Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 1

По счастливой случайности, аббат Шабер незадолго до того путешествовал
по Италии и теперь снабдил меня самыми лестными рекомендательными письмами.
Взамен я оставила на его попечение свою дочь, и он обещал заботиться о ней;
нет нужды добавлять, что моя забота о ребенке объяснялась материальными
соображениями, а не материнскими чувствами, так как ничего подобного не было
в моем сердце. В качестве предметов для утоления похоти я взяла в дорогу
одного сильного, хорошо сложенного и смазливого лакея по имени Зефир, с
которым часто развлекалась, изображая Флору, и горничную Августину -
восемнадцатилетнюю девушку прекрасной наружности. В сопровождении этих двух
преданных мне душой и телом слуг, еще одной случайной попутчицы, нескольких
коробок с багажом и наполненным доверху драгоценным сундучком я села в
дилижанс и быстро, без остановок, не считая ночлега, добралась до Турина.
"Наконец-то я здесь, в Италии, - думала я, глубоко вдыхая в себя свежий
воздух, - в этом благословенном краю, куда всегда влекло любознательные умы;
наконец я в стране Нерона и Мессалины. Быть может, на этой священной земле,
по которой они ступали, я обрету дух этих великих учителей злодейства и
распутства и смогу преумножить жестокости сына Агриппины, зачатого в
инцесте, и развратные утехи неверной супруги Клавдия". Эта вдохновенная
мысль не дала мне заснуть в ту ночь, и я провела ее в объятиях юной и
пикантной стервы на постоялом дворе Инглитерра, где остановилась; это было
восхитительное создание, которое мне удалось соблазнить через час после
приезда и благодаря которому я испытала давно забытые радости новизны.
Во всей Италии нет тоскливее и безрадостнее города, чем Турин; двор
здесь удручающе скучный, знать вялая и меланхоличная, чернь напоминает
висельников, к тому же она суеверна и набожна. Словом, я нашла ничтожно мало
возможностей для удовольствий; покидая Анжер, я обдумывала план предстоящего
распутства, лелеяла его всю дорогу и в Турине приступила к его
осуществлению. Я решила выдавать себя за известную странствующую куртизанку
и показать все, на что способна, чтобы накопить средства, достойные моих
прелестей и талантов, и в моих интересах, как материальных, так и плотских,
было не упускать ни одного мужчины, независимо от возраста, угодившего в мои
сети. Однажды, вскоре после прибытия, я отправила записку синьоре Диане,
самой известной своднице в Турине, сообщая о том, что в городе объявилась
красивая молодая француженка, готовая оказать соответствующие услуги, и что
она будет весьма признательна, если уважаемая дама соблаговолит принять ее;
ответ не заставил себя ждать. Я рассказала своднице о своих планах и
заявила, что клиенты от пятнадцати до двадцати пяти лет могут иметь меня
бесплатно, если они гарантируют удовлетворить мои желания; что я беру по
пятьдесят луидоров с тех, кому от двадцати пяти до тридцати пяти лет, сотню
с тех, кому от тридцати пяти до шестидесяти, и две сотни с клиентов старше
шестидесяти вплоть до самого престарелого возраста; что же касается их
фантазий, прихотей и извращений, я готова удовлетворить их все, без
исключения и согласна даже на истязания.
- А как насчет зада, прелестная вы моя? - прервала меня синьора Диана.
- Как насчет зада? Ведь он горячо почитается у нас в Италии; вы больше
заработаете своей жопкой за один месяц, чем за год, торгуя своей куночкой.
Я уверила Диану, что также расположена к содомии и что за двойную плату
никаких отказов с моей стороны не будет.
Буквально на следующий день я получила от Дианы послание, что меня ждут
к ужину во дворце герцога Шабле.
Совершив один из тех сладострастных туалетов с омовением, что добавляет
последние искусные штрихи к естественным чарам, я отправилась к этому Шабле,
которому в ту пору было сорок лет и который был известен на всю страну
своими изысканиями в области утех Венеры. При герцоге находился один из его
клевретов, и они объявили мне без обиняков, что в предстоящем спектакле я
буду исполнять пассивную роль.
- Снимай с себя всю эту амуницию, - сказал герцог, проводив меня в
очень элегантную комнату, - потому что она часто скрывает дефекты. Я
повиновалась.
- Имея такое прекрасное тело, не стоит надевать на себя ни одной
тряпки. - с одобрением заметили оба, а герцог добавил: - Все француженки
таковы: и фигура и кожа у них великолепны, здесь в Италии нет ничего
подобного.
Распутники внимательно осмотрели меня, поворачивая то так, то эдак, но
главное их внимание было сосредоточено на определенной части тела, и я
поняла, что недаром итальянцы имеют склонность к прелестям, которые так и не
сумел оценить господин де Лорсанж.
- Итак, Жюльетта, - заявил герцог, - хочу предупредить тебя заранее, до
того, как мы займемся делом, что ты должна показать все свое искусство на
юношах, которые будут проходить через эту комнату. Располагайся на кушетке,
они будут входить друг за другом через дверь справа и выходить слева; ты
будешь ласкать и возбуждать их так, как требует твоя национальная
принадлежность, ибо нигде на земле не умеют ласкать мужской член лучше, чем
во Франции. В тот момент, когда они будут готовы к оргазму, ты вставишь один
член мне в рот, другой - в рот моего друга, куда они и должны сбросить
сперму; после этого мы будем содомировать их по очереди. Твои же
непосредственные услуги не понадобятся до тех пор, пока мы не насладимся
сполна этой вступительной церемонией, только тогда мы дадим тебе знак
приступить к остальным обязанностям.
Закончив свои объяснения, герцог взмахнул рукой, и парад начался; все
юноши, которых я ласкала, были в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет, все
они были красоты неописуемой. Все испытали оргазм, некоторые - впервые в
своей жизни; оба распутника, не забывая возбуждать себя рукой, глотали семя,
затем принимались содомировать юношей: один из них держал жертву, другой в
это время трудился в его потрохах, причем я обратила внимание, что ни один
из двоих так и не кончил. После турнира оба вошли в раж, пот ручьями
струился по их лицам, на губах выступила пена.
- Теперь твоя очередь, - закричал герцог, - теперь ты, французская
богиня, должна получить свою долю фимиама, подогретого этими сорванцами;
правда, я не надеюсь, что твой анус такой же узкий, как у них, но мы
попробуем исправить этот недостаток.
Они смочили мне задний проход спиртовым раствором, который оказал такое
удивительное действие, что когда они принялись меня содомировать, им
пришлось в буквальном смысле слова пробивать брешь, чтобы проникнуть в
заветную пещерку; они, один за другим, штурмовали крепость и один за другим
извергались в ее стенах, проявляя признаки высшего удовлетворения; в это
время их облепили шестеро юношей: двое предоставили свои зады для лобзаний,
еще двоим распутники ласкали члены руками, двое других сосали им анусы и
щекотали яички. Наконец герцог со своей свитой удалились, и я осталась одна,
переводя дух и зализывая раны. Потом вошла женщина, помогла мне одеться и
отвела меня на постоялый двор, отсчитав тысячу цехинов.
Не вешай носа, говорила я себе, твоя прогулка по Италии не обойдется
тебе очень дорого, главное - постарайся выжать все, что возможно, в каждом
городе, где остановишься, и ты не только сможешь оплачивать все свои
расходы, но и не притронешься к наследству мадам де Лорсанж.
Однако жизнь публичной шлюхи - это отнюдь не постель, устланная розами,
правда, я выбрала эту профессию по доброй воле и вместе с ее выгодами
добровольно приняла неизбежные неприятности. А до бедствий, которыми часто
заканчивается такая карьера, надеюсь, дело не дойдет.
Будучи человеком богобоязненным, король Сардинии тем не менее любил
либертинаж. Шабле рассказал ему о моих способностях, и его величество
пожелал встретиться со мной. Диана успокоила меня, заметив, что речь идет
всего лишь о нескольких клистирах, вставленных королевской рукой, содержимое
которых мне предстоит выбросить из себя, лаская при этом самый благородный
член Сардинии, и за это я получу две тысячи цехинов. Сгорая от любопытства и
желания узнать, действительно ли монархи испытывают такой же оргазм, как все
прочие смертные, я приняла приглашение короля. Он принял на себя
унизительные обязанности моего аптекаря, и я шесть раз сбросила ему в рот
бурлящую смесь, лаская губами его орган, чем привела его величество в
неописуемый восторг. Словом, его извержение было по-королевски щедрым и
неистовым. Потом он предложил мне отпить утренний шоколад из своей чашки, и
я с благоговением сделала это. Вслед за тем мы начали беседовать о политике.
Привилегии, предоставленные мне моей национальностью и полом, которые я к
тому времени осознала в полной мере, и моя врожденная откровенность внушили
мне дерзость, и вот, насколько я помню, какую речь я произнесла в то утро
перед этим правителем игрушечной страны:
- Я обращаюсь к вам, глубокоуважаемый ключник Италии, происходящий из
рода, чье восхождение стало невероятным событием в политике; к вам, чьи
предки, люди незнатного происхождения и простые козопасы, сделались
могущественными вельможами и получили свои права от принцев, пришедших с
севера завоевать Италию, в виде своей доли военной добычи; к вам, первейшему
из мелких царьков Европы, и прошу вас выслушать меня.
Вы сидите высоко в горах наподобие зоркого орла, подстерегающего
голубя, и видите сами, что ваше благополучие, да и ваше существование,
зависит от прихоти соседних монархов или от ошибок коронованных безумцев; я
знаю, что ваше положение держится на этом вот уже тридцать лет, но сегодня в
мире происходят большие изменения: прихоть монархов легко может обернуться
против них самих, а ошибки коронованных безумцев больше не приносят вам
выгод, поэтому оставьте в покое скипетр, мой друг, верните Савойю Франции и
ограничьтесь той землей, которую Природа изначально подарила вам, взгляните
на эти величественные вершины, вздымающиеся на западе, - разве сотворившая '
их рука не сделала их вашими естественными границами? Какая нужда заставляет
вас царствовать на земле, которая всегда была французской, вас, кто не в
силах править даже итальянцами? Не стоит, друг мой, умножать породу королей:
на земле и без того слишком много этих бесполезных личностей, которые, жирея
на народной нищете, оскорбляют и грабят народ под видом строгого правления,
В наше время нет ничего более ненужного, нежели монарх, так откажитесь от
этого пустого титула, пока он не вышел из моды, сойдите со своего трона
добровольно, пока, что вовсе не исключено, вас не стащил с него силой народ,
уставший от тронов. Свободные люди с философским складом ума не расположены
держать на своей шее человека, который, если хорошенько разобраться, не
имеет ни особых, отличных от других, потребностей, ни особых заслуг и
возможностей; для нас помазанник божий больше не является священным и
неприкосновенным лицом, сегодня мудрость смеется над пигмеями вроде вас, у
которых где-то в сундуке лежат истлевшие пергаментные грамоты предков и
которые по этой причине воображают, будто они рождены править над людьми.
Ваш авторитет, любезный друг, уже не подкрепляется регулярной добычей,
сегодня он зиждется только на хрупком и непостоянном общественном мнении, но
как только мнение это изменится - а этого ждать недолго, - вы окажетесь
внизу, среди своих подданных.
Только не думайте, что изменения произойдут не скоро: по мере того, как
люди умнеют, они начинают критическим взглядом смотреть на то, что прежде
умиляло и восхищало их, а правителям, подобным вам, такой взгляд не сулит
ничего хорошего. Уже сейчас идут разговоры о том, что король - всего лишь
обычный человек, только испорченный роскошью и развращенный деспотизмом, что
на земле нет ни одного монарха, достойного своего титула. Первое, что
требуется от человека, который хочет управлять людьми, - это хорошо знать
их, но как может судить о них тот, кто постоянно окружен лизоблюдами и всю
свою жизнь живет вдали от народа, кто даже не способен понять свой народ?
Нельзя научиться царствовать, пребывая в чертогах роскоши и блаженства. Тот,
кто всю свою жизнь купался в ласках фортуны и ничего не понимает в нуждах
простого народа, не имеет права вершить судьбы нации, состоящей из
несчастных и обездоленных. Да, сир, последуйте моему совету: выбросьте
королевские игрушки и вернитесь на грешную землю - больше вам ничего не
остается.
Несколько ошарашенный моими наглыми речами, его величество не нашел
ничего более умного, как ограничиться какой-то неловкой шуткой, несущей на
себе ту самую печать фальши, которая отмечает все, что исходит из уст
истинного итальянца, и мы тепло распрощались друг с другом.
В тот же вечер меня провели в блестящий, роскошно убранный зал, где
вокруг большого игорного стола я увидела общество, разделенное на два
класса; с одной стороны сидели мошенники, с другой - лопоухие овечки; мне
сказали, что в Турине воровство во время игры - обычное дело и что мужчина
не начинает ухаживать за женщиной до тех пор, пока она не обворует его.
- А что, это весьма забавный обычай, - заметила я мошеннице, которая
рассказала мне об этом.
- Все объясняется очень просто, - продолжала она, - игра - это нечто
вроде коммерции, стало быть, в ней допустимы любые хитрости. Разве вам
придет в голову подать в суд на торговца за то, что шторы на окнах его
лавочки чересчур плотные, поэтому вместо добротного товара вы выбрали
негодный? Главное - преуспеть, мадам, и все средства для этого хороши.
Я вспомнила максимы Дорваля по поводу воровства и решила, что они
вполне уместны в этом доме. Потом поинтересовалась у собеседницы, как можно
ловчее выуживать деньги у других, заверив ее, что во всем остальном у меня
большой опыт.
- Есть настоящие мастера этого дела, - ответила она. - Если хотите,
завтра я пришлю к вам одного из них.
Я поблагодарила ее, а наутро появился мой новый наставник и за какую-то
неделю преподал мне уроки беспроигрышной карточной игры, которые позволили
мне получить две сотни луидоров в течение трех месяцев моего пребывания в
Турине. Когда пришло время платить за его уроки, он потребовал только моей
благосклонности, а поскольку он желал получить ее на итальянский манер, что
я страстно любила, после тщательного осмотра его тела на предмет
нежелательных болезней - а такая мера была не лишней в этой стране - я
доставила ему удовольствие тем самым образом, который был естественным для
человека его профессии.
Помимо всего прочего Сбригани - так звали моего ментора - обладал
приятной внешностью и внушительным членом; ему было не более тридцати лет,
он отличался отменным здоровьем, изысканными манерами, прекрасной речью,
безудержным распутством, философским складом ума и удивительным даром
всякими мыслимыми и немыслимыми способами присваивать то, что принадлежало
другим. Я сразу смекнула, что такой человек может быть мне весьма полезен в
моих путешествиях, и предложила ему объединить наши усилия, на что он
согласился не раздумывая.
В Италии человек, сопровождающий актрису, певицу или просто продажную
женщину, не представляет собой никакой помехи для тех, кто добивается ее
благосклонности: будь он братом, супругом или отцом, обыкновенно он
удаляется в тот самый момент, когда на пороге появляется поклонник; если пыл
последнего начинает ослабевать, покровитель появляется снова, заводит с ним
приятную беседу и, подняв настроение клиента, скрывается в платяном шкафу,
чтобы не портить ему удовольствие. Естественно, поклонник в этом случае
берет на свое содержание и женщину и ее покровителя, и итальянцы,
приспособленцы по своей природе, не видят в этом ничего дурного. Поскольку к
тому времени я в достаточной мере знала язык этой благословенной страны,
чтобы сойти за итальянку, я взвалила на Сбригани обязанности своего супруга,
и мы отправились по дороге на Флоренцию.
Поездка наша проходила в ленивой безмятежности, спешить нам было
некуда, и я с удовольствием созерцала расстилавшийся передо мной пейзаж,
который вполне соответствовал бы человеческому представлению о рае, если бы
не оборванные люди, то и дело встречавшиеся на пути. Первую ночь мы провели
в Асти. Сегодня этот городок, утративший свое былое величие, не достоин даже
того, чтобы упоминать о нем. Наутро мы возобновили путешествие и добрались
до Александрии; по словам Сбригани, это местечко было известно тем, что оно
буквально кишит аристократами, и мы решили провести здесь несколько дней и
поискать простаков.
Мой супруг быстро распространил нечто вроде прокламации, из которой
следовало, что в город прибыла знаменитая куртизанка, к этому прилагалось
краткое описание моих прелестей и их стоимость.
Первым откликнулся престарелый пьемонтский герцог, лет десять как
отошедший от двора; единственное, чего он пожелал, - это полюбоваться моим
задом. За такое удовольствие Сбригани взял с него пятьдесят цехинов, однако
подогретый увиденным зрелищем, герцог потребовал большего. В лучших правилах
покорной жены я заявила, что не могу решить этот вопрос без согласия мужа, а
герцог, будучи не в состоянии предпринять серьезного натиска, изъявил
желание выпороть меня. Эта причуда остается главным утешением некогда
отчаянных содомитов, ведь так сладостно унижать божество, в чей храм для вас
больше нет доступа. Сбригани назначил цену по одному цехину за удар, и
пятнадцать минут спустя в моем кошельке было три сотни монет. Щедрость его
светлости подсказала моему спутнику блестящую идею. Он заранее навел справки
о прошлой жизни старого вельможи и упросил его оказать ему честь и отобедать
вместе с ним и его женой. Эта просьба поначалу сильно озадачила бывшего
придворного, но через минуту он уступил и согласился.
- О, великодушный и благородный сподвижник могущественнейшего князя
Италии, - начал Сбригани, представляя гостю Августину, которую мы научили,
как себя вести, - настало время, когда должна заговорить ваша кровь, и в
своей душе должны вы услышать голос Природы. Вспомните Венецию и свою давнюю
любовную связь с прекрасной синьорой Дельфиной, бывшей замужем за одним
мелким аристократом. Посмотрите же хорошенько, ваша светлость, посмотрите на
свою дочь Августину, обнимите ее, мой господин, она вас достойна. Я взял ее
еще ребенком, вырастил и воспитал ее, а теперь оцените сами мои усилия. Мне
кажется, я могу по праву гордиться тем, что превратил Августину в одну из
самых прелестных и умных девушек в Европе. О, ваша светлость, как я жаждал
разыскать вас и встретиться с вами; узнав, что вы поселились в Александрии,
я поспешил сюда, чтобы убедиться собственными глазами. И я был прав -
сходство просто поразительное! Я надеюсь, что вы достойно вознаградите
скромного бедного итальянца, у которого из всех богатств есть только красота
его супруги.
Трогательная девичья грудь и стройный стан Августины, ее большие карие
глаза и исключительная белизна ее кожи оказали на герцога сильное
впечатление; в его глазах загорелся похотливый огонек, в лице его отразилось
радостное предвкушение инцеста, и после недолгих складных объяснений,
которые дал ему Сбригани, старик объявил, что признал Августину и что
немедленно увезет ее к себе домой с тем, чтобы она заняла подобающее ей
место в его семье.
- Не спешите, ваша светлость, - заметил мой неподражаемый супруг, - вам
сначала надо переварить обед. К тому же осмелюсь напомнить, что девушка
принадлежит мне до тех пор, пока вы не возместите огромные расходы,
связанные с ее воспитанием, которые едва ли покроет скромная сумма в десять
тысяч цехинов. Однако, учитывая честь, любезно оказанную вами моей супруге,
я не смею торговаться с вашей светлостью и удовлетворюсь этой мизерной
суммой, поэтому, сударь, соблаговолите выложить деньги, иначе я не отпущу
Августину,
Распутный герцог был очарован девушкой, к тому же безмерно богат, и, на
его взгляд, за столь лакомый кусочек не жаль было никаких денег; сделка была
совершена между сыром и десертом, а после кофе моя горничная уехала вместе
со своим нежданно-негаданно обретенным отцом. Ловкая девица, говорившая
по-итальянски так же бегло, как и я, и также не привыкшая церемониться там,
где речь шла о присвоении чужой собственности, прекрасно сыграла свою роль.
Мы договорились, что будем ждать ее в Парме, и через два дня она
присоединилась к нам и поведала, как герцог, воспылав к ней страстью, начал
свои приставания в первую же ночь. Чем больше она сопротивлялась, ссылаясь
на их родственные отношения, запрещающие подобное поведение, тем сильнее
воспламенялся старый хрыч, который строго заявил, что в Италии
душещипательные сцены не проходят. В родных стенах своего дома, где он мог
воспользоваться помощью слуг или возбуждающих средств, распутник вел себя
гораздо раскованнее, чем со мной, и в результате был вознагражден более
щедро: вначале он выпорол очаровательный зад Августины, затем прочистил его
своим восставшим-таки членом. Покорность прелестной девочки настолько
понравилась герцогу, что он сверх всякой меры одарил ее и предоставил ей
полную свободу в доме. Таким образом, она получила все ключи от всех
потайных запоров, обшарила его сокровищницу и была такова. В конце своего
живописного рассказа она выложила перед нами солидную кучу денег - более
пятисот тысяч франков. Разумеется, после такого улова мы, не мешкая,
покинули окрестности благословенного городка идиотов и простаков, хотя
должна заметить, что нам вряд ли угрожала серьезная опасность. Дело в том,
что в Италии преступнику достаточно перебраться в ближайшую провинцию:
власти никогда не станут преследовать его за пределами своей области, более
того, они сменяются почти ежедневно и даже два раза в день, поэтому
преступление, совершенное до полудня, к вечеру устаревает и не подлежит
наказанию. Такое положение представляет исключительное удобство для
путешественников, желающих по пути нагреть себе руки.
Однако посчитав, что в данном случае скромность есть лучшее
достоинство, мы благоразумно покинули Парму и не останавливались до самой
Болоньи. Красота жительниц этого города заставила меня задержаться и сполна
насладиться ими.
Сбригани, который отменно обслуживал свою требовательную супругу,
представил меня одной вдове, своей давней знакомой. Эта очаровательная
женщина лет тридцати шести, прекрасная как сама Венера в пору расцвета,
знала в Эмилии - так называлась область, куда мы попали - всех обладательниц
сапфических достоинств {От имени легендарной древнегреческой поэтессы Сафо,
жившей на острове Лесбос.}, и в течение недели я испробовала множество
женщин, которые были одна другой краше и обольстительнее; следующую неделю
мы провели в знаменитом монастыре неподалеку от города, куда моя Новая
подруга совершала регулярные паломничества. Ах, друзья мои! Перо самого
Аретино {Известный поэт итальянского Возрождения.} не в силах описать
исполненные сладострастной неги оргии, которые мы устраивали в святой
обители. Все послушницы, немалое число монашек, пятьдесят пансионерок -
словом, сто двадцать молодых женщин прошли через наши руки, и скажу вам
откровенно, что никогда за всю свою жизнь меня не ласкали с такой страстью.
Болонская монашка намного искуснее в сосании вагины, чем любая француженка:
она с таким восхитительным проворством проводит своим язычком от клитора до
самой глубины влагалища, а от влагалища до задней норки, что кажется, будто
она охватывает за раз все самые чувствительные места; пальчики ее
удивительно гибкие и расторопные, и она не дает им отдохнуть ни секунды...
Небесные создания! Я никогда не устану вспоминать вас с благодарностью, и
при этом воспоминании всегда будет сладко ныть мое сердце; никогда я не
забуду ваши чары и ваше волшебное искусство пробуждать изысканно-сладостные
ощущения; я не забуду вашу неистощимую фантазию, и самой большой радостью в
моей жизни будут те минуты, когда я буду вновь переживать удовольствия,
которые вкусила вместе с вами. Все они были прекрасны, все свежи и веселы,
эти прелестницы, так что выбирать не было никакого смысла: едва лишь в
какой-то момент я пыталась сосредоточиться на одной, как множество других
тотчас отвлекали мое внимание, и вся эта ненасытная толпа предъявляла права
на мое тело. И вот там, друзья мои, я испытала то, что итальянки называют
"молитвой по четкам": собравшись в большом зале и вооружившись
искусственными членами, мы как бы нанизались одна на другую и образовали
замкнутую цепочку, напоминающую бусы; сто женщин расположились таким
образом, что воображаемая связующая нить проходила через вагину у тех, кто
был повыше, и через анус у невысоких; каждую десятку замыкала опытная
наставница, и эти наставницы изображали собой главные бусины четок и были
единственными, кто имел право разговаривать: они давали сигнал к извержению,
руководили всеми движениями и следили за порядком в продолжение всей этой
любопытной оргии.
Когда спектакль закончился, любезные дамы придумали, чтобы доставить
мне удовольствие, новую композицию, где все действие было сосредоточено
вокруг меня. Я лежала на живом матраце, составленном из шестерых женщин, и в