Петров (Бирюк). Юг в огне

   Вера расстелила на столе белую накрахмаленную скатерть.
   - Мариночка, помогай, - сказала она сестре, то и дело с улыбкой поглядывая на Виктора.
   Вскоре все сидели за столом, уставленным винами и закусками.
   - А у нас тут такие дела творятся, - говорил захмелевший Константин, - что и сам черт не разберется в них. Вчера было гарнизонное собрание (теперь эти собрания и митинги стали модными). Приехал комиссар Временного правительства кадет Зеелер... То ли еврей, то ли немец, черт его разберет... Начал он перед нами распинаться: "Объявляю, говорит, вам для сведения, что теперь нет нижних чинов. А есть, говорит, солдаты свободной России, такие же равноправные граждане, как и все"... Сволочь! Разлагал солдат и казаков. Выходит, значит, какой-нибудь сопливый Ванька-солдат...
   - Фу! - наморщила нос Вера. - Как ты выражаешься.
   - Прости, Верусик, к слову сказано... Какой-нибудь Ванек и почтенный, заслуженный генерал, командующий корпусом или армией - равноправны... Ха-ха!.. Комедия! Как это понимать - равноправие?.. Конечно, генерал-то всегда может опуститься до положения Ваньки-солдата, если сопьется или разжалуют, но вот Ванька-солдат никогда генералом не станет...
   - Но почему же, Костя, - тихо сказал Виктор. - Может и солдат стать генералом. У Наполеона многие солдаты стали знаменитыми генералами, даже маршалами. Мюрат, король неаполитанский, начальник молодой гвардии Наполеона, вначале тоже был солдатом. Да и в русской истории при Петре Первом такие случаи бывали. Даже из казачьей истории я знаю такие случаи Федор Денисов, простой малограмотный казак, при Потемкине и Суворове генералом стал...
   Константин мрачно посмотрел на Виктора.
   - Мальчишка ты! - сердито сказал он. - Ты бы еще из древней истории примеры привел. Спартак тоже полководцем рабов был. Сейчас, брат, эпоха другая. Чтоб быть генералом, надо много культуры иметь, военных знаний... Посмотрел бы я, какой из тебя или Прохора генерал был бы, - засмеялся Константин.
   - Константин! - строго посмотрела на него Вера. - Не переходи границ... Ты, кажется, лишнее выпил.
   - Ничего подобного, - горячо возразил Константин. - Я совершенно трезв. Мы ведь просто беседуем... Извини, если тебе кажется, что я погорячился. Гм... создали в воинских частях солдатские и казачьи комитеты... Хе-хе!.. Я - есаул, командир сотни, без комитета теперь ничего не могу сделать. Прежде чем что-нибудь предпринять, я должен прийти в сотенный комитет и сказать своему бывшему холую - денщику Митрофану: "Уважаемый член комитета, разрешите сделать то-то или то-то..." А Митрофан-болван почешет своей пятерней в волосатой голове и ответит: "Нельзя!.." Ха-ха-ха!.. - озлобленно рассмеялся Константин. - Дожили, черт побрал!.. Как, спрашивается, теперь будем с германцами воевать, а?.. Командующий армией, почтенный, мудрый генерал, сидит над картой, решает стратегическую задачу, от которой зависит, быть может, победа или поражение. А рядом сидят комитетчики, сопл... - запнулся Константин, опасливо глянув на жену, поправился: - мальчишки, глупости генералу говорят. Все это, конечно, было бы очень смешно, если б не было трагично. А что делается сейчас в городе?.. Создали Совдеп... Вы только вникните в это звучное слово... ха-ха-ха! Сов-деп! то есть Совет депутатов... А в него вошел разный сброд, которому при царском строе и на люди-то показаться было нельзя... Сволочи!..
   - Костя!
   - Извини, Верусик... Понимаешь, нервы, - сказал Константин и потянулся к бутылке с коньяком.
   - Не пей больше, - отодвинула от него бутылку Вера. - Ты пьян.
   - Верусик, я же пью в кругу своих, дома. - Он налил себе в стакан коньяку, выпил и продолжал: - Повылазили, как крысы, из темных углов и щелей разные прохвосты. "Долой, кричат, войну! Да здравствует мир!.." Кошмар! Дали бы мне волю, я бы всем им прикрутил хвосты. Как русский офицер, я не могу спокойно смотреть на эту вакханалию...
   За столом было тягостно. Константин всем надоел со своим брюзжанием, но никто не решался его прерывать, - не хотелось с ним спорить. Вера хмуро посматривала на мужа, но тоже молчала. Константин выпил еще и, пьяно покачиваясь, продолжал:
   - Другое дело Новочеркасск... там еще кое-какой порядок наведен. Там этим мерзавцам не дают разойтись... Хотя тоже, - вспомнив, безнадежно махнул он рукой, - войскового атамана, графа Граббе, прогнали. А ведь какой милейший человек был, я его видел близко... Теперь создали там Донской исполнительный комитет, а войсковым атаманом выбрали какого-то Волошина... А кто такой Волошин? Кто он?.. Никто не знает... Какой-то там войсковой старшина... Прощелыга!.. Дураки!.. Я вот что вам скажу, братья, пропадает наша многострадальная Россия. Гибнет!.. Так давайте спасать ее... Если ее не спасем, то давайте спасем свой родимый тихий Дон... Я за него жизнь свою отдам!.. Ей-богу, отдам! - И, зарыдав, совсем опьяневший Константин ткнулся лицом в стол.
   - Боже мой! - в ужасе простонала Вера. - Ты совсем опьянел, Костя. Вставай, пойдем спать. Слышишь, пойдем!
   - Пойдем, Верусик, спасать Дон, - поднял голову Константин. - Пойдем, дорогая. Я им, - поднял он кулак, - о-о!
   Вера увела его в спальню.
   - Вы учитесь в гимназии? - спросил Виктор у Марины.
   - Да. Я в этом году кончаю ее.
   - Вы из гимназистов никого не знали?
   - Кого именно?
   - Да были у меня приятели: Вася Колчанов, Миша Афиногенов. Не знаю, где они теперь. Особенно мы большие друзья были с Васей Колчановым.
   - И Васю, и Мишу я знала, - промолвила Марина. - Они бывали у нас на гимназических балах... Вася Колчанов сейчас офицер. Но в Ростове ли он, я не знаю...
   Вошла Вера.
   - Ну, теперь можно посидеть спокойнее, - сказала она. - А то все политика да политика... Ужасно не люблю политики. Все это очень скучно... Мариночка, сыграй что-нибудь.
   Девушка покорно встала и открыла пианино.
   - Что же сыграть? - вопросительно взглянула она на сестру.
   - Что-нибудь такое, знаешь, под настроение.
   Марина стала играть. Вера высоким, сочным голосом запела:
   Вот вспыхнуло утро,
   Румянятся воды.
   Над озером быстрая чайка летит...
   - Скучно жить, - вдруг обрывая пение, сказала она. - Ах, как скучно!.. Тоска гложет сердце. Влюбилась бы, да не в кого, - выразительно посмотрела она на Виктора.
   Он покраснел. Вера рассмеялась.
   - Давайте выпьем, друзья.
   За столом сидели долго. Вера много пила, пела, танцевала. Глаза ее поблескивали от удовольствия, щеки горели.
   - Вот я напилась так напилась, - хохотала она. - Совершенно пьяна. Ка-а-кой обе-ед нам пода-авали, - запела она. - Уж я пила-а, пила-а... Пи-ила-а... Пойду, господа, спать, голова кружится... Витенька, - подойдя к Виктору, шепнула она, - вы просто прелесть... Плохо только то, что вы за дамами не умеете ухаживать, - ударив его по руке, засмеялась она. - Но я вас научу.
   Виктор снова покраснел и посмотрел на Марину. Девушка сидела, опустив голову, вся пунцовая от смущения. Ей было стыдно за сестру.
   - Ну, хорошо, - сказала Вера, - я пошла. Марина, укладывай гостей. Виктору постели здесь, на диване, а Прохор пусть ложится в той комнате. Адье! - помахала она рукой и исчезла за дверью.
   После ее ухода Прохор сидел недолго.
   - Пойду и я спать, - сказал он, вставая. - Голова тоже кружится. Да и устал я в дороге.
   Марина вышла ему постелить. Скоро она вернулась.
   - Вы тоже, наверное, хотите спать? - спросила она у Виктора. - Я вам сейчас постелю.
   - Нет, мне еще не хочется спать, - проговорил он. - Посидите со мной немного, Марина.
   Вошла кухарка Марфа, пожилая женщина, стала убирать со стола посуду.
   Виктор и Марина долго сидели молча, наблюдая за проворными движениями Марфы. Когда она закончила уборку и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь, Марина прошептала:
   - Пожалуйста, не обижайтесь на Веру... Она всегда какая-то странная... А так она вообще хорошая, добрая...
   - За что же я на нее буду обижаться?
   - Да вот за ее поведение, - тихо сказала Марина. - Часто мне за нее бывает стыдно... Мне кажется, - запнулась девушка, - она недостаточно любит Костю... Может быть, потому, что он намного старше ее... И еще потому, что у них нет детей...
   - Сколько же лет Вере Сергеевне?
   - Двадцать четыре, а Константину Васильевичу - тридцать шесть.
   - Разница невелика, - сказал Виктор. - Муж всегда должен быть старше жены лет на восемь-десять.
   - Разве это правило?
   - Нет. Это мое мнение.
   Они помолчали.
   - А мне кажется, когда муж и жена ровесники, то это лучше, произнесла она. - Это как-то их уравнивает.
   - Могут быть, конечно, и ровесники, - улыбнулся Виктор. - Все зависит от любви супругов.
   Было уже поздно, но улица жила бурной жизнью. Слышался людской говор, взрывы молодого смеха. Громко процокали подковы промчавшейся по мостовой лошади. Взвизгнула гармоника. Пьяный голос разухабисто запел:
   Получил получку я,
   Веселись, душа моя!
   Веселись, душа и тело,
   Вся получка пролетела,
   Денег нету ни гроша,
   А кухарка - хороша!..
   - Вы опять пойдете на фронт? - спросила Марина.
   - А как же? Конечно.
   - Это страшно! Очень страшно... Сколько крови льется... Говорят вот, что революция совершилась без крови. Но разве она уже совершилась?.. Мне думается, что она только началась. У Константина Васильевича часто собираются офицеры, послушали б, какие они дикие вещи говорят. Ужас!.. Слишком уж много в людях противоречий. И разве легко эти противоречия примирить? Ой, как трудно! Возьмите нашу гимназию. Казалось бы, какие могут быть противоречия в этом маленьком мирке? Казалось бы, что понимают девчонки? Какие могут быть у них раздоры?.. Но Посмотрите, что делается: все они разбились по группкам. У дочек фабрикантов и купцов - свои интересы, своя обособленная каста, доступ в которую другим запрещен. У дочек офицеров и дворян - своя группа, у богатых крестьянок - своя. Ну и понятно, у девушек, отцы которых простые люди - рабочие и ремесленники, своя... И посмотрели б, как они друг друга ненавидят. Я уже не говорю о преподавателях...
   Марина помолчала, потом снова стала говорить:
   - До революции я никогда не слышала ни о каких партиях... Понятия не имела, что люди разделяются на политические группы. А теперь вот узнала. Оказывается, есть какие-то кадеты, эсеры, меньшевики, трудовики, октябристы, большевики и многие другие. Все добиваются своих целей, все кричат, что их программа самая лучшая... Как тошно на все это смотреть!.. Почему люди делятся на партии, почему они враждуют между собой? Разве нельзя всем мирно и покойно жить?.. Простите, пожалуйста, я еще глупая девчонка и говорю вам глупости. Только прошу вас, ради бога, - взглянула она на него своими чудесными глазами, - не смейтесь надо мной... Я никому не высказывала своих мыслей, только вам почему-то...
   - Зачем же, Марина, я над вами буду смеяться? - проговорил мягко Виктор. - Я ведь и сам еще плохо разбираюсь во всех этих событиях, а тем более в партиях... Все, что сейчас делается, мне смутно представляется. Раньше мне казалось: партия - это вся наша русская нация, вся страна, которую я очень люблю... Я стремился самоотверженно защищать свою родину. Это, конечно, я готов и сейчас снова сделать... И вот, когда я побыл около двух лет на позициях да послушал, что говорят солдаты - русские труженики, рабочие и крестьяне, то многое узнал и понял... Все несчастье нашего народа, Марина, было в проклятом царизме. И когда царя сбросили с престола, то я видел радость народную, я видел, как ликовал народ. И я вместе со всеми испытал эту радость...
   И, вспомнив о чем-то, он засмеялся:
   - По поводу моей радости меня даже чуть казаки не избили.
   - Как же это случилось? - улыбнулась Марина. - Расскажите.
   Он, смягчая обстоятельства, с юмором рассказал ей о том, что с ним произошло в станице в день его приезда из Петрограда.
   В глазах Марины отразилось беспокойство:
   - Но ведь они могли бы вас и убить?
   - Нет, - возразил он, - фронтовики б не допустили.
   Помолчав, она сказала:
   - Выходит, что вы - революционер. Человек, пострадавший за революцию.
   Они разговаривали еще часа два. Потом она встала.
   - Уже поздно. Я вам сейчас постелю.
   Постелив ему и пожелав спокойной ночи, она ушла.
   Виктор долго не мог заснуть. Улыбаясь, он думал о Марине. Девушка очень понравилась. В темноте ему мерещились ее милые грустные большие глаза. В ушах до сих пор звучал ее грудной тихий голосок.
   - Какая милая девушка! - прошептал он, засыпая.
   IV
   На берегу Дона в древнем, прославленном историческом городке Азове каменные, добротно поставленные рыбные заводы и склады принадлежали предприимчивому коммерсанту, прасолу Бакшину Сергею Никодимовичу.
   Низенький, лет шестидесяти, упитанный, с внушительным брюшком, подвижный и верткий, Сергей Никодимович по натуре своей был очень энергичным человеком. Вести свое дело он умел. Особенно хорошо процветало оно во время войны с Германией. Он заключил выгодную сделку с военным интендантством на поставку просоленной рыбы для армии, сражавшейся с турками.
   Жил Сергей Никодимович, на бога не роптал. Дом у него был полная чаша - всего вдосталь. Семья небольшая: жена, Варвара Ефимовна, под стать мужу, маленькая, суетливая, хлопотливая женщина, да две дочери - старшая Вера и младшая Марина. Отец и мать души в них не чаяли.
   Жизнь Бакшиных текла размеренно, тихо и покойно.
   С рассветом Сергей Никодимович уже был на ногах. Наскоро позавтракав, он торопливо отправлялся на предприятия, где ничто без его хозяйского глаза не могло обойтись. В шуме, гвалте, вечной суматохе он пропадал там допоздна...
   Иногда Варвара Ефимовна посылала за ним детей. Когда беленькие, чистенькие, хорошенькие девочки появлялись на промыслах, их оглушал трудовой шум...
   При виде нарядных хозяйских девочек все здесь, на промыслах, смолкало. Затихала грубая рыбацкая брань.
   Сергей Никодимович, преисполняясь гордостью за своих детей, польщенно умилялся, становился добрей к рабочим.
   Вера была старше Марины на семь лет и уже училась в местной женской гимназии, когда Марина только поступила в первый класс.
   Окончив гимназию, Вера почувствовала себя совсем взрослой. Ей стало тягостно жить в родительском доме, захотелось быть независимой, свободной. Она задумала вырваться из дома отца и поехать в какой-нибудь большой город, взглянуть на не виданный ею еще мир, посмотреть людей.
   Она была красивая девушка. Как только Вера окончила гимназию, ей посыпалось много предложений от женихов почтенных и богатых, но она отказывала всем. Ее не прельщала жизнь в маленьком провинциальном городке с мужем, вечно возящимся с рыбой, пропахшим рыбьим жиром.
   Нет! Она мечтала о другом. Ей грезилась шумная, широкая жизнь в роскоши, славе. Начитавшись бульварных романов о такой привлекательной, веселой жизни, она думала, что с ее красивой внешностью этого достичь не так трудно. Стоит ей только показаться в большом городе, как сейчас же появятся богатые поклонники. А тогда только выбирай какого-нибудь осла с обширными карманами...
   Но мечты - это одно, другое дело - действительность. Для того, чтобы получить от родителей разрешение на выезд из дому, нужен предлог... А какой?! Разве ж его найдешь так сразу. Мучительно ломала она голову над тем, чтобы придумать что-нибудь.
   Так, мечтая и томясь, Вера прожила дома еще три года... Убедившись, что мечтами да думами она делу не поможет, а между тем годы бегут (ей пошло уже за двадцать), она, наконец, решила действовать.
   Прослышав, что в Ростове существуют курсы стенографии, Вера надумала поступить на эти курсы.
   Сколько ни отговаривали ее родители от этой затеи, ничего не могли поделать. Она настояла на своем. Поехал Сергей Никодимович в Ростов и нанял дочери комнату.
   Занятия по стенографии Веру не увлекли. Все это ей быстро надоело. Зато жизнь в большом городе ее захватила. Столько здесь было шикарных женщин, красивых, элегантных мужчин!..
   Вера обратила на себя внимание. У нее появилось много знакомых, главным образом из среды молодого офицерства. Посещение ресторанов, кафешантанов и других увеселительных заведений стало для нее необходимостью.
   Однажды во время очередной пирушки в ресторане "Ампир" в компании офицеров и курсисток ее познакомили с Константином. Вначале этот смуглолицый, уже сравнительно пожилой офицер Вере не понравился, она даже не обратила на него внимания. Но зато Константин сразу же оценил эту красивую девушку и начал за ней ухаживать... После нескольких встреч Константин сделал Вере предложение. Она согласилась...
   Живя в Ростове с молодой женой, Константин целыми днями пропадал в сотне. Вера была предоставлена сама себе. Что она днями делала дома, Константину было неизвестно. Прислугу же и денщика он считал ниже своего достоинства расспрашивать о жене. По натуре своей Константин хотя и не был особенно ревнив, но все же стал подозревать ее в том, что она в его отсутствие не совсем-то уже томится от скуки.
   Под предлогом, чтобы его Вера не скучала, Константин упросил тестя перевести из Азовской гимназии в Ростовскую Марину. Марина к тому времени уже заканчивала гимназию, и ей было безразлично, где она ее закончит - в Азове или Ростове. Она согласилась поехать жить к Вере.
   У сестры и произошла ее встреча с Виктором...
   V
   Прохор слез на маленькой полуразрушенной станции вблизи фронта. Здесь где-то, недалеко от этой затерянной в лесах станции, стоял Атаманский полк.
   Лил мелкий едкий дождь. Кругом хмуро, неприветливо. На улицах станционного поселка стояли непролазные лужи. Угрюмые сосны глухо шумели.
   Прохор пошел искать военного коменданта, чтобы точнее справиться у него о местоположении полка.
   - Ермаков! - услышал он удивленный голос. - Никак, ты, а?
   Оглянувшись, Прохор увидел шедшего по платформе чубатого казака в брезентовом плаще. Прохор обрадовался. Это был вахмистр его сотни.
   - Здравствуй, Востропятов! Вот хорошо, что ты мне повстречался. А я было шел к коменданту узнать про полк.
   - Полк наш недалеко, - сказал вахмистр. - Сейчас поедем, подвезу тебя... С прибытьем! - подал руку вахмистр.
   - Спасибо! Что у вас тут нового? - спросил Прохор.
   - Да так особенного будто ничего нет, - ответил вахмистр. - Крюкина Ивана в разведке убили, а Чекунова Игната тяжело ранили. В госпиталь отправили.
   - Жалко Крюкина. Казак хороший был.
   - Да, казак неплохой был, - согласился вахмистр. - Чуть не забыл. Есть для тебя новость. Ты теперь наше начальство. Выбрали тебя членом полкового комитета.
   - Вот как! - удивился Прохор. - Как же это, заглазно-то?
   - А что ж тут такого. Все ведь тебя знают. Говорят, казак неплохой.
   - Как смотрят казаки на отречение царя? - спросил Прохор. - Как относятся к Временному правительству?
   - О царе не плачут, - усмехнулся Востропятов. - А что касаемо Временного правительства, то не особо ему радуются. Вроде опять те же капиталисты да буржуи к власти пришли. Нашему брату от этого не легче... А как у нас на Дону? Как приняли весть о царе? Небось, старики жалкуют? Слезы проливают?
   - Это ты правду сказал, - мрачно усмехнулся Прохор. - Жалкуют старики о царе. Чуть моего двоюродного брата не убили, когда он против царя стал говорить. А отец меня из дому выгнал за то, что за брата заступился да наганом старикам пригрозил...
   - Вот старые дураки, - покачал головой Востропятов. - С ума посошли. Когда война закончится да мы с фронта домой придем, они нам житья не дадут... Истинный господь, не дадут! Потому как придем мы совсем с другими мыслями и настроениями, чем у них. Ну ты, Ермаков, пойди-ка пока от дождя в вокзал, подожди меня... Я тут овес для сотни получаю. Как управлюсь, так поедем. Я тебе скажу...
   - Подожди! - остановил его Прохор. - Как мой конь? Жив-здоров?
   - А что ему подеется? Стоит, ждет хозяина. Гладкий, черт, стал. Раскормили его. Я иной раз его проезжаю.
   - Спасибо!
   В небольшой комнате для пассажиров, куда вошел Прохор от дождя, было полно солдат с вещевыми мешками за спинами, с подвешенными к поясам котелками и кружками. Кто сидел на скамьях или прямо на грязном полу, кто спал на полу, положив под голову вещевой мешок. Но большинство, разбившись на группы, вели оживленные беседы. Как и всюду, где только пришлось проезжать Прохору по необъятной своей стране, здесь также он увидел красные бантики на грязных солдатских шинелях.
   Несмотря на предостерегающие таблички, развешенные на стенах, "Курить строго воспрещается", - от облаков зеленого махорочного дыма трудно было рассмотреть потолок.
   Положив мешок в угол, Прохор прислонился к стене, стал прислушиваться, о чем толкуют солдаты. И везде разговор шел об одном и том же: о революции, о Временном правительстве, о войне, мире, земле. Кое-кто вслух читал газеты.
   - А что нам правительство? - возбужденно жестикулировал взъерошенный, обросший рыжей щетиной солдат. - Да пущай в этом правительстве сидят хочь Мишка ер да Гришка вор, - все едино, абы мне, мужику-хлеборобу, землицы б вдоволь дали да войны б проклятой не было...
   - Ох, как же тебе мало надо, земляк! - насмешливо проговорил молодой, худощавый, с глубоко впавшими глазами ефрейтор, с рукой на перевязи.
   - Чего-о? - настороженно взглянул на него взъерошенный солдат.
   - Не жадный, говорю, ты, - усмехнулся ефрейтор. - Земли б тебе вдоволь да войны б никогда не было. Вот и все. А кто управлять нами и государством будет, а?.. Что молчишь? Это тебе безразлично? Говоришь, пусть в правительстве сидят Мишка ер да Гришка вор? Эх ты, сиволапый! - с пренебрежением сказал ефрейтор. - Темнота беспросветная.
   - Ну-ну, полегче! - взъерепенился солдат.
   - А что - полегче? - вскипятился ефрейтор. - Если мы так будем рассуждать, как ты, так нас всех в бараний рог зажмут и пикнуть не дадут... "Мишка ер да Гришка вор"... - укоризненно покачал головой ефрейтор. - Ишь ты!.. Вот они сейчас засели в правительстве-то, такие буржуи да капиталисты, как Родзянко да Милюков с Гучковым, так они тебе вот такую дадут землицу, - поднес он к носу взъерошенного солдата кукиш. На-ка вот выкуси! Вкусный, на постном масле.
   Окружавшие их солдаты захохотали. Взъерошенный солдат, заморгав, попятился от кукиша.
   - Это, братишка, тебе землица, - сказал ефрейтор.
   Взъерошенный солдат сконфуженно, под общий смех отошел в сторону.
   Вошел вахмистр Востропятов.
   - Ну, поехали, Ермаков. Все оформил. Казаки тут получат овес и привезут. - Он оглянул Прохора. - У тебя плаща-то нету? Намокнешь, брат, в шинелишке. Придется тебе в брезент укутывать. Есть у нас там, на тачанке...
   У подъезда вокзала стояла тачанка, запряженная парой понурых вымокших лошадей. В передке, укрывшись плащом, сидел казак-возница. При приближении Прохора он крикнул ему:
   - Здравья желаю, господин урядник! С приездом вас с родного тихого Дона!
   Прохор узнал казака. Он служил в обозе ездовым.
   - Здравствуй, Шурыгин!
   - Ну, как у нас там, на Дону? - поинтересовался Шурыгин. - Небось, скоро готовятся сеять?
   - Там рано весна началась. Думаю, что кое-где повыехали в поле.
   - Эх, паханул бы теперь, - со вздохом сказал Шурыгин.
   Прохор с вахмистром устроились на сене в задке тачанки. Востропятов заботливо укрыл Прохора брезентом.
   - Так-то лучше будет, - сказал он. - Ну, трогай, Шурыгин!
   Шурыгин стегнул кнутом лошадей. Они легко рванули тачанку, затрусили мелкой рысцой по залитому жидкой грязью шоссе, обгоняя намокшие возы, накрытые брезентом, санитарные фургоны, зеленые двуколки, направлявшиеся к позициям.
   Навстречу бежали черные борозды вспаханной земли, изрытой воронками. По обочинам шоссе бесконечными лентами плыли кюветы, наполненные талым снегом и водой. Иногда на глаза попадались полуобглоданные бродячими собаками смердящие конские трупы, поломанные телеги.
   Изредка по направлению к позиции шли небольшие группы пехотинцев с подоткнутыми за пояса полами захлюстанных шинелей.
   - Посторонись! - кричал Шурыгин.
   Солдаты хмуро оборачивались, сходили с шоссе, пропуская тачанку.
   - Зазябли, земляки? - скаля зубы в усмешке, спрашивал у них Шурыгин.
   Солдаты отмалчивались, продолжая шагать вслед за тачанкой.
   - Подвез бы хоть, - крикнул кто-то из них.
   - Да разве вас всех увезешь? - прокричал в ответ Шурыгин.
   Вправо от дороги из груды обожженного кирпича и гловешек сиротливо торчали закопченные печные трубы. По пепелищу бродили одичавшие собаки.
   "Наверно, тут стояла веселая деревушка, - с грустью думал Прохор. - А вот война разрушила ее, жителей разогнала бродить по свету".
   Гнали группу пленных австрийцев в серо-голубых шинелях. Австрийцы, зябко съежившись, втянув шеи в поднятые воротники, шли медленно, не поднимая глаз. Впереди шагал длинный офицер в кепи с землистым печальным лицом.
   - Эй, австрияки! - не утерпев, крикнул им неугомонный Шурыгин. Отвоевались, а?.. Войне капут?
   - Война капут! - отозвалось два-три голоса из рядов пленных. - Плэн карош!..
   - Ишь, черти, - обернувшись, засмеялся Шурыгин. - Теперь им и плен хорош стал. А вот четвертый год воюют, проклятые, а не думали об этом.
   - Я тебе, Ермаков, завидую, что побывал дома, - вздохнул Востропятов. - Я так и полетел бы туда. Заскучал по детишкам. У меня ведь их трое... Второй год уже не был дома.
   - Что ж не попросишься в отпуск?
   - Просился у командира сотни, - уныло сказал вахмистр. - Он и отказывать не отказывает - и пускать не пускает... Говорит, подожди немножко... А чего ждать, черти его знают. - Помолчав, он попросил Прохора: - Ты, Ермаков, вроде теперь наше избранное начальство. Может, намекнул бы командиру сотни насчет меня, а?..
   - Ладно, - пообещал тот.
   - Знаешь, как меня выручил бы, - обрадованный этой возможностью проговорил вахмистр. - Магарыч бы хороший поставил.