Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 2

   — Вполне.
   — Вот и отлично! Вы пойдете в обход справа, а ты, Буторин, возьмешь кого-нибудь с собой и зайдешь слева.
   Разведать надо подступы до самого блиндажа, только осторожно. Поняли?
   — Так точно! — ответили разведчики.
   Солдаты и матрос вышли.
   — Познакомьтесь, пока, Сергей Владимирович, с устройством подрывных патронов, — предложил моряк. — Я думаю ими забросать блиндаж. Вы атакуйте его справа, а я слева, — распределил он роли.
   Подрывные патроны представляли собой шестифунтовые пироксилиновые шашки с коротко обрезанным бикфордовым шнуром в качестве запала. Его надо было зажечь от тлеющего фитиля и затем бросить.
   — Лежа дальше двадцати шагов такую тяжесть не забросишь, — заметил Звонарев. — Подползти же незамеченным на более близкое расстояние очень трудно.
   — Да, дело рискованное. Может быть, вы хотите отказаться от него?
   Прапорщик посмотрел на серьезное, чуть насмешливое лицо собеседника.
   — Я давно бы вас поставил об этом в известность, господин лейтенант.
   — Что так официально? Все мы люди, все человеки, и все за свою шкуру трясемся! Я откровенно скажу про себя — боюсь, но иду. Думаю, что и вы испытываете то же чувство.
   — Ради чего вы идете на риск? В чаянии награды, из удальства или хотите пощекотать свои нервы опасностью?
   — Ни то, ни другое. Знаю, что это-долг перед родиной, — задумчиво ответил лейтенант. — Так же, как и вы, — добавил он, помолчав.
   — Родина — отвлеченное, но великое понятие. Его часто даже не сознаешь, но в конечном счете все делаешь именно для нее, — согласился Звонарев.
   Вернувшийся Блохин подробно доложил, как легче всего добраться до блиндажа. Затем подошел Буторин. Условившись окончательно о действиях обеих партии, Звонарев и лейтенант вышли наружу и двинулись к цели. Быстро пройдя окопы, занятые стрелками, они разделились. Звонарев с Блохиным поползли влево, укрываясь в каждой яме, в каждой воронке.
   Ночь стала светлее. Сквозь разорванные тучи временами проглядывал лунный серпик на ущербе. Над головами посвистывали пули. Японцев не было видно, и только короткие, сухие звуки выстрелов указывали их расположение. Неожиданно по горе скользнул луч прожектора. Звонарев и Блохин мгновенно припали к земле. Лежавшие вокруг неубранные трупы прекрасно их маскировали, и луч света медленно прополз мимо. Двинулись дальше, останавливаясь при каждом шорохе.
   Временами прапорщику казалось, что у него сердце готово выскочить из груди. Он останавливался, чтобы перевести дух и взять себя в руки. Мгновениями он совсем уже решал вернуться назад и отказаться от намеченного предприятия, но рядом слышалось сильное приглушенное дыхание Блохина, который, ловко лавируя между препятствиями, безостановочно двигался вперед, и Звонареву становилось стыдно за свое малодушие.
   — Уже скоро доберемся, — шепнул Блохин и начал сворачивать вправо.
   Вдруг перед ними выросла темная фигура японского часового. Оба замерли на месте. Но часовой смотрел куда-то вверх и не замечал их. Постояв немного и крякнув по-утиному, он повернул к своим окопам. Прапорщик и солдат облегченно вздохнули.
   До блиндажа было уже совсем близко. Его гребень ясно темнел на фоне неба. Отчетливо доносились голоса японцев. Выбрав воронку побольше, оба лазутчика забрались в нее, тесно прижавшись друг к другу.
   — Начинайте, Сергей Владимирович, — шепнул Блохин и, вытащив из жестяной коробки зажженный фитиль, поочередно приложил его к запалам шашек, которые загорелись с легким треском. Затем, быстро вскочив, Звонарев и Блохин изо всей силы швырнули патроны в сторону японцев и тотчас припали к земле.
   Раздался оглушительный грохот, дождем посыпались комья земли, доски, камни. Вслед за этим грохнули еще два взрыва справа, и, как бы в ответ им, в самом блиндаже вспыхнул ослепительный огонь, сопровождаемый страшным грохотом. Переждав немного, Звонарев осторожно поднял голову. Блиндаж осел посредине и ярко горел изнутри. С диким ревом японцы стремительно выскочили из окопа и, давя друг друга, без ружей, без амуниции, исчезли за горой.
   — Бей их, крой, мать перемать!.. — вскочил Блохин и бросился за ними.
   — Куда ты? — звал его Звонарев.
   Солдат, размахнувшись, кинул вслед бегущим еще один патрон, увеличив панику среди японцев. Все русские окопы оказались пустыми. Звонарев поднялся и подошел к взорванному блиндажу. Тут он при свете пожара увидел Гурского и Буторина.
   — Все вышло как нельзя лучше, Сергей Владимирович, — радостно встретил его лейтенант. — Теперь надо окончательно добить японцев. Тащи-ка сюда наши гостинцы! — крикнул он матросам.
   Из темноты выкатили три шаровых мины и, подняв на руках на бруствер, начали полегоньку сталкивать под гору.
   — Осторожней, — предупредил Гурский, вскакивая сам на бруствер.
   Звонарев последовал за ним. По изрытой земле мина передвигалась с большим трудом, ее все время приходилось поддерживать с разных сторон. Скрывшись в нижнем окопе, японцы начали обстреливать русских.
   «Попадет пуля в мину — всех разнесет в клочья», — подумал Звонарев, задерживаясь из осторожности на месте.
   — Поднажми, — донесся до него хриплый голос Блохина и тяжелое дыхание натужившихся людей. — Пошла! Ложись!
   Едва успел прапорщик распластаться на земле, как внизу раздался оглушительный взрыв.
   На горе показались матросы и бросились вниз со штыками наперевес. Через десять минут вся гора до самой подошвы была очищена от врага.
   Высокая вновь стала русской.
   Звонарев и Гурский пошли в тыл.
   Обходя трупы и стонущих раненых, они добрались до блиндажа, откуда были выбиты японцы. На них пахнуло дымом и отвратительным запахом горелого мяса.
   — Мне подвезло: второй патрон угодил прямо внутрь и взорвал там ручные бомбочки. Это и напугало так японцев, — пояснил лейтенант.
   В штабе Ирмана офицеры застали Кондратенко. Генерал поблагодарил их за успешное выполнение трудной задачи.
   — Что же касается солдат, то я уже заранее выпросил для них у Стесселя кресты. Сколько всего у вас человек?
   — У меня трое и артиллеристов трое, — доложил моряк.
   — Пожалуйста, передайте им кресты в торжественной обстановке, — протянул ордена Кондратенко. — О вас обоих также сделаю представление, а теперь можете отправиться на вполне заслуженный вами отдых.
   Офицеры откланялись. На дворе уже светало. С моря дул сырой, холодный ветер. С Высокой тянулись в тыл вереницы раненых и идущих на отдых солдат. Среди них Звонарев увидел и своих утесовцев. Подозвав их, он вручил каждому крест.
   — Чествовать вас будем уже на Залитерной, — предупредил он.
   — Бутылки две за него дадут, — заметил Блохин, подкидывая свой крест на ладони.
   — Как тебе не стыдно так говорить! — возмутился прапорщик.
   — Так он у меня уже второй, вашескородие. Если все сохранять, так и вешать их скоро будет некуда, — усмехнулся солдат.
   — А тебе, Ярцев, кроме того, от меня обещанные книги, — протянул прапорщик томики Пушкина.
   — Покорнейше вас благодарю, Сергей Владимиревич! — с большим чувством ответил сказочник.

Глава пятая

   Отдыхать артиллеристы направились на Саперную батарею. За время их отсутствия строительство сильно продвинулось. Помимо площадок для орудий, были сооружены хорошие, просторные блиндажи для солдат и Вениаминова. Матросы и артиллеристы уже копошились около своих орудий. Более простая технически установка крепостных пушек была — почти закончена, моряки же еще только регулировали свои лафеты.
   — Здорово, чалдоны! — приветствовал работающих Блохин.
   — Здравствуй, варначья душа! — отозвался Луговой. — Не пришибли-таки тебя японцы, а следовало: одним лешаком на свете меньше бы стало!
   Звонарев прошел к Вениаминову. Сладко потягиваясь со сна, капитан предложил прапорщику расположиться у него.
   — Японцы нас не тревожат, стрелять не собираюсь и с работой людей не тороплю. Успеем еще навоеваться всласть. Можете спокойно и беззаботно почивать хоть до самого вечера. Я же загляну на Зубчатую, к Анне Павловне, — зван на пирог по случаю двадцатипятилетного юбилея каторжных работ, именуемых супружеской жизнью.
   — Батарею-то когда надеетесь закончить?
   — Дня через два, с вашей помощью. Ну, отдыхайте!
   Долго спать прапорщику все же не пришлось. Вскоре после полудня на батарею прискакала Варя, ведя в поводу другую оседланную лошадь. Она передала пакет из Управления артиллерии с приказом утесовцам вернуться на Залитерную. Узнав об этом, Вениаминов запротестовал:
   — Я не сумею сам достроить батарею, поэтому Сергея Владимировича не отпущу.
   — Мое дело маленькое, — передать вам пакет, а там как знаете, Петр Ерофеич, — отозвалась девушка.
   — Я же прекрасно понимаю тайные пружины, вызвавшие это распоряжение, — хитро улыбнулся капитан. — Готов ежедневно отпускать к вам мосье Звонарева.
   — Я здесь совершенно ни при чем! На что мне нужен ваш прапорщик! — вздернула нос Варя. — Он герой не моего романа. Я таких клякс не люблю!
   Пока они пикировались, Звонарев проснулся и вышел к ним.
   — Собирайтесь, поедемте со мной, я привела вам лошадь, — распорядилась Варя.
   — Слушаюсь, госпожа свирепая амазонка! — вытянулся прапорщик.
   — Не отпущу, хоть что хотите делайте, не отпущу! — вцепился в него Вениаминов. — Вас, кроме того, приглашала к себе Страшникова, — уговаривал Звонарева Вениаминов.
   После длительных переговоров было решено, что сначала они все втроем отправятся с визитом на Зубчатую батарею, а затем уже Звонарев поедет в Управление артиллерии.
   — Блохин, Ярцев, Юркин! — позвал прапорщик. — Отправляйтесь на Залитерную, довольно здесь погостевали.
   Солдаты мгновенно собрались.
   — Разрешите по дороге зайти на Утес? — попросили они.
   — Только не застряньте в кабаке.
   — Никак нет, разве что, идя через мосточек, ухватим кленовый листочек, — скроил умильную рожу Блохин.
   — Я тебе ухвачу! — пригрозил прапорщик.
   Солдаты откозыряли и ушли.
   Оставив лошадей на Саперной, Варя вместе с Звонаревым и Вениаминовым пешком направилась на Зубчатую.
   Батарея была украшена флагами. В стороне тянулись длинные ряды столов, уставленных мисками и котелками. Парадно одетые солдаты выстроились у своего блиндажа. Тут же около аналоя расхаживал священник в золотой ризе. Чета юбиляров приветливо встретила гостей. При виде Вари Страшникова расплылась в улыбке.
   — Как ипло со стороны ваших родителей вспомнить о нашем семейном торжестве и прислать вас к нам, — пропела она, целуя девушку.
   У Вари от удивления даже рот раскрылся. Ей и в голову не приходило, что ее могут принять за посланницу. Сообразив это, она поспешила принести поздравления и наилучшие пожелания капитанше. Сам Страшников, несмотря на теплый день, был в парадном мундире, при всех орденах. Вениаминову и Звонареву пришлось извиниться за свой будничный вид.
   После молебствия с провозглашением многолетия юбилярам все направились к накрытым для солдат столам. Каждому было выдано по чарке водки, паре соленых огурцов и куску солонины. Фельдфебелю и фейерверкерам капитанша подносила чарку собственноручно. Присутствие начальства явно стесняло солдат, и они ели без особой охоты.
   Звонарев по приглашению капитана с трудом проглотил сильно наперченную соленую бурду, именуемую щами, и наполовину протухшую солонину.
   — Не правда ли, очень вкусно? — спросила его Анна
   Павловна.
   Из вежливости прапорщик выразил одобрение, но
   Варя простосердечно заметила;
   — В госпитале кормят гораздо лучше.
   — Но там же больные.
   Вениаминов поспешил перевести разговор на менее щекотливую тему:
   — Анна Павловна прекрасная хозяйка, в чем вы сейчас и убедитесь, отведав ее пирогов.
   Капитанша не замедлила пригласить гостей в блиндаж, где уже был накрыт стол.
   — В тесноте, да не в обиде. Прошу рассаживаться, где кто может, — говорил Страшников.
   Обед оказался изысканным, вкусным и сопровождался обильной выпивкой в виде различных наливок и настоек.
   — Мы решили пустить в ход все свои запасы. Ведь неизвестно еще, долго ли мы проживем. Один шальной снаряд — и жизнь будет оборвана, — вздыхала капитанша.
   — Что ты, Нюсик! Бог не без милости, как-нибудь уцелеем, — поспешил успокоить супруг.
   — Ваш блиндаж настолько прочен, что его с одного попадания не разрушишь, — заметил Звонарев.
   — Две недели работала почти вся рота, — с удовольствием пояснил капитан.
   Появились песельники-солдаты. Они затянули какуюто заунывно-торжественную кантату в честь своего командира. Затем последовали различные церковные песнопения, которым умиленный Страшников подпевал во весь голос.
   Пиршество закончилось шампанским под крики гостей «горько молодым». «Молодые»с двадцатипятилетним стажем супружеской жизни торжественно облобызались и прослезились.
   — Сколько они друг другу испортили крови за это время! — шепнул Звонарев на ухо Варе.
   — Меньше, чем вы мне за последние дни своей никому не нужной бравадой, — ответила она.
   Гости отправились обратно на Саперную.
   — Интересно, во что обошлось Страшниковым сегодняшнее торжество? Накормить целую роту — это чегонибудь да стоит, — заметил Звонарев.
   — Святая наивность! — отозвался Вениаминов. — Конечно, ни во что! Солдат накормили и напоили за счет артельных сумм, а нас угощали тоже, верно, на экономические суммы, имеющиеся в каждой роте.
   — Значит, мы сегодня объедали солдат, которых и без того отвратительно кормят? — спросила Варя.
   — Вы ставите вопрос уж слишком ребром, мадемуазель, — уклонился от ответа капитан.
   — Знала бы, так ни за что не пошла бы на Зубчатую. Мне в горло не полез бы кусок!
   Добравшись до Саперной, Варя и Звонарев распростились с Вениаминовым и сели на лошадей. Когда они проезжали мимо дома Акинфиевых, их из окна окликнула Надя. Поздоровавшись, она упрекнула прапорщика:
   — Зачем вы все время рискуете собой, милый Сережа? Хорошо раз, хорошо два, но когда-нибудь это кончится плохо для вас. Хоть бы вы, Варя, запретили ему лезть бог знает куда очертя голову.
   — А что он еще выкинул? — строго спросила девушка.
   Надя подробно рассказала о приключениях Звонарева в последние дни.
   — Никогда не поверю, чтобы этот трусишка был способен на такие дела. Все это страшно преувеличено, — притворно усомнилась Варя.
   Акинфиева начала уверять ее в достоверности своих сообщений.
   — Так и быть, намылю ему голову, — пообещала девушка, прощаясь с лейтенантшей.
   — С каких это пор вы стали для нее «милым Сереженькой»? — недовольно спросила Варя, когда они отъехали. — Откуда такая интимность?
   — С Надюшей мы старые друзья, с самого моего приезда в Артур.
   Варя нахмурилась и вздохнула.
   Затем она ускакала вперед, чтобы — скрыть свое смущенье. Прапорщик не стал догонять ее.
   Доложив Белому обо всем происшедшем, Звонарев направился на Залитерную. Там он застал Борейко за конструированием «артурского пулемета»— приспособления, позволяющего одному человеку стрелять одновременно из десяти винтовок. Тут же находился и инициатор этого дела, стрелковый капитан.
   — Шметилло, — отрекомендовался он с мягким польским акцентом.
   — Игнатий Брониславович решил для использования старых китайских винтовок Манлихера соединить их вместе таким образом, чтобы один человек мог сразу стрелять из всех, — пояснил Борейко.
   — Кое-что у меня при этом не получилось, и я решил обратиться к друзьям артиллеристам. Вы народ ученый, не то что мы.
   — Сережа у нас настоящий инженер-механик и быстро раскумекает, что и как.
   Звонарев осмотрел предложенное Шметилло приспособление. В общей деревянной раме соединялись десять параллельно расположенных винтовое. При помощи металлического стержня, касающегося всех спусковых крючков, можно было произвести одновременный выстрел из всех ружей. Но заряжать каждое из них приходилось отдельно. Встал вопрос, как добиться и одновременного действия винтовочного затвора.
   Просидев до вечера, все три изобретателя добились все же одновременности заряжания. Шметилло был в полном восторге.
   — Не знаю, как мне вас и благодарить! Вы меня выручили из большой беды. У меня не хватало людей для обороны своего участка. Теперь же каждый десяток стрелков я заменю одним, потерь будет меньше, огонь сильнее, и отдыхать люди станут больше.
   Капитан ушел, пригласив артиллеристов к себе в окопы на, пробу «артурских пулеметов».
   — Как дела, боря? — справился Звонарев, когда Шметилло ушел.
   — Скучища, друг мой! Бывают дни, когда не делаем ни одного выстрела. Я занялся хозяйственным оборудованием батарей. Под горой устраиваю кухню для нас и батареи литеры Б, при ней погреб для продуктов и баню, чтобы не приходилось бегать на Утес.
   — Одним словом, мы окончательно переселяемся сюда. Наши-то квартиры на Утесе останутся за нами?
   — Утес как основная наша база, конечно, сохраняется, и наши комнаты тоже. Кстати, слыхал, командовать батареей Утеса назначен капитан Андреев, а Жуковский остался лишь командиром батарей литеры Б и Залитерной.
   — Вот как! Я мало знаю Андреева, но слыхал, что он был тяжело ранен и контужен во время августовских боев.
   — У него до сих пор трясутся голова и руки.
   — Нечего оказать, хорош командир!
   — На Утесе наших всего один взвод. Все — нестроевщина. С ними и Андреев справится.
   Вскоре поручик переоделся, побрился, надушился одеколоном и отправился в город.
   — Будь добр, побудь на батарее, а я загляну в «экономку», может, что-либо и выужу там, — попросил он прапорщика.
   Оставшись один, Звонарев обошел позицию и осмотрел вновь сооружаемые помещения.
   — Блохин, Ярцев и Юркин явились? — справился он у Родионова.
   — Никак нет, не прибыли еще.
   — Загуляли где-то по дороге, черт бы их побрал!
   Заберет их патруль, неприятности не оберешься, — недовольно проговорил Звонарев.
   — Они не из таковских, отобьются или удерут, — успокоил фейерверке?
   Между тем Борейко неторопливо шагал по улицам города, раскланиваясь со знакомыми. Однако путь его вел совсем не в ту сторону, где был расположен магазин офицерского экономического общества, и он довольно скоро оказался около Пушкинской школы. Тут у него неожиданно запершило в горле, что заставило его несколько раз прокашляться густым протодьяконским басом. Как бы в ответ на это открылось окно в нижнем этаже школы, и на подоконнике появилась Оля Селенина с гитарой в руках. Заметив девушку, поручик почтительно снял фуражку и раскланялся с ней. Учительница в ответ помахала рукой.
   — Куда путь держите, Борис Дмитриевич? — крикнула она.
   Офицер поспешно подошел к окну и, поздоровавшись, ответил на вопрос.
   — Послушайте, что я вам сейчас спою:
   Баламутэ, выйды з хаты,
   Хочу тэбэ закохаты, — чистым, сильным голосом начала Оля.
   Борейко тихонечко подпевал ей:
   … Закохаты, тай забуты…
   Девушка сделала небольшую паузу и, наклонившись к Борейко, выразительно закончила:
   … Все ж вы, хлопци, баламуты!
   — Не правда ли, Борис Дмитриевич? — лукаво улыбнулась она.
   — Положим, это не совсем так, — несколько смущенно отозвался поручик.
   — Теперь вы что-нибудь спойте мне.
   Борейко прокашлялся и, глядя влюбленными глазами на сидящую на подоконнике учительницу, с чувством запел:
   Ты ж мэнэ пидманула,
   Ты ж мэнэ пидвела,
   Ты ж мэнэ, молодого, с ума-розума звела.
   Оля аккомпанировала ему на гитаре.
   Затем, как бы спохватившись, она соскочила на пол.
   — Что же это я держу вас под окном. Идите в сад, в «экономку» вы все равно уже опоздали. Она рано закрывается.
   Поручик прошел в калитку. Навстречу ему кинулся с лаем пушистый дворовый пес Полкан.
   — Пройдемте в дальнюю аллею! — предложила вышедшая с гитарой Оля и увела его в глубь сада. Здесь они уселись на широкой скамейке под акациями. Полка и улегся у их ног. Сначала они вполголоса пели дуэтом, а потом завели длинный тихий разговор. О чем у них шла речь — знали только они.
   В уснувшем городе слышен был лишь заливистый собачий лай да изредка тарахтела запоздавшая фурманка или извозчик. С фортов донеслась редкая ружейная перестрелка, на рейде каждые полчаса отбивались склянки. С моря потянулся туман. Перевалило за полночь, когда наконец Борейко и Оля встали с места и направились к садовой калитке. Залежавшийся пес лениво потянулся и пошел за ними.
   Прощаясь, поручик низко наклонился и осторожно поцеловал руку девушки. Оля почему-то вздохнула и, приподнявшись на цыпочки, быстро поцеловала Борейко в губы. В следующее мгновение она с тихим смехом скрылась на крыльце.
   Ошеломленный поручик постоял на месте, поглядел ей вслед и в глубокой задумчивости зашагал по дороге.
   На одном из перекрестков ему повстречалась торопливо идущая по мостовой группа людей. Они сердито перебрасывались между собой короткими фразами. Вглядевшись, поручик разобрал, что городовые вели двух солдат. Борейко прошел бы мимо, но его неожиданно окликнули.
   — Вашбродь, помогите!
   Борейко сразу очнулся. Вглядевшись, он узнал Блохина и Юркина.
   — В чем дело? — шагнул он на дорогу.
   — Так что, вашбродь, мы задержали их за дебош в кабаке, — доложил старший городовой.
   — Отпустить! Я их сам накажу.
   — Никак невозможно, очень они наскандалили, мне два зуба выбили, другому под глаз фонарь подставили.
   — Врешь, чертов фараон, это вы на нас набросились с кулаками, а мы только отбивались, — возразил Блохин, сплевывая кровь из рассеченной губы.
   — Пошли! — приказал солдатам Борейко, не обращая внимания на полицейских.
   — Мы не согласны, не пущай их, ребята! — приказал старший городовой.
   Благодушное настроение мигом слетело с поручика.
   — Не пущай? — взревел он и со всего маху ударил полицейского.
   Как ни крепок был городовой, но удара не выдержал и повалился на землю.
   — Бей, — в свою очередь заорал Блохин, опрокидывая другого полицейского, а затем так ткнул ногой в живот третьего, что тот со стоном присел на мостовую.
   — Аида! — скомандовал Борейко, и артиллеристы зашагали за ним.
   — Завтра поставлю обоих под винтовку, чтобы на будущее время не срамились на весь Артур, — бурчал Борейко. — Не могли от фараонов отбиться…
   — Их, вашбродь, целый десяток на нас навалился.
   Двух мы выбросили из окна, одного покалечили, а остальные нас поволокли, — оправдывался Юркин.
   — Каждый из вас должен справиться с десятком городовых, а вы вдвоем перед шестью спасовали. Осрамлю перед всей ротой, чтобы другим неповадно было.
   Солдаты виновато вздыхали.
   Заспавшийся после бессонных ночей под Высокой
   Звонарев утром с удивлением увидел Борейко за стаканом чая, а не водки, как обычно.
   — Что это на тебя, Боря, напала трезвость? В «экономке», что ли, не стало горилки?
   — Попробую в виде опыта пополоскать себе кишочки китайской травкой. А как ты думаешь — смогу ли я совсем бросить пить? — огорошил он вопросом прапорщика,
   Звонарев с удивлением взглянул на своего друга и, увидя его серьезное, сосредоточенное лицо, понял, что Борейко не шутит.
   — Конечно, сможешь! Не сразу, а постепенно, понемногу отвыкнешь, так же, как курильщики бросают табак.
   Поручик в ответ шумно вздохнул и рассказал о ночном приключении с Блохиным и Юркиным.
   — Стоят теперь, архангелы, под винтовкой, всем на посмешище, — закончил он.
   — Так я и знал, что они напьются, — с досадой проговорил Звонарев. — Я их еще от себя выругаю как следует!
   Выйдя из блиндажа, он увидел солдат, окружавших Блохина и Юркина. Из толпы сыпались остроты по их адресу. Юркин стоял молчаливый и безучастный ко всему окружающему, зато Блохин беспрерывно вертелся на месте, виртуозно отругиваясь. Его, видимо, самого занимало создавшееся положение — попасть под винтовку за недостаточно решительное противодействие фараонам! Этого еще с ним никогда не случалось.
   — Медведь — зверюга с понятием, зазря не накажет! А за дело и постоять можно, — ораторствовал он. — Есть грех — обмишулился, не сумел убечь от крапивного семени — и получи!
   — Вашбродь, разрешите уйти, — взмолился солдат, когда Звонарев подошел к нему. — Силов моих нет слухать, как они надо мной изгаляются!
   — Вы это что наделали? — вместо ответа накинулся на них прапорщик. — Не только не разрешу уйти, а попрошу еще добавить по два часа, чтобы впредь не безобразничали.
   Вскоре подошел Борейко.
   — Хороши, нечего сказать! Осрамили Утес на весь Артур. Смеются над вами — и поделом! Пусто все в роте знают: заберет кого-либо полиция, пощады он меня не жди. Ну, пошли ко всем чертям, растяпы! — отпустил он наказанных.
   Звонарев хотел было протестовать, но, увидев, какую умильную рожу состроил Блохин, засмеялся и махнул рукой.
   Офицеры завтракали в своем блиндаже, когда денщик неожиданно доложил:
   — Неизвестный генерал на батарею пришли.
   — Кого это еще принесло? — недовольно буркнул поручик и вышел встречать неведомое начальство. Прапорщик последовал за ним.
   По батарее шел Никитин, на ходу здороваясь с солдатами.
   — Здорово, артиллеристы-батарейцы!
   Удивленные утесовцы вразброд отвечали генералу.
   Приняв рапорт Борейко, Никитин осведомился, не был ли на Залитерной Стессель.
   — С момента сооружения Залитерной здесь его превосходительства не видели!