Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 2

   — Банзай! — донеслось оттуда, и почти в тот же момент в левой части горы взвился белый флажок с красным кругом восходящего солнца.
   Ирман, окруженный своим штабом, стоял неподалеку, наблюдая в бинокль за происходящим на горе. Тут же расположилась рота моряков с» Баяна» под командованием Сойманова. Матросы нетерпеливо переминались с ноги на ногу, ожидая приказа двинуться на гору. По склону ее уже подымалось несколько стрелковых цепей, охватывая с фланга атакованный участок.
   — Как вы думаете, Николай Александрович, побьет наш отряд японцев или нет? — спросил Ирман командира Пятого Восточносибирского стрелкового полка полковника Третьякова, который руководил обороной участка горы Высокой.
   — Я очень надеюсь на капитана Ливотова. Он сумеет довести людей до штыкового удара, — ответил Третьяков. — Японцы, как известно, этого не любят, но все же надо приготовиться и морякам. Лейтенант, ваши люди собраны? — обернулся он к Сойманову.
   — Так точно. Прикажете идти в атаку? — вытянулся моряк.
   — Подождите еще минут десять.
   — Есть.
   — А вы зачем пожаловали? — обратился Третьяков к подошедшему Борейко.
   — По приказанию генерала Белого прибыл в ваше распоряжение.
   — Но артиллерии на Высокой нет, и вы нам не нужны.
   — Разрешите тогда мне идти вместе с моряками.
   Слышавшие этот разговор матросы с удивлением поглядывали на огромного артиллериста, который добровольно собирался вместе с ними идти на штурм.
   — Вы не возражаете, лейтенант? — спроси «! Ирман у Сойманова.
   — Наоборот, буду очень рад. Что, Боря, кулаки у тебя чешутся, что ты так рвешься в бой?
   — Надо кровушку по жилочкам разогнать, а то больно засиделся на батарее. Эй, ребята, подайте-ка мне винтовку со штыком.
   Поручику принесли винтовку. Он ее несколько раз подбросил в воздух.
   — Легковата для меня.
   — Да поувесистей, к сожалению, нет.
   — Пошли, что ли, Павлуша, — обернулся Борейко к Сойманову.
   Лейтенант поглядел на черные ряды выстроившихся в две шеренги моряков.
   — Налево, шагом марш! — скомандовал Сойманов.
   И отряд двинулся.
   Дорога на гору была изрыта воронками и усыпана осколками снарядов В воздухе беспрерывно свистели пули, шрапнели с визгом рвались над головой, осыпая землю свинцовым градом.
   — Честь имею явиться, — выросла фигура Блохина с японской винтовкой перед Борейко
   — Ты откуда взялся?
   — За вами следом, вашбродь, притопал. Отпросился с батареи.
   Заряжая на ходу ружья, моряки перестроились в цепь, стараясь возможно скорее миновать открытое пространство и спрятаться за складки местности. Справа мелькнула мортирная батарея. Было видно, как в момент выстрела из дула вылетела бомба, окутанная столбом белого дыма, и исчезла в небе.
   Сойманов и Борейко шли впереди матросов Сзади неторопливо шагал младший офицер роты мичман Соколов. Он показывал матросам, где можно лучше укрыться, и подбадривал их различными нитками. Борейко, опираясь на винтовку, как на пачку, медленно пересыпал с ноги на ногу, то и дело подшучивая над кланявшимся пулям Соймановым.
   — Что, Павлик, больно много у тебя знакомых здесь оказалось? — улыбнулся он.
   — Тебе-то хорошо говорить, а я уже два раза ранен.
   Что-то не хочется умирать.
   — От судьбы не уйдешь.
   Наконец моряки подошли к полуразрушенному ходу сообщения и втянулись в него. Сойманов на минуту задержался, высунувшись из-за бруствера, осмотрел впереди лежащую местность. Сквозь дым и пыль он разглядел остатки блиндажа левого редута горы. Передние цепи таяли одна за другой, устилая склоны трупами. Только несколько стрелков добрались до вершины и теперь беспомощно отстреливались из-за обрушенного блиндажа. Никого больше не было видно.
   — За мной, вперед! — скомандовал лейтенант и, вскочив на бруствер, напрямик побежал к левому редуту, размахивая обнаженным палашом.
   Матросы начали выбираться из хода сообщения. Некоторые тут же упали, сраженные пулями. Выбежавший вперед Соколов был уже около вершины, когда над ним разорвалась шрапнель. Пробежав еще несколько шагов, он медленно опустился на землю. Сойманов бросился к нему, перевернул мичмана на спину и близко увидел уже остекленевшие глаза и мертвый оскал окровавленного рта.
   — К брустверу! — вскочив на ноги, скомандовал лейтенант.
   Матросы поспешили расположиться за еще уцелевшими мешками с землей.
   Воздух был наполнен пылью, запахом теплой крови и пороха.
   — Рота, залпом! — стараясь перекричать ружейную трескотню, командовал Сойманов.
   — Пли! — оглушительно рявкнул за него Борейко. —
   Залпом, залпом! — повторил он еще несколько раз.
   Японцы, засевшие в нескольких шагах от редута, также довели ружейную и пулеметную стрельбу до предела. Белые их флаги все еще торчали на бруствере между сражающимися сторонами, пронизываемые сразу множеством пуль. Один за другим раненые и убитые матросы сползали вниз с бруствера. За щитом разбитой сорокасемимиллиметровой пушки примостились два матроса и посылали пулю за пулей в японские цепи. Из полуразрушенного блиндажа появился с перевязанной головой стрелковый поручик в серой разорванной шинели и представился:
   — Комендант горы, поручик Любимов. Только что пришел в себя после ранения, в ушах и сейчас стоит звон. Надо перейти в контратаку и окончательно выбить японцев с горы. Дайте мне человек двадцать матросов.
   Сойманов отдал необходимые распоряжения. Матросы сгруппировались около Любимова, который объяснял им задачу.
   — Пока не добежим до японцев, не стрелять, а там сразу бей штыком и прикладом. Далеко вниз не преследуй, иначе трудно будет вернуться, а теперь — вперед! — И поручик скрылся за углом редута.
   Поддерживая атаку, матросы сверху давали залп за залпом.
   — Стой! Японцы бегут. Ура! — закричал Сойманов.
   Маленькие фигурки японцев быстро скатывались по крутым склонам горы, прячась в складках местности. Черные матросские бушлаты стремительно летели за ними. Любимов, стоя во весь рост на небольшом бугре, громко свисте — собирая моряков к себе.
   Лейтенант подбежал к нему, и в этот момент его словно чем-то ударили по голове. В ушах зашумело. Теплая струйка крови побежала по лицу.
   — Перевяжитесь, — бросил ему в руки свой платок Любимов. — Рана поверхностная, царапина.
   Матрос-фельдшер отвел офицера обратно в редут и тут наскоро перевязал его.
   Затихшая было артиллерийская стрельба разгорелась снова. С громким шипением пролетали тяжелые одиннадцатидюймовые бомбы, и черные столбы то и дело взлетали вокруг вершины Высокой. Вскоре принесли убитого наповал Любимова.
   — Вашбродь, мы из-под обломков откопали пушку, — доложил Борейко появившийся откуда-то Блохин. — Пошукаем еще снарядов и тогда угостим японца.
   Заметив, что» баянцам» одним не справиться и не удержаться на горе, Борейко поспешил вниз за помощью.
   Сойманов подошел к тому месту, где была обнаружена скорострельная пушка. Несколько матросов с удивительным проворством разгребали руками землю и изпод нее вытаскивали небольшие патроны, аккуратно складывая их около орудия. Скоро набралось около полусотни. Блохин, смахнув землю с прицельных приспособлений, приноравливался вместе с другими матросами наводить орудие.
   — Чуть влево. Так, хорошо. Заряжай, — распорядился он.
   Звякнул закрываемый замок.
   — Готово, — доложил Блохин.
   — Пли!
   Пушка грохнула и, резко откатившись, осталась в заднем положении.
   — Испорчен накатник, — сообразил лейтенант.
   Матросы вручную докатили пушку в нужное положение, и опять грянул выстрел.
   — Слева японец лезет, — подбежал унтер-офицер. —
   Как бы он к нам в тыл не зашел.
   Сойманов побежал за ним, уже не обращая внимания на пули и снаряды.
   — Не споткнитесь, ваше благородие. Тут мертвяки лежат, — поддержал офицера стрелок.
   — Пусть повернут сюда пушку, — распорядился Сойманов, увидя японские цепи.
   В это время невдалеке разорвался снаряд, и взрыв сбил его с ног.
   — Пропало наше орудие. Аккурат влепил в него японец. Двух повалило, а остальные разбежались, — доложил Блохин.
   Не успел Сойманов отряхнуться от земли, как раздался новый взрыв. Сквозь дым, грохот, удушливый запах шимозы послышались душераздирающие крики изпод обрушивающегося блиндажа:
   — Помо-ги-те!
   Сойманов попытался отдать распоряжение, но новый снаряд попал в то же место. Крики прекратились. Из-под земли доносились только глухие стоны, но скоро и они смолкли.
   — Помяни, господи, в царствии твоем новопреставленных рабов, — набожно перекрестились стрелки.
   — Японцы идут, видимо-невидимо, — доложил матрос.
   Сойманов шагнул к брустверу. Молодой, безусый японец торопливо водружал желтое знамя с красным кругом. Уже на самом гребне раздавались победные крики «банзай». Немногие уцелевшие стрелки и матросы, крепко зажав в руках винтовки, принимали на штыки прыгающих сверху японцев. На редуте завязалась рукопашная схватка. И вдруг сзади грянуло могучее «ура». Снизу бежала десантная рота с «Севастополя». Впереди возвышалась могучая фигура Борейко. Грозной лавиной они ворвались на редут, смяли и опрокинули врага, сорвали флаги и, преследуя японцев, кинулись вниз по горе.
   Двадцатая за день атака была отбита.
   — Крепко подрались, — проговорил Борейко, оглядываясь вокруг.
   Поручик осмотрел свою порванную в нескольких местах шинель, винтовку, забрызганную кровью.
   — Ты цел? — спросил он у Сойманова, сидевшего невдалеке на развалинах командирского блиндажа.
   — Оглушило при взрыве бомбочки. В левом ухе звенит и посейчас. Ты, Боря, очень хорошо сделал, что придел к нам подмогу, иначе нам бы несдобровать. Кто командовал «севастопольцами»?
   — Андрюша Акинфиев. А вот и он.
   Акинфиев, все еще разгоряченный, подошел к друзьям.
   — Никак не предполагал, что мне придется покинуть тихое житие на Ляотешане и идти спасать Высокую.
   Офицеры внимательно осмотрели друг друга.
   — Три мушкетера, — усмехнулся Сойманов. — Вот уже скоро год, как мы сражаемся бок о бок на суше и на море.
   — Нет уже Жоржа Дукельского, надолго выбыл из строя Сережа Звонарев. Теперь очередь кого-нибудь из нас… — проговорил Акинфиев.
   — Не каркай, Андрюша, — добродушно отозвался Борейко. — Что будет — посмотрим, а теперь выпить бы чего-нибудь, а то совсем пересохло горло. Эй, Блохин! Где ты, черт рябой?
   — Я здесь, вашбродь! — бодро отозвался солдат.
   На лице его светилась блаженная улыбка. В каждой руке поблескивали небольшие бутылки с коньяком. Было видно, что он уже успел глотнуть.
   — Не желаете ли попробовать, вашбродь? — предложил Блохин, протягивая поручику бутылку. — Трофейная!..
   Борейко вмиг отправил себе в рот добрую половину содержимого бутылки. Крякнув от удовольствия, он предложил остатки коньяка морякам. Закусили японскими галетами.
   — Заправились, теперь можно и дальше воевать. Поскольку я старший в чине, значит, я и являюсь комендантом горы, — объявил Борейко. — Ты, Павлик, будешь оборонять левую вершину, а ты, Андрюша, — правую. Я останусь посредине в седловинке.
   Моряки откозыряли и направились по своим местам.
   Поручик в сопровождении Блохина направился в небольшую ложбинку между двумя вершинами Высокой. В этом районе не было даже простых окопов и шел только сильно разрушенный ход сообщения, соединяющий обе вершины горы.
   Борейко осмотрелся. Внизу виднелся японский окоп, опоясывающий гору полукругом. От него в тыл тянулись ходы сообщения.
   — Как ты думаешь, Филя, возьмут Высокую или нет?
   — Смотря кто ее будет защищать. Ежели мы с вами, то вовек японцам ее не видать, — усмехнулся Блохин.
   Заметив на вершине Высокой фигуру Борейко, японцы открыли ружейный и пулеметный огонь.
   Вскоре Борейко и Блохин дошли до разбитой батареи.
   Установленные на горе орудия еще в сентябре были приведены в негодность осадной артиллерией, «о изуродованные до неузнаваемости пушки оставались на прежних местах. Недавно в этом районе происходила рукопашная схватка, и около орудий оставалось лежать большое количество трупов, застывших в том положении, в котором их застала смерть. Один японец стоял на колене, опираясь правой рукой на ружье, голова свесилась вниз, как от усталости. Рядом матрос, вцепился японцу в горло, а у самого в животе торчал японский штык.
   Вечером на вершине появился стрелковый капитан
   Солоникио, назначенный комендантом горы. С ним прибыла на смену морякам пехота. Акинфиев пригласил Сойманова и Борейко к себе в Новый город. Обед подавал денщик-матрос. Друзья вспоминали минувшие дни. Андрюша нетерпеливо поглядывал на часы.
   — Когда же наконец вернется Надя? — нервничал он.
   — Бедный Сережа страшно слаб, не может даже повернуться на бок. Он кланяется тебе, Андрюша, справлялся о твоем здоровье. Ты знаешь, скоро его свадьба с Варей, — проговорила вошедшая Акинфиева.
   После обеда офицеры отправились в штаб Ирмана, расположенный в одной из казарм Нового города. Там они застали Кондратенко, Белого и Третьякова. Шло совещание о мерах обороны Высокой. Кондратенко сидел в конце стола и, как всегда, молчаливо слушал других, быстро делая заметки в записной книжке. Ирман говорил долго и путано, убеждая не сдавать Высокую, против чего никто не возражал. Третьяков жаловался на крайнюю усталость солдат, просил их сменить, а также прислать подкреплений. Присутствовавшие тут же стрелковые офицеры указывали, что солдат надо прежде всего накормить, так как они не ели уже больше суток. — Во-первых, там нужна походная кухня с горячей похлебкой, а затем уже бомбочки и патроны и, наконец, теплая одежда, — в один голос заявляли они.
   — А вам, морякам, что нужно? — обратился к вошедшим генерал.
   — Приказ, когда и куда выступать, — бойко ответил Сойманов.
   — Неплохой ответ. Как у вас с пищей и теплой одеждой?
   — Управление порта нас вполне обеспечило и тем и другим. Матросы получают по полбанки мясных консервов в день на человека и имеют теплую одежду. Борщ готовится в морских казармах и подвозится к самым позициям.
   — Поскольку флот больше заинтересован в судьбе Высокой, то пусть он ее и защищает, — заметил один из стрелковых офицеров.
   — Совершенно неправильное мнение. Во время осады крепости моряки четыре месяца рука об руку со стрелками и артиллеристами мужественно сражались на фортах и укреплениях крепости. А в дальнейшем ходе осады весьма важно, в чьих руках будет находиться Высокая, — отозвался Белый.
   — Так и решим: моряков оставим на горе, стрелков снимем, пополним их госпитальными командами и выздоравливающими, — распорядился Кондратенко и направился к двери. За ним пошли и остальные.
   — Построить морские команды, — приказал генерал.
   Когда распоряжение было выполнено, Кондратенко тепло поблагодарил матросов за боевую работу.
   — Вам придется защищать Высокую и дальше. Помните, что ее падение равносильно гибели ваших судов и кораблей. Я надеюсь на вас, как на своих стрелков. Наша родина поручила вам защиту Артура, и я твердо уверен, что вы сумеете отстоять его так же, как и Высокую.
   — Постараемся, ваше превосходительство! — гаркнули в ответ моряки.
   — Ну, с богом, — махнул рукой Кондратенко.
   Сойманов и Акинфиев увели свои команды.
   Ушел и Борейко. Вскоре он оказался около Пушкинской школы. Осторожно постучав в дверь, он назвал свою фамилию. Его встретила маленькая учительница.
   — Каким ветром вас сюда занесло в такой поздний час? — спросила она поручика.
   — Вы мне разрешите у вас переночевать? — спросил он.
   — Только, чур, вы будете вести себя скромненько, — проговорила учительница, грозя ему пальцем.
   — Об этом не беспокойтесь. В вашем присутствии я делаюсь, как известно, ручным.
   — До сих пор у меня были ручные кошки, собаки и другие звери, но медведей еще не было.
   — Поскольку у вас имеется уже такой большой опыт дрессировщика, я думаю, что вы и меня сумеете прибрать к рукам, а вернее, уже давно прибрали, — добавил он через несколько секунд.
   — Вы, кажется, против этого не возражаете? — улыбнулась учительница.
   — Нет, — буркнул поручик и, неожиданно подхватив ее на руки, крепко поцеловал.
   — На место! — крикнула Оля, отбиваясь от него, но поручик понес ее, как малого ребенка, в соседнюю комнату, где их ожидали уже Мария Петровна и Леля.
   — Наши голубки, кажется, договорились, — заметила
   Леля, увидев их счастливые лица.
   Оля торжественно представила:
   — Мой муж.
   Наступили последние дни горы Высокой. 20 ноября с утра на Высокую гору обрушился шквал огня. Осадные батареи неистовствовали. Весь береговой фронт и броненосцы открыли ответный перекидной огонь по японцам, стараясь привести к молчанию их тяжелые батареи.
   Едва началась стрельба, как Борейко заторопился на
   Высокую. Около Сводного госпиталя он нагнал Варю Белую с Васей.
   — Сереже стало гораздо лучше, — радостно сообщила девушка. — Он быстро поправляется.
   — Очевидно, после Надиных поцелуев, — пошутил поручик.
   Варя растерянно посмотрела на Борейко.
   — Сережа не такой, чтобы любить меня, а целоваться с другой.
   — Кто это вам сказал, что он вас любит?
   — Он сам.
   — И вы поверили ему?
   — А ну вас, Топтыгин. — Варя поспешила в госпиталь.
   Со стороны Нового города по направлению Высокой потянулись разношерстные колонны — последний резерв крепости: солдаты, матросы, дружинники, выписанные из госпиталей, еще перевязанные хромые.
   — Чертова мясорубка, — кивнул на Высокую проходивший солдат. — Сколько уже легло на ней народу!
   Целый день гремели пушки, грохотали взрывы одиннадцатидюймовых снарядов, рвались шрапнели, бомбочки, ручьем лилась кровь, люди мучились и умирали. Японцы в атаку не переходили, но готовились к штурму.
   На следующий день канонада возобновилась с прежней силой. Погода выдалась морозная, ясная, что облегчало пристрелку по Высокой. К осадным батареям присоединились канонерские лодки со стороны Голубиной бухты. Вершина горы оказалась под перекрестным огнем. Ливень чугуна и стали усиливался с каждой минутой.
   После полудня японцы снова густыми колоннами двинулись на Высокую. Тысячи их валились, как подкошенные, под огнем орудий, пулеметов, винтовок, ручных гранат… Японцы продолжали продвигаться вперед. По грудам трупов и раненых неудержимо катились все новые и новые волны атакующих. Все выше поднимались они к двурогой вершине Высокой. И русские попятились. Японцы ворвались на самую вершину.
   Завязался рукопашный бой. Озверелые люди дрались чем попало — штыками, прикладами, камнями, бомбочками, резали, душили, кусали друг друга.
   Осадная артиллерия перенесла огонь на резервы и Новый город. Один за другим разрушались дома, возникали пожары, и все тонуло в облаках дыма и пыли.
   Кондратенко понимал, что положение с каждой минутой становилось все труднее. Не хватало солдат, коменданты горы выбывали из строя один за другим. Необходимо было послать туда вполне надежного человека, который сумел бы подбодрить солдат и сдержать все усиливающийся натиск японцев.
   Генерал решил направить», гору пограничников под командой Бутусова. Он был уверен, что будет сделано все возможное и невозможное, чтобы удержать Высокую.
   Бутусов только накануне вернулся с Курганной батареи, где почти неделю отбивал беспрерывные атаки японцев. Ряды его солдат сильно поредели. Осталось не более половины всего состава при двух офицерах. Тем не менее, когда Кондратенко сообщил ему о назначении на Высокую, подполковник не стал возражать.
   — Если вы, Роман Исидорович, считаете нужным туда направить меня, значит, так и будет сделано!.. Через час мои люди подойдут сюда из резерва, а я прямо отсюда направлюсь на вершину Высокой.
   Кондратенко прекрасно понимал, что направляет насмерть одного из лучших своих офицеров, который с честью выдержал все испытания войны. Генерал с трудом превозмог свое волнение и, встав из-за стола, крепко обнял и поцеловал Бутусова.
   — Да будет над вами, дорогой Петр Дмитриевич, благословенье божие! По мере возможности не рискуйте, старайтесь сохранить себя для Артура. Таких, как вы, у нас немного, и они еще очень нужны здесь, — с чувством проговорил Кондратенко.
   Растроганный Бутусов попросил только об одном: позаботиться о его семье. Генерал обещал.
   После ухода Бутусова Кондратенко тяжело опустил голову, задумавшись о страдной доле, выпавшей артурцам. Но долго раздумывать было некогда: Артур ждал своего генерала. Сообщили о начале нового штурма Высокой. Генерал вышел на двор, наблюдая в бинокль за тем, что происходило на горе.
   Она была окутана густой пеленой дыма и пыли, сквозь которые то и дело проступали красноватые молнии разрывов тяжелых снарядов. Казалось, что на Высокой происходит извержение вулкана. Временами доносилась дробь пулеметной стрельбы и людские крики не то «ура», не то «банзай». Только по стремительно спускавшимся вниз с горы группам людей и одиночным солдатам можно было догадаться, что русские отходят под давлением превосходящих сил врага.
   — Высокая снова занята японцами, — доложил телефонист.
   — Справься, где подполковник Бутусов, — распорядился генерал.
   — Пограничники подошли! — доложил адъютант.
   Генерал вышел из дома. На улице стояла шеренга солдат с зелеными погонами и такими же околышами на фуражках. Поздоровавшись с ними, Кондратенко обошел фронт. Хотя многие солдаты были ранены и носили еще повязки, вид у них был бодрый, не было заметно признаков истощения, солдаты выглядели здоровыми. Бутусов всегда особенно заботился о питании солдат и с помощью своих друзей-китайцев умел доставать противоцинготные средства и продукты.
   Сравнивая вид пограничников со стрелками, Кондратенко сразу понял, что физически крепкие и выносливые пограничники окажут гораздо большее сопротивление, чем любой стрелковый полк. «Да, на них можно положиться», — подумал он. Поблагодарив солдат за геройскую службу, генерал указал на Высокую:
   — Запомните, братцы: если гору займут японцы, Артуру придет конец. Там, на горе, вас ожидает подполковник Бутусов, которого я назначил комендантом Высокой. Вместе с ним, под его командой, вы сможете и должны отстоять гору. С богом в бой!
   — Постараемся, ваше превосходительство! — дружно ответили солдаты и двинулись по направлению к горе.
   — Подполковник Бутусов ожидают своих солдат на подъеме горы, — доложил телефонист.
   Кондратенко снова вышел на улицу. В бинокль было видно, как перестроившиеся уже в цепь пограничники быстро поднимались к вершине. Сразу усилился ружейный и артиллерийский огонь японцев. Залпы смешались с трескотней пачечного огня, забесновались, стреляя на предельной скорости, пулеметы. Снова вся вершина утонула в пыли и дыму. Цепи пограничников залегли, но затем частыми перебежками двинулись дальше и скоро исчезли в окутывающем вершину облаке.
   Через минуту было получено сообщение, что дружным штыковым ударом пограничники сбросили японцев вниз и полностью заняли Высокую. Кондратенко облегченно вздохнул.
   Тотчас же возобновился артиллерийский огонь осадных батарей. Шесть раз в этот день бросались японцы на штурм и шесть раз отступали, устилая землю своими телами. Только с наступлением темноты штурм прекратился. Гора снова осталась в руках артурцев.
   Уже затемно подполковник Бутусов, геройски оборонявший весь день гору, был смертельно ранен в живо г осколком снаряда. Со слабыми признаками жизни доставили пограничники своего командира в штаб Кондратенко. Генерал не замедлил прийти на перевязочный пункт. Он опустился на колени перед носилками, на которых лежал Бутусов. Подполковник на мгновение пришел в себя. Узнав Кондратенко, он чуть слышно доложил:
   — Приказание вашего превосходительства выполнено: Высокая полностью осталась за нами.
   Это были его последние слова. Через минуту он затих. Сняв фуражку, Кондратенко поцеловал уже холодеющий лоб своего верного соратника и друга. Не в силах сдержать навертывающиеся на глаза слезы, генерал долго сморкался, не подозревая, что не пройдет и двух недель, как и он последует за Бутусовым, кровью своею запечатлев преданность родине.
   Борейко был не в силах спокойно смотреть на происходящее на Высокой и вечером отправился в штаб Ирмана.
   — Быть может, я вам здесь пригожусь, — обратился он к адъютанту поручику Костюшко.
   — Сейчас у пас на счету каждый здоровый человек.
   Поэтому оставайтесь в штабе, мы найдем и вам какоенибудь дело.
   Всю ночь подходили к штабу пополнения — госпитальные команды, слабосильные. Их вперемешку с моряками и стрелками, снятыми с других участков обороны, направляли на вершину горы.
   Кондратенко с Ирманом бессменно руководили всей обороной. Около полуночи появился в штабе бледный, осунувшийся Стессель в сопровождении Фока и Никитина. Генералы наперебой отдавали противоречивые приказания.
   — Зря так упорно защищаете Высокую. Сколько солдатской и матросской кровушки здесь напрасно проливается! Давно бы пора ее очистить и отойти на основную линию обороны к фортам, — брюзжал Фок.
   — Но тогда погибнет флот, — возразил Стессель.