Петров (Бирюк). Юг в огне

   - Давай, Ваня! - снова беспокойно вскричал поручик. - Гони скорее, родной!
   - Сейчас, - отозвался тот. - Что-то мотор барахлит.
   - Что вы наделали? - донесся до поручика визгливый голос толстого офицера. - Стой! - заорал он, выхватывая из кобуры револьвер и бросаясь к автомобилю. - Стой! Стрелять буду!..
   - Да гони ж ты, Иван! - в отчаянии крикнул поручик, вынимая наган из кобуры.
   Мотор, наконец, затарахтел. Шофер вскочил в кабину, сел за руль. Автомобиль качнулся и тронулся с места.
   Толстый офицер, видимо начальник тюрьмы, есаул и надзиратели с перепуганными лицами, на ходу стреляя из револьверов, некоторое время бежали вслед за машиной, вопя:
   - Стой!.. Стой!..
   Поручик высунулся из кабины и озорно, по-мальчишески, помахал им рукой.
   - Всего хорошего, господа! До скорого свидания на том свете!..
   Когда от тюрьмы отъехали верст на двадцать, поручик велел шоферу остановить машину. Выскочив из кабины, он заявил:
   - Ну, теперь, друзья, вылезайте из машины и быстрее расходитесь.
   Семаков соскочил с машины и бросился в объятья офицера.
   - Витя! Дьяволина ты этакий... - и слезы хлынули у него из глаз.
   - Иван Гаврилович! - изумился Виктор. - Да ты что же это?
   - Прости за слабость, - вытирая рукавом глаза, сказал Семаков. Видно, стар стал, что ли... Давай, крестник, еще раз поцелую... Как это ты все устроил?
   - О! - сказал Виктор. - Все это устроил подпольный комитет. Я только с товарищами выполнял его волю. Помог нам очень и вот этот мой товарищ по гимназии, - указал он на Колчанова.
   Все освобожденные из тюрьмы торопливо жали Виктору руки, благодарили его.
   ...Раскидывая грязь по сторонам, машина помчалась по шоссе и вскоре скрылась из виду.
   Семаков посмотрел на быстро уходившего к Аксайской станице Колчанова, сказал:
   - Ну, товарищи, расходись по одному, по двое в разные стороны...
   Семаков с Виктором решили идти в Аксай и там, дождавшись поезда, ехать в Ростов.
   XVII
   В декабре в Новочеркасск прибыла англо-французская союзная делегация в составе: от англичан - генерала Пуля, полковника Киса, майора Эдварса и капитана Олкока и от французов - капитанов Бертело, Фукэ и лейтенанта Эрлиша.
   После бала, прошедшего с большой помпезностью в атаманском дворце, где многие гости перепились до бесчувствия, союзников на следующий день повезли осматривать столицу Дона.
   В числе других казачьих офицеров Константину, как знающему английский язык, пришлось сопровождать гостей в их поездке по городу. Он сидел в фаэтоне с флегматичными и равнодушными ко всему англичанами майором Эдварсом и капитаном Олкоком.
   Майор Эдварс - выбритый, высокий и тощий, с сильно развитой челюстью - иногда вглядывался серыми, холодными, скучающими глазами в какой-нибудь заинтересовавший его предмет и, посасывая трубку, указывал сухим длинным пальцем:
   - Это что? Кому монумент?
   - Памятник атаману Платову, - отвечал Константин. - Работы скульптора Антокольского. Платов - герой Отечественной войны 1812 года. Побывал у вас в Лондоне в 1814 году.
   - Олл райт! - удовлетворенно кивал головой Эдварс. - А это кто?
   - Атаманцы, - пояснял Константин. - Казачьи гвардейцы.
   - Угу.
   Когда проезжали Соборную площадь, иностранцев поразил мощный вид чугунного Ермака, одиноко стоявшего на гранитном пьедестале. Выскочив из автомобилей и саней, иностранные офицеры пошли осматривать памятник. Казалось, что Ермак глядел на них хмуро и мрачно, как на незваных пришельцев.
   Гостей повезли в музей донского казачества, затем в офицерскую школу и кадетский корпус, а оттуда прямо на вокзал.
   Здесь уже поджидал союзников специальный атаманский поезд, который должен был повезти их на восточный, царицынский фронт. Многие иностранные офицеры не хотели ехать. Но атаман Краснов убедительно просил их сделать ему одолжение. Краснову нужно было показать союзной миссии, в каких трудных условиях сражаются казаки на фронте. Этим он хотел вызвать у них больше сочувствия и щедрости. Сам атаман со своей свитой и сопровождал иностранцев на фронт. Как адъютант атамана Константин также был в числе свиты.
   Когда наутро за завтраком встретились все, Константин среди иностранных офицеров увидел Брюса Брэйнарда. Зачем ехал этот делец на фронт, было непонятно. Расспрашивать же его об этом Константину был неудобно.
   После завтрака Константин ушел к себе в вагон и стал смотреть в окно. На заснеженных полях то там, то сям лежали полуобглоданные бродячими собаками трупы лошадей и верблюдов - следы недавних боев. Местами были видны черные провалы окопов, оборванные проволочные заграждения. Мимо окон бежали разбитые снарядами красные кирпичные железнодорожные будки и казармы для рабочих. Почти повсюду мосты были взорваны.
   Замедляя ход, поезд осторожно, словно крадучись, переполз по временно поставленному мосту через какую-то реку. Все вокруг, в разных направлениях, изборождено глубокими морщинами окопов. Совсем недавно, всего несколько дней назад, здесь кипели ожесточенные сражения.
   Показалась станция Чир.
   - Господа, - пригласил Краснов англичан и французов, - прошу вас на минутку выйти на платформу. Народ вышел вас встречать.
   Константин также вслед за всеми вышел из вагона.
   Посреди платформы выстроился почетный караул: на правом фланге седобородые старики, на левом - молодые, фронтовые казаки. Перед караулом, вытянувшись, топорща усы, стоял генерал Мамонтов, за ним - генерал Толкушкин.
   - Здравствуйте, родные мои! - поздоровался со стариками Краснов.
   - Здравия же... ваше высокопревосходительство! - выкатывая глаза на атамана, рявкнули старики.
   Атаман произнес речь.
   - ...Пусть ваши сыновья, - закончил он, - завершают священное дело спасения славы казачьей, начатой вами.
   Под крики "ура" атаман перешел к шеренге молодых казаков.
   Высокий костлявый старик, генерал Пуль, посасывая потухшую трубку, стоял со своими офицерами у вагона, дожидаясь, когда атаман представит его казакам.
   - Прошу, генерал, - любезно улыбаясь, обратился к нему по-английски Краснов, - принять почетный караул.
   Пуль медленно стал обходить шеренгу казаков, вглядываясь в каждого, временами останавливаясь, рассматривая у казаков одежду, оружие, иногда поднимая полы шинелей, ощупывая пальцами добротность сукна. Подойдя к какому-то горбоносому, бородатому казаку, стоявшему в строю, Пуль ткнул ему кулаком в живот. Казак охнул и выронил из рук шашку. Иностранные офицеры засмеялись шутке генерала.
   - Нельзя так солдату живот выпячивать, - строго поджав губы, сказал Пуль побагровевшему от стыда казаку. Краснов с нарочитой любезной улыбкой перевел ему фразу, брошенную английским генералом. И когда тот отошел, гневно посмотрев на казака, прошипел:
   - Подвел, подлец!
   Константин подошел ближе, взглянул на сконфуженного старика и побагровел от стыда: он узнал своего отца. Избегая его смущенного, страдальческого взгляда, он прошел мимо.
   К генералу Пулю с поклонами подошли станичные атаманы ближайших станиц. С краткой речью выступил атаман Нижне-Чирской станицы, тучный, сивобородый подъесаул.
   От имени генерала Пуля и всей союзной миссии ответную речь держал на русском языке еще совсем молоденький румяный французский лейтенант Эрлиш.
   - Добрый казак, - нервно повизгивал он тенорком, отчаянно жестикулируя. - Слюшай меня, слюшай, пожалюста! Скоро сюда, Дон, придет много союзников. О, очень много! Придет франс пушка, придет инглиш танка, много танка... Все пойдет Москва... Москва спасать нужно. Ой, как нужно Москва. Ура-а!.. Кричи много ура-а!
   Краснов, несколько смущенный бессвязной и мало вразумительной речью французского союзника, взмахивал руками, дирижируя, и по его указке до хрипоты кричали "ура!".
   Кряжистый, с длинным красным носом, генерал Толкушкин, успевший по случаю приезда союзной миссии проглотить лишних стакана два водки, покачиваясь из стороны в сторону, хрипло пробасил:
   - Эх, братцы вы мои! Дали б мне наши союзники два танка, я б с ними да с одним лишь казачьим разъездом через неделю вошел бы в Москву. Ей-богу, не вру! Господин Пуль, разрешите...
   Оттолкнув стоявшего на пути Мамонтова, Толкушкин, пошатываясь, подошел к Пулю, помахивая красиво отделанной плеткой.
   - Господин генерал!
   Краснов, с опаской доглядывая на пьяного Толкушкина, сказал по-английски Пулю:
   - Этот генерал хочет с вами говорить.
   - Слушаю вас, - сказал Пуль, останавливаясь и смотря на Толкушкина.
   Толкушкин взмахнул нагайкой. Краснов похолодел - ударит. Но нет, тот не ударил.
   - Генерал, - сказал Толкушкин, пьяно всхлипывая. - Все казачество радо вашему приезду... И я рад... Потому как вы ведь наши союзники... А раз союзники, то и пойдем вместе бить нашего общего врага - большевиков... Будем бить их в хвост и в гриву, не давать с...
   Краснов смутился и не перевел последней фразы. Заметив улыбки на лицах белогвардейских офицеров, Пуль потребовал от Краснова, чтобы тот дословно перевел сказанное Толкушкиным.
   - Это непристойность, сэр, - сказал Краснов.
   - Ничего, скажите, - настаивал Пуль.
   Краснов перевел. Пуль громко расхохотался.
   - Остро сказано.
   - Возьмите, генерал, эту плеть на память от донских казаков, - вдруг предложил Толкушкин нагайку Пулю. - Она вам пригодится... Этой нагайкой вы крепко будете хлестать нашего врага.
   - Оригинальный подарок, - улыбаясь, сказал Пуль, рассматривая красиво отделанную нагайку. - Я рад принять этот подарок от донского казачества. Подарок мне этот, действительно, пригодится.
   ...Расстроенный происшествием с отцом, Константин, хмурясь, стоял у вагона, дожидаясь, когда члены миссии пойдут в него. Здесь-то его и разыскал Василий Петрович.
   - Сынок, - сокрушенно сказал он.
   Константин вздрогнул и воровато огляделся вокруг: не наблюдает ли кто. Убедившись в том, что на них никто не обращает внимания, он недовольно спросил:
   - Ну что тебе надо, отец?
   Старик ошарашенно посмотрел на него.
   - Да ты сын мне али кто?
   - Сын, - мрачно промолвил Константин. - Но ты сегодня в такую глупую историю влип, что мне просто стыдно с тобой разговаривать...
   - С отцом стыдно?!
   - Да, - сердито выкрикнул Константин. - Именно с тобой, с отцом. Какой тебя черт заставил в этот дурацкий почетный караул становиться?.. А если уж стал, то надо бы не выпячивать брюхо, как беременная баба. И вообще-то, зачем ты сюда попал? Почему ты бросил дом, мать, семью?.. Ведь не могли же тебя мобилизовать, старика.
   - Сам пошел, добровольно, - угрюмо буркнул Василий Петрович.
   - Сам, - озлобленно усмехнулся Константин. - Глупость сделал. В твоих ли летах это делать?
   - Хотел помочь...
   - Помощник мне тоже. Что ты сегодня натворил? Ты ж меня осрамил. Хорошо еще, что никто здесь не знает, что ты мой отец, а то прямо-таки хоть убегай отсюда. Иди, я с тобой больше не могу говорить. Вот, кажется, на нас обращают внимание. Иди!
   Василий Петрович ошеломленно смотрел на сына.
   - Так ты, стало быть, своего отца стыдишься, а? - наливаясь гневом, спросил он у Константина. - Гонишь отца?
   - Не кричи! - сморщившись, - зашипел Константин. - Услышать могут.
   - Ах ты, сукин сын! - вдруг громко завопил Василий Петрович. - Нехай все слышат, какой ты мерзавец. Отца застыдился... Будь ты проклят, сатана!.. Ишь ты, в полковники его вывел, а он теперь с отцом не желает разговаривать, стыдно, вишь, ему.
   Константин, как обожженный, рванулся к вагону, ухватился за поручни, вспрыгнул на площадку и скрылся за дверью.
   - Ишь ты, - продолжал бушевать старик. - Полковником стал, ваше высокоблагородие. Значит, теперь и родителей не надо признавать. Пожалуюсь самому атаману Краснову.
   Вокруг него собиралась толпа любопытных.
   - Я те дам, проклятый полковник! - грозился в окно вагона Василий Петрович. - Отца постыдился...
   - В чем дело, казак? - подходя к старику, строго спросил Мамонтов. Что ругаешься?
   - Да как же, ваше превосходительство, - стал жаловаться ему Василий Петрович, - он хоть и полковник, а ведь сын мне родной...
   И он рассказал Мамонтову о своей обиде на сына.
   Выглянув украдкой в окно, Константин увидел, что Мамонтов за что-то распекал отца.
   "Пусть, - махнул он рукой. - Его стоит пробрать".
   Проходя мимо Константина, Краснов спросил у него:
   - Полковник, что это там бушевал казак?
   - Пьяный, господин генерал.
   - А-а, - понимающе протянул Краснов. - Тогда понятно. Он, кажется, вас оскорблял?.. Почему вы его не посадили под арест?
   - Бог с ним, ваше превосходительство, - великодушно проговорил Константин. - Наш станичный он, сосед, неудобно будто это сделать.
   - А-а, сосед? Ну, тогда не стоит.
   XVIII
   ...В то время подпольный большевистский комитет возглавлял Журычев. Это был сравнительно молодой человек, небольшого роста, сухощавый. Он вел огромную революционную работу в тылу врага, помогал объединять вокруг подпольного комитета всех коммунистов не только Ростова, но и Таганрога, Александровск-Грушевского, Новочеркасска, Сулина, Азова и многих казачьих станиц Дона. Под руководством Журычева подпольный комитет развернул работу среди рабочих промышленных предприятий городов, среди казаков и крестьян станиц и слобод. Смелую агитационно-пропагандистскую работу вели большевики в воинских частях белой армии, для чего подпольщики под видом добровольцев вступали в ряды белогвардейцев, как это и было с Виктором и Афанасьевым.
   Сам Журычев, подвергаясь риску быть пойманным и расстрелянным, дважды переходил линию фронта для налаживания связи с Зарубежным Донским бюро РКП(б), которое руководило всей подпольной работой на территории Донской области, занятой белыми.
   В Донбюро Журычев получал партийные директивы, политическую литературу, воззвания к населению. Во второй его приход ему дали даже десяток опытных подпольных работников из числа донских казаков для работы в казачьих станицах и частях.
   Напряженно работала подпольная типография, в которой печатали прокламации, листовки, воззвания. Весь этот материал распространялся не только среди населения территории, занятой белыми, но даже и на фронте. Иногда подпольный комитет выпускал прокламации на английском и французском языках, и они попадали в руки иностранных солдат, наводнивших Кубань и Дон.
   Вся эта работа подпольщиков давала заметные результаты. Под влиянием устной и печатной агитации и пропаганды большевиков рабочие и многие казаки отказывались идти в белую армию, тысячами дезертировали, создавали партизанские "зеленые" отряды и дрались против белогвардейцев...
   ...Однажды Семаков пришел к Виктору поздно вечером. Был он страшно бледен, чем-то сильно взволнован. Не поздоровавшись с ним, тяжело опустился на диван.
   - В чем дело, Иван Гаврилович? - встревоженно спросил юноша, чувствуя, что с его другом что-то произошло.
   - Беда, Виктор! - хрипло прошептал Семаков. - Большая беда... Полный провал... полиция открыла нашу типографию. Много товарищей арестовано... Арестован и Журычев...
   - Что ты говоришь! - всплеснул руками Виктор. - Журычев арестован?.. Что же делать теперь?.. Надо попытаться освободить его.
   - Едва ли это теперь возможно, - сказал Семаков. - Контрразведчики, после нашего побега, стали более бдительными. Сейчас идет по городу повальная облава. Беляки рыщут по всем квартирам наших подпольщиков, арестовывают всех, кого застают дома... Я тоже чуть не попался в их лапы. Чудом уцелел... Подхожу к квартире, смотрю - в окнах свет. "Что за диковина, думаю, кто это в моей квартире?" Иду к подъезду, смотрю у двери стоит полицейский, я - круть, да назад. Он за мной, стрелять стал... Едва убежал... Пришел вот к тебе, думаю, что о твоей квартире никто не знает. Переночевать можно у тебя?
   - Что за вопрос, Иван Гаврилович! - воскликнул Виктор. - Конечно, можно. Только я боюсь, как бы не нагрянули и сюда.
   - Нет, - успокаивающе сказал Семаков. - Ты же совсем недавно здесь стал жить. Никто еще не знает из наших о твоей квартире.
   - Да, это верно, - согласился Виктор. - Иван Гаврилович, как белые могли узнать адреса типографии, Журычева и других наших товарищей?
   - Может быть, провокатор у нас завелся, - угрюмо буркнул Семаков. Он и выдал всех.
   - Неужели среди нас есть такие люди?..
   - Наивный ты, Витя, - горько сказал Семаков. - Мы ведем с классовым врагом борьбу не на жизнь, а на смерть... Враг ухищряется всевозможными методами вредить нам, мешать нашей борьбе. Они протаскивают в наши ряды своих агентов. Эти-то подлецы и предают нас...
   XIX
   Арест руководителя подпольного комитета Журычева и многих других подпольщиков, а также провал типографии не сломил воли подпольной партийной организации. Коммунисты не опустили рук, не растерялись. Они продолжали выполнять дело, порученное им партией.
   На партийной конференции единодушно был избран комитет из пяти человек. В число их вошла волевая большевичка Клара Боркова, носившая кличку "Елена". По поручению подпольного комитета она занялась подготовкой к освобождению Журычева из тюрьмы. Об этом знали только самые проверенные, преданные товарищи, в том числе и Иван Гаврилович Семаков.
   Как-то Виктор спросил у Семакова:
   - Иван Гаврилович, неужели наша руководительница, товарищ Елена, именно та женщина, с которой ты меня познакомил весной?.. Помнишь? На подпольном собрании в Нахичевани?
   - Совершенно верно, она. Сейчас я к ней иду...
   - Я пойду с тобой, Иван Гаврилович.
   - Нельзя, - нерешительно промолвил Семаков. - Не предупредил ее... А впрочем, пойдем, она к тебе относится очень хорошо...
   Клара жила в Нахичевани, в низеньком стареньком домике. Встретила она Семакова и Виктора приветливо.
   - Молодец, - улыбчиво оглядывая юношу, проговорила Клара. - Я знаю, как вы с товарищами освободили Семакова и других. Я даже и не предполагала, что вы такой молоденький. Сколько вам лет?
   - Девятнадцать.
   - Совсем мальчик, - вздохнула Клара. - В таком возрасте самое бы учиться.
   - А я и буду учиться, - с жаром воскликнул Виктор. - Вот окончится война... в университет пойду.
   - Вы правильно говорите, - заметила Клара. - Когда окончится гражданская война и всюду установится советская власть, какие огромные перспективы для образования будут у нашей молодежи.
   - А вы думаете, я не буду учиться? - весело сказал Семаков. Обязательно буду... Всю жизнь тяготение к учению имею...
   - Иван Гаврилович, я вас позвала поговорить по одному важному делу...
   Виктор поднялся.
   - До свиданья, - сказал он. - Я пойду.
   - Сидите, пожалуйста, - произнесла Клара. - Вы не мешаете. Послушайте, что я скажу Ивану Гавриловичу. Может быть, вы ему поможете... Иван Гаврилович, - обратилась она к Семакову, - во что бы то ни стало надо вот это письмо передать в тюрьму Журычеву. С ним надо наладить связь, предупредить его о том, что мы предпринимаем попытки спасти его... В этом письме я пишу ему об этом, а также информирую обо всей нашей работе. Посылаю ему первый номер нашей подпольной газеты "Донская беднота" и несколько прокламаций. Пусть прочитает и убедится, что мы без него не прекращаем нашей деятельности и организовали новую подпольную типографию.
   - Хорошо, товарищ Елена, - просто сказал Семаков. - Постараюсь выполнить это задание.
   - Как думаешь, Иван Гаврилович, удастся ли?
   Семаков пожал плечами.
   - Пока затрудняюсь сказать.
   - Надо завести хорошие отношения с каким-нибудь надзирателем тюрьмы, - подсказала Клара. - Подкупить его и через него передать письмо и получить ответ от Журычева. Вот тебе деньги на это, - подала она Семакову пакет.
   - Хорошо, - беря деньги, сказал Семаков. - Все сделаю, что возможно в моих силах. Крестник мне будет помогать.
   - Что за "крестник"? - с недоумением посмотрела на него Клара. - О ком ты говоришь?
   Семаков весело рассмеялся.
   - Да это я его зову "крестником"... - И он рассказал, по какой причине так Виктора называет.
   - Вы, значит, давнишние друзья?
   - Давнишние, - подтвердил Семаков. - Дружбу свою, можно сказать, скрепили кровью...
   - Товарищ Елена, - прерывая Семакова, сказал Виктор. - Я устрою передачу письма Журычеву.
   - Вы? - переспросила Клара. - Каким образом?
   - У меня есть друг, прапорщик Вася Колчанов. Он служит у градоначальника по тюремной части. Попрошу его это устроить...
   - А вы в нем уверены?
   - Как в самом себе! - пылко ответил Виктор. - Ведь он помог нам освободить Ивана Гавриловича с его товарищами из тюрьмы... Ордер подделал...
   - Правильно! - оживленно поддержал Семаков. - Я об этом не подумал. Через Колчанова это можно сделать. Он имеет доступ в тюрьмы.
   - Я согласна, действуйте. Только прошу быть осторожными... До свидания, товарищи! Желаю успеха!.. Информируйте меня обо всем.
   - До свидания, товарищ Елена! - пожал ее руку Семаков.
   - А вы, Витенька, - проговорила Клара, - берегите себя. Безрассудно не бросайтесь куда не надо.
   XX
   Вначале должность адъютанта войскового атамана Константину не понравилась. Ему хотелось большего. Но, прослужив некоторое время, он убедился, что должность эта не только почетна, но и выгодна.
   С первых же дней своей службы он почувствовал подобострастное отношение к себе многих видных людей, в том числе даже и весьма крупных генералов. Все они относились к нему с заискивающим вниманием. Прежде чем пойти с тем или другим вопросом непосредственно к атаману, они обращались к Константину, прося его позондировать почву у атамана, замолвить перед ним слово о них, об их деле. Причем многие, особенно коммерсанты, не скупились угощать Константина в ресторанах, делать ему щедрые подарки.
   Константин стал влиятельным человеком, зажил на широкую ногу. В самом скором времени он хорошо меблировал квартиру, завел рысака. О Вере уже и говорить нечего, у нее появились дорогие меха, драгоценности.
   - Милый мальчик, - ласкалась она к мужу, - какое нам счастье досталось... А ты, кажется, Брэйнарда недолюбливаешь. Зря, он нам может пригодиться.
   Константин, сдерживая свое брезгливое отношение к Брэйнарду, сказал:
   - Иностранец, видно, шишка большая, раз сам атаман Краснов, как игрушка, в его руках. Через него, пожалуй, действительно, можно добиться многого...
   Константин старался и сам сблизиться с Брэйнардом, хотел ему понравиться. Он надеялся через него добиться генеральского чина.
   "Лишь бы получить чин генерала, - мечтал он, - а там я б тебя, сухопарого дьявола, живо наладил".
   Дела в атаманском дворце у Константина были не очень сложные. Находясь в приемной атамана, он строго следил за очередностью желающих попасть на прием к Краснову, ходатайствовал за тех или других просителей перед атаманом (причем все убедились, что рука у Константина легкая, за кого бы он ни ходатайствовал, почти всегда атаман удовлетворял его просьбу), выполнял поручения атамана, часто по его распоряжению писал приказы по войску Донскому или другие какие-нибудь бумаги.
   Желающих попасть к атаману всегда было много. В приемной собирались разные высшие должностные лица многих ведомств и учреждений Новочеркасска, Ростова, Таганрога и других городов и станиц области, промышленники, коммерсанты и спекулянты, юристы, генералы, педагоги, землемеры, инженеры, врачи, представители городского самоуправления, ведомств финансов. Часто здесь можно было видеть каких-то надушенных, расфранченных, чопорных дам.
   Иногда по поручению атамана, когда собиралось в приемной слишком много народу, Константин самостоятельно разрешал вопросы.
   Однажды в один из таких дней в приемную довольно смело вошел чем-то возбужденный, раскрасневшийся Максим Свиридов.
   - Господин полковник! - чуть не плача, вскричал он, подходя к Константину. - Вы что же это, вздумали надо мной насмехаться?..
   - Тише! - шепнул на него Константин, косясь по сторонам. - Что кричишь?.. Что нужно?
   - Небось, закричишь, Константин Васильевич, - возмущенно, не снижая голоса, сказал Максим, - ежели вы полковник, так думаете, я на вас управы не найду?.. К самому войсковому атаману пойду жаловаться. Я вам станичных большевиков выдал, а вы меня на смех вывели... Да не только на смех, а еще и под суд отдают...
   - Да тише ты, дурак! - озлобленно прошептал Константин. - Внимание вон на нас обращают... Ну что ты орешь?.. Кто тебя под суд отдает?.. За что?..
   - Шел я вчера по улице, - уже приглушая голос, стал рассказывать Максим, - а меня комендантский патруль цап-царап. "Ваши, говорит, документы?" А какие у меня, фронтовика, могут быть документы?.. "Нету, говорю, документов, потому, как я толечко с фронта, мол, приехал в Новочеркасск по служебным делам". "Вы, спрашивают, офицер али кто?" "Конешно, говорю, офицер, раз офицерские погоны ношу". "Когда, мол, в офицеры произведены?" Я им обстоятельно рассказал, как и за что, мол, меня сам командир полка, полковник Ермаков, в хорунжие произвел. А они, черти, смеются, это он, мол, над тобой насмехался. Ежели б это, говорят, правда, то на производство, мол, тебя в офицеры приказ войскового атамана был бы. "Ты, говорит, не офицер, а самозванец", - и сорвали с меня хорунжеские погоны да еще грозятся под суд отдать. Христом-богом упросил я их пойти со мной к вам... Зараз они меня ждут там, на крылечке, как появлюсь, так зараз же могут посадить под арест... Как же это все понимать, Константин Васильевич?.. Зачем такую насмешку поимели ко мне?.. Ведь суседи мы, станишники. Може, одна чашка-ложка была, - жалобно заговорил Максим. - С вашим Прохором мы ведь выросли вместе...