Страница:
Звонареву хотелось выглянуть из-за бруствера, но это грозило ранением или даже смертью. Несколько лучей японских прожекторов остановились над фортом, тщетно силясь проникнуть сквозь молочную пелену густого тумана. Молчавшие ранее осадные батареи теперь открыли беспорядочный огонь, осыпая снарядами всю площадь форта.
Вскоре прибыл связной от Фролова и сообщил, что все рвы очищены от японцев.
— Потери велики? — спросил Звонарев.
— Почти нет, двое или трое легкораненых. Поручика немного зацепило, но они остались в строю, да морского офицера ранило «в плечо, но тоже не сильно, — докладывал стрелок. — Только в капонире артиллерийский поручик дюже спужались и не пошли вперед. Комендант просили вас, вашбродь, пройти туда, помочь им.
Звонарев торопливо перебежал дворик форта, который забрасывался ручными гранатами, и укрылся в тыловой казарме. Тут он встретил Фролова, как всегда, бодрого и веселого.
— Все вышло как нельзя лучше. Я даже не ожидал такого быстрого и решительного успеха. Особенно нам помог взрыв японского склада пироксилина. Он уничтожил массу людей у противника. Сейчас стрелки начнут кидать бомбочки в амбразуры, а вас попрошу сменить Юницкого и организовать удар со стороны контрэокарпной галереи.
— Слушаюсь, — козырнул прапорщик и направился вниз по потерне.
Едва Звонарев минул потерну, как вдоль галереи хлестнула пулеметная очередь, пули с громким щелканьем впивались в бетонные стены. Прапорщик отпрянул назад, пережидая конца стрельбы.
— Он, вашбродь, почитай уже с час бьет без передыху. Надо сюда подвезти пушку и вдарить по пулемету, — проговорил один из стрелков.
Со стороны капонира донеслись один за другим два взрыва ручных гранат, и пулемет сразу смолк.
— Подбили через амбразуру, — понял прапорщик. — Пошли, — обернулся он к стрелкам.
В контрэскарпной галерее было почти темно. Только два фонаря, стоящие в углублениях амбразур, чуть освещали сводчатое помещение. В конце его, прижавшись за бруствером из земляных мешков, сидело несколько стрелков. Невдалеке от них, распластавшись на полу, лежал Юницкий. Когда надо было отдать приказание, он взмахом руки подзывал к себе солдат. Стрелки опускались рядом с офицером на колени и получали нужные распоряжения. Поручик боялся даже поднять голову от земли и при каждом взрыве ручной гранаты испуганно вздрагивал.
Подойдя к нему, Звонарев передал ему распряжение Фролова. Юницкий рассыпался в благодарностях и, не поднимаясь на ноги, на коленях пополз в тыл.
— Вы бы встали! — посоветовал ему прапорщик.
— Береженого и бог бережет, — ответил поручик, торопливо отползая от него.
— Уж очень они нервенные, — усмехнулся один из стрелков, глядя на странную фигуру офицера. — А каким козырем смотрят, когда тихо! Чуть зазеваешься с отданием чести, враз по рылу смажут.
— То ранее было, теперь господа офицеры стали уважать солдатскую морду… Пули ведь и с тылу попасть могут, — зло заметил другой стрелок.
— Где японцы и что вы предпринимаете, чтобы их выбить? — перебил Звонарев.
— Ждем, когда наши из рва начнут бросать бомбочки, тогда мы и ударим на японца, — пояснили стрелки прапорщику.
Звонареву это не понравилось.
— Вперед! — скомандовал он и с винтовкой в руках вскочил на траверс. Стрелки бросились за ним.
Оглушенные японцы были быстро разоружены. Вскоре вся правая уцелевшая часть капонира оказалась в руках стрелков.
Преследуя отступающих японцев, русские ворвались в ход сообщения, идущий в японский тыл, но были встречены пулеметным огнем. Почти в полной темноте, на небольшом пространстве, в узком ходе завязался штыковой бой. Бились прикладами, кулаками, кололи штыками, кусались, душили друг друга… Над местом побоища стоял смешанный гул криков, стонов, брани.
Неожиданно перед Звонаревым выросла фигура Фролова.
— Я приказал подвезти сюда полевую пушку и стрелять в упор картечью, — проговорил поручик.
— Да в темноте не разберешь, где наши, а где чужие.
— Солдаты и матросы разберут и лучше нас сообразят, что и как надо делать.
Звонарев прошел по контрэскарпной галерее и потерне во внутренний дворик форта, где вдоль брустверов были распределены противоштурмовые орудия. Здесь он застал Витгефта с его моряками. Мичман был ранен в обе руки, но остался в строю, продолжая распоряжаться действиями стрелков и матросов.
— Вручную скатите одну из пушек в горжевой ров и там установите ее по указаниям прапорщика. Захватите с собой также десяток-другой картечи и зарядов к ним. Матросы и стрелки помогут вам.
Солдаты быстро подхватили одно из орудий и покатили его к проходу в тыловой ров. Звонарев едва поспевал за ними. В горжевом рву около пушки собралась прислуга — четыре канонира с фейерверкером. Тут же находились человек шесть стрелков и матросов, державших в руках картечь и картузы с порохом.
Не успели подвезти орудие к нужному месту, как было ранено несколько солдат и матросов. Все же с трудом пушку установили. Неподалеку началась рукопашная схватка. Стрельба почти прекратилась, и слышались отдельные вскрики, стоны, ругань.
— Банза-а-ай! — раздалось откуда-то сверху из темноты.
Стрелки и матросы сначала в одиночку, а затем группами отбегали назад и скрывались в уцелевшем крыле капонира. Часть из них отходила в ров.
— Одолевает японец, вашбродь! — испуганно проговорил один из артиллеристов.
Прапорщик и сам видел, что опасность нарастала с каждой секундой. Гарнизон форта слабел все больше. В мутном свете скользивших поверху лучей прожектора темной массой проступали приближавшиеся колонны противника. Наступил момент действовать картечью.
— Заряжай! — скомандовал Звонарев.
— Давно заряжено, — отозвался наводчик.
— Пли!
Выбросив вперед огненный столб и струю визжащей на лету картечи, пушка отлетела назад, но ее тотчас же накатили на место.
— Больно высоко! Картечь над головами пошла, — пробормотал наводчик, — надо брать пониже.
— Пли! — заорал не своим голосом прапорщик, заметив в двадцати шагах поблескивавшие японские штыки.
На этот раз картечь врезалась в плотную массу человеческих тел. Со стороны японцев донесся протяжный вой, и на мгновение они остановились.
Воспользовавшись этой заминкой, пушка дала еще два выстрела, сметая передние ряды наступающих. Подбодренные успехом, стрелки и матросы вновь кинулись на врага. Звонарев хотел дать еще один выстрел, но тут произошел взрыв у самого орудия. Стрельба для скорости велась без пробанивания, и в зарядной камере пушки остались тлеющие клочки зарядного картуза. Впопыхах заряжающий не заметил этого и сунул новый заряд с порохом, который мгновенно взорвался в еще не закрытом орудии. Вся прислуга орудия погибла; Звонарева отбросило в сторону, слегка опалив ему лицо и руки. Японцы воспользовались этой заминкой и бросились в атаку.
Стрелки и матросы кинулись под прикрытие капонира. Преследуя их, японцы стали быстро распространяться по рвам. Едва поднявшись на ноги, прапорщик опрометью бросился к левому боковому рву. Остановился он уже вблизи казармы. Тут только он заметил отсутствие папахи, шашки, бинокля. Проведя ладонью по лицу, он с удивлением установил отсутствие бровей, усов и чуть пробивающейся бородки. Отдышавшись, Звонарев уже не спеша отправился в казарму. Около ворот его чуть не сбили с ног матросы и стрелки, под командой Витгефта спешившие в правый боковой ров.
— Неужели это вы? — подошел мичман к прапорщику. — Мне только что доложили, что при разрыве орудия вас разнесло на клочки, и в доказательство представили вашу окровавленную папаху. Она лежит на столе в офицерском каземате.
— Разве пушку разорвало? — удивился Звонарев. — Мне казалось, что бомбочка попала в сложенные около орудия пороховые заряды, которые и взлетели на воздух. Меня отбросило в сторону и немного обожгло.
— Идите в казарму. Там вас перевяжут, а главное, — добейтесь у Горбатовокого срочной помощи. Фролов ранен еще раз, но не хочет уходить из капонира. Я постараюсь задержать распространение японцев вдоль рвов, а вы временно командуйте тылом — фортовым двориком, — распорядился мичман.
Быстро забинтовав лицо и обожженную левую руку, прапорщик пошел к телефону. Надрываясь от крика, солдаты пытались передать сообщение о положении на форту, но слышимость была очень плохой. Звонарев решил отправить своего связного и набросал коротенькую записку Степанову.
— Уже три человека ушли в штаб, но ни один из них не вернулся. Видать, не добрались, — проговорил ординарец, пряча записку за обшлаг шинели. — Я махну напрямик, минуя ходы сообщения, авось проскочу. Тогда через четверть часа буду в штабе, — тряхнул он головой и вышел.
— Отчаянная башка этот Оленин. Три раза ранен, а все еще идет на риск, — восторженно сказал телефонист.
Звонарев поднялся во внутренний дворик. Здесь было гораздо светлее, так как прожекторные лучи непосредственно падали сюда. Артиллерийский огонь совсем прекратился — японцы боялись попасть в свои штурмующие части. Справа и слева от форта шла довольно сильная артиллерийская дуэль между осадными и крепостными батареями.
Прапорщик тревожно прислушивался к шуму боя.
Изо рвов доносились ружейные выстрелы, взрывы, крики сотен людей.
В таком неопределенном положении прошло с полчаса. Наконец прибежал стрелок с сообщением о прибытии подкрепления — роты моряков и полуроты стрелков с двумя пулеметами. Свежие части тотчас же были направлены в бой.
Несмотря на сильную контратаку, японцев полностью выбить из форта все же не удалось; они задержались во рву примерно на тех же позициях, что и раньше.
Уже светало, когда бой закончился и офицеры собрались в своем каземате. Трижды раненный за ночь Фролов полулежал на своей койке и, превозмогая слабость и боль, продолжал распоряжаться. Обожженный Звонарев излагал свои соображения о дальнейшей обороне рвов.
Витгефт, у которого сильно болело раненое плечо, молчаливо прохаживался по узкому пространству между столом и походными кроватями. Только прибывший с подкреплениями лейтенант Морозов был вполне цел и невредим.
— Вас, Сергей Владимирович, я все же выпровожу отсюда, — решил Фролов. — Вы обойдете крепостные батареи, с которых видны японцы, засевшие во рву, и дадите артиллеристам указания о стрельбе. Дня через два, когда подживет ваша физиономия, надеюсь, вы вернетесь ко мне.
Прапорщик не замедлил покинуть многострадальный форт. Усталый после тревожной бессонной ночи, мучимый ожогами, он все время шел, укрываясь Китайской стенкой, и неожиданно для самого себя оказался у батареи литеры Б вместо Большого Орлиного Гнезда, куда собирался попасть.
— Что с тобой случилось, дружище? — приветствовал его Борейко. — Неужели тебя так отделала твоя амазонка?
Звонарев рассказал о приключениях на форту.
— Так-с! Сейчас пойдем и подумаем вместе, чем можно помочь Фролову, — ответил поручик.
Офицеры вышли из каземата. С батареи были видны лишь подступы к форту, но не рвы.
— Кроме Большого Орлиного Гнезда, японцев ниоткуда не увидишь, — решил Борейко, — но на нем пушек давно уже нет. Ближайшая к ней батарея-Малое Орлиное Гнездо. С нее и надо обстреливать японцев, поместив наблюдателя на вершине Большого Гнезда. Я сейчас пошлю туда записку с нарочным. Тебя же тем временем перебинтует покрасивее Мельников, а то, не ровен час, увидит Варя и даст тебе полную отставку.
— Между нами и так все кончено.
— Что же у вас произошло?
Звонарев замялся.
— Ты встретился с Акинфиевой, а свирепая амазонка приревновала? — догадался поручик.
— Около того… — И прапорщик рассказал про свои горести.
— Не одобряю, — неожиданно серьезно проговорил Борейко. — Люблю Варю, целую Надю, думаю о Лоле! Это, брат, не любовь, а свинство! Выбери себе одну женщину и на других уж не смотри!
Борейко был хмур и серьезен.
Звонарев с удивлением смотрел на своего Друга, которого неожиданно увидел с новой, еще незнакомой ему стороны. Приход Мельникова с бинтами прервал этот разговор. Началась мучительная процедура перевязки. Ожоги были несильные, но охватили большую часть лица.
— Через неделю все заживет, — утешал фельдшер. — Красивше прежнего будете, вашбродь!
Утомленный прапорщик прилег на походную кровать и тотчас заснул. Борейко приказал его не тревожить и сам отправился на Орлиное Гнездо, чтобы наладить обстрел японцев у форта номер два.
Глава шестая
Вскоре прибыл связной от Фролова и сообщил, что все рвы очищены от японцев.
— Потери велики? — спросил Звонарев.
— Почти нет, двое или трое легкораненых. Поручика немного зацепило, но они остались в строю, да морского офицера ранило «в плечо, но тоже не сильно, — докладывал стрелок. — Только в капонире артиллерийский поручик дюже спужались и не пошли вперед. Комендант просили вас, вашбродь, пройти туда, помочь им.
Звонарев торопливо перебежал дворик форта, который забрасывался ручными гранатами, и укрылся в тыловой казарме. Тут он встретил Фролова, как всегда, бодрого и веселого.
— Все вышло как нельзя лучше. Я даже не ожидал такого быстрого и решительного успеха. Особенно нам помог взрыв японского склада пироксилина. Он уничтожил массу людей у противника. Сейчас стрелки начнут кидать бомбочки в амбразуры, а вас попрошу сменить Юницкого и организовать удар со стороны контрэокарпной галереи.
— Слушаюсь, — козырнул прапорщик и направился вниз по потерне.
Едва Звонарев минул потерну, как вдоль галереи хлестнула пулеметная очередь, пули с громким щелканьем впивались в бетонные стены. Прапорщик отпрянул назад, пережидая конца стрельбы.
— Он, вашбродь, почитай уже с час бьет без передыху. Надо сюда подвезти пушку и вдарить по пулемету, — проговорил один из стрелков.
Со стороны капонира донеслись один за другим два взрыва ручных гранат, и пулемет сразу смолк.
— Подбили через амбразуру, — понял прапорщик. — Пошли, — обернулся он к стрелкам.
В контрэскарпной галерее было почти темно. Только два фонаря, стоящие в углублениях амбразур, чуть освещали сводчатое помещение. В конце его, прижавшись за бруствером из земляных мешков, сидело несколько стрелков. Невдалеке от них, распластавшись на полу, лежал Юницкий. Когда надо было отдать приказание, он взмахом руки подзывал к себе солдат. Стрелки опускались рядом с офицером на колени и получали нужные распоряжения. Поручик боялся даже поднять голову от земли и при каждом взрыве ручной гранаты испуганно вздрагивал.
Подойдя к нему, Звонарев передал ему распряжение Фролова. Юницкий рассыпался в благодарностях и, не поднимаясь на ноги, на коленях пополз в тыл.
— Вы бы встали! — посоветовал ему прапорщик.
— Береженого и бог бережет, — ответил поручик, торопливо отползая от него.
— Уж очень они нервенные, — усмехнулся один из стрелков, глядя на странную фигуру офицера. — А каким козырем смотрят, когда тихо! Чуть зазеваешься с отданием чести, враз по рылу смажут.
— То ранее было, теперь господа офицеры стали уважать солдатскую морду… Пули ведь и с тылу попасть могут, — зло заметил другой стрелок.
— Где японцы и что вы предпринимаете, чтобы их выбить? — перебил Звонарев.
— Ждем, когда наши из рва начнут бросать бомбочки, тогда мы и ударим на японца, — пояснили стрелки прапорщику.
Звонареву это не понравилось.
— Вперед! — скомандовал он и с винтовкой в руках вскочил на траверс. Стрелки бросились за ним.
Оглушенные японцы были быстро разоружены. Вскоре вся правая уцелевшая часть капонира оказалась в руках стрелков.
Преследуя отступающих японцев, русские ворвались в ход сообщения, идущий в японский тыл, но были встречены пулеметным огнем. Почти в полной темноте, на небольшом пространстве, в узком ходе завязался штыковой бой. Бились прикладами, кулаками, кололи штыками, кусались, душили друг друга… Над местом побоища стоял смешанный гул криков, стонов, брани.
Неожиданно перед Звонаревым выросла фигура Фролова.
— Я приказал подвезти сюда полевую пушку и стрелять в упор картечью, — проговорил поручик.
— Да в темноте не разберешь, где наши, а где чужие.
— Солдаты и матросы разберут и лучше нас сообразят, что и как надо делать.
Звонарев прошел по контрэскарпной галерее и потерне во внутренний дворик форта, где вдоль брустверов были распределены противоштурмовые орудия. Здесь он застал Витгефта с его моряками. Мичман был ранен в обе руки, но остался в строю, продолжая распоряжаться действиями стрелков и матросов.
— Вручную скатите одну из пушек в горжевой ров и там установите ее по указаниям прапорщика. Захватите с собой также десяток-другой картечи и зарядов к ним. Матросы и стрелки помогут вам.
Солдаты быстро подхватили одно из орудий и покатили его к проходу в тыловой ров. Звонарев едва поспевал за ними. В горжевом рву около пушки собралась прислуга — четыре канонира с фейерверкером. Тут же находились человек шесть стрелков и матросов, державших в руках картечь и картузы с порохом.
Не успели подвезти орудие к нужному месту, как было ранено несколько солдат и матросов. Все же с трудом пушку установили. Неподалеку началась рукопашная схватка. Стрельба почти прекратилась, и слышались отдельные вскрики, стоны, ругань.
— Банза-а-ай! — раздалось откуда-то сверху из темноты.
Стрелки и матросы сначала в одиночку, а затем группами отбегали назад и скрывались в уцелевшем крыле капонира. Часть из них отходила в ров.
— Одолевает японец, вашбродь! — испуганно проговорил один из артиллеристов.
Прапорщик и сам видел, что опасность нарастала с каждой секундой. Гарнизон форта слабел все больше. В мутном свете скользивших поверху лучей прожектора темной массой проступали приближавшиеся колонны противника. Наступил момент действовать картечью.
— Заряжай! — скомандовал Звонарев.
— Давно заряжено, — отозвался наводчик.
— Пли!
Выбросив вперед огненный столб и струю визжащей на лету картечи, пушка отлетела назад, но ее тотчас же накатили на место.
— Больно высоко! Картечь над головами пошла, — пробормотал наводчик, — надо брать пониже.
— Пли! — заорал не своим голосом прапорщик, заметив в двадцати шагах поблескивавшие японские штыки.
На этот раз картечь врезалась в плотную массу человеческих тел. Со стороны японцев донесся протяжный вой, и на мгновение они остановились.
Воспользовавшись этой заминкой, пушка дала еще два выстрела, сметая передние ряды наступающих. Подбодренные успехом, стрелки и матросы вновь кинулись на врага. Звонарев хотел дать еще один выстрел, но тут произошел взрыв у самого орудия. Стрельба для скорости велась без пробанивания, и в зарядной камере пушки остались тлеющие клочки зарядного картуза. Впопыхах заряжающий не заметил этого и сунул новый заряд с порохом, который мгновенно взорвался в еще не закрытом орудии. Вся прислуга орудия погибла; Звонарева отбросило в сторону, слегка опалив ему лицо и руки. Японцы воспользовались этой заминкой и бросились в атаку.
Стрелки и матросы кинулись под прикрытие капонира. Преследуя их, японцы стали быстро распространяться по рвам. Едва поднявшись на ноги, прапорщик опрометью бросился к левому боковому рву. Остановился он уже вблизи казармы. Тут только он заметил отсутствие папахи, шашки, бинокля. Проведя ладонью по лицу, он с удивлением установил отсутствие бровей, усов и чуть пробивающейся бородки. Отдышавшись, Звонарев уже не спеша отправился в казарму. Около ворот его чуть не сбили с ног матросы и стрелки, под командой Витгефта спешившие в правый боковой ров.
— Неужели это вы? — подошел мичман к прапорщику. — Мне только что доложили, что при разрыве орудия вас разнесло на клочки, и в доказательство представили вашу окровавленную папаху. Она лежит на столе в офицерском каземате.
— Разве пушку разорвало? — удивился Звонарев. — Мне казалось, что бомбочка попала в сложенные около орудия пороховые заряды, которые и взлетели на воздух. Меня отбросило в сторону и немного обожгло.
— Идите в казарму. Там вас перевяжут, а главное, — добейтесь у Горбатовокого срочной помощи. Фролов ранен еще раз, но не хочет уходить из капонира. Я постараюсь задержать распространение японцев вдоль рвов, а вы временно командуйте тылом — фортовым двориком, — распорядился мичман.
Быстро забинтовав лицо и обожженную левую руку, прапорщик пошел к телефону. Надрываясь от крика, солдаты пытались передать сообщение о положении на форту, но слышимость была очень плохой. Звонарев решил отправить своего связного и набросал коротенькую записку Степанову.
— Уже три человека ушли в штаб, но ни один из них не вернулся. Видать, не добрались, — проговорил ординарец, пряча записку за обшлаг шинели. — Я махну напрямик, минуя ходы сообщения, авось проскочу. Тогда через четверть часа буду в штабе, — тряхнул он головой и вышел.
— Отчаянная башка этот Оленин. Три раза ранен, а все еще идет на риск, — восторженно сказал телефонист.
Звонарев поднялся во внутренний дворик. Здесь было гораздо светлее, так как прожекторные лучи непосредственно падали сюда. Артиллерийский огонь совсем прекратился — японцы боялись попасть в свои штурмующие части. Справа и слева от форта шла довольно сильная артиллерийская дуэль между осадными и крепостными батареями.
Прапорщик тревожно прислушивался к шуму боя.
Изо рвов доносились ружейные выстрелы, взрывы, крики сотен людей.
В таком неопределенном положении прошло с полчаса. Наконец прибежал стрелок с сообщением о прибытии подкрепления — роты моряков и полуроты стрелков с двумя пулеметами. Свежие части тотчас же были направлены в бой.
Несмотря на сильную контратаку, японцев полностью выбить из форта все же не удалось; они задержались во рву примерно на тех же позициях, что и раньше.
Уже светало, когда бой закончился и офицеры собрались в своем каземате. Трижды раненный за ночь Фролов полулежал на своей койке и, превозмогая слабость и боль, продолжал распоряжаться. Обожженный Звонарев излагал свои соображения о дальнейшей обороне рвов.
Витгефт, у которого сильно болело раненое плечо, молчаливо прохаживался по узкому пространству между столом и походными кроватями. Только прибывший с подкреплениями лейтенант Морозов был вполне цел и невредим.
— Вас, Сергей Владимирович, я все же выпровожу отсюда, — решил Фролов. — Вы обойдете крепостные батареи, с которых видны японцы, засевшие во рву, и дадите артиллеристам указания о стрельбе. Дня через два, когда подживет ваша физиономия, надеюсь, вы вернетесь ко мне.
Прапорщик не замедлил покинуть многострадальный форт. Усталый после тревожной бессонной ночи, мучимый ожогами, он все время шел, укрываясь Китайской стенкой, и неожиданно для самого себя оказался у батареи литеры Б вместо Большого Орлиного Гнезда, куда собирался попасть.
— Что с тобой случилось, дружище? — приветствовал его Борейко. — Неужели тебя так отделала твоя амазонка?
Звонарев рассказал о приключениях на форту.
— Так-с! Сейчас пойдем и подумаем вместе, чем можно помочь Фролову, — ответил поручик.
Офицеры вышли из каземата. С батареи были видны лишь подступы к форту, но не рвы.
— Кроме Большого Орлиного Гнезда, японцев ниоткуда не увидишь, — решил Борейко, — но на нем пушек давно уже нет. Ближайшая к ней батарея-Малое Орлиное Гнездо. С нее и надо обстреливать японцев, поместив наблюдателя на вершине Большого Гнезда. Я сейчас пошлю туда записку с нарочным. Тебя же тем временем перебинтует покрасивее Мельников, а то, не ровен час, увидит Варя и даст тебе полную отставку.
— Между нами и так все кончено.
— Что же у вас произошло?
Звонарев замялся.
— Ты встретился с Акинфиевой, а свирепая амазонка приревновала? — догадался поручик.
— Около того… — И прапорщик рассказал про свои горести.
— Не одобряю, — неожиданно серьезно проговорил Борейко. — Люблю Варю, целую Надю, думаю о Лоле! Это, брат, не любовь, а свинство! Выбери себе одну женщину и на других уж не смотри!
Борейко был хмур и серьезен.
Звонарев с удивлением смотрел на своего Друга, которого неожиданно увидел с новой, еще незнакомой ему стороны. Приход Мельникова с бинтами прервал этот разговор. Началась мучительная процедура перевязки. Ожоги были несильные, но охватили большую часть лица.
— Через неделю все заживет, — утешал фельдшер. — Красивше прежнего будете, вашбродь!
Утомленный прапорщик прилег на походную кровать и тотчас заснул. Борейко приказал его не тревожить и сам отправился на Орлиное Гнездо, чтобы наладить обстрел японцев у форта номер два.
Глава шестая
Звонарев провел несколько дней на батарее литеры Б, помогая Борейко. Хотя батарея и мало подходила для отдыха, но идти в город прапорщику не хотелось, а на Залитерной сидел Чиж, одно присутствие которого раздражало его. Прапорщик занялся производством ручных бомбочек. В крайнем каземате была организована лаборатория по их изготовлению. Они делались просто: пироксилином набивали стреляные гильзы тридцатисеми — и сорокасемимиллиметровых патронов, вставляли небольшой кусок запального шнура, и бомбочка была готова.
За старшего в лаборатории орудовал Блохин. Он не отставал от прапорщика ни на шаг, оказывая ему большую помощь во всех его начинаниях.
Столовались офицеры вместе с солдатами из котла. Благодаря заготовленным припасам питание на батареях литеры Б и Залитерной было сносное, но все же Звонарев со вздохом вспоминал Варины обеды, которых был теперь лишен. Из гордости он не хотел напоминать Варе о себе, а девушка, видимо, всерьез решила порвать с ним. Борейко по-братски делился с прапорщиком.
В один из вечеров на батарее появилась Харитина. С ней пришел и Вася. Мальчик имел весьма солидный вид в длинной до пят японской шинели, в старой генеральской фуражке, с повязкой Красного Креста на рукаве.
Увидев Звонарева, он не узнал его и недоверчиво покосился.
— Здравствуй, Вася! — приветствовал мальчика прапорщик.
— Так это вы, Сергей Владимирович? — даже взвизгнул от радости Вася. — Тетя Варя уже который день ищут вас, и в штабе были, и в Пушкинской школе. То-то они обрадуются!
— Не смей ей и заикаться, что я здесь, — предупредил Звонарев, — я завтра буду в другом месте.
— Ты не слушай его, хлопчик, — вмешался Борейко, — тете Варе скажи, что мы с Сереженькой совсем умираем с голоду без ее обедов. А если прапорщика здесь и не будет, то я всегда тут. Мигом проглочу все.
— Как же вы чужое возьмете? Тетя Варя завсегда наказывает мне, как я иду с судками, чтобы вам не давал, — сожрет, грит, все этот Ведмедь, а Сереже ничего и не достанется, — не унимался Вася.
Звонарев хохотал во все горло, а Борейко, скорчив страшную физиономию, свирепо прорычал:
— Я те пропишу такого Ведмедя, что ты забудешь, как себя самого звать.
Мальчик весело запрыгал на месте.
— Пиши, Сережа, покаянное письмо своей амазонке, авось завтра поедим досыта, — предложил Борейко.
Прапорщик написал несколько теплых слов и просил не присылать ему обедов, так как он каждый день будет находиться в разных местах.
Получив записку, мальчик с деловым видом спрятал ее в фуражку и собрался уходить, но его задержала Харитина.
— К вам я, Борис Дмитриевич, — обратилась она к Борейко, — явите божескую милость, защитите от супостата. Проходу мне не дает-пристает с неприличностями. Придирается к мужу ни за что ни про что, ставит под винтовку, да еще впереди наблюдательного пункта, японцам на расстрел. Вчерась на Егорушке полу шинели прострелили, нонче, может, и вовсе убьют…
— Что же я с Чижом поделать могу? Чином он меня старше, слушать не станет. Сходи к генералу Белому, а лучше к Варе, расскажи ей, она сообщит отцу, — посоветовал поручик.
— Пока генерал возьмутся за это дело, так штабскапитан всех солдат на Залитерной переведут.
— Сходил бы ты, Сережа, туда, попробовал уговорить эту сволочь!..
— Со мной Чиж и разговаривать не станет. Он меня не переносит.
— Вы бы, Сергей Владимирович, будто ненароком, по другому делу зашли на наблюдательный пункт. Штабс-капитан провинившихся ставят под винтовку впереди пункта, а сами сидят в броневой башне и смотрют. Чисто аспид, а не человек, — с чувством проговорила Харитина.
Звонарев обещал на следующий же день побывать на Залитерной.
— Не сносить Чижу головы, — заметил Борейко, когда Харитина и Вася вышли. — Убьют его солдаты.
На следующий день прапорщик отправился на Залитерную. Подойдя к батарее, Звонарев увидел трех солдат, стоявших под винтовкой, в их числе Ярцева и Зайца. Перед ними расхаживал Чиж.
— Я вас, сволочей, научу, как служить! Сгною под винтовкой, распустились, мерзавцы! — бесновался он, поднося кулаки к лицам солдат.
По команде солдаты повернулись и пошли по направлению к наблюдательному пункту, расположенному на вершине Залитерной горы.
— Станете в ста шагах впереди пункта! — крикнул им вдогонку Чиж. — Здравствуйте, Сергей Владимирович! — приветливо обратился он к прапорщику. — Какие новости?
— По-видимому, начинается новый штурм крепости. Поэтому рекомендуется солдат далеко от батареи не усылать. Не ровен час, прорвутся японцы на Залигерную, как в августе. Тогда каждый человек будет на счету, — ответил Звонарев.
— Зачем изволили пожаловать на Залитерную? — поинтересовался Чиж. — Я тут совсем пропадаю от холода и сырости в обществе тридцати вшивых канониров и одной грязной солдатской шлюхи. Быть может, вы не откажете замолвить за меня словечко перед его превосходительством, вашим будущим тестем?
— Я не собираюсь стать родственником Белого, — сухо ответил прапорщик.
— Что же вы скромничаете, Сергей Владимирович! Все в Артуре говорят о вашей свадьбе с мадемуазель Белой.
В это время с горы показались артиллеристы с раненым на руках.
— Никак, кого-то убило. Уже не моего ли Егорушку? — вскрикнула вышедшая из кухни Харитина и бросилась им навстречу.
Прапорщик поспешил за ней. Раненым оказался Заяц. Пуля ударила ему в бедро, как только он стал под ружье на указанное штабс-капитаном место. Артельщик был без сознания. Из наскоро перевязанной раны падали на землю густые капли крови. Звонарев пощупал чуть заметный пульс и велел отнести раненого в офицерский блиндаж. Но Чиж решительно воспротивился этому.
— Наполовину представляется, жидовская морда! — брюзжал он. — Ему и на кухне хорошо, а вы-марш обратно на место! — обернулся он к Ярцева и другому солдату.
— Казните нас здесь, вашбродь, а под расстрел мы не пойдем, — угрюмо ответил Ярцев.
— Что? — взвизгнул штабс-капитан. — Да я тебя изувечу! — И он с кулаками бросился на солдата.
Не помня себя от возмущения, Звонарев бросился вперед и стал между Ярцевым и Чижом.
— Как вы смеете, прапорщик, мешать мне, когда я наказываю солдата! — заорал Чиж.
— Мордобой не предусмотрен в числе дисциплинарных взысканий, — едва сдерживая себя, проговорил Звонарев. — Кроме того, подобное обращение с солдатами недостойно культурного человека.
— Молчать! Прочь с дороги! — Шгабс-капитан вновь ринулся к Ярцеву, по Звонарев его не допустил, схватив руку.
Чиж рывком освободил руку и, выхватив револьвер, направил его на прапорщика. Ярцев изо всей силы ударил штабс-капитана по руке. Грохнул выстрел. Пуля пролетела мимо. Тогда с искаженным от ненависти лицом Чиж один за другим два раза выстрелил в живот Ярцеву. Солдат со стоном повалился на землю. В то же мгновение Харитина кинулась на штабс-капитана и, схватив его за горло, опрокинула его на землю.
Сбежавшиеся на выстрелы солдаты отнесли в блиндаж смертельно раненного сказочника и с трудом оттащили молодую женщину от избитого, исцарапанного Чижа.
— Подать мне винтовку, — прохрипел Чиж, — я должен кровью этой шлюхи смыть нанесенное мне оскорбление.
— Вы арестованы, господин штабс-капитан, — заявил Звонарев. — Отвести его благородие в блиндаж и выставить к дверям часового, — распорядился прапорщик.
Чиж пытался сопротивляться, но двое солдат подхватили его под руки и поволокли в блиндаж.
Звонарев по телефону сообщил о происшествии Борейко и спросил, что ему делать.
— Японцы готовятся штурмовать форты и батареи. Принимай командование на Залитерной, а потом донеси обо всем Белому. Присмотри, чтобы Чижик не вздумал улететь, а то солдаты бросятся за ним и растерзают его на части.
— Я сам готов немедленно прикончить его.
— Самосуда не допускать! — предупредил Борейко.
Звонарев зашел в блиндаж к раненым. Заяц пришел в себя и тихонько стонал. Ярцев был в агонии. Харитина тихо плакала над ним.
— Неужто штабс-капитану ничего не будет за сегодняшнее смертоубийство? — чуть слышно спросил артельщик, узнав Звонарева.
— Что бы там ни было, а от меня он не уйдет — своими руками смертью казню душегуба проклятого! — крикнула Харитина. — А потом опять в стрелки пойду…
Грохот орудий заставил Звонарева поспешить на командный пункт.
Затрещал телефон, из штаба фронта передали приказание поддержать огнем Куропаткинский люнет.
Первые же снаряды, пущенные с Залитерной, легли очень удачно. Штурмующие колонны японцев залегли, а затем начали откатываться назад.
Соседние батареи присоединились к Залитерной, и японцы в беспорядке побежали. Русская артиллерия преследовала их своим огнем. К трем часам дня штурм на всем участке был отбит.
Воспользовавшись затишьем, прапорщик прошел на батарею. Уже издали были слышны плач и причитания Харитины. Звонарев понял, что Ярцев скончался. Возле кухни Белоногов с несколькими солдатами на скорую руку сбивали гроб для сказочника. По заведенному обычаю, всех утесовцев, где бы они ни умирали, — на позициях ли, в госпиталях, — хоронили на кладбище около Электрического Утеса, за небольшой скалой, у самого моря. За время осады там выросло несколько десятков небольших солдатских надмогильных крестов.
С батареи литеры Б тоже пришли солдаты проститься с покойным. Пришел и Борейко. Он долго смотрел в лицо Ярцева, затем положил земной поклон.
— Прости, сказочник, если когда ненароком обидел, — с чувством проговорил он. — А с убийцей твоим мы посчитаемся.
Затем он обернулся к Харитине и погладил ее по голове.
— Не кручинься, ты молода, найдешь еще себе человека по сердцу.
Блохин наскоро простился с Ярцевым, но зато долго шептал что-то на ухо Харитине.
Заметив движение на батарее, Чиж потребовал к себе Звонарева. Прапорщик подошел.
— Как старший в чине, я приказываю вам немедленно освободить меня из-под незаконного ареста, иначе я применю силу оружия, — угрожал штабс-капитан.
— В случае малейшего неповиновения часовым вы будете немедленно расстреляны на месте, — ответил Звонарев.
Штабс-капитан растерялся. Мягкий, деликатный, застенчивый прапорщик вдруг заговорил языком Борейко. Даже обычно приветливое, улыбающееся лицо Звонарева теперь было хмуро и непроницаемо.
— Блохин, — позвал Борейко, — на тебя возлагается обязанность сторожить арестованного, пока за ним не пришлют из Управления.
— Слушаюсь, вашбродь! Не извольте беспокоиться, не убегет, разве на тот свет, — хмуро отозвался солдат и, вскинув трофейную японскую винтовку, расположился у входа в блиндаж.
Под вечер начался новый штурм.
Японцы обрушились орудийным огнем на Китайскою батареи и батареи второй линии, к числу которых принадлежала и Залитерная. Ежеминутно падали десятки снарядов. Воздух наполнился массой осколков, со свистом летевших во всех направлениях.
Звонарев приказал солдатам спрятаться в блиндажи, а сам продолжал наблюдение. Только с темнотой окончился обстрел, и прапорщик вернулся на батарею. Перед ним встал вопрос: что делать с Чижом? Еще днем он послал донесение в Управление артиллерии, но ответа не было. Штабс-капитан опять вызвал его к себе и справился о своей дальнейшей судьбе. От его прежней заносчивости не осталось и следа. Заискивающим голосом он просил убрать часовых, особенно Блохина.
— Этот бандит обязательно прирежет меня ночью, — говорил он. — Верните мне хоть оружие для самозащиты.
— По уставу арестованным не полагается иметь при себе оружие. Блохин, смотри в оба, — обернулся к солдату Звонарев.
— Слушаюсь! Пожалуйте в блиндаж, вашбродь. — И он вплотную приставил штык к животу Чижа. Тот отчаянно взвизгнул и отскочил назад.
— Не так стремительно, господин Чиж, а то, не ровен час, споткнетесь и упадете, — иронически заметил прапорщик.
Штабс-каптан со злостью хлопнул дверью.
Звонарев решил на ночь поместиться в одном из солдатских блиндажей. Вскоре вернулись с Утеса солдаты, провожавшие Ярцева в последний путь, с ними пришла и Харитина. Она уже не плакала, но была сурова, молчалива.
— Честь имею явиться! — доложил Звонареву Родионов.
— А, Софрон Тимофеевич! — обрадовался прапорщик. — Что, поправился?
— Так точно, почти все зажило! На Утесе сегодня преставился капитан. Они наполовину заживо сгнили от цинги…
— Царство им небесное. Добрый к солдату был командир, никого зря не обижал, — закрестились солдаты, узнав о смерти Жуковского.
— Отчего это хорошие люди умирают, а такая вредная для солдата птица, как наш Чижик, живет да еще других людей убивает? — задумчиво проговорил Юркин.
— Дай срок, и ему башку открутим! — отозвался Блохин.
Прапорщик по телефону сообщил Борейко о кончине Жуковского. Поручик тяжко вздохнул.
За старшего в лаборатории орудовал Блохин. Он не отставал от прапорщика ни на шаг, оказывая ему большую помощь во всех его начинаниях.
Столовались офицеры вместе с солдатами из котла. Благодаря заготовленным припасам питание на батареях литеры Б и Залитерной было сносное, но все же Звонарев со вздохом вспоминал Варины обеды, которых был теперь лишен. Из гордости он не хотел напоминать Варе о себе, а девушка, видимо, всерьез решила порвать с ним. Борейко по-братски делился с прапорщиком.
В один из вечеров на батарее появилась Харитина. С ней пришел и Вася. Мальчик имел весьма солидный вид в длинной до пят японской шинели, в старой генеральской фуражке, с повязкой Красного Креста на рукаве.
Увидев Звонарева, он не узнал его и недоверчиво покосился.
— Здравствуй, Вася! — приветствовал мальчика прапорщик.
— Так это вы, Сергей Владимирович? — даже взвизгнул от радости Вася. — Тетя Варя уже который день ищут вас, и в штабе были, и в Пушкинской школе. То-то они обрадуются!
— Не смей ей и заикаться, что я здесь, — предупредил Звонарев, — я завтра буду в другом месте.
— Ты не слушай его, хлопчик, — вмешался Борейко, — тете Варе скажи, что мы с Сереженькой совсем умираем с голоду без ее обедов. А если прапорщика здесь и не будет, то я всегда тут. Мигом проглочу все.
— Как же вы чужое возьмете? Тетя Варя завсегда наказывает мне, как я иду с судками, чтобы вам не давал, — сожрет, грит, все этот Ведмедь, а Сереже ничего и не достанется, — не унимался Вася.
Звонарев хохотал во все горло, а Борейко, скорчив страшную физиономию, свирепо прорычал:
— Я те пропишу такого Ведмедя, что ты забудешь, как себя самого звать.
Мальчик весело запрыгал на месте.
— Пиши, Сережа, покаянное письмо своей амазонке, авось завтра поедим досыта, — предложил Борейко.
Прапорщик написал несколько теплых слов и просил не присылать ему обедов, так как он каждый день будет находиться в разных местах.
Получив записку, мальчик с деловым видом спрятал ее в фуражку и собрался уходить, но его задержала Харитина.
— К вам я, Борис Дмитриевич, — обратилась она к Борейко, — явите божескую милость, защитите от супостата. Проходу мне не дает-пристает с неприличностями. Придирается к мужу ни за что ни про что, ставит под винтовку, да еще впереди наблюдательного пункта, японцам на расстрел. Вчерась на Егорушке полу шинели прострелили, нонче, может, и вовсе убьют…
— Что же я с Чижом поделать могу? Чином он меня старше, слушать не станет. Сходи к генералу Белому, а лучше к Варе, расскажи ей, она сообщит отцу, — посоветовал поручик.
— Пока генерал возьмутся за это дело, так штабскапитан всех солдат на Залитерной переведут.
— Сходил бы ты, Сережа, туда, попробовал уговорить эту сволочь!..
— Со мной Чиж и разговаривать не станет. Он меня не переносит.
— Вы бы, Сергей Владимирович, будто ненароком, по другому делу зашли на наблюдательный пункт. Штабс-капитан провинившихся ставят под винтовку впереди пункта, а сами сидят в броневой башне и смотрют. Чисто аспид, а не человек, — с чувством проговорила Харитина.
Звонарев обещал на следующий же день побывать на Залитерной.
— Не сносить Чижу головы, — заметил Борейко, когда Харитина и Вася вышли. — Убьют его солдаты.
На следующий день прапорщик отправился на Залитерную. Подойдя к батарее, Звонарев увидел трех солдат, стоявших под винтовкой, в их числе Ярцева и Зайца. Перед ними расхаживал Чиж.
— Я вас, сволочей, научу, как служить! Сгною под винтовкой, распустились, мерзавцы! — бесновался он, поднося кулаки к лицам солдат.
По команде солдаты повернулись и пошли по направлению к наблюдательному пункту, расположенному на вершине Залитерной горы.
— Станете в ста шагах впереди пункта! — крикнул им вдогонку Чиж. — Здравствуйте, Сергей Владимирович! — приветливо обратился он к прапорщику. — Какие новости?
— По-видимому, начинается новый штурм крепости. Поэтому рекомендуется солдат далеко от батареи не усылать. Не ровен час, прорвутся японцы на Залигерную, как в августе. Тогда каждый человек будет на счету, — ответил Звонарев.
— Зачем изволили пожаловать на Залитерную? — поинтересовался Чиж. — Я тут совсем пропадаю от холода и сырости в обществе тридцати вшивых канониров и одной грязной солдатской шлюхи. Быть может, вы не откажете замолвить за меня словечко перед его превосходительством, вашим будущим тестем?
— Я не собираюсь стать родственником Белого, — сухо ответил прапорщик.
— Что же вы скромничаете, Сергей Владимирович! Все в Артуре говорят о вашей свадьбе с мадемуазель Белой.
В это время с горы показались артиллеристы с раненым на руках.
— Никак, кого-то убило. Уже не моего ли Егорушку? — вскрикнула вышедшая из кухни Харитина и бросилась им навстречу.
Прапорщик поспешил за ней. Раненым оказался Заяц. Пуля ударила ему в бедро, как только он стал под ружье на указанное штабс-капитаном место. Артельщик был без сознания. Из наскоро перевязанной раны падали на землю густые капли крови. Звонарев пощупал чуть заметный пульс и велел отнести раненого в офицерский блиндаж. Но Чиж решительно воспротивился этому.
— Наполовину представляется, жидовская морда! — брюзжал он. — Ему и на кухне хорошо, а вы-марш обратно на место! — обернулся он к Ярцева и другому солдату.
— Казните нас здесь, вашбродь, а под расстрел мы не пойдем, — угрюмо ответил Ярцев.
— Что? — взвизгнул штабс-капитан. — Да я тебя изувечу! — И он с кулаками бросился на солдата.
Не помня себя от возмущения, Звонарев бросился вперед и стал между Ярцевым и Чижом.
— Как вы смеете, прапорщик, мешать мне, когда я наказываю солдата! — заорал Чиж.
— Мордобой не предусмотрен в числе дисциплинарных взысканий, — едва сдерживая себя, проговорил Звонарев. — Кроме того, подобное обращение с солдатами недостойно культурного человека.
— Молчать! Прочь с дороги! — Шгабс-капитан вновь ринулся к Ярцеву, по Звонарев его не допустил, схватив руку.
Чиж рывком освободил руку и, выхватив револьвер, направил его на прапорщика. Ярцев изо всей силы ударил штабс-капитана по руке. Грохнул выстрел. Пуля пролетела мимо. Тогда с искаженным от ненависти лицом Чиж один за другим два раза выстрелил в живот Ярцеву. Солдат со стоном повалился на землю. В то же мгновение Харитина кинулась на штабс-капитана и, схватив его за горло, опрокинула его на землю.
Сбежавшиеся на выстрелы солдаты отнесли в блиндаж смертельно раненного сказочника и с трудом оттащили молодую женщину от избитого, исцарапанного Чижа.
— Подать мне винтовку, — прохрипел Чиж, — я должен кровью этой шлюхи смыть нанесенное мне оскорбление.
— Вы арестованы, господин штабс-капитан, — заявил Звонарев. — Отвести его благородие в блиндаж и выставить к дверям часового, — распорядился прапорщик.
Чиж пытался сопротивляться, но двое солдат подхватили его под руки и поволокли в блиндаж.
Звонарев по телефону сообщил о происшествии Борейко и спросил, что ему делать.
— Японцы готовятся штурмовать форты и батареи. Принимай командование на Залитерной, а потом донеси обо всем Белому. Присмотри, чтобы Чижик не вздумал улететь, а то солдаты бросятся за ним и растерзают его на части.
— Я сам готов немедленно прикончить его.
— Самосуда не допускать! — предупредил Борейко.
Звонарев зашел в блиндаж к раненым. Заяц пришел в себя и тихонько стонал. Ярцев был в агонии. Харитина тихо плакала над ним.
— Неужто штабс-капитану ничего не будет за сегодняшнее смертоубийство? — чуть слышно спросил артельщик, узнав Звонарева.
— Что бы там ни было, а от меня он не уйдет — своими руками смертью казню душегуба проклятого! — крикнула Харитина. — А потом опять в стрелки пойду…
Грохот орудий заставил Звонарева поспешить на командный пункт.
Затрещал телефон, из штаба фронта передали приказание поддержать огнем Куропаткинский люнет.
Первые же снаряды, пущенные с Залитерной, легли очень удачно. Штурмующие колонны японцев залегли, а затем начали откатываться назад.
Соседние батареи присоединились к Залитерной, и японцы в беспорядке побежали. Русская артиллерия преследовала их своим огнем. К трем часам дня штурм на всем участке был отбит.
Воспользовавшись затишьем, прапорщик прошел на батарею. Уже издали были слышны плач и причитания Харитины. Звонарев понял, что Ярцев скончался. Возле кухни Белоногов с несколькими солдатами на скорую руку сбивали гроб для сказочника. По заведенному обычаю, всех утесовцев, где бы они ни умирали, — на позициях ли, в госпиталях, — хоронили на кладбище около Электрического Утеса, за небольшой скалой, у самого моря. За время осады там выросло несколько десятков небольших солдатских надмогильных крестов.
С батареи литеры Б тоже пришли солдаты проститься с покойным. Пришел и Борейко. Он долго смотрел в лицо Ярцева, затем положил земной поклон.
— Прости, сказочник, если когда ненароком обидел, — с чувством проговорил он. — А с убийцей твоим мы посчитаемся.
Затем он обернулся к Харитине и погладил ее по голове.
— Не кручинься, ты молода, найдешь еще себе человека по сердцу.
Блохин наскоро простился с Ярцевым, но зато долго шептал что-то на ухо Харитине.
Заметив движение на батарее, Чиж потребовал к себе Звонарева. Прапорщик подошел.
— Как старший в чине, я приказываю вам немедленно освободить меня из-под незаконного ареста, иначе я применю силу оружия, — угрожал штабс-капитан.
— В случае малейшего неповиновения часовым вы будете немедленно расстреляны на месте, — ответил Звонарев.
Штабс-капитан растерялся. Мягкий, деликатный, застенчивый прапорщик вдруг заговорил языком Борейко. Даже обычно приветливое, улыбающееся лицо Звонарева теперь было хмуро и непроницаемо.
— Блохин, — позвал Борейко, — на тебя возлагается обязанность сторожить арестованного, пока за ним не пришлют из Управления.
— Слушаюсь, вашбродь! Не извольте беспокоиться, не убегет, разве на тот свет, — хмуро отозвался солдат и, вскинув трофейную японскую винтовку, расположился у входа в блиндаж.
Под вечер начался новый штурм.
Японцы обрушились орудийным огнем на Китайскою батареи и батареи второй линии, к числу которых принадлежала и Залитерная. Ежеминутно падали десятки снарядов. Воздух наполнился массой осколков, со свистом летевших во всех направлениях.
Звонарев приказал солдатам спрятаться в блиндажи, а сам продолжал наблюдение. Только с темнотой окончился обстрел, и прапорщик вернулся на батарею. Перед ним встал вопрос: что делать с Чижом? Еще днем он послал донесение в Управление артиллерии, но ответа не было. Штабс-капитан опять вызвал его к себе и справился о своей дальнейшей судьбе. От его прежней заносчивости не осталось и следа. Заискивающим голосом он просил убрать часовых, особенно Блохина.
— Этот бандит обязательно прирежет меня ночью, — говорил он. — Верните мне хоть оружие для самозащиты.
— По уставу арестованным не полагается иметь при себе оружие. Блохин, смотри в оба, — обернулся к солдату Звонарев.
— Слушаюсь! Пожалуйте в блиндаж, вашбродь. — И он вплотную приставил штык к животу Чижа. Тот отчаянно взвизгнул и отскочил назад.
— Не так стремительно, господин Чиж, а то, не ровен час, споткнетесь и упадете, — иронически заметил прапорщик.
Штабс-каптан со злостью хлопнул дверью.
Звонарев решил на ночь поместиться в одном из солдатских блиндажей. Вскоре вернулись с Утеса солдаты, провожавшие Ярцева в последний путь, с ними пришла и Харитина. Она уже не плакала, но была сурова, молчалива.
— Честь имею явиться! — доложил Звонареву Родионов.
— А, Софрон Тимофеевич! — обрадовался прапорщик. — Что, поправился?
— Так точно, почти все зажило! На Утесе сегодня преставился капитан. Они наполовину заживо сгнили от цинги…
— Царство им небесное. Добрый к солдату был командир, никого зря не обижал, — закрестились солдаты, узнав о смерти Жуковского.
— Отчего это хорошие люди умирают, а такая вредная для солдата птица, как наш Чижик, живет да еще других людей убивает? — задумчиво проговорил Юркин.
— Дай срок, и ему башку открутим! — отозвался Блохин.
Прапорщик по телефону сообщил Борейко о кончине Жуковского. Поручик тяжко вздохнул.