Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 2

   — Кто это так не понравился вам? — спросил Звонарев.
   — Наша Лолочка! Варя у нас человек строгих нравов и никакого легкомыслия не допускает, — ответил Вениаминов.
   — Здесь имеются врачи, которым предоставлено судить о целесообразности пребывания в госпитале той или иной особы… — заикнулся было прапорщик.
   — …и которые сами готовы ухаживать за такими «сестричками», — не замедлила принять вызов Варя.
   — Пошли к главному врачу получать документы и деньги, — предложил капитан. — Я решил вернуться на Саперную.
   Все трое отправились во двор, где помещалась канцелярия госпиталя.
   В коридоре они опять встретились с Лолой.
   — Я слыхала, что вы выписываетесь, Петр Ерофеич, и что косвенной причиной этого являюсь я? — И она вскользь взглянула на Варю.
   — Я не могу быть на вас в претензии, очаровательное создание, хотя и с большой грустью расстаюсь с вами, — рассыпался Вениаминов, но, заметив свирепый взгляд Вари, поспешно распрощался.
   Через полчаса все трое уже шли по набережной.
   С балкона вслед уходящему капитану махала платком Лолочка.
   — Не смейте оборачиваться! — зло прошипела Варя Звонареву, когда он захотел ответить на прощальное приветствие. — К вам-то оно ни с какой стороны не относится.
   Пройдя несколько кварталов, Вениаминов свернул к своей квартире.
   — Теперь пойдем к Акинфиевым, — предложил Звонарев.
   — А если она там? — боязливо заметила девушка.
   — Вы же сами признали, что она исправилась.
   — Конечно, это так, но все же… — замялась Варя. — Я как-то не могу заставить себя относиться к ней, как к порядочной женщине, — призналась она.
   — При ближайшем знакомстве вы быстро измените свое мнение о ней, — убеждал Звонарев.
   Варя все же с некоторым смущением подошла к квартире Акинфиевых. Дома их не оказалось.
   Войдя в комнаты. Варя тотчас же принялась внимательно разглядывать всю обстановку, при этом на ее лице застыло выражение детского любопытства, смешанного с некоторой брезгливостью.
   — Грязь, беспорядок, надо все перемыть и перечистить, — распорядилась она, осмотрев кухню.
   Матрос-денщик удивленно поглядывал на новоявленную хозяйку, но возражать не посмел.
   Заглянув затем в буфет, Варя окончательно рассердилась, обнаружив и там полный хаос. Забыв обо всем, она принялась наводить порядок. Денщик только поспевал выносить на двор мусор и грязную воду.
   — Жду вас в шесть часов вечера к обеду, а пока можете уходить, — приказала она Звонареву.
   Прапорщик повиновался.
   На батарее он застал прихрамывающего Вениаминова. Окруженный солдатами, капитан подробно расспрашивал обо всем происшедшем в его отсутствие.
   Начавшаяся на фронте усиленная канонада отвлекла их внимание. Оба офицера отправились на наблюдательный пункт.
   Полуденное солнце ярко освещало лежащие впереди сопки. Простым глазом можно было разглядеть, как осадные батареи сосредоточили огонь на Кумирненском и Водопроводном редутах. В этом районе начали скапливаться японские резервы. Была видна перебежка отдельных групп и цепей.
   — Попахивает новым штурмом, — заметил Вениаминов. — Мы могли бы хорошо обстрелять отсюда неприятельские резервы, но батарея, как назло, не действует.
   — Пойдемте на Зубчатую, может, хоть она откроет огонь, — предложил Звонарев.
   — Командиром там некто Страшников, недавно переброшен с Тигрового Хвоста, невероятный трус. Он скорее умрет, чем решится стрелять без приказания из Управления артиллерии.
   Когда нужное приказание было получено, Звонарев отправился на Зубчатую гору. Она находилась всего в нескольких десятках саженей от Стрелковой, за неглубокой лощинкой. В отличие от последней, фронт ее имел вид дуги, и орудия смотрели в разные стороны, но при этом она была прекрасно замаскирована.
   За батареей под прикрытием обрывистого склона горы виднелись палатки и землянки стрелкового резерва. Тут же жил и сам Страшников. Он сидел у входа в свое убежище и грелся на солнце. Несмотря на летнее время, капитан был в пальто и с шарфом на шее. Он любезно пригласил Звонарева выпить стакан чаю. В блиндаже даже днем горела керосиновая лампа. Прапорщик разглядел широкую двухспальную кровать с горой подушек; на столе, сбитом из некрашеных досок, шипел самовар.
   «Совсем по-домашнему устроился», — подумал Звонарев и тут увидел, к своему удивлению, моложавую пышную блондинку с энергичным лицом.
   — Знакомься, Нюсик, — обратился капитан к ней. —
   Известный тебе по рассказам прапорщик Звонарев.
   — Как же, как же! С Электрического Утеса, будущий зять Белого, — затараторила мадам Страшникова, бесцеремонно разглядывая гостя. — Одобряю Варин вкус: молод, здоров, румянец во всю щеку, застенчив, — продолжала капитанша.
   Офицер действительно покраснел, но не столько от смущения, сколько от раздражения.
   — Зачем изволили к нам пожаловать? — деловито справилась Страшникова.
   — Нас заставляют стрелять, — ответил ей муж.
   — Этого еще только не хватало! Мало вчерашнего разгрома Саперной, так хотят, чтобы и мы подверглись той же участи. И не подумаем открывать огня!
   — Что же мне сообщить в Управление артиллерии? — спросил Звонарев.
   — Доложите, что приказание передали, а остальное вас не касается. — И она сердито повернулась к мужу. — Не правда ли, Миша?
   — Пожалуй, так лучше всего. Разреши чайку, Нюсик, предложи рому, у нас еще из довоенных запасов.
   Пока прапорщик пил чай, капитанша занялась ротными делами.
   — Фельдфебель тут никуда не годится, — жаловалась она мужу. — Смотрит волком, что-то бурчит мне в ответ. Ты его подтяни. Затем скажи солдатам, чтобы не смели ругаться в моем присутствии.
   Поблагодарив за чай, Звонарев встал из-за стола.
   — Разрешите мне взглянуть все же на батарею, — попросил он.
   — Только, чур, — не привлекать внимания японцев. Начнется обстрел, я же женщина слабая, не выношу грохота, — за мужа ответила капитанша. — Я сама провожу вас.
   Под конвоем Страшниковой прапорщик прошелся
   вдоль орудий. Стоило ему взглянуть через бруствер, как его бесцеремонно потянули за рукав:
   — Не высовывайтесь! Пройдем на наблюдательный пункт, оттуда можно незаметно осмотреть японские позиции.
   Встречные солдаты вытягивались, отдавая честь.
   Страшникова милостиво здоровалась с ними.
   — Здравия желаю, барыня! — выкрикивали артиллеристы, по-уставному дико выпучивая глаза на мадам Страшникову.
   На командирском пункте Страшникова довольно толково указала прапорщику цели, какие батарея могла обстрелять днем и какие ночью.
   — В случае нужды вы, Анна Павловна, свободно можете заменить здесь своего мужа, — заметил Звонарев.
   — Что вы, я совсем не знаю правил стрельбы! В хозяйстве другое дело. Там опытный женский глаз во всем разбирается скорее и лучше, чем мужской.
   — Не разрешите ли сделать хотя бы несколько выстрелов? Японские, резервы прекрасно видны отсюда, и с первого же выстрела им можно, нанести большой урон.
   — Не знаю уж, право. Разве для вашего удовольствия… Только не много.
   Одна за другой прогремели четыре пушки.
   Разрывы легли очень удачно. В бинокль было видно, как резервы бросились врассыпную.
   — Ура! — закричал Звонарев. — Еще две-три очереди,
   и все разбегутся.
   — Довольно! Хорошенького понемножку! — решила капитанша.
   Вернувшись на Саперную, Звонарев со смехом рассказал обо всех Вениаминову.
   — Бой-баба! Они, в сущности, поменялись ролями,
   Командует ротой жена, а дома сидит муженек. В общем — один из многочисленных артурских анекдотов, — резюмировал капитан.
   Вскоре на Саперную батарею неожиданно приехал
   Кондратенко.
   — Куда стреляют японцы? — спросил он.
   — По-видимому, идет подготовка к штурму Кумирненского и Водопроводного редутов, — доложил прапорщик.
   — Весьма возможно! Вы уже поправились, капитан?
   Тогда я у вас похищу Сергея Владимировича, а то у меня не осталось ни одного адъютанта.
   Через десять минут Звонарев был в седле и широкой рысью едва поспевал за генералом.
   Около железной дороги, во второй линии обороны, они разыскали штаб Семенова.
   — Как дела? — бросил Кондратенко, пожимая руку полковнику.
   — Артиллерийским огнем разрушены все укрытия.
   К тому же японцы подвезли горное орудие и расстреливают редут в упор. Я просил Белого сосредоточить огонь всех батарей на атакованном фронте.
   — Лейтенант с «Баяна» здесь?
   — Так точно. Он установил по два миномета на каждом редуте, но бомбардировка так сильна, что пользоваться ими сейчас невозможно.
   — Хотите познакомиться с новым видом артиллерийского оружия — морским минным аппаратом, стреляющим минами по неприятельским окопам? — обернулся Кондратенко к Звонареву.
   — С большим удовольствием.
   — Тогда пройдемте на Водопроводный редут.
   — Там очень опасно, Роман Исидорович! Я могу прапорщику дать туда провожатого, если уж его так интересуют минные аппараты.
   — Я тоже хочу посмотреть их действие в бою.
   И генерал направился к позиции.
   Минуя деревню Палиджуан, где были сосредоточены резервы и перевязочные пункты, они по длинному ходу сообщения прошли на редут.
   Временно обстрел почти прекратился. Это дало возможность спокойно добраться до нужного места. Правда, при этом два или три раза их все же обсыпало землей и камнем поцарапало Звонареву щеку.
   — Первая рана за всю войну, — заметил он, стирая кровь с лица.
   — Будем надеяться, что и последняя, — ответил генерал.
   На Водопроводном редуте стрелки торопливо исправляли нанесенные бомбардировкой повреждения. Увидев
   Кондратенко, они наскоро отряхивались и отдавали ему честь. Генерал на ходу здоровался с ними, как всегда внимательно вглядываясь в солдатские лица.
   — Большие у вас потери? Налажена эвакуация раненых? Люди накормлены? Патронов достаточно? В чем ощущаете недостаток? — забросал он вопросами подошедшего коменданта редута.
   Офицер начал что-то длинно докладывать в ответ. Генерал поморщился. Затем поймал за плечо одного из стрелков, старательно укладывавшего на бруствер мешки с землей.
   — Сыт? Патроны есть? Чего тебе не хватает?
   — Утром снедали, тогда же и патронов давали, — утирая со лба пот, ответил солдат и вдруг, спохватившись, вытянулся: — Виноват, ваше превосходительство, дюже за работой запарился, сразу вас не признал. Артиллерии бы нам побольше, а то он бьет, а наша все молчит, даже обида берет!
   — Молодчина! Продолжай работать, а об артиллерийской помощи я позабочусь.
   — Рад стараться!
   — Справитесь с японцем? — спросил Кондратенко другого стрелка.
   — Как не справиться, коль надо, — улыбнулся солдат. — Особливо ежели вы сами, ваше превосходительство, с нами будете.
   Генерал ласково потрепал его по плечу и пошел дальше. В исходящем углу редута находился на деревянном основании минный аппарат. Когда Кондратенко со своей свитой подошел к нему, его заряжали.
   Высокий, с живым, веселым лицом, лейтенант, заметив генерала, вытянулся и скомандовал «смирно». Кондратенко попросил продолжать работу. Сигарообразная мина длиной около сажени своим концом высовывалась из дула аппарата.
   Лейтенант попросил генерала отойти в сторону.
   — В случае неудачного выстрела может произойти преждевременный разрыв. Поэтому надо быть осторожным, — пояснил он.
   Кондратенко отодвинулся на несколько шагов и прислонился к брустверу. До японцев было около сотни шагов.
   — Пли! — скомандовал лейтенант.
   С легким шумом, окутанная легким облачком дыма, мина, как огромная рыба, взвилась в воздух и, описав правильную траекторию, упала в место работ японцев. Прошло несколько секунд, и высоко вверх взлетел огромный султан дыма и пыли. Вместе с ним поднялись в воздух камни бревна, части человеческих тел, лопаты, кирки… Уцелевшие японцы в ужасе убегали в тыл.
   Стрелки без команды ринулись за ними. Завязалась рукопашная схватка. Через минуту неприятельские окопы были уже заняты. Не вытерпев, Кондратенко вскочил на бруствер и последовал за солдатами. Стрелки, увидав своего генерала, приветствовали его громовым «ура».
   — Спасибо за геройскую атаку! — во весь голос крикнул Кондратенко.
   В это время японская артиллерия возобновила обстрел с новой силой.
   — Вы бы, ваше превосходительство, вернулись назад, — подошел бородатый стрелок. — Не ровен час, зацепит. Мы уж тут сами справимся.
   — Коль вы гоните меня, делать нечего — придется уйти, — усмехнулся тронутый заботой генерал.
   Вернувшись на редут, Кондратенко приказал его коменданту отправиться в занятые окопы, а сам подошел к миномету.
   — Какова скорость стрельбы? — справился он у лейтенанта.
   — Не чаще чем раз в пятнадцать минут выстрел.
   — Жаль! Если бы удавалось выпускать мину хотя бы каждые пять минут, то минометами можно было бы заменить орудия. Нельзя ли увеличить их число?
   — Это не безопасно, так как для вывода из строя миномета достаточно маленького осколка или даже ружейной пули.
   — Сергей Владимирович, ознакомьтесь с устройством аппарата и возьмите на себя их установку на Высокой. Лейтенант окажет вам нужное содействие.
   — Слушаюсь! Я дам в помощь своего минного квартирмейстера Буторина. Он покажет, как они устанавливаются. Дело не хитрое, — ответил моряк.
   Прапорщик вместе с генералом двинулись в обратный путь. По дороге они свернули на Кумирненский редут. Тут разрушений было еще больше. Ров наполовину засыпан, бруствер обвалился. Везде валялись трупы и стонали раненые.
   — С минуты на минуту ждем штурма, — доложил генералу комендант редута поручик Дунин-Слепец.
   В это мгновение крики «банзай» возвестили, что японцы кинулись на редут. Из траншей выскочили саперы с бамбуковыми лестницами и ручными гранатами, за ними, с примкнутыми штыками, — штурмовые колонны. Артиллерийский огонь сразу смолк, дым начал рассеиваться. Звонарев подхватил валявшуюся винтовку и приготовился защищать себя и Кондратенко.
   — Рота, залпом пли! — закричал поручик, вскакивая на бруствер и размахивая обнаженной шашкой.
   Раздался дружный оглушительный треск ружей, за ним еще и еще. Заработал единственный уцелевший пулемет. Трое японцев прорвались к месту, где находился Кондратенко, один из них бросил ручную гранату. Генерал быстро нагнулся, укрывшись за развалинами бруствера. Взрыв на мгновение оглушил и ослепил его, но затем он опять выпрямился.
   — Целы? — кинулся к нему Звонарев.
   — А вы? — вопросом же ответил Кондратенко.
   Рядом на земле корчился в предсмертных судорогах стрелок, другой громко стонал, держась за правый бок.
   — Ваше превосходительство, противник отошел в исходное положение, не приняв штыковой контратаки! — доложил Дунин.
   — Нам никакие враги не страшны с такими молодцами! Только берегите их, елико возможно. Они опора и гордость Артура, — ответил генерал. — Я еду к Белому с просьбой сосредоточить огонь всех батарей на вашем участке.
   После грохота, шума и нервного напряжения боя в
   Палиджуане казалось совсем тихо и спокойно, только где-то вверху мелодично пели редкие ружейные пули.
   — Жарковато сейчас было! — облегченно вздохнул прапорщик.
   — Впереди предстоят еще более горячие часы. Надо торопиться к Белому.
   — Разрешите мне вернуться на Саперную, — попросил прапорщик.
   — Да, да, и сообщите Вениаминову о данном вам поручении, договоритесь с Ирма, ном о минных аппаратах, — напутствовал его генерал.
   — Не чаял вас и в живых видеть! — встретил Вениаминов прапорщика. — Я все время наблюдал в бинокль за тем, что происходило. Здорово японцы навалились на редуты!
   Узнав о поручении, данном Звонареву, капитан завздыхал.
   — Хоть до вечера-то побудьте у меня. Ваши солдаты — Блохин с компанией — чуть не передрались с остальными на работе. Для них вы и Борейко — высшие авторитеты. Со мной они спорят, а лейтенанту Блохин нахально заявил, что тот ничего не понимает в постройке? батареи, за что, конечно, был избит.
   — Разрешите мне взять их с собой. Они мне будут очень полезны.
   — Работать невозможно, — подошел к прапорщику
   Блохия, — что им ни говоришь, не слухают, а ихний офицер так в рыло кулаками и лезет, — показал он на свой подбитый глаз.
   Звонарев сообщил ему о предстоящей работе.
   — За вами, Сергей Владимирович, мы повсюду идти согласны, — обрадовался солдат.
   Вечером от Вари прибыл вестовой-матрос с запиской: «Жду к обеду. В.»
   — Так что барыня, то бишь — барышня, наказывали, чтобы вы непременно сейчас шли до дому, — торопливо доложил он.
   Сговорившись с Вениаминовым, прапорщик решил на чае сходить в город.
   — Вы ранены? — спросила Варя, увидя кровь на лице у Звонарева.
   — Нет, поцелован японской красавицей по имени шимоза.
   — Надо сказать йодом во избежание нагноения, — с апломбом проговорила девушка.
   В доме все блестело чистотой. Полы были вымыты, гардины выстираны, медные предметы начищены, все расставлено в порядке, нигде ни пылинки.
   — Потрудились вы изрядно, — заметил прапорщик, оглядывая комнаты.
   — Была не квартира, а свинюшник! Ваша Ривочка редкостная неряха и грязнуля, — тараторила Варя. — Мы с Афанасием тут все вверх дном перевернули. Он такой забавный! Пол называет палубой; мыть ее, по его, — лопатить, чистить-надраивать. Все сокрушался, что в полу нет каких-то шпигатов для стока воды. Мы с ним теперь друзья. Он вашу Ривочку не одобряет. По его мнению, она особа несамостоятельная. Он и меня считал за «офицерскую барышню»и верить не хотел, что я генеральская дочь, потому что я хорошо умею мыть полы, стирать белье.
   — А меня за кого же он принимает? — перебил ее Звонарев.
   — За моего возлюбленного…
   — И вы этим, конечно, весьма польщены?
   — Польщена! Да мне стоит лишь пальцем пошевельнуть, как у моих ног будут полковники, если не генералы!
   — Вроде Костенко!
   Варя захохотала.
   — Ох, уморил! Крестный в роли донжуана!
   За обедом чинно сидели вдвоем. Афанасий подавал, Варя разливала суп, а Звонарев уплетал все за обе щеки. В дверь постучали. Варя сорвалась с места и побежала открывать.
   — Кондратенко! — через минуту влетела она обратно. — Вас спрашивает!
   Прапорщик поспешил навстречу генералу.
   — Прошу прощенья за беспокойство, — извинился генерал. — Я хотел вам указать место для установок минных аппаратов. Заехал на Саперную, и мне указали ваше местопребывание.
   — Может быть. Роман Исидорович, между делом вы отобедаете с нами? — предложила Варя.
   — Не откажусь, проголодался сегодня основательно, да, кроме того, обед у вас, наверно, очень вкусный, недаром же вы дочка Марии Фоминичны — великой мастерицы по кулинарной части.
   Генерал отдал должное всем блюдам, чем очень обрадовал Варю.
   — Я и не знал, что у вас в Новом городе такая хорошенькая квартирка, Сергей Владимирович, — заметил он.
   Варя вспыхнула.
   — Это не его, это одного морского офицера, который живет на Ляотешане, — сбивчиво объясняла она, поняв свое неловкое положение.
   — Не беспокойтесь, я не выдам вашего секрета Марии Фоминичне. К тому же Сергей Владимирович известен нам всем своим скромным поведением, — улыбнулся генерал и начал прощаться.
   — Вы куда поедете? — справилась Варя.
   — В Старый город. Хочу повидать Василия Федоровича.
   — И я отправлюсь с вами домой, — попросила девушка.
   — А Сергей Владимирович останется здесь? — спросил Кондратенко.
   — Он уже поел, и больше ему тут делать нечего.
   Пусть отправляется на позиции, — сурово проговорила девушка.
   — Там сегодня неспокойно.
   — Будьте осмотрительны, Сергей Владимирович, — уже мягче, но все же в наставительном тоне предупредила Варя.
   — Слушаюсь, ваше превосходительство! — шутливо вытянулся Звонарев.
   На Саперной прапорщика уже поджидали матросы с Буториным. Вместе с утесовцами они отправились на Высокую, где надо было установить два миномета. Гора являлась тактическим ключом всего Западного фронта, так как господствовала над всеми укреплениями этого района. С нее открывался вид на Старый и Новый город, гавань со стоящей в ней эскадрой, и, заняв ее, японцы получили бы прекрасный наблюдательный пункт для своей осадкой артиллерии. Это поставило бы под угрозу расстрела все русские суда, а также тылы крепости. Руководители обороны и осаждающие одинаково понимали значение Высокой и готовы были сражаться за нее до последней возможности.
   В мирное время на Высокой горе совершенно не имелось оборонительных сооружений, только после начала войны на ней были устроены два ряда полевых окопов с проволочными заграждениями и открыто установлены шестидюймовые крепостные и другие пушки. Но уже во время августовских штурмов пушки, засыпаемые неприятельскими снарядами, не смогли действовать. Поэтому Кондратенко решил теперь усилить оборону горы двумя минометами.
   Прибыв в штаб Ирмана, Звонарев попросил дать ему подробные указания о месте расстановки минометов.
   — Вы решили вместо артиллерии заняться минным делом? — иронически спросил Ирман.
   — Я это делаю по личному распоряжению генерала Кондратенко.
   — Подпоручик Гаев, проводите прапорщика на гору. Пусть договорится относительно минометов с капитаном Стемпковским, — распорядился Ирман.
   На вершину горы вела крутая и плохо разделанная дорога. В темноте Звонарев и его спутники то и дело спотыкались о неровности, встречавшиеся на пути.
   — Почти два месяца занимаем здесь позиции, а инженеры никак не могут удосужиться улучшить сообщение, — возмущался Гаев.
   Коменданта горы нашли в прочном блиндаже из десятивершковых бревен. Он прежде всего предложил им выпить и закусить. От выпивки Звонарев категорически отказался и настоял на немедленном начале работ. Стемпковский, не желая расставаться с бутылкой, послал вместо себя с прапорщиком молоденького подпоручика Яковлева. Гаев из любопытства последовал за ними.
   Вершину горы составляли две расположенные рядом сопки с небольшой ложбиной между ними.
   Направленный в сторону противника склон был настолько крут, что давал возможность далеко забрасывать мины. Здесь и решено было установить один из минометов.
   — С фронта позиция труднодоступна, — пояснил
   Яковлев, — зато благодаря наличию больших мертвых пространств она легко обходится с флангов. В целях улучшения их обороны мы заложили там фугасы.
   В окопах правой сопки оказалась рота Квантунского флотского экипажа. Среди матросов нашлось несколько минеров, которые вызвались помочь в работе.
   Вскоре доложили, что на гору поднимаются телеги с минометами. Прошло добрых четверть часа, пока наконец они добрались до вершины. Артиллеристы с любопытством осматривали привезенное. Блохин попробовал даже приподнять за дуло один из аппаратов.
   — Детские пушчонки, вашбродь! — презрительно оценил он. — Далече с такого орудия не пальнешь!
   Зато мины вызвали его восхищение.
   — Неужто она вся до краев полна пироксилином? — недоверчиво осведомился он, похлопывая по корпусу почти саженной мины.
   — На три четверти. В хвосте для веса насыпан песок, — пояснил Буторин.
   Ярцев с Юркиным занялись проводкой телефона от блиндажа коменданта к минометной позиции. Около полуночи к месту работ подошли Стемпковский вместе с лейтенантом Гурским, который хромал и опирался на палку.
   — Водопроводный редут взят, Кумирненский чуть дышит, но и его уже обходят с обоих флангов, — сообщил он.
   — А минометы? — спросил Звонарев.
   — Два разбила артиллерия, один мы сами взорвали, один попал в лапы японцам.
   — Теперь они нас из них же будут обстреливать, — вздохнул Стемпковский.
   — Снизу вверх из минометов стрелять трудно, особенно при такой крутизне, как у вас, — успокоил его Гурский.
   — Завтра навалятся на нас и на Длинную. Начнется тогда баня! — вздохнул капитан. — Пошевеливайся, ребята, чтобы к рассвету все было кончено! — крикнул он солдатам и матросам.
   Но торопить никого не приходилось. Каждый прекрасно понимал, что все работы нужно закончить ночью, так как днем всякое движение на гребне горы немедленно вызывало артиллерийский обстрел. Оставив Буторина наблюдать за ходом установки, офицеры отправились по окопам. Стемпковский высказывал свои соображения относительно обороны горы:
   — Наши слабые места — это фланги, особенно слева. Здесь японцы смогут подойти довольно близко. Сюда и надо поставить миномет, хотя бы в офицерском блиндаже. Он у нас очень прочный, с бетонным перекрытием. В нем есть окно, в которое можно просунуть дуло минного аппарата.
   Осмотревшись, лейтенант пришел к заключению, что установить миномет в блиндаже действительно удобно.
   — Тут под прикрытием можно работать и днем, — сообразил Звонарев.
   Когда части миномета были доставлены в блиндаж, к удивлению Звонарева, во главе солдат и матросов оказался Блохин.
   — Ты, я вижу, уже стал инструктором по минометному делу? — спросил его прапорщик.
   — Мы, вашбродь, на Утесе поручиком Борейко ко всему приучены: из пушек стрелять, рыбу ловить, огороды разводить, батареи строить. Пошевели мозгой, когда дело делаешь, — и все будет в порядке! — ответил солдат.
   Минный аппарат занял половину помещения. Пришлось убрать стол, оставив лишь офицерские походные кровати.
   Восток начинал чуть сереть. Стихнувшая было около Кумирненского редута стрельба разгорелась с новой силой. Пулеметная и ружейная трескотня, рев артиллерии сливались в один сплошной гул.