Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 2

   Они спустились из офицерского каземата в расположенный внизу пустой пороховой погреб, а затем попали в нижний этаж горжевой казармы. Прикрытый верхним этажом, землею и прослойкой камней, он являлся самым защищенным убежищем на форту.
   Едва они открыли дверь, как им в нос ударил крепкий запах йодоформа, карболки и еще каких-то лекарств. К этому примешивался обычный солдатский дух — пота и немытого тела. Первое, что они увидели, войдя внутрь, было несколько трупов, лежащих на нарах.
   — Убрать, пока не завоняли, — распорядился Рязанов.
   Рядом с убитыми лежало человек десять раненых.
   Санитары поили их водой, подбинтовывали раны и по возможности старались подбодрить своих пациентов. В воздухе плавали облака густого махорочного дыма, который раздражал глаза и горло. Керосиновые лампочки тускло светили.
   — Открыть дверь, проветрить! Накурили так, что дышать невозможно, — распорядился Рязанов.
   Звонарев обратил внимание на то, что многие солдаты были полураздеты.
   — Как же они выскочат по тревоге? — спросил он.
   — Здесь помещается резервная полурота. Она вызывается не сразу, поэтому у солдат будет время одеться, — пояснил капитан.
   В конце казармы был устроен склад бомбочек. Несколько сот их лежало прямо под нарами, на которых лежали солдаты. Тут же стояли цинковые ящики с ружейными патронами.
   — Почему все это находится здесь, а не в пороховом погребе? — удивился Звонарев.
   — Покорно благодарю! Погреб помещается рядом с нашим казематом. Стоит одному снаряду попасть в него, и мы взлетим на воздух, а тут и более укрыто, и при взрыве пострадает солдатня, а не мы, — спокойно ответил капитан.
   Обойдя нижний этаж, они по лестнице поднялись вверх. Тут картина была несколько иная. Солдаты сидели или лежали на нарах с винтовками, почти никто не спал. В любую минуту вся рота могла выйти с оружием в руках. Около входа стояли приготовленные к действию пулеметы с вдетыми лентами. Рядом дремали пулеметчики. При появлении офицеров солдаты вскочили и вытянулись. Рязанов неторопливо прошел вдоль нар, осматривая стрелков.
   Несколько глухих взрывов, донесшихся со стороны внутреннего дворика форта, отвлекли внимание капитана.
   — Японец сегодня сильно волнуется с самого вечера, как бы не полез на штурм, — забеспокоился Рязанов.
   — Он, ваше высокоблагородие, слышит, как мы роемся под землей, и трусит, что его могут взорвать. Со страху и бомбочки бросает, — вмешался Блохин.
   — Я вернусь в свой каземат, — проговорил капитан, — вас же попрошу понаблюдать с брустверов, что делается у противника.
   Звонарев повиновался. На дворе было очень темно. Низко нависли тяжелые тучи, шел нудный осенний дождь, сквозь который с трудом пробивались лучи прожекторов.
   Когда глаза привыкли к темноте, прапорщик различил фигуры часовых, припавших к бойницам. Несмотря на темноту, ружейная перестрелка не замолкала ни на минуту.
   — Берегись! — крикнул Блохин и толкнул Звонарева за прикрытие. Почти тотчас блеснул яркий огонь и грохнул взрыв ручной гранаты.
   Поднявшись затем на бруствер, Звонарев и Блохин стали вглядываться в окружающую темноту. За пеленой дождя японские окопы едва выступали чуть заметной полоской. На ней то здесь, то там вспыхивали на мгновение огоньки ружейных выстрелов.
   — Вот бы сейчас пойти в разведку, — проговорил Блохин.
   — Завязнешь в грязи и заплутаешься в темноте, — возразил Звонарев.
   — Никак нет! В такую погоду только и ползать к японцу в гости. Давайте сходим сейчас на укрытый ход, — предложил он. — Там до врага рукой подать: может, что ежели и не увидим, то услышим.
   Звонарев замялся. Укрытый ход представлял собой узенькую, в аршин шириной, тропинку, которая шла по наружному краю рва вдоль крыши контрэскарпной галереи. Даже днем там легко было оступиться и упасть с трехсаженной высоты в ров. Теперь же двигаться но нему было во много раз опаснее. С наступлением темноты здесь выставлялись часовые. Поколебавшись немного, он все же согласился. Они осторожно миновали дворик и зашли к Рязанову, которому сообщили свои наблюдения и планы.
   — Желаю успеха, хотя и уверен в противном, — напутствовал их капитан.
   Добираться до укрытого пути пришлось ощупью, на четвереньках. Их окликнул испуганный голос часового:
   — Кто идет?
   Узнав, кто идет и зачем, он вызвался проводить их до самого капонира.
   Заметив движение, японцы открыли ружейный огонь и начали бросать бомбочки. Одна упала к самым ногам Звонарева. В темноте чуть заметной точкой тлел бикфордов шнур. Прапорщик остолбенел от ужаса. Еще мгновение, и фунтовый заряд пироксилина взорвется у его ног, убьет или искалечит на всю жизнь. Звонарев как зачарованный смотрел на тлеющий огонек, не двигаясь с места.
   — Пошла дальше, — спокойно проговорил стрелок, сталкивая бомбочку в ров, где она тотчас же взорвалась.
   Тут только прапорщик вполне осознал, какой опасности он только что избежал.
   — Спасибо тебе, братец! — схватил он солдата за руку.
   — Э, что, вашбродие! Пустое это. За ночь-то сколько их таких перекидаешь в ров, — неторопливо рассказывал стрелок.
   Добравшись до крыши капонира, Звонарев хотел было высунуться и посмотреть вперед, но в это время луч японского прожектора остановился против этого места. Опять пришлось томительно ожидать, пока он сдвинется в сторону. Прапорщик стал дрожать от холода.
   — Пошли назад, — предложил он Блохину.
   — Подождем еще малость, Сергей Владимирович.
   Сосчитаю до ста: коль прожектор не уйдет — поползем домой.
   Не успел он просчитать и до пятидесяти, как луч угас и опять стало совершенно темно. Блохин мигом вскарабкался на бруствер и пополз вперед. Звонарев и двое часовых остались ожидать на месте. До японцев здесь было всего шагов тридцать. В тишине ясно слышался их гортанный говор, стук лопат, звяканье железа и тонкий, пискливый лай маленьких сторожевых собачонок.
   — Ох, и вредные же они! За сто шагов русского человека чуют, а на своих не лают, — сообщил шепотом один из стрелков.
   Прислушиваясь к разговору, Звонарев внимательно всматривался туда, где скрылся Блохин.
   — А ну, потише, послушаем, что впереди делается, — остановил он солдат.
   — Вы, вашбродь, не очень высовывайтесь, может я заметить, — предупреждали стрелки.
   Вдруг впереди у японцев звонко залаяла собака.
   — Почуяла, стерва, — буркнули в один голос солдаты. — Будет теперь баня.
   После полуминутного молчания посыпались ружейные выстрелы, полетели бомбочки. Прапорщик и стрелки припали к самому брустверу.
   — Пропал, черт рябой, — проговорил один из стрелков, имея в виду Блохина.
   Переждав минуту, Звонарев все же рискнул на мгновение высунуться из-за бруствера и чуть не ударился лицом о сапоги ползущего назад Блохина. Солдат удивительно тихо и неслышно опустился на укрытый путь.
   — Ничего не видел, а где работают — слышал: чуть правее нашего.
   Прошло не меньше четверти часа, пока японцы наконец успокоились. За это время несколько бомбочек опять упали совсем рядом с прапорщиком, но он уже спокойно скидывал их в ров, где они и рвались.
   — Надо придумать такую бомбочку, чтобы она взрывалась от удара, — заметил Блохин. — Пошли обратно. Сергей Владимирович. — И артиллеристы тихонько двинулись вдоль бруствера.
   Рязанов крепко спал, положив голову на стол. Рядом с ним стоял недопитый стакан водки.
   — Разрешите, вашбродь? — проговорил Блохин и, не дожидаясь ответа, опрокинул водку себе в рот. — Сразу веселее на сердце стало, — улыбнулся он.
   Карамышев храпел на кровати. Прапорщик не захотел будить офицеров и вместе с Блохиным направился в капонир.
   Проходя через казармы, Звонарев обратил внимание на то, что сегодня здесь почти никто не спал. Посреди на нарах сидел бородатый и уже не молодой солдат и рассказывал сказку. Стрелки — кто лежа, кто сидя — расположились вокруг и, дымя цигарками, внимательно слушали.
   — Почему не спите? — обратился офицер к вскочившим при его появлении солдатам.
   — Японец что-то больно разыгрался нынче. Все время бомбочки бросает. Как бы не полез на нас, — пояснил один из унтеров.
   — Ну, пошли, Блохин, — заторопил Звонарев.
   — Пехтура народ скучный — никакого тебе веселья нет у них в голове. То ли дело у нас: Белоногов споет — душа радуется, Заяц представит — живот от, смеха лопается, поручик рыжнет — так всего до печенок проберет! — разливался Блохин, идя за офицером.
   В контрэскарпной галерее солдаты тоже бодрствовали у «остров, разложенных прямо на бетонном полу. Дым клубами плыл по потолку.
   — Удивительное дело! Сегодня все офицеры спят, а солдаты глаз не смыкают, — сказал прапорщик.
   — Держут форт, чтобы невзначай его японец не захватил.
   — Об этом должны прежде всего беспокоиться командиры, а затем уж солдаты.
   — Солдат сам обо всем подумает, — ему начальство совсем даже без надобности. Сказано — держи форт, они и держат его всем миром.
   Работы в минных галереях шли полным ходом. Лебедкин распоряжался всем — и стрелками и саперами. Юркин помогал ему, объясняя, что и как надо делать. Солдаты беспрекословно их слушали, признав авторитет артиллеристов.
   — С обеих гальдерей японцев слышно. В левой — справа, а в правой — слева. Видать, они роют между нашими, — доложил Лебедкин. — Отросток бы теперь дать ему напоперек.
   Звонарев побывал в обеих галереях, послушал доносящиеся стуки и согласился с мнением Лебедкина.
   — Завтра саперы начнут рыть боковую галерею, — сообщил он солдатам.
   Было около трех часов утра, когда он наконец улегся на соломе рядом с уже храпевшим Блохиным.
   Утром прибыл с несколькими саперами прапорщик минной роты Берг. Передав ему работу, Звонарев со своими артиллеристами зашагал на Залитерную. Тут только он почувствовал, как сильно устал морально и физически за десять дней, проведенных на втором форту.
   После бани и крепкого сна Звонарев сразу даже не мог понять, где он находится. Не хотелось открывать глаза, во всем теле ощущалась приятная свежесть. Прапорщик прислушивался к полузаглушенным разговорам в блиндаже: как шмель, гудел Борейко, его то и дело перебивал чей-то прерывистый сердитый шепот. На столе позвякивала посуда. Извне глухо доносилась стрельба. Затем хлопнула дверь, и звонкий голос Васи возвестил:
   — Тетя Харитина сейчас принесет подогретый обед!
   — Тише ты, разбудишь Сергея Владимировича, — остановил его голос Вари.
   — Не беда, если и проснется. Дрыхнет целый день без просыпу, — отозвался Борейко.
   Звонарев открыл глаза и сладко зевнул.
   — Агусеньки, Сереженька! — наклонился над ним поручик.
   Вася громко засмеялся, за что и получил шлепок от своей строгой наставницы.
   — Добрый вечер, Сергей Владимирович, — неожиданно приветствовала его Леля. — Ну-с, Борис Дмитриевич, пойдемте к столу, пусть наши голубки здесь на свободе поворкуют.
   За обедом Варя потребовала подробного рассказа о событиях, происшедших на втором форту.
   — Вы туда больше не вернетесь, — объявила она, протягивая прапорщику бумагу.
   » Вы временно откомандировываетесь на форт номер три, — с удивлением читал Звонарев, — где вам надлежит организовать работу прожекторов. Начальник штаба капитан Степанов «.
   — Как она к вам попала? — спросил он, подозрительно поглядывая на девушку.
   — Шла мимо штаба, справилась у Степанова о вас. Узнав, что я иду к вам, он и всучил мне это послание.
   — Это называется из огня да в полымя. На третьем форту еще беспокойнее, чем на втором. Его почти беспрерывно обстреливают одиннадцатидюймовыми бомбами.
   — Тогда вы не идите на этот форт, пока не переговорите с Рашевским, — сразу забеспокоилась Варя.
   — Наше дело маленькое, куда велят, туда и пойдем…
   В дверь постучали, и вошла Харитина, в женском платье, повязанная платком.
   — Здравствуйте, Сергей Владимирович, — приветствовала она прапорщика. — Вы будто похудели на форту.
   — Здравствуйте, Харитина. Решили перейти в свое природное положение?
   — Попробую; а может, и опять в окопы потянет.
   — А Шметилло где?
   — Капитан находятся на укреплении номер три. И меня туда звали, да я здесь на Залитерной застряла.
   — Это все наш сказочник Ярцев виноват.
   — Ой, что вы! — густо покраснела молодая женщина. — Он тут совсем ни при чем. Мне поручик приглянулся. Высокие они, такие видные. Сердце у них ясное, чистое, а что пьет — не беда. Кто же из мужиков-то не пьет, — убежденно проговорила Харитина. — Пойдем-ка со мной, сынок, — позвала она Васю. — Я тебя малость причешу, а то смотри, какой ты стал вихрастый.
   Вскоре после их ухода в блиндаж торопливо постучался Родионов. Его обычно спокойное и суровое лицо выражало сильное волнение.
   — Нельзя ли вас попросить к нам в блиндаж, сестрица? — обратился он к Варе. — Надо перевязать раненого.
   — Сергей Владимирович, где бинты? — вскочила Варя.
   — Что случилось? — торопливо спросил Звонарев, накидывая шинель.
   — Блохин, черт пьяный, сказочника изувечил, — сердито ответил фейерверкер. — Как пришел утром с форта и узнал, что Харитина проводит с Ярцевым все время, так и начал к тому приставать. А сейчас явился откудато пьяный и сразу полез в драку. Ярцев, обороняясь, хватил его табуреткой по башке, а тот, варначья душа, японским тесаком сказочнику голову рассек.
   — Блохина немедленно связать и посадить под арест.
   — Скрутили уж. Здоровый он, впятером едва осилили. Пришлось даже малость прикладом стукнуть.
   В крайнем блиндаже на нарах лежал с окровавленной повязкой на голове Ярцев. Около него плакала, утирая слезы концами головного платка, Харитина.
   — Егорушка, соколик ты мой ненаглядный! За что тебя злодей убил-покалечил, — причитала она.
   Варя вместе с Мельниковым начала перебинтовывать раненого. Слева над ухом зияла большая резаная рана.
   — Черепные кости целы. Рана неопасная, поверхностная, — обернулась Варя к Звонареву. — Его надо сейчас же на подводе отправить в госпиталь с моей запиской. Пусть положат в мою палату на полу. Завтра я его устрою как следует.
   Пришедшему Борейко Звонарев и Родионов подробно доложили о случившемся.
   — Придется Харитину с батареи убрать. Пока она никому предпочтения не давала — все шло хорошо, а как предпочла сказочника-все остальные просто с ума посходили. Крики, брань, драки… Возьмите ее к себе в госпиталь, — обернулся он к Варе.
   — Не знаю, захочет ли она, — неуверенно заметила Варя.
   — Здесь я ее держать больше не стану. Готов командовать тысячей мужчин, но ни одной бабой командовать не хочу.
   — Бабой! Грубиян вы этакий, — возмутилась Варя.
   Вскоре раненого отправили в госпиталь с Харитиной, Лелей и Васей. Борейко приказал держать Блохина связанным до утра.
   Варя и Звонарев отправились в штаб Кондратенко. Было уже совсем темно. По чуть заметной во тьме дороге, все время спотыкаясь и поддерживая на ходу друг друга, они добрались до места.
   — Мы пришли спросить, нужно ли Сергею Владимировичу отправляться завтра на форт номер три, — обратилась Варя к встретившему их Науменко.
   — Приказ касается прапорщика Звонарева и совсем не обязателен для вас, мадемуазель, — шутливо ответил ей подполковник. Затем он в двух словах объяснил Звонареву задание.
   — Я тоже буду проситься на форт номер три, на перевязочный пункт к доктору Авророву, — проговорила Варя.
   — Заранее предупреждаю, что вам в этом будет отказано.
   Прапорщик пошел проводить Варю в госпиталь
   — Как здоровье Сахарова? — спросил Звонарев, когда они проходили мимо больницы Красного Креста
   — Представьте, выскочил. Тиф принял лизисную форму, температура спадала постепенно, и он на пути к полному выздоровлению. Давайте зайдем к нему.
   — Не поздно сейчас?
   — Со мной пропустят в любое время.
   Сахарова они застали в одиночной палате дремлющим. Он сильно осунулся. Варя осторожно потрогала его руку. Она была влажная и холодная. Не желая его беспокоить, они тотчас вышли. В коридоре они неожиданно встретились с Гантимуровым. Князь любезно раскланялся и сообщил, что он принес Сахарову лимоны.
   — Он опит, его нельзя будить, — предупредила девушка.
   — Я на одну секунду, только положу их к нему на стол. — И Гантимуров вошел в палату.
   Он тихонько подошел к больному и окликнул его. Капитан не ответил. Поручик оглянулся. Взгляд его упал на плохо закрытую форточку. Гантимуров подошел к окну, широко распахнул ее. Струя сырого, холодного воздуха сразу ударила в больного. Князь поспешно вышел, старательно прикрыв за собой дверь. На его лице появилось выражение злобного торжества. В вестибюле он нагнал Варю и Звонарева, еще раз учтиво с ними раскланялся и скрылся за дверью.
   — Как ни верти, Блохин, выходишь ты сволочью, — сурово говорил Борейко, сердито глядя на стоявшего перед ним солдата. — Посмотри на свою рожу — черт на ней в свайку играл! Голос у тебя грубый — лаешь, а не говоришь. Двух слов без площадной брани не выговоришь. Куда тебе до сказочника! Тот и лицом чист, и голосом тих, и речь у него ласковая. Конечно, он, а не ты пришелся Харитине по нраву.
   Блохин глубоко вздохнул. При этом его изувеченное в драке лицо страшно перекосилось.
   — Я, вашбродие, у ней попрошу прощенья, что Ярцева попортил.
   — Чтобы она тебя огрела по башке поленом? Дело не в том. Как мог ты кинуться с оружием на своего же брата солдата? И из-за чего? Бабу не поделили?
   Борейко говорил необычно для него спокойно, с грустью глядя на Блохина.
   — Сегодня из-за бабы сказочника порезал, завтра еще кого-нибудь пристукнешь. Нам на батарее таких солдат не надо. Откомандирую я тебя на минные работы на форт номер два. Баб там и близко нет, — авось башка твоя проветрится. Я спрашивал солдат, что с тобой делать. Они так и просят — пусть уходит, может, одумается. Такой разбойник, что своих калечит, нам не нужен.
   Блохин побагровел и прерывающимся от волнения голосом спросил:
   — Неужто насовсем от себя гоните, вашбродь?
   — Сейчас — да, а там видно будет, как дело пойдет.
   — Вашбродь, что я за проклятущий такой, что со мной никто и знаться не хочет? Разрешите хоть с прапорщиком быть…
   — Спроси об этом у него. Возьмет — будешь, не возьмет — значит, и ему поперек горла стал. Так-то, брат Филя. Проштрафился — иди замаливай грехи. По закону я должен был отдать тебя под суд.
   — Так, может, потом и обратно возьмете? — с надеждой в голосе спросил солдат.
   — Хорошего человека отчего не взять, а дряни нам не надо. — И поручик отошел.
   Через пять минут Блохин с узелком под мышкой уходил с батареи. Солдаты, сумрачные, молчаливые, старались на него не глядеть, даже когда он заговаривал с кем-нибудь.
   — Прощайте, братцы, да не поминайте лихом, коль смерть приму на форту…
   Никто ему не ответил.
   — А жаль Блоху. Парень он не плохой, — неожиданно обернулся Борейко к Родионову.
   — Проучить его, Борис Дмитрич, надо, чтобы на всю жизнь запомнил, — ответил фейерверкер.

Глава третья

   Через несколько дней Звонарев получил приказ отправиться на форт номер три.
   Около штаба Восточного фронта он застал роту» баянцев «, пришедшую в резерв. Моряки в черных бушлатах, высоких сапогах, с винтовками и подсумками своим видом напоминали больше морскую пехоту, чем матросов. Командовал ими Павлик Сойманов. Поздоровавшись с ним, прапорщик справился, зачем здесь моряки.
   — Прибыли на помощь форту номер три и укреплению номер три. К вечеру должны будем сменить в них часть гарнизона. Пока же стоим неизвестно зачем, — жаловался лейтенант.
   В свою очередь, прапорщик рассказал ему о своем назначении на третий форт.
   — Значит, вместе будем! — обрадовался Сойманов.
   Появление Фока верхом на лошади заставило их отойти к своим частям.
   — Здорово, матросня! — приветствовал моряков генерал, прибавив при этом, как всегда, матерщину.
   Моряки рявкнули что-то похожее на ответную брань. Но Фок только добродушно улыбнулся и тут же завернул несколько совершенно нецензурных выражений, вызвавших громкий смех среди солдат и матросов. Довольный произведенным эффектом. Фок слез с лошади и, подозвав офицеров, вошел с ними в штабной блиндаж. Надеин и Степанов поднялись ему навстречу.
   — Генерал Стессель приказал мне подробно ознакомиться с положением на вашем участке и обо всем доложить ему, — проговорил Фок, пожимая им руки.
   — Шлушаюшь, — прошамкал Надеин. — Капитан Штепанов шейчаш вше доложит вашему превошходительштву.
   Начальник штаба подошел к карте и подробно стал объяснять, что происходит на каждом форту и батарее.
   — Выходит, что японцы присосались к фортам второму и третьему и укреплению номер три. Сколько же времени они, по-вашему, смогут еще продержаться? — спросил Фок, делая заметки в записной книжке.
   — Ждавать их я не шобираюшь, — отрезал Надеин, но Фок на него даже не посмотрел, ожидая ответа Степанова.
   — Я вполне разделяю мнение его превосходительства, — ответил капитан.
   — Нет таких крепостей, которые не сдавались бы, тем более нет таких фортов. Нужно заранее определить срок ее возможной обороны и своевременно подготовиться к ее очищению.
   — Шрок обороны иштечет тогда, когда на форту не оштанетшя жащитников. Пока я жив, форты жданы не буду ешли мне даже это прикажут! — разволновался старик, тряся от возбуждения своей длинной белой бородой.
   — Надо, Митрофан Александрович, всегда исходить из реального соотношения сил, а не из личных побуждений и чувств. Мне тоже совсем не хочется, чтобы форты были сданы, но предусмотреть эту возможность необходимо.
   — Генерал Кондратенко больше заботится об укреплении фортов, чем о сроке их сдачи, — заметил чуть насмешливо Степанов.
   — Надоел мне этот умник! В Артуре сложилось мнение, которое, к сожалению, разделяет даже Стессель, что Кондратенко все знает, все может и, кроме него, в крепости нет ни одного толкового человека. По-моему же, он приносит больше вреда, чем пользы. Возьмите, например, избыток солдат в окопах. Зачем это? Это ведет только к излишним потерям. Зря льется солдатская кровь. Если война затянется и через месяц Куропаткин не будет у Цзинджоу, то Артур обречен на капитуляцию
   — Ошобенно при наличии таких генералов, как ваше превошходительштво, — не утерпел Надеин.
   — Вы, очевидно, переутомлены от слишком долгого пребывания на позициях, и вам следует отдохнуть, — спокойно, не повышая голоса, чуть поблескивая своими холодными серо-голубымч глазами, ответил Фок.
   — Пока у меня ешть шилы, буду нешти шлужбу его величештва.
   — Итак, господа, я хотел бы, чтобы вы продумали вопрос о пределе обороны атакованных фортов и в письменной форме доставили генералу Стесселю ваши соображения.
   — Прошу предштавить и этот приказ в пишьменной форме, — потребовал Надеин.
   — Сегодня же получите.
   — Тогда и подумаем, што нам с ним делать, а равно и ш теми генералами, которые отдают такие прикажания! — весь трясся от негодования Надеин.
   — Вредно так волноваться в ваши почтенные годы, — с издевкой проговорил Фок, поднимаясь со стула.
   Через минуту он уже трусил мелкой рысцой, направляясь в тыл.
   Степанов бегло ознакомил Звонарева с положением на форту и попросил его вечеров прийти с докладом в штаб.
   — Вообще я считаю ваше постоянное пребывание на фортах ненужным. Вы — инструктор, а не офицер гарнизона, поэтому вы должны ночевать при штабе. Пока желаю счастливого пути, — пожал ему руку капитан.
   Воспользовавшись некоторым затишьем, Звонарев и Сойманов напрямик пошли к форту. Военная дорога здесь шла узкой лощиной почти до самого форта, который возвышался на крутой каменистой сопке.
   Комендант форта штабс-капитан Булганов, подвижной, веселый человек лет тридцати, приветливо встретил гостей и провел их в конец казармы, где за занавеской он расположился с двумя младшими офицерами и ветеринарным врачом Авроровым. Доктор заведовал на форту перевязочным пунктом.
   — Правда, воздух у нас не лучше, чем в остальной казарме, и далеко не спокойно, зато нижние чины всегда у меня на глазах, а мы — у них. Это обеспечивает непосредственную и постоянную связь с ними, что очень важно в военное время, — пояснил он Сойманову и Звонареву. — Прошу закусить чем бог послал, — не то конинкой, не то ослятинкой. Отдельной кухни от солдат у нас нет, питаемся из общего котла.
   — И жестоко страдаем желудками, — докончил Авроров.
   — Вода, правда, у нас привозится из города в бочках и часто бывает несвежая, от этого болеем и мы и солдаты, но улучшить водоснабжение все же не удается, — продолжал капитан.
   Узнав о цели визита своих гостей, он предложил вместе пойти осмотреть форт.
   — Пока он еще не окончательно разбит одиннадцатидюймовыми бомбами. Вчера, сволочи, десять снарядов влепили, засыпали наполовину левый ров, отбили угол капонира, разрушили горжевой бруствер. Мы всю ночь провозились потом с починкой.
   Следуя за Булгановым вдоль казармы, Звонарев обратил внимание на то, что при проходе офицеров солдаты продолжали спокойно сидеть и заниматься своими делами. Некоторые из них подходили к командиру с различными вопросами. Капитан держался с ними просто, шутил, хлопал по плечу и шел дальше. Заметили это и прибывшие с Звонаревым солдаты.
   — Комендант-то здесь не очень форсистый, вроде нашего поручика, не то что на втором форту, — говорили они.
   Из казармы, по короткой потерне, они вышли во внутренний дворик форта и оказались перед четырехорудийной батареей шестидюймовых пушек, примыкавшей к правому брустверу. Одно из орудий было подбито и лежало на боку. Артиллеристов не было видно.