Петров (Бирюк). Юг в огне

   XVII
   Кавалерийская казачья бригада Чернышева торопливо шла по Донбассу. Вслед за ней двигались армейцы Первой Конной, почти не встречая сопротивления.
   На пути своего отхода бригада Чернышева таяла, как снег. Казаки понимали, что это отступление последнее, и если они отступят бог знает куда, то уже больше никогда не увидят своих станиц и хуторов. Группами и в одиночку они отставали от бригады и сдавались в плен на милость "врага". А "враг", действительно, был милостив. Отбирая оружие и лошадей, он, к несказанной радости пленников, отпускал их по домам.
   Чернышев с грустью убеждался, что от всей его бригады теперь оставалось не более четырех-пяти сотен казаков. Возможно, и этих бы не стало, если б они не боялись суровой расплаты в своих станицах и хуторах за те злодеяния, которые творили над большевистски настроенными станичниками и хуторянами...
   Угрюмо ехали казаки по занавоженным дорогам, все более и более отдаляясь от родного дома. И рады бы они последовать примеру своих товарищей, сдавшихся в плен, да больно уж страшно было - а вдруг большевики не простят им? И это-то чувство страха и заставляло их на заморенных, уставших лошадях ехать все дальше и дальше на юг, неизвестно куда, в неведомое будущее.
   Полковник Чернышев ехал впереди бригады. Вслед за ним мчались начальник штаба, пожилой войсковой старшина, молоденький сотник-адъютант и два казака - ординарцы.
   ...То и дело приходится обгонять воинские обозы с громоздкой кладью, подводы беженцев, до отказа набитые плачущими детьми, старухами и стариками, зеленые фургоны с красными крестами, наполненные ранеными и больными солдатами.
   По обочинам дороги валяются трупы лошадей. Над падалью кружат крылатые хищники...
   Поглядывая по сторонам, Чернышев тяжко вздыхает. Куда его нелегкая несет?.. Ведь подходит конец... Неизбежный конец. Теперь уже ни о каком сопротивлении не может быть и речи. На уме лишь одно: спасти свою жизнь...
   - Иван Прокофьевич, - прерывает его грустные размышления угрюмый начальник штаба, подъезжая к нему, - в четырнадцатом полку почти все офицеры разбежались... Даже командир полка исчез...
   - Гм... - усмехается Чернышев. - Сбежал?
   - Наверно.
   - Ну и черт с ним! - равнодушно говорит Чернышев. - Скоро все разбегутся... Даже и мы с вами.
   Начальник штаба, крутя рыжий ус, некоторое время молчит. Конь его бежит рядом с жеребцом командира бригады.
   - Это верно, - наконец говорит он, - но пока хотя бы для видимости надо кого-нибудь из офицеров назначить командиром полка.
   - Назначайте.
   - Но кого? - вопросительно смотрит на Чернышева начальник штаба.
   - Свиридов Максим не сбежал?
   - Кажется, нет еще...
   - Назначайте его командиром полка.
   - Его?! - изумляется начальник штаба. - А удобно это будет? Ведь он еще пока только в чине подъесаула...
   - Произведите его в... есаулы... А впрочем, прямо можно в войсковые старшины.
   - Вы шутите, господин полковник? - еще более изумляется начальник штаба. - Никто же не утвердит такого производства.
   - А какое это имеет значение, - с досадой отмахивается Чернышев. Теперь же все равно некому утверждать... Пусть Свиридов хоть несколько дней пощеголяет в погонах войскового старшины. Жалко, что ли, вам?..
   - Ладно, господин полковник, - усмехнулся начальник штаба. - Такое дело, разрешите себя в генералы произвести?
   - Валяйте! - смеясь, махнул рукой Чернышев.
   - Вызвать ко мне командира пятой сотни четырнадцатого полка подъесаула Свиридова! - обернулся начальник штаба к усатому казаку с серебряной серьгой в левом ухе.
   - Слушаюсь, ваше высокоблагородие! - козырнул казак и, привстав на стременах, обернулся, зычно крикнул:
   - Подъесаула Свиридова к начальнику штаба бригады - живо!
   - Подъесаула Свиридова к начальнику штаба бригады - живо! подхватили сзади голоса.
   - Подъесаула Свиридова... - как эхо отзывалось сзади уносясь все дальше и дальше.
   Минут через двадцать, обгоняя колонну, к начальнику штаба подскакал на запыхавшейся лошади Максим Свиридов.
   - Чего изволили звать, господин войсковой старшина? - отдавая честь, спросил он. - По вашему приказанию подъесаул Свиридов явился.
   - Господин Свиридов, - торжественно промолвил начальник штаба. По распоряжению командира бригады полковника Чернышева вы производитесь в чин войскового старшины...
   Максим ошалело глянул на него.
   - То есть как это понять? - растерянно спросил он.
   - А очень просто, - усмехнулся начальник штаба. - Надевайте на себя погоны войскового старшины и чувствуйте себя таковым. А кроме того, командир бригады приказал вам принять полк и вступить в обязанности командира полка...
   - Ой, господи! - совсем растерялся Максим. - Неужто все это правда?
   - А разве я вас когда-нибудь обманывал?
   - Уж не подсмеиваетесь ли вы надо мной? - даже вспотел от волнения Свиридов.
   - Да вы что? - сердито закричал начальник штаба. - Какая тут может быть насмешка?.. Мы воюем, а не в бирюльки играем...
   Лицо Свиридова порозовело от радости, глаза заискрились.
   - Ну, такое дело, благодарю вас покорно, господин войсковой старшина, и вас, господин полковник, - поклонился он спине Чернышева. Но, вспомнив, как когда-то в Новочеркасске его задерживал патруль, обвиняя в незаконном ношении офицерских погон, он опасливо спросил:
   - А документ у меня на то будет?
   - Какой документ?
   - А такой, что мне, мол, присвоен чин войскового старшины.
   - Напишем документ, - кивнул головой начальник штаба.
   - Мне б надобно указ самого войскового атамана об утверждении мне такого чина... А так... навроде незаконно.
   Чернышев, видимо слышал весь этот разговор между Свиридовым и начальником штаба, приостановив жеребца, он обернулся.
   - Все оформим законно, Свиридов, не бойся. Принимай полк и командуй.
   - Зараз же, значит, и вступать в командование полком? - не скрывая своего удовольствия, спросил Максим.
   - А чего ж ждать?.. Сейчас же, конечно, и вступай в свои обязанности... Служи, старайся, голубчик. В наше время и до генерала легко дослужиться...
   Максим не уловил насмешки в голосе полковника.
   - А кому же прикажете сотню сдать? - спросил он.
   - Кому сотню сдать? - задумался начальник штаба. - Да сдай ее кому-нибудь из опытных урядников.
   - Мыслимое ли дело сдавать сотню нижнему чину? - возмущенно спросил Свиридов.
   - Это ты правильно, - насмешливо сказал Чернышев, снова оглядываясь. - Нижнему чину сдавать сотню не следует. Но мы можем какого-нибудь боевого урядника произвести в офицеры. Кого ты порекомендуешь, Свиридов? Мы сейчас его произведем в хорунжие или сотники... Помнишь, полковник Ермаков любил говаривать: плюнул, и готов офицер.
   Максим неодобрительно покачал головой.
   - Это, конешное дело, полковник Ермаков зря так говорил. Каждого дурака офицером не сделаешь. А что касаемо, ежели, мол, какого урядника произвести в хорунжие, чтоб он мог принять сотню, то, я думаю, можно урядника Михаила Котова в хорунжие али прапорщики произвести...
   - Ну почему же в хорунжие или прапорщики? - ухмыльнулся Чернышев. Тебя ж производим в войсковые старшины? Его мы произведем в есаулы...
   - Многовато для него, - мрачно проговорил Свиридов. - Хватит ему и сотника. Персона-то не дюже велика.
   - Ну, если сотника, так сотника, - согласился Чернышев. - Василий Емельянович, - сказал он начальнику штаба, - произведите Котова в сотники и напишите приказ, чтобы он принимал пятую сотню от Свиридова.
   - Слушаюсь, господин полковник, - сказал начальник штаба и быстро, на ходу, набросал на планшетке приказ о назначении Михаила Котова командиром пятой сотни.
   - Возьмите, Господин войсковой старшина, - подал он приказ Свиридову. - Езжайте!
   - Слушаюсь! - лихо козырнул Свиридов. - Счастливо оставаться. - Он крутнул лошадь в сторону и стал дожидаться своего полка, который шел в хвосте.
   Отъехав от Свиридова, Чернышев и начальник штаба расхохотались.
   - Это мы, Василий Емельянович, по-наполеоновски, - смеялся Чернышев. - Он из конюхов и солдат маршалов делал, а мы из простых малограмотных казаков - командиров полков и сотен...
   Начальник штаба минуты две ехал молча, о чем-то улыбчиво думая. Потом, пришпорив лошадь, он вплотную подъехал к Чернышеву.
   - А кому, Иван Прокофьевич, прикажете передать должность начальника штаба? - смеясь, тихо спросил он.
   - Моему ординарцу Степану, - мрачно усмехнулся Чернышев. - Парень он расторопный, справится. А кому мне передать командование бригадой?..
   - Своему адъютанту.
   - Что думаете, он дурак? - спросил Чернышев. - Он ведь не Свиридов. Я наблюдаю за ним и вижу, как он тоже озирается по сторонам, норовит куда-нибудь удрать... Шутки в сторону, - прошептал он, наклоняясь к начальнику штаба. - На душе у меня кошки скребут. Положение мне не нравится... Генералитет и буржуазия, как крысы с тонущего корабля, бегут за границу. Говорят, в Одессе, Новороссийске и других портах черт знает что делается... Душатся, а лезут на корабли...
   - Драпают, сволочи, - зло выругался начальник штаба, - а нас оставляют на погибель...
   - Почувствовали, что гайка ослабла, вот и бегут.
   - А вы, Иван Прокофьевич, думаете, что это теперь бесповоротно?
   - Да, думаю... Кто теперь может остановить красных? Казаки сдаются сотнями, тысячами... Офицеры бегут, скрываются или тоже сдаются... Наши союзнички - французы и англичане - только за нашими девочками умели ухаживать, а как пришлось туго на фронте, они тоже драпанули... Вояки...
   - Что вы думаете, полковник, предпринимать? - спросил начальник штаба.
   - А вы? - в свою очередь спросил Чернышев.
   Начальник штаба криво усмехнулся:
   - Вы первый боитесь сказать. Ладно, скажу я первым, Иван Прокофьевич. Поговорим на откровенность. Я кончил воевать...
   - То есть как это?
   - А так: за Ростовом, в десяти - двенадцати верстах, - моя станица Синявская... Может быть, слышали?
   - Ну как же, станция Синявская.
   - Вот-вот. Это моя родина. Я сын рыбака. На трудовые денежки отцовские учился. Как дойдем до Синявской, так уж дальше я никуда не пойду... Заупрямлюсь, как верблюд, и ни с места...
   - И не боитесь? - поверх пенсне посмотрел на него Чернышев.
   - Боюсь, но что делать? - остро взглянул на Чернышева начальник штаба. - Что делать, спрашиваю я вас?.. Бежать за границу?.. Да будь она проклята!.. Меня там еще не хватало.
   Он пришпорил лошадь, несколько минут ехал молча.
   - Иван Прокофьевич, - сказал он тихо, - конечно, я с вами откровенничаю, надеюсь на вашу порядочность...
   - Не беспокойтесь, выдавать не стану.
   Они снова замолкли.
   - Иван Прокофьевич, поедемте со мной в Синявку, - вдруг неожиданно предложил начальник штаба.
   - Что я там буду делать?
   - Под Азовом есть такие места - лиманы, камыши, - сам дьявол не сыщет... Будем рыбку ловить, пересидим тревожное время, а там видно будет... Может быть, красные сгинут, опять установится настоящая власть... А если уж советская власть надолго удержится, то, что ж, думаю покаяться... Не звери же красные... Простят. А тут, признаться, у меня еще есть такая надежда: два двоюродных моих брата у большевиков служат... Жил я с ними дружно, защитят, может...
   - А если все-таки братья не смогут помочь?
   - Ну и черт его дери! Пусть расстреливают. Я вам скажу, смерти я не боюсь. За четыре года германской да два года гражданской войны столько раз видел в глаза смерть, что привык к ней... Не страшно... Лучше умереть, чем за границу ехать... Я там все равно с тоски умру. У меня здесь ведь жена да двое маленьких детей.
   - Раз у вас такое решение созрело, - сказал Чернышев, - то стоит ли вам в Синявку ехать?
   - А как же?
   - А не лучше ли сделать так, как делают это наши казаки?
   - Остаться в каком-нибудь селе и дождаться прихода красных?
   - Да.
   - Боюсь... Подожду еще немного... В конце концов, может быть, так и сделаю, - сказал начальник штаба. - Вот знать бы, где мои братья сейчас находятся... Им в руки я сразу бы сдался... А вы не думаете, полковник, так сделать?
   - Я боюсь, и очень боюсь, - вздохнул Чернышев. - Все же я ведь полковник. - А к тому же и эсером был...
   - Но вы ведь не дворянин...
   - Сын бухгалтера я... Учился тоже, как и вы, на трудовые отцовские гроши.
   - Так, может быть, вместе что-нибудь придумаем, Иван Прокофьевич?..
   - Вон что-то адъютант ко мне подъезжает, - шепнул Чернышев. - Давайте пока отложим наш разговор.
   XVIII
   Бригада Чернышева входила в шахтерский городок. По узким улицам, по площади невозможно было проехать - все было забито отступающими обозами, подводами беженцев, санитарными двуколками, артиллерией.
   Максим Свиридов ехал впереди своего полка. Рядом на сивом меренке трусил Михаил Котов, уже успевший нацепить на себя серебряные погоны сотника, отданные ему за ненадобностью Свиридовым. Сам же Максим ехал без погон - сколько ни старался он, а так и не мог раздобыть себе погон войскового старшины.
   - Слышишь, Котов, - внушительно говорил Свиридов, - ты должон понимать, что ежели б не я, так тебе б во веки веков не видать офицерства... Я ж про тебя подсказал полковнику...
   - Да разве я не понимаю, Максим, - признательно отвечал Котов. Благодарность тебе большая за это. Всю жизнь буду помнить об этом...
   - Какой я тебе, к дьяволам, Максим? - вспылил Свиридов. - Максим, брат, остался в станице. А зараз перед тобой Максим Трофимович али ваше высокоблагородие... Надобно детство уже забывать... Это когда мы ребятенками были, так называли друг дружку: Мишка, Максимка, Ванька, а зараз другое дело...
   - Ну, положим, вашего благородия теперь нету, - засмеялся Котов.
   - Ну, нехай нету, - с досадой выкрикнул Максим, - так называй, как положено: господин войсковой старшина.
   - Такое дело, извиняюсь, - козырнул Котов. - Ладно, буду называть, как полагается... Это верно, что при посторонних людях неудобно так называть... Только знаешь что, Максим... извиняюсь, господин войсковой старшина, я тебе по правде скажу, что не верю что-то во всю эту комедь...
   - Это в какую же такую "комедь"? - зло посмотрел Максим на Котова. Про что ты речь-то ведешь?
   - Да вот никак не верю, чтоб всурьез нас произвели, тебя, мол, в войсковые старшины, а меня в сотники...
   - А почему ж не веришь-то?
   - Чудно как-то, - ухмыльнулся Котов. - Малообразованные мы с тобой люди, учения, окромя приходского училища, никакого не проходили... Одним словом, щи бы нам с тобой лаптем хлебать, а туда ж в благородные лезем... Смехота прямо-таки...
   - Дурак! - отрезал Максим. - Образованности мы с тобой завсегда могем добиться, а вот офицерства-то нет... Пользуйся моментом покель... Надобно понимать, что... - хотел он что-то пояснить, но в это время к ним подъехал рябой урядник с большим всклокоченным чубом, торчащим из-под серой шапки, как пук ржаной соломы.
   - Господин подъесаул, - обратился он к Максиму.
   - Ну-ну! - хмуро оборвал его тот. - Как говоришь?
   - Извиняемся, - поправился урядник, - господин войсковой старшина. Без привычки это...
   - Говори, Юшкин, - смягчился Максим. - Что хотел сказать-то?
   - Да вон видите, - махнул плетью урядник на толпу солдат, казаков и жителей, окруживших какой-то склад.
   - Ну, вижу, так что?
   - Винный склад норовят громить, - пояснил урядник.
   - Ну? - заинтересовался Свиридов.
   - А там какая-то казачья сотня охраняет склад и продает водку по сотне за бутылку...
   - Вот сволочи-то, - выругался Свиридов. - Какое же они на то имеют право?..
   - Дозвольте, господин войсковой старшина, распугнуть эту сотню, ухмыльнулся урядник. - А потом запасец бы спирту взять, а?.. А то ж морозяка страшенный, все внутренности поумерзли...
   - Да я б не супротив, - нерешительно проговорил Максим. - Но не знаю, как на это посмотрит командир бригады. Ты, Юшкин, поезжай-ка до командира бригады и скажи, что командир, мол, полка просит разрешения набрать из склада по бутылочке спирту на брата...
   - Слушаюсь! - весело козырнул урядник и, огрев коня плетью, помчался вперед, разыскивать Чернышева.
   Вскоре он вернулся довольный, улыбающийся.
   - Ну что? - поинтересовался Максим.
   - Дозволил, - хитро подмигнул урядник. - Только, чтоб, говорит, без безобразия обошлось, да велел ему бутылки две спирту привезти.
   - И десять не пожалеем, - засмеялся Максим и, обернувшись к казакам, крикнул: - По-олк... стой!.. Слезай!.. Лошадей отдать коноводам!.. Ружья на изготовку!.. Шагом арш... прямо на склад!..
   Казаки, довольные выдумкой командира полка, защелкав затворами винтовок, со смехом, криками двинулись на толпу, напиравшую на склад.
   - Раз-зой-дись! - закричали они угрожающе. - Разойдись, а то стрелять будем.
   Но по-прежнему шумя и топчась, толпа не обратила внимания на выкрики казаков.
   - Ну-ка, пойди, Котов, к казакам, - проговорил Свиридов. - Скажи, чтоб раза два стрельнули для страха поверх толпы.
   - Разойдись, стрелять будем!..
   - Сотня, - звонко выкрикнул Котов, - к стрельбе готовсь!.. Пли!..
   Прогрохотал залп. В толпе кто-то истерично выкрикнул:
   - Ой!.. Убили... Убили, проклятые!..
   Толпа в страхе отхлынула в стороны. Среди казаков послышались ругательства:
   - Дурило, ты, никак, в сам деле в людей стрельнул?
   - Ну и стрельнул, а те какое дело?
   - А такое, что на мушку тебя посажу! За что людей убиваешь!
   - А ну, попробуй. Я те вперед посажу.
   Казаки дали еще залп поверх толпы и цепью, не опуская ружей, окружили склад, вплотную подошли к хмельным казакам, стоявшим с винтовками у склада.
   - Куда лезете? - кричали охранявшие склад, потрясая винтовками. Постреляем, так вашу!..
   - А что вы за хозяева такие? - орал на них в ответ урядник Юшкин. Попили спирту, набрали с собой, а теперь уметайтесь отсель!.. Теперь черед наш...
   - А кто вы такие будете?
   - Мы-то? - горделиво покрутил ус Юшкин, - фронтовики! Народ отчаянный. Чуть чего - секир башка.
   Казаки поддержали своего урядника:
   - Мы - мамонтовцы! Головы поотрываем...
   - Вдрызг разобьем, не злите нас.
   - Мы с вами драться не собираемся, - прозвучал урезонивающий голос со стороны склада. - Помиримся. Хватит и нам и вам.
   - Хватит!
   - Валяй, ребята, к нам!..
   Казаки из бригады Чернышева бросились к охранявшим винный склад, смешались с ними, стали обниматься.
   XIX
   Четвертая кавдивизия шла в авангарде Первой Конной почти без боев. Белые торопливо отходили к Ростову. Многие тысячи казаков и солдат сдавались в плен. Но иногда вдруг вскипали ожесточенные, кровопролитные схватки с какой-нибудь офицерской частью и быстро заканчивались победой конармейцев.
   Однажды в Донбассе, у одного небольшого шахтерского поселка, был остановлен шквальным ружейным и пулеметным огнем белых шедший впереди 19-й кавалерийский полк четвертой кавдивизии, в которой служил Митя Шушлябин.
   Конармейцы спешились и, передав коней коноводам, которые тотчас же увели их в балку, короткими перебежками пошли в наступление на белых, окопавшихся у поселка. Но атака конармейцев не дала результатов. Силы противника были значительные, и они оттеснили красных.
   Завязалась упорная битва. Белые накрепко засели в окопах и не хотели их оставлять. Сколько ни бросались конармейцы в атаку, белые их отбивали.
   Командир 19-го полка, краснощекий детина лет тридцати, перекрещенный боевыми ремнями, беспокойно бегал среди своих бойцов, до хрипоты крича, ободрял их и призывал к новой атаке. Но старания его были безрезультатны. Солдаты слишком устали. У противника было явное преимущество.
   Командир полка подумывал уже, не попросить ли ему помощи у комбрига, который со 2-м полком остановился на короткий отдых в другом шахтерском поселке, что был в верстах пяти отсюда. Но его сдерживал стыд. Неужели он со своим полком не справится с этой кучкой белогвардейских бандитов?
   Приказав кавалеристам окопаться и обстреливать противника, он послал полкового фельдшера с сестрой и санитарами оказать первую неотложную медицинскую помощь раненым, оставленным на поле боя, и, по возможности, вынести их.
   Белые, завидев людей с повязками красного креста на рукавах, прекратили стрельбу. Молчали и конармейцы. Над заснеженным полем, по которому ходили санитары, фельдшер и сестра в поисках раненых, стояла тишина.
   - Удивительное дело, - поглядывая в бинокль в сторону белых, задумчиво говорил командир полка политкому, такому же молодому парню, как и сам, плечистому, голубоглазому, одетому в кавказскую бурку. - Неужели у них проявилось чувство гуманности?.. Смотри, не стреляют, значит, дают нам возможность убрать раненых с поля боя.
   - Врут! - резко сказал политком. - Какую-нибудь каверзу задумали... Они, сволочи, коварные. Вот увидишь, они неспроста замолчали.
   Некоторое время оба молча и настороженно всматривались в сторону притихшего противника...
   Тем временем фельдшер с Надей торопливо расхаживали по равнине, наскоро делая перевязки раненым и отправляя их с санитарами за линию окопов.
   - Надюша!.. Надюша!.. - озабоченно покрикивал медицинской сестре уже пожилой седоусый фельдшер. - Далеко не отходи!.. Не отходи!..
   - Не беспокойтесь, Кузьма Демьянович, - отзывалась девушка. - Не отойду далеко!..
   Надя уже была опытной сестрой. Сейчас она уже человекам десяти перевязала раны, и их вынесли с поля боя. Поднявшись во весь рост, она внимательно огляделась: раненых, кажется, больше нет... Хотя вот кто-то стонет в бурьянах, в ложбине... Надя кинулась к раненому, и вдруг сердце замерло.
   - Митя!.. Родной!.. - в ужасе вскрикнула она.
   Но, подбежав к раненому, с облегчением произнесла:
   - Нет, не Митя. Но как он похож! Такой же белокурый и ясноглазый.
   Раненый, видимо, был командиром взвода или эскадрона - на нем были командирские ремни, и около него лежал наган.
   - Это... я на случай, если бы ко мне белые подошли, - страдальчески улыбнулся он, заметив взгляд Нади, устремленный на револьвер. - Спасибо, сестричка! Спасибо, родная!.. Я уж думал, что меня на съедение белым оставили...
   - Разве мыслимо!.. - воскликнула Надя.
   - Все бывает на войне, - тихо проронил раненый. - Бывает, что белые так напрут, что и раненых бросишь... Не до них тогда.
   - Бывает, - согласилась девушка, - но редко. Тем более, что мы все время наступаем...
   Девушка ловко перевязала рану, пощупала пульс и, привстав, оглянулась, чтоб позвать санитаров. Но те были далеко. Вслед за ними уходил и фельдшер, то и дело оборачиваясь и оглядывая поле: не остался ли кто?..
   - Кузьма Демьянович! - встревоженно закричала Надя, махая рукой. Кузьма Демьянович!.. Вот еще раненый!.. Вернитесь!..
   Но фельдшер не заметил Нади и скрылся за бугром.
   - Что, ушли? - волнуясь, упавшим голосом спросил раненый.
   - Да нет, сейчас придут, - сказала она спокойно и серьезно. - Ты не волнуйся... Я ведь тебя не брошу...
   Бледное лицо раненого потеплело, он благодарными глазами взглянул на девушку.
   - Спасибо, сестричка... Скорей бы в госпиталь... Ведь я бы там быстро поправился, а?..
   - Ну конечно, у тебя ж рана пустяковая, - сказала Надя, хотя знала, что рана тяжелая и он много потерял крови.
   Раненый повеселел.
   - Может, я попробую встать... Может, пошли б... с тобой, - сказал он, пытаясь приподняться. Но раненый тотчас же со стоном повалился на спину. Нет... Не могу!.. Все нутро выворачивается...
   - Лежи, - спокойно и строго сказала ему Надя. - Придут санитары, отнесем...
   Печальными, потемневшими глазами смотрел раненый на нее.
   - Что ж, значит, бросили тебя? - едва внятно прохрипел он. - Меня-то уж ладно, а тебя-то зачем же?.. Беги, сестричка... Беги, пока не поздно... А то как начнется опять бой, пропадешь...
   Конечно, Надя могла бы уйти, все равно ведь он не жилец на белом свете. Минуты его жизни сочтены. Она видела это и по синеющему лицу, и по заострившемуся носу, и по тускнеющему взгляду, по пульсу. И все же она не могла его оставить здесь одного, такого слабого, беспомощного.
   - Пить!.. - прошептал раненый.
   Надя приложила к его губам флягу. Умирающий сделал несколько глотков и снова сказал:
   - Иди, сестра... Иди!..
   "Может быть, действительно, уйти?" - мелькнуло у нее. Нет! Она этого не сделает. Раненого надо обязательно вынести отсюда. Она встала во весь рост и оглянулась. Может быть, хватились и ищут ее. Но нет, равнина была пустынна. Только черными тенями металась по полю воронья стая.
   Вдруг гулко ударил орудийный залп. Вороны взмыли в серое небо. Протрещала ружейная стрельба. Застрочили пулеметы. Девушка услышала над головой знакомое ей противное нытье пуль.
   - Ложись, сестра! - крикнул раненый. - Ложись, а то убьют!
   Она бросилась на снег около раненого... Над равниной стояла тишина, лишь с неба слышались взбалмошные крики потревоженных ворон.
   - Встань-ка, сестрица, - прохрипел раненый. - Погляди... что-то затихло...
   Надя приподнялась и оглянулась.
   - О! - закричала она в ужасе, закрывая лицо руками и приседая около раненого.
   - Что, сестрица?.. Что?..
   - И оттуда и отсюда конница, - сказала она, вздрагивая всем телом. Шашки сверкают...
   - В атаку друг на друга пошли, - задыхаясь проговорил раненый. - Как же мне тебя уберечь?.. Беги, сестрица, тут вот где-то овражек, кажись... А то ж тебя кони истопчат... Беги вон туда.
   И верно, совсем близко был небольшой овражек. Если в нем укрыться, то, пожалуй, можно отсидеться, пока пройдет бой.