Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 1

предавалась самым непристойным и грязным утехам, которые диктовал нам
полупьяный бред вкупе с обжорством. Телем и Дюкроз яростно оспаривали друг у
друга мой зад, истекая похотью и готовые извергнуться тут же от бесплодных
усилий; я лежала под их барахтавшимися телами, спокойно ожидая исхода
схватки, когда Вольмар, совсем уже пьяная и в своем опьянении более
прекрасная, чем сама Венера, схватила оба члена и принялась сдаивать их в
чашу для пунша, потому что, как она объяснила, ей захотелось выпить спермы.
- Отличная мысль, - одобрила настоятельница, которая находилась почти в
таком же трансе, как и все остальные, ибо вино лилось рекой. - Но я выпью,
только если сюда помочится Жюльетта.
Я исполнила просьбу, и чаша пошла по кругу; все распутницы отпили из
нее, то же самое с удовольствием сделали мужчины, и когда ритуал подходил к
концу, экстравагантная аббатиса, не зная, что еще придумать такого
интересного, чтобы пробудить желания, которые она, несмотря на всю свою
порочность, исчерпала до дна, объявила, что хочет отправиться в подвал, где
покоятся останки умерших в монастыре женщин, найти гроб одной из тех, кого
недавно уничтожила ее ревнивая ярость, и совершить на теле покойной своей
жертвы несколько оргазмов во имя торжества порока. Мысль эта была подхвачена
с бурным восторгом; мы поднялись, спустились вниз и поставили свечи вокруг
гроба юной монашки, которую Дельбена отравила три месяца назад после того,
как некоторое время боготворила ее. Эта женщина - настоящее исчадие ада -
улеглась на гроб, раздвинула ноги, раскрывая свою обнаженную промежность, и
приказала святым отцам подходить по очереди. Первым в состязание вступил
Дюкроз. Мы были только зрителями, и наши обязанности во время этой жуткой
сцены заключались в том, чтобы ласкать ее, целовать и облизывать ей тело и
клитор. Обезумевшая Дельбена изнемогала и барахталась в волнах своей
страсти, когда послышался внезапный шум, затем пронзительный визг, и все
свечи сразу погасли.
- Боже мой, что это! - закричала храбрая наставница, одна из всех нас
сохранившая мужество и хладнокровие посреди общей суеты и испуга. -
Жюльетта! Флавия! Вольмар!
А мы онемели от страха, мы окаменели, и никто не откликнулся; и если бы
аббатиса не рассказала нам наутро о том, что случилось, я, потерявшая в тот
момент сознание, так бы и не узнала причину этой суматохи. А причиной была
лесная сова, поселившаяся в подземельях монастыря: испуганная светом, к
которому не привыкли ее глаза, она взлетела, и резкий порыв воздуха от ее
крыльев загасил свечи. Придя в сознание, я увидела, что лежу в своей
постели, и Дельбена, которая навестила меня, как только узнала, что мне
стало лучше, рассказала, как она успокоила обоих мужчин, которые были почти
так же напуганы, как и мы, и с их помощью перетащила женщин в кельи.
- В сверхъестественные явления я не верю, - заявила Дельбена. -
Следствия без причины не бывает, и первым делом, несмотря на свое изумление,
я незамедлительно стала искать причину. И скоро ее обнаружила. Потом снова
зажгла свечи и вместе с нашими рыцарями привела все в порядок.
- А где Лоретта, мадам?
- Лоретта? Она осталась в подвале, дорогая.
- Что? Значит, вы...
- Еще нет. Этим мы займемся в следующий раз, как только соберемся
снова. Она выдержала вчерашнее испытание гораздо успешнее, чем можно было
предполагать.
- Ах, Дельбена, вы в самом деле развратное, жуткое создание...
- Будет, будет тебе. Это не совсем так. Просто у меня очень
требовательные вкусы, и ничто другое так меня не возбуждает.
А раз я убеждена, что мои желания - самые послушные исполнители воли
Природы, я покорно следую за ними и не испытываю при этом ни страха, ни
угрызений совести, ни сожалений. Но с тобой все в порядке, Жюльетта.
Поднимайся, милая моя, пойдем отобедаем в моей комнате и заодно побеседуем.
Когда мы закончили трапезу, Дельбена пригласила меня сесть рядом с ней.
- Тебя удивляет, что я бываю так спокойна, совершая самые жуткие
преступления? Ну что ж, не скрою, мне хочется, чтобы ты была так же
хладнокровна, как и я, и мне кажется, скоро так оно и будет. Вчера я
заметила, что тебя поразила, даже ошарашила невозмутимость, с какой я
творила все эти ужасы, и, насколько помнится, ты даже упрекнула меня в
отсутствии жалости к бедняжке Лоретте, которая была жертвой нашего разгула.
Ты должна отбросить прочь свои сомнения, Жюльетта: Природа все
устроила, обо всем позаботилась, она отвечает за все, что ты видишь вокруг.
Разве она дала равные силы, одинаковую красоту и грацию всем сотворенным ею
созданиям? Разумеется, нет. Поскольку ей угодно, чтобы каждая отдельно
взятая вещь, каждое отдельное существо имели свою собственную форму и свои
особенности, она хочет, чтобы и судьбы людей были разные. Невезучие
существа, которые угождают нам в когти или возбуждают нашу похоть, имеют
свое определенное место в общем порядке Природы точно так же, как звезды на
небосводе, как солнце, дающее нам свет; поэтому зло совершает тот, кто
вмешивается в этот мудрый порядок - ведь никому не взбредет в голову совать
свой нос в космические дела.
- Но, - осмелилась заметить я, - разве вам понравилось бы, окажись вы в
их положении и не найдя ни в ком сочувствия?
- Мне? Я бы страдала без всяких жалоб, - таков был стоический ответ,
достойный мыслителя, - и никого бы не молила о помощи.
И если я избранница Природы, если мне не приходится бояться нищеты,
разве не грозят мне, как и всем остальным, лихорадка и чума, война и голод,
и бедствия внезапной революции, и все прочие бичи человечества. Поверь мне,
Жюльетта, и крепко запомни, что когда я обрекаю других на страдания, когда с
улыбкой созерцаю их, это лишь потому, что я научилась страдать сама,
страдать в одиночестве. Сопротивляться глупо и бессмысленно, поэтому надо
отдаться промыслу Природы, иными словами - своей судьбе. Природа не
призывает нас к милосердию, она предлагает нам развить в себе силы, чтобы
противостоять испытаниям, которые она в изобилии припасла для нас.
Сочувствие же не только не закаляет нашу душу, не только не готовит ее к
испытаниям - оно ее обезоруживает, размягчает, напрочь лишает мужества,
которого не окажется в нужный момент, когда придется столкнуться с бедами.
Тот, кто научился спокойно воспринимать боль других, сумеет также спокойно
смотреть в лицо своим собственным несчастьям, и гораздо важнее научиться
страдать самому, нежели бесполезно проливать слезы по поводу чужих
страданий. Да, Жюльетта, чем закаленнее человек, тем меньше он болеет и тем
ближе к истинной независимости; в жизни нас подстерегают только две вещи:
зло, выпадающее на долю других, и зло, которое выпадает нам; стойко принимай
первое, и второе меньше поразит тебя, и ничто не сможет нарушить твой покой.
- Тогда, - заметила я, - неизбежным следствием этого равнодушия будет
всеобщее зло.
- Ну и что? В принципе думать надо не о зле и не о его
противоположности - добродетели, а о том, что делает нас счастливыми, и коль
скоро я увижу, что единственная для меня возможность быть счастливой
заключается в том, чтобы предаваться самым ужасным порокам, я без колебаний
в тот же миг совершу любое, самое немыслимое преступление, потому что, как я
уже тебе говорила, Природа диктует мне наслаждаться любой ценой. Если
Природа сотворила мою самую интимную сущность таким образом, что только
несчастье моих близких может разжечь во мне вожделение, это потому, что она
хочет моего участия в милом ее сердцу разрушении, ведь она стремится к
разрушению - в этом ее цель, и цель столь же важная, как и все другие - если
она сделала меня порочной, значит, ей потребна порочность и нужны такие
люди, как я, чтобы служить ей.
- Подобные аргументы могут завести далеко...
- И надо следовать за ними, - тут же парировала Дельбена. - Попробуй
показать мне ту грань, за которой они могут стать опасными. Скажем, ты
досыта насладилась, утолила свои желания, так чего еще тебе нужно?
- Можно ли наслаждаться за счет других?
- Меньше всего в этом мире меня интересуют другие; я ни капельки не
верю в эти братские узы, о которых без конца долдонят глупцы, я внимательно
изучила их и отвергла раз и навсегда.
- Как! Вы сомневаетесь в этом первейшем законе Природы?
- Послушай, Жюльетта... Воистину, этой девочке недостает воспитания и
наставления...
Наш разговор был на этом прерван: лакей, посланный моей матерью, пришел
сообщить госпоже настоятельнице об отчаянном положении дел в нашем доме и о
тяжелой болезни моего отца. Мать просила нас с сестрой срочно возвращаться.
- Боже мой! - воскликнула мадам Дельбена. - Я совсем забыла о твоей
девственности, которую надо восстановить. Одну минуту, мой ангел, вот возьми
экстракт мирта и натирайся им утром и перед сном. На десятый день ты будешь
снова непорочной, будто только что вышла из материнского чрева.
Потом она послала за Жюстиной и поручила нас обеих заботам служанки, а
на прощанье просила нас навещать ее, как только будет возможность. Мы
расцеловались с настоятельницей и покинули монастырь.
Отец умер, и вам известно, в какие несчастья ввергла нас его кончина:
через месяц умерла мать, и мы оказались в беспросветной нужде и одиночестве.
Жюстина, ничего не знавшая о моей тайной связи с аббатисой, также не
подозревала о том, что я навестила монастырь через несколько дней после
нашего разорения. Оказанный мне прием показал то последнее, чего я еще не
знала в характере этой необычной женщины, поэтому, друзья мои, я расскажу о
нашей встрече. В тот день Дельбена была груба со мной. Она начала с того,
что отказалась открыть ворота и согласилась на минутную беседу через
разделявшую нас решетку.
Когда, удивленная столь холодным приемом, я напомнила ей о наших
прежних совместных забавах, Дельбена сказала так:
- Дитя мое, все кончается и остается в прошлом, как только люди
перестают жить под одной крышей. Поэтому мой тебе совет: забудь обо всем. Со
своей стороны хочу уверить тебя, что не помню ни единого факта и случая, на
которые ты намекаешь. Что же до нищеты, которая тебе грозит, вспомни судьбу
Эвфрозины: она даже не стала дожидаться, пока ее заставит нужда, а по
собственной воле ударилась в распутство. У тебя выбора нет, так что следуй
ее примеру. Больше ничего тебе не остается. Хочу добавить только одно:
сделав выбор, не пеняй на меня, ибо, в конце концов, эта роль может быть не
для тебя, может не принести скорого успеха, тебе могут понадобиться деньги и
помощь, а я не смогу дать ни того, ни другого.
С этими словами Дельбена круто повернулась и исчезла, оставив меня в
недоуменном отчаянии, которое, конечно, было бы не таким глубоким, будь я
большим философом, а так меня одолевали тягостные мрачные мысли...
Я ушла, твердо решив последовать совету этого развратного создания,
какими бы опасностями это мне ни грозило. К счастью, я вспомнила имя и адрес
женщины, о которой как-то раз упоминала Эвфрозина в те времена, когда, увы,
я и не думала что придется просить у нее помощи, и через час стояла перед ее
дверью.
Мадам Дювержье тепло и радушно встретила меня. Ее опытный взгляд
обманули чудесные результаты, к которым привели снадобья настоятельницы, и
Дювержье пришла к выводу, что таким же образом можно обманывать и многих
других. За два или три дня до того, как устроиться в этом доме, я простилась
с сестрой, чтобы начать жизнь, совершенно отличную от той, что выбрала она.
После многочисленных невзгод мое существование зависело теперь от моей
новой хозяйки; я целиком доверилась ей и приняла все ее условия; однако еще
до того, как я осталась одна и смогла поразмыслить обо всем случившемся, мои
мысли вновь вернулись к предательству мадам Дельбены и к ее неблагодарности.
"Увы, - сказала я; обращаясь к самой себе, - почему ее сердце не
откликнулось на мое несчастье? Жюльетта нищая и Жюльетта богатая - разве это
два разных человека? Откуда эта странная прихоть, заставляющая нас любить
роскошь и бежать от нищеты?" Мне еще предстояло понять, что бедность всегда
вызывает неприязнь и брезгливость у богатства, а в то время мне было
невдомек, как сильно благополучие страшится нищеты, как избегает ее; мне
предстояло узнать, что именно боязнь избавить ближнего от страданий
порождает отвращение к ним. Еще я удивлялась, как получилось, что эта
развратная женщина, эта преступница, как это может быть, что она не боится
огласки со стороны тех, с кем она так жестоко обходилась? Это было еще одним
признаком моей наивности: я еще ничего не знала о наглости и дерзости,
которые отличают порок, когда он основан на богатстве и знатном
происхождении. Мадам Дельбена была матерью-настоятельницей одного из самых
престижных монастырей Иль де Франса, ее ежегодная рента составляла
шестьдесят тысяч ливров {Ливр - старая денежная единица, равнялась 1 фунту
серебром, делилась на 20 су, позже была заменена франком.}, она имела самых
влиятельных друзей при дворе, и никого так не уважали в столице, как мадам
Дельбену - как же ей было не презирать бедную девушку вроде меня, сироту,
без единого су в кармане, которая, вздумай она пожаловаться, услышит в ответ
смех, если ее вообще соизволят выслушать, или, что вероятнее всего, ее
назовут клеветницей, и неосторожная жалобщица, решавшая защитить свои права,
может надолго лишиться свободы.
Я была уже настолько испорчена, что этот вопиющий пример
несправедливости, даже при всем том, что пострадала от нее я сама, пожалуй,
скорее мне пришелся по нраву, нежели подтолкнул к другой, праведной жизни.
"Ну и ладно, - подумала я. - Мне тоже надо добиться богатства; богатая, я
буду такой же наглой и безнаказанной, как эта женщина; я буду иметь такие же
права и такие же удовольствия. Надо сторониться добродетельности, это верная
погибель, потому что порок побеждает всегда и всюду; надо любой ценой
избежать бедности, так как это предмет всеобщего презрения..." Но не имея
ничего, как могла я избежать несчастий? Разумеется, преступными делами.
Преступления? Ну и что тут такого? Наставления мадам Дельбены уже разъели,
как ржавчина, мое сердце и отравили мой мозг; теперь я ни в чем не видела
зла, я была убеждена, что преступление так же исправно служит целям Природы,
как добронравие и благочестие, поэтому я решила вступить и этот развращенный
мир, где успех - единственный признак торжества, и пусть не мешают мне
никакие препятствия, никакие сомнения, ибо нищета - удел тех, кто
колеблется. Если общество состоит исключительно из дураков и мошенников,
будем в числе последних: в тридцать раз приятнее для самолюбия надувать
других, чем оказаться в дураках.
Утешившись и вдохновившись такими мыслями, которые, быть может,
шокируют вас в пятнадцатилетней девочке, но которые, однако, благодаря
полученному мною воспитанию, не покажутся вам невероятными, я стала покорно
дожидаться, что принесет мне Провидение, твердо решив использовать любую
возможность улучшить свое положение, чего бы это ни стоило мне самой и всем
остальным.
По правде говоря, мне предстояло суровое обучение, и первые, порой
болезненные шаги должны были довершить разложение моей нравственности, но
чтобы не оскорблять ваши чувства, дорогие читатели, я воздержусь от описания
подробностей, потому что я совершала поступки, которые наверняка превосходят
по своей чудовищной порочности все, чем вы занимаетесь каждодневно.
- Признаться, мадам, я никак не могу до конца поверить в это, -
вмешался маркиз. - Зная все, на что вы способны, я заявляю, что просто
ошарашен тем, что вы, пусть даже на один миг, позволили себе так
растеряться. Ваши поступки и ваше поведение...
- Простите меня, - сказала графиня де Лорсанж, - но это всего лишь
результат испорченности, которую обнаруживают оба пола...
- Хорошо, продолжайте, мадам, продолжайте.
- ...потому что Дювержье в равной степени умела угождать прихотям и
мужчин и женщин.
- Надеюсь, - заметил маркиз, - вы не собираетесь лишить нас
подробностей, которые, как бы ни были они эксцентричны и причудливы, еще
больше развлекут нас? Мы знакомы практически со всеми экстравагантностями,
присущими нашему полу, и вы доставите нам удовольствие, поведав о тех,
которым предаются женщины.
- Ну хорошо, будь по-вашему, - согласилась графиня. - Я постараюсь
описать только самые необычные оргии и, чтобы не впадать в однообразие,
пропущу те, что кажутся мне чересчур банальными.
- Чудесно, - заявил маркиз, демонстрируя собравшимся свой уже набухший
от вожделения орган, - только не забывайте, как действуют на нас подобные
рассказы. Взгляните, до чего довело меня даже ваше предисловие.
- Хорошо, мой друг, - сказала очаровательная графиня, - разве я не вся
в вашем распоряжении? И я получу двойное удовольствие от своих мучительных
воспоминаний. А раз самоутверждение так много значит для женщины, позвольте
предположить, что если речи мои служат причиной такого повышения
температуры, то и моя скромная персона также имеет к этому какое-то
отношение.
- Вы совершенно правы, и я готов доказать вам это сию же минуту, -
сказал маркиз. Он и в самом деле был возбужден до крайности и увел Жюльетту
в соседнюю комнату, где они оставались достаточно долго, чтобы вдоволь
вкусить все самые сладкие радости необузданного порока.
- Со своей стороны, - сказал шевалье, оставшийся после их ухода наедине
с Жюстиной, - я должен признать, что пока еще не готов сбросить балласт. Но
неважно, поди сюда, дитя мое, стань на колени и пососи меня; только будь
добра сначала показать мне твой задик, потому что твои передние прелести
интересуют меня меньше. Вот так, очень хорошо, - добавил он, разглядывая
Жюстину, которая была достаточно обучена такого рода вещам и умела, хотя и
не без неудовольствия и раскаяния, возбудить мужчин. - Да, да, очень хорошо,
милочка.
И шевалье, чувствуя себя на седьмом небе от неописуемого удовольствия,
был уже близок к тому, чтобы отдаться изысканно-сладостным ощущениям
вызванного таким путем оргазма, когда вернувшийся вместе с Жюльеттой маркиз
начал умолять ее вновь разматывать нить своих воспоминаний, и его приятелю
пришлось подавить в себе стремительно приближавшийся пароксизм страсти.
Когда присутствующие успокоились, и все внимание вновь обратилось на
мадам де Лорсанж, она продолжила свою историю и рассказала следующее.
В доме мадам Дювержье жили шестеро женщин, но одним мановением руки она
могла вызвать на подмогу еще сотни три; два подтянутых лакея почти
двухметрового роста с гигантскими, как у Геркулеса, членами и два юных грума
{Молодой слуга.}, четырнадцати и пятнадцати лет, оба неземной красоты, были
всегда к услугам развратников, которые любили смешение полов или
предпочитали античные гомосексуальные забавы женскому обществу. На тот
случай, если этого ограниченного мужского контингента окажется недостаточно,
Дювержье могла усилить его за счет резерва из более чем восьмидесяти
человек, которые жили вне заведения и которые, в любой час дня и ночи, были
готовы предоставить себя в полное распоряжение клиентов.
Дом мадам Дювержье был хитроумно устроенным и уютным местом. Он
располагался во внутреннем дворе, был окружен садом и имел два выхода с
каждой стороны, так что свидания проходили в условиях абсолютной
секретности, которую не могла бы обеспечить никакая иная планировка. Внутри
дома обстановка отличалась изысканностью, будуары навевали сладострастие,
повар был мастером своего дела, вина были высшего качества, а девочки
очаровательны. Естественно, пользование этими выдающимися преимуществами
было сопряжено с расходами. Ничто в Париже не стоило так дорого, как ночной
раут в этом восхитительном месте: Дювержье никогда не требовала меньше
десяти луидоров за самое элементарное рандеву "тет-а-тет". Не имея никаких
моральных и религиозных принципов, пользуясь неизменным и могучим
покровительством полиции, первая сводница самых высокопоставленных лиц
королевства, мадам Дювержье, которая ничего и никого не боялась в этом мире,
была законодательницей мод в своей области: она делала невероятные открытия,
специализировалась на таких вещах, на которые до сих пор никто из ее
профессии не осмеливался и которые заставили бы содрогнуться саму Природу,
не говоря уже о человечестве.
В течение шести недель подряд эта ловкая мошенница сумела продать мою
девственность более, чем пятидесяти покупателям, и каждый вечер, используя
помаду, во многом напоминавшую мазь мадам Дельбены, она тщательно стирала
следы разрушений, причиненных мне безжалостной и безудержной страстью тех, в
чьи руки отдавала меня ее жадность. А поскольку у всех, без исключения,
любителей первых роз была тяжелая рука и бычий темперамент под стать
соответствующей величины члену, я избавлю вас от многих тягостных
подробностей и расскажу лишь о герцоге де Стерне, чья эксцентричная мания
даже мне показалась необычной.
Требовательная похоть этого либертена откликалась лишь на самые
нищенские одежды, и я пришла к нему, одетая как бездомная уличная девчонка.
Пройдя многочисленные роскошные апартаменты, я оказалась в увешанной
зеркалами комнате, где меня ожидал герцог вместе со своим камердинером,
высоким юношей лет восемнадцати с красивым и удивительно интересным лицом. Я
вошла в роль, которую мне предстояло сыграть, и удачно ответила на все
вопросы этой грязной скотины. Я стояла перед ним, а он восседал на диване и
поглаживал член своего лакея. Потом герцог заговорил со мной.
- Правда ли, что ты находишься в самом плачевном положении и что пришла
сюда с единственной целью и надеждой заработать кое-что, чтобы хоть как-то
свести концы с концами?
- Да, господин, как правда и то, что уже три дня ни я, ни моя матушка
ничего не ели.
- Ого! Это еще лучше! - сказал герцог и положил руку своего прислужника
на свои чресла. - Это очень важно. Я безмерно рад, что твои дела обстоят
именно так. Значит, тебя продает твоя мать?
- Увы, да.
- Великолепно! Гм... а у тебя есть сестры?
- Одна, мой господин.
- Как же получилось, что она не пришла с тобой?
- Она ушла из дома, ее выгнала нищета, и мы не знаем, что с ней стало,
- Ах, ты, лопни мои глаза! Ее же надо отыскать! Как ты думаешь, где она
может быть? Кстати, сколько ей лет?
- Тринадцать.
- Тринадцать! Потрясающе, потрясающе! Какого же черта, зная мои вкусы -
а они, клянусь Богом, должны их знать! - какого же дьявола они скрывают от
меня такое чудное создание?
- Но никто не знает, где она, мой господин.
- Тринадцать лет! Потрясающе! Ну ладно, я ее разыщу. В любом случае я
найду ее. А ну-ка, Любен, сними с нее одежду и приступим к проверке.
Пока выполнялся его приказ, герцог, продолжая дело, начатое его
ганимедом, {Молодой наперсник, помощник.} с довольным видом яростно трепал
темный дряблый орган, настолько крохотный, что его почти не было видно.
Когда я обнажилась, Любен осмотрел меня с величайшим вниманием, - потом
доложил хозяину, что все в самом отменном состоянии.
- Покажи другую сторону, - приказал герцог. И Любен, положив меня на
кушетку, раздвинул мне ноги; не знаю, действительно ли он убедился в
отсутствии признаков предыдущего вторжения или удовлетворился искусным
камуфляжем, но, как бы то ни было, Любен уверил герцога, что и в этой части
тела нет никаких подозрительных повреждений.
- А с другой стороны? - пробормотал Стерн, раздвигая мои ягодицы и
пальцем ощупывая задний проход.
- Нет, господин мой, ничего подозрительного.
- Хорошо, - удовлетворился распутный аристократ, приподнимая меня и
усаживая себе на колени, - но видишь ли, дитя мое, я не способен сделать это
дело самостоятельно. Пощупай эту штуку. Мягкая, да? Как тряпка, не правда
ли? Будь ты самой что ни на есть настоящей Венерой, ты не смогла бы сделать
его тверже. А теперь полюбуйся этим великолепным орудием, - продолжал он,
заставив меня взять в руки внушительный член своего камердинера. - Этот не
сравнимый ни с чем орган лишит тебя невинности гораздо лучше, чем мой. Ты не
против? Тогда прими позу, а я буду тебе помогать. Хоть я и не в силах сам
сделать что-нибудь путное, я обожаю наблюдать, как это делают другие.
- Ах, господин мой! - сказала я, испугавшись необычайных размеров
маячившего передо мной члена. - Это чудовище разорвет меня на куски, я не
смогу его выдержать!
Я попыталась вырваться, скрыться куда-нибудь, но герцог де Стерн и
слышать не хотел об этом.
- Давай не балуйся, никаких кошек-мышек! В маленьких девочках я люблю
послушание, те же, у кого его недостает, теряют мое доброе расположение...
Подойди ближе. Но сначала я хочу, чтобы ты поцеловала зад моему Любеку.
И, повернув его ко мне, добавил:
- Красивый зад, не так ли? Тогда целуй!
Я повиновалась.
- А как насчет того, чтобы поцеловать этот источник наслаждений,
который торчит с другой стороны? Ну-ка, поцелуй эту штуку!
Я опять повиновалась.
- А теперь приготовься, ложись сюда...
Он крепко обхватил меня руками; его слуга встрепенулся и принялся за
дело с такой силой и ловкостью, что за три мощных качка вонзил свой
массивный орган до самого дна моего чрева. Ужасный вопль вырвался из моей
глотки; герцог, заломив мне руки и не переставая массировать мой задний
проход, жадно внимал моим вздохам и крикам. Мускулистый Любен, полностью