Страница:
- Надо немедленно ликвидировать и остальных, - хмуро сказал Андреев.
- Обязательно, товарищ Андреев, - отозвался Семаков. - Завтра разделаемся с ними.
Семаков нагнал Виктора, примолкнувшего, подавленного происшедшим.
- Оробел, крестник, а?
- Тяжело убивать человека, - вздохнул Виктор.
- Человека - да, - жестко сказал Семаков, - но врага - никогда!
IX
Около двух месяцев уже жил Константин Ермаков в Лондоне. Старый, назначенный еще царским правительством русский посол Андрей Аркадьевич Саблин приказал отвести ему в посольстве комнату (благо, что дом посольства наполовину пустовал), и Константин надолго поселился в ней. За это время он уже успел повидать немалое количество влиятельных лиц Великобритании, сочувствующих контрреволюции, беседовал с послами США и Франции. И послы, и все эти влиятельные люди Англии наговорили много любезностей посланцу Дона. Они заверили Константина, что душой, всеми своими мыслями и желаниями они сочувствуют той великой миссии, которую взяло на себя донское казачество в деле освобождения России от большевистского ига. Обещали всяческую помощь как моральную, так и материальную. Но пока это было только на словах...
Старый лис, прожженый политикан Саблин, старательно содействовал Константину в его встрече с военным министром Великобритании Уинстоном Черчиллем. Предварительно согласие министра на это свидание было получено. Но встреча со дня на день откладывалась. Военный министр был занят важными делами.
- Ничего не поделаешь, Константин Васильевич, - разводил руками Саблин. - Надо ждать. Без свидания с военным министром вам уезжать на Дон нельзя. Черчилль - смелый, решительный человек, он хорошо помогает и генералу Деникину, и донскому правительству. Помогал и Юденичу, и Колчаку. Я верю, что он еще много нам поможет... Я ему все уши прожужжал, говоря, что нужно более активно вмешаться в русские дела. Но этого, конечно, недостаточно. Нужны иногда и другие меры. Очень будет неплохо, если вы, как живой свидетель, участник борьбы с большевиками, расскажете ему сами о всех событиях, происходящих в России. Понимаете ли, дорогой полковник, Англия получает сведения о России, из самых сомнительных источников. И это наносит вред. При поддержке нашего посольства в Лондоне издается журнал, который призван осведомлять английскую общественность о Советской России. Поэтому я вам рекомендую предварительно, перед встречей с военным министром, выступить в этом журнале с рядом статей по русскому вопросу.
- О, Андрей Аркадьевич! - сказал Константин. - Я - литератор неважный.
- Это не имеет значения, - заметил посол. - У нас столько литераторов - хоть пруд ими пруди. За вас напишут какую угодно статью. Конечно, вы должны авторам этих статей кое-что рассказать... Надо возбудить англичан, взбудоражить их. В Англии еще не осознают той грозной опасности, которую представляет русский большевизм.
К Константину прикрепили для литературной работы пресс-аташе посольства Харитона Харитоновича Басманова, ожиревшего человека лет тридцати двух. Пресс-аташе в свою очередь "прикрепил" к нему двух русских журналистов, бойко пишущих на английском языке.
В посольстве, после долгого перерыва, началась лихорадочная деятельность. Заскрипели перья, застучали машинки. За подписью донского казачьего полковника Константина Ермакова в прессе стали появляться статьи, призывающие англичан помочь своей союзнице России в ее борьбе с большевиками.
В столице Великобритании об этих статьях заговорили, Константином заинтересовались. С ним охотно знакомились. У него появились поклонники и поклонницы, любящие экзотику. Константина стали приглашать на приемы и обеды. Он входил в моду. Всякий рад был похвастаться знакомством с донским казачьим офицером. О донских казаках, как во времена Платова, когда он пребывал в качестве гостя в Лондоне, стали говорить и писать всякие чудеса.
У Константина появились деньги. Он сшил себе еще одну прекрасную казачью форму старой моды, поражая ею простодушных лондонцев. Его уже хорошо знали и почтительно встречали швейцары в ресторанах, кабаре и кафе-шантанах.
Несмотря на такую веселую, беспечную жизнь, на все развлечения и удовольствия, Константин тосковал по жене, Новочеркасску... Иногда он запирался в своей комнате, зверски напивался и, заливаясь пьяными слезами, предавался сладостным воспоминаниям о жене, о тихом Доне, о друзьях. Вспоминая о Вере, он содрогался от ярости и ревности, представляя ее в объятиях Брэйнарда.
X
Однажды Константин сидел в своей комнате у окна и тоскливо смотрел на дождливую улицу. Дождь, мелкий, осенний, надоедливо стучал по стеклу. Константина беспокоили думы о доме, о жене. Хотелось скорей на Дон... В дверь кто-то торопливо и настойчиво постучал.
- Войдите! - меланхолично сказал Константин, не двигаясь с места.
В комнату вошел взволнованный Саблин.
- Что случилось, господин посол? - не меняя позы, спросил Константин.
- Я вижу, полковник, вы заболели сплином, - сказал весело и вместе с тем встревоженно Саблин, тяжело дыша. - О, черт возьми, - приложил он руку к сердцу. - Мотор сдает... Эх, старость... Будьте готовы, Константин Васильевич. Сегодня вас примет военный министр Черчилль... Будем ждать звонка. Оденьтесь!..
Одевшись в синий казачий мундир, натянув на себя шаровары с лампасами, Константин стал ждать вызова... Саблин прислал за ним только поздно вечером, когда Константин хотел было уже раздеваться и ложиться спать.
У подъезда посольства стоял лакированный длинный черный лимузин.
- Не робейте, полковник, - поучал дорогой Саблин Константина. - Он не бог, а такой же человек, как и мы с вами, а поэтому, прошу вас, не теряйте человеческого достоинства, особенно достоинства русского человека, к тому же донского казака...
* * *
По выражению Ленина, Уинстон Черчилль был "величайшим ненавистником Советской России".
Вот к такому-то человеку и вез Константина Ермакова старый пройдоха, искушенный в тонкостях дипломатии посол Саблин. Старик, конечно, отлично понимал, что этот грубый невежественный казачий полковник не представляет особого интереса для военного министра Великобритании, но надеялся, что своими рассказами о зловещем большевизме Ермаков сумеет еще больше разжечь ярость Черчилля.
Саблин, сидя рядом с Константином в автомобиле, что-то рассказывал ему, указывая на осыпанные разноцветными рекламными огнями магазины, парки, памятники, на огромные, потемневшие от дождя, влажные каменные громады зданий. Но Константин почти не слушал его. Он радостно думал о том, что вот побеседует сегодня с Черчиллем, выяснит все - и через несколько дней уже сможет тронуться в путь, домой.
- Куда мы едем, Андрей Аркадьевич? - спросил он у старика.
- В Вест-Энд, - ответил тот и стал рассказывать, что собой представляет этот Вест-Энд.
Автомобиль плавно подкатил к чугунным ажурным воротам. Шофер выскочил из кабины и услужливо распахнул дверцу машины перед Саблиным.
- Прошу вас, сэр, - сказал он. - Мы приехали. Это дом военного министра лорда Черчилля.
Посол, опираясь на плечо шофера, тяжело вылез из автомобиля, подошел к привратнику, сидевшему в будке у ворот, и назвал себя. Тот распахнул перед ним калитку.
- Пожалуйста, милорд! - сказал он и, пропуская гостей, нажал кнопку звонка.
Саблин и Константин направились к большому старинному одноэтажному каменному дому, стоявшему в глубине двора. Предупрежденный звонком, швейцар уже гостеприимно распахнул перед ними широкую стеклянную дверь.
Раздевшись в обитой дубом передней, сопровождаемые лакеем, Саблин и Константин прошли мимо двух бронзовых рыцарей в латах, в застывшей позе стоявших с факелами у дверей, ведших в огромный освещенный зал.
- Прошу, милорды, в кабинет, - сказал лакей и открыл перед поздними визитерами тяжелую резную дверь.
В просторном кабинете стоял полумрак. Пахло хорошим табаком и мятой. При входе их из-за письменного стола поднялся светловолосый мужчина средних лет и сделал несколько шагов навстречу.
- Приветствую вас, джентльмены, - слегка поклонился он.
- Хэлло, милорд! - подал ему руку Саблин. - Познакомьтесь, сэр, с посланцем тихого Дона, полковником Ермаковым.
- Весьма рад, - пожимая руку Константину, сказал Черчилль. - Прошу садиться, господа. Курите, - указал он на раскрытую коробку с гаванскими сигарами.
Взяв сигару и срезав кончик ее, Константин закурил и с любопытством окинул взглядом Черчилля.
Ничего особенного в Черчилле не было. Походил он на мелкого банковского клерка. Было Черчиллю лет сорок пять. Среднего роста, с небольшими светлыми усами, он уже начинал немного полнеть.
- По-английски говорите? - спросил Черчилль у Константина.
- Немного. Но за это время, что прожил у вас, в Лондоне, я стал говорить и понимать значительно лучше.
- Практика, - улыбнулся Черчилль. - Вы простите, полковник, что я вас задержал, - с любопытством разглядывая Константина в его казачьей форме, проговорил он. - Был занят. Мы, высшие чиновники британского правительства, часто не располагаем собой...
- Это же закон, - подобострастно подхватил Саблин. - Чем выше человек занимает пост, тем занятее он бывает.
Свет от настольной лампы мягко падал на лицо Черчилля. Он сидел спиной к огромному шкафу из красного дерева, заполненному книгами с золочеными корешками. Над шкафом висел большой портрет в тяжелой бронзированной раме какого-то сановного мужчины в средневековом одеянии.
- Я, - сказал Черчилль, - читал ваши статьи, полковник, в нашей прессе. - Хорошие статьи. Они раскрывают перед читателем правдивую картину действительности теперешней России... Мне хочется задать вам несколько вопросов. Вы разрешите?
- Пожалуйста, господин министр, - наклонил голову Константин. - Я вас слушаю.
- Мне бы хотелось знать, все ли население Донской области враждебно относится к большевикам и их доктрине, или есть и такие слои, которые им симпатизируют?
- Почти все поголовно донские казаки ненавидят большевиков, - ответил Константин. - Другое дело иногороднее население... Многие из иногородних симпатизируют идеям большевиков...
- Что значит "иногороднее население?" - спросил Черчилль.
Константин пояснил. Завязалась беседа. Черчилль много и подробно расспрашивал Константина о положении на Дону, о России, записывал в блокнот его ответы.
- Не хотите ли коньяку? - вдруг спросил он у своих гостей. И, не дожидаясь, ответа, подошел к одному из внушительных шкафов, достал оттуда графин с коньяком и три хрустальные рюмки.
- Люблю коньяк, - сказал Черчилль, разливая из графина по рюмкам. Полезен для здоровья. Прошу!
Выпили и сели в кресла.
- События в России, - проговорил он, - начинают быстро нарастать и, я скажу, нарастают они в правильном направлении. Правда, большевистским силам несколько удалось повлиять на наши оборонительные позиции на Севере России, но армия генерала Майкарда сильно не пострадала. То же самое и на Юге России. Армия генерала Деникина оправилась от недавних неудач, благодаря огромной помощи оружием и снарядами, которые она получает из Англии. Мы послали полное снаряжение на двести пятьдесят тысяч солдат... В Балтике имеется уже достаточное количество войск под ружьем, чтобы взять Петроград и исключить возможность доступа большевиков в Балтийское море; нужны только поддержка британского флота, вооружение, в особенности артиллерией, и снабжение съестными продуктами гражданского населения Петрограда.
Решительные враги большевизма многочисленны как внутри России, так и за ее границами, поэтому даже самые предубежденные не могут претендовать на то, чтобы к большевикам относились, как к фактическим представителям России... Я прошу передать там, на Дону, мои слова: пока я жив, пока я нахожусь у власти, я не перестану помогать истинно русским людям в их борьбе против злейшего врага человечества - большевизма. Можете передать в Новочеркасске своему президенту или атаману, как он у вас называется, что помощь Англии будет ощутима. Для того, чтобы вам приехать на Дон не с пустыми руками, мы снарядим корабль с вооружением для Донской армии. Вы сами поведете этот корабль...
Из-за приоткрытой двери прозвучал приятный женский голос:
- Я вам не помешаю, господа?.. Можно?
- Климентина, вы? - посмотрел Черчилль на дверь. - Входите, пожалуйста, мы деловой разговор закончили...
В кабинет вошла высокая, красивая блондинка лет тридцати пяти, одетая в элегантное черное шелковое платье. По кабинету тотчас же распространился легкий аромат лаванды.
- Моя жена, - представил ее Черчилль... - Посол России, мистер Саблин. Донской полковник, мистер...
- Ермаков, - почтительно подсказал Саблин.
- Вы желали посмотреть живого казака, - улыбнулся жене Черчилль. Так вот он, любуйтесь.
Константин встал и поклонился.
Англичанка быстрым взглядом окинула его и сказала:
- Сейчас ведь столько говорят о Доне, о казаках, что мое любопытство и интерес оправдываются. Я в последнее время много читала о донских казаках. Народ этот очень привлекательный, храбрый и воинственный. Как бы мне хотелось побывать у вас, на Дону, познакомиться с вашим народом, обычаями...
- Приезжайте, - снова поклонился Константин. - Будем рады вас встретить хлебом-солью, по русскому обычаю...
- Спасибо! Не знаю точно, когда именно, но постараюсь у вас побывать...
Поговорив еще с четверть часа, Саблин, а вслед за ним и Константин встали.
- Не осмеливаюсь вас задерживать, джентльмены, - встал Черчилль. Британско-Русский клуб пригласил меня на обед. Надеюсь, увижу вас там?
- Да, сэр, - сказал Саблин, - я на этот обед приглашен. Но вот... к сожалению, полковник Ермаков - нет...
- Как же так! Мистера Ермакова непременно надо пригласить. Я там выступлю с речью, и он должен меня послушать. Постараюсь полнее высказать свое отношение к русскому вопросу... Я подскажу своему секретарю, чтобы прислали приглашение полковнику на обед.
XI
Через два дня к отелю "Конститьюшн" стали подъезжать автомобили.
В этом отеле правление Британско-Русского клуба заарендовало зал для обеда, и вот теперь на этот обед съезжались приглашенные.
В четверть восьмого за столами, составленными в виде буквы "Т", накрытыми белоснежными накрахмаленными скатертями и уставленными сверкающей всеми цветами радуги хрустальной посудой, сидело около трехсот членов клуба и гостей. Целый отряд официантов бесшумно роился вокруг них.
Рядом с русским послом Саблиным сидел Константин Ермаков, чувствовавший себя несколько смущенно в обществе английских джентльменов. На этот раз он, как и все, был одет во фрак. Как и у всех, у него так же сверкали накрахмаленные манжеты и воротничок.
При всеобщем торжественном молчании обед открыл краткой речью президент клуба бывший английский посол при царском правительстве Джордж Бьюкенен, недавно прибывший из Советской России. Этот небольшого роста, худощавый человек с лысеющей головой был хорошо известен присутствующим своей непримиримой ненавистью к советской власти. Во время мировой войны Бьюкенен, пытаясь предотвратить революционный взрыв в России, оказывал ощутительную помощь определенным англофильски настроенным кругам партии кадетов и октябристов, стремившимся задушить революцию и установить в России конституционную монархию.
После Октябрьской социалистической революции Бьюкенен не успокоился. Британское посольство он использовал под убежище ярых контрреволюционеров, пытаясь при помощи их организовать заговор против советского правительства...
В своей коротенькой речи Бьюкенен призвал присутствующих на обеде решительнее прийти на помощь России в ее трудный час "засилья большевиков".
Слово попросил Черчилль.
В зале воцарилась напряженная тишина.
- Сэр Джордж Бьюкенен, джентльмены! - сказал Черчилль. - Я очень рад, что в качестве гостя присутствую на этом обеде. Весьма важно, чтобы были предприняты все шаги для возбуждения интереса к России.
- Слушайте! Слушайте! - послышались возгласы сидящих за столом.
- Вы, сэр, Бьюкенен, имели право упомянуть об услугах, - продолжал Черчилль, - оказанных Россией союзникам, ибо вы находились в Петрограде и видели все своими глазами и хорошо знаете, что если это даже забывают современники, то история занесет в свои скрижали, как русская нация бросилась в войну с Германией с единым желанием добиться победы в этом правдивом деле.
- Да здравствует Россия! - гаркнули голоса.
- Мы хорошо знаем, - продолжал Черчилль, - что Париж не был бы опасен и битва на Марне могла бы быть проигранной, если бы русские войска еще при императоре Николае не бросились вперед, жертвуя своею кровью, пролитой потоками. Мы этого забыть не можем.
- Правильно!.. Правильно! - снова раздались голоса за столом.
- Я проникнут желанием, - продолжал Черчилль, - в это переполненное волнующими событиями время указать на то, чтобы британская нация не упускала из виду того важного значения, которое имеет для нее Россия.
Я никак не могу вырвать из своего сердца чувства беспокойства по поводу всего происходящего в России, чувства глубокой тревоги перед опасностью, которой подвергаются Державы Согласия, вследствие того, что происходит в России.
Если бы в течение последнего времени мы не успели вызвать к жизни армии Колчака и Деникина, то все наше дело как в политическом, так и в других отношениях, в Восточной Европе было бы перевернуто вверх ногами. И если когда-либо в будущем эти армии будут уничтожены, то произойдет такое несчастье, которое не может не коснуться нас. Поэтому, когда нам в Британии говорят: "А какое нам до этого дело, в чем это может нас касаться", мне всегда приходит на память сказка, которую я слышал в детстве, о двух людях, отправившихся на охоту за диким зверем. Один охотник вошел в пещеру, а другой остался снаружи у входа, и, когда возвратившийся зверь бросился в пещеру, то охотник, остававшийся у входа пещеры, схватил его за хвост и с большим трудом удерживал у отверстия. Охотник в пещере спросил, почему это у входа стало так темно, на что охотник снаружи ответил: "Вот если хвост оборвется, ты тогда сразу узнаешь, отчего потемнело"...
По залу пробежал смех.
- Я рассматриваю этот вопрос с британской точки зрения. Мы видим, что две великие ветви человеческой семьи - славяне и тевтоны - погружены в бездну несчастья; одна из ветвей - наша верная, но несчастная союзница, другая - наш непримиримый враг... Если Лига Наций не сможет спасти Россию, то Россия в своей агонии разрушит Лигу Наций, - с горечью воскликнул Черчилль. - Я говорю всем легкомысленным, неосведомленным и простосердечным: "Вы можете покинуть Россию на произвол судьбы, но Россия нас не может покинуть".
При криках одобрения Черчилль сел. Потом, как будто о чем-то вспомнив, он привстал и поднял бокал с шампанским.
- Я пью, джентльмены, за восстановление могущественной нашей союзницы - России!.. За изгнание и уничтожение всех большевиков!
- Полковник, - шепнул Саблин Константину. - Вам надо будет выступить.
- А стоит ли? - спросил Константин.
- Как же, обязательно... Донской казак выступает на обеде английских джентльменов... Ведь это же сенсация!.. Эх, зря вы надели фрак, в казачьей форме было бы красочнее... Хотя так-то оно, пожалуй, и лучше... Пусть посмотрят, какие донские казаки - они нигде не теряются... Нет, вы все-таки обязательно выступите, поблагодарите...
- Ну, посмотрим тогда, - буркнул Константин.
Выступило с речами еще несколько англичан с горячим призывом поддержать белогвардейцев в их борьбе с большевиками. Потом произнес речь Константин. Он поблагодарил военного министра Черчилля, Джорджа Бьюкенена и других выступавших за дружелюбное отношение к Донской армии.
- Но это не все, господа, одни лишь ваши дружеские слова вряд ли нам помогут разбить большевиков, - сказал он.
В зале послышался хохот.
- Остроумно казак сказал... Тонко.
- ...Нам нужна более реальная помощь, - продолжал Константин. Оружие нам нужно, солдаты ваши нам нужны, деньги!..
- Браво!.. Браво!.. - хлопали в зале.
* * *
На Дон и к генералу Деникину было решено послать высшего английского комиссара Мак-Киндера с дипломатическим штатом. Парламент проголосовал за кредит представителям Юга России в их борьбе с большевиками в сумме двадцати пяти миллионов фунтов стерлингов.
XII
Английский лейтенант Джон Гулден жил на квартире у одной вдовы вместе с капитаном Ингомом. Третий их товарищ, летчик капитан Картер, как об этом прошел слух, будучи в распоряжении командующего Донской армией генерала Сидорина, по его приказанию полетел в Воронеж к генералу Шкуро и пропал без вести.
Однажды, когда Гулден, лежа на диване, читал только что полученный из Англии журнал, в комнату ворвался возбужденный капитан Ингом.
- Лейтенант! - вскричал он взволнованно. - Какой же мерзавец Гарри Картер! Какую он гадость сделал!
Гулден приподнялся с дивана:
- Что же он сделал, капитан?
- Первую гадость он совершил, попав под Воронежом в плен к красным вместе со своим самолетом. А вторую - вот эту. Читайте! - сунул он ему московскую газету "Правда". - Впрочем, вы же плохо знаете русский язык... Я вам переведу: "Английский авиатор, капитан Гарри Картер, будучи послан на аэроплане с приказом командующего белой Донской армией генерала Сидорина в Воронеж, который в то время был захвачен белогвардейскими частями генерала Шкуро, по ошибке приземлился в расположении кавалерийской части товарища Буденного.
В беседе с нашим корреспондентом капитан Картер заявил: "Англия никогда не должна вмешиваться во внутренние дела России". Он выразил искреннее сожаление, что ему, помимо своего желания, пришлось как офицеру подчиниться приказу своего начальства и прибыть в Россию для участия в борьбе белогвардейцев против народа Советской России.
Учитывая, что капитан Картер чистосердечно покаялся в своем проступке, совершенном по приказу высшего его командования, и что он как военнослужащий не мог ослушаться этого приказа, советское правительство сочло возможным отпустить капитана Гарри Картера в Англию".
- Как это вам нравится? - с сарказмом посмотрел Ингом на Гулдена.
- Картер струсил, а поэтому и солгал.
- В том-то и дело! - вскричал Ингом, с яростью бросая газету. - Какой дьявол его сюда посылал?.. Ведь мы же с ним Добровольно изъявили желание поехать сюда, посмотреть донскую экзотику, поухаживать за красивыми казачками...
- Гарри это простительно, - сказал Гулден. - Он человек неженатый, а ведь вы, как мне известно, женаты... У вас, говорят, чудесная, красивая жена...
- У меня жена действительно красавица, - самодовольно усмехнулся Ингом. - Но это мне не мешает иногда поухаживать за другими... А все-таки Гарри ловкий дипломат...
- А интересно, - насмешливо посмотрел Гулден на Ингома, - как бы вы стали действовать, если б попали в плен?
- Не знаю. Об этом я не думал, но, наверно, не стал бы лгать... Между прочим, Джон, у меня есть еще одна новость!
- Рассказывайте!
Вместо ответа Ингом торжественно развернул лондонскую газету "Таймс".
- Представьте, лейтенант, я послал отсюда своей Молли письмо, - стал рассказывать Ингом. - Молли прочла его своим знакомым. Кто-то из них рассказал о нем сотруднику "Таймс". В газете заинтересовались этим письмом и выпросили его у Молли и напечатали. Вот смотрите!.. Хотите, прочту?
- Читайте.
Ингом уселся на стол и с удовольствием стал читать:
"Моя дорогая!
Шлю тебе это письмо к твоему рождению и ко дню нашей свадьбы. А чтобы письмо это было более приятно, в дополнение к нему шлю и немного денег. Купи себе на них новую хорошенькую шляпу, шелковые чулки и перчатки.
Эти два знаменательных дня я посвящу тебе. Знай, дорогая, что с утра до вечера в эти дни я думать буду только о своей Молли.
Жизнь моя здесь полна интересных приключений: я попал в армию полудиких казаков. Все они - лихие наездники, интересные, необычные люди. Они, как волшебники, выделывают на лошадях разные чудеса. Знай, дорогая, если когда-либо и был крестовый поход, то он сейчас именно здесь. Я со своей стороны вкладываю и буду вкладывать свое сердце и душу в дело организации танковых отрядов против большевиков, в боевые действия против них, в собирание и отсылку тебе таких сведений о большевистских зверствах, которые ты, надеюсь, сумеешь куда надо определять, чтобы они заставляли нашу добрую, старую Англию гореть возмущением и отвращением.
Посылаю тебе 64 фотографических снимка, сделанных мною и другими английскими офицерами с пленных и казненных большевиков. Вглядись в эти лица. Я хочу, чтобы ты заказала копии с этих фотографий. Я знаю, Молли, ты, наверное, для этого не имеешь денег. Но я прошу, не высылай мне посылок и употреби деньги на распространение среди англичан этих фотографий. Можешь даже продать мой кавказский кинжал или персидскую книгу, а деньги употребить на это. Эти фотографии заставят англичан понять. Они должны понять, черт возьми! Они поймут! Пора их разбудить.
Генерал Деникин начал свое дело, имея 403 офицера и 200 рублей. С тысячью офицеров он освободил огромный район, с восемью же тысячами он опрокинул восемьдесят тысяч большевиков.
А теперь его армия многочисленна, но ей не хватает снабжения. Вот в этом-то мы и должны ей помочь. Каждая самая малая помощь имеет значение. Я хочу, чтобы ты распропагандировала нашего милейшего Робинса и гальванизировала упрямого полковника и всех остальных, подобных ему.
- Обязательно, товарищ Андреев, - отозвался Семаков. - Завтра разделаемся с ними.
Семаков нагнал Виктора, примолкнувшего, подавленного происшедшим.
- Оробел, крестник, а?
- Тяжело убивать человека, - вздохнул Виктор.
- Человека - да, - жестко сказал Семаков, - но врага - никогда!
IX
Около двух месяцев уже жил Константин Ермаков в Лондоне. Старый, назначенный еще царским правительством русский посол Андрей Аркадьевич Саблин приказал отвести ему в посольстве комнату (благо, что дом посольства наполовину пустовал), и Константин надолго поселился в ней. За это время он уже успел повидать немалое количество влиятельных лиц Великобритании, сочувствующих контрреволюции, беседовал с послами США и Франции. И послы, и все эти влиятельные люди Англии наговорили много любезностей посланцу Дона. Они заверили Константина, что душой, всеми своими мыслями и желаниями они сочувствуют той великой миссии, которую взяло на себя донское казачество в деле освобождения России от большевистского ига. Обещали всяческую помощь как моральную, так и материальную. Но пока это было только на словах...
Старый лис, прожженый политикан Саблин, старательно содействовал Константину в его встрече с военным министром Великобритании Уинстоном Черчиллем. Предварительно согласие министра на это свидание было получено. Но встреча со дня на день откладывалась. Военный министр был занят важными делами.
- Ничего не поделаешь, Константин Васильевич, - разводил руками Саблин. - Надо ждать. Без свидания с военным министром вам уезжать на Дон нельзя. Черчилль - смелый, решительный человек, он хорошо помогает и генералу Деникину, и донскому правительству. Помогал и Юденичу, и Колчаку. Я верю, что он еще много нам поможет... Я ему все уши прожужжал, говоря, что нужно более активно вмешаться в русские дела. Но этого, конечно, недостаточно. Нужны иногда и другие меры. Очень будет неплохо, если вы, как живой свидетель, участник борьбы с большевиками, расскажете ему сами о всех событиях, происходящих в России. Понимаете ли, дорогой полковник, Англия получает сведения о России, из самых сомнительных источников. И это наносит вред. При поддержке нашего посольства в Лондоне издается журнал, который призван осведомлять английскую общественность о Советской России. Поэтому я вам рекомендую предварительно, перед встречей с военным министром, выступить в этом журнале с рядом статей по русскому вопросу.
- О, Андрей Аркадьевич! - сказал Константин. - Я - литератор неважный.
- Это не имеет значения, - заметил посол. - У нас столько литераторов - хоть пруд ими пруди. За вас напишут какую угодно статью. Конечно, вы должны авторам этих статей кое-что рассказать... Надо возбудить англичан, взбудоражить их. В Англии еще не осознают той грозной опасности, которую представляет русский большевизм.
К Константину прикрепили для литературной работы пресс-аташе посольства Харитона Харитоновича Басманова, ожиревшего человека лет тридцати двух. Пресс-аташе в свою очередь "прикрепил" к нему двух русских журналистов, бойко пишущих на английском языке.
В посольстве, после долгого перерыва, началась лихорадочная деятельность. Заскрипели перья, застучали машинки. За подписью донского казачьего полковника Константина Ермакова в прессе стали появляться статьи, призывающие англичан помочь своей союзнице России в ее борьбе с большевиками.
В столице Великобритании об этих статьях заговорили, Константином заинтересовались. С ним охотно знакомились. У него появились поклонники и поклонницы, любящие экзотику. Константина стали приглашать на приемы и обеды. Он входил в моду. Всякий рад был похвастаться знакомством с донским казачьим офицером. О донских казаках, как во времена Платова, когда он пребывал в качестве гостя в Лондоне, стали говорить и писать всякие чудеса.
У Константина появились деньги. Он сшил себе еще одну прекрасную казачью форму старой моды, поражая ею простодушных лондонцев. Его уже хорошо знали и почтительно встречали швейцары в ресторанах, кабаре и кафе-шантанах.
Несмотря на такую веселую, беспечную жизнь, на все развлечения и удовольствия, Константин тосковал по жене, Новочеркасску... Иногда он запирался в своей комнате, зверски напивался и, заливаясь пьяными слезами, предавался сладостным воспоминаниям о жене, о тихом Доне, о друзьях. Вспоминая о Вере, он содрогался от ярости и ревности, представляя ее в объятиях Брэйнарда.
X
Однажды Константин сидел в своей комнате у окна и тоскливо смотрел на дождливую улицу. Дождь, мелкий, осенний, надоедливо стучал по стеклу. Константина беспокоили думы о доме, о жене. Хотелось скорей на Дон... В дверь кто-то торопливо и настойчиво постучал.
- Войдите! - меланхолично сказал Константин, не двигаясь с места.
В комнату вошел взволнованный Саблин.
- Что случилось, господин посол? - не меняя позы, спросил Константин.
- Я вижу, полковник, вы заболели сплином, - сказал весело и вместе с тем встревоженно Саблин, тяжело дыша. - О, черт возьми, - приложил он руку к сердцу. - Мотор сдает... Эх, старость... Будьте готовы, Константин Васильевич. Сегодня вас примет военный министр Черчилль... Будем ждать звонка. Оденьтесь!..
Одевшись в синий казачий мундир, натянув на себя шаровары с лампасами, Константин стал ждать вызова... Саблин прислал за ним только поздно вечером, когда Константин хотел было уже раздеваться и ложиться спать.
У подъезда посольства стоял лакированный длинный черный лимузин.
- Не робейте, полковник, - поучал дорогой Саблин Константина. - Он не бог, а такой же человек, как и мы с вами, а поэтому, прошу вас, не теряйте человеческого достоинства, особенно достоинства русского человека, к тому же донского казака...
* * *
По выражению Ленина, Уинстон Черчилль был "величайшим ненавистником Советской России".
Вот к такому-то человеку и вез Константина Ермакова старый пройдоха, искушенный в тонкостях дипломатии посол Саблин. Старик, конечно, отлично понимал, что этот грубый невежественный казачий полковник не представляет особого интереса для военного министра Великобритании, но надеялся, что своими рассказами о зловещем большевизме Ермаков сумеет еще больше разжечь ярость Черчилля.
Саблин, сидя рядом с Константином в автомобиле, что-то рассказывал ему, указывая на осыпанные разноцветными рекламными огнями магазины, парки, памятники, на огромные, потемневшие от дождя, влажные каменные громады зданий. Но Константин почти не слушал его. Он радостно думал о том, что вот побеседует сегодня с Черчиллем, выяснит все - и через несколько дней уже сможет тронуться в путь, домой.
- Куда мы едем, Андрей Аркадьевич? - спросил он у старика.
- В Вест-Энд, - ответил тот и стал рассказывать, что собой представляет этот Вест-Энд.
Автомобиль плавно подкатил к чугунным ажурным воротам. Шофер выскочил из кабины и услужливо распахнул дверцу машины перед Саблиным.
- Прошу вас, сэр, - сказал он. - Мы приехали. Это дом военного министра лорда Черчилля.
Посол, опираясь на плечо шофера, тяжело вылез из автомобиля, подошел к привратнику, сидевшему в будке у ворот, и назвал себя. Тот распахнул перед ним калитку.
- Пожалуйста, милорд! - сказал он и, пропуская гостей, нажал кнопку звонка.
Саблин и Константин направились к большому старинному одноэтажному каменному дому, стоявшему в глубине двора. Предупрежденный звонком, швейцар уже гостеприимно распахнул перед ними широкую стеклянную дверь.
Раздевшись в обитой дубом передней, сопровождаемые лакеем, Саблин и Константин прошли мимо двух бронзовых рыцарей в латах, в застывшей позе стоявших с факелами у дверей, ведших в огромный освещенный зал.
- Прошу, милорды, в кабинет, - сказал лакей и открыл перед поздними визитерами тяжелую резную дверь.
В просторном кабинете стоял полумрак. Пахло хорошим табаком и мятой. При входе их из-за письменного стола поднялся светловолосый мужчина средних лет и сделал несколько шагов навстречу.
- Приветствую вас, джентльмены, - слегка поклонился он.
- Хэлло, милорд! - подал ему руку Саблин. - Познакомьтесь, сэр, с посланцем тихого Дона, полковником Ермаковым.
- Весьма рад, - пожимая руку Константину, сказал Черчилль. - Прошу садиться, господа. Курите, - указал он на раскрытую коробку с гаванскими сигарами.
Взяв сигару и срезав кончик ее, Константин закурил и с любопытством окинул взглядом Черчилля.
Ничего особенного в Черчилле не было. Походил он на мелкого банковского клерка. Было Черчиллю лет сорок пять. Среднего роста, с небольшими светлыми усами, он уже начинал немного полнеть.
- По-английски говорите? - спросил Черчилль у Константина.
- Немного. Но за это время, что прожил у вас, в Лондоне, я стал говорить и понимать значительно лучше.
- Практика, - улыбнулся Черчилль. - Вы простите, полковник, что я вас задержал, - с любопытством разглядывая Константина в его казачьей форме, проговорил он. - Был занят. Мы, высшие чиновники британского правительства, часто не располагаем собой...
- Это же закон, - подобострастно подхватил Саблин. - Чем выше человек занимает пост, тем занятее он бывает.
Свет от настольной лампы мягко падал на лицо Черчилля. Он сидел спиной к огромному шкафу из красного дерева, заполненному книгами с золочеными корешками. Над шкафом висел большой портрет в тяжелой бронзированной раме какого-то сановного мужчины в средневековом одеянии.
- Я, - сказал Черчилль, - читал ваши статьи, полковник, в нашей прессе. - Хорошие статьи. Они раскрывают перед читателем правдивую картину действительности теперешней России... Мне хочется задать вам несколько вопросов. Вы разрешите?
- Пожалуйста, господин министр, - наклонил голову Константин. - Я вас слушаю.
- Мне бы хотелось знать, все ли население Донской области враждебно относится к большевикам и их доктрине, или есть и такие слои, которые им симпатизируют?
- Почти все поголовно донские казаки ненавидят большевиков, - ответил Константин. - Другое дело иногороднее население... Многие из иногородних симпатизируют идеям большевиков...
- Что значит "иногороднее население?" - спросил Черчилль.
Константин пояснил. Завязалась беседа. Черчилль много и подробно расспрашивал Константина о положении на Дону, о России, записывал в блокнот его ответы.
- Не хотите ли коньяку? - вдруг спросил он у своих гостей. И, не дожидаясь, ответа, подошел к одному из внушительных шкафов, достал оттуда графин с коньяком и три хрустальные рюмки.
- Люблю коньяк, - сказал Черчилль, разливая из графина по рюмкам. Полезен для здоровья. Прошу!
Выпили и сели в кресла.
- События в России, - проговорил он, - начинают быстро нарастать и, я скажу, нарастают они в правильном направлении. Правда, большевистским силам несколько удалось повлиять на наши оборонительные позиции на Севере России, но армия генерала Майкарда сильно не пострадала. То же самое и на Юге России. Армия генерала Деникина оправилась от недавних неудач, благодаря огромной помощи оружием и снарядами, которые она получает из Англии. Мы послали полное снаряжение на двести пятьдесят тысяч солдат... В Балтике имеется уже достаточное количество войск под ружьем, чтобы взять Петроград и исключить возможность доступа большевиков в Балтийское море; нужны только поддержка британского флота, вооружение, в особенности артиллерией, и снабжение съестными продуктами гражданского населения Петрограда.
Решительные враги большевизма многочисленны как внутри России, так и за ее границами, поэтому даже самые предубежденные не могут претендовать на то, чтобы к большевикам относились, как к фактическим представителям России... Я прошу передать там, на Дону, мои слова: пока я жив, пока я нахожусь у власти, я не перестану помогать истинно русским людям в их борьбе против злейшего врага человечества - большевизма. Можете передать в Новочеркасске своему президенту или атаману, как он у вас называется, что помощь Англии будет ощутима. Для того, чтобы вам приехать на Дон не с пустыми руками, мы снарядим корабль с вооружением для Донской армии. Вы сами поведете этот корабль...
Из-за приоткрытой двери прозвучал приятный женский голос:
- Я вам не помешаю, господа?.. Можно?
- Климентина, вы? - посмотрел Черчилль на дверь. - Входите, пожалуйста, мы деловой разговор закончили...
В кабинет вошла высокая, красивая блондинка лет тридцати пяти, одетая в элегантное черное шелковое платье. По кабинету тотчас же распространился легкий аромат лаванды.
- Моя жена, - представил ее Черчилль... - Посол России, мистер Саблин. Донской полковник, мистер...
- Ермаков, - почтительно подсказал Саблин.
- Вы желали посмотреть живого казака, - улыбнулся жене Черчилль. Так вот он, любуйтесь.
Константин встал и поклонился.
Англичанка быстрым взглядом окинула его и сказала:
- Сейчас ведь столько говорят о Доне, о казаках, что мое любопытство и интерес оправдываются. Я в последнее время много читала о донских казаках. Народ этот очень привлекательный, храбрый и воинственный. Как бы мне хотелось побывать у вас, на Дону, познакомиться с вашим народом, обычаями...
- Приезжайте, - снова поклонился Константин. - Будем рады вас встретить хлебом-солью, по русскому обычаю...
- Спасибо! Не знаю точно, когда именно, но постараюсь у вас побывать...
Поговорив еще с четверть часа, Саблин, а вслед за ним и Константин встали.
- Не осмеливаюсь вас задерживать, джентльмены, - встал Черчилль. Британско-Русский клуб пригласил меня на обед. Надеюсь, увижу вас там?
- Да, сэр, - сказал Саблин, - я на этот обед приглашен. Но вот... к сожалению, полковник Ермаков - нет...
- Как же так! Мистера Ермакова непременно надо пригласить. Я там выступлю с речью, и он должен меня послушать. Постараюсь полнее высказать свое отношение к русскому вопросу... Я подскажу своему секретарю, чтобы прислали приглашение полковнику на обед.
XI
Через два дня к отелю "Конститьюшн" стали подъезжать автомобили.
В этом отеле правление Британско-Русского клуба заарендовало зал для обеда, и вот теперь на этот обед съезжались приглашенные.
В четверть восьмого за столами, составленными в виде буквы "Т", накрытыми белоснежными накрахмаленными скатертями и уставленными сверкающей всеми цветами радуги хрустальной посудой, сидело около трехсот членов клуба и гостей. Целый отряд официантов бесшумно роился вокруг них.
Рядом с русским послом Саблиным сидел Константин Ермаков, чувствовавший себя несколько смущенно в обществе английских джентльменов. На этот раз он, как и все, был одет во фрак. Как и у всех, у него так же сверкали накрахмаленные манжеты и воротничок.
При всеобщем торжественном молчании обед открыл краткой речью президент клуба бывший английский посол при царском правительстве Джордж Бьюкенен, недавно прибывший из Советской России. Этот небольшого роста, худощавый человек с лысеющей головой был хорошо известен присутствующим своей непримиримой ненавистью к советской власти. Во время мировой войны Бьюкенен, пытаясь предотвратить революционный взрыв в России, оказывал ощутительную помощь определенным англофильски настроенным кругам партии кадетов и октябристов, стремившимся задушить революцию и установить в России конституционную монархию.
После Октябрьской социалистической революции Бьюкенен не успокоился. Британское посольство он использовал под убежище ярых контрреволюционеров, пытаясь при помощи их организовать заговор против советского правительства...
В своей коротенькой речи Бьюкенен призвал присутствующих на обеде решительнее прийти на помощь России в ее трудный час "засилья большевиков".
Слово попросил Черчилль.
В зале воцарилась напряженная тишина.
- Сэр Джордж Бьюкенен, джентльмены! - сказал Черчилль. - Я очень рад, что в качестве гостя присутствую на этом обеде. Весьма важно, чтобы были предприняты все шаги для возбуждения интереса к России.
- Слушайте! Слушайте! - послышались возгласы сидящих за столом.
- Вы, сэр, Бьюкенен, имели право упомянуть об услугах, - продолжал Черчилль, - оказанных Россией союзникам, ибо вы находились в Петрограде и видели все своими глазами и хорошо знаете, что если это даже забывают современники, то история занесет в свои скрижали, как русская нация бросилась в войну с Германией с единым желанием добиться победы в этом правдивом деле.
- Да здравствует Россия! - гаркнули голоса.
- Мы хорошо знаем, - продолжал Черчилль, - что Париж не был бы опасен и битва на Марне могла бы быть проигранной, если бы русские войска еще при императоре Николае не бросились вперед, жертвуя своею кровью, пролитой потоками. Мы этого забыть не можем.
- Правильно!.. Правильно! - снова раздались голоса за столом.
- Я проникнут желанием, - продолжал Черчилль, - в это переполненное волнующими событиями время указать на то, чтобы британская нация не упускала из виду того важного значения, которое имеет для нее Россия.
Я никак не могу вырвать из своего сердца чувства беспокойства по поводу всего происходящего в России, чувства глубокой тревоги перед опасностью, которой подвергаются Державы Согласия, вследствие того, что происходит в России.
Если бы в течение последнего времени мы не успели вызвать к жизни армии Колчака и Деникина, то все наше дело как в политическом, так и в других отношениях, в Восточной Европе было бы перевернуто вверх ногами. И если когда-либо в будущем эти армии будут уничтожены, то произойдет такое несчастье, которое не может не коснуться нас. Поэтому, когда нам в Британии говорят: "А какое нам до этого дело, в чем это может нас касаться", мне всегда приходит на память сказка, которую я слышал в детстве, о двух людях, отправившихся на охоту за диким зверем. Один охотник вошел в пещеру, а другой остался снаружи у входа, и, когда возвратившийся зверь бросился в пещеру, то охотник, остававшийся у входа пещеры, схватил его за хвост и с большим трудом удерживал у отверстия. Охотник в пещере спросил, почему это у входа стало так темно, на что охотник снаружи ответил: "Вот если хвост оборвется, ты тогда сразу узнаешь, отчего потемнело"...
По залу пробежал смех.
- Я рассматриваю этот вопрос с британской точки зрения. Мы видим, что две великие ветви человеческой семьи - славяне и тевтоны - погружены в бездну несчастья; одна из ветвей - наша верная, но несчастная союзница, другая - наш непримиримый враг... Если Лига Наций не сможет спасти Россию, то Россия в своей агонии разрушит Лигу Наций, - с горечью воскликнул Черчилль. - Я говорю всем легкомысленным, неосведомленным и простосердечным: "Вы можете покинуть Россию на произвол судьбы, но Россия нас не может покинуть".
При криках одобрения Черчилль сел. Потом, как будто о чем-то вспомнив, он привстал и поднял бокал с шампанским.
- Я пью, джентльмены, за восстановление могущественной нашей союзницы - России!.. За изгнание и уничтожение всех большевиков!
- Полковник, - шепнул Саблин Константину. - Вам надо будет выступить.
- А стоит ли? - спросил Константин.
- Как же, обязательно... Донской казак выступает на обеде английских джентльменов... Ведь это же сенсация!.. Эх, зря вы надели фрак, в казачьей форме было бы красочнее... Хотя так-то оно, пожалуй, и лучше... Пусть посмотрят, какие донские казаки - они нигде не теряются... Нет, вы все-таки обязательно выступите, поблагодарите...
- Ну, посмотрим тогда, - буркнул Константин.
Выступило с речами еще несколько англичан с горячим призывом поддержать белогвардейцев в их борьбе с большевиками. Потом произнес речь Константин. Он поблагодарил военного министра Черчилля, Джорджа Бьюкенена и других выступавших за дружелюбное отношение к Донской армии.
- Но это не все, господа, одни лишь ваши дружеские слова вряд ли нам помогут разбить большевиков, - сказал он.
В зале послышался хохот.
- Остроумно казак сказал... Тонко.
- ...Нам нужна более реальная помощь, - продолжал Константин. Оружие нам нужно, солдаты ваши нам нужны, деньги!..
- Браво!.. Браво!.. - хлопали в зале.
* * *
На Дон и к генералу Деникину было решено послать высшего английского комиссара Мак-Киндера с дипломатическим штатом. Парламент проголосовал за кредит представителям Юга России в их борьбе с большевиками в сумме двадцати пяти миллионов фунтов стерлингов.
XII
Английский лейтенант Джон Гулден жил на квартире у одной вдовы вместе с капитаном Ингомом. Третий их товарищ, летчик капитан Картер, как об этом прошел слух, будучи в распоряжении командующего Донской армией генерала Сидорина, по его приказанию полетел в Воронеж к генералу Шкуро и пропал без вести.
Однажды, когда Гулден, лежа на диване, читал только что полученный из Англии журнал, в комнату ворвался возбужденный капитан Ингом.
- Лейтенант! - вскричал он взволнованно. - Какой же мерзавец Гарри Картер! Какую он гадость сделал!
Гулден приподнялся с дивана:
- Что же он сделал, капитан?
- Первую гадость он совершил, попав под Воронежом в плен к красным вместе со своим самолетом. А вторую - вот эту. Читайте! - сунул он ему московскую газету "Правда". - Впрочем, вы же плохо знаете русский язык... Я вам переведу: "Английский авиатор, капитан Гарри Картер, будучи послан на аэроплане с приказом командующего белой Донской армией генерала Сидорина в Воронеж, который в то время был захвачен белогвардейскими частями генерала Шкуро, по ошибке приземлился в расположении кавалерийской части товарища Буденного.
В беседе с нашим корреспондентом капитан Картер заявил: "Англия никогда не должна вмешиваться во внутренние дела России". Он выразил искреннее сожаление, что ему, помимо своего желания, пришлось как офицеру подчиниться приказу своего начальства и прибыть в Россию для участия в борьбе белогвардейцев против народа Советской России.
Учитывая, что капитан Картер чистосердечно покаялся в своем проступке, совершенном по приказу высшего его командования, и что он как военнослужащий не мог ослушаться этого приказа, советское правительство сочло возможным отпустить капитана Гарри Картера в Англию".
- Как это вам нравится? - с сарказмом посмотрел Ингом на Гулдена.
- Картер струсил, а поэтому и солгал.
- В том-то и дело! - вскричал Ингом, с яростью бросая газету. - Какой дьявол его сюда посылал?.. Ведь мы же с ним Добровольно изъявили желание поехать сюда, посмотреть донскую экзотику, поухаживать за красивыми казачками...
- Гарри это простительно, - сказал Гулден. - Он человек неженатый, а ведь вы, как мне известно, женаты... У вас, говорят, чудесная, красивая жена...
- У меня жена действительно красавица, - самодовольно усмехнулся Ингом. - Но это мне не мешает иногда поухаживать за другими... А все-таки Гарри ловкий дипломат...
- А интересно, - насмешливо посмотрел Гулден на Ингома, - как бы вы стали действовать, если б попали в плен?
- Не знаю. Об этом я не думал, но, наверно, не стал бы лгать... Между прочим, Джон, у меня есть еще одна новость!
- Рассказывайте!
Вместо ответа Ингом торжественно развернул лондонскую газету "Таймс".
- Представьте, лейтенант, я послал отсюда своей Молли письмо, - стал рассказывать Ингом. - Молли прочла его своим знакомым. Кто-то из них рассказал о нем сотруднику "Таймс". В газете заинтересовались этим письмом и выпросили его у Молли и напечатали. Вот смотрите!.. Хотите, прочту?
- Читайте.
Ингом уселся на стол и с удовольствием стал читать:
"Моя дорогая!
Шлю тебе это письмо к твоему рождению и ко дню нашей свадьбы. А чтобы письмо это было более приятно, в дополнение к нему шлю и немного денег. Купи себе на них новую хорошенькую шляпу, шелковые чулки и перчатки.
Эти два знаменательных дня я посвящу тебе. Знай, дорогая, что с утра до вечера в эти дни я думать буду только о своей Молли.
Жизнь моя здесь полна интересных приключений: я попал в армию полудиких казаков. Все они - лихие наездники, интересные, необычные люди. Они, как волшебники, выделывают на лошадях разные чудеса. Знай, дорогая, если когда-либо и был крестовый поход, то он сейчас именно здесь. Я со своей стороны вкладываю и буду вкладывать свое сердце и душу в дело организации танковых отрядов против большевиков, в боевые действия против них, в собирание и отсылку тебе таких сведений о большевистских зверствах, которые ты, надеюсь, сумеешь куда надо определять, чтобы они заставляли нашу добрую, старую Англию гореть возмущением и отвращением.
Посылаю тебе 64 фотографических снимка, сделанных мною и другими английскими офицерами с пленных и казненных большевиков. Вглядись в эти лица. Я хочу, чтобы ты заказала копии с этих фотографий. Я знаю, Молли, ты, наверное, для этого не имеешь денег. Но я прошу, не высылай мне посылок и употреби деньги на распространение среди англичан этих фотографий. Можешь даже продать мой кавказский кинжал или персидскую книгу, а деньги употребить на это. Эти фотографии заставят англичан понять. Они должны понять, черт возьми! Они поймут! Пора их разбудить.
Генерал Деникин начал свое дело, имея 403 офицера и 200 рублей. С тысячью офицеров он освободил огромный район, с восемью же тысячами он опрокинул восемьдесят тысяч большевиков.
А теперь его армия многочисленна, но ей не хватает снабжения. Вот в этом-то мы и должны ей помочь. Каждая самая малая помощь имеет значение. Я хочу, чтобы ты распропагандировала нашего милейшего Робинса и гальванизировала упрямого полковника и всех остальных, подобных ему.