Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 1

указы, с вершины горы диктует свои высшие законы законодателям этого народа,
который в это самое время там внизу, в долине, сомневается в нем, и в той
долине сооружаются идолы, памятники цинизма, будто нарочно для того, чтобы
мудрый Бог, неистовствующий наверху, получил щелчок по носу? И вот, наконец,
он умирает, этот исключительный человек, только что предложивший евреям,
чудесного Бога, испускает дух, и его смерть сопровождается чудом; уже самим
обилием невероятных событий величие этого Бога должно было навечно
запечатлеться в памяти той расы, которая была свидетелем его величия, но
самое интересное в том, что отпрыски свидетелей того спектакля упорно не
желают признать его величие. Они были менее легковерны, чем их предки, и
несколько лет спустя идолопоклонники разрушили хрупкие алтари Моисеева Бога,
и несчастные угнетенные евреи вспомнили химеры отцов только тогда, когда
вновь обрели свободу. Посте этого новые вожди начинают петь старые песни,
но, к сожалению, их проповеди не подтверждаются деяниями: евреи, заявили эти
новые вожди, будут процветать до тех пор, пока останутся верны заветам
Моисея, никогда еще евреи не высказывали ему большего уважения, как в ту
эпоху, и никогда столь безжалостно не преследовали их несчастья. Избежав
гнева воинов Александра, они избежали затем македонских цепей только дли
того, чтобы попасть под иго римлян, и те, потеряв, в конце концов, терпение
от бесконечных восстаний евреев, разрушили их храмы и разбросали обломки по
всей пустыне. Так вот, значит, как Бог помог им! Вот как этот Бог, любящий
их, поправший ради них священный порядок Природы, поступил с ними, вот как
он сдержал свое обещание!
Тогда простите, но не среди евреев я буду искать универсальное
всемогущее существо, ибо у этого несчастного народа я нахожу лишь
отталкивающего призрака, порожденного необузданным честолюбием, и с
отвращением отворачиваюсь от презренного Бога, сотворенного злобой и
бессилием. А теперь давай обратимся к христианам. И какой же сонм еще более
несуразных нелепостей мы здесь видим! Теперь меня поучает уже не
взобравшийся на гору громоподобный сумасшедший - на этот раз сам Бог являет
себя через своего посланника, но незаконнорожденному отпрыску Марии суждены
совсем другие почести, нежели отвергнутому сыну Иеговы, Давай поближе
посмотрим на этого мрачного маленького обманщика: что же он сделает, что
придумает, чтобы донести до меня истины своего Бога, каковы его верительные
грамоты, его методы? И он выкидывает дурацкие трюки и фокусы, ужинает с
грязными девками, устраивает комедни с излечением, каламбурит, потешает и
обманывает простачков. "Я сын Божий", - мычит этот косноязычный неуч,
неспособный сказать ничего вразумительного о своем отце. Именно так и
заявляет: "Я сын Божий". Или еще лучше: "Я есмь Бог", и я должна верить
потому только, что он пускает при этом слюни. Далее мошенника вешают на
кресте, ну и что из того? Его ученики бросают его, и вот он, Бог вселенной,
висит, приколоченный гвоздями. А где он зачат? В чреве еврейки. Где родился?
В стойле. Каким образом внушает он веру в себя? Своим жалким видом,
бедностью, плутовством - другого способа убедить меня у него нет. А если я
сомневаюсь, если колеблюсь в своей вере? Тогда горе мне! Тогда моим уделом
будут вечные муки. Таков этот Бог: я ничего не упустила из его сущности, в
которой нет ни одной черты, способной тронуть душу или воззвать к сердцу. И
здесь кроется удивительное противоречие. Новый закон основан на старом и тем
не менее он сводит на нет, стирает в пыль прежний закон - так где же основа
этой новой веры? Неужели этот Христос является законодателем, и на каком
основании мы должны его слушать? Он сам - и только он! - собирается показать
мне своего Бога, пославшего его сюда, но если Моисей был заинтересован в
том, чтобы я поверила в его Бога, который дал ему силу, то этот тип из
Назарета не спешит рассказать о своем Отце, от чьего имени он пришел на
землю. Однако новый законодатель должен знать больше, чем прежний: Моисей, в
лучшем случае, мог запросто беседовать со своим господином, а Христос -
кровный сын Бога. Моисей довольствовался тем, что объяснял чудеса
естественными причинами и убеждал свой народ в том, что молния сверкает лишь
для избранных, а более хитрый Христос сам творит чудеса, и если оба
заслуживали презрения у своих современников, то надо признать, что второй,
благодаря своему большему нахальству, с большим основанием требует к себе
почтения. В глазах потомков оба являются создателями "гетто" {Квартал в
некоторых древних городах Италии, где принуждены были селиться евреи.} для
евреев, а второму, кроме того, принадлежит приоритет, что касается виселицы.
Итак, Жюльетта, перед тобой порочный круг, в который попадают люди, как
только начинают докапываться до сути и продираться через весь этот
чертополох: религия доказывает существование своего пророка, а пророк -
своей религии. Бог не явил себя полностью ни еврейской секте, ни секте
христиан, которые по-иному, но не менее презренны, чем евреи, поэтому я
упорно продолжала поиски надежных свидетельств, призвав на помощь разум, а
чтобы он не подвел меня, я подвергла анализу сам разум. Что же такое разум?
Способность, данная мне Природой, посредством которой я формирую свое
благоприятное отношение к одному предмету и отрицательное к другому в
зависимости от количества удовольствия или неудовольствия, получаемого мною
от этих предметов; это расчет, определяемый только 4 моими ощущениями,
поскольку исключительно через них я получаю сравнительные впечатления,
составляющие либо страдания, которых я хочу избежать, либо удовольствия, к
которым я стремлюсь.
Таким образом, как полагает Фрере {Никола Фрере (1688-1749) - автор
работ по истории, географии, мифологии.}, разум есть не что иное, как весы
для взвешивания предметов, являющихся внешними по отношению к нам;
рассудочный механизм подсказывает нам, какие выводы следует сделать: когда
стрелка весов склоняется в сторону наивысшего удовольствия, в ту же сторону
склоняется наш выбор. Теперь ты видишь, что рациональный разумный выбор и
для людей и для животных, обладающих разумом, является следствием самой
примитивной и самой материальной механической операции. Но поскольку разум -
всего лишь наш пробный камень, должен существовать некий испытательный
инструмент для анализа веры, -которую настойчиво суют нам негодяи, требуя,
чтобы мы почитали вещи, лишенные всякой реальности или настолько гнусные
сами по себе, что могут вызвать разве что отвращение. Отсюда, Жюльетта,
следует, что первым делом наша рациональная способность, то есть способность
мыслить, должна установить главное различие между тем, как вещь являет себя
воспринимающему, и тем, как он ее воспринимает, потому что предмет и его
восприятие или наше о нем представление - это совершенно разные вещи. Когда
мы воспринимаем предметы, отсутствующие в данный момент, но знакомые нам по
прошлому опыту, мы называем это памятью, воспоминанием, припоминанием, если
угодно. Если наше восприятие предлагает нам какой-то предмет, не имеющий
реального существования, это называется воображением. Так вот, воображение и
есть истинный источник всех наших ошибок и заблуждений. А еще больший
источник ошибок заключается в том, что мы приписываем самостоятельное
существование предметам наших внутренних восприятий и полагаем, что они
существуют вне нас и отдельно от нас только потому, что воспринимаем их
отдельно друг от друга. Чтобы пояснить мысль о предмете, который являет себя
наблюдателю, я воспользуюсь термином "объективное понятие" в отличие от
впечатления, которое этот же предмет оказывает на наблюдателя, это
впечатление я назову "реальным понятием". Очень важно не путать эти две
разновидности существования: стоит только проигнорировать это различие, как
тут же откроются безграничные возможности для ошибок. Делимая до
бесконечности точка, необходимая в геометрии, относится к категории
"объективных существований", а твердые объемные тела - к категории "реальных
существований". Как бы это ни было сложно для тебя, моя милая, ты должна
постараться понять и согласиться со мной, если хочешь следовать к цели, к
которой я хочу привести себя своими рассуждениями.
Прежде чем двигаться дальше, отмечу, что нет грубее и распространеннее
ошибки, чем идентифицировать реальное существование предметов, находящихся
вне нас, с объективным существованием ощущений, которые скрываются в нашей
голове. Наши ощущения отличны от нас самих, а также друг от друга независимо
от того, относятся ли они к присутствующим предметам, к их отношениям или к
отношениям этих отношений. Они являются мыслями, когда речь идет об
отсутствующих предметах, предлагаемых нам в виде образов, а когда они
предлагают нам образы предметов, находящихся внутри нас, их называют
понятиями. Однако все эти предметы суть лишь формы нашего бытия и способы
существования; эти предметы не более отличны друг от друга или же от нас
самих, чем расстояние, масса, форма, цвет и движение тела отличны от этого
тела. Следовательно, пришлось поломать голову, чтобы придумать слова для
обозначения всех конкретных, но похожих понятий: "причиной" назвали все
субстанции, которые приводят к каким-либо изменениям в другой субстанции,
отличной от них, а термином "следствие" обозначили любое изменение,
вызванное некоей причиной в некоей субстанции. Но поскольку эта терминология
привела, в лучшем случае, к невообразимой путанице относительно понятий о
субстанции, действии, реакции, изменении, привычка употреблять ее убедила
людей в том, что они имеют однозначные и точные восприятия этих вещей, и в
конце концов они вообразили, будто существует некая причина, не являющаяся
ни субстанцией, ни телом, причина, которая отлична от всего сущего, имеющего
форму, и которая, без движения и без действия, способна производить любое
следствие. Люди не давали себе труда поразмыслить и понять, что все
субстанции, постоянно воздействующие и реагирующие друг на друга, вызывают
изменения и в то же время претерпевают их; бесконечное развитие субстанций,
которые поочередно были то причиной, то следствием, истощили умственные
способности тех, кто любой ценой искал причину в каждом следствии. Чувствуя,
что их воображение не в силах справиться с таким нагромождением понятий,
они, не мудрствуя лукаво, одним прыжком вернулись к первичной причине и
назвали ее универсальной или первопричиной, относительно которой все частные
причины являются следствиями и которая сама по себе есть следствие, вообще
не имеющее причины.
Таким образом, Жюльетта, появился Бог, придуманный людьми, вот что
стало плодом их измученного воображения вкупе с извращенной фантазией.
Нанизывая один софизм на другой, люди умудрились сотворить этот грандиозный
призрак, и, вспомнив определение, которое я только что дала, ты поймешь, что
призрак этот, отличающийся чисто объективным существованием, может
гнездиться лишь в головах обманутых и загипнотизированных им людей, поэтому
его можно свести к простому следствию хаоса в их воспаленном мозгу. И
все-таки давай посмотрим внимательно на этого Бога смертных, на это
чудовище, придуманное людьми, которые ради него пролили моря крови в своих
храмах.
Если, - продолжала мадам Дельбена, - я так подробно остановилась на
главных различиях между реальными и объективными существованиями, так это
потому, дорогая моя, что чувствую настоятельнейшую необходимость
продемонстрировать тебе самые разные точки зрения на этот предмет и хочу,
чтобы ты поняла, что люди склонны приписывать реальное существование очень
многим вещам, которые существуют не более, чем предположительно. И вот
продукт этого предположительного существования люди назвали именем Бога.
Если бы ложные выводы были единственным результатом подобных умственных
упражнений, можно было бы махнуть рукой на это безвредное занятие, но, к
сожалению, дело этим не ограничивается: воображение подогревается все
сильнее, развивается привычка, и вот уже начинают считать реальным то, что
есть лишь призрачный плод нашей слабости. Появляется убеждение в том, что
именно воля этой химерической субстанции служит причиной всего, что выпадает
нам в жизни, и изыскиваются все новые средства ублажать ее. Давай же
поразмыслим здраво и, прежде чем решать вопрос о принятии или непринятии
Бога, тщательно рассмотрим все сказанное выше, чтобы ты окончательно поняла,
что поскольку сама мысль о Боге может прийти нам в голову лишь через
посредство объекта, она ничего не может породить кроме иллюзий и химер.
Несмотря на всю свою софистику тупые приверженцы божественного пугала
пока не могут сказать в свое оправдание ничего умного кроме того, что нет
следствия без причины. Но коль скоро речь заходит о причинах, следовало бы
отослать их назад к самой первой извечной причине, к универсальной причине
всех частных и последующих причин, к исходной, созидательной и
самосозидающей причине, не зависящей ни от какой другой. Допустим, мы
неверно понимаем связь, последовательность и движение всех причин, но
незнание одного факта никогда не служит достаточным основанием для
установления, а затем возведения в объект веры другого факта. Те, кто хочет
убедить нас в существовании своего отвратительного Бога, имеют наглость
заявлять, что поскольку невозможно определить истинный источник бесконечной
череды причин и следствий, мы непременно должны придумать универсальную
причину. Какой блестящий пример пустопорожней болтовни! Разве не лучше было
бы допустить факт незнания вместо того, чтобы впадать в абсурд, и разве
принятие этого абсурда стало доказательством его реальности! Пусть идиоты
сколько угодно барахтаются в своих тупых рассуждениях, но умный человек
рискует разбиться о скалы, если направит свой корабль в эту призрачную
гавань.
Однако давай поговорим о том вампире, которого наши оппоненты полагают
своим творцом. {Вампир пьет кровь живых существ, Бог заставляет людей
проливать свою; в сущности оба - вымысел расстроенного воображения. Так
разве не будет справедливым назвать второго именем первого? (Прим. автора)}
В этой связи я хочу спросить их, имеют ли законы, правила и воля,
посредством коих Бог управляет людьми, человеческую природу, может ли он в
одних и тех же обстоятельствах захотеть или не захотеть чего-нибудь, может
ли какая-то вещь нравиться или не нравиться ему, остаются ли неизменными его
чувства, нерушим ли его план. Если он подчиняется закону, тогда его функция
сводится к простому исполнительству, тогда он следует чьим-то указаниям и не
может быть независимым. А если за ним стоит неизменный закон, то в чем он
заключается? Отличен он от самого Бога или же заключен в нем? Если же, с
другой стороны, это Верховное Существо может менять свои чувства и желания
по своей собственной воле, мне хотелось бы знать, для чего он это делает.
Разумеется, у него должен иметься какой-то мотив для их изменения, мотив,
намного более веский, нежели любой из тех, что движут нами, так как Бог
превосходит нас как по мудрости, так и по осмотрительности; так можно ли
представить себе этот мотив, не умаляя величия самого Бога? Пойдем дальше:
если Бог знает заранее, что ему придется изменить свой план, почему же, раз
он всемогущий и может делать все, что захочет, он не устроил дело таким
образом, чтобы избежать необходимости такого изменения, которое всегда
требует определенных усилий и доказывает его слабость? А если ему не
известно, что будет дальше, какой же он всемогущий, что даже не в состоянии
предвидеть свои будущие действия? Если же он все-таки обладает даром
предвидения - как следовало бы предположить, - тогда все уже предопределено
заранее независимо от его воли; тогда какой закон руководит им? Где он, этот
закон? Как он проявляет себя?
Если твой Бог не свободен, если вынужден подчиняться управляющему им
закону, тогда он сводится к чему-то вроде судьбы или случайности, которых не
трогают клятвы, не смягчают молитвы, не ублажают дары и которыми лучше всего
пренебречь, а не пытаться безуспешно умолять их.
Но если твой обожаемый Бог - опасный, порочный и жестокий тип и
скрывает от людей то, что им надо для счастья, значит, цель его не в том,
чтобы сделать их счастливыми, и он совсем не любит их; таким образом, его
нельзя назвать ни справедливым, ни добрым. По моему мнению Бог не должен
желать человеку ничего плохого, а человек не может уважать законы, которые
тиранят его или же неизвестны или непознаваемы для него.
Более того, этот подлый Бот ненавидит человека за то, что тот не ведает
того, чему его не научили; он наказывает человека за нарушение какого-то
неведомого закона, за его наклонности и вкусы, которые тот мог получить
только от своего спасителя. Ах, Жюльетта! - воскликнула вдруг моя
наставница. - Можно ли воспринимать этого жестокого и коварного Бога иначе,
чем деспота, варвара, чудовище, которому я обязана всем порочным, всем
низменным и извращенным, что возбуждают во мне мои моральные свойства!
И даже если бы мне представили доказательства существования Бога, даже
если бы им удалось убедить меня в том, что он диктует законы и назначает
неких избранных сообщать их простым смертным, если бы мне показали, что в
отношениях человека и Бога царит абсолютная гармония и постоянство, - даже
тогда ничто не убедило бы меня в том, что я обязана благодарить его за все
его дела, ибо, если он не добр ко мне, значит, вводит меня во грех, и мой
разум, который он же мне и дал, не может предохранить меня от греха, ибо - и
это вполне логично! - он даровал мне способность мыслить для того лишь,
чтобы посредством сего предательского инструмента я все глубже и глубже
увязала в грехе и заблуждении.
Однако продолжим. И теперь я спрошу вас, деистов, каким образом этот
Бог, чье существование я готова допустить на минуту, собирается поступить с
теми, кто не знает его законов? Если он наказывает неистребимое невежество
тех, кому его законы не были объявлены, он несправедлив, а если он не в
состоянии научить их, он бессилен.
Нет никакого сомнения в том, что объявление законов вечности должно
нести на себе печать Бога, от которого они исходят. Мы по горло сыты такими
объявлениями, но какое из них отмечено неоспоримым знаком подлинности? Ведь
сама религия отвергает и уничтожает своего творца Бога, и мне интересно, что
станет с этой религией, когда Бог... ее основатель, останется только в
вывороченных набекрень мозгах недоумков?
Неважно, реальны или иллюзорны человеческие знания, истинны они или
фальшивы, потому что это почти совсем не имеет отношения к человеческому
счастью, ко к религии имеет самое непосредственное. Едва человек поддастся
внушению, религиозному гипнозу, как тут же начинает страстно верить, -что
привидения, кишащие у него в голове, существуют на самом деле, и с этого
момента утрачивается чувство реальности, С каждым днем появляются все новые
и новые поводы для страха, с каждым часом страх этот усиливается - таковы
следствия, которые производит в нашей душе пагубная идея Бога. Она приводит
к самым удручающим несчастьям в жизни человека, именно она лишает его
величайших удовольствий, и он всю свою жизнь боится не угодить
отвратительному созданию своего больного воображения. Поэтому ты, малышка,
должна, как можно скорее, избавиться от страхов, которые внушает тебе это
пугало. А чтобы обрести свободу, отбрось все сомнения, подними свою красивую
ножку и разотри идола в порошок.
Идея божества, которую священники усердно вдалбливают в наши головы, -
это, если сказать точнее, идея универсальной причины, и для нее любая другая
причина является следствием. Дураки, на которых всегда рассчитывали
самозванцы, полагают, что такая причина существует, и существует, очевидно,
отдельно от частных следствий, производимых ею, как будто форму тела можно
отделить от этого тела, как будто, если белизна служит одним из свойств
снега, это свойство можно соскоблить с самого снега. Но ведь свойство или
состояние предмета нельзя отделить от самого предмета, значит, твой Бог -
всего лишь одно из состояний материи, которая по самой своей сути находится
в вечном движении, и это движение, которое, как ты считаешь, можно отделить
от материи, эта присущая ей энергия и есть твой Бог. Теперь ты, смиренная
мышка с блошиными мозгами, посмотри внимательно на этого августейшего идола,
который сотворил тебя по своему образу и подобию, и подумай, какого почтения
он заслуживает.
Мудрецы, считающие, что первопричина способна дать лишь первый толчок,
и оставляющие за человеческим разумом право на самоутверждение, смело
ограничивают эту причину и, начисто отметая вопрос об ее универсальности,
низводят ее до самой ничтожной вещи в Природе, к простейшей функции
поддерживать материю в движении. Но ведь в Природе все взаимосвязано:
например, чувства и мысли побуждают движения в теле, а эти движения
возбуждают ощущения в душе - все это так, но в этом нет ничего, что могло бы
породить религиозный экстаз; восприятие объектов зависит только от того,
готовы ли мы воспринять их - и совпадает ли это с процессами, происходящими
в наших органах. Таким образом, причина этих процессов и есть причина наших
желаний и чувств. Если же эта причина ничего не знает и не подозревает о
процессах, которые сама в нас порождает, тогда зачем нужен такой немощный
Бог? А если он и знает, тогда он - соучастник этих процессов и творит их по
своей воле; если, зная это, он поступает так не по своей воле, значит, он
вынужден делать то, чего не хочет, и тогда есть нечто, что сильнее его, раз
он подчиняется высшим законам. Если наша воля всегда выражает себя в
движениях, жестах или импульсах, выходит, Бог поощряет наши желания и
санкционирует то, что мы делаем по приказу своего желания; выходит, Бог
пребывает в руке убийцы, в факеле поджигателя, во влагалище шлюхи. Ты можешь
сказать в его оправдание, что Богу стыдно за все эти гнусные дела. Но тогда
это ничтожный измученный божок, более слабый, чем мы, вынужденный
повиноваться нам и нашим желаниям. Следовательно, вопреки всему, что
нагородили по этому поводу, надо прямо заявить, что универсальной причины не
существует, а если кто-то просто не может жить без нее, придется допустить,
что Бог согласен со всем происходящим с нами, что он и не хочет ничего
иного; придется также признать, что это насквозь фальшивое существо не может
ни ненавидеть, ни любить никого из тех, кого он сотворил, так как все они
подчиняются ему в одинаковой мере, следовательно, такие слова, как
"наказание", "вознаграждение", "заповедь", "запрет", "порядок" и
"беспорядок" - всего лишь аллегорические термины, случайно попавшие в сферу
человеческих дел и событий.
Теперь обрати внимание на следующий факт: как только человек,
разочаровавшись, перестает считать Бога добрым существом, существом, любящим
людей, ему может прийти в голову, что Бог его обманывает. Даже если признать
подлинность всех тех чудес, на которых основана вся система и которые только
подтверждают несправедливость и бесчеловечность Бога, и тогда у нас не будет
уверенности в том, что при самом строгом соблюдении всех заповедей нам
удастся заслужить его благосклонность. Если он не наказывает тех, кто
нарушает освященный им закон, соблюдать его не имеет никакого смысла, а
когда соблюдение божьего закона сопряжено со страданиями и тяготами, мы
видим, что Бог и бесполезен и зол, посему я опять спрашиваю тебя, достойно
ли высших почестей такое существо? Я не говорю уже о том, что заповеди его
вообще соблюдать не стоит - настолько они абсурдны и противоречат здравому
смыслу, они вредны для нашей нравственности, они приносят физические
страдания, сами законодатели, твердящие об этих законах, нарушают их днем и
ночью, а если на земле и есть люди, которые, на первый взгляд, искренне
уважают божий закон, надо просто проверить их умственные способности.
Перейдем к факту, обычно выдвигаемому как доказательство невероятного
нагромождения тайн и недомолвок, - я имею в виду рождение нашего
смехотворного божества. Здесь все покоится на зыбком фундаменте непонятных и
противоречивых измышлений, которые, как будто нарочно, созданы для того,
чтобы их осмеял любой, даже самый недалекий оппонент.
Можно со всей очевидностью заявить: из всех религий, сооруженных
человечеством, нет ни единой, которая могла бы на законном основании
претендовать на свое превосходство над остальными; нет ни одной, которая не
была бы напичкана баснями, окутана ложью, переполнена извращениями; ни
одной, не сопряженной с самыми большими опасностями, стоящими бок о бок с
самыми вопиющими противоречиями. Безумцы стараются оправдать эти выдумки,
для чего призывают на помощь чудеса, и в результате образуется замкнутый
круг: сегодня чудо доказывает истинность религии, а минуту назад религия
доказывала подлинность чуда. Причем чудеса требуются не только нашей религии
- они нужны им всем, без исключения; чудеса упоминаются в любом священном