Петров (Бирюк). Юг в огне

   - Правильно! - дружно отозвались голоса командиров. - Правильно!.. Правильно, товарищ Ворошилов!..
   - А если мы создадим солдатские комитеты, то такой армии мы иметь не будем. Я думаю, по этому вопросу много говорить не нужно. Мы разобрались с этим вопросом - комитеты не нужны. Но в выступлениях многих товарищей проскальзывало такое мнение, что командному составу Красной Армии, выдвинутому из рабочих и крестьян, а нередко и из специалистов царской армии, необходим помощник... Хороший, политически грамотный помощник. Кто же может быть помощником строевому командиру? Я думаю, что таким помощником будет, политический комиссар. Весной этого года, в апреле, по решению Центрального Комитета нашей партии учрежден институт военных комиссаров. В каждой воинской части наряду с командиром должен существовать и военный комиссар. Это решение Центрального Комитета партии еще не везде проведено в жизнь. Надо его осуществить немедленно. Умных, знающих, политически грамотных, преданных делу революции работников надо насаждать в каждую роту, батарею, в каждый эскадрон, полк, в каждую дивизию, армию... Толковый, умный, политически грамотный политработник очень поможет строевому командиру. Поможет уяснить ему стоящие перед ним задачи... Политработник будет воспитывать бойцов в духе преданности революции, в духе преданности рабочему классу и трудящемуся крестьянству, поможет быть сознательным солдатом революции. И я думаю, что вокруг каждого такого политработника должны быть сгруппированы политбойцы. Они должны так воспитываться, чтобы впоследствии из каждого политбойца вырос понимающий свое дело политработник... Это важная, большая наша задача...
   Затем Ворошилов стал рассказывать о внутреннем положении страны.
   - Положение, товарищи, серьезное, - говорил он. - И мы, большевики, не имеем права умалять эти трудности. Казачья контрреволюция захватывает важные пункты, срывает нам возможность планомерной заготовки хлеба для голодающих Москвы, Петрограда и других промышленных городов. И сам город Царицын находится в чрезвычайно опасном положении... Вы сами понимаете, при потере Царицына мы можем лишиться снабжения хлебом с Северного Кавказа, из Ставрополья, с Кубани, с Дона... Мы не должны этого допустить. Напряжением всех своих сил, воли, своим мужеством мы должны исправить положение... Во имя Октябрьской революции, во имя светлого будущего мы должны оправдать то доверие, которое возлагает на нас рабочий класс, вся страна, партия, советское правительство, лично товарищ Ленин... Я приехал сюда, к вам, по поручению Царицынского Военного революционного совета, чтобы познакомиться с вами, товарищи, изучить условия и обстановку, в которых вы находитесь, призвать вас к революционной стойкости в борьбе с нашими врагами...
   Речь Ворошилова произвела огромное впечатление на присутствующих. Прорвался гул голосов:
   - Оправдаем доверие товарища Ленина!
   - Не подведем, товарищ Ворошилов!
   После совещания Буденный подошел к Ворошилову:
   - Большое вам спасибо, товарищ Ворошилов, - сказал он. - Правильно вы говорили.
   - Стараюсь всегда говорить правильно, - улыбнулся Ворошилов. - Вы казак, товарищ Буденный?
   - Нет, я иногородний, но всю жизнь живу на Дону. Из Платовской станицы я.
   - Товарищ Черемисов рассказывал мне о вас, - сказал Ворошилов. Говорит, что вы лихой наездник и отчаянный рубака.
   - Не знаю, товарищ Ворошилов, - усмехнулся Буденный. - О себе неудобно говорить.
   - Скромничаете. Судя по вашему виду, вы, наверно, командуете кавалерийским отрядом?
   - Я - заместитель командира отряда.
   - Я думаю, что вы смогли бы занять и более высокую должность. Будем надеяться, что в будущем это осуществится. - Помолчав, Ворошилов дружески произнес: - Извините меня, товарищ Буденный, я хотел бы дать вам один товарищеский совет: никогда не горячитесь во время своих выступлений... Вот вы сегодня правильно выступали, но горячились. А это нехорошо. Каждое такое собрание, как сегодняшнее, известную пользу приносит... Мы сейчас находимся в стадии организации своей армии, укрепления ее, в стадии организации народного хозяйства страны, упрочения советской власти, поэтому каждая разумная подсказка дорога нам... Вот общими усилиями мы и разобрались в вопросе о комитетах, поняв, что они нам не нужны. Вместо них будут работать кадры политработников. Для армии они значительно полезнее... Я очень рад с вами познакомиться, товарищ Буденный. Надеюсь, не последний раз встречаемся. А пока пожелаю вам хороших успехов в борьбе с белогвардейцами.
   - Спасибо за науку, товарищ Ворошилов, - крепко пожал ему руку Буденный. - Ваше доверие оправдаем. Передайте об этом товарищам из Реввоенсовета.
   Передам. До свидания.
   XV
   Над станицей не спеша всплывало солнце, торопко ощупывая лучами влажные от ночной росы крыши домов, сверкающие алмазами влажные листья на деревьях, траву... В садах звонко болтали птицы. На базах призывно мычала скотина, просясь на пастбище. Но никто в это утро не гнал по улицам коров и овец на пастбище... Станица казалась пустынной и мертвой... Ничто не нарушало ее тяжкого покоя.
   Хотя кругом было тихо и покойно, но во всем чувствовалось какое-то напряжение, ожидание чего-то неотвратимого...
   Проводив Сазона, Прохор взял с собой Дмитрия Шушлябина и поехал по заставам.
   Все было в порядке. Бойцы бодры и непоколебимы, готовы каждое мгновение дать белым дружный отпор. Но беда была в том, что каждый солдат имел не более пяти-семи патронов и поэтому долго продержаться нельзя было. Прохор отчетливо представлял себе, что сегодняшний день - решающий. На Сазона Прохор мало возлагал надежд. Правда, если бы он сумел проскочить через окружение белых, то тогда спасение было бы еще возможно. Буденный, конечно, постарался бы выручить его отряд из беды. Но Прохор считал маловероятным, чтобы Сазон мог невредимым проскочить через кольцо врага. Тем более, что командир той заставы, через которую под утро проехал Сазон, рассказал, что после того, как Меркулов осторожно поехал в сторону белых, там минут через двадцать открылась ружейная стрельба, вскоре прекратившаяся. Видимо, белые обнаружили Сазона и стреляли по нему: "Наверняка убит", - думал Прохор.
   Часов в десять утра конники привели к Прохору белого казака-парламентера. Белогвардеец был небольшого роста, коренастый, смуглолицый, с тонкими закрученными усиками, ловкий и щеголеватый. На плечах новенькой гимнастерки синели погоны с серебряными нашивками приказного. Все на нем было пригнано, добротно.
   Войдя в учительскую, он насмешливо оглянул комнату серыми нагловатыми глазами.
   Прохор сразу же узнал его.
   - Котов? - спросил он.
   - Так точно, Прохор Васильевич, - блеснув ровными крупными зубами, весело осклабился казак, - он самый и есть, Котов Михаил...
   - Брат Фома у тебя есть?
   - Ну а как же? - ухмыльнулся Котов. - Старший брат. Где-то бандюгой заделался.
   - Не бреши! - сурово прикрикнул Прохор. - Это ты бандюгой стал, а брат твой служит честью и правдой народу. Ты знаешь, где твой брат?
   - А черти его знают, - пожал плечами Котов. - Будто в Петрограде был...
   - Он служит у самого товарища Ленина! - торжественно проговорил Прохор. - Каждый день его видит. Ты б гордиться должен таким братом. Я в январе нынешнего года был в Петрограде и видел Фому. Молодец он!
   Насмешливое выражение сбежало с лица Котова. Он с вниманием выслушал Прохора и вздохнул.
   - Все может быть. Помешались мы все...
   - Ну, а ты с чем ко мне пришел, Котов? - спросил Прохор.
   - Один на один надо говорить, - покосился глазами Котов на казаков, приведших его.
   - У меня ни от кого секретов нет! - вспылил Прохор. - Говори при них.
   - У тебя нет, зато у меня есть, - невозмутимо промолвил Котов. Приказано с тобой один на один поговорить.
   - Кем приказано?
   - Начальством.
   - Говори, ч-черт!.. Плохо тебе будет...
   - Дело твое, - спокойно пожал плечами Котов. - Ты можешь со мною что угодно делать... Но только надо знать, что парламентеров не в обычае обижать. Так что, Прохор Васильевич, не будем об этом говорить...
   - Не скажешь, гад? - сорвалось у Прохора.
   - Только с тобой наедине скажу.
   Прохор видел, что ему не сломить упрямство Котова.
   - Ну, черт с тобой! Ладно. Выйдите, товарищи, на минуту, - сказал он казакам.
   Все вышли.
   Котов, оглянувшись на дверь и убедившись в том, что она плотно прикрыта, прошептал:
   - Меня к тебе прислал брат твой Константин Васильевич.
   - Чего ему от меня надо?
   - Велел тебе передать, что, пока не поздно, надо тебе сдаться.
   - Ах, сволочи! - выругался Прохор.
   - Подожди, подожди, - поднял руку Котов. - Ругаться ты еще успеешь, допрежде выслушай меня... Константин Васильевич велел сказать тебе, что если ты сдашься со своим отрядом, то ничего ни тебе, ни твоим красногвардейцам не будет... Господин полковник под свою ответственность зачислит всех вас в свой полк... А тебя, односум, обещал назначить командиром сотни...
   - Замолчи, паскуда! - привскочил Прохор. - Ежели еще хоть слово скажешь, пристрелю проклятого, не посмотрю, что ты парламентер. Ей-богу, пристрелю!..
   - Зря ругаешься, односум, - примирительно проговорил Котов. - Ты так это подумай хорошенько да взвесь, что тебе хорохориться-то?.. Ведь два полка тебя окружили, - приврал он. - Ну, что ты со своими двумя сотнями бойцов будешь делать супротив нас?.. Чем будете обороняться?.. Ни оружия у вас, ни патронов нет...
   - На вас, собак, хватит.
   - Не хвались, - ухмыльнулся Котов. - Все ведь нам доподлинно известно. Свиридов с Адучиновым все нам пересказали.
   - Попадется мне эта стерва, Свиридов...
   - Брось, односум, - махнул рукой Котов. - Он к тебе попадется али нет, а ты уже попался к нему.
   - Ну, это еще посмотрим, - сказал Прохор. - Попробуйте взять нас. Вот что, Котов, скажи моим именем братцу Константину, этому гаду белопогонному, что взять нас будет нелегко. Все мы сложим свои головы, но не сдадимся... Скажи, Котов, брат мой ранен?
   - А ты откуда знаешь? - изумился Котов.
   - Сорока на хвосте эту весть принесла, - хмуро усмехнулся Прохор. Сильно он ранен?
   - Ранен-то он хоть и не тяжело, - не переставая удивляться, произнес Котов, - ну а все же, откуда ты знаешь?.. В руку он ранен. Из ваших кто-то вчера ранил, когда полковник на кургане стоял...
   - Скажи, что это я его ранил. Жалеет, мол, Прохор, что совсем не убил.
   - Стало быть, это ты его? - мрачнея, спросил Котов. - Только зря этим бахвалишься. Себе же хуже делаешь... Обозлится человек... Слышишь, Ермаков, ежели хочешь, то навроде я ничего не слыхал, не скажу об этом... А то ж наговоришь себе на погибель.
   - Скажи ему все то, что я тебе говорил, - резко сказал Прохор. - Я его не боюсь. Так и скажи, что жалеет, мол, Прохор, что тебя, собаку, не пристрелил насмерть.
   - Ну, гляди, Ермаков, - пожал плечами Котов. - Тебе виднее, могу все передать полковнику так, как ты мне говорил... Потом не обижайся. Прощевай!..
   Прохор позвал казаков.
   - Товарищи, проводите его, - кивнул он на Котова. - Да не троньте.
   XVI
   Михаил Котов, благополучно вернувшись к Константину, подробно рассказал ему о своей беседе с Прохором. Константин рассвирепел:
   - Молокосос!.. Я его хотел по-братски пожалеть и спасти, а он еще нос воротит. Гм... ладно! Первым я его на виселицу вздерну. Не пощажу дрянь...
   Константин сидел на сене в тени скирды, прислонясь к ней спиной. Забинтованная левая рука его покоилась на перевязи, переброшенной через голову. Перед ним на разостланной газете лежали нарезанные куски сала, хлеб. Константин неловко, одной рукой, налил в кружку спирту из баклаги, выпил, потом налил еще и подал Котову.
   - Выпей!
   - Благодарю покорно, - с готовностью взял кружку Котов.
   - Закуси вот сальцем.
   Котов выпил, крякнул и, взяв кусок сала, стал жевать.
   - Значит, не хочет Прохор сдаваться? - спросил Константин.
   - Где там, господин полковник, - жуя сало, сказал Котов. - И слушать не хочет.
   - Ну и черт с ним!.. Пусть, собака, погибает... Была б оказана честь...
   Константин повернулся и, толкнув руку, простонал:
   - У-у, черт!
   - Как ваша рука, господин полковник? - почтительно осведомился Котов.
   - Побаливает, - поморщился Константин. - Рана сама по себе пустяковая, но а все же приходится с ней нянчиться, как с куклой.
   - А знаете, кто вас ранил? - ухмыльнулся Котов.
   - Н-нет... А кто?..
   - Ваш братец Прохор.
   - Прохор? - даже приподнялся от изумления Константин. - Да брось глупости говорить... Как это можно на таком расстоянии. Просто случайная пуля...
   - Не знаю, господин полковник, - пожал плечами Котов. - Сам Прохор мне о том говорил...
   - Что же он тебе говорил?.. Каким образом он мог меня ранить?.. Глупости.
   Котов сообщил все, что ему говорил Прохор. Константин в ярости вскочил на ноги и забегал вокруг скирды.
   - Что ж, вполне возможно, - забормотал он. - Прохор еще хвалился, что на фронте считался снайпером... Ах ты, дрянь такая!.. Братоубийца!.. Ладно, дорогой! Ты мне за это расплатишься.
   Константин остановился.
   - Сотник! - крикнул он своему адъютанту, сидевшему поодаль с ординарцами. - Иди-ка сюда!..
   Звеня шпорами, к Константину подбежал молоденький офицер, его адъютант Воробьев.
   - Чего изволите, господин полковник? - приложив руку к козырьку, вытянулся он.
   - Передай, Воробьев, приказ командирам сотен, - чеканя слова, строго говорил Константин, - чтобы сейчас же, сию минуту, не считаясь ни с чем, начать наступление на станицу. К четырнадцати часам, - взглянув на свои ручные часы, сказал он, - чтобы мне было доложено о взятии станицы... Понятно?
   - Слушаюсь, господин полковник, - снова козырнул адъютант и побежал выполнять приказ командира полка.
   Константин глотнул из баклаги и хмуро, но спокойно сказал:
   - Ну что ж, Котов, спасибо за службу. Поручение мое ты выполнил хорошо. Этого я не забуду. При случае буду иметь в виду, в продвижении по службе не забуду...
   - Благодарю покорно, господин полковник, - козырнул Котов. - Рад стараться.
   - Пойдешь к себе, в сотню - позови Свиридова. Он, кажется, в вашей сотне сейчас... А может, в обозе.
   - Разыщу, господин полковник. Можно идти?
   - Иди!
   Котов направился к оврагу, в котором расположился полковой обоз. Там он надеялся разыскать Свиридова.
   Константин молча зашагал вокруг телеги, стоявшей около скирды, нервно кусая нижнюю губу. К нему озабоченно подошел начальник штаба полка войсковой старшина Чернышев.
   - Константин Васильевич, - протирая пенсне платком, сказал он, - вы, кажется, отдали распоряжение командирам сотен начать наступление на станицу?
   - Да, - не переставая ходить, нехотя ответил Константин. - А что?
   - Мне думается, что вы поторопились. Во избежание напрасных жертв надо бы переждать денек-другой. Они от нас и так не уйдут. У красных нет патронов... За день-два они перестреляют последние, а потом бери их хоть голыми руками...
   - Вы не знаете, с кем имеете дело, - проворчал Константин. - Я их знаю, это упрямый народ. Ведь командиром у них мой брат. Родной брат, выкрикнул он гневно. - До последнего издыхания будет сражаться.
   - Брат? - удивился Чернышев. - Что ж вы мне об этом не сказали.
   - Надобности в этом не было, - сухо сказал Константин. Он резко сделал несколько шагов, потом круто повернулся к начальнику штаба.
   - Вот времена-то какие, господин Чернышев, наступили, - желчно усмехнулся он. - Брат на брата поднял меч, сын на отца, отец на сына. Правы, видимо, старики, когда утверждают, что об этом в библии сказано. Старики говорят, что еще ужаснее наступит время. Но что же еще ужаснее может быть?.. Не понимаю... Вот, извольте порадоваться, - приподнял он забинтованную руку. - Это я по милости своего братца вожусь с этой куклой!
   - Как это понять, Константин Васильевич?
   - А очень просто, Иван Прокофьевич. Брат подстрелил меня... Хе-хе!.. И очень сожалеет, что наповал не ухлопал...
   - Откуда у вас такие сведения?
   - Сведения самые достоверные... Из уст самого брата...
   - Да-а, - протянул Чернышев, покачивая головой. - Случай...
   - И скажите, дорогой, чем я должен ответить на это своему братцу, а? - с горькой усмешкой спросил Константин. Он нервно хлебнул из баклаги и спросил: - Простить, да?.. Как вы думаете, Иван Прокофьевич?
   Тот развел руками.
   - Да ведь как сказать, Константин Васильевич. Это ведь все зависит от ваших личных, я бы сказал, родственных отношений.
   - Значит, по-вашему, можно и простить, да?
   - Да... смотря по обстоятельствам, - мямлил офицер, не зная, каким ответом можно угодить командиру полка.
   - Нет, вы не виляйте, Иван Прокофьевич, - настаивал Константин. Скажите прямо: простили бы вы своему брату, который пытался бы вас убить, ранил бы вас, принес бы страдания как физические, так и нравственные, а?.. Скажите по-дружески... который бы порвал со своими родителями всякие отношения, наперекор их воле и желанию связался с разным сбродом, сделался бы руководителем банды, которая терроризирует сейчас всю станицу... так как бы вы посмотрели на такого братца, а?..
   - Ну, знаете ли, Константин Васильевич, - вытирая платком потный лоб, ответил Чернышев. - Вы мне задаете непосильную задачу. У меня брата нет, и я не могу судить... А притом, если уж вы меня так настойчиво спрашиваете, я человек по натуре мягкосердечный, гуманный... Может быть, я и простил бы... Все это зависит, как я сказал уже, от обстоятельств...
   - Ах, вот вы какой! - словно уличив его в чем-то неблаговидном, воскликнул запальчиво Константин. - По-вашему, значит, я должен его простить?.. Может быть, его еще погладить по головке и сказать: "О милый мой братик, как я сожалею, что тебе не удалось продырявить мою башку!" Может быть, дать ему наган и сказать: "На, дорогой, стреляй. Я тебе подставлю головку". Так?.. Эх, вы!.. Человек гуманный он, мягкосердечный... Гм... смешно в наше суровое время проповедовать такие сантименты... Какой, к черту, сейчас может быть гуманизм, альтруизм, человеколюбие... Пошли вы к чертовой матери!.. Не может быть никакой пощады, никакого прощения за подобные дела ни брату, ни свату, ни даже родному отцу... Да!.. Именно так!.. Ваше сердце должно быть черствым. Во имя той светлой справедливости, за которую мы, рыцари, встали, считаться ни с чем нельзя. Тут уж ничто не должно становиться преградой... Так что я вас не понимаю, господин войсковой старшина. Как же вы будете воспитывать рядовых?.. Неужели вы им будете такую чепуху проповедовать, которой набита ваша голова... А я вас еще считал умницей...
   - Простите, Константин Васильевич, - смущенно проговорил Чернышев. Может быть, я, действительно, что-то не то сказал...
   - Ну хорошо, - уже снисходительно, снижая тон, проговорил Константин. - Прекрасно, что вы все это поняли...
   Подошел Свиридов.
   - Здравия желаю, ваше высокоблагородие, - прищелкнул он каблуками.
   - Здорово, Максим, - добродушно сказал Константин. - Ну ты, голубчик, достал себе хорунжеские погоны?..
   - Достал, ваше высокоблагородие, - застенчиво заулыбался Свиридов, вынимая из кармана пару офицерских погон.
   - Ну вот, правильно! - одобрительно кивнул Константин. - Носи их. Теперь ты офицер... Ты их заслужил...
   Глаза у Свиридова радостно заблестели. Но он все же предусмотрительно спросил:
   - Константин Васильевич, как я их могу носить? Ведь высшее начальство не утвердило ж мой офицерский чин?..
   - Не беспокойся, голубчик, - похлопал его по плечу Константин. - Я за это отвечаю. Мне доверяют, и я знаю, что делаю... Все будет оформлено соответствующим образом...
   - Так что, Максим, с сегодняшнего дня носи, - великодушно проговорил Константин. - А потом я тебя назначу командиром сотни...
   Чернышев недоуменно пожал плечами.
   - Слышал, Максим, новости-то? - усмехнулся Константин.
   - Нет, - встрепенулся Свиридов. - Какие новости, Константин Васильевич?
   - Ранил-то меня ведь Прохор!
   - Да ну?! - изумился Свиридов. - Каким же образом?
   Константин рассказал все, что ему было известно по этому поводу от Котова.
   - Ай-яй-яй! - сокрушенно качал головой Свиридов. - А вы, Константин Васильевич, хотели еще назначить его командиром сотни...
   - Да нет, - поморщился Константин. - Это ж я нарочно. Это я для приманки обещал Прохору, чтоб он податливее был... Разве я мог бы его назначить командиром сотни? Смешно!.. Меня сразу же обвинили бы в покровительстве брату-большевику и так далее... Я просто хотел соблазнить Прохора приманкой, чтобы он перешел к нам, сдался б добровольно. Этим он, конечно, спас бы себе жизнь... Военно-полевой суд, я думаю, посчитался б с тем, что я ему довожусь братом, и строго не осудил бы Прохора... Лет десять каторги б дали... Отбыл бы наказание Прохор, жизнь себе сохранил бы и был бы вольным человеком... Пойдем, Максим, на курган, посмотрим... Пойдемте и вы, господин войсковой старшина, - взглянул он на Чернышева.
   И они втроем - Константин, Свиридов и Чернышев - направились на курган, на котором еще так недавно был ранен Константин. Когда они взобрались на него, издалека защелкали редкие выстрелы. Вокруг них запели пули.
   - Тут, пожалуй, укусит какая-нибудь шальная пуля, - растерянно стал озираться Чернышев. - Место открытое...
   - Почему же - шальная? - усмехнулся Константин. - Эти пули специально для нас предназначены. - И, рисуясь, он взобрался на самую макушку, стал оттуда оглядывать станицу и расположение своих сотен, в которых сейчас чувствовалось какое-то оживление. Видимо, там уже получили приказ Константина и готовились к атаке.
   - Зачем же напрасно подвергать себя опасности? - пробормотал Чернышев, заходя в такую часть кургана, где не было слышно посвиста пуль.
   - Свиридов, - позвал Константин, - иди сюда!
   При каждом свисте пули нагибаясь, заметно побледневший Максим нерешительно подошел к нему. Константин окинул его презрительным взглядом.
   - Тоже мне офицер, - фыркнул он.
   - Константин Васильевич, - виновато проговорил Свиридов. - Да ведь место-то тут в самом деле опасное... Вас ведь тут ранили.
   Константин не ответил. Здоровой рукой он взял бинокль, висевший у него на груди, стал внимательно осматривать станицу, красные заставы, свои сотни.
   Теперь уже и простым глазом было видно, как, обстреливая заставы большевиков, к станице перебежками пошли спешенные сотни белых.
   - Почему не наступает с запада четвертая сотня? - взбешенно гаркнул Константин, оглядываясь на Чернышева. - Я же приказал наступать одновременно всем сотням, чтоб ни одной красной сволочи не выпустить из станицы.
   - Сейчас выясню, господин полковник, - сбегая с кургана, крикнул Чернышев, очень довольный тем, что ему удалось, наконец, уйти с опасного места. Впрочем, на кургане теперь стало не опасно. Большевистская застава, обстреливавшая курган, все свое внимание сосредоточила на наступавшей казачьей сотне.
   - Константин Васильевич, - вскричал ободрившийся Свиридов, - вон посмотрите, с западной стороны тоже стали наступать, - указал он на появившиеся из балки черные точечки, стремительно покатившиеся к станице.
   - Ну и чудесно! - воскликнул Константин и снова стал оглядывать в бинокль развертывающееся поле боя. Он видел, как его казаки с шумом, криками, обстреливая рощи и займища, в которых засели красногвардейцы, все ближе и ближе подходили к станице, сжимая вокруг нее клещи.
   Константин снова отхлебнул из баклаги спирту, самодовольно сказал:
   - Через десять минут все будет кончено.
   Вынув портсигар, он неловко, одной рукой, стал его открывать. Свиридов услужливо крутнулся к нему.
   - Разрешите, господин полковник, я открою.
   Константин отдал ему портсигар. Свиридов открыл его. Константин взял папиросу и сказал:
   - Закуривай и ты.
   Они закурили.
   - Как твой конь, которого я тебе подарил? - спросил Константин.
   - Дюже хорошо, Константин Васильевич! - заухмылялся Свиридов, довольный. - Благодарность большая моя за него...
   - Ну, ты, Максим, иди за конем своим, сейчас поедем в станицу...
   Свиридов сбежал с кургана, а Константин, еще раз оглянув в бинокль свои сотни, продолжавшие наступление, крикнул:
   - Воробьев!.. Коня!..
   - Коня командиру полка! - откуда-то отозвался голос адъютанта.
   - Коня-а!.. - как эхо, прозвучало откуда-то издалека.
   И тотчас же из синего, заплывшего маревом овражка ураганно выскочил всадник на вороной лошади, ведя в поводу великолепного серого жеребца.
   Константин сбежал с холма и при помощи ординарцев взобрался на жеребца.
   Подскакал на гнедом коне Свиридов, уже успевший надеть хорунжеские погоны.
   - Вот, - посмотрев на него, одобрительно кивнул головой Константин. Правильно... офицер... Поедем!
   - Теперь ехать некуда, - нервно засмеялся Свиридов. - Глядите, господин полковник, - указал он в сторону станицы.
   Константин глянул и обомлел. Только что наступавшие на станицу казачьи цепи, теперь преследуемые красными конниками, стремительно бежали назад.
   - Ах, сволочи! - выругался Константин. Он всадил шпоры в бока жеребцу и с места в карьер помчался навстречу бежавшим казакам. Адъютант, Свиридов и ординарцы едва поспевали за ним.
   Наскочив на переднюю группу бежавших в панике казаков, Константин завопил:
   - Назад, сволочи!.. Пострр-еляю! - задохнулся он от ярости.
   Казаки попятились от него, растерянно переглянулись.
   - Рассыпайся в цепь!.. Живо! - орал Константин. - Ложись!.. Ах, так вот он, провокатор-то! - взвизгнул вдруг он, поддавая шпоры жеребцу и на скаку выхватывая из кобуры наган. Жеребец, застонав от боли, подпрыгнул и сбил своей мускулистой грудью бежавшего носатого, черного, как жук, сотника, командира сотни. Посерев от испуга, он поднялся на ноги и ошалело глянул на Константина. Тот, повернув жеребца, в упор выстрелил в него.