Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 1

поведением. Вы утолили мои страсти, а сердце человеческое не может породить
ничего сладостнее, чем страсти. Человек, который может сказать: "Во мне нет
предрассудков, я преодолел их все; мое влияние делает законным любой мой
поступок, потому что у меня есть все средства для совершения любого
преступления", - так вот, Жюльетта, такой человек - счастливейший из
смертных. Вспомните, мадам, об индульгенциях, которые обещал вам в прошлый
раз Дальбер. Вот бумаги, я получил их сегодня утром; это я затребовал их от
королевского судьи, а не Дальбер, чья забывчивость вполне естественна при
его положении.
От такого обилия свалившегося на меня неожиданного счастья, от
открывшихся передо мной перспектив, я была настолько ошеломлена, что не
могла вымолвить ни слова. Сен-Фон вывел меня из транса, притянув к себе.
- Не пора ли нам начинать, Жюльетта? Он поцеловал меня, обнял за талию
и без лишних церемоний вставил палец в мой задний проход.
- Повелитель, мне понадобится по крайней мере три недели, чтобы все
подготовить.
- Ну что ж, три так три. Сегодня первое число, Жюльетта. В семь часов
двадцать второго я ужинаю в твоей резиденции.
- Есть еще кое-что, мой господин. Вы соизволили сообщить мне о своих
вкусах, и я хотела бы сказать вам о моих. Вам уже известно мое пристрастие к
преступлениям, на которые я готова ради вас и вместе с вами; этот документ
позволяет мне воровать для собственного удовольствия, но я прошу вас дать
мне средства и права расправиться с любым врагом.
- Пойдемте со мной, - кивнул мне Сен-Фон. Мы зашли в кабинет одного,
очевидно, очень важного чиновника, и министр заявил ему:
- Сударь, посмотрите внимательно на эту молодую даму, запомните ее. Я
вам приказываю подписывать и выдавать ей, по первому ее требованию, столько
"lettres de cachet", сколько ей понадобится и когда понадобится, и указать в
них то место заключения, которое она захочет.
- Вот теперь у вас есть все средства, - сказал мне министр, когда мы
вернулись. - Теперь покажите, на что вы способны. Жгите, топчите, режьте -
вся Франция у ваших ног; какое бы преступление вы ни совершили, как бы
чудовищно оно ни было, не бойтесь ничего - я дал слово, что безнаказанность
вам гарантирована, и моего слова вполне достаточно. Более того, как я уже
говорил вам, вас ждут тридцать тысяч франков за каждое преступление, которое
вы совершите по собственной инициативе и в своих собственных интересах.
Друзья мои, я не в силах описать, какую бурю чувств вызвали во мне его
обещания и потрясающие перспективы.
Впрочем, в этом нет ничего невероятного, подумала я. Природа одарила
меня беспредельным воображением, а теперь я была достаточно богата, чтобы
удовлетворить любую свою прихоть, -любой каприз, и достаточно могущественна,
чтобы избежать возмездия. Нет для человеческой души наслаждения выше, чем
знать, что ты всесильна и поэтому свободна, не с чем сравнить вожделение ума
и плоти, которое вызывает это ощущение.
- Итак, мадам, давайте заключим договор, - несколько торжественным
тоном продолжал министр. - Для начала вот вам маленький подарок, сущая
безделица. - С этими словами он протянул мне шкатулку, в которой я увидела
пять тысяч луидоров и драгоценности и украшения на сумму вдвое большую. -
Возьмите его и помните о коробочке с ядами.
Потом он завел меня в потайную комнату, обставленную тяжелой, роскошной
и необычайной мебелью.
- Переступив порог этого дома и все время, пока вы здесь находитесь, вы
будете обычной проституткой, а за его стенами вы будете одной из самых
знатных дам королевства.
- Везде и всюду, мой повелитель, я буду только вашей рабой, вашей
вечной поклонницей и душой всех, самых восхитительных ваших наслаждений.
Я разделась. Дрожа от радости, что наконец-то нашел верную сообщницу,
Сен-Фон творил в тот вечер ужасные вещи. Я уже рассказывала вам о некоторых
его причудах, а теперь узнала о многих других. Отныне, выходя из его дома, я
чувствовала себя властительницей мира, а в его присутствии была унижена до
крайности; там, где дело касалось похоти, он, без сомнения, был самым
мерзким человеком, какого можно себе представить, и самым деспотичным, самым
жестоким. Он заставлял меня оказывать высшие почести своему члену и своему
заду; он испражнялся, и я должна была боготворить даже его экскременты.
Кроме того, у него была весьма любопытная мания: он осквернял те самые вещи,
которые символизировали все то, на чем была основана его гордыня; он
требовал, чтобы я испражнялась на высшие символы почета, он вытирал мне зад
своей "голубой лентой". Однажды я высказала свое удивление по поводу такого
поведения.
- Вы должны понять, Жюльетта, что все эти тряпки и ленты,
предназначенные для того, чтобы ослеплять идиотов, не могут вызывать
почтения у философа.
- Однако минуту назад вы заставляли меня целовать их.
- Все верно, но в той же степени, в какой я горжусь этими безделушками,
мне доставляет удовольствие пачкать и осквернять их. И вот эта-то причуда
понятна лишь либертенам моего масштаба.
Между тем орган Сен-Фона вырос до невероятных размеров, и я кончила в
его объятиях, так как для меня, с моим воображением, вопрос о том, вызывает
или не вызывает отвращение та или иная вещь, никогда не возникал, и
единственное, что меня заботит, - это безудержность и чрезмерность. Тут
внутренний голос подсказал мне, что Сен-Фон сгорает от желания, чтобы я
съела его дерьмо; я попросила позволения на это, тут же получила его, и он
был в экстазе; потом он жадно высасывал все, что было у меня в потрохах, и
отрывался только затем, чтобы как можно глубже проникнуть языком в мой анус.
Когда он показал мне портрет своей дочери, удивительного и очаровательного
создания, которому едва исполнилось четырнадцать, я попросила его как-нибудь
привести ее к нам на обед.
- Ее здесь нет, - ответил он, - иначе вы давно бы увидели ее в нашем
обществе.
- Мне кажется, прежде чем отправить ее к Нуарсею, вы насладились ею?
- Вы совершенно правы, - улыбнулся он. - Со мной приключился бы удар,
если бы я позволил кому-нибудь сорвать первые и такие сладкие плоды.
- Значит, вы ее разлюбили?
- Разлюбил? Я никого и никогда не любил, Жюльетта, и вообще мы,
распутники, не страдаем этой болезнью. Когда-то это дитя вызывало у меня
хорошую эрекцию, но теперь уже не возбуждает меня. Мне надоело забавляться с
ней, и я отдаю ее Нуарсею, которого она весьма и весьма воспламеняет. Так
что речь идет об элементарном обмене.
- А что будет, когда она надоест Нуарсею?
- Ну что ж, тебе известна судьба его жен. По всей вероятности, я сам
буду участвовать в этой церемонии, как участвовал во всех прочих, это очень
стимулирует, и мне нравятся такие вещи.
При этом его член разбух еще больше.
- Повелитель мой, - заметила я, - мне кажется, будь я на вашем месте, я
бы не удержалась и иногда злоупотребляла своим положением.
- Вы имеете в виду моменты возбуждения?
- Да.
- Такое иногда случается.
- О, господин! - воскликнула я и добавила: - Давайте замучаем
какую-нибудь невинную душу. У меня начинает кружиться голова от такого
желания.
Говоря это, я все сильнее ласкала его, щекоча пальцем его задний
проход.
- Одну минуту. - И он достал из кармана лист бумаги и развернул его. -
Мне осталось только вписать сюда имя, и завтра же умрет одно прелестное
создание. Сейчас она находится в тюрьме: я написал указ об аресте по просьбе
ее семейства. Единственная на нее жалоба заключается в том, что мужчинам она
предпочитает женщин. Я видел ее: она действительно очаровательна. Однажды я
и сам развлекался с ней целый день и с тех пор опасаюсь, как бы она не
разболтала, что я только об одном и мечтаю - избавиться от нее.
- Тогда, повелитель мой, она обязательно развяжет свой язык, как только
ей представится такая возможность, и опасения ваши вполне обоснованны.
Поэтому, пока эта девушка жива, вы будете в постоянной опасности. Я умоляю
вас разделаться с ней, потому что от этого зависит ваше спокойствие;
подпишите скорее эту бумагу, - я взяла у него документ и приложила его к
своим ягодицам, - там на столе есть перо и чернила.
Когда-Сен-Фон написал имя, я сказала:
- А теперь мне хочется самой отнести это в тюрьму.
- Как вам будет угодно, - кивнул он. - Но прежде я должен кончить,
Жюльетта. Кульминация близится, и других стимулов мне не нужно. - Он
позвонил, добавив: - Не беспокойтесь, это всего лишь ритуал. - В следующий
момент на пороге появился красивый юноша.
- Прошу вас опуститься на колени, мадам, и этот молодой человек три
раза ударит по вашей спине тростью; не бойтесь, следы исчезнут через
несколько дней. Затем он будет держать вас, пока я буду заниматься с вами
содомией.
Юноша сбросил свои панталоны и поспешно подставил свой зад министру,
который с удовольствием начал облизывать его.
Тем временем я встала на колени, юноша взял трость и нанес мне три
хорошеньких удара, следы которых оставались на моих плечах целых два дня.
Сен-Фон с жадным любопытством наблюдал за экзекуцией, потом подошел ближе и
внимательно осмотрел багровые полосы на коже, проворчал что-то насчет
недостаточного усердия и приказал юноше крепко держать меня. Затем министр
долго обрабатывал мой зад и целовал при этом чресла своего лакея.
- Ах, лопни мои глаза! - закричал он, освобождаясь от семени. - Ах,
черт меня побери, мы заклеймили эту стерву!
Вскоре таинственный наш помощник исчез. И только намного позже
случилось одно событие, о котором я расскажу в свое время и которое'пролило
свет на личность этого молодого человека.
Когда мы вышли из будуара, Сен-Фон снова принял задумчивый вид.
- Возьмите шкатулки с собой, мадам, - произнес он, - и запомните, что
наша операция начнется ровно через три недели. Либертинаж, злодейство и
молчание, Жюльетта, - и ваше благополучие обеспечено. А пока будьте здоровы
и прощайте.
Первым делом я ознакомилась со смертным приговором, который мне
предстояло доставить к месту исполнения. Великий Боже! Каково было мое
изумление, когда я обнаружила написанное черным по белому предписание
главному смотрителю монастырской тюрьмы тайно отравить кого бы думали?
Сент-Эльм, ту самую обворожительную новенькую послушницу, которую я так
обожала во время своего пребывания в Пантемоне. Другая на моем месте,
возможно, порвала бы в клочья смертоносный лист бумаги, но не таков мой
характер. Я слишком далеко зашла в своей жажде злодейства, чтобы колебаться,
да я ни на секунду и не усомнилась в том, что сделаю этот шаг, и вскоре
приехала в Сент Пелажи, где вот уже три месяца томилась за решеткой юная
Сент-Эльм. Я передала приказ в руки старшего надзирателя и попросила
разрешения повидать узницу. Поговорив с ней, я узнала, что министр обещал
устроить ее освобождение в обмен на ее благосклонность и что она делала для
него все, что только может сделать женщина, чтобы ублажить мужчину. Порочный
негодяй не упустил ничего из своего обычного репертуара жуткой похоти и
использовал все части ее тела: и рот, и зад, и влагалище... Злодей буквально
втоптал ее в грязь, и в качестве награды за это чудовищное с ней обращение
она не получила ничего, кроме слабой надежды на скорое освобождение.
- У меня с собой документ, который положит конец твоим страданиям, -
сказала я, целуя ее.
Сент-Эльм рассыпалась в благодарностях и с лихвой возвратила мне мои
ласки. Впервые в жизни я почувствовала, как акт предательства обильно
увлажнил мою куночку... На другой день она умерла.
Воистину, подумалось мне, когда я узнала результат своего злодейского
поступка, в этом состоит мое предназначение. Я рождена для великих дел. И
лишний раз убедилась в этом.
Я с жаром окунулась в подготовку спектакля, в котором должен был
участвовать Сен-Фон через три недели, и организовала свой первый званый ужин
точно в назначенный срок.
Я отыскала и наняла шесть обольстительных помощниц, включая троих юных
монахинь, привезенных из святой обители в местечке Мо, двенадцати,
тринадцати и четырнадцати лет от роду с божественным лицом и телом.
В тот первый вечер министр появился в сопровождении мужчины лет
шестидесяти. Сразу по прибытии он на несколько минут уединился со мной,
осмотрел мои плечи и, кажется, остался недоволен, не обнаружив следов
экзекуции, проведенной во время нашей последней встречи. Он почти не
притронулся ко мне, однако порекомендовал проявить глубочайшее почтение и
беспрекословную покорность к своему спутнику, так как тот был одним из
знатнейших придворных и принцем по крови. Последний вошел в комнату, как
только оттуда вышел Сен-Фон. Предупрежденная моим повелителем, я повернулась
и обнажила свой зад сразу, как только он закрыл за собой дверь. Он
приблизился с лорнетом в руке.
- А ну-ка пукни, - приказал он, - или я укушу тебя.
От неожиданности я не смогла удовлетворить его желание и мгновенно
почувствовала резкую боль в левой ягодице. Его зубы оставили глубокие
вмятины в моем теле. Потом он подошел ко мне спереди, и моим глазам
предстало суровое неприятное лицо.
- Засунь язык мне в рот. Я повиновалась, и он добавил:
- Срыгни или я снова укушу тебя.
Поняв, что не смогу этого сделать, я быстро отпрянула от него. Старый
пакостник пришел в ярость, схватил связку лежащих наготове розог и минут
пятнадцать порол меня; потом остановился и снова заглянул мне в лицо.
- Ты же видишь, что даже обычные процедуры, которые мне очень нравятся,
не дают результата, и эта штука у меня между ног так и не проснулась. Спит
мертвым сном. Чтобы поднять ее, мне придется изрядно помучить тебя.
- В том нет необходимости, принц, - ответила я, - поскольку скоро вы
получите в свое распоряжение три восхитительных создания, с которыми можете
делать все, что пожелаете.
- Угу, но и ты очень привлекательна, особенно твоя задница... - он
раздвинул мне ягодицы. - Она очень-очень мне нравится, и мне бы хотелось
забраться туда.
С этими словами он снял свою одежду и аккуратно положил сверху
оправленный в бриллианты брегет, золотую табакерку, кошелек, разбухший от
денег (там оказалось двести луидоров), и два великолепных перстня.
- Давай попробуем еще раз. Займись моим задом: сильнее щипай и кусай
его и одновременно ласкай рукой мой член. - Великолепно! - вскричал он
минуту спустя, ощутив прилив сил в чреслах. - А теперь ложись на диван, а я
поколю твою попку вот этой шпилькой.
Я легла лицом вниз.
- Лежи спокойно, - приказал принц, но когда я испустила громкий вопль и
едва не лишилась чувств при втором уколе, он смешался и, испугавшись, что
своим чрезмерным усердием нанесет оскорбление министру, выскользнул из
комнаты, надеясь, что его уход успокоит меня. Я поспешно схватила его вещи,
вбежала в соседнюю комнату, спрятала их и вскоре возвратилась к Сен-Фону,
который удивленно спросил меня:
- Что-нибудь случилось?
- Ничего, - спокойно ответила я, - но я поспешила забрать вещи его
высочества и нечаянно захлопнула дверь своего будуара, ключ остался внутри,
а вы же знаете эти английские замки... Впрочем, не волнуйтесь: камзол и
панталоны принца здесь, и если он не против, мы отложим нашу беседу.
Я вытащила обоих гостей в сад, где все уже было приготовлено для
приема; принц забыл о своих вещах, надел костюм, который я ему подала, и
думал теперь только об удовольствиях, ожидающих его.
В тот вечер погода была безупречна; мы расположились в беседке из роз,
окруженной кустами сирени; на столе стояло множество свечей; мы сидели на
трех тронах, будто парящих в искусственных облаках, откуда исходил аромат
тончайших духов; в середине стола высилась гора из ярких цветов, среди
которых стояли чашки и тарелки из яшмы и фарфора и лежали золотые приборы.
Едва мы заняли свои места, как раскрылся потолок беседки и сверху спустилось
огненное облако; на нем восседали три фурии, и их змеи спиралями обвивали
три жертвы, которые должны были увенчать наше празднество. Фурии сошли со
своей воздушной колесницы, каждая подвела на цепочке свою жертву ближе к
столу в ожидании. Программа обеда не была предусмотрена заранее, а
разворачивалась по желанию гостей: стоило лишь захотеть чего-то, и фурии
мгновенно подавали нужное блюдо. Было приготовлено более восьмидесяти самых
разных блюд, каждое подавалось на отдельном подносе; было десять сортов вин,
которые текли рекой.
- Надеюсь, ваша светлость доволен моей распорядительницей?
- Я в восторге, - ответил старик, и я видела, что голова его шла кругом
от обилия еды и питья, а язык уже начинал заплетаться. - В самом деле,
Сен-Фон, я завидую вам, что у вас есть такая дивная Дюльетта: я никогда не
встречал более роскошного зада.
- Я тоже, - кивнул министр, - но, по-моему, пора оставить эту тему и
заняться телесами наших фурий, которые, если не ошибаюсь, тоже великолепно
сложены.
При этих его словах все три богини - три самые прекрасные девушки,
каких смогли раздобыть мои люди, обшарившие весь Париж, - немедленно
обнажили свою заднюю часть, подставив ее в распоряжение гостей, которые
долго целовали, облизывали и вгрызались в юные тела с огромным удовольствием
и насладились вволю.
- Дорогой мой Сен-Фон, - предложил принц, - а что если эти фурии
устроят нам самим порку?
- Розовыми ветками, - добавил Сен-Фон. Наши гости спустили штаны, и обе
задницы были жестоко выпороты гирляндами цветов и прутьями, изображавшими
змей.
- Очень возбуждающее средство, - заметил Сен-Фон, снова усаживаясь за
стол, и показал нам свой торчащий, как башня, инструмент. - А вы, мой принц,
возбудились хоть немного?
- Еще нет, - ответил несчастный старец удрученным голосом. - Мне нужны
более мощные средства; как только начинается разгул, меня опьяняют
жестокости, беспрерывно следующие одна за другой. Я люблю, когда всех
окружающих насилуют и терзают ради моего удовольствия, и я сам люблю терзать
их...
- Так вы бесчеловечны, мой принц?
- Я ненавижу людей.
- Не сомневаюсь в этом, - продолжал Сен-Фон, - потому что в любое время
дня и ночи меня также воспламеняет неодолимое желание или же во мне зреет
черная мысль нанести вред людям, ибо нет на свете созданий, более
отвратительных. Когда человек силен, он очень опасен, и ни один тигр в
джунглях не сравнится с ним в жестокости. А если он слаб, тщедушен,
несчастен? Тогда он просто-напросто низок, ничтожен и отвратителен - и
внутри и снаружи! Сколько раз я краснел от стыда за то, что родился среди
подобных существ. Утешает меня только то, что Природа дала им меньше, чем
мне, и что она каждодневно уничтожает их, поэтому я желаю иметь как можно
больше средств и возможностей способствовать их уничтожению. Я бы, будь моя
воля, стер их всех с лица земли.
- Однако при всем своем превосходстве, - вмешалась я, - вы ведь также
принадлежите к роду человеческому. Хотя нет! Когда человек мало похож на
остальных, на все стадо, когда он повелевает им, он не может быть той же
породы.
- Знаете, - сказал Сен-Фон, - она совершенно права. Мы являемся богами,
и нам должно воздаваться то же, что и им: разве не мы диктуем законы и
высказываем желания, которые выполняются без промедления? Разве не очевидно,
что среди людей, вернее, над людьми, есть порода, которая намного выше всех
прочих, та, которую древние поэты называли божествами?
- Что до меня, я не Геркулес, совсем не Геркулес, - заявил принц, - я
скорее хотел бы быть Плутоном, ибо мне больше всего нравится подвергать
смертным жутким мукам в аду.
- А я хотел бы уподобиться ящику Пандоры, из которого обильно сыплются
болезни, косящие людей налево и направо.
В этот момент послышались стоны, их испускали три прикованных цепями
жертвы, которых начали мучать фурии.
- Развяжите их, - приказал Сен-Фон, - и давайте сюда.
Их развязали и подвели к моим гостям; ни одно существо женского рода не
могло бы соперничать с ними в красоте и грации, и я воздержусь описывать то,
что делали с ними два негодяя.
- Жюльетта, - промолвил возбужденный министр, - вы самое очаровательное
и способное создание, у вас все признаки гениальности, и вы заслуживаете
награды... Щите к нам и будем вместе топтать эти цветы; пойдемте в сад и
предадимся тому, что диктует нам наше воображение. У вас здесь есть укромные
места?
- Сколько угодно, весь сад будет сценой для ваших безумств.
- Превосходно. А дорожки не освещены?
- Нет, повелитель, темнота вдохновляет на преступления, и вы будете
наслаждаться самыми ужасными. Пойдемте, принц, в эти мрачные лабиринты и
примем вызов нашего злодейского воображения.
Мы все - оба распутника, я и трое жертвенных агнцев - вышли из беседки.
Войдя в темную аллею с изгородью, Сен-Фон воскликнул, что он не двинется
дальше, пока не совершит совокупления, и, схватив самую младшую из девочек,
злодей лишил ее .девственности и спереди и сзади прежде чем присоединиться к
нам минут десять спустя. Во время его отсутствия я пыталась возбудить
старого принца, но без успеха. Казалось, никакая сила не может поднять его
орган.
- Так вы не собираетесь совокупляться? - крикнул из кустов Сен-Фон,
тиская вторую девочку.
- Нет, нет, продолжайте дефлорацию, - ответил старый аристократ. - Я
ограничусь их страданиями. Как только вы пропустите их через себя,
передавайте одну за другой мне.
Он ухватил своими клешнями первую девочку и принялся терзать ее самым
немилосердным образом, а я в это время усиленно сосала его. Между тем
Сен-Фон покончил с невинностью второй и в том же состоянии, что и первую,
передал ее в руки принца, потом взялся за четырнадцатилетнюю.
- Вы представить себе не можете, как мне нравится сно-шаться в темноте,
- с чувством сказал министр. - Ночные тени - лучшие союзники для
преступления, к тому же ночь во многом облегчает его.
Сен-Фон, который до сих пор все еще не испытал оргазма, теперь
разрядился в зад старшей девочки, потом они с принцем обсудили дальнейшие
действия. Было решено, что Сен-Фон оставит себе ту, которая только что
выдавила из него семя, а двух других отдаст принцу, и этот злодей,
вооружившись всем необходимым для пыток, воодушевляясь все сильнее, увел
своих закованных в цепи жертв. Я сопровождала моего любовника и старшую
девочку, которой предстояло умереть от его руки. Когда мы отошли на
приличное расстояние, я рассказала ему о краже; "мы оба от души посмеялись,
и он заверил меня, что по своему обыкновению, прежде чем явиться на наш
званый вечер, принц посетил публичный дом с тем, чтобы соответствующим
образом настроиться, и что нет ничего легче, чем убедить его в краже
драгоценностей и денег в том самом месте.
- Я думала, что он ваш друг.
- У меня нет друзей, - ответил министр, - мне выгодны отношения с этим
человеком, пока он находится в фаворе у короля, но как только ситуация
переменится, и он попадет в немилость, я первым отшвырну его в сторону. Он
разгадал мои мысли, дал мне понять, что относится ко мне точно так же, и
предложил сотрудничать. Я согласился, и на этом держится наша с ним связь. А
в чем дело, Жюльетта, вам не понравился этот человек?
- Я нашла его невыносимым.
- Честное благородное слово, если бы не политические соображения, я бы
с удовольствием отдал его на вашу милость. Тем не менее мы, наверное, сумеем
устроить его падение. Вы настолько полюбились мне, дорогая, что нет ничего
на свете, чего бы я не сделал для вас.
- Но вы же говорили, что имеете перед ним какие-то обязательства?
- Кое-какие есть.
- Тогда как же, в свете ваших принципов, вы терпите такое положение?
- Предоставьте это мне, Жюльетта. - Затем Сен-Фон переменил тему и
снова выразил свое восхищение тем, как я подготовила нынешний вечер. - Вы
женщина с безупречным вкусом и бесконечной мудрости; чем лучше я вас узнаю,
тем больше убеждаюсь, что не должен расставаться с вами.
И потом впервые он обратился ко мне фамильярно, на "ты", и с
торжественным видом разрешил мне, оказав тем самым великую милость,
обращаться к нему точно так же.
- Я буду всю жизнь служить тебе, Сен-Фон, если таково твое желание, -
ответила я. - Мне известны твои вкусы, я буду удовлетворять их и, если ты
хочешь сильнее привязать меня к себе, постарайся угождать моим желаниям.
- Поцелуи меня, небесное создание, а завтра утром тебе выдадут сто
тысяч франков, так что решай сама, знаю ли я желания твоего сердца!
В этот момент к нам подошла старая женщина, просившая подаяние.
- Это еще что такое? - удивился Сен-Фон. - Кто пустил сюда эту шваль? -
Он с изумлением уставился на меня, заметил на моих губах улыбку и сразу
догадался.
- Прелестно, прелестно, - тихо пробормотал он. - Ну и что же тебе
надобно? - повернулся он к нищенке.
- Увы, мой господин, я прошу милостыню, - ответила она. - Может, вы
соблаговолите взглянуть на мою нищету?
Она взяла министра за руку и завела в маленькую хижину, освещенную
тусклой, свешивающейся с потолка коптящей лампой, где на почерневшей от
сырости соломе лежали двое детишек - мальчик и девочка - не старше
восьми-десяти лет, оба голенькие.
- Посмотрите на эту несчастную семью, - обратилась к нам нищенка. - Вот
уже три дня у меня нет для них ни крошки хлеба. Вы очень богатый человек,
так будьте же милостивы и помогите несчастным обездоленным детям. Я вас не
знаю, сударь, но, может, вы знакомы с господином Сен-Фоном?
- Да, - скромно ответил министр.
- Так вот, перед вами его рук дело! Он приказал засадить моего мужа в
тюрьму; он лишил нас той малости, что у нас была, и вот в таких условиях мы