Петров (Бирюк). Юг в огне

   Лицо его вдруг сморщилось, и он как-то странно икнул.
   Ядреные слезы вытекли из глаз Захара, этого дюжего казака, и, пробежав по смуглым щекам, исчезли в черных с проседью усах.
   По-ребячьи, стыдливо смахнув рукавом гимнастерки с лица слезы, захар с ожесточением махнул рукой:
   - Эх, да что о том толковать?.. Дюже на слезу слабоват стал... Потому-то и дураком стали считать...
   - Что ж ты, Проша, к нам-то, стало быть, не пойдешь? - спросила Анна Андреевна.
   - Нет, мама, - отрицательно покачал головой Прохор. - Не пойду. Ведь выгонит меня отец...
   - А ты б повинился ему, прощения попросил... Ведь как-никак, а родитель...
   - Я, мама, перед ним ни в чем не виноват, - возразил Прохор. - Мне у него не за что просить прощения.
   - Дело твое, сынок, - вздохнула старуха. - Тебе виднее... А так уж, по правде сказать, отец наш больно злой стал...
   Посидев у Прохора с полчаса, родные собрались уходить.
   - А то отец спохватился, скажет, куда подевались, - озабоченно проговорила старуха и, как бы устыдясь своего торопливого ухода, виновато сказала: - Ну, я к тебе, Проша, буду частенько забегать, еду буду носить... Да и Надюшка-то будет заходить, а иной раз, глядишь, и Захарушка заглянет...
   - Конешное дело, загляну, - мотнул всклокоченной головой Захар. Курево-то у тебя, братуша, есть ай нет? А то я тебе принесу табаку-самосаду... Посадил я нынешнюю весну... Ну и табак же уродился!.. Как курнешь, так до самого нутра прошибает... Кре-епкий че-ерт!..
   - Я уж неделю не курил, - ответил Прохор. - Отвык... Пока не буду начинать, может, брошу... А что, Сазон Меркулов сейчас в станице ай нет?
   - Дома, - ответила Надя. - Вчера видала его на улице... Уморил всех девок со смеху... Что не скажет - умора...
   - Зайди к нему, сестричка, - попросил Прохор. - Скажи, чтоб пришел ко мне.
   - Ладно, братец, зайду зараз, скажу.
   III
   Сазон тотчас же прибежал к Прохору, как только о нем сказала Надя.
   - Здорово, здорово, односум! - обрадованно тряс он руку Прохору. Мне сестрица-то твоя сказала, что ты ранен. Как же это тебя поранили?
   - Своим я правды не говорю, а тебе скажу, Сазон, потому, как ты товарищ надежный...
   И он коротко рассказал Сазону о своем участии в экспедиции Подтелкова, о ее разгроме и гибели, о своем ранении.
   - Стало быть, Подтелкова повесели? - искренне огорчился Меркулов. Казачина-то какой был... Красавец, умняга... И все это через проклятых стариков... Я ж говорил, что они, дьяволы бородатые, немало нам горя принесут... Так бы всех их за бороды и развесил на столбах...
   - Слышишь, Сазон, - спросил Прохор, - ты ж, наверно, тоже выбирал себе во власть Максимку Свиридова, а?.. Ну, признайся, выбирал?..
   - Да ведь как все, так и я, - смущенно сказал Сазон. - Мое дело маленькое...
   - Вот так все вы, - укоризненно заметил Прохор. - Один на другого ссылаетесь... А зачем, спрашивается, вы выбрали Максимку председателем ревкома?.. Разве ему советская власть по душе стала?.. Да он спит и видит себя в офицерских погонах... Ведь контра ж он...
   - Это, могет быть, ты и правду говоришь, - согласился Сазон. - Да ведь все фронтовики за него кричали, ну, и я, грешным делом, за него руку поднимал... Он, Максимка-то, ведь друг наш был...
   - Ну в детстве он был другом нашим, а сейчас недруг...
   - Правду говоришь, - снова согласился Сазон. - Но только более подходящих никого не было в председатели. Грамотей он... Да и представители власти приезжали из Великокняжеской, не возражали супротив Максимки... Не иначе, как подделался под их Максимка... Ну, раз они были за Свиридова, а нам что же... Люди мы маленькие, темные...
   - Брось ты мне темным да маленьким прикидываться! - строго прикрикнул на Меркулова Прохор. - В вас, таких "темных", вся и сила...
   - Да это могет быть.
   - Ну, ладно, мы с тобой еще поговорим... Скажи, Сазон, ты крепко за советскую власть стоишь?
   - Как за отца и мать родных! - с чувством воскликнул Сазон. - За кого ж мне, Прохор, стоять, как не за советскую власть?.. Сам знаешь, всю свою молодость в батраках прожил у богатых казаков... А ведь советская-то власть хочет всех, бедных и богатых, уравнить, чтоб все, дескать, равные были...
   - Помогать мне будешь? - спросил Прохор.
   - Ну, ясно, - не задумываясь над тем, в чем может быть выражена его помощь, ответил Сазон.
   - Отряд красных тут где-нибудь поблизости есть или нет?
   - Ни черта никаких отрядов нет, - огорченно воскликнул Сазон. Окромя милиции, никого. Милиционеров человек десять ездят, все они из богатеньких казачков... Пристроились, дьяволы, из своих выгод... Доверять им никак нельзя.
   - Хочу, Сазон, отряд красногвардейский организовать, - проговорил Прохор. - Будем охранять станицу от белых. А то черти налетят, повырежут, постреляют, а кого к себе в ряды мобилизуют...
   - Истинный господь, так, - подтвердил Сазон.
   - А ежели так, то надо действовать, - проговорил Прохор. - Возьми вот в моей планшетке бумагу и садись пиши, будем составлять список...
   Пока еще недоумевая и не понимая, о каком списке идет речь, Сазон послушно разложил лист бумаги на столе, послюнявил карандаш, приготовился писать.
   - Начинай с меня, - сказал Прохор. - Записывай: первый - Ермаков Прохор... Это мы будем записывать предварительно тех, кто наверняка вступит в наш отряд...
   - Понятно. Второй, - послюнявив снова карандаш, записывал Сазон. Мер-ку-лов Са-зон... А следующего кого записывать?
   - Давай с нашей улицы. Ты лучше моего знаешь, кто из фронтовиков сейчас дома... Давай сначала писать иногородних, а потом запишем и надежных казаков.
   - Правильно! - согласился Сазон. - Сначала запишем иногородних, а потом казаков.
   Полдня они составляли список, часто споря по той или другой кандидатуре, то вычеркивая из него спорные фамилии, то снова занося. Наконец, список был готов. В нем значилось сто тридцать семь фамилий, не вызывающих сомнений ни у Прохора, ни у Сазона.
   - Хороши ребята. Все как один, - восторженно резюмировал Сазон. Добрый отряд!
   - Это еще не отряд, а пока только список, - охладил его восторг Прохор. - Отряд будет тогда, когда сто тридцать семь человек с оружием в руках будут стоять перед нами... И наш долг этого добиться... Вот что, Сазон, я пока еще должен лежать, но ждать, когда заживет моя рана, нельзя. Каждая минута дорога. Даю тебе два дня сроку, обойди всех этих людей, которых мы с тобой записали, и опроси их, согласны ли они вступить в наш отряд или нет... Ежели согласны, то пусть каждый из них распишется... А если кто не пожелает вступить к нам, - вычеркивай. Силком загонять не будем. Это дело добровольное. Да, гляди, не озоруй. А то, парень, я не посмотрю, что ты мой друг...
   - Ладно уж, - буркнул Сазон. - Не сомневайся... Ну, а командиром, должно, буду я, а?.. - И, засмеявшись, дурашливо запел:
   ...Ой-да, едет сотня казаков-усачей,
   А впереди командир молодой.
   Кричит: "Сотня, за мной, за мной, за мной!.."
   - Эх, где ж наша не пропадала! - хлопнул он своей видавшей виды казачьей фуражкой по столу. - "Отвага мед пьет, отвага и кандалы трет"... Старая это пословица. Ладно, что было, видали, а что будет, увидим... Я пошел, - нахлобучивая фуражку на голову, поднялся Сазон.
   - Желаю удачи!
   * * *
   У Прохора было приподнятое настроение. Рана его заживала, и он надеялся вот-вот встать на ноги. Ему хотелось скорее заняться организацией отряда. А сформировав отряд, он тогда бы сумел реорганизовать и станичный ревком. Прогонит Свиридова и подобных ему, взамен подберет преданных делу революции людей.
   К нему теперь часто приходили мать и Надя. Заходил как-то и брат Захар, который, начав что-то рассказывать о войне, опять расплакался и убежал. Родные приносили Прохору много сладостей домашнего приготовления, потчевали его. Приятно было беседовать с родными, особенно с сестрой. Молоденькая девушка бесхитростно рассказывала брату обо всем, что делалось в станице.
   - Ты Маню Свиридову помнишь? - спрашивала она у Прохора и, не дожидаясь его ответа, продолжала: - Так вот эту Маню просватали за Мишку Клыкова... Так богач к богачу и лепится. Говорят, осенью будут свадьбу играть. А Фросю Краснову знаешь? Такая это из себя курносенькая... Просватали ее было за Никодима Лукьянова. Вот бы уж и свадьбу играть на красную горку, да случилась тут беда... Поехал Никодим по весне в Платовскую, к материному брату, надо ему было что-то... Уж совсем близко он подъехал к Платовской, да случилась тут бой страшущий. Попал Никодим меж двух огней: и с одной стороны стреляют и с другой - стреляют... Мыкался-мыкался он туда-сюда, чтоб, значит, с поля сраженья-то удалиться, да не удалось ему это. Кобыла привезла его домой мертвого...
   - Надюша, - заглянул ей в глаза Прохор. - Вот ты все рассказываешь мне о своих подружках: и та-де просватана, и другая-то выдана... А вот как обстоит дело у тебя? Не просватали ли еще тебя, а?
   - Нет, - потупив глаза, тихо ответила девушка.
   - Но почему же? - развел руками Прохор. - Девушка ты красивая, завидная. Неужто не было сватов?
   - Нет, - прошептала сразу же притихшая Надя. - Да я и стремления к тому большого не имею...
   - Это почему же? - искренне изумился Прохор. - Что ж, тебе ребята не нравятся?.. Ухажер-то у тебя есть али нет?
   Девушка побагровела до корней волос.
   - Ну? - смеясь, спросил Прохор. - Что молчишь? Есть ухажер ай нету?
   - Есть, - не поднимая глаз, едва слышно прошептала девушка.
   - Молодец!.. Что ж она за тебя не сватается? Плохой, видно, ухажор. Не любит тебя?
   - Нет! - воскликнула девушка. - Он любит меня, дюже любит!.. Я знаю... Он давно бы за меня посватался, да боится...
   - Вот тебе на! Чего ж он боится?
   - Батя наш за него не выдаст.
   - Почему? - все больше недоумевал Прохор. - По каким причинам?
   - Да у него отец пастух.
   - Пастух? Это кто ж такой?
   - Шушлябин.
   - Подожди. Шушлябин? Ага, помню, помню... Да кто ж у него?.. Что-то не помню, были у него ребята или нет...
   Видя, что брат не бранит ее за признание, Надя сияющими глазами смотрела на него.
   - Ты ж, Проша, все время на войне был и не знаешь многих, - мягко говорила она. - У Шушлябиных есть Митя... хороший паренек... Когда ты уходил на войну, он совсем еще мальчишкой был... А сейчас вырос... Грамотный, двухклассное училище закончил... Все книжки читает, все читает... Умный... Чистенький такой, беленький, как все едино из благородных. И не подумаешь, что он - сын пастуха...
   Прохор, снисходительно посмеиваясь, слушал сестру.
   - Сколько ему лет?
   - Скоро восемнадцать.
   - Он тоже пастух?
   - Да ты что! - обидчиво возразила девушка. - Да разве мыслимо, чтоб он пастухом был... Это отец его пастух, а Митя занимается с учителями... Хочет на учителя экзамен сдавать...
   - Вот оно что? - вырвалось у Прохора. - Видать, парень с головой. И ты любишь его?
   - Ой! - зажмурившись, со счастливой улыбкой воскликнула Надя. - Еще как... Так люблю... так люблю... Дюже люблю. Дороже жизни...
   Прохор вздохнул. Он вспомнил о Зине. Где-то теперь она? Что с ней?.. Когда-то он снова ее увидит?..
   - А он тебя любит? - спросил Прохор.
   - Ого! - усмехнулась она. - Еще как!
   - Наш отец, значит, о вашей любви не знает?
   - И не приведи господь, чтоб узнал, - испуганно перекрестилась девушка. - Прибьет и меня, и Митю.
   - А мать?
   - Мама-то знает. Да она не в силах нам помочь. Сама боится отца...
   - Ну, ничего, сестричка, - успокаивающе похлопал ее по плечу Прохор. - Все по-хорошему обойдется, я в этом уверен... Скажи своему Мите, чтоб ко мне пришел... Познакомимся, поговорим...
   - Ладно. Скажу, Проша. Только не знаю, пойдет ли он к тебе. Больно уж стеснительный, робкий...
   - Это хорошо, что стеснительный, значит, неразбалованный. А все-таки пусть придет.
   Распрощавшись с братом, Надя ушла, пообещав в следующий раз привести с собой Митю Шушлябина.
   К вечеру явился Сазон, веселый, радостный. Вначале Прохор подумал: уж не пьян ли он. Но вскоре убедился, что Сазон был трезв.
   - Ну, как дела?
   - Дела, как сажа бела, - шутовски подмигнул Сазон.
   - Ну-ну, - не скоморошничай, рассказывай.
   - И рассказывать особенного нечего, - проговорил Сазон и, достав из кармана список, подал Прохору. - Гляди! Все почти до единого расписались... С большой, говорят, охотой желаем послужить советской власти...
   - Подожди-подожди, - рассматривая список, заметил Прохор. - Ты говоришь, все расписались. А вот нет росписей...
   - Двенадцать человек не расписалось, - пояснил Сазон. - Кто не захотел расписываться, а кого дома не было... другой раз придется зайти.
   - Ну, это пустяки, - сказал Прохор. - Большинство все-таки записалось. Прямо-таки не ожидал... Молодец, Сазон!.. Большую работу проделал... Спасибо!
   - Да ты посмотри, Прохор, в конец списка-то. Я ж еще двадцать два человека записал, окромя тех, что мы с тобой в список внесли.
   Прохор перевернул лист бумаги и увидел на обороте целый столбец фамилий, записанных Сазоном.
   - Смотри, как бы ты не записал таких, которых и близко к отряду подпускать нельзя, - сказал он.
   - Не бойся, - успокоил Сазон. - Людей я набрал хороших, своих... Вот только двое из них у меня под сомнением... Я их не хотел записывать, да как раз пришли они к одному, которого я зачислил в наш отряд, так стали просить меня, чтобы я их записал в отряд. Говорят, честью-правдой будут служить... Пришлось записать... Но это, Прохор, на твое усмотрение, как хочешь, можно и вычеркнуть их из списка...
   - Кто же это?
   - Да вот последние по списку - Терентий Дронов да Силантий Дубровин... Сомнение потому, что из зажиточных они.
   - Посмотрим, - кладя список на табурет, сказал Прохор. - Пока выписывать не будем. Раз записал - пусть остаются пока... Хватит хворать, Сазон. Оповести всех записавшихся, чтоб завтра к вечеру с оружием собрались к школе. Выберем командира и начнем действовать...
   - А чего нам его выбирать? - возразил Сазон. - У нас командир уже есть.
   - Кто же это? - поинтересовался Прохор.
   - Да ты.
   - Ну, дорогой, твоего желания еще не достаточно, - усмехнулся Прохор. - Завтра посмотрим, кого выбрать... Глядишь, тебя еще и выдвинем...
   Сазон расхохотался.
   - Ошибку понесете огромадную, - сказал он. - Я же могу пропить весь наш отряд с потрохами...
   - Наговариваешь на себя, Сазон, черт знает что, - покачал головой Прохор. - Кто тебя не знает, тот, действительно, может подумать, что ты какой-нибудь пьяница, забулдыга...
   IV
   На следующий день после обеда Прохор побрился, тщательно умылся, надел новую гимнастерку, которую принесла ему мать из дому, и направился к школе.
   Чувствовал он себя совсем неплохо. Временами, правда, кружилась голова. Но это, как он думал, оттого, что в последние дни мало бывал на воздухе.
   До назначенного для сбора часа было еще далеко. Однако, подходя к школе, Прохор уже видел несколько спешенных кавалеристов при шашках и с ружьями.
   - Здорово, Прохор Васильевич! - приветствовали они Прохора. Здорово, односум.
   Прохор заметил, как к школе подъезжали Терентий Дронов и Силантий Дубровин, о которых ему вчера говорил Сазон. Он внимательно посмотрел на этих подобранных, щеголеватых всадников. Поймав взгляд Прохора, казаки козырнули ему. Прохор кивнул в ответ. "Ничего, посмотрим", - подумал он, вспомнив слова Сазона по поводу этих казаков. Прохор их мало знал, жили они на другом конце станицы, слыли богатыми людьми...
   Казаки окружили Прохора. Некоторые были в Каменской на съезде фронтового революционного казачества и, зная, что он был близок к Подтелкову и Кривошлыкову, стали расспрашивать о них. Прохор отвечал сдержанно. Он ни звуком не обмолвился о гибели подтелковской экспедиции, понимая, что до поры до времени говорить об этом не стоит, так как эта весть может произвести на казаков удручающее впечатление.
   Когда собрались записавшиеся в отряд, Прохор попросил всех их войти в школу. А когда все вошли в класс и разместились на партах, он объявил о создании в их станице красногвардейского отряда имени донского народного революционера Кондратия Булавина, рассказал о делах и задачах их отряда и поставил перед собравшимися вопрос о выборе командира. Командиром всеми единогласно был избран Прохор.
   - Спасибо, товарищи, за доверие, - поклонился Прохор фронтовикам. Раз вы выбрали меня своим командиром, значит, надо беспрекословно слушать меня, как и других командиров, которых мы сейчас с вами выбираем... Дисциплина у нас должна быть суровая. Я буду требовать ее от каждого. Так что не обижайтесь... А теперь давайте создадим взводы и отделения. В каждом отделении и взводе выберем командиров.
   В то время, когда Прохор разбивал только что созданный отряд на отделения и взводы, к нему подошел Максим Свиридов с двумя щеголевато одетыми конниками, из которых один был калмык.
   - Здорово, односум! - бросил свысока Свиридов Прохору.
   - Здорово! - ответил Прохор.
   - Чем занимаешься, Прохор Васильевич? - спросил Свиридов.
   - Кур щиплю, - невозмутимо ответил Прохор.
   Близ стоявшие казаки, слышавшие этот ответ, рассмеялись. Свиридов порозовел, на щеках у него заиграл багровый румянец.
   - Я с тобой, Ермаков, не шутейно говорю, - повысил он голос. - Ты что, ай власть на местах не признаешь?
   - А ты, Максим, разве власть тут? - насмешливо посмотрел на него Прохор.
   - Ясное дело, что власть, - самодовольно ответил Свиридов. - Ежели б не власть, так я б к тебе и не пришел... На кой ты мне нужен...
   - Вот оно что-о! - протянул Прохор. - Не знал, не знал, что ты в гору пошел... Молодец односум!
   - А что поделаешь? - вздернул плечами Свиридов. - Выбрали... Надобно послужить народу и советской власти... - Губы его скривились в усмешке. Этих-то казаков, Ермаков, знаешь? - кивнул он на своих спутников.
   Прохор посмотрел на сопровождавших Свиридова казаков. Хотя в облике их ему и показалось что-то знакомое, но припомнить он не мог.
   - Что-то не вспомню.
   - Вот этот, - указал Свиридов на белокурого с открытым простодушным лицом сероглазого казака, - Павел Звонарев с хутора Козлинского. Помнишь, с нами учился с первого класса по третий?
   - Вспоминаю, - оживился Прохор, протягивая руку Звонареву. Здравствуй, Павел...
   - А это Адучинов, - кивнул Свиридов на калмыка. - Наш станичный...
   - И этого вспоминаю, - сказал Прохор. - Извиняй, Адучинов, не узнал тебя. Богатым быть тебе.
   - Куда уж ему богаче, - сказал, подходя, Сазон с шашкой на боку и винтовкой за спиной. - Богаче его, пожалуй, никого и в станице нет...
   - Зачем так говоришь, Меркулов? - блеснул зубами в кривой усмешке калмык. - Зря так твоя говорит... Бедный мы стал, бедный... Война все сожрал... Война.
   Как и бывает часто в подобных случаях, когда разговор прерывается, все закурили.
   - Слушай, Ермаков, - заговорил Свиридов. - Звонарев у нас секретарем ревкома служит, а Адучинов ведает военным делом... А я - председатель ревкома... Так вот мы и пришли к тебе поговорить по-серьезному, как власть местная: на каком основании ты, не спросясь нас и не получив нашего разрешения, организуешь отряд, а?.. По какому такому праву ты занимаешься своевольством?
   - Моя, - ткнул себя в грудь пальцем калмык, - военный комиссара... Моя отвечает все... Кто твой казак приходила мене?.. Кто спрашивала мене делать отряда?.. Никто не спрашивала, никто не приходила... Моя, военная комиссара, не велит отряда делать!.. Никакой отряда не надо!.. Никакой!..
   - Правильно говоришь, Адучинов!.. - хлопнул его ладонью по плечу Свиридов. - Без разрешения станичной власти никакого отряда организовывать не позволим!.. Не позволим!.. Ежели каждый зачнет своевольством заниматься, так тут настоящая анархия получится! А мы, односум, сам знаешь, супротив анархистов идем... Так что, Прохор Васильевич, мы по добру предлагаем тебе сейчас же распустить свой отряд! А потом, ежели он надобен будет, то мы его в законном порядке, с разрешения властей, организуем...
   - Пошел ты к чертовой матери! - выругался Прохор. - Знаю я, что представляет из себя эта "власть". На бугор посматриваете. Отряд мною создан. Распускать я его не буду и никому не позволю. Понял?
   Глаза у Свиридова вспыхнули, как у волка, но тотчас же и потухли. Свиридов понимал, что ссора ни к чему не приведет.
   - Не кипятись, односум, - срывающимся голосом произнес он. - Давай спокойно поговорим... Ты ж пойми - законная власть, стало быть, должен нам подчиняться... И ругаться нечего...
   - Свиридов, - сурово прервал его Прохор, - мы еще посмотрим, какая ты власть. Я думаю, что тебя по ошибке к власти поставили. Что ты на съезде в Каменской говорил? На мир с генералами склонял... Ты и сейчас так думаешь... Так какая же из тебя народная власть, ежели твоя душа против советской власти настроена?.. Какая может быть на тебя надежда?.. Продашь и предашь... Нельзя тебе доверять.
   Свиридов пытался прервать Прохора:
   - Ну, что ты говоришь?.. Какую чепуху городишь.
   Но потом понял, что для того, чтобы опровергнуть все обвинения, надо прикинуться обиженным.
   - Какое имеешь право такой поклеп возводить на меня? Да я тебя... Ладно, я тебе все это припомню. Припомню!.. Пошли, товарищи!.. Мы найдем способ с ним поговорить...
   V
   В ночь с четвертого на пятое мая низкое небо над Новочеркасском озарялось багровыми вспышками орудийных залпов. Сухо потрескивали ружейные выстрелы. Иногда то в одном, то в другом конце города, сквозь остервенелый собачий лай, словно перекликаясь друг с другом, постукивали пулеметы.
   Застигнутые врасплох внезапно возникшим в городе боем, обыватели, трясясь от страха, отсиживались в погребах и подвалах.
   Веру пушечный гул застал в постели. Она спала крепко и долго не могла пробудиться, хотя сквозь сон и слышала взрывы снарядов. Наконец, проснувшись, Вера заметалась по комнате, не зная, что предпринять. Вдруг у иконы она опустилась на колени.
   - Матерь божья! - в отчаянии крикнула Вера. - Спаси и помилуй!..
   Стрельба продолжалась всю ночь, и Вера в страхе простояла почти всю ночь на коленях перед иконой.
   Под утро в окно кто-то постучал. Вера, немея от ужаса, не отзывалась. Стук усиливался, он становился настойчивым, требовательным. И когда стекло в окне под чьим-то кулаком уже жалобно задребезжало и, казалось, вот-вот оно рассыплется, Вера, наконец, плачущим голосом спросила:
   - Ну кто это... там?.. Кто?..
   - Верусик, открой! - донесся до нее радостно возбужденный голос мужа.
   - Костя! - в восторге закричала Вера, бросаясь на лестницу открывать дверь. Откинув засов, она обвила горячими руками шею мужа.
   - Костя!.. Милый Костя!.. - рыдала она, и, конечно, не потому, что соскучилась по нему. Она просто была рада, что с появлением Константина все ее ночные страхи исчезли...
   - Ну что ты, глупенькая, - нежно гладя ее по спине и целуя в голову, ворковал Константин. - Ведь жив-здоров я. Что ж ты?.. Успокойся, милая, успокойся...
   Рассветало. Вера, глянув за спину мужа, увидела каких-то людей, стоявших у подъезда.
   - Ах! - вскрикнула она. - Я не одета!
   - Стоит ли в такое время беспокоиться о туалете, - проговорил чей-то баритон за спиной Константина.
   Вера хотела убежать в комнату, но Константин на мгновение задержал ее и с любопытством оглянул с ног до головы.
   - Верунчик, - засмеялся он, - в таком виде ты как ангел, спустившийся с небес... Только ангел, немного согрешивший.
   - Ну иди, родная, - легко подтолкнул Веру Константин, - чайку прикажи нам поставить. Не бойся только, теперь страшного ничего не будет. Мы окончательно забрали Новочеркасск.
   - От меня кухарка ушла, - плаксиво сказала Вера.
   - Ушла? - переспросил Константин. - Ну и бог с ней. Не беда. Найдем другую... Самовар мы сами поставим... Иди, крошка, одевайся... А мы живо сообразим насчет завтрака...
   Вскоре в столовой, пуская пар, весело напевал самовар. Вера в пестреньком шелковом халатике, успевшая уже подпудриться, подкрасить губки и надушиться модными парижскими духами "Коти", возилась у самовара, разливала чай. Около нее сидел Константин. Он ласково поглядывал на жену и, не стесняясь присутствия чужих людей, то и дело отворачивал у жены широкий рукав халата и целовал ее в плечико.
   - Костя! - каждый раз при поцелуе, смеясь, восклицала Вера. - Нахал этакий. Не стыдно тебе? Постеснялся бы...
   - Котик мой пушистый, - отвечал Константин. - Ведь я ж так по тебе соскучился... Какое уж тут стеснение. Представляю, душенька, каких ты только ужасов не пережила при большевиках!..
   - Ой, Костя, и не говори! - прикладывала Вера свою руку к сердцу. Ужас!.. Ужас!.. Ведь все эти большевики, все ихние комиссары просто неотесанные мужики.
   Напротив супругов за столом сидели штабс-капитан Чернышев и молоденький адъютант Константина - сотник Воробьев, розовощекий, сероглазый юноша. Чернышев не спеша пил чай, важно поглаживая черную бородку.
   Константин распахнул окно. Прохладный ароматный весенний воздух хлынул в комнату. Теперь стрельбы уже не было слышно. За окном лежала мягкая тишина. Нарождался яркий майский день.
   - Знаешь, Вера, - снова садясь около жены, начал оживленно рассказывать Константин, - теперь мы заживем. Да-да, заживем... Теперь уже из Новочеркасска мы никуда не пойдем. Все! Кончились наши страдания. Патриотическим движением охвачено сейчас все донское казачество. Отчаянно бивший набат над нашим дорогим тихим Доном, наконец, проник в сознание казаков... Много, милая, стоило усилий пробудить их от спячки... А теперь проснулось казачество, поняло все, обнажило свой меч-кладенец!..