Сад М Д. Жюльетта: роман. Том 1

предстоящую боль; потом она неожиданно содрогнулась в бурном оргазме, с
силой втолкнула инструмент в отверстие и с моей невинностью было покончено.
Невозможно описать словами мои страдания, но резкая пронизывающая меня боль,
вызванная ужасной операцией, тут же сменилась невообразимым наслаждением.
Между тем ярость неутомимой Дельбены только возрастала: осыпая меня сильными
хлесткими ударами, она глубоко проникла своим языком мне в рот, потом,
терзая мои ягодицы обеими судорожно стиснутыми руками, заставила меня
кончать в своих объятиях чуть не целый час подряд и прекратила сладостную
пытку, только когда я взмолилась о пощаде.
- Отомсти, отомсти же мне, - бормотала она, задыхаясь, - вознагради
меня. Видишь, как я горю, как я сгораю от страсти; я так утомилась с тобой,
что, видит Бог, теперь мне тоже надо разрядиться.
В мгновение ока из вожделенной любовницы я превратилась в самого
страстного любовника: я навалилась на Дельбену и ввела в действие скребок.
О, Боже, как это было приятно! Ни одна женщина в мире не извивалась и не
трепетала так страстно, ни одна не парила столь высоко на крыльях
наслаждения - десять раз подряд эта распутница извергла свое семя, и я
подумала, что она растворится в нем.
- Ох, наконец-то я утолила свою душу, - проговорила я, откидываясь на
подушки. - Воистину, чем больше мы знаем, тем сильнее чувствуем всю
приятность сладострастия и похоти.
- Несомненно, - ответствовала Дельбена. - И причина здесь предельно
проста: сладострастие не терпит запретов и достигает зенита, только попирая
их все, без исключения. Чем талантливее и одареннее человек, тем больше он
сокрушает препятствий и тем решительнее это делает, значит, интеллектуально
развитые люди гораздо глубже чувствуют удовольствия либертинажа.
- Мне кажется, исключительная утонченность высокоразвитых организмов
также способствует тому, - продолжила я.
- И в этом нет никаких сомнений, - сказала мадам Дельбена. - Ведь чем
лучше отполировано зеркало, тем лучше оно принимает и отражает окружающие
предметы.
Наконец, когда изнурительные упражнения выжали из нас обеих все соки до
самой последней капли, я напомнила своей наставнице о ее обещании позволить
мне лишить невинности Лоретту.
- Я этого не забыла, - ответила она. - И это произойдет сегодня ночью.
Когда все разойдутся спать, ты потихоньку выйдешь и присоединишься к Флавии
и Вольмар. Остальное предоставь мне; сегодня ты будешь допущена к нашим
мистериям. Будь же мужественна, будь тверда и стойка, Жюльетта: я собираюсь
показать тебе удивительные вещи.
Но каково было мое удивление, когда в тот же день я услышала, что одна
пансионерка только что сбежала из аббатства. Я спросила ее имя. Это была
Лоретта.
- Лоретта! - удивилась я. И тут же подумала: "Боже мой, а я так на нее
рассчитывала... Одна мысль о ней приводила меня в экстаз... О, вероломная!
Выходит, я напрасно предвкушала неземные наслаждения?"
Я спросила о подробностях побега, но никто ничего не знал; я кинулась
сообщить об этом Дельбене - дверь ее была заперта, и у меня не было
возможности увидеть ее до назначенного часа. Ах, как медленно тянулось
время! Наконец, я услышала колокольный звон. Вольмар и Флавия {Дабы освежить
память читателя, который мог забыть об этом, напомню, что Вольмар -
очаровательная монахиня двадцати лет, а Флавия - пансионерка лет шестнадцати
с удивительно красивым лицом и фигурой. (Прим. автора)} пришли раньше меня и
находились уже в апартаментах Дельбены.
- Мадам, - обратилась я к настоятельнице, - значит, вот как вы держите
свое слово? Лоретта пропала, исчезла. Кто же заменит ее? - Потом раздраженно
добавила: - Значит, мне не придется насладиться удовольствием, которое вы
мне обещали...
- Жюльетта, - прервала меня Дельбена, и тон ее был холоден, а взгляд
суров, - самое главное в дружбе - это доверие, дорогая моя; ты желаешь быть
с нами, а для этого требуется больше самообладания и меньше
подозрительности. Теперь подумай сама: мыслимо ли, чтобы я обещала тебе
удовольствие, не имея возможности дать тебе вкусить его? Неужели ты считаешь
меня недостаточно умной или не веришь, что мое положение в этом доме
достаточно высокое? Ведь устроить такие вещи зависит исключительно от меня,
так как же тебе могло прийти в голову, что ты лишишься обещанных
наслаждений? Тьфу! А теперь следуй за нами. Все в порядке. К тому же я
обещала, что ты увидишь нечто необычное.
Дельбена зажгла маленькую лампу и пошла впереди. Вольмар, Флавия и я
шли следом. Мы вошли в часовню, и тут к своему немалому удивлению я увидела,
что настоятельница нагнулась, неожиданно приподнялся надгробный камень,
открылся проход, и Дельбена спустилась в святилище смерти. Мои уже прошедшие
инициацию подруги молча следовали за ней; мне стало немного не по себе, и
Вольмар приободрила меня. Когда мы спустились, Дельбена закрыла тяжелую
плиту над нашими головами. Теперь мы находились в сводчатом подземелье,
которое служило усыпальницей всем женщинам, умершим в монастыре. Мы
двинулись дальше; отодвинулся в сторону еще один камень, еще пятнадцать или
шестнадцать ступеней вниз, и мы оказались в комнате с низким потолком,
украшенной с большим вкусом и проветриваемой воздухом, который поступал из
сада наверху через вертикальный ствол. Ах, друзья мои! Кого бы, вы думали, я
увидела там?.. Лоретту, убранную и наряженную наподобие весталок, которых в
старину приносили в жертву на алтарях Бахуса; еще я увидела аббата Дюкроза,
первого викария Парижского архиепископа, мужчину лет тридцати, очень
приятной наружности, в чьи функции входил надзор за Пантемоном. Третьим был
отец Телем, темноволосый красавец монах из братства Реколле, тридцати трех
лет, исповедник новеньких монахинь и пансионерок.
- Она боится, - кивнула в мою сторону Дельбена, подходя к мужчинам и
представляя меня. - Послушай, юная девственница, - при этом она коснулась
поцелуем моих губ, - мы собираемся здесь единственно для того, чтобы
сношаться в свое удовольствие и совершать мыслимые и немыслимые злодейства и
прочие жестокости. А забрались мы в это царство мертвых затем, чтобы как
можно дальше быть от живых. Таким растленным и порочным распутницам и
распутникам, как мы, хочется спрятаться еще глубже в чрево земли и не иметь
ничего общего с людьми и их нелепыми законами.
Я вся была во власти похоти, и эти откровенные замечания, признаться,
совсем не тронули меня.
- О, небо! - воскликнула я с изумлением. - И чем же мы будем заниматься
в этих подземельях?
- Преступлениями, - спокойно ответила Дельбена. - Мы предадимся
преступлениям на твоих глазах, мы заставим тебя делать то же, что будем
делать мы. Уж не передумала ли ты ненароком? Или я в тебе ошиблась? А я,
между прочим, уже предупредила наших друзей, что на тебя можно положиться.
- И вы еще сомневаетесь, - с упреком, решительно заявила я. - Клянусь,
что бы здесь ни происходило, во мне не будет ни капельки страха.
После чего Дельбена приказала Вольмар раздеть меня.
- У нее красивейший в мире зад, - восхищенно заметил викарий, увидев
меня обнаженной.
Тут же на мои ягодицы обрушились поцелуи, похлопывания и пощипывания,
затем, поглаживая одной рукой мое едва оперившееся влагалище, божий человек
достал свой член и начал тереться им в ложбинке между моими задними
полушариями; вначале он лишь слегка касался сжавшейся от испуга маленькой
норки, потом проник внутрь, как мне показалось, без видимого усилия, и в
следующий миг горячий орган Телема проскользнул в мою вагину.
Извержение наступило одновременно у обоих. Почти сразу я ответила тем
же.
- Жюльетта, - сказала наставница, когда двойное совокупление окончилось
к удовольствию всех троих, - мы доставили тебе два самых острых наслаждения,
какие может испытать женщина, теперь ты должна сказать нам со всей
откровенностью, какое из них было приятнее.
- По правде говоря, мадам, - ответила я, - каждое доставило мне
величайшую радость, и я даже не могу сказать, какое было больше. Меня до сих
пор пробирает такая сладостная дрожь, что мне трудно определить, от чего она
происходит,
- Тогда надо повторить все сначала, - предложил обрадованный Телем. -
Мы с аббатом поменяемся местами, и после этого милая наша Жюльетта окажет
нам любезность ответить на наши вопросы,
- Охотно, - подхватила я. - Совершенно согласна с вами, что только
повторение поможет мне разобраться в своих ощущениях
- Прелесть, не правда ли? - удивленно заметила настоятельница. - Для
первого раза было более, чем достаточно, и вот мы видим перед собой самую
очаровательную сучку, какие только у нас были. Однако сделаем так, чтобы
наслаждение испытала не только Жюльетта, но чтобы и мы приняли участие в
этом празднике.
Телем, который только что развлекался с моей куночкой, пристроился
сзади; его член был несколько толще, чем у его собрата, но, хотя я была
новичком в таких делах, Природа столь удачно вылепила меня, что я приняла
его целиком с удивившей меня легкостью. Мой клитор упирался прямо в губы
настоятельницы, и неутомимая искусница, блаженно распростершись прямо на
твердом каменном полу, обсасывала его усердно, как младенец сосет
материнскую грудь; ее немного раздвинутые бедра сжимали голову Лоретты, и,
рыча и мурлыкая от удовольствия, великая блудница неистово работала руками,
помогая мастурбировать, с одной стороны, Вольмар, с другой - Флавии. А над
Лореттой стоял на коленях Дюкроз и терся своим органом о ее ягодицы, однако
внутрь не проникал - это был вопрос чести, и право лишить девочку
девственности принадлежало только мне.
Всему этому разгулу предшествовал недолгий момент затишья, затаившегося
перед бурей покоя, как будто участники спектакля желали в спокойном
созерцании и в полной мере вкусить предощущение сладострастной похоти, как
будто боялись неосторожным словом спугнуть это чувство. От меня требовалось
сконцентрировать все внимание и мысленно разложить процесс наслаждения на
атомы, ибо после я должна подробно рассказать о своих впечатлениях. Я
погрузилась в неописуемый экстаз: почти невозможное на свете удовольствие,
которое производили во мне глубокие и размеренные толчки монашеского члена,
сладостная агония, в которую, как в водоворот, увлекал меня язык
настоятельницы, обкалывающий тысячью иголок мой хоботок, роскошно-похотливые
сцены, будоражившие мой мозг, - весь этот праздник сладострастия доводил все
мое существо до исступления, до бреда, и в этом бреду я хотела остаться
навсегда.
Первым обрел дар речи Телем, но его заикающийся, его непослушный язык
гораздо лучше передавал его чувства, нежели его мысли. Мы ничего не смогли
разобрать в этом бормотании, кроме невнятных богохульств, хотя, по-моему, он
прилагал все усилия, чтобы сказать, в какое состояние привели его жаркие и
судорожные объятия моего ануса.
Наконец, придя в себя, он поведал нам, что готов хоть сейчас еще раз
излить свои чувства в прекраснейшую из всех задниц.
- Не знаю, что было приятнее для Жюльетты: принимать мою плоть в свои
потроха или в вагину, но со своей стороны я могу поклясться, что содомия для
меня была в тысячу раз приятнее.
- Это дело вкуса, - заметила Дельбена, продолжая все сильнее
массировать зад Лоретты и умудряясь целовать при этом ягодицы Флавии.
- Все зависит от философии человека, - согласилась Вольмар, которая
была на седьмом небе от неистовых ласк Дельбены и сама, языком, ласкала
Дюкроза. - Хотя я и женщина, но совершенно с тобой согласна, и будь я
мужчиной, я бы совокуплялась только в задний проход.
Не успев договорить свои непристойные речи, это ненасытное существо
задергалось от внезапно наступившего оргазма. За ней настал черед Телема: он
пришел в неистовство и, повернув к себе мою голову, сунул мне в рот
огромный, величиной с ладонь язык; следом за ним Дельбена яростно задвигала
языком и, как мне показалось, высосала из меня все, что там еще оставалось.
Я обмякла и погрузилась в истому. Я хотела стоном выразить свой восторг, но
дергающийся язык Телема помешал мне, и монах проглотил мои вздохи. А в это
время где-то внизу, у меня между ног, нектар, который я исторгла в изобилии,
залил лицо моей наставницы, заполнил ей рот, и она сама исторгла поток
семени в глотку Лоретты; Флавия присоединилась к нам в следующий момент,
изрыгая ругательства как матерый солдат.
- Теперь сделаем по-другому, - произнесла Дельбена, поднимаясь на ноги.
- Жюльетта ляжет на Дюкроза и будет принимать его спереди. Вольмар будет
обсасывать заднюю норку Жюльетты. Я хочу лизать нижние губки Вольмар, а
Телем займется моим влагалищем и влагалищем Лоретты. Ну, а Флавия может
делать все, что ей вздумается, с анусом Телема.
Новые извержения в честь Киприды {Одно из имен Венеры, богини любви.}
завершили второй эксперимент, затем меня вновь подвергли допросу.
- Ах, мадам, - отвечала я Дельбене, которая первой задала вопрос, - раз
уж я должна быть искренней и откровенной, скажу, что член, что ласкал меня
сзади, доставил мне наслаждение более сильное и, я бы сказала, более нежное,
чем тот, что был в моей куночке. Мне, возможно, недостает возраста и опыта,
я, наверное, застенчива и не привыкла к удовольствиям, которыми вы меня
одарили сегодня, так что могу и ошибаться на счет их приятности, но вы
хотели знать, и я вам ответила.
- Подойди поцелуй меня, мой ангел, - заговорила мадам Дельбена. - Ты
чудная девочка, и ты попала в хорошую компанию. И нет сомнений, -
воодушевлялась она, - абсолютно никаких сомнений в том, что ни одно
удовольствие не может сравниться с тем, какое мы получаем сзади, и как
несчастны те недалекие, малодушные девицы, которые, не имея никакого
воображения, боятся испробовать этот волнующий акт. Бедняжки, они не
достойны того, чтобы посвятить себя Венере, и никогда Пафосская Богиня {Одно
из имен Венеры.} не вознаградит их своими милостями {Страстные и
любвеобильные женщины, кого называют распутницами, весьма охотно
придерживаются этого совета, так как обладают мудростью и опытом.
Совокупление в зад, дорогие мои, - это один из лучших способов получать
наслаждение. Запомните, что предостерегающее вас от этого удовольствия
движимы только идиотским предрассудком, а возможно даже, самой черной
завистью. А вы, привередливые и гордые жены, мои читательницы, послушайтесь
меня, уподобитесь вездесущему Протею, удовлетворяйте своих мужей всеми
мыслимыми способами - тогда они будут целиком в вашей власти. Имейте в виду:
из всех средств, которые существуют в вашем женском арсенале, содомия - один
из самых безопасных и надежных. Вы же, юные девицы, соблазняемые в самом
расцвете вашего целомудрия, заполните, что, предлагая соблазнителю свой зад,
вы рискуете гораздо меньше - как своей честью, так и здоровьем: исключается
беременность, почти нет опасности заболеваний, и наслаждение возрастает в
тысячу раз. (Прим. автора)}.
Так пусть же и мой зад испытает то же блаженство! - вскричала вдруг
Дельбена, становясь на колени на краешек дивана. - Вольмар, черт тебя
побери! Где ты, Вольмар? Флавия! Жюльетта! Хватайте скорее инструмент, а вы,
Дюкроз и Телем, готовьте свои беспощадные копья и без жалости вонзайте их
между ягодиц этим сучкам! А вот вам моя собственная попа, вот моя потаенная
норка. Не щадите ее! Ложись рядом со мной, Лоретта, - я потом придумаю, что
с тобой делать.
Судя по тому, как восторженно либертина приветствовала каждое
проникновение, было ясно, что эта, весьма непростая процедура была для нее
привычным делом. Пока одна из нас старательно трудилась над ее приподнятым
задом, вторая в это время, наклонившись, целовала ей клитор и нижние губки,
и эта настойчивая и вместе с тем нежная мастурбация была той изысканной
приправой, какую может приготовить только умелый и опытный кулинар и какую в
состоянии оценить лишь тонкий аристократический вкус. Между тем растущее
возбуждение приводило Дельбену в бешенство - положительно, в этой женщине
страсти говорили языком жестокого безжалостного победителя, - и мы скоро
начали замечать, что Дельбена не столько ласкала маленькую бедную Лоретту,
сколько делала ее объектом своей ярости, и тело несчастной на наших глазах
покрывалось следами укусов, синяками и глубокими царапинами.
- Разрази меня гром! - застонала, наконец, Дельбена, после чего Телем и
Вольмар удвоили свои усилия. - Давайте, выжимайте из меня все соки! Я
истекаю... Я умираю от наслаждения... Довольно... Вот и все... А теперь
отдохнем и немножко побеседуем, - заговорила она, оглядывая нас
умиротворенными глазами. - Важно не только испытывать острые ощущения, но и
уметь анализировать их. Порой обсуждать их не менее приятно, чем получать.
Словом, когда вы дошли до предела физических возможностей, можно пустить в
ход интеллектуальные. Почему у тебя такой беспокойный вид, Жюльетта? Неужели
до сих пор боишься, что мы тебя обманем? Успокойся: это твоя жертва, -
указала она на Лоретту. - Ты будешь ее мучить и насиловать и спереди и
сзади, это дело решенное! Слово либертины верно так же, как и искренна ее
извращенная похоть. Вы, Телем и Дюкроз, устраивайтесь поближе - во время
беседы я хочу трогать ваши уставшие члены, хочу снова привести их в
нормальное состояние; мои пальцы наполнят их новой энергией, и эта энергия
будет питать мою речь. Вот увидите, как будет возрастать мое красноречие, я
буду не Цицероном, который вдохновлялся восторгом толпы, стоявшей вокруг
трибуны, - я буду Сафо, черпавшей вдохновение в сперме, которую она выжимала
из прекрасной Дамофилы.
Я хочу сказать, - были следующие слова Дельбены, которые она
произнесла, как только пришла в себя настолько, чтобы начать серьезный
разговор, - что в этом мире ничто не возмущает меня так, как моральное
воспитание или воспитание чувств, какое обычно получают у нас девушки.
Создается впечатление, что его единственная цель состоит в том, чтобы вбить
в подопечных понятия и мысли, которые противоречат всем естественным их
побуждениям. Может ли кто-нибудь сказать мне, потому что я давно и искренне
хочу знать это, для чего нужна обществу целомудренная благонравная женщина?
И есть ли что-нибудь более бесполезное, чем добродетельная жизнь, которая, с
каждым уходящим навсегда днем, только еще больше оболванивает и разрушает
наш пол? Нам, женщинам, постоянно внушается добродетель, а я попытаюсь
показать вам, что в, каждой фазе жизни женщины добродетель - самая никчемная
вещь.
До того, как девушка выйдет замуж, какое преимущество дает ей ее
девственность? И до какой степени может доходить безумие, если некоторые
всерьез считают, что честь и достоинство женского рода зависит от наличия
или отсутствия одной мизерной части ее тела? Для чего Природа сотворила
людей? Не для того ли, чтобы помогать друг другу и, следовательно,
доставлять другим всевозможные удовольствия? Если мужчина ждет от юной
девушки максимальных наслаждений, зачем же плевать на замыслы и законы
Природы и заточать несчастную в жестокие оковы добродетели, которая
запрещает ей отдаваться своему мужчине со всей неукротительностью ее натуры?
Можно ли допустить такое варварство, даже не пытаясь оправдать его? Но чем
можно оправдать тот факт, что девушка обязана хранить целомудрие? Вашей
религией, обычаями, привычками? Что может быть нелепее и смешнее, чем
подобное оправдание? Давайте оставим религию в покое - я знаю, как вы все
относитесь к этой чепухе. Но вот, что касается условностей: могу я спросить
у вас, что это такое? Если я не ошибаюсь, этим словом обозначают
определенное поведение отдельных личностей у себя дома и в обществе. Вы
согласитесь, что эти условности должны способствовать счастью людей, если
это не так, значит, они глупы, если они мешают счастью, значит, они жестоки
и бесчеловечны, и любая просвещенная нация обязана позаботиться о том, чтобы
они служили общему благу. Теперь скажите мне, каким образом наши французские
обычаи, особенно, что касается плотских удовольствий, отвечают
благосостоянию страны? Во имя чего они вынуждают девушку, это бедное
создание, так упорно держаться за свою девственность? Ведь это вопиющий
вызов Природе - Природе, которая внушает ей избавиться от этого бремени;
кроме того, это прямой ущерб ее здоровью, которое жестоко страдает от этого!
Вы можете ответить, что она должна попасть в руки своего мужа чистой и
незапятнанной. Но почему вы не допускаете, что это выдумка умов, извращенных
предрассудками? Подумать только: чтобы доставить какому-то самцу
удовольствие сорвать первые плоды, бедной девушке приходится десять лет
отказываться от собственной сущности! Ради чего должна она заставлять
мучиться сотни своих поклонников, чтобы в один прекрасный день выбрать
одного из них и доставить только ему наслаждение? Можно ли представить
что-нибудь более неразумное, существует ли более чудовищный замысел? Можете
вы - я вас спрашиваю! - привести столь же красноречивый пример попрания
всеобщих интересов? Есть ли у человечества более опасный враг, чем эти
отвратительные условности? Да здравствуют те, кто, пребывая в неведении
относительно таких беспочвенных глупостей, тем больше уважает юных
представительниц нашего пола, чем непристойнее они себя ведут! Только в
постоянных безумствах заключается истинная добродетель девушки: чем чаще она
отдается, тем больше ее любят; чем больше она совокупляется, тем большую
радость она излучает и тем вернее способствует счастью своих
соотечественников. Какие же они варвары - те мужья, что одержимы призрачным
удовольствием сорвать первую розу! Ведь они деспоты, если, держатся за это
свое право, отказывая в нем другим мужчинам. А возьмем это неуважение к
девушке, когда она, не имея опыта с мужчинами, не смогла дождаться, чтобы
подарить одному из них самое ценное, что у нее есть, и, услышав зов Природы,
имела все основания не ждать этого момента. Теперь рассмотрим вопрос
добродетельности женщин, которые стали женами. В данном случае речь идет о
супружеской неверности, о поведении, которое принято считать дурным.
Наши обычаи, правила поведения, религиозные верования, общественные
установления - короче, все эти ничтожные факторы - не выдерживают никакой
критики; и дело совсем не в том, чтобы доказать, что адюльтер является
преступлением, скажем, в глазах и лапландцев, которые его допускают, и
французов, которые его запрещают, - дело в том, чтобы решить, ошибается ли
на сей счет человечество, и оскорбляет ли это Природу. Во-первых, чтобы
принять такую гипотезу, надо абсолютно отрицать мощь плотских желаний,
которые наша матушка-природа вложила в мужчин и женщин. Вполне очевидно, что
если бы одному мужчине было достаточно одной женщины, или если бы одна
женщина могла удовлетвориться одним мужчиной, тогда, согласно этой гипотезе,
тот, кто нарушает законы, бросает вызов Природе. Но если плотские желания
таковы, что женщине одного мужчины совершенно недостаточно, а ему, в свою
очередь, требуется много женщин, я надеюсь, вы согласитесь, что в таком
случае любой закон, сковывающий эти желания, можно назвать -деспотическим и
противным Природе. Ложная добродетель, называемая целомудрием - самый
смешной из всех существующих предрассудков, - ни в коей мере не делает
никого счастливым и наносит непоправимый урон всеобщему благу, ибо подобная
добродетель приводит к слишком жестоким лишениям; я утверждаю, что подобная
псевдодобродетель есть идол, который питается страхом перед супружеской
изменой, следовательно, долг каждого здравомыслящего человека - внести
девственность в число самых отвратительных способов, придуманных человеком
для того, чтобы преградить путь к матушке-природе... Давайте посмотрим в
корень: потребность в совокуплении не менее важна, чем потребность в питье и
еде, и надо относиться и к той и другой с одинаковым уважением. Скромность -
можете быть уверены в этом - с самого начала была не чем иным, как стимулом
к похоти: смысл ее заключается в том, чтобы отсрочить осуществление желания
и тем самым усилить возбуждение, а позже глупцы стали называть добродетелью
то, что, на самом деле, побуждает к распутству. {Один на один с собой
человек ничего не стыдится; стыд появляется в нем только тогда, когда его
застают за чем-то предосудительным. Это доказывает, что скромность - смешной
предрассудок, абсолютно чуждый и противный Природе. Человек рождается без
стыда, его бесстыдство проистекает от Природы, цивилизация может подавить
его своими законами, но она не в силах вырвать его с корнем из души
философа. "Hominem planto", - говорил Диоген, что означает "Человека сажаю",
когда совокуплялся прямо у дороги, так почему сажать человека считается
более постыдным делом, нежели сажать капусту? (Прим. автора)} Утверждать,
что целомудрие есть добродетель, столь же смешно, сколько считать
добродетельным того, кто добровольно лишает себя пищи. Да будет вам
известно, что почти всегда мы придаем слишком большое значение тому, что
называем добродетелью или пороком; пора положить конец предрассудкам. Вот
когда заявить кому-нибудь о своем желании совокупиться с ним станет таким же
обычным делом, как в чужом доме попросить чего-нибудь поесть или попить,
когда это будет повседневностью, тогда предрассудок рухнет и исчезнет,