Прохор. - Вот это так председатель!.. Какой его дьявол, проклятого контру, назначил или выбирал?..
   - Доподлинно не знаю, как он стал председателем, - сказал дядя. Будто фронтовики его на эту должность назначили...
   - Ну, вот это советская власть, - покачал головой Прохор. Максимка - председатель... Ведь он первейший в станице богач... Разве он будет за бедноту стоять?..
   - Ну, конешное дело, - подхватил Егор Андреевич. - Какая из Максимки может быть советская власть?.. Душегуб дьявольский... Он отца родного предать может. Слушок-то тут ходит, будто к нему ночушкой белые офицеры приезжают... Да и он к ним ездит, гуляют... Собирается, говорят, станицу передать белым... Разговор промеж народа ходит, как только власть, мол, переменится, так Максимка Свиридов ежели не станичным атаманом, так уж помощником атамана наверняка будет...
   - Атаманом? - усмехнулся Прохор. - Поглядим... Придется тут, видно, порядочки навести... Да вот, горе мое, рана еще не зажила...
   - Как же это тебя солдат-то ранил, а?
   - Нечаянно. Рана пустяковая... Говорить о ней особенно нечего...
   - Ну, ладно, племянник, успеем, поговорим еще, - засуетился старик. А зараз давай ужинать. Сам знаешь, гостя баснями не кормят. Мартыновна! позвал он старуху, жившую у него за хозяйку. - Собирай-ка на стол вечерять. Да постели служивому в горнице. С дороги устал, небось.
   Егор Андреевич разыскал где-то в затаенном месте припасную бутылку водки. Дядя с племянником выпили, плотно поужинали. А потом захмелевший Прохор, утонув в мягкой перине, заснул крепким молодым сном.
   Утром, когда Прохор проснулся, в горнице, тихо разговаривая, видимо, не решаясь его разбудить, сидели мать, Надя и брат Захар.
   - Мамуня, я разбужу его, - шептала Надя. - А то он так может долго проспать... Братушка! - чуть громче шепнула она, обращая свое розовое, смеющееся личико к кровати, на которой спал Прохор. - Братушка, вставай!
   - Молчи, негодниц"! - сердито шипела мать. - Молчи!.. Дядя-то Егор гутарил, что он раненый... Нехай соколик поспит... Обождем.
   Девушка беззвучно хохотала и, поддразнивая мать, снова выдыхала:
   - Бра-атушка-а, вста-авай!..
   И от присутствия родных, от милой своей юной сестры, от добродушной ворчливости матери на сердце Прохора вдруг потеплело, стало легко.
   - Мамуня! - вскрикнул он радостно, протягивая к ней руки, точно так же, как он кричал и протягивал их к ней в раннем детстве. - Мамунюшка родимая!..
   Старуха ахнула, выронила из рук какой-то узелок.
   - Сынушка ты мой! - кинулась она к Прохору и обняла его. - Чадушко ненаглядное!
   Прохор почувствовал на своей щеке материнские горячие слезинки.
   - Мама! Ну что ты? Зачем? Ведь не хоронишь же меня...
   - Да я ничего, - сконфуженно вытирая концами платка глаза, пробормотала Анна Андреевна. - Так это... от радости... Дядя-то твой Егор напутал нас, гутарит, что ты весь израненный...
   - Он тебе наговорит, этот дядя, - лаская мать, проговорил Прохор. Пустяки... Через пару дней заживет... Здравствуй, сестренка! расцеловался он с Надей. - Все хорошеешь, - потрепал он ее по щеке. Когда на свадьбе-то будем гулять?
   - Какая тут свадьба, братушка, - отмахнулась девушка. - Вишь война везде разгорается...
   - Здорово, брат, - подошел Захар, щеря в улыбку свое давно не бритое щетинистое скуластое лицо.
   - Здравствуй, Захарушка, - расцеловался Прохор и с братом, внимательно всматриваясь в него. Заметив это, Захар грустно улыбнулся:
   - Что, Проша, так вглядываешься в меня? Думаешь, в сам деле я дураком стал?.. Небось, дядя Егор тебе уже наговорил...
   Прохор покраснел. Целуясь с братом, он действительно вспомнил рассказ дяди о Захаре, а поэтому и пристально посмотрел на него.
   - Выдумаешь тоже, - смущенно пробормотал он.
   - Да чего мне выдумывать, - улыбаясь той же грустной улыбкой, тихо проговорил Захар. - Все же говорят, что у меня-де тут один винтик сломался, - постучал он по своему выпуклому лбу. - Не знаю, могет быть, и сломался... Но в голове-то что сломалось али нет - не знаю, а вот что касаемо, - похлопал он по своей широкой груди, - тут-то, то надлом большой произошел. Как же, Проша, - тихо, словно жалуясь, начал рассказывать Захар. - Всю ведь войну в окопах под шрапнелями да минами пролежал... Сколь разов в атаку ходил... Смерть не однова в глаза видывал... Страшно о том подумать, брат, - поник он головой. - Скольким своим товарищам я порыл могилу... А потом... потом тиранства какие я видывал и испытал в германском плену...