Страница:
Едва оправившись от ран, Енджеевский, прихрамывая и опираясь на палочку, направился к Семенову.
— Зачем же вы ушли из госпиталя в таком виде? — спросил полковник. — Ведь вы форменный калека!
— Выписан после освидетельствования «комиссией
Четырнадцатого полка, признавшей меня годным к строевой службе.
— Ну и отправляйтесь тогда в Четырнадцатый полк к Савицкому. Пусть он что хочет, то и делает с вами.
— Разрешите мее принять по-прежнему охотничью команду.
— На руках, что ли, вас будут носить в разведку?
— Авось на четвереньках поспею за солдатами.
— Ладно уж! Вы мне сейчас, откровенно говоря, очень нужны. Без вас в охотничьей команде все пошло вверх дном, и я не знаю, что делается под носом. Ну, желаю всего лучшего! — И Семенов крепко пожал руку поручика.
— Лучший офицер у меня в полку, — бросил он адъютанту, когда Стах вышел. — Только всегда с начальством не в ладах!
Узнав о возвращении Енджеевокого, стрелки-охотники, побросав все свои дела, кинулись к нему.
— Евстахий Казимирович? Вот радость-то какая! Без вас дело у нас совсем расклеилось.
Стах, начал расспрашивать, что произошло в его отсутствие. Оказалось, что заменивший его поручик Минят сместил едва ли не всех начальствующих из нижних чинов.
Енджеевскому пришлось всех возвращать на прежние места.
Стах перераспределил также и людей между взводами, чтобы старые, наиболее опытные разведчики равномерно попали в каждый из них. Взводами стали командовать простые солдаты, иногда из штрафных, но опытные и лихие разведчики, и плохие унтеры стали в строй рядовыми.
Вечером, за обедом в штабе полка, Семенов предупреждал Стаха:
— Что касается произведенных вами перемещений среди нижних чинов, то ответственность за них возлагается целиком на вас.
— Неплохо бы такую перестановку произвести и во всем Артуре, — заметил Енджеевокий.
Семенов сбоку взглянул на него, хитро улыбаясь, и, поправив свои новенькие золотые флигель-адьютантские аксельбанты, спросил:
— Вы поручили бы мне заведовать дивизионным обозом, а сами приняли бы командование дивизией?
— О нет! Прежде всего убрал бы куда-либо подальше Стесселя, Фока, Никитина, Рейса — на Ляотешань, что ли, и посадил бы под крепкий караул. Романа Исидоровича поставил во главе обороны, а в помощь ему дал бы вас и Третьякова.
— А Смирнова куда?
— Учителем арифметики в Пушкинскую школу.
Семенов громко захохотал.
— Придумали вы ему место!
И поспешил переменить тему разговора.
— Я слыхал, что под Ляояном должен произойти генеральный бой между нашими и японцами. Говорят, много шансов на нашу победу, — проговорил он.
— Будут японцы под Артуром сидеть смирно — значит, в Маньчжурии им наступили на хвост; — полезут на штурм — значит, мы побиты под Ляояном, — отозвался Стах.
Для Стаха охотники выбрали большой просторный погреб под разрушенной кумирней. Японцы, разбив пагоду, больше не стреляли в этом направлении. Стрелки расчистили подступы к нему, подмели помещение, натащили свежего душистого сена и по возможности придали жилью уютный вид. Отправив солдат в разведку, утомленный за день Енджеевский с удовольствием вытянулся на сене и погрузился в дремоту. Охраняя сон командира, два охотника по своему почину улеглись у входа. Ночь выдалась сырая, с моря наползал туман, заполняя все низины и овраги. На позициях было тихо.
— Теперь дело у нас пойдет, — тихо проговорил один из стрелков. — Поручик наш — человек правильный, солдата насквозь видит.
— Наш Стах своих в обиду не даст.
— Беречь его следует и от японских пуль и от начальства.
После полуночи разведчики стали возвращаться. Они хотели было тотчас разбудить Енджеевского, но стража не позволила.
— Соберутся все, тогда разом и доложите, а то до утра всю ночь беспокоить зря человека будете.
Стрелки охотно соглашались и тут же укладывались на землю.
Утром, выслушав доклады солдат, Енджеевский удивился одновременности их возвращения, но никто не выдал ему причины этого. По донесениям разведчиков, вырисовывалась ясная картина сосредоточения довольно значительных сил противника против Западного фронта и подготовки к новому штурму, о чем свидетельствовало сооружение ряда осадных батарей в этом районе.
О результатах разведки Стах доложил Семенову.
— Похоже, что Ляоян-то отдали, — задумчиво проговорил полковник, разглядывая на карте вновь нанесенные батареи и траншеи. — Сейчас с конным ординарцем пошлю донесение Роману Исидоровичу.
Поручик выбрал одного из своих стрелков и велел ему по дороге заехать в Пушкинскую школу с запиской, к которой он присоединил полевые цветы для Лели. Заметив это, охотники быстро набрали огромный букет. Один из разведчиков, поляк-садовник, с большим вкусом подобрал цветы и преподнес Стаху.
— Для Елены Федоровны, — сказал он.
Еджеевокий был очень тронут.
» И этих людей смеют презрительно называть «сволочью», — подумал Енджеевский и тепло поблагодарил солдата.
Кондратенко появился в Палиджуане около полудня и направился прямо к Енджеевскому. Еще раз выслушав доклад о результатах разведки, генерал попросил провести его на такое место, откуда он мог бы видеть возможно больше. Стах вызвал Денисова.
— Есть такое место, ваше превосходительство, только в версте впереди наших окопов. Днем туда можно добраться лишь ползком.
Без долгих размышлений Кондратенко переоделся в солдатскую рубаху, надел чью-то не очень чистую фуражку и с биноклем в руках отправился за фельдфебелем. Стах из-за ранения не мог идти с ним и издали наблюдал за продвижением генерала. Семенов сердито напустился на поручика.
— Как вы не отговорили Романа Исидоровича от посещения наблюдательного пункта? Где это видано, чтобы генерал, как простой стрелок, целую версту полз на животе!.. — кипятился полковник, наблюдая в бинокль за двумя серыми фигурами, ползущими далеко впереди русских окопов.
Енджеевский старался как мог успокоить полковника, Все же оба провели весьма тревожный час, пока наконец Кондратенко вернулся. Потный, запыленный, генерал был возбужден и доволен своей вылазкой.
— Все видел и высмотрел! Данные разведки подтвердились полностью. Я разглядел даже еще несколько новых батарей в этом районе. Несомненно, готовится штурм, только не Западного фронта, а против вас! — предупредил он Семенова.
Отдав затем еще ряд приказаний по усилению обороны Северного участка, генерал уехал. Семенов со Стахом и адъютантом засели за детальную разработку плана обороны полкового участка.
Прошло несколько дней.
В ночь на третье сентября неожиданно обнаружилось наступление до роты японцев от Шушуина на передовые окопы Кумтарненского редута, расположенные в непосредственной близости к этой деревне. Енджеевокий решил атаковать их с флангов и отрезать от своих. С этой целью он вызвал, команду разведчиков. Не желая беспокоить уже спавшего Семенова, он договорился с командиром штабной конвойной роты, и они двинулись на врага.
— Шуму не поднимать, не стрелять, действовать штыком и прикладом, — поучал Енджеевский охотников.
По сигналу — крику совы — русские бросились в штыки. Произошла короткая кровавая схватка. Соблюсти полную тишину не удалось, кто-то крикнул от боли, грянул ружейный выстрел, в воздухе засверкали ручные ракеты японцев. Ночь оживилась шумом боя. Пришлось разбудить Семенова, который ввел в бой еще две роты из резерва. Заговорили крепостные батареи. Только к рассвету стихла наконец стрельба.
В числе захваченных пленных оказались два офицера. У них нашли приказ по Маньчжурской армии о разгроме русских под Ляояном и приказ Ноги о предстоящем новом штурме Артура, «… дабы возможно скорее смыть позор затянувшейся осады со знамен Страны Восходящего Солнца», — цветисто писал командующий японской осадной армией.
Семенов, невыспавшийся и злой, диктовал адъютанту реляцию о происшедшем. Он постарался скрыть факт самовольных действий своих офицеров, приведший к ночной стычке и значительным потерям, и подчеркивал положительные результаты разведки.
— Почему вы меня не разбудили на час раньше? Все было бы в порядке. Японцы наступают, мы обороняемся, а теперь изволь доказывать, — брюзжал полковник. — Стессель этого случая не пропустит.
— Бог не выдаст, Стессель не съест! — отшучивался
Стах, хотя и понимал, что подвел своего командира. К вечеру неожиданно приехал Фок и заявил, что прислан для расследования «ночного инцидента». Он просидел до глубокой ночи, учинив форменный допрос офицерам и многим из солдат. Почуяв неладное, Семенов сообщил о визите Фока Кондратенко. Последний тотчас же прибыл в штаб Двадцать шестого полка.
— Рад вас видеть, Александр Викторович, в добром здравии, — приветствовал он Фока. — Зачем изволили пожаловать?
— Прислан начальником района для проверки поступивших в штаб сообщений о вопиющих безобразиях в Двадцать шестом полку.
— Мне о таковых ничего не известно. Наоборот, Двадцать шестой полк я считаю лучшим, надежнейшим в моей дивизии.
— Очень жаль, но должен вас разуверить в этом.
Большего беспорядка, чем у флигель-адъютанта Семенова, нельзя себе и представить! Офицеры — нигилисты и либералы, самовольно, без ведома командира, вводят в бой Чуть ли не весь полк, несут напрасные потери, и все из желания заслужить славу героев.
— Прошу конкретнее, ваше превосходительство: кто в чем виноват?
— Семенов в том, что совершенно распустил полк,
Енджеевский в самовольстве, приведшем к бессмысленным потерям, а вы-то недостаточном надзоре за полками вверенной вам дивизии.
— Вы доводите об этом до моего сведения по поручению Стесселя?
— Нет, это мои выводы после ознакомления с положением в Двадцать шестом полку.
— Они меня не интересуют! Поскольку я являюсь начальником сухопутной обороны, то я сам и доложу обо всем начальнику района. Подать генералу лошадь! — громко приказал Кондратенко.
— А если я не уеду? — зло сощурил глаза Фок.
Кондратенко нервно заходил по двору, быстро соображая.
«Рубить сплеча, опереться на свои полки и моряков, арестовать Фока, Стесселя, предать суду, самому принять общее руководство обороной, сместив Смирнова? — быстро неслись мысли в его голове. — Но ведь полки Четвертой дивизии — Тринадцатый, Четырнадцатый, Пятнадцатый — пойдут за Фоком, может возникнуть междоусобие, а тут на носу новый штурм. Нет, не сейчас! Лучше в другой, более подходящий момент». И Кондратенко облегченно вздохнул. Решительные и крутые меры были не по нем, и он с радостью ухватился за спасительную отговорку о предстоящем штурме.
— Надеюсь, вы не станете упорствовать, Александр
Викторович? — уже мягче проговорил Роман Исидорович.
— Хорошо, но я отсюда еду прямо к Стесселю, — пригрозил Фок.
— Значит, нам по дороге, — чуть насмешливо заметил
Кондратенко.
— Нет, уж избавьте! И до сей поры, и до моей гробовой доски наши дороги никогда не совпадали и не совпадут, — с необычайной для него пылкостью проговорил Фок.
Генералы раскланялись и разошлись.
Узнав о происшедшем, Стессель растерялся. Недавно сместив Фока, он теперь стоял перед дилеммой смещения Кондратенко и заменой его Фоком. Сомнения решила Вера Алексеевна:
— Без Кондратенко Артур не продержится больше двух недель. Мы не знаем точно, что делается у Куропаткина, поэтому назначение Фока еще рано.
Все же Стессель счел долгом отдать следующий приказ по войскам Квантунского укрепленного района:
«В ночь со 2 — го на 3 — е сентября 26 — го В. — С, стрелкового полка поручик Енджеевский, не доложив командиру полка, самовольно взял охотничью команду, штабную конвойную роту и пошел производить различные геройские поступки, не имеющие никакой ясной цели, а показывающие: 1) что есть офицеры, которым ничего не стоит бессмысленно загубить несколько десятков солдатских жизней да потом еще доказывать, что он молодец и герой, и 2) в 26 — м В. — С, стрелковом полку наблюдается полное отсутствие порядка. Предписываю Енджеевского отрешить от должности, зачислить в нестроевую часть и отнюдь ни к каким наградам не представлять. Командиру 26 — го В. — С, полка флигель-адъютанту полковнику Семенову объявляю строгий выговор за отсутствие — внутреннего порядка в полку, начальнику же 7 — й В. — С. стрелковой дивизии генералу Кондратенко ставлю на вид.
Генерал-адъютант Стессель».
— Теперь японцы могут спать спокойно. Конец вылазкам, — резюмировал Кондратенко, прочитав приказ.
На следующий день Стах был назначен смотрителем лазарета при Пушкинской школе. Все учительницы, и в особенности Леля, остались весьма довольны таким оборотом дела.
Звонарев и Борейко орудовали на Залитерной батарее, стараясь возможно лучше замаскировать ее от наблюдений противника. Прапорщик, кроме того, занимался укреплением блиндажей и пороховых погребов, перекрывая их сверху рельсами и бетоном. Летняя жара постепенно спадала, изредка проходили теплые дожди. Посажаные летом деревья вновь оделись свежей листвой. На фронте было почти спокойно. Японцы изредка обстреливали форты и батареи, перенеся огонь в тыл на город — и порт, но к бомбардировкам портартурцы уже привыкли и научились быстро покидать обстреливаемые участи.
— Сегодня он бьет все время по району Пушкинской школы, — беспокоился Борейко, оглядывая город в бинокль.
— Теперь там работает Стах. Он занялся вместе со своими легкоранеными охотниками приведением здания в оборонительное состояние, — сообщил Звонарев.
— Не сообразишь даже, повезло ему или нет. Отставлен от наград — зато оказался в тылу около жены, — задумчиво зпметил Борейко.
— Тебе-то у Оли везет или нет?
— Не знаю, что и ответить. Пожалуй, скорее удача, во всяком сяучае, не такая, как у тебя с Варей.
— Варя, по крайней мере, оригинальна: сперва огреет плеткой, а затем крепко поцелует.
К батарее подошел ординарец, ведя за собой лошадь под офицерским седлом.
— Прапорщику Звонареву пакет, — протянул солдат.
Эвонарев торопливо его распечатал и прочитал;
— «Ввиду ранения командира Саперной батареи каштана Вениаминова вам предлагается срочно принягь когандование этой батареей. Об исполнении донести. Генерал Белый».
— Вот так фунт! Где находится эта Саперная батарея? — обернулся прапорщик к Борейко.
— В версте от Нового города. Строилась еще в мирное время, бетонная, пушки шестидюймовые, береговые. Место» открытое и сильно обстреливается. Одним словом, нам там в случае атаки на Западный фронт будет весело.
— Нельзя ли взять с собой несколько человек наших?
Дело будет вернее.
— Некого! Половина роты ходит перевязанная. Может, потом кого-нибудь подошлю, — пообещал Борейко.
Простившись со своим другом и солдатами, прапорщик сел на лошадь и тронулся в путь. Ехать пришлось медленно, так как Старый город обстреливался японцами, В Новом городе его из окна окликнул Андрюша. Узнав о назначении, лейтенант предложил Звонареву пользоваться своей квартирой.
— Отсюда тебе будет совсем близко.
Расспросив Акинфиева о делах, офицер двинулся дальше и через полчаса прибыл на Саперную батарею. Матросы и солдаты, обслуживающие батарею, не спеша приводили в порядок полуразрушенные брустверы и траверсы.
При появлении прапорщика солдаты и матросы вытянулись. Поздоровавшись с ними, он объявил о своем назначении командиром.
— Нам про то ничего не известно, — сумрачно возразил унтер-офицер моряк.
— Раз я довел до твоего сведения, значит, известно!
А теперь марш по своим орудиям, да работать поживее! — приказал Звонарев.
Батарея довольно сильно страдала от ежедневных обстрелов, даже бетонные сооружения были полуразрушены. Действовали только морские пушки.
После осмотра Звонарев решил замаскировать орудия или хотя бы прикрыть номерных щитами. Нуждались в усилении и бетонные казематы. Собрав вечером солдат и матросов, он подробно изложил им свои намерения. Артиллеристы несколько усомнились в возможности такого переоборудования, зато матросы сразу же поняли его мысль.
— В порту наберем броневых листов и приклепаем их к пушкам, а то потребуем снять щиты с, негодных старых судов — «Всадника», «Забияки»и других, — предлагали они. — Вы бы, вашбродь, поговорили с капитаном второго ранга Клюпфелем, они у нас ведают всей морской артиллерией, которая свезена на сухой путь.
Прапорщик решил на следующий же день заняться этим.
Наблюдательный командирский пункт тоже был оборудован весьма примитивно. Во время стрельбы приходилось высовываться по пояс над бруствером и в бинокль наблюдать за падением своих снарядов. Звонарев велел сделать над головой перекрытие из железных балок и мешков с землей.
Утром, едва взошло солнце, приехал Белый. Легко соскочив с лошади, на ходу расправляя пышные усы, он быстро подошел к батарее.
— Вашбродие, наш генерал прибыли, — разбудили еще спавшего Звонарева.
— Когда сюда явились? — спросил прежде всего прапорщика Белый. — Где и как столуетесь?
— Вчера ел из солдатского котла.
Выслушав затем предположения прапорщика о переустройстве батареи, генерал коротко бросил:
— Все это отлично, но японцы готовят новый штурм, проверьте пристрелку всех целей, сейчас не до переделок, а там видно будет, что и как. — И генерал отправился на соседнюю батарею.
День прошел спокойно. Звонарев дал несколько выстрелов, чтобы ознакомиться с целями, по которым была пристреляна батарея.
В это время к нему неожиданно подошел Блохин.
— В ваше распоряжение прибыл, вашбродь! — гаркнул он.
Офицер от неожиданности даже вздрогнул.
— Тебя поручик прислал?
— Так точно! Поди, грит, присмотри, чтобы их благородие кто-нибудь на Саперной не обидел, — с добродушной усмешкой ответил солдат.
— Ты пришел один?
— Никак нет, со мной Ярцев-сказочник да Юркинтелефонист.
Обрадованный прибытием своих, прапорщик посвятил их в планы переустройства орудий и батарей.
Вскоре начался методический обстрел батареи сразу с нескольких сторон.
— Будет теперь черт до вечера сюда стрелять, — бурчали солдаты.
Разыскать хорошо укрытые за складками местности японские батареи не удавалось. Саперная же с вновь насыпанными брустверами четко вырисовывалась на самой верхушке сопки.
Японскими снарядами брустверы были снесены до основания, одно из орудий подбито, завалился пустой пороховой погреб. Несколько снарядов попало и в командирский блиндаж, в своде которого появились зловещие трещины. Прапорщик решил отвести людей с батареи в тыл.
Отойдя с полверсты, Звонарев укрыл людей в глубокой промоине, а сам отправил донесение в штаб Ирмана, начальствовавшего над этим участком.
Началось томительное сидение на солнцепеке. Днем на минутку появился Кондратенко, указал место новой позиции батареи и уехал.
Собрав вокруг себя матросов и солдат, прапорщик сообщил им о переносе орудий и распределил работу между артиллеристами и моряками.
С наступлением темноты все дружно принялись за дело. Вскоре подошли саперы, а затем и моряки. С ними прибыл инженер-капитан — старый знакомый Звонарева по Цзинджоу.
— Опять пришлось свидеться, — пожал он руку прапорщику. — Я займусь фортификационными работами, а вы орудуйте с пушками, — предложил он.
Звонарев согласился.
Блохин, взявший на себя роль инструктора по оборудованию позиций, громко покрикивал на работающих, изощряясь при этом в такой виртуозной брани, что даже видавшие виды матросы покатывались со смеху.
— Ты, служба, часом, не плавал на «Новике» или не состоишь в родстве с тамошним боцманом Кащенко? — допытывались они.
— Плавал я только по Волге-матушке, да и то с поверхности на дно. Там и присказкам своим научился от волжских бурлаков и сам кое-что придумал.
— У вас на Залитерной все такие весельчаки?
— Без малого все. Забрался было япошка к нам на Залитерную, да как увидел нас с банниками и гандшпугами, так и убег.
— Один вид твой разбойничий в расстройство привести может, — поддел его матрос Луговой и тотчас же был награжден оплеухой.
— Потише, черт, кость сломаешь! — отмахнулся он.
Ночь выдалась лунная, ясная. Можно было работать без фонарей. Японцы изредка стреляли по Саперной, что несколько затрудняло работы. Подъемных механизмов не было, и приходилось все тяжести поднимать вручную. По исконному русскому обычаю, моряки затянули «Дубинушку»в артурском изложении:
Японец-хитрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину,
А артурский матрос, коль работать невмочь,
Так затянет родную «Дубину».
Пели дружно, с явной издевкой, но Звонарев делал вид, что этого не замечает.
— Вашбродь, до вас барышня приехали, — доложил Ярцев, хитро улыбаясь.
Прапорщик вспыхнул, поняв, что разговор идет о Варе Белой.
— Папа приказал привезти вам обед, чтобы вы тут не умерли с голоду, — проговорила девушка, протягивая ему тяжелые судки с едой.
Она умолчала, что все «приказание» отца состояло в коротко брошенной за столом фразе: «Твой прапор сидит второй день не жравши на Саперной». Хоть Варя и запротестовала тогда: «Совсем он не мой, и поголодать ему полезно, не будет таким мямлей», — тем не менее вместо отдыха после дежурства в госпитале она занялась стряпней и затем отправилась на батарею.
Отойдя в сторонку, они расположились с судками. Проголодавшийся прапорщик быстро проглотил борщ, котлеты и крем. Варя только вздыхала, что не принесла больше.
— Долго вы тут будете сидеть? — справилась она.
— Пока не вернется Вениаминов, он лежит в десятом госпитале.
— Он ранен легко и больше недели там не задержится. Где бы в Новом городе можно заняться приготовлением для вас обедов?.. Уж больно далеко добираться сюда из дому.
— Зачем вам утруждать себя?
— А вдруг вы умрете с голоду, тогда меня замучит совесть. И батюшка нас в институте учил: «Накорми осла алчущего!»
— Не очень-то лестное для меня сравнение.
— Я хотела сказать: вола алчущего, хотя вы больше походите на… зайца. Серьезно, где тут можно найти кухню?
— В домике Ривы, ныне Нади Акиифиевой. Совсем недалеко отсюда.
— Меня туда пустят? Только на кухню…
— Так и быть, замолвлю за вас словечко! — съязвил Звонарев.
— В таком случае устраивайтесь сами, как хотите, — обиженно поднялась Варя.
— Смилостивьтесь над голодающим! — взмолился прапорщик. — Давайте завтра, если около полудня будет спокойно, вместе и заглянем в домик Акннфиевых и к Вениаминову, — предложил он.
Рассерженная девушка молчаливым кивком головы выразила свое согласие и направилась к застоявшейся Кубани.
Усталость от предыдущей бессонной ночи заставила прекратить работу уже вскоре после полуночи из опасения несчастных случаев, так как при подъеме тяжелых пушек и лафетов они срывались иногда на землю и могли кого-нибудь придавить.
Японцы молчали, ограничиваясь редкой ружейной стрельбой. Наутро, решив, что предстоит спокойный день, Звонарев дал необходимые указания солдатам и отправился в Новый город.
Десятый госпиталь, где находился на излечении Вениаминов, помещался в недостроенной городской гостинице. Прапорщик вошел в большой светлый вестибюль, поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и быстро нашел палату, в которой лежал командир Саперной батареи. Он застал Вениаминова играющим в карты со своими соседями.
— Очень рад вас видеть, Сергей Владимирович. Зачем изволили пожаловать в эту юдоль печали и страданий? — приветствовал он Звонарева.
Прапорщик объяснил причину своего посещения.
— Жаль, жаль! Я полтора месяца продержался на старой позиции. Правда, днем у меня не было никакого движения на батарее, и стрелял я лишь изредка, в крайнем случае. Постараюсь возможна скорее вернуться в строй.
В палату вошла сестра — высокая стройная блондинка. Она, улыбаясь, подошла к капитану.
— Пойдемте, я вас перевяжу в последний раз.
— На позиции он умрет на другой же день от тоски по вас, Лолочка.
Сестра улыбнулась и вышла. Вениаминов последовал за ней, сразу сильно захромав. В дверь опять постучались.
— Еще гости. Войдите! — отозвался уже немолодой офицер-стрелок.
В палате появилась Варя.
— Где Вениаминов? — обратилась она к Звонареву, ни с кем не здороваясь.
— Здравствуйте, очаровательная незнакомка! — подчеркнуто вежливо приветствовал ее пожилой офицер.
— Прошу меня простить за мою невежливость.
Я очень тороплюсь. — И Варя низко присела перед ним. —
Пойдем в перевязочную, — повернулась она к прапорщику, узнав, где капитан.
По коридору о, ни прошли до самого конца.
— Подождите здесь, а я загляну туда. — И девушка скрылась за дверью.
Вскоре она появилась вместе с капитаном.
— Я вас немедленно бы выписала, вы совсем здоровы, — говорила она сердито, — а эту сестрицу в кавычках удалила бы из госпиталя. Такие особы только мешают работать.
— Зачем же вы ушли из госпиталя в таком виде? — спросил полковник. — Ведь вы форменный калека!
— Выписан после освидетельствования «комиссией
Четырнадцатого полка, признавшей меня годным к строевой службе.
— Ну и отправляйтесь тогда в Четырнадцатый полк к Савицкому. Пусть он что хочет, то и делает с вами.
— Разрешите мее принять по-прежнему охотничью команду.
— На руках, что ли, вас будут носить в разведку?
— Авось на четвереньках поспею за солдатами.
— Ладно уж! Вы мне сейчас, откровенно говоря, очень нужны. Без вас в охотничьей команде все пошло вверх дном, и я не знаю, что делается под носом. Ну, желаю всего лучшего! — И Семенов крепко пожал руку поручика.
— Лучший офицер у меня в полку, — бросил он адъютанту, когда Стах вышел. — Только всегда с начальством не в ладах!
Узнав о возвращении Енджеевокого, стрелки-охотники, побросав все свои дела, кинулись к нему.
— Евстахий Казимирович? Вот радость-то какая! Без вас дело у нас совсем расклеилось.
Стах, начал расспрашивать, что произошло в его отсутствие. Оказалось, что заменивший его поручик Минят сместил едва ли не всех начальствующих из нижних чинов.
Енджеевскому пришлось всех возвращать на прежние места.
Стах перераспределил также и людей между взводами, чтобы старые, наиболее опытные разведчики равномерно попали в каждый из них. Взводами стали командовать простые солдаты, иногда из штрафных, но опытные и лихие разведчики, и плохие унтеры стали в строй рядовыми.
Вечером, за обедом в штабе полка, Семенов предупреждал Стаха:
— Что касается произведенных вами перемещений среди нижних чинов, то ответственность за них возлагается целиком на вас.
— Неплохо бы такую перестановку произвести и во всем Артуре, — заметил Енджеевокий.
Семенов сбоку взглянул на него, хитро улыбаясь, и, поправив свои новенькие золотые флигель-адьютантские аксельбанты, спросил:
— Вы поручили бы мне заведовать дивизионным обозом, а сами приняли бы командование дивизией?
— О нет! Прежде всего убрал бы куда-либо подальше Стесселя, Фока, Никитина, Рейса — на Ляотешань, что ли, и посадил бы под крепкий караул. Романа Исидоровича поставил во главе обороны, а в помощь ему дал бы вас и Третьякова.
— А Смирнова куда?
— Учителем арифметики в Пушкинскую школу.
Семенов громко захохотал.
— Придумали вы ему место!
И поспешил переменить тему разговора.
— Я слыхал, что под Ляояном должен произойти генеральный бой между нашими и японцами. Говорят, много шансов на нашу победу, — проговорил он.
— Будут японцы под Артуром сидеть смирно — значит, в Маньчжурии им наступили на хвост; — полезут на штурм — значит, мы побиты под Ляояном, — отозвался Стах.
Для Стаха охотники выбрали большой просторный погреб под разрушенной кумирней. Японцы, разбив пагоду, больше не стреляли в этом направлении. Стрелки расчистили подступы к нему, подмели помещение, натащили свежего душистого сена и по возможности придали жилью уютный вид. Отправив солдат в разведку, утомленный за день Енджеевский с удовольствием вытянулся на сене и погрузился в дремоту. Охраняя сон командира, два охотника по своему почину улеглись у входа. Ночь выдалась сырая, с моря наползал туман, заполняя все низины и овраги. На позициях было тихо.
— Теперь дело у нас пойдет, — тихо проговорил один из стрелков. — Поручик наш — человек правильный, солдата насквозь видит.
— Наш Стах своих в обиду не даст.
— Беречь его следует и от японских пуль и от начальства.
После полуночи разведчики стали возвращаться. Они хотели было тотчас разбудить Енджеевского, но стража не позволила.
— Соберутся все, тогда разом и доложите, а то до утра всю ночь беспокоить зря человека будете.
Стрелки охотно соглашались и тут же укладывались на землю.
Утром, выслушав доклады солдат, Енджеевский удивился одновременности их возвращения, но никто не выдал ему причины этого. По донесениям разведчиков, вырисовывалась ясная картина сосредоточения довольно значительных сил противника против Западного фронта и подготовки к новому штурму, о чем свидетельствовало сооружение ряда осадных батарей в этом районе.
О результатах разведки Стах доложил Семенову.
— Похоже, что Ляоян-то отдали, — задумчиво проговорил полковник, разглядывая на карте вновь нанесенные батареи и траншеи. — Сейчас с конным ординарцем пошлю донесение Роману Исидоровичу.
Поручик выбрал одного из своих стрелков и велел ему по дороге заехать в Пушкинскую школу с запиской, к которой он присоединил полевые цветы для Лели. Заметив это, охотники быстро набрали огромный букет. Один из разведчиков, поляк-садовник, с большим вкусом подобрал цветы и преподнес Стаху.
— Для Елены Федоровны, — сказал он.
Еджеевокий был очень тронут.
» И этих людей смеют презрительно называть «сволочью», — подумал Енджеевский и тепло поблагодарил солдата.
Кондратенко появился в Палиджуане около полудня и направился прямо к Енджеевскому. Еще раз выслушав доклад о результатах разведки, генерал попросил провести его на такое место, откуда он мог бы видеть возможно больше. Стах вызвал Денисова.
— Есть такое место, ваше превосходительство, только в версте впереди наших окопов. Днем туда можно добраться лишь ползком.
Без долгих размышлений Кондратенко переоделся в солдатскую рубаху, надел чью-то не очень чистую фуражку и с биноклем в руках отправился за фельдфебелем. Стах из-за ранения не мог идти с ним и издали наблюдал за продвижением генерала. Семенов сердито напустился на поручика.
— Как вы не отговорили Романа Исидоровича от посещения наблюдательного пункта? Где это видано, чтобы генерал, как простой стрелок, целую версту полз на животе!.. — кипятился полковник, наблюдая в бинокль за двумя серыми фигурами, ползущими далеко впереди русских окопов.
Енджеевский старался как мог успокоить полковника, Все же оба провели весьма тревожный час, пока наконец Кондратенко вернулся. Потный, запыленный, генерал был возбужден и доволен своей вылазкой.
— Все видел и высмотрел! Данные разведки подтвердились полностью. Я разглядел даже еще несколько новых батарей в этом районе. Несомненно, готовится штурм, только не Западного фронта, а против вас! — предупредил он Семенова.
Отдав затем еще ряд приказаний по усилению обороны Северного участка, генерал уехал. Семенов со Стахом и адъютантом засели за детальную разработку плана обороны полкового участка.
Прошло несколько дней.
В ночь на третье сентября неожиданно обнаружилось наступление до роты японцев от Шушуина на передовые окопы Кумтарненского редута, расположенные в непосредственной близости к этой деревне. Енджеевокий решил атаковать их с флангов и отрезать от своих. С этой целью он вызвал, команду разведчиков. Не желая беспокоить уже спавшего Семенова, он договорился с командиром штабной конвойной роты, и они двинулись на врага.
— Шуму не поднимать, не стрелять, действовать штыком и прикладом, — поучал Енджеевский охотников.
По сигналу — крику совы — русские бросились в штыки. Произошла короткая кровавая схватка. Соблюсти полную тишину не удалось, кто-то крикнул от боли, грянул ружейный выстрел, в воздухе засверкали ручные ракеты японцев. Ночь оживилась шумом боя. Пришлось разбудить Семенова, который ввел в бой еще две роты из резерва. Заговорили крепостные батареи. Только к рассвету стихла наконец стрельба.
В числе захваченных пленных оказались два офицера. У них нашли приказ по Маньчжурской армии о разгроме русских под Ляояном и приказ Ноги о предстоящем новом штурме Артура, «… дабы возможно скорее смыть позор затянувшейся осады со знамен Страны Восходящего Солнца», — цветисто писал командующий японской осадной армией.
Семенов, невыспавшийся и злой, диктовал адъютанту реляцию о происшедшем. Он постарался скрыть факт самовольных действий своих офицеров, приведший к ночной стычке и значительным потерям, и подчеркивал положительные результаты разведки.
— Почему вы меня не разбудили на час раньше? Все было бы в порядке. Японцы наступают, мы обороняемся, а теперь изволь доказывать, — брюзжал полковник. — Стессель этого случая не пропустит.
— Бог не выдаст, Стессель не съест! — отшучивался
Стах, хотя и понимал, что подвел своего командира. К вечеру неожиданно приехал Фок и заявил, что прислан для расследования «ночного инцидента». Он просидел до глубокой ночи, учинив форменный допрос офицерам и многим из солдат. Почуяв неладное, Семенов сообщил о визите Фока Кондратенко. Последний тотчас же прибыл в штаб Двадцать шестого полка.
— Рад вас видеть, Александр Викторович, в добром здравии, — приветствовал он Фока. — Зачем изволили пожаловать?
— Прислан начальником района для проверки поступивших в штаб сообщений о вопиющих безобразиях в Двадцать шестом полку.
— Мне о таковых ничего не известно. Наоборот, Двадцать шестой полк я считаю лучшим, надежнейшим в моей дивизии.
— Очень жаль, но должен вас разуверить в этом.
Большего беспорядка, чем у флигель-адъютанта Семенова, нельзя себе и представить! Офицеры — нигилисты и либералы, самовольно, без ведома командира, вводят в бой Чуть ли не весь полк, несут напрасные потери, и все из желания заслужить славу героев.
— Прошу конкретнее, ваше превосходительство: кто в чем виноват?
— Семенов в том, что совершенно распустил полк,
Енджеевский в самовольстве, приведшем к бессмысленным потерям, а вы-то недостаточном надзоре за полками вверенной вам дивизии.
— Вы доводите об этом до моего сведения по поручению Стесселя?
— Нет, это мои выводы после ознакомления с положением в Двадцать шестом полку.
— Они меня не интересуют! Поскольку я являюсь начальником сухопутной обороны, то я сам и доложу обо всем начальнику района. Подать генералу лошадь! — громко приказал Кондратенко.
— А если я не уеду? — зло сощурил глаза Фок.
Кондратенко нервно заходил по двору, быстро соображая.
«Рубить сплеча, опереться на свои полки и моряков, арестовать Фока, Стесселя, предать суду, самому принять общее руководство обороной, сместив Смирнова? — быстро неслись мысли в его голове. — Но ведь полки Четвертой дивизии — Тринадцатый, Четырнадцатый, Пятнадцатый — пойдут за Фоком, может возникнуть междоусобие, а тут на носу новый штурм. Нет, не сейчас! Лучше в другой, более подходящий момент». И Кондратенко облегченно вздохнул. Решительные и крутые меры были не по нем, и он с радостью ухватился за спасительную отговорку о предстоящем штурме.
— Надеюсь, вы не станете упорствовать, Александр
Викторович? — уже мягче проговорил Роман Исидорович.
— Хорошо, но я отсюда еду прямо к Стесселю, — пригрозил Фок.
— Значит, нам по дороге, — чуть насмешливо заметил
Кондратенко.
— Нет, уж избавьте! И до сей поры, и до моей гробовой доски наши дороги никогда не совпадали и не совпадут, — с необычайной для него пылкостью проговорил Фок.
Генералы раскланялись и разошлись.
Узнав о происшедшем, Стессель растерялся. Недавно сместив Фока, он теперь стоял перед дилеммой смещения Кондратенко и заменой его Фоком. Сомнения решила Вера Алексеевна:
— Без Кондратенко Артур не продержится больше двух недель. Мы не знаем точно, что делается у Куропаткина, поэтому назначение Фока еще рано.
Все же Стессель счел долгом отдать следующий приказ по войскам Квантунского укрепленного района:
«В ночь со 2 — го на 3 — е сентября 26 — го В. — С, стрелкового полка поручик Енджеевский, не доложив командиру полка, самовольно взял охотничью команду, штабную конвойную роту и пошел производить различные геройские поступки, не имеющие никакой ясной цели, а показывающие: 1) что есть офицеры, которым ничего не стоит бессмысленно загубить несколько десятков солдатских жизней да потом еще доказывать, что он молодец и герой, и 2) в 26 — м В. — С, стрелковом полку наблюдается полное отсутствие порядка. Предписываю Енджеевского отрешить от должности, зачислить в нестроевую часть и отнюдь ни к каким наградам не представлять. Командиру 26 — го В. — С, полка флигель-адъютанту полковнику Семенову объявляю строгий выговор за отсутствие — внутреннего порядка в полку, начальнику же 7 — й В. — С. стрелковой дивизии генералу Кондратенко ставлю на вид.
Генерал-адъютант Стессель».
— Теперь японцы могут спать спокойно. Конец вылазкам, — резюмировал Кондратенко, прочитав приказ.
На следующий день Стах был назначен смотрителем лазарета при Пушкинской школе. Все учительницы, и в особенности Леля, остались весьма довольны таким оборотом дела.
Звонарев и Борейко орудовали на Залитерной батарее, стараясь возможно лучше замаскировать ее от наблюдений противника. Прапорщик, кроме того, занимался укреплением блиндажей и пороховых погребов, перекрывая их сверху рельсами и бетоном. Летняя жара постепенно спадала, изредка проходили теплые дожди. Посажаные летом деревья вновь оделись свежей листвой. На фронте было почти спокойно. Японцы изредка обстреливали форты и батареи, перенеся огонь в тыл на город — и порт, но к бомбардировкам портартурцы уже привыкли и научились быстро покидать обстреливаемые участи.
— Сегодня он бьет все время по району Пушкинской школы, — беспокоился Борейко, оглядывая город в бинокль.
— Теперь там работает Стах. Он занялся вместе со своими легкоранеными охотниками приведением здания в оборонительное состояние, — сообщил Звонарев.
— Не сообразишь даже, повезло ему или нет. Отставлен от наград — зато оказался в тылу около жены, — задумчиво зпметил Борейко.
— Тебе-то у Оли везет или нет?
— Не знаю, что и ответить. Пожалуй, скорее удача, во всяком сяучае, не такая, как у тебя с Варей.
— Варя, по крайней мере, оригинальна: сперва огреет плеткой, а затем крепко поцелует.
К батарее подошел ординарец, ведя за собой лошадь под офицерским седлом.
— Прапорщику Звонареву пакет, — протянул солдат.
Эвонарев торопливо его распечатал и прочитал;
— «Ввиду ранения командира Саперной батареи каштана Вениаминова вам предлагается срочно принягь когандование этой батареей. Об исполнении донести. Генерал Белый».
— Вот так фунт! Где находится эта Саперная батарея? — обернулся прапорщик к Борейко.
— В версте от Нового города. Строилась еще в мирное время, бетонная, пушки шестидюймовые, береговые. Место» открытое и сильно обстреливается. Одним словом, нам там в случае атаки на Западный фронт будет весело.
— Нельзя ли взять с собой несколько человек наших?
Дело будет вернее.
— Некого! Половина роты ходит перевязанная. Может, потом кого-нибудь подошлю, — пообещал Борейко.
Простившись со своим другом и солдатами, прапорщик сел на лошадь и тронулся в путь. Ехать пришлось медленно, так как Старый город обстреливался японцами, В Новом городе его из окна окликнул Андрюша. Узнав о назначении, лейтенант предложил Звонареву пользоваться своей квартирой.
— Отсюда тебе будет совсем близко.
Расспросив Акинфиева о делах, офицер двинулся дальше и через полчаса прибыл на Саперную батарею. Матросы и солдаты, обслуживающие батарею, не спеша приводили в порядок полуразрушенные брустверы и траверсы.
При появлении прапорщика солдаты и матросы вытянулись. Поздоровавшись с ними, он объявил о своем назначении командиром.
— Нам про то ничего не известно, — сумрачно возразил унтер-офицер моряк.
— Раз я довел до твоего сведения, значит, известно!
А теперь марш по своим орудиям, да работать поживее! — приказал Звонарев.
Батарея довольно сильно страдала от ежедневных обстрелов, даже бетонные сооружения были полуразрушены. Действовали только морские пушки.
После осмотра Звонарев решил замаскировать орудия или хотя бы прикрыть номерных щитами. Нуждались в усилении и бетонные казематы. Собрав вечером солдат и матросов, он подробно изложил им свои намерения. Артиллеристы несколько усомнились в возможности такого переоборудования, зато матросы сразу же поняли его мысль.
— В порту наберем броневых листов и приклепаем их к пушкам, а то потребуем снять щиты с, негодных старых судов — «Всадника», «Забияки»и других, — предлагали они. — Вы бы, вашбродь, поговорили с капитаном второго ранга Клюпфелем, они у нас ведают всей морской артиллерией, которая свезена на сухой путь.
Прапорщик решил на следующий же день заняться этим.
Наблюдательный командирский пункт тоже был оборудован весьма примитивно. Во время стрельбы приходилось высовываться по пояс над бруствером и в бинокль наблюдать за падением своих снарядов. Звонарев велел сделать над головой перекрытие из железных балок и мешков с землей.
Утром, едва взошло солнце, приехал Белый. Легко соскочив с лошади, на ходу расправляя пышные усы, он быстро подошел к батарее.
— Вашбродие, наш генерал прибыли, — разбудили еще спавшего Звонарева.
— Когда сюда явились? — спросил прежде всего прапорщика Белый. — Где и как столуетесь?
— Вчера ел из солдатского котла.
Выслушав затем предположения прапорщика о переустройстве батареи, генерал коротко бросил:
— Все это отлично, но японцы готовят новый штурм, проверьте пристрелку всех целей, сейчас не до переделок, а там видно будет, что и как. — И генерал отправился на соседнюю батарею.
День прошел спокойно. Звонарев дал несколько выстрелов, чтобы ознакомиться с целями, по которым была пристреляна батарея.
В это время к нему неожиданно подошел Блохин.
— В ваше распоряжение прибыл, вашбродь! — гаркнул он.
Офицер от неожиданности даже вздрогнул.
— Тебя поручик прислал?
— Так точно! Поди, грит, присмотри, чтобы их благородие кто-нибудь на Саперной не обидел, — с добродушной усмешкой ответил солдат.
— Ты пришел один?
— Никак нет, со мной Ярцев-сказочник да Юркинтелефонист.
Обрадованный прибытием своих, прапорщик посвятил их в планы переустройства орудий и батарей.
Вскоре начался методический обстрел батареи сразу с нескольких сторон.
— Будет теперь черт до вечера сюда стрелять, — бурчали солдаты.
Разыскать хорошо укрытые за складками местности японские батареи не удавалось. Саперная же с вновь насыпанными брустверами четко вырисовывалась на самой верхушке сопки.
Японскими снарядами брустверы были снесены до основания, одно из орудий подбито, завалился пустой пороховой погреб. Несколько снарядов попало и в командирский блиндаж, в своде которого появились зловещие трещины. Прапорщик решил отвести людей с батареи в тыл.
Отойдя с полверсты, Звонарев укрыл людей в глубокой промоине, а сам отправил донесение в штаб Ирмана, начальствовавшего над этим участком.
Началось томительное сидение на солнцепеке. Днем на минутку появился Кондратенко, указал место новой позиции батареи и уехал.
Собрав вокруг себя матросов и солдат, прапорщик сообщил им о переносе орудий и распределил работу между артиллеристами и моряками.
С наступлением темноты все дружно принялись за дело. Вскоре подошли саперы, а затем и моряки. С ними прибыл инженер-капитан — старый знакомый Звонарева по Цзинджоу.
— Опять пришлось свидеться, — пожал он руку прапорщику. — Я займусь фортификационными работами, а вы орудуйте с пушками, — предложил он.
Звонарев согласился.
Блохин, взявший на себя роль инструктора по оборудованию позиций, громко покрикивал на работающих, изощряясь при этом в такой виртуозной брани, что даже видавшие виды матросы покатывались со смеху.
— Ты, служба, часом, не плавал на «Новике» или не состоишь в родстве с тамошним боцманом Кащенко? — допытывались они.
— Плавал я только по Волге-матушке, да и то с поверхности на дно. Там и присказкам своим научился от волжских бурлаков и сам кое-что придумал.
— У вас на Залитерной все такие весельчаки?
— Без малого все. Забрался было япошка к нам на Залитерную, да как увидел нас с банниками и гандшпугами, так и убег.
— Один вид твой разбойничий в расстройство привести может, — поддел его матрос Луговой и тотчас же был награжден оплеухой.
— Потише, черт, кость сломаешь! — отмахнулся он.
Ночь выдалась лунная, ясная. Можно было работать без фонарей. Японцы изредка стреляли по Саперной, что несколько затрудняло работы. Подъемных механизмов не было, и приходилось все тяжести поднимать вручную. По исконному русскому обычаю, моряки затянули «Дубинушку»в артурском изложении:
Японец-хитрец, чтоб работе помочь,
Изобрел за машиной машину,
А артурский матрос, коль работать невмочь,
Так затянет родную «Дубину».
Пели дружно, с явной издевкой, но Звонарев делал вид, что этого не замечает.
— Вашбродь, до вас барышня приехали, — доложил Ярцев, хитро улыбаясь.
Прапорщик вспыхнул, поняв, что разговор идет о Варе Белой.
— Папа приказал привезти вам обед, чтобы вы тут не умерли с голоду, — проговорила девушка, протягивая ему тяжелые судки с едой.
Она умолчала, что все «приказание» отца состояло в коротко брошенной за столом фразе: «Твой прапор сидит второй день не жравши на Саперной». Хоть Варя и запротестовала тогда: «Совсем он не мой, и поголодать ему полезно, не будет таким мямлей», — тем не менее вместо отдыха после дежурства в госпитале она занялась стряпней и затем отправилась на батарею.
Отойдя в сторонку, они расположились с судками. Проголодавшийся прапорщик быстро проглотил борщ, котлеты и крем. Варя только вздыхала, что не принесла больше.
— Долго вы тут будете сидеть? — справилась она.
— Пока не вернется Вениаминов, он лежит в десятом госпитале.
— Он ранен легко и больше недели там не задержится. Где бы в Новом городе можно заняться приготовлением для вас обедов?.. Уж больно далеко добираться сюда из дому.
— Зачем вам утруждать себя?
— А вдруг вы умрете с голоду, тогда меня замучит совесть. И батюшка нас в институте учил: «Накорми осла алчущего!»
— Не очень-то лестное для меня сравнение.
— Я хотела сказать: вола алчущего, хотя вы больше походите на… зайца. Серьезно, где тут можно найти кухню?
— В домике Ривы, ныне Нади Акиифиевой. Совсем недалеко отсюда.
— Меня туда пустят? Только на кухню…
— Так и быть, замолвлю за вас словечко! — съязвил Звонарев.
— В таком случае устраивайтесь сами, как хотите, — обиженно поднялась Варя.
— Смилостивьтесь над голодающим! — взмолился прапорщик. — Давайте завтра, если около полудня будет спокойно, вместе и заглянем в домик Акннфиевых и к Вениаминову, — предложил он.
Рассерженная девушка молчаливым кивком головы выразила свое согласие и направилась к застоявшейся Кубани.
Усталость от предыдущей бессонной ночи заставила прекратить работу уже вскоре после полуночи из опасения несчастных случаев, так как при подъеме тяжелых пушек и лафетов они срывались иногда на землю и могли кого-нибудь придавить.
Японцы молчали, ограничиваясь редкой ружейной стрельбой. Наутро, решив, что предстоит спокойный день, Звонарев дал необходимые указания солдатам и отправился в Новый город.
Десятый госпиталь, где находился на излечении Вениаминов, помещался в недостроенной городской гостинице. Прапорщик вошел в большой светлый вестибюль, поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и быстро нашел палату, в которой лежал командир Саперной батареи. Он застал Вениаминова играющим в карты со своими соседями.
— Очень рад вас видеть, Сергей Владимирович. Зачем изволили пожаловать в эту юдоль печали и страданий? — приветствовал он Звонарева.
Прапорщик объяснил причину своего посещения.
— Жаль, жаль! Я полтора месяца продержался на старой позиции. Правда, днем у меня не было никакого движения на батарее, и стрелял я лишь изредка, в крайнем случае. Постараюсь возможна скорее вернуться в строй.
В палату вошла сестра — высокая стройная блондинка. Она, улыбаясь, подошла к капитану.
— Пойдемте, я вас перевяжу в последний раз.
— На позиции он умрет на другой же день от тоски по вас, Лолочка.
Сестра улыбнулась и вышла. Вениаминов последовал за ней, сразу сильно захромав. В дверь опять постучались.
— Еще гости. Войдите! — отозвался уже немолодой офицер-стрелок.
В палате появилась Варя.
— Где Вениаминов? — обратилась она к Звонареву, ни с кем не здороваясь.
— Здравствуйте, очаровательная незнакомка! — подчеркнуто вежливо приветствовал ее пожилой офицер.
— Прошу меня простить за мою невежливость.
Я очень тороплюсь. — И Варя низко присела перед ним. —
Пойдем в перевязочную, — повернулась она к прапорщику, узнав, где капитан.
По коридору о, ни прошли до самого конца.
— Подождите здесь, а я загляну туда. — И девушка скрылась за дверью.
Вскоре она появилась вместе с капитаном.
— Я вас немедленно бы выписала, вы совсем здоровы, — говорила она сердито, — а эту сестрицу в кавычках удалила бы из госпиталя. Такие особы только мешают работать.