Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 1

раскалить железные наконечники. Кроме того, в продолжение этой процедуры
меня так же будут пороть.
- По пятьдесят золотых за девицу, - сказала колдунья.
Мы полезли в свои кошельки, и через десять минут наши желания
осуществились. Я получила девочек неописуемой красоты, жестокость сильфа
была выше всяких похвал, злосчастные жертвы погибли в моих объятиях
ужаснейшей смертью, и мой экстаз, больше похожий на исступление, невозможно
выразить словами. Сильф и оба трупа испарились, как по мановению волшебной
палочки, а похоть наша так и осталась неутоленной. Клервиль, растрепанная, с
дико блуждающим взором, с выступившей на губах пеной, напоминала разъяренную
тигрицу, наверное, и я выглядела со стороны не менее ужасной. Видя нашу
ненасытность, Дюран предложила нам продолжить оргию и пригласить зрителей.
- Дайте нам еще по одной жертве, - дружно отвечали мы, - и ваши зрители
останутся довольны.
Для меня привели прелестную девочку - обнаженную, с завязанными за
спиной руками, такой же предмет для жертвоприношения, только мужского пола,
получила моя подруга; мы начали с того, что выпороли их крапивой, затем
плетьми - девятихвостками. Не успели мы войти во вкус, как раздался стук в
дверь. Дюран вышла из комнаты и тут же вернулась, объявив, что пришел один
господин, который желает, чтобы мы продолжили истязания, повернувшись спиной
к двери, так как он очень хочет полюбоваться нашими задницами.
- Передайте, что мы сделаем так, как ему хочется, - ответила Клервиль.
И мы вновь принялись за дело, которое закончилось тем, что жестокая
блудница вскрыла грудную клетку своей жертвы, вырвала горячее трепещущее
сердце и сунула его в свое влагалище.
- Ах, Жюльегга, - говорила она прерывающимся от восторга, голосом, - я
всю жизнь мечтала совокупиться с живым сердцем мальчика.
Она легла на бездыханное тело, впилась губами в мертвый рот и откусила
язык, не переставая сношать себя окровавленным куском человеческой плоти.
- А теперь, - пробормотала она, - давай совсем похороним его.
С этими словами она проткнула сердце, продела через него шнурок, крепко
завязала его, и скользкая красная масса исчезла в самых глубинах ее утробы.
В тот же миг из глотки Клервиль вырвался дикий торжествующий крик.
- Попробуй и ты, Жюльетта, попробуй! Я никогда не испытывала ничего
подобного.
- Я знала одного человека, - сказала я, - у которого была такая же
мания: он проделывал отверстие в вырванном сердце, вставлял туда свой член и
таким образом испытывал неземное блаженство.
- Это также, должно быть, восхитительно, - кивнула Клервиль, - но с
эстетической точки зрения не столь прекрасно, как то, что делаю я. Попробуй,
мой ангел, ты должна сама испытать это.
Чужой пример всегда оказывает невероятное воздействие на мое
воображение, которое не замедлило воспламениться. Я за несколько секунд, как
заправский анатом, вскрыла грудь девочки и, раздвинув пошире свои нижние
губки, попыталась вставить туда живое еще сердце, но проход мой был не столь
широк, как у моей подруги, и несмотря на все усилия горячая плоть никак не
входила в мою вагину.
- Разрежь его пополам, - подсказала Клервиль, видя мою бесплодную
возню, - другого выхода нет.
Я последовала ее совету и, приняв те же меры предосторожности, то есть
обвязав половинку сердца шнурком, чтобы легче было вытащить, погрузила ее
глубоко в свое чрево. Дьяволица была права: этот кусок плоти превосходил
любой живой член как по трепету, так и по упругости. Что же касается
морального аспекта, друзья мои, более сладостного и более жуткого ощущения
вообразить невозможно!.. Да, да! Идея Клервиль была великолепна - я
давным-давно не испытывала такого бурного и затяжного оргазма. Проведя целый
час в подобных мерзких утехах, мы снова позвали нашу хозяйку.
- Черт меня подери! - воскликнула она, увидев ужасные остатки нашей
трапезы, разбросанные по комнате. - У меня просто не хватает слов.
- Да будет вам, дорогая, - произнесла Клервиль с победной улыбкой на
губах, - мы в любое время дня и ночи готовы сотворить вещи, еще более
ужасные. Признайтесь, что убийство - такая же обычная вещь для вас, как и
для нас. Мы все трое страстно боготворим это занятие, и когда вы задумаете
совершить такое жертвоприношение в своем доме, можете рассчитывать на нас.
- Милые мои, - обратилась к нам Дюран, - я хочу предложить вам еще
кое-что.
- Давайте, мадам, не стесняйтесь.
- Вы не поможете мне заработать еще пятьдесят золотых монет?
- Разумеется, поможем.
- В таком случае прошу вас оказать внимание тому господину, что
наблюдал за вами. Ваши развлечения едва не свели его с ума, и он горит
желанием познакомиться с вами поближе.
- Очень хорошо, - сказала я, - однако мы так же хотели бы получить свою
долю, ведь нет ничего приятнее на свете, чем тратить деньги, заработанные
блудом. Потребуйте с него сотню луидоров, и нам двоим достанется по двадцати
пяти.
- Я того же мнения, - добавила Клервиль. - А кстати, чем предполагает
заняться этот субъект? Не собирается же он платить за обычное совокупление.
- Вы не будете разочарованы, потому что он исключительно распутен.
Вместе с тем он понимает, что имеет дело с дамами определенного положения и
будет обращаться с вами подобающим образом.
- Давайте его сюда, - заявила я, - только пусть заплатит заранее и ни о
чем больше не беспокоится. В конце концов, мы шлюхи и готовы к любому
обращению.
Дверь открылась, первым вошел маленький человек лет шестидесяти,
румяный, упитанный, похожий на преуспевающего финансиста, за ним по пятам
следовал содомит и на ходу терся членом о ягодицы толстяка.
- Прекрасные задницы, просто прелесть - эти задницы, - забормотал
вошедший, бросаясь к предметам своего вожделения. - Ах, милые дамы, какие
чудные вещи вы проделали только что... - С этими словами он принялся
разминать в руках свой орган, стараясь привести его в нужное состояние. -
Как красиво вы разделали этих детей; я тоже обожаю такие развлечения. Теперь
давайте сделаем то же самое все вместе.
Распутник уложил меня на кровать и без всякой подготовки вставил мне в
задний проход свой еще не совсем отвердевший орган, впившись губами в
ягодицы Клервиль; через некоторое время, которое он провел в неуклюжей
возне, сопровождавшейся громким сопением и невнятными ругательствами,
толстяк пристроился к заду моей подруги; наслаждаясь с ней по примеру
сластолюбивых жителей Гоморры, он любовался моей жопкой и страстно лобзал
ее. В какой-то момент его лакей застонал и затрясся от оргазма, и распутник,
видимо, сочтя невозможным продолжать натиск без поддержки мощного члена в
своих потрохах, прекратил свое занятие, вооружился связкой розог, попросил
помощника держать нас и принялся за флагелдяцию. При этом он расположил нас
весьма необычным образом; лакей, высокий и сильный мужчина, зажал наши
головы у себя под мышками, предоставив в распоряжение хозяина свой
великолепный орган и две прекрасные задницы, на них-то и обрушился основной
удар, который они выдержали с честью несмотря на невыносимую боль, ибо
толстяк старался изо всех сил; пытка была столь же продолжительной, сколько
кровавой, палач сменил шесть связок гибких прутьев, и наши бедра были в
состоянии не менее жалком, чем наши бедные ягодицы. Во время коротких
перерывов он усердно сосал член своего наперсника, и когда тот обрел
достаточную твердость, заставил лакея прочистить наши задницы своим
превосходным инструментом, и мы, после таких мучительных истязаний, наконец
в полной мере оценили живительное воздействие этого благородного бальзама.
Пока вассал по очереди содомировал нас, господин Мондор - мы узнали имя
финансиста много позже - трудился над лакейским задом, неторопливо погружая
туда и вытаскивая обратно свой отвердевший член. Скоро страсть его достигла
предела, и чтобы добавить ветра в ее паруса, он громко потребовал жертву.
Ему тотчас доставили одиннадцатилетнего мальчика. Мондор с ходу овладел
ребенком, а слуга то же самое сделал с хозяином. Потом злодей попросил нас
распороть мальчику грудь и вытащить оттуда сердце; он схватил его и начал
натирать им свое лицо; минуту спустя, залитый с головы до ног кровью,
испуская вопли, напоминавшие ослиный рев, старый распутник сбросил свое семя
в бездыханное детское тело. Как только он кончил, вышел из комнаты, не
сказав никому ни слова. Вот вам наглядный пример того, как разрушительно
действует распутство на робкие души. Это всегда происходит именно так:
угрызения совести и стыд накатывают волной в тот самый момент, когда
изливается сперма, потому что такие люди, неспособные усвоить твердые
принципы, полагают, будто в их поведении, если оно хоть в чем-то отличается
от общепринятых норм, есть нечто постыдное и дурное.
- Кто этот странный субъект? - с удивлением спросили мы у мадам Дюран.
- Чрезвычайно богатый человек, - ответила она. - Но я не могу назвать
вам его имя, ведь и вам бы не понравилось, если бы я направо и налево
рассказывала о вас.
- Его развлечения не идут дальше того, что мы увидели нынче?
- Обычно он сам совершает убийство, однако сегодня, очевидно, был не в
форме и попросил вашей помощи. Я вижу, вы удивлены его странным поведением?
Ну что ж, вы не ошиблись: он действительно отличается стыдливостью и
щепетильностью в подобных делах. Кроме того, он очень набожный человек и
после таких жутких утех непременно бежит молиться Богу.
- Бедняга, он воистину достоин жалости. Если человек не в состоянии
сокрушить вульгарные предрассудки, ему лучше вообще не ступать на наш путь,
ибо тот, кто, избрав его, не пойдет по этой дороге твердым, уверенным шагом,
обречен на многие неприятности в жизни.
После этого мы облачились в одежду, забрали свои покупки, еще раз
поблагодарили и щедро вознаградили гостеприимную хозяйку и возвратились в
карету с решительным намерением регулярно посещать Дюран и как можно лучше и
плодотворнее употребить снадобья, купленные у нее.
- Я собираюсь отравить первого, кто встретится на моем пути, -
мечтательно сказала Клервиль, - причем без всякого повода, просто ради того,
чтобы совершить то, что уже сейчас возбуждает меня безмерно и вытесняет из
моего сердца все остальные соблазны.
А у меня вдруг возникло острое желание познакомить с Дюран Бельмора:
мне показалось, что они созданы друг для друга, и я всю дорогу представляла
своего любовника в объятиях этого исчадия ада. При первой же встрече я
упомянула ее имя; он был с ней не знаком, но согласился навестить ее вместе
со мной. Рассыпавшись в извинениях за то, что я столь непростительно
игнорировала ее - дело в том, что прошло довольно много времени после того
памятного посещения ее дома, так как у меня не нашлось ни одной свободной
минуты, - я представила ей графа, и она очень благосклонно встретила его.
Восхищенный всем увиденным, он сделал многочисленные покупки и, конечно же,
воспылал вожделением к обольстительной хозяйке. Я не обманулась в своих
надеждах, и моему взору предстала удивительно сладострастная сцена - первым
делом Бельмор совершил с колдуньей акт содомии, затем спросил, не сможет ли
она удовлетворить самое горячее его желание. Я дала ей необходимые
пояснения, были доставлены жертвы, и Бельмор без промедления, с моей
помощью, насладился вдосталь.
- Сударь, - обратилась к нему растроганная хозяйка, - позвольте
выразить вам свое восхищение, потому что ваша страсть покорила меня. Если вы
еще раз навестите мой дом, скажем, послезавтра, я покажу вам спектакль
примерно в том же духе, только в тысячу раз более впечатляющий.
Мы прибыли в назначенный день, но никто не открыл нам дверь. Окна были
плотно прикрыты ставнями^ дом казался совершенно безлюдным, и мы уехали ни с
чем. Несмотря на долгие и усердные поиски и запросы, которые я предприняла,
мне так и не пришлось узнать, что сталось с этой необыкновенной женщиной.
В последующие два года моей жизни не произошло ничего, заслуживающего
внимания. Я по-прежнему жила на широкую ногу, мои жестокие утехи множились с
каждым днем и, в конечном счете, довели меня до того, что я утратила всякий
вкус к, обычным удовольствиям, которые в изобилии предлагает нам Природа; я
дошла до такой стадии, что если развлечения не сулили мне ничего из ряда вон
выходящего или, на худой конец, просто преступного, я даже не давала себе
труда притвориться, будто они меня заинтересовали. Очевидно, так случается,
когда мы достигаем состояния полнейшего безразличия, из которого может нас
вырвать только добродетельная мысль или столь же добродетельный поступок.
Это можно объяснить тем, что душа наша истощена настолько, что самый слабый
голос добродетели может перебороть наше оцепенение, или же тем, что,
подстегиваемые вечной погоней за разнообразием и утомленные от злодейства,
мы начинаем испытывать тоску по чему-то противоположному. Как бы то ни было,
наступает момент, когда вновь появляются давно забытые предрассудки, и если
подобное случается с человеком, который долго шел путем порока и свыкся с
ним, на него могут внезапно обрушиться великие несчастья, ибо нет ничего
страшнее, чем приползти назад в Сузу {Городок в Итальянских Альпах, где в
1629 г. потерпел сокрушительное поражение герцог Савойский.} потерпевшим
поражение и опозоренным.
Мне как раз пошел двадцать второй год, когда Сен-Фон изложил мне
очередной гнусный план. Он все еще тешил себя мыслью сократить
народонаселение и теперь задумал уморить голодом две трети Франции и с этой
целью скупить в невероятном количестве съестные припасы, главным образом
зерно; в исполнении этого грандиозного замысла мне предстояло играть главную
роль.
А я - да, друзья мои, я не стыжусь признаться в этом, - испорченная,
как мне казалось, до мозга костей, содрогнулась, узнав его план. О,
фатальный миг слабости, которую я себе позволила! Зачем я не подавила в себе
этот мимолетный, совсем слабый импульс? Сен-Фон, проницательный Сен-Фон,
сразу заметил его, повернулся ко мне спиной и молча вышел из комнаты.
Я смотрела ему вслед, хотя за ним уже закрылась дверь, и слышны были
только его удаляющиеся шаги. Я подождала еще некоторое время, потом,
поскольку уже наступила ночь, легла спать. Долго лежала я, не сомкнув глаз,
а когда заснула, мне приснился страшный сон: я увидела неясную, жуткую в
своей нереальности фигуру человека, который подносил пылающий факел к моему
имуществу - моей мебели, моим картинам, коврам и дорогим безделушкам, к
стенам моего роскошного жилища. Все разом вспыхнуло ярким пламенем, из
которого внезапно возникло юное создание, простирающее ко мне руки... Оно
отчаянно пыталось спасти меня и в следующий же миг погибло в огне. Я
проснулась мокрая от пота, и в моем взбудораженном сознании всплыло то
давнее предсказание гадалки: "Случится великое горе, когда в вашем сердце
исчезнет зло". "О, небо! - беззвучно вскричала я. - Стоило лишь на краткий
миг перестать быть порочной, и вот уже мне грозят неведомые беды". Мне стало
ясно, что меня скоро поглотит бездна злоключений. Девушка, которую я видела
во сне, была моя сестра, упорствующая в своих заблуждениях моя несчастная
Жюстина, отвергнутая мною за то, что предпочла путь добродетели; ко мне
взывала сама добродетель, и порок содрогнулся в моем сердце... Какое
фатальное предсказание! И рядом нет никого, кто мог бы дать мне добрый
совет, все доброжелатели исчезли в тот самый момент, когда были нужнее
всего... Я все еще пребывала во власти этих мрачных мыслей, когда в спальню
без стука вошел незнакомый человек таинственного вида, молча протянул мне
письмо и неожиданно исчез. Я сразу узнала почерк Нуарсея.
"Ты разорена, - писал он. - Никогда я не предполагал встретить трусость
в человеке, которого воспитал сам по своему подобию и поведение которого до
сих пор было безупречно. Советую тебе даже не пытаться исправить допущенную
оплошность, так как теперь слишком поздно: твой порыв выдал тебя с головой,
и не стоит лишний раз оскорблять министра, полагая, что это сойдет тебе с
рук и что ты и впредь сможешь водить его за нос. До того, как стемнеет, ты
должна покинуть Париж; возьми с собой деньги, которые есть при тебе, и
больше ни па что не рассчитывай. Ты лишилась всего, что приобрела благодаря
широте души Сен-Фона и его попустительству; тебе известно, что он всемогущ,
ты знаешь также, каким может быть его гнев, когда он увидит себя обманутым,
поэтому не медли - спасай свою жизнь. И крепко держи язык за зубами, иначе
кара настигнет тебя даже на краю света. Я оставляю тебе десять тысяч ливров
в год, которые ты от меня получаешь, они будут регулярно выплачиваться тебе
в любом месте. А теперь спеши и ни о чем не рассказывай своим друзьям".
Если бы в этот момент рядом ударила молния, она поразила бы меня
меньше, чем это известие, а страх перед Сен-Фоном был сильнее моего
отчаяния. Я поспешно вскочила с постели; все свои ценности и сбережения я
хранила у нотариуса министра и даже не подумала о том, чтобы каким-то
образом попытаться забрать их. Я порылась в шкафах и комодах и набрала всего
пятьсот луидоров - все, что хранила в доме. Спрятав деньги под юбки, я одна,
тайком, посреди ночи выскользнула из дома, в котором еще вчера жила как
императрица и на который теперь бросила прощальный взгляд затуманенных
слезами глаз... Куда идти? К Клервиль? Нет, нет, это исключено, кроме того,
возможно, это она предала меня. Ведь она не раз намекала, что не прочь
занять мое место. Ах, какими несправедливыми делает нас несчастье! И скоро
вы увидите, как была я неправа, заподозрив в измене лучшую свою подругу.
А теперь возьми себя в руки и не надейся ни на кого, кроме самой
себя... Ты еще молода и по-прежнему обольстительна и можешь начать все
сызнова, так говорила я себе, вспоминая уроки своей юности... О, роковая
добродетель! Ты снова сыграла со мной злую шутку. Ну ничего, больше я
никогда не попадусь в твои сети. Только одну ошибку я совершила в своей
жизни, споткнулась только один лишь раз, и этой оплошностью, был проклятый
порыв, приступ идиотской добропорядочности. Вырви с корнем добродетель из
своего сердца, ибо она - смертельный враг человека, способный привести его к
краю бездны; величайшая ошибка, какую можно сделать в этом насквозь
развращенном мире, заключается в том, чтобы объявить безнадежную, одинокую
войну всеобщему безумию. Великий Боже, как часто говорила я это себе!
Не имея никакого определенного плана, озабоченная только тем, как бы
спастись от мести Сен-Фона, я, совершенно механически, вскочила в первый
попавшийся экипаж, то была почтовая карета, отправлявшаяся в Анжер, куда я и
прибыла несколько часов спустя. Я ни разу не была в этом городе, не знала в
нем ни единой души, поэтому решила снять небольшой дом и открыть его для
азартных игр. Мне повезло: в самом скором времени местная знать начала
увиваться вокруг меня. Я получила множество любовных предложений, однако мой
скромный вид и сдержанные манеры быстро охладили моих поклонников и убедили
их в том, что я отдам свое сердце только человеку с серьезными намерениями,
способному составить мое счастье. Некий граф де Лорсанж, чье имя я ношу
поныне, показался мне самым настойчивым и самым обеспеченным из всех прочих.
В ту пору ему было сорок лет, он имел приятную наружность и импозантную
фигуру, а его манера изъясняться выгодно отличала его от соперников. Словом,
я . благосклонно приняла его ухаживания. Прошло совсем немного времени, и
граф поведал мне свои намерения: он был бакалавр, имел ежегодный доход
пятьдесят тысяч ливров, но не имел близких родственников, поэтому, если я
окажусь достойной носить его имя, он намеревался сделать меня наследницей
своего состояния; он попросил меня честно рассказать о моей жизни во всех
подробностях, не упуская ничего, добавив, что собирается обвенчаться со мной
и назначить мне ежегодное содержание двадцать тысяч ливров. Такое
предложение было слишком заманчиво, чтобы не принять его без раздумий, и
граф выслушал мою откровенную исповедь.
- Теперь вы послушайте меня, Жюльетта, - сказал граф, когда я
закончила, - ваши признания свидетельствуют о чистосердечии, которое делает
вам честь; человек, откровенно признающий свои грехи, ближе к тому, чтобы не
грешить больше, нежели тот, кто до сих пор жил безупречно. Первый знает, что
его ожидает, между тем как у второго в любой момент может появиться
искушение испытать еще неведомое ощущение. Соблаговолите послушать меня еще
немного, мадам, так как это очень важно для нас обоих, ибо я мечтаю вернуть
вас на путь истинный. Я не буду докучать вам проповедями, совсем нет - я
просто хочу открыть вам глаза на некоторые истины, которые скрывали от вас
ваши страсти и которые вы всегда обнаружите в своем сердце, если захотите
заглянуть туда.
Знаете, Жюльетта, тот, кто первым посмел сказать вам, что мораль -
бесполезная вещь в этом мире, заманил вас в самую страшную западню, какую
можно себе представить, а тот, кто к этому добавил, что добродетель пустое
слово, а религия - ложь и обман, поступил с вами более жестоко, чем убийца.
Убив вас на месте, он доставил бы вам только один миг страдания, а так оба
они уготовили для вас бесчисленные бедствия и горести. Причиной всех ваших
ошибок служит путаница в словах и понятиях, поэтому давайте аналитически
рассмотрим, что значит добродетель, ненависть и презрение к которой хотели
вызвать в вашей душе порочные наставники. Добродетель, Жюльетта, - это
постоянное выполнение наших обязательств по отношению к другим людям, и я
хочу вас спросить, каким скудоумием и каким бесчувствием надо обладать,
чтобы назвать счастьем то, что разрушает все узы, связывающие нас с
обществом? Каким самодовольным должен быть человек, полагающий, будто он
может сделаться счастлив, ввергая окружающих в несчастье! Неужели он считает
себя достаточно сильным и могущественным, чтобы в одиночку бороться с
обществом, чтобы поставить свою порочность выше всеобщих интересов? Или он
настолько нахален, что полагает, будто он один обладает страстями? Каким же
образом рассчитывает этот наглец заставить остальных, имеющих такие же, как
у него, желания и страсти, служить себе? Вы согласитесь со мной, Жюльетта,
что только безумец способен питать подобные иллюзии; а если даже допустить,
что он все-таки добивается своей цели, как собирается он скрыться от
карающего меча закона? Более того, что он будет делать со своей совестью?
Поверьте, Жюльетта, никому не дано избежать ее угрызений, которые страшнее
человеческого суда, да вы и сами убедились в этом на собственном опыте: вы
также пытались заставить замолчать собственную совесть, но добились только
того, что ее голос заглушил ваши страсти и воззвал к вашему разуму. Вложив в
человека влечение к окружающим людям, иными словами социальный инстинкт,
Творец одновременно дал ему понимание обязанностей, которые тот должен
выполнять, чтобы благополучно жить в обществе, и вот добродетель как раз и
заключается в выполнении этих обязательств; следовательно, добродетель есть
одна из основных потребностей человека, то есть единственное средство
обрести счастье на земле. Религиозные истины самым естественным и логичным
образом вытекают из этих основополагающих и жизненных принципов, и человеку
с добродетельным сердцем нетрудно доказать существование Высшего Существа; в
величии Природы, Жюльетта, заключены добродетели Создателя, так же, как
добросердечие и человеколюбие являются добродетелями Его созданий, и из этих
отношений и связей рождается вселенский порядок. Бог есть средоточие высшей
мудрости, лучом которой служит человеческая душа; когда человек прячется от
этого божественного света, его участь на земле решена: ему суждено брести в
потемках от одной ошибки к другой и, в конечном счете, прийти к катастрофе.
Взгляните на тех, кто придерживается таких принципов, попробуйте
беспристрастно разобраться в их мотивах, и вы поймете, что они не хотели
ничего иного, кроме как злоупотребить вашим доверием, что у них не было иных
намерений, кроме как удовлетворить свои гнусные и опасные страсти. Они
обманывали не только вас - они обманывали самих себя, а это хуже всего и это
не входит в расчеты порочного человека; чтобы доставить себе одно
удовольствие, он лишает себя тысячи других, чтобы провести один счастливый
день, он обрекает себя на миллион злополучных; в том и состоит эпидемия зла,
что пораженный ею человек стремится заразить всех окружающих: один только
вид добродетели служит для него укором, и негодяй не может понять, что все
его усилия справиться с этим тягостным чувством приближают торжество
ненавистной ему добродетели; наслаждение злодея состоит в том, чтобы с
каждым днем творить еще большее зло, но ведь рано или поздно он должен
остановиться, и этот момент станет окончательным его поражением. А теперь
посмотрите, как обстоит дело с добродетелью. Чем дальше продвигается человек
по дороге добродетельного наслаждения, тем утонченнее и тем полнее
становятся его ощущения, а если ему доведется дойти до вершин добродетели,
он окажется в обители Бога, сольется с ним и будет вознагражден вечным
блаженством.
Да, Жюльетта, велики и глубоки радости добродетели и религии! Я тоже