Степанов Александр Николаевич. Порт-Артур. Том 2

   — Если японцы прорвутся в ров, стремитесь отрезать им путь отступления, атакуя их из контрэскарпной галереи. Капонир надо отстаивать до последней возможности, — предупреждал генерал обступивших его стрелков.
   — Нам бы втащить в галерею скорострельную пушку, — проговорил Блохин.
   — Дельное предложение. Ты кто такой? — спросил генерал.
   Блохин назвался.
   — Он сегодня отличился — выбил японцев из уцелевшей части капонира, — доложил Фролов.
   — Представьте его к кресту.
   — Бог с ним, с крестом, все равно все под деревянными лежать будем; мне бы… — замялся солдат.
   — Ну, говори, чего хочешь! В город, что ль, сходить нужно?
   — Никак нет… Водочки бы выпить, — смущенно улыбаясь, попросил солдат.
   Стрелки дружно захохотали.
   — Выдайте ему от моего имени чарку, поручик, — обратился к Фролову генерал.
   — Покорнейше благодарю, ваше превосходительство! — гаркнул в ответ Блохин.
   — Зайдешь потом, — приказал Фролов.
   Обойдя весь форт, побывав даже в укрытом пути над контрэскарпной галереей, Кондратенко ушел с Рашевским и Звонаревым.
   — Откровенно скажу — очень опасаюсь, что при нервом же серьезном штурме форт будет взят, а это затруднит и осложнит оборону Китайской стенки, — задумчиво говорил Кондратенко.
   В штабе Звонарева уже поджидала Варя.
   — Идемте обедать вон в тот блиндаж. Там помещается кухня, а то в штабе неудобно. Скорее бы вы возвращались на Залитерную, и я буду спокойнее за вас, и люди там все знакомые. Харитина с мужем сегодня отправились уже на позицию.
   — С каким мужем?
   — Да Ярцевым. Вчера их повенчал госпитальный батюшка. Это Медведь им приказал жениться.
   — То есть как?
   — Фу, какой вы непонятливый. Из-за Харитины Блохин поранил Ярцева. Медведь за это прогнал его с батареи. Харитине тоже запретил там появляться, чтобы все солдаты не передрались между собой. С мужем, говорит, пущу, а одну нет. Ну, они и переженились.
   — Что значит — переженились? Кто на ком? Харитина на Ярцеве или он на ней?
   — Замолчите, или я сейчас же уйду.
   — Как же я один обедать-то буду?
   — Ян забыла, что по молодости лет вас еще нужно с ложечки кормить.
   За обедом Звонарев выслушал подробный рассказ обо всех артурских новостях, о самочувствии Стесселя, об увлечении Григоровича. Полочкой, о произведенных за день в Свободном госпитале операциях, причем выходило так, что во всех них Варя была едва ли не самым отавным действующим лицом.
   — Они, конечно, все уже умерли?
   — Кто?
   — Да раненые, оперированные вашей милостью.
   — Останетесь за дерзость без сладкого. — И Варя миюм проглотила крем.
   — Молчу, а то и второе блюдо так же быстро исчезнет…
   — Вот вам, вот вам, чтобы не дразнили меня. — И Варя слегка подергала прапорщика за ухо.
   Тот в ответ свирепо зарычал, и оба весело захохотали.
   Звонарев проводил девушку до городских ворот. Вернувшись в штаб, он получил от Рашевского задание на следующий день побывать на укреплении номер три.
   Укрепление номер три являлось крайним западным фортом Восточного фронта обороны крепости. Хотя оно носило название «временного», но, как и многое другое в Артуре, это не соответствовало действительности. По своему устройству это было настоящее долговременное укрепление, как и форты номер два и номер три, только несколько меньшего размера. Оно защищало подступы к форту номер три с долины реки Лунхе. Китайская стенка, отходившая от западнотылового угла форта номер три, тянулась до самой горжи укрепления.
   В плане оно представляло собой треугольник с закругленной вершиной. Передний вал его шел дугой, концы которой опирались на боковые брустверы.
   В тыловой части имелась бетонная казарма для гарнизона. От нее шла к бетонному капониру, расположенному в переднем рву, изогнутая потерна. Впереди укрепления имелась линия стрелковых окопов, в непосредственной близости от которых была передовая траншея японцев. Здесь ни днем ни ночью не прекращалась борьба — то японцы врывались в русские окопы, то русские, выбив японцев, захватывали часть их траншей. Ружейная перестрелка, трескотня пулеметов и взрывы бомбочек не замолкали ни на минуту. Настойчивости «сынов Восходящего Солнца» противостояло упорство сибиряков.
   Сюда-то и направился на следующий день Звонарев для ознакомления с положением дел на этом участке обороны.
   Стоял слегка туманный, пасмурный день. Лениво погромыхивали пушки, да японские батареи, с присушен им методичностью, неустанно посылали снаряд за снарядом по городу и стоявшей на внутреннем рейде артурской эскадре.
   Постепенно незначительная с утра орудийная перестрелка превратилась в сплошную канонаду. Сотни тяжелых снарядов обрушились на форты номер два и номер три и на укрепление. Являлось ли это подготовкой к общему штурму крепости или только предварительной пробой сил, определить было невозможно. Едва прапорщик вышел из ущелья, где помещался штаб, как попал под сильный обстрел и поспешил укрыться за скалой. Пробегая таким образом от укрытия к укрытию, он добрался до вершины Скалистого хребта, расположенного в версте с небольшим за линией фортов. Обрывистый, лишенный всякой растительности кряж доминировал над первой и второй линиями обороны — фортами и Китайской стенкой.
   Припав за камнем, Звонарев в бинокль начал разглядывать развернувшуюся перед ним панораму. Внизу и несколько вправо лежал форт номер три. Он весь был окутан черными столбами пыли и дыма от беспрерывно падающих на него бомб. Над ним в воздухе то и дело появлялись белые комочки шрапнельных разрывов.
   Крупный снаряд ударил в самый центр казармы, и в следующее мгновение из всех окон выбросило густые облака дыма. Звонарев невольно вздрогнул На мгновение он представил себе десятки искромсанных, разорванных на куски, искалеченных солдатских тел вперемешку с осколками бетона и дерева, стоны, крики, хрипение умирающих и воздух, насыщенный едким запахом шимозы…
   «Едва ли кто уцелел из находящихся в этот момент в казарме», — с ужасом подумал он и перевел взгляд на укрепление номер три.
   Также окутанное густой пеленой пыли и дыма, оно едва различалось на сером фоне окружающей местности. Посредине между фортом номер три и укреплением четко виднелась глубокая лощина. В этом месте, несколько сзади, расположилась маленькая батарейка из двух полевых орудий, долженствовавшая, очевидно, защищать подступы к этой ложбине.
   За рекой Лунхе темнели массивы Волчьих гор.
   Прояснилось. Еще теплое солнце приятно согревало спину своими лучами. При виде сильного обстрела укрепления номер три Звонаревым овладело раздумье — идти туда или нет.
   «При такой бомбардировке я, конечно, ничем не смогу помочь укреплению, там сейчас не до минных галерей», — оправдывался он перед собой. Наконец он принял компромиссное решение: подождать некоторое время, не уменьшится ли обстрел, и после этого идти на укрепление. Успокоившись на этом, он стал наблюдать за тем, что делается правее.
   Далеко, чуть выступая из-за ближних сопок, виднелась батарея литеры Б. На ней тоже взлетали черные султаны дыма, но гораздо реже, чем на соседних фортах. Крепостные батареи на японский огонь отвечали вяло, посылая свои снаряды далеко в тыл. Сзади, со стороны города, доносился рокочущий гул орудий броненосцев, помогавших крепости своим огнем.
   Неожиданно заговорила расположенная за Скалистым хребтом батарея сорокадвухлинейных пушек.
   «Один преждевременный разрыв, и от меня останется только мокрое место», — сообразил он и медленно побрел к укреплению.
   Прошло около часа, пока бомбардировка несколько стихла. Воспользовавшись этим, Звонарев быстро прошел оставшееся расстояние и, перебравшись под ружейным огнем через горжевой мост, вбежал в ворота казармы.
   После яркого солнечного света и чистого воздуха он сразу попал в полутемное помещение. В казарме было душно и смрадно. С полсотни солдат сидело на нарах, держа винтовки между колен, готовые по первому приказанию кинуться в нужную сторону.
   — Где комендант? — спросил прапорщик у первого попавшегося солдата.
   — Их высокоблагородие в потерне.
   Звонарев вышел из каземата и несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух. Затем он направился к черневшему впереди входу в потерну, которая освещалась несколькими фонарями. Пройдя почти половину потерны, прапорщик оказался у выхода из нее во внутренний дворик. Здесь, на перекрестке, стоял небольшой стол, за которым пили чай все наличные офицеры укрепления — капитан Шметилло, артиллерист поручик Есаулов, Дебогорчй Мэкриевич и стрелковый прапорщик. Веселые, бодрые лица, шутливый разговор-все эго показывало, что бомбардировка не смутила дух защитников.
   — Знаменитому артиллеристу и инженеру наше глубочайшее уважение! — приветствовал Звонарева капитан. — Вот уж никак не ожидал, что после сегодняшней бани кто-либо рискнет днем пожаловать к нам в гости. Садитесь к столу. Эй, денщик, стул!
   Прапорщик пожал всем руки и занял указанное ему место. Его тотчас забросали вопросами о причинах появления на форту, о штабных новостях, после их артурских слухах, — одним словом, говорили о чем угодно, кроме бомбардировки и сопряженной с ней смертельной опасностью. Прапорщик удовлетворил их любопытство.
   — Я чуть ли не час пережидал окончания обстрела вашего укрепления, — признался он.
   — И правильно сделали. Зачем зря рисковать? Я всех, кого можно, упрятал в казармы, оставив только часовых. Сам же засел здесь, так как отсюда легко добраться до любого места форта, — проговорил капитан. — Что нового на Залитерной, как поживает Харитина?
   — Она счастлива и довольна. Вышла замуж за нашего солдата.
   — К солдатам, значит, ее все-таки потянуло. А бабочка она ничего, стоящая, — покрутил усы капитан.
   После чаю с красным вином Шметилло повел Звонарева в капонир. Потерна полого спускалась в ров, но не проходила под ним, а рассекала его на две части. В этом месте она несколько расширялась, в стенах имелись бойницы для мелких орудий, из которых можно было обстреливать передний ров продольным — огнем. Потерна подходила как раз к середине капонира. Вправо и влево от нее шло по пяти казематов, установленными в них на тумбах капонирными пушками и снятыми с японских брандеров пятиствольными митральезами, что давало возможность прекрасно обстреливать боковые рвы.
   — В левом углу капонира слышна работа японских минеров, — сказал Шметилло.
   Звонарев стал прислушиваться и вскоре уловил довольно сильные удары киркой или мотыгой.
   — Будете вести контрминную галерею? — спросил прапорщик.
   — Мокриевич с саперами собираются. Да, между нами говоря, он редкостная шляпа и размазня, к тому же и трусоват. Пока он раскачается, японцы заберутся в самый ров Оставайтесь у пас вместо него. Саперов я задержу, дам своих людей, и мы с вами покажем японцам кузькину мать.
   Звонарев не ожидал такого оборота дела и заколебался.
   — Я командирован на время, меня ждет с докладом Рашевский.
   — Черт с ним, с Рашевскнм. Мокриевич все ему расскажет и от себя еще наврет с три короба. По рукам, значит? — хлопнул Шметилло Звонарева по плечу.
   Через полчаса солдаты по указаниям прапорщика уже долбили стенку кирками и мотыгами. Хозяйственный Шметилло откуда-то достал переносный горн и молот для оправки затупившихся кирок и мотыг, доски для рам, мешки. Работа закипела.
   Незаметно подошла ночь, опять возобновился обстрел укрепления, снаряды с воем рвались то во рву, то на крыше капонира. Во избежание ранений осколками бойницы заложили мешками.
   Кряхтя, Шметилло поднялся из-за стола.
   — Пойдем, Сергей Владимирович, посмотрим, что делается на дворе, — предложил он. — Надо фендрика-то отпустить, он сейчас караулит около штурмовых пушек, там же, верно, и Есаулов. Хлопец хоть куда, разбитной и бравый, то и дело приходится его за хвост в каземат тащить, чтобы зря собой не рисковал.
   Небо было покрыто легкими облаками, сквозь которые просвечивали звезды. Дул довольно резкий, холодный ветер. На фронте было тихо, только из ближних японских окопов временами доносился заливистый лай маленьких сторожевых собачек, которые постоянно жили в траншеях. Лучи японских прожекторов медленно скользили вдоль фронта. Из темноты неожиданно выступали то брустверы окопов, то группы изуродованных снарядами деревьев, то полоса проволочных заграждений.
   Японцы методично обследовали всю линию русских. Дойдя до укрепления, луч остановился, как бы вглядываясь в происходящее на нем. Шметилло приказал стрелкам не попадать под лучи прожектора, чтобы японцы не заметили движения и не начали обстрел. Несмотря па то, что до прожектора не было и версты, свет его был слаб.
   У переднего бруствера зашевелилась прислуга около прогивоштурмового орудия.
   — Михаил Филиппович, что вы собираетесь делать? — окликнул Шметилло.
   — Пальнуть раз-другой по прожектору, чтобы он так не нахальничал, — отозвался из темноты Есаулов.
   — Воздержитесь пока! — остановил его капитан. — Сейчас уносят раненых, подвезли горячую пищу и воду, в горже полно людей. Теперь не время дразнить японцев.
   Поручик что-то сердито заворчал, но все же артиллеристы отошли от орудий.
   Сзади, со стороны Скалистого хребта, вспыхнул резкий луч русского прожектора.
   — За исключением прожекторов — все у японцев лучше: и бинокли, и одежда, и шанцевый инструмент, разве мы не могли бы иметь такого же инструмента? — с досадой проговорил Шметилло. — Единственно, в чем мы не уступаем, если не превосходим их — это в храбрости. В мирное время мы занимались только шагистикой да парадами. Смешно сказать, а я уже во время войны обучил грамоте десяток-другой солдат.
   — И охотно они учатся?
   — Загляните в свободную минуту в казарму. Обязательно найдете несколько человек за чтением или письмом. Идут на позицию и вместо лишней смены портянок суют в мешок букварь. А наши дурачки генералы все еще твердят, что от грамоты только вред в армии.
   — Сами в грамоте не сильны. Возьмите приказы Стесселя — у него безграмотность возведена в стиль. Что ни приказ-то литературный перл, — заметил Звонарев
   — Если у нас не будет большого численного превосходства над японцами, то набьют макаки «кое-какам» по первое число! — вздохнул капитан и пошел на другую сторону форта.
   Луч японского прожектора скользнул дальше, и все опять погрузилось во тьму. Правее вспыхнул яркий огонь орудийного выстрела, и донесся глухой раскат.
   — Заредутная батарея, — определил Шметилло. — Молодцами работают. Сколько раз японцы пытались ее сбить, да все неудачно. Вот что значит хорошо применить орудия к местности!
   Офицеры прошли в казарму и застали там генеральную приборку. Вынесли раненых, и дежурные с дневальными усердно мели, скребли и чистили полы, прибирали на нарах. В потерне при свечах солдаты ужинали. Тут же рядом возвышались пирамиды бомбочек вперемешку с патронами и снарядами.
   Звонарев справился у Шметилло, где находится пороховой погреб.
   — При постройке инженеры про него забыли, а когда спохватились, было уже поздно. Так и складываем бомбочки где придется, — ответил Шметилло.
   — Но ведь это опасно. Может произойти взрыв от случайных попаданий осколков или даже просто от толчков.
   — На этом укреплении больше погибло солдат от взрывов своих же бомбочек, чем от японских снарядов. А бетон какой в капонире? Глины больше, чем цемента. Я бы этих мерзавцев Лилье и Бармина за такую постройку повесил без суда, — разволновался Шметилло.
   Звонарев вышел с капитаном на внутренний дворик форта. Справа беспрерывно вспыхивали зарницы выстрелов и доносился гул канонады. Снаряды с воем неслись в сторону Артура. Близко мигали огоньки ружейных выстрелов, и пули с легким свистом летели над головой. Расположенные вдоль бруствера шметилловские пулеметы, составленные из десятка соединенных вместе ружей, изредка отвечали залпом. Красиво извиваясь, к небу взлетали ракеты и рассыпались целой гирляндой ярких звездочек. При свете ракет из темноты на несколько мгновений выступали сопки, темные линии брустверов японских траншей, группы деревьев и черные точки двигающихся людей, и затем все опять исчезало во мгле.
   У бруствера, не спуская глаз с врага, стояли часовые, готовые ежеминутно поднять тревогу. Шметилло с Звонаревым прошли вдоль всего внутреннего дворика. Около каждого солдата капитан останавливался и обменивался с ним несколькими словами.
   — Золотой народ мои сибиряки! Сколько времени уже я с ними живу и все же не успел еще их вполне оценить. Молчаливы, грубоваты с виду, но смекалисты и очень инициативны. Все время придумывают разные новые каверзы японцам. Вчера выпустили на веревке одну из захваченных японских собачонок с трещоткой. Что тут поднялось — уму непостижимо! Сначала страшная ружейная стрельба, за ней артиллерийская, полетели градом бомбочки. Собачонку давно уже спрятали, а те все продолжают бить из орудий.
   Офицеры вернулись в потерну. Солдаты кончали ужинать. Вставая из-за стола, они истово крестились.
   — Гнедых! — окликнул Шметилло рослого старшего унтер-офицера. — Какую пакость на сегодня придумали японцу?
   — Думаем змея запустить с гранатами, — улыбнулся солдат, отдавая честь капитану.
   — Но только после приборки казарм и отъезда кухни и водовоза, чтобы не было напрасных потерь.
   — Не извольте беспокоиться, Игнатий Брониславович, все будет в аккурате.
   Человек десять стрелков возились с большими бумажными змеями, привязывая к хвостам их небольшие бомбочки с короткими запальными шнурами.
   Когда все было готово, солдаты вышли в ров. В сторону японцев дул сильный ветер. Один за другим поджигались шнуры бомбочек, и змеи взлетали вверх. В темноте едва были заметны светящиеся точки горящих шнуров. Сверху с брустверов «наводили» их куда надо, голосом командуя, травить ли еще веревку или держать ее неподвижно, если змей оказывался в нужном месте. В небе на мгновение вспыхивал огонек, и бомбочка летела вниз, падая в расположение японцев, а змей, козырнув, стремительно взмывал вверх. Стрелки быстро подтягивали его за веревку и снова «заряжали» этих своеобразных бомбардировщиков. Японцы в полной растерянности палили в воздух, безуспешно стремясь сбить невидимого врага, и в отместку стали забрасывать ров ручными гранатами. Стрелки с веселым смехом поспешили укрыться в казармах.
   — Сейчас пустим еще гадючку, — предупредил Гнедых Звонарева.
   Японцы несколько успокоились.
   Два стрелка выползли на бруствер с небольшими ракетами в руках. К ракетам был прикреплен белый бенгальский огонь. При взлете ракеты он загорался и освещал местность. Ракета пускалась низко над землей, «ползла гадюкой», как говорили — стрелки, и, пролетев около сорока-пятидесяти шагов, падала. С бруствера укрепления следили за «гадами»и тотчас же обстреливали залпами из шметилловских пулеметов обнаруженные цели.
   Не успела потухнуть последняя ракета, как обозленные японцы перевели луч прожектора на укрепление и обстреляли его сосредоточенным огнем нескольких батарей. Стрелки, за исключением часовых у пулеметов и наводчиков у противоштурмовых пушек, спрятались в центральной потерне.
   — Здорово мы сегодня раздразнили японцев, — совсем по-детски смеялся Шметилло, стоя у входа в потерну. — Будут теперь с полчаса молотить по нас, пока сердце отойдет.
   — Чего доброго, еще кинется в атаку, — заметил стрелковый прапорщик, стоявший несколько поодаль.
   — Мои артиллеристы не прозевают, пошпарят в упор картечью, — усмехнулся Есаулов.
   Звона рев отошел в глубь потерны. Снаряды то и дело рвались около входа, и осколки залетали в самый проход. Здесь же были сложены пирамидками ручные бомбочки и пороховые заряды противоштурмовых орудий Случайное удачное попадание осколка — и все это взлетело бы на воздух. Но ни Шметилло, ни два других офицера не обращали ни малейшего внимания на эту опасность. Капитан сел к с голу и крикнул, чтобы ему подали горячего чаю.
   — И мне тоже, — попросил Есаулов.
   — К вам, Сергей Владимирович? — обернулся к Звонареву Шметилло.
   При тусклом свете керосиновой лампочки его заросшее щетиной лицо приветливо и добродушно улыбалось, как будто вокруг не летали осколки, грозя ему ежеминутной смертью.
   Вдруг ослепительный яркий огненный столб вырос совсем рядом. Звонарева оглушило и так сильно обо что-то ударило, что он потерял сознание.
   Он не мог определить, прошло ли пять минут или два часа, когда сознание медленно стало возвращаться к нему. В ушах звенело, все тело ныло, дышать было трудно, руки и ноги казались страшно тяжелыми и не повиновались ему. Мрак перед глазами постепенно рассеивался. Наконец Звонарев разобрал наклонившееся над ним бородатое лицо ротного фельдшера и почувствовал острое раздражение в носу.
   — Приходит в себя, — расслышал он хрипловатый низкий голос.
   Звонарев чихнул, почувствовав при этом острую боль в голове, и застонал.
   Фельдшер убрал нашатырный спирт и влил в рот Звонареву лекарство.
   — Вашбродь, принимайте команду, — сказал он.
   — А капитан? — с трудом выговаривал слова, спросил прапорщик.
   — Их разорвало на куски вместе с артиллерийским офицером, а нашему прапорщику раздробило ногу. Так что вы остались за старшего, — ответил фельдшер.
   — У меня сильно болит голова.
   — Малость оконтузило вас, а так все цело, я уже осмотрел.
   Звонарев чуть приподнялся и увидел, что лежит полураздетым на нарах в казарме. Он попытался было встать на ноги, но голова закружилась так сильно, что он едва опять не потерял сознания. Кое-как одевшись, с помощью поддерживавших его под руки стрелков прапорщик вышел в потерну. По дороге его окликнул раненый стрелковый офицер.
   — Умоляю вас, отправьте меня в перевязочный пункт.
   Я умру здесь от потери крови, — просил он. — Ваше счастье, что вы не подошли к Шметилло, когда он вас спросил. Взорвались бомбочки как раз рядом с ним. Я успел отскочить, и все же мне повредило ногу, иначе и меня разнесло бы в клочья.
   Обстрел постепенно стихал. Солдаты столпились возле останков своего капитана. Они были удручены гибелью любимого начальника.
   Прапорщик взглянул на обгорелые щепки стола, за которым сидел Шметилло, уже засыпанные землей лужи крови на полу и велел убрать в потерну подальше взрывчатые вещества. Неожиданный треск шметилловских пулеметов и грохот противоштурмовых орудий заставил Звонарева выйти во двор.
   — Японец лезет, — сообщил стрелок.
   — В ружье! Первый взвод направо, второй налево, третий в капонир. Четвертому оставаться здесь в резерве, — приказал Звонарев, и десятки голосов тотчас разнесли это распоряжение по всему укреплению. Солдаты, расхватывая на ходу винтовки, бросились по указанным местам.
   Артиллерийский огонь прекратился, зато градом сыпались ручные бомбочки. К счастью, большинство из них не долетало и падало в бруствер или около него. Стрелки с необычайным проворством выкидывали их обратно в ров.
   — Банзай, банзай! — неслось со стороны японцев.
   При свете русских прожекторов Звонарев увидел, как японцы, добежав до рвов, быстро прилаживали бамбуковые лестницы и по ним спускались вниз.
   — Усилить огонь из капониров, четвертому взводу из горжевого рва атаковать японцев, — приказал Звонарев.
   — Бей их бомбочками! — вопил рядом артеллерист.
   В темноте трудно было разобрать, где находились стрелки, и еще труднее командовать ими. Но солдаты действовали сами, сообразуясь с обстановкой. Унтера или просто рядовые бросали отрывистые фразы, объясняя свои предположения и намерения. Остальные их понимали с полуслова. Па Звонарева стрелки почти не обращали внимания, часто не замечая его в темноте.
   — Отобьем японцев, не впервой нам это! — спокойно говорил прапорщику стрелок, поддерживая под руку все еще не вполне оправившегося Звонарева. — Вы, вашбродь, присядьте в проходе потерны, а вам туда будут докладывать, что где деется, — посоветовал он.
   Прапорщик последовал этому совету. Вскоре прибежали из капонира сообщить, что японцы забрасывают казематы ручными гранатами и пытаются пролезть в амбразуры. Звонарев поспешил туда. При слабом свете нескольких свечей он разглядел стрелков, которые, стоя у бойниц, вели частую перестрелку. Помещение было полно дыма.
   — Вашбродие, прикажите забросать японцев сверху бомбочками, а мы попробуем поджечь лестницы паклей, смоченной в керосине, — предложил один из стрелков и, не дожидаясь одобрения офицера, побежал отдавать нужные распоряжения.
   В крайнем каземате через амбразуру просунули длинный шест с укрепленной на нем горящей паклей и этим своеобразным факелом подожгли штурмовые лестницы. Сухой бамбук вспыхнул, как порох, ярко освещая ров.
   Заметив, что путь отступления отрезан, японцы ринулись к горжевой части укрепления, надеясь здесь найти выход, но тут их поджидал четвертый взвод, бросившийся в штыки. В тесном пространстве глубокого рва завязалась свалка. По собственной инициативе стрелки начали спрыгивать с брустверов вниз и затем с тылу напали на японцев. Звонареву оставалось лишь освещать своими факелами место боя.
   — Туши, — прокричал в амбразуру один из стрелков. — С японцами кончили, ни один живым не ушел.
   Наступило затишье. Прапорщик прошел в казарму, куда сносили раненых и убитых.