Петров (Бирюк). Юг в огне

   - А ты куда направляешься?
   - К товарищу Буденному послан с рапортом, - сказал Сазон.
   Он уже намеревался было мчаться, но, заметив выезжавшую из села кавалькаду всадников, остановился.
   - Никак, товарищ Буденный?.. - угадывал он. - Он и есть... и товарищ Ворошилов тоже...
   Сопровождаемые ординарцами и адъютантами, к Прохору и Сазону подъезжали Ворошилов и Буденный.
   - Так что тут происходит, товарищ Ермаков? - спросил Ворошилов.
   Прохор рассказал.
   - Вот участник атаки, он может вам подробнее рассказать, - указал он на Сазона.
   - Я к вам с донесением, товарищ командарм, - козырнул Сазон и передал Буденному пакет.
   Прочитав донесение, Буденный спросил, указывая на пленных, уныло бредших по дороге:
   - А что это за народ?
   - Пленные, товарищ командарм, - ответил Прохор.
   - Пленные? - переспросил Ворошилов. - Интересно. Посмотрим.
   Они подождали пленных. Буденный пристально вглядывался в лица белогвардейцев.
   - Стой! - вдруг поднял он руку.
   Колонна пленных остановилась.
   - Тут, оказывается, и наши, платовские, есть, - сказал Буденный Ворошилову. - Ей, Ергенов! - крикнул он высокому калмыку в офицерской папахе, прятавшемуся за спины пленных казаков. - Иди-ка сюда!
   Калмык испуганно глянул на Буденного и, узнав его, воровато забегал глазами, присел.
   - Ну, чего прячешься-то? - повысил голос Буденный. - Говорю, иди сюда!
   Калмык, посерев от страха, зябко поежился. Пугливо озираясь на пленных, словно ища у них защиты, он вышел из толпы.
   - Эх ты! - окинул его презрительным взглядом Буденный. - Докатился. Что ж с тобой теперь делать, а?
   Ергенов молчал, потупив взор.
   - А в чем дело, Семен Михайлович? - спросил Ворошилов.
   Буденный стал рассказывать о калмыке, о его предательстве.
   - Народ доверил ему, - говорил гневно Буденный. - Советская власть доверила ему. Выбрали его членом ревкома Великокняжеского округа, назначили заведовать военным комиссариатом, а он обманул, предал нас. Все оружие, которое находилось в военном комиссариате, сдал белым и сам сбежал к ним... У белых служил... Кем ты, Ергенов, служил?..
   - Командиром сотни, - глухо сказал Ергенов.
   - Да, это, конечно, предательство, - сказал Ворошилов. - За это надо судить.
   Пленные были мрачны и растерянны. Переглядываясь, они настороженно прислушивались к тому, что говорили Ворошилов и Буденный.
   - Из какой он семьи? - спросил у Буденного Ворошилов.
   - Отец у него был скотовод, - сказал Буденный. - Но наемного труда не имел, сам трудился...
   - Да, товарищи, - проговорил громко Ворошилов. - Этот человек за свое предательство и активную службу у белых заслуживает суда военного ревтрибунала, но, принимая во внимание, что он происходит из семьи трудового казака-калмыка, то, я думаю, Семен Михайлович, мы его отпустим домой... Как ваше мнение?
   Калмык был поражен таким великодушием. Он изумленно взглянул на Ворошилова, не веря своим ушам. Столько он натворил злого против советской власти, против народа, что, когда попал в плен к красным, уже обрек себя на смерть. Разве он мог предполагать, чтоб его простили?..
   - Ты слышал, Ергенов, что сказал представитель Центрального Комитета Коммунистической партии и Советског о правительства товарищ Ворошилов? спросил Буденный. - Тебя прощает советская власть за все твои злодеяния. Как только Платовская станица будет освобождена Красной Армией, можешь идти домой и честно трудиться... В штабе армии тебе выдадут документ.
   Калмык упал на колени. Слезы полились по его желто-смуглому лицу.
   - Ой, как я виноват!.. Ой, как виноват!.. Советская власть простил меня... Бей меня, плюй меня!.. Я дрянный человек!
   Лица у пленных казаков прояснились. В сердце у каждого из них появилась надежда: раз уж такого заядлого преступника, как Ергенов, простили, то их уж, простых казаков, обманутых офицерством, подавно простят и распустят по домам...
   - Ах мать твою черт! - вдруг смачно выругался кто-то за спиной Буденного.
   Буденный оглянулся. Его ординарец, Фома Котов, разъяренно жиганув плетью своего коня, в два прыжка очутился у толпы пленников. Со свистом выхватил он шашку из ножен и, потрясая ею над головой какого-то пленного казака, орал:
   - Зар...рррублю, гад ползучий!.. Ишь ты, супротив своего родного брата пошел!.. Супротив народной советской власти пошел!.. Супротив самого товарища Ленина пошел!.. Я тебе голову срублю, беляку проклятому... Гад непомерный!..
   - Фома! - сердито прикрикнул Буденный. - Отставить!.. Кого ты собираешься рубить?.. Чего буянишь?..
   - Извиняюсь, товарищ командарм, - сказал, стихая, Фома. - Да как же не буянить?.. Поневоле забуянишь, коль вот этот сволочной казачишка является всенастоящим родным братом моим. Да как вы думаете, что я за мерзячие дела обнимать, что ли, должон его?..
   Понурив голову, подобранный, щеголеватый казачок, Михаил Котов, уныло выслушивал брань своего старшего брата.
   - Выходи сюда! - приказал ему Буденный.
   Михаил, высоко поднимая носки, решительно вышагнул из толпы пленных, прищелкнул каблуками, вытянулся, опустил глаза в землю и замер.
   Выправка казака понравилась Буденному.
   - Ты кем служил у белых? - спросил он у него.
   - Взводным урядником, - ответил Михали Котов. - А два дня тому назад наш станишный казак Максим Свиридов, какой, мол, зараз командовал полком нашим, для смеха назначил меня командовать сотней...
   - Почему же - для смеха?
   - Да какой из меня командир сотни? - усмехнулся застенчиво Михаил.
   - Ну, это ты зря скромничаешь, - сказал Буденный. - Парень ты боевой... Это наш станичный, товарищ военком? - спросил он, обернувшись к Прохору.
   - Да, наш, - кивнул Прохор.
   - Ну, как он?
   - Казак боевой и неплохой. Только вот с братом моим белогвардейцем спутался... На услужении у него был. Парламентером ко мне приходил, предлагал сдаться вместе с моим отрядом...
   - Ишь ты! - удивленно покачал головой Буденный. - Какой ты, действительно, боевой. Видишь, Котов, какой брат у тебя, - кивнул он на Фому. - Молодец!.. Честно служит народу и советской власти. А тебя ослепили офицеры... Эх ты!..
   - Заблудился, товарищ командующий, - вздохнул Михаил.
   - Заблудился, - усмехнулся Буденный. - Все вы говорите, что заблудились, как круто приходится... Поздно больно вы прозреваете... Что же с тобой делать?.. Что делать с твоим братом, Фома?..
   - Расстрелять, товарищ командарм, - с сердцем ответил Фома.
   - Что вы такой кровожадный, товарищ Котов? - смеясь, сказал Ворошилов. - Зачем же его расстреливать, когда из него может быть, полезный человек?.. Как вы думаете, - обратился он к Михаилу Котову, отпустить вас домой или вы будете служить у нас?
   - Буду служить у вас, товарищ начальник, - с готовностью ответил Михаил.
   - А не сбежите снова к белым?
   - Да что вы, товарищ начальник! - даже отшатнулся Котов. - Да мыслимое ли это дело?.. Уж ежели я пойду к вам служить, так, верьте мне, жизнь положу, а доверие ваше оправдаю...
   - Как думаешь, Фома, правду он говорит? - спросил у своего ординарца Буденный.
   - Брешет! - мрачно проворчал Фома.
   - Брат! - вскричал со слезами на глазах Михаил. - Да ты что же это на своего одноутробного, родного брата наговариваешь?.. Богом прошу тебя прости меня... - И он повалился в снег, земно кланяясь в ноги коню, на котором сидел Фома. Лошадь испуганно попятилась. Фома задержал ее.
   - Прости, братуша, - всхлипывал Михаил. - Вот те господь, буду служить верой и правдой и свою провинность отслужу. Прощаешь, что ль, брат? - приподнял он заплаканное лицо, заглядывая на Фому.
   Но тот безмолвно сидел на коне.
   - Да, я вижу вы, товарищ Котов, бесчувственный, - улыбнулся Ворошилов. - Неужели у вас сердце не дрогнет?
   - Как же быть, Фома? - сказал и Буденный. - Советская власть прощает заблудившихся, обманутых казаков, а ты не хочешь брата своего простить.
   Фома покосился сначала на Ворошилова, затем на Буденного, молча соскочил с коня, поднял брата.
   - Ну, ладно, Миша, вставай, - сказал он ворчливо. - Раз уж советская власть тебя прощает, то, стало быть, и я тебя прощаю...
   XXIII
   Стояли крепкие морозы, но тротуары были забиты веселой гуляющей публикой, среди которой особенно много военных.
   - "Приазовский край"! - расталкивая толпу, пронзительно кричит мальчишка, мчась по тротуару с кипой газет под мышкой. - Красные разбиты под Никитовкой!.. Красные разбиты!..
   По мостовой, высоко поднимая ноги и отбивая шаг, под гром духового оркестра, ритмично колыша из стороны в сторону щетиной штыков, проходит офицерская рота.
   - Кра-асные разби-иты под Никитовкой! - кричат мальчишки. - Отступают в панике!..
   - Вот мерзавцы! - смеется Семаков, на ходу просматривая газету. Выдумают же - "красные разбиты под Никитовкой..." Ха-ха-ха!.. Обыватели, конечно, могут поверить... Витя, сунь вот этому в карман листовку... Так!.. Молодец!.. Пусть почитает...
   - Может, Иван Гаврилович, сядем на трамвай? - предлагает Виктор.
   - Да ты глянь. Там и сесть-то некуда... Пойдем уж так, кстати, листовки разбросаем...
   Семаков с Виктором направляются на вокзал. Ростово-Нахичеванскому подпольному комитету доподлинно известно, что буденновские полки уже подходят к городу. Вся подпольная организация на ногах, она вооружилась и вооружила многих рабочих ростовских заводов. Все с нетерпением ждут сигнала подпольного комитета, чтоб начать вооруженное восстание и помочь Красной Армии захватить город.
   Семаков и Виктор посланы на вокзал выяснить положение. По слухам, там уже вторые сутки стоит состав из Новочеркасска с золотом Донского правительства. Возникла идея - нельзя ли захватить это золото или во всяком случае, если к этому представится возможность, задержать состав до прихода Красной Армии.
   - Иван Гаврилович, - воскликнул Виктор. - Да брось ты эту брехливую газету! Что ты нашел в ней хорошего?
   - Нет, постой, постой, крестник, - продолжая на ходу просматривать газету, сказал Семаков. - Тут есть любопытные вещи... Вот, например, послушай!
   Они остановились. Семаков стал читать:
   - "Пролежав более месяца в лазарете, не видел за это время улиц города. Теперь я выздоравливаю, можно выходить гулять, но во время боя с красными я лишился брюк и сапог. Не имею возможности их приобрести и получить помощь от родных, так как они в Киеве. Я покорнейше прошу добросердечных людей откликнуться и пожертвовать мне брюки и сапоги. Хочется ведь и мне попраздновать светлое Рождество Христово.
   Прапорщик Р у д а к о в".
   - Вот так вояка! - рассмеялся Семаков. - Так навоевался, что растерял портки и сапоги...
   Виктор даже не улыбнулся шутке своего друга. Он был под впечатлением, которое произвело на него сообщение Васи Колчанова о смерти Марины.
   "Нет!.. Нет!.. - с горечью подумал он. - Не верю!.. Неужели я не увижу ее больше?"
   Переживая свое горе, Виктор похудел, в глазах затаилась печаль.
   Семаков пристально посмотрел на юношу.
   - Нет, крестник, так никуда не годится, - покачал он укоризненно головой. - Надо взять себя в руки. Так распускаться большевику не годится.
   Виктор молчал.
   ...На вокзале лихорадочная суета. Ошалело мечутся по перрону люди с узлами, чемоданами, торопясь сесть в отходящие на юг поезда. У вагонов крики, давка, ругань, плач...
   - Удирают, сволочи! - усмехнулся Семаков. - Почуяли...
   Рассовывая листовки в карманы, узлы и корзины толпящихся на платформе пассажиров, Виктор и Семаков скоро разыскали то, что им было надо. На четвертом пути стоял состав из пяти вагонов: одного классного и четырех товарных. Состав плотным кольцом окружала атаманская гвардия в серых папахах с голубыми верхами.
   Еще издали Семаков и Виктор увидели, что один вагон опечатан несколькими сургучными печатями и свинцовыми пломбами.
   - Правильные слухи, - прошептал Семаков. - Золото... А ну-ка, давай пройдем...
   Они хотели пройти мимо состава по платформе, но молодой есаул, грозно закричал:
   - А ну, ну проваливайте!.. Здесь нельзя расхаживать!..
   Они отошли на порядочное расстояние от состава и стали тихо рассуждать между собой.
   - Этот состав, конечно, - сказал Семаков. - Но как его захватить?
   - Пойти на риск, - прошептал Виктор. - Ночью собрать человек тридцать подпольщиков и окружить состав... Тут, я думаю, атаманцев человек пятьдесят, не больше...
   - Нет, человек сто, наверно...
   - Возможно, и сто.
   Они замолкли и оба стали изучать место, где стоял состав с золотом.
   - Кажется, зря мы стараемся, - сказал Семаков.
   - Почему?
   - А вон, видишь, садятся... Сейчас поедут.
   И, действительно, атаманцы торопливо посадились в вагоны и, не отходя от дверей теплушек, зорко наблюдали за опечатанным вагоном. Паровоз без свистка медленно потащил состав.
   Семаков и Виктор переглянулись и молча пошли.
   * * *
   В конце декабря морозы спали, стояла приятная погода. С синего звездного неба падали крупные хлопья снега. При свете фонарей они отливали золотом и, казалось, как в сказке, все вокруг - и небо и земля - было заполнено играющими звездами...
   Город праздновал Рождество. Сквозь ярко освещенные окна видны вальсирующие пары. В ресторанах и барах - веселье. Звенели бокалы, произносились тосты в честь победы белой армии, рекой лилось шампанское.
   Походив по улицам, насмотревшись на пьяное веселье, Виктор вернулся на свою новую квартиру. Делать было нечего, читать не хотелось, и он лег спать, но долго не мог уснуть. Из головы не выходил образ Марины... Потом Виктор уснул.
   В полночь его разбудили. В комнату вошел радостно возбужденный Семаков.
   - Вставай, крестник!.. Пойдем праздновать Рождество.
   - Что случилось, Иван Гаврилович? - приподнялся Виктор, не понимая еще причин его радости.
   - А ты одевайся, скорей, тогда узнаешь. Где твоя винтовка?
   - В сарае, в дровах.
   - Захватывай.
   Виктор быстро оделся, сунул в карман револьвер, сбегал в сарай за винтовкой. Он догадывался: видно, красные подходят к Ростову.
   Они вышли на улицу. Семаков на ремне нес винтовку. Снег перестал. Стояла тихая лунная ночь. Где-то на окраине Нахичевани злобно лаяли собаки и похлопывали выстрелы.
   - Уже? - спросил Виктор.
   - Уже-то уже, - весело сказал Семаков. - Но самое интересное ты проспал... Красная Армия уже побывала в Ростове!
   - Что ты, Иван Гаврилович!
   - Верное слово, побывала, - повторил Семаков. - Правда, пока что лишь разъезды... Город-то весь пьяный, никто его не защищает... Сколько пьяных офицеров повыловили - страсть...
   - Что ты мне говоришь, Иван Гаврилович, я же весь вечер бродил по улицам и никого не видел...
   - Так ты где ходил?.. Тут вот, наверно, в центре?.. А они ездили по Нахичевани... Вот только сейчас белогвардейцы опомнились и стали оказывать сопротивление. Слышишь, постреливают? Это бой начался... Сейчас мы нашу организацию собираем, в тыл белым ударим... А нам с тобой другое дело поручено... Пошли!
   - Какое? - спросил Виктор.
   - Потом узнаешь... Вон наши ребята в переулочке ждут. Они с нами пойдут.
   За углом стояла группа в полтора десятка молодых рабочих, вооруженных винтовками.
   - Пошли, ребята! - сказал им Семаков. - Только тише!
   Осторожно ступая, придерживая винтовки, все молча двинулись по улице.
   - Из тюрьмы наших пойдем освобождать, - шепнул дорогой Семаков Виктору. - Гулдена и других.
   - Вот это правильно! - кивнул юноша.
   Когда проходили Садовую - главную улицу города, то чуть не наткнулись на промчавшуюся в сторону Нахичевани кавалерийскую часть белых.
   Убедившись, что за ней никто не следует, Семаков махнул рукой, и все проворно перебежали освещенную улицу.
   Подбежав к чугунным воротам тюрьмы, Семаков грозно загремел прикладом.
   - Именем революции, требуем открыть ворота! - закричал он.
   Перепуганные надзиратели не сразу сделали это.
   - А кто вы такие? - спросил один из них, высунув в окошко седую голову.
   - Представители советской власти, - сказал Семаков. - Открывай быстрее, а то повесим. Разве тебе не известно, что город уже занят Красной Армией?
   Надзирателям было известно, что по городу разъезжали красные кавалеристы, да и они слышали перестрелку в Нахичевани. Посовещавшись между собой, открыли ворота.
   - Кто из вас старший? - окинул Семаков строгим взглядом вытянувшихся, перепуганных до смерти надзирателей. - Да вы не бойтесь. Мы вас не тронем, если будете выполнять мои распоряжения...
   - Я буду старший, - вышагнул вперед плечистый старик, который высунул в окошко голову. Он дрожал от страха.
   - Не трясись, - сказал ему Семаков. - Сказал, что вреда вам не причиним. Большевики свое слово твердо держат. Ведите ребят по камерам, выпускайте всех политических, которые сидят за большевизм... Понял?..
   - Так точно, понял, - козырнул старик. - А уголовников выпускать?
   - Ни в коем случае. А что, английский офицер сидит у вас еще или нет?
   - Сидит до сей поры.
   - Сию же минуту доставить его сюда! - крикнул Семаков.
   - Сей мент! - снова козырнул старый надзиратель и, повернувшись к надзирателям, крикнул: - А ну, живо выпускай из камер политических. А англичанина пойду сам приведу, - сказал он, выбирая из звенящей связки ключ от камеры Гулдена.
   - Я с ним пойду, - сказал Виктор.
   - Иди, - разрешил Семаков. - Только быстрее возвращайся.
   - Слушай, старик, - остановил надзирателя Виктор, когда они зашли за угол тюремного здания, - тут у вас сидела девушка по фамилии Бакшина Марина... Не помнишь ли ты такую?..
   - Марину-то? - переспросил надзиратель. - Хорошо знаю... Обходительная барышня. Умница... Ничего не скажешь.
   - Послушай меня, - волнуясь сказал Виктор. - Я тебя очень прошу. Понимаешь, эта девушка мне очень дорога... Расскажи, как она умерла...
   - Господь с вами! - уставился на него старик. - Да вы с чего это взяли, что она умерла?..
   - Вы все перепутали, - досадливо отмахнулся Виктор.
   - Да нет же...
   - Вот у вас сидела еще одна женщина - Клара Боркова?
   - Правильно, сидела, - кивнул надзиратель. - Красивая такая.
   - Ее-то ведь расстреляли, казнили?
   - Казнили... Помню...
   - Ну и девушку эту, Марину, вместе с ней расстреляли...
   - Кто это вам сказал? Сами вы вот все и напутали. Клару эту расстреляли... А ее - нет... Она и до сей поры в камере сидит... Суда ждет... А суда-то, должно, никакого и не будет. Забыли про нее...
   Они поднялись на второй этаж. Надзиратель, загремев замком, распахнул дверь камеры. Оттуда хлынул гнилостный запах. Виктор заглянул в дверь. В камере стоял полумрак. Закутавшись в тряпье, на нарах спало несколько бледных, исхудавших женщин. При входе надзирателя они испуганно подняли головы.
   Виктор отошел от двери, но он слышал, что происходило в камере.
   - Вставайте! - сказал надзиратель. - Одевайтесь!
   - Зачем?
   - Освобождаетесь... Красная Армия забрала город и вас велела выпустить.
   Женщины радостно зашумели, начали обниматься, целоваться. И Виктору показалось, что среди этих обрадованных женских голосов он слышит милый голос Маринки. У него с такой силой заколотилось сердце, что казалось, он сам слышит его.
   Женщины торопливо одевались.
   - Да уж не спешите, - сказал надзиратель. - Подожду...
   - Как же не спешить, - послышался женский голос.
   - Марина!
   - Ай, боже мой! - вскрикнула девушка. - Витя!.. Витечка!..
   И Марина, еще не одевшаяся как следует, простоволосая, бросилась из камеры, подбежала к Виктору, прижалась, обняла его горячими руками.
   - Милый!.. Милый!.. Неужели это все правда?.. Может быть, ты мне опять приснился во сне?..
   - Нет, Маринка, это уже не сон, - осыпая ее поцелуями, засмеялся счастливым смехом Виктор. - Нет, это не сон!.. Я тебя разыскал наяву, хоть ты и была запрятана от меня за десятью дверями, заперта десятью замками... Теперь все!.. Все!.. Никому тебя никогда не отдам! - крепко сжал он ее в своих объятиях.
   Из камеры стали выходить уже успевшие одеться женщины в сопровождении старика надзирателя.
   - Ай! - спохватилась Марина. - Я ведь еще не оделась. Я сейчас, сказала она, скрываясь в камере.
   - Хорошая она девушка, - подошла к Виктору какая-то пожилая, пожелтевшая от тюрьмы женщина. - Люби ее, молодой человек. Люби... Золото она.
   Вскоре Марина вышла из камеры, и все направились во двор, где их ждал Семаков.
   - Иван Гаврилович! - еще издали закричала Марина, заметив Семакова у фонаря.
   - Марина?! - остолбенел Семаков. - Неужели ты? Да ты откуда же это, а?.. С того света, что ли?..
   - С того, Иван Гаврилович, с того, - смеялась Марина.
   Они расцеловались.
   - Боже мой! - сказал Семаков. - А нам-то чего только ни наговорили о тебе. Крестник мой чуть с ума не сошел... Ну, хорошо, Мариночка. Мы с тобой еще обо всем поговорим... Где же Гулден?
   - К англичанину надо идти с другого выхода, - сказал старый надзиратель. - Сейчас приведу.
   Привели сильно похудевшего и обросшего бородой Гулдена. Тот не сразу понял, в чем дело. Когда же ему все разъяснили, он обрадованно кинулся обнимать своих русских друзей.
   У ворот тюрьмы собралось уже более трехсот человек. Все, радостно переговариваясь, смотрели на Семакова, чувствуя, что он тот, кому они обязаны своим освобождением.
   - Товарищи! - сняв шапку, обратился к ним Семаков. - Низкий поклон вам за все ваши страдания, которые вы перенесли в тюрьме... Но теперь все кончилось... Идут бои!
   В предрассветном воздухе отчетливо слышалась ружейная перестрелка.
   - Это Красная Армия уже вошла на окраины Ростова, - пояснил Семаков.
   - Ура-а! - взорвались ликующие голоса. - Ура-а!..
   - По поручению Ростово-Нахичеванского подпольного комитета большевиков освобождаем вас из тюрьмы, - сказал Семаков. - Идите, товарищи, по домам! Но осторожно. До свидания... Как только город будет в руках красных, приходите в Ротонду, в городской сад.
   Снова раздались торжествующие голоса!
   - Ура-а!.. Ура-а!..
   XXIV
   Константин Ермаков в радужном настроении прибыл из Англии на грузовом трехтрубном транспорте "Караден" в сопровождении крейсера "Качтереберри" в Новороссийский порт. Константин в радостном возбуждении думал о сенсации, которую он произведет в Новочеркасске, когда явится туда с результатами, которых добился в Лондоне.
   Похвалиться было чем. Он лично доставил на пароходе для Донской армии десяток танков, несколько десятков пушек со снарядами, десятки тысяч комплектов обмундирования, медикаменты и многое другое.
   Вез Ермаков письма от лорда Черчилля и других сановных лиц Великобритании атаману войска Донского Богаевскому и генералу Деникину с заверениями, что Страны Согласия - Англия, Франция и США - не оставят их в беде.
   Когда Константин сошел с судна, радостное чувство быстро сменилось тяжелой тревогой. На пристани творилось что-то невообразимое. Весь порт кишел народом. Слышались крики, ругань, плач.
   Он не сразу понял, в чем дело. Какие-то мужчины в дорогих шубах, барыни, престарелые, а порой и молодые генералы, как угорелые, метались по пристани с чемоданами, узлами, детьми, пробираясь к трапам нескольких дымивших у причала иностранных пароходов.
   Ермаков вдруг понял смысл этой мрачной картины: буржуазия бежала за границу. "Значит, - с грустью подумал Константин, - дела на фронте не блестящи..."
   Распорядившись, чтобы с судна сгружали привезенные военные грузы, Константин пошел искать извозчика, чтобы перевезти личный багаж в гостиницу. Но все они были в разгоне, а в гостинице не оказалось свободного номера.
   Досадуя на свои неудачи, он зашел в ресторан, переполненный шумевшей публикой. Константин отыскал место за столиком в углу и заказал обед.
   Не спеша, разжевывая жесткий, непрожаренный шашлык, Ермаков раздумывал над тем, как ему поскорее выбраться отсюда в Новочеркасск.
   Вокруг него роилась, кричала, шумела, ругалась, смеялась многоликая толпа.
   - Что вы мне говорите? - распаленно кричал какой-то толстяк сухой длинной даме. - Какой дурак вам сейчас даст взаймы денег?.. Вы говорите, что у вас в парижском банке есть деньги... Вы, может быть, в Париж и попадете, а я попаду на какой-нибудь необитаемый остров... Где я буду с вас получать долги?
   "Сволочи! - озлобленно посмотрел на них Константин. - Вот на таких понадейся..."
   Сквозь шум и гам до Ермакова долетела знакомая неаполитанская песенка. Приятный тенор пел:
   Плыви, моя гондола,
   Озаренная луной,
   Раздайся баркарола,
   Над сонною рекой...
   "Кажется, Сфорца?" - подумал Константин. Расплатившись за обед, он заглянул в дверь отдельного кабинета. Там за столом сидела компания мужчин и женщин. Среди них были граф Сфорца, Розалион-Сашальский и ротмистр Яковлев в полной своей форме.
   - А-а, полковник Ермаков! - крикнул Розалион-Сашальский. - Откуда вы свалились?.. Я думал, так сказать, что вы в Лондоне... Зря вы оттуда уехали... Теперь снова, так сказать, придется намазывать пятки салом...
   - Садитесь с нами, полковник, - подвинулся Сфорца.
   Константин подсел к столу. Ему налили стакан коньяку и заставили выпить.
   - Давно вы из Англии? - снова спросил поляк.
   - Сегодня утром приехал.
   На него все уставились с изумлением, как на сумасшедшего.
   - Се-егодня-а? - протянул Розалион-Сашальский.
   - Зачем вы приехали? - спросил Сфорца.
   - Как - зачем? Привез пушки, танки, пулеметы и многое еще кое-что...
   - А на кой черт теперь все это сдалось? - мрачно проворчал Яковлев.
   - Неужели вы ничего не знаете? - вздергивая плечиками, фыркнул Сфорца.
   - Как - ничего не знаю? - обиделся Константин. - Мне и знать-то ничего не надо. Человек я опытный, достаточно и ясно вижу, в чем дело. Наверно, на каком-то участке фронта произошло отступление наших войск, и вот теперь господа со слабыми нервами, как крысы с тонущего корабля, спешат выехать из смутной России за границу...
   - Так-так... - покрутил тонкий ус Сфорца. - Так по-вашему?.. А почему в таком случае я здесь? - выпятил он воинственно свою впалую грудь. - Как вам известно, я не из робкого десятка, не из слабонервных...