Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 2

   — Вполне, ваше превосходительство. — И оба генерала церемонно раскланялись.
   — Приступим в таком случае к продолжению судебного заседания.
   — Не сочтете ли возможным, ваше превосходительство, сообщить суду, с какого времени вы, находитесь в Артуре? — задал вопрос Азаров.
   — С начала военных действий.
   — Чем вы изволили заниматься?
   — Выполнял поручения его величества императора
   Японии.
   — В чем же они состояли?
   — В оказании посильной помощи императорской японской армии.
   — В какой форме она выразилась?
   — К своему великому сожалению, я лишен возможное ги ответить на этот вопрос.
   — Признаете ли вы в таком случае себя виновным в предъявленном вам обвинении?
   — Конечно, нет! Я как солдат обязан выполнять беспрекословно любые приказания своего божественного императора.
   На этом допрос окончился. После речи Азарова и Вениаминова суд удалился на совещание. Присутствующие в зале офицеры гурьбой столпились около подсудимых. Белый дружески поздоровался с Танакой.
   — Ваша дочь, Василий Федорович, так выросла, что совсем стала невестой, — проговорил японец, кланяясь издали приветствовавшей его Варе. Затем внимание Вари вновь перешло к Звонареву. Пробравшись к нему, она шепотом сообщила о своих переговорах с Костенко и Азаровым.
   Суд совещался недолго. Костенко предложил оправдать Звонарева за недоказанностью обвинения, а остальных приговорить к смертной казни через повешение.
   — Звонарева бы следовало все же для острастки подержать на гауптвахте: вольнодумен и в бога не верит, — заикнулся было Вамензон.
   — Не следует забывать, что он почти родственник
   Белого. Генерал по личному почину явился даже на суд, чтобы дать показания в его пользу, — напомнил Костенко.
   — Из уважения к мнению вашего превосходительства, а также к моему командиру, я не буду возражать против оправдания прапорщика, — поспешил согласиться Вамензон.
   На этом и порешили.
   — Встать, суд идет! — скомандовал дежурный комендант.
   Костенко в сопровождении членов суда вошел в помещение. В зале сразу заволновались.
   — «По указу его императорского величества, — начал читать председатель суда, — порт-артурский военный суд и так далее… признал прапорщика Звонарева невиновным и постановил из-под стражи освободить».
   У Вари вырвался вздох облегчения, и она чуть не запрыгала на месте от радости, дальнейшее чтение она слушала в пол-уха.
   — «Повесить… повесить… повесить», — закончил чтение генерал.
   Рива ахнула и потеряла сознание. Звонарев едва успел ее подхватить. Произошло замешательство.
   Куинсан же и Танака сохранили присутствие духа.
   — Приговор может быть обжалован генералу Стесселю, которому принадлежит право конфирмации, — разъяснил Костенко осужденным. — Объявляю заседание суда закрытым.
   — Поздравляю вас, Сергей Владимирович, с освобождением, — с чувством проговорил Белый.
   — И я тоже, — подскочила Варя. — Вы, кажется, и не рады.
   — Надо спасти Риву во что бы то ни стало! — вместо ответа проговорил прапорщик.
   — У нее и без вас найдется досгаточно спасителей, — не удержалась Варя.
   — Надеюсь, ваше превосходительство не в претензии на нас за несколько своеобразное проявление гостеприимства, — подошел Костенко к японцу.
   — Ни в какой мере, ваше превосходительство! Незваный гость хуже татарина, по вашей русской пословице, а я как раз и принадлежу к числу таковых.
   — Не имеете ли каких-либо пожеланий? Все возможное мною будет исполнено с величайшей радостью!
   — Я тронут любезностью вашего превосходительства!
   Единственно, о чем я осмеливаюсь просить, — это о разрешении мне принять ванну и переодеться. Нельзя ли приобрести хотя бы плохонький костюм? Иначе боюсь, что в моем рубище я всех перепугаю, когда попаду в царство теней.
   — Немедленно распоряжусь о том и другом.
   Танака поблагодарил его поклоном.
   — Увести подсудимых, за исключением его превосходительства, — распорядился Костенко.
   Уже пришедшую в себя Риву и Куинсан вывели конвойные.
   — Я сейчас разыщу Андрюшу и все сообщу ему, — успел предупредить Звонарев Риву.
   Варя издали сердито наблюдала за происходящим.
   — Не беспокойтесь. Петр Ерофеич сумеет защитить вашу… приятельницу лучше любого из ее многочисленных друзей. Прощайте, неблагодарный, — проговорила Варя и направилась к выходу.
   — Ах, да! Я и забыл поблагодарить вас за хлопоты!
   — Ваши благодарности можете оставить при себе.
   В соседней с залом заседания комнате в ожидании выхода Танаки из ванной, где его мыл один из вестовых, сидели Костенко, Вамензон и Страшников.
   — Танаку я знаю лет десять, с тех пор как он был еще майором во Владивостоке. Общительный, тактичный, он был принят во многих домах, особенно военных и морских. Считался ярым русофилом. Бывал в Питере и Москве. Незадолго до начала войны он был отозван в Японию. Перед отъездом его чествовали в военном собрании, поднесли даже на память альбом с фотографиями. И вдруг такая неожиданная и неприятная встреча! — развел руками Костенко.
   — На суде он держался прекрасно, — заметил Вамензон.
   Появление японца, чисто вымытого, выбритого, в хорошем суконном костюме, прервало их разговор.
   — С легким паром, ваше превосходительство, — приветствовал его Костенко.
   — Не знаю, как мне и благодарить ваше превосходительство за вашу любезность. Я столько месяцев был принужден вести скотский образ жизни, что испытал поистине райское блаженство, моясь в ванне.
   — Разрешите предложить вам ужин в нашей скромной компании?
   — Сочту для себя за высокую честь разделить вашу трапезу.
   Страшников отправился отдать нужные распоряжения. Вскоре был накрыт стол на четыре персоны, появились закуски, хлопнули пробки, завязалась оживленная беседа, и только стоящий у входной двери часовой с винтовкой нарушал эту мирную картину.
   После ужина Костенко лично отвез в экипаже японца на главную гауптвахту, при этом их сопровождал эскорт из конных жандармов, но трудно было понять, то ли ок конвоировал арестованных, то ли составлял почетную охрану.
   Караульный начальник штабс-капитан Чиж, до которого уже дошли сведения о японском генерале, встретил осужденного весьма почтительно и отвел ему лучшее по мещение в офицерском отделении. Сдав Танаку, Костенко отправился с докладом на квартиру к Стесселю.
   — Так это правда, что пойманный оказался японским генералом? — встретила его Вера Алексеевна.
   — Совершенно верно! Я и прибыл, чтобы лично доложить обо всем происшедшем.
   — Пройдемте в кабинет, там муж и Рейс.
   Костенко подробно рассказал о заседании суда.
   — Позвольте вам, ваше превосходительство, представить на конфирмацию приговор, — закончил он свою речь.
   Стессель обмакнул было перо, чтобы наложить резолюцию, когда неожиданно вмешалась Вера Алексеевна:
   — Как хочешь, Анатоль, а Танаку расстреливать, а тем более вешать нельзя!
   — Это почему?
   — Какой же ты непонятливый! Он хоть и японский, но асе же генерал. Что же получается — солдаты и вдруг станут казнить генерала! Это же прямой подрыв дисциплины. У них в мыслях не должно быть возможности поднять руку на генерала. А то сегодня они будут расстреливать Танаку, а завтра додумаются бог знает до чего.
   — Не назначать же для его расстрела офицеров?
   — И не надо.
   — Что же, по-твоему, надо делать? Не могу же я его помиловать или выслать к японцам.
   — Виктор Александрович, Михаил Николаевич, вы меня понимаете? — обратилась она к Рейсу и Костенко.
   — Вполне! — в один голос ответили оба.
   — Вот и прекрасно. А тебе, Анатоль, я потом все подробно объясню.
   — Что же мне теперь-то делать? — спросил совсем сбитый с толку Стессель.
   — Пиши: «Приговор утверждается. В отношении генерала Танаки смертная казнь через повешение заменяется расстрелом», — продиктовала Вера Алексеев «а.
   В это время в передней раздался звонок, в дверях кабинета показалась робкая фигура худощавого священника.
   — Мир дому сему! Разрешите войти, — несмело проговорил он.
   — Отец Петр! — узнала Вера Алексеевна. — Милости просим.
   Священник вошел, перекрестился на икону в углу и затем отвесил всем поясной поклон.
   — Зачем пожаловали, батюшка? — справился Стессель.
   — Был я сейчас на главной гауптвахте, хотел напутствовать в лучший мир осужденных. Двое язычников отвергли меня, третья же, иудеянка, не токмо просила отпустить грехи ее заблудшей души, но и выразила желание перейти перед смертью в православие. Поелику стало мне ведомо такое ее желание, решил я предстательствовать перед вами об отложении ее казни.
   — Знаем мы этих жидовок! Когда приспичило, так готова любую веру принять, чтобы спастись, — злобно бросила генеральша.
   — Я ходатайствую не о смягчении участи сей самаритянки, но об отложении казни на один-два дня, пока она успеет ознакомиться с правилами и догмами православной церкви.
   — Мы допустили в суде и так некоторую натяжку, вынеся ей смертный приговор. Она, как несовершеннолетняя, казни не подлежит. Поэтому, я думаю, можно удовлетворить ходатайство его преподобия, — заметил Костенко.
   — Это та самая жидовка, что живет в Новом городе, черненькая такая, хорошенькая? — спросил Стессель.
   — Вы, ваше превосходительство, обладаете прекрасной памятью, — заметил Рейс.
   — Особенно на молоденьких девиц, — сердито добавила Вера Алексеевна.
   Наступило минутное молчание. Отец Петр в ожидании смотрел то на Стесселя, то на его жену.
   — Вам, батюшка, довольно двух-трех дней? — спросил Рейс.
   — Истинно так!
   — Я думаю, можно отсрочить казнь. Повесить всегда успеем, — высказала свое мнение генеральша.
   — Что же мне писать? — спросил Стессель.
   —» Исполнение приговора в отношении осужденной
   Блюм отложить до восприятия ею святого крещения, дабы она предстала перед престолом всевышнего озаренной светом истинной веры «, — продиктовал Костенко.
   — Теперь все? — И Стессель размашисто подписался.
   — Анатоль, я хотела бы повидать этого Танаку.
   —» Удобно ли это будет?
   — Я председательница Порт-артурского благотворительного общества и член общества Красного Креста. На нашей обязанности лежит забота о пленных.
   — Но Танака просто шпион.
   — Генерал не может быть шпионом! Он прибыл в Артур с целью военной разведки. И тебя могли бы таким же образом отправить в Японию.
   — Ну, положим, у нас до этого дело не доходит.
   — Итак, я еду, а ты как хочешь. По-моему, и тебе следует съездить повидать его.
   — Это будет похоже на визит с моей стороны.
   — Я думаю, ваше превосходительство, вы можете побывать на гауптвахте под видом проверки караула и ознакомления с содержанием арестованных, — посоветовал Рейс.
   — А вы как смотрите, Михаил Николаевич? — обратился Стессель к Костенко.
   — С юридической точки зрения вы имеете полное право посетить Танаку.
   — Раз так — едем! Эй, кто там! Прикажите заложить экипаж! — крикнул денщикам генерал.
   Через полчаса коляска остановилась перед гауптвахтой. Караульный начальник Чиж отдал рапорт генералу и провел его в помещение для арестованных.
   — Генерал Танака здесь, — подвел он чету Стессель к одному из карцеров.
   Когда дверь отворилась, первой вошла Вера Алексеевна. Танака вскочил и почтительно приложился к протянутой ему руке.
   — Я пришла, чтобы как представительница Красного Креста узнать, не могу ли я чем-либо облегчить ваши последние часы, — нараспев проговорила генеральша.
   — Весьма тронут вашей любезностью, сударыня! Единственно, что бы я хотел, — это выкурить хорошую сигару и выпить бокал шампанского за ваше здоровье, — рассыпался японец, усиленно кланяясь.
   — Вашу просьбу легко выполнить. Ты не будешь возражать? — обернулась она к Стесселю. — Мой муж, — представила она его Танаке.
   — Я очень сожалею, что мне пришлось с вами познакомиться в такой обстановке. Но вы, конечно, как солдат понимаете, что война имеет свои законы, — извиняющимся тоном произнес Стессель. — Кроме того, я хотел бы знать ваше мнение, как военного, об обороне Артура.
   — Меня все время поражала та энергия, с которой фактически заново создавалась под вашим мудрым руководством Порт-артурская крепость. Нам придется принести большие жертвы в борьбе за нее.
   Стессель расплылся в приятной улыбке.
   — Весьма польщен подобной оценкой своей скромной деятельности. Не имеете ли вы претензий?
   — Конечно, нет. Прошу принять мою глубокую благодарность за тот прием, который я встретил на суде и после него, — чуть иронически ответил японец.
   Затем генеральская чета отбыла.
   Дома ее ожидал Рейс уже с готовым приказом о приведении приговора в исполнение и Сахаров, о чем-то оживленно беседовавший с полковником.
   Капитан любезно вызвался доставить Танаке сигары и вино, обещанные Верой Алексеевной, к которым генеральша добавила еще и конфеты.
   — Так вы, Виктор Александрович, озаботитесь, чтобы все было в порядке? — мимоходом бросила генеральша полковнику.
   — Все будет сделано, ваше превосходительство, — почтительно наклонил голову Рейс.
   Приехав на гауптвахту, Сахаров передал японцу привезенное. Танака пригласил его и Чижа составить ему компанию. Воспользовавшись тем, что штабс-капитан вышел, Сахаров вручил Танаке небольшой сверток и перекинулся с ним несколькими короткими фразами.
   — Я попрошу вас, господин капитан, передать эти конфеты моей маленькой соотечественнице — Куинсан. Пусть она перед смертью полакомится, — попросил Танака.
   — Немедленно исполню ваше пожелание. — И капитан скрылся.
   Танака быстро развернул пакет и рассовал находящиеся в нем вещи по карманам.
   Получив конфеты, задумавшаяся Куинсан оживилась. Она прежде всего тщательно пересмотрела все обертки конфет и в одной из них нашла крохотную шифрованную записку.
   «Все будет хорошо. Мужайся. Завтра будем на воле».
   Подписи не было, но Куинсан знала, кто это написал. За долгую совместную разведывательную работу Куинсан привыкла верить Танаке. Раз он говорил, что завтра она будет на воле, значит, это будет так. Танака прислал ее любимые конфеты. И успокоенная, ободренная доброй вестью девушка принялась за лакомства. Едва она проглотила последнюю конфету, как почувствовала себя плохо. На короткое мгновение мелькнула страшная догадка: «Он отравил меня, чтобы я не проговорилась». Но в следующее мгновение сознание покинуло Куинсан, и со слабым стоном она упала на пол.
   В коридоре, куда выходили камеры арестованных, Сахароз задержал Чижа и начал что-то говорить ему на ухо.
   — Таким образом, вам представляется едва ли не единственный в вашей жизни случай легко и быстро разбогатеть, — закончил он полушепотом.
   Еще более понизив голоса, они быстро заговорили, затем в руки Чижа перешла пачка кредиток, и оба офицера вернулись к Танаке.
   Японец уже разлил вино по бокалам и, посмотрев свое на свет, предложил собутыльникам чокнуться.
   — Не заложить ли нам банчишку? — предложил Чиж.
   — Увы, я не располагаю средствами, — отозвался генерал.
   — Прошу принять от меня небольшой заем, — протянул Сахаров ему пачку кредиток.
   — Но как же я их вам верну в случае проигрыша?
   — На том свете угольками.
   Все весело захохотали.
   — Прощу делать игру, — провозгласил Чиж, — снимите, ваше превосходительство.
   Все потянулись к картам.
   В этот день в карауле был третий взвод утесовской роты. Взводный фейерверке? Жиганов, исполнявший обязанности рунда — помощника караульного начальника, сидел за маленьким столом и прислушивался к тому, что рассказывал бомбардир Ярцев. Монотонной, ритмической скороговоркой окающего волжанина он повествовал о Бове-королевиче и Василисе Прекрасной.
   — Ну и мастер же ты брехать, сказочник, — лениво заметил взводный, — язык, видать, у тебя без костей.
   — Выдался нам денек! То прапорщика нашего привели, то шпиенов. Стеречь их надо в оба глаза, не ровен час, сбегут, тогда от суда не отвертимся, — лениво проговорил разводящий.
   — Кто сбежит-то? Девка в юбках запутается, японец с штабс-капитаном пьянствует, — отозвался Жиганов. — Увидишь, его с почетом в карете, как сюда, повезут прямо к японцам, — получите, мол, ваше японское превосходительство, а то у нас и своих генералов хватит, — продолжал шутить Жиганов.
   — Небось ежели бы он оказался солдатом, так ему бы вместо кресла на суде в рыло заехали и на экипаже сюда не повезли, — заметил Ярцев.
   — Я его по шеям прикладом двинул, когда он на суд уходил. Пришлось-таки мне, хотя и не нашего, а все же генерала стукнуть, — вмешался тихий веснушчатый солдат Грунин.
   — И руки не отсохли?
   — Какое, еще больше раззуделись…
   — Тогда не знал, кто он такой. Небось сейчас не ты его, он тебя по роже хлестнет и в ответе не будет.
   — Генерал, братуха, всегда генерал, а простой солдат всегда простым солдатом и останется, — вздохнул Жиганов.
   — Скоро уже смена, надо людей будить, — поднялся
   Булкин.
   Вскоре смена ушла.
   — Разрешите мне на минутку выйти по известной надобности, — обратился Танака к Чижу.
   — Сию минуту, ваше превосходительство, — только позову караульного. Эй, Грунин, возьмешь винтовку и проводишь арестованного в уборную, — распорядился
   Чиж.
   В сопровождении солдата японец направился по коридору. Чиж и Сахаров остались одни в камере, продолжая игру в карты.
   — Давайте перекинемся в штосе, — предложил Сахаров.
   — Бита-дана, бита-дана! — начал раскладывать карты направо и налево Чиж. — Бита! Позвольте с вас получить, многоуважаемый Василий Васильевич.
   Капитан протянул ему пятерку.
   Прошло минут десять.
   — Пора! — проговорил Чиж.
   — Подождем еще минут пять.
   — Время стоит денег, по американской пословице.
   Сахаров протянул несколько бумажек.
   Подождав еще, штабс-капитан поднялся.
   — Грунин! Почему до сего времени арестованный не вышел? — обратился он к солдату.
   — Оправляются еще.
   — Постучи посильнее, пора ему выходить.
   Солдат начал кулаком бить в дверь, но ответа не последовало.
   — Выломать дверь! — не своим голосом заорал Чиж, — Выслать двоих для осмотра здания снаружи.
   В караулке поднялась суматоха, Булкин и несколько человек выскочили наружу. В уборной было пусто, решетка в окне выломана.
   — Под суд пойдешь, мерзавец! — накинулся на Грунина штабс-капитан с кулаками.
   — Виноват, вашбродь, — едва смог прошептать солдат своими изуродованными губами.
   — Марш под арест! Разводящий где? Ты что смотрел? Тоже под суд пойдешь! Я выучу вас, как нести службу его императорского величества! — бушевал Чиж.
   — Надо сейчас же дать знать в штаб Стесселю о побеге, — напомнил Сахаров. — Я возьму это на себя.
   — Буду вам очень признателен. А я пока организую розыски поблизости…
   Капитан не торопясь дошел до штаба и, разбудив уже спавшего Рейса, сообщил ему о случившемся.
   Полковник распорядился тотчас же вызвать Микеладзе, Познанского и полицмейстера Тауца. Когда те явились, начальник штаба предложил им немедленно принять самые энергичные меры к поимке бежавшего.
   — Едва ли поиски увенчаются успехом: ночь темная, прошло порядочно времени, он легко мог скрыться среди китайцев, но поискать все же надо, — меланхолически закончил Рейс.
   — Найду хоть на дне морском, даю честное слово жандарма! — пылко проговорил Микеладзе.
   — Вы, князь, будете мне нужны утром! Полицмейстер и ваш помощник справятся и без вас, — ответил Рейс.
   Тауц и Познанский понимающе переглянулись.
   Поймать Танаку не удалось. Обо всем утром Рейс доложил Стесселю.
   — Кроме того, женщина, приговоренная к виселице, была найдена мертвой у себя в камере. Вскрытием установлена смерть от отравления.
   — Тем лучше, меньше хлопот. Караульного начальника, разводящего и конвойного, прозевавших Танаку, предать немедленно суду, — распорядился генерал.
   Суд состоялся в тот же день. Чиж был приговорен к трехмесячному аресту после войны, Жиганов к разжалованию в рядовые, Грунин же, как главный виновник, к расстрелу. На этот раз Стессель, не читая, утвердил приговор. Ночью Грунин был казнен.
   Когда весть об этом дошла до Залитерной батареи, то Борейко, не стесняясь присутствием солдат, разразился самой непечатной бранью по адресу Стесселя и всех генералов вообще.
   — Сами, сволочи, японца выпустили, а Грунина под расстрел подвели! — возмущался поручик.
   Не менее Барейко возмущен был и Вен Фань-вей. Он понимал, что и побег и укрывательство японского генерала-дело одних рук, порт-артурских властей. Перебирая в памяти всех знакомых ему русских начальников и тех, О которых ему рассказывали его соплеменники, он пришел к выводу, что это дело рук Сахарова.
   В конторе Тифонтая, где сейчас распоряжался капитан, служило немало китайцев на самых разнообразных должностях. Танака мог всегда с ведома Сахарова и при его помощи скрыться среди них.
   Вен не посмел поделиться своими подозрениями с Варей, зная, что это может стать известным через нее или ее знакомых самому Сахарову. Тогда ему грозила смерть из-за угла.
   На улицах Артура часто подбирали убитых ночью разрывами снарядов или ружейными пулями китайцев. Расследования все велось — убитые считались жертвами войны.
   Все это заставляло подумывать Вен Фань-вея о скорейшем отъезде из Артура. Но для выезда из Артура надо было получить разрешение штаба крепости. И Вен снова обратился к Варе с просьбой помочь ему вывезти семью из Артура. Белый был занят делами обороны, и ему некогда было думать о чем-либо другом. Приходилось ждать. Скрепя сердце китаец покорился этой необходимости.
   Через несколько дней о бегстве Танаки стали забывать. Дело Ривы, по просьбе моряков, передали им. Звонарев вернулся на Залитерную, и счастливая Варя ежедневно появлялась там под каким-либо предлогом. Японцы возобновили бомбардировку фортов и города. Жизнь крепости опять наполнилась военными событиями. Кондратенко наметил целый ряд мер к улучшению обороны, в частности, решено было построить новые батарея. Но орудий больше в крепости не было, пришлось просить их у моряков.
   Для переговоров с адмиралом Ухтомским и его начальником штаба Виреном отправились Бедый и Кондратенко. Разговор начался с взаимного ознакомления с положением крепости и флота.
   — Эскадра через несколько дней закончит исправление всех повреждений и опять будет вполне боеспособна, — сообщил Ухтомский.
   — Следовательно, вы повторите попытку уйти из Артура, — разочарованно проговорил Белый.
   — Не собираемся, Василий Федорович. И я и Роберт Николаевич Вирен — оба мы противники выхода эскадры. Если прошлый раз дело случайно обошлось сравнительно благополучно, то теперь нам грозит неизбежная гибель всех судов вследствие колоссального превосходства японских сил.
   — Но, очевидно, Того сейчас занят исправлением своих кораблей. Судя по рассказам, у него тоже выбыло из строя несколько судов, так что еще неизвестно, насколько он сильнее вас, — заметил Кондратенко.
   — Если у него даже вдвое больше поврежденных кораблей, чем у нас, то и тогда японцы все же значительно сильнее. Поэтому мы больше об уходе из Артура не думаем. Пусть уж к нам приходит Рожественский, навстречу ему эскадра, конечно, выйдет. Для этого и держим все корабли в боевой готовности.
   — Не слышно, чтобы вторая эскадра вышла из Кронштадта. Значит, раньше, чем через два с половиной — три месяца, то есть к ноябрю, ожидать ее в Артуре нельзя. За это время многое может измениться.
   — Надеюсь, что до того времени крепость сдавать вы не собираетесь?
   — Вообще сдавать Артура никто, не станет, разве возьмут его штурмом.
   — Мы, конечно, поможем вам огнем своих орудий и десантом.
   — Еще большую помощь флот может оказать своими орудиями и снарядами, — вмешался молчавший до того Белый. — Нам нужно около сотни орудий мелкого и среднего калибра с комплектов снарядов к ним.
   Адмиралы, видимо, не ожидавшие такого оборота разговора, замялись.
   — С судов нельзя снять ни одной пушки без ущерба для их боеспособности, — промямлил Вирен.
   — Разоружите ваши мелкие суда — Забияку «,» Гайдамака «, транспорт» Ангару «, стоящие в порту миноносцы, негодные для дальнейшей службы вследствие полученных повреждений, — предложил Кондратенко.
   — Вы, Роман Исидорович, замечательно осведомлены о том, что и где у нас имеется, — удивился Ухтомский.
   — Меня интересует все, что может усилить оборону крепости. Каюсь, на днях под вечер заглянул к вам в порт и собрал нужные мне сведения, — улыбнулся в усы генерал.
   Немного поспорив, моряки уступили.
   — Теперь поговорим об использовании судовой артиллерии крупного калибра для нужд сухопутной обороны, — предложил Белый. — Пока что стрельба судов является в значительной степени пустой тратой снарядов.
   — Производимой по вашей же просьбе, — вставил
   Вирен.
   — Совершенно верно, но в боевой обстановке минувших дней было не до этого. Каждому кораблю необходимо иметь свой наблюдательный пункт на берегу, с которым он был бы связан телефоном. Кроме того, я укажу всем районы для обстрела. Тогда при проявлении цели сразу будет ясно, какому судну открывать огонь.