Абрамов Аександр. Повести и рассказы

   – Видимо, мы вышли с «лицевой» стороны дома, а пришли к «тыльной». Та же лента Мебиуса, помнишь: «изнанка точки…»
   – Так что ж, выходит, здесь и заблудиться нельзя?
   – Выходит, нельзя, — вздохнул я.
   – А если в лес пойти? — не сдавался Ганя, почему-то возжелавший непременно заблудиться в этом мире.
   – Думаю, опять в поселок выйдешь.
   – Куда же мы попали?
   Куда мы попали, я не знал. Пока не знал. Но зато как устроено это «куда», я мог растолковать.
   – Это — мешок, Ганя. Мешок в пространстве. Пузырь на воздушном шарике. Пространство почему-то прорвалось, и мы попали в этот аппендикс. Как по нему ни броди, все равно выйдешь назад, в мою квартиру, а значит, в наше пространство. Может быть, разрыв противоестествен и нам стоит поторопиться, а то зарастет дырка, и останемся мы навеки в этом мешке-поселке.
   – Я пошутил, но мгновенно сообразил, что в шутке крылась немалая доля правды: разрыв мог «срастись». А мне еще хотелось опознать хозяев мешка.
   – Да погодите вы! Рано паниковать, — отмахнулся Ганя. Он уже загорелся и тоже начал фантазировать. — С мешком мне понятно: тут масса вариантов. Вот вы сказали: аппендикс. А вдруг таких мешков много? Они — как болезнь пространства, аппендиксы в организме Вселенной. И время от времени какой-то из них прорывается. Скажем, люди у нас пропадают, корабли, самолеты. Вон в «Технике-молодежи» раздел есть: «Антология таинственных случаев». Ищут какого-нибудь «Черного принца», а он преспокойно в мешке болтается, а?
   А я еще упрекал его в рационализме и сухости!
   – Не заносись, — успокоил я его. — В конце концов, кто из нас ученый? Давай-ка лучше поторопимся. Времени, может быть, действительно мало. Кто знает? А я хочу еще по домам походить.
   – Они же закрыты, — напомнил Ганя.
   – Это же моя квартира. А в моей квартире есть и топор, и дрель, и еще масса полезных слесарных инструментов.
   Я принес из кухни ящик с инструментами и вооружился топором и ломиком. Интеллигент Ганя взял стамеску и клещи. Уже привычно мы вылезли из окна в лес, очутились на улице (все как в моей гипотезе!), дошли до ближайшего особнячка и разложили свое хозяйство на веранде. Начать решили с двери. Взломщик из меня неважный, и я охотно доверил работу Гане, привыкшему в институте ко всякому техническому рукомеслу. Ганя долго возился, елозил по полу, тыкался носом в щели и, наконец, сообщил:
   – Дверь не открывается.
   – Слабо? — спросил я.
   – На «слабо» дураков ловят, — обиделся Ганя. — Это же камуфляж: можете проверить.
   Ганя не ошибся: дверь и вправду оказалась камуфлированной. Как будто кто-то неизвестно зачем вырезал аккуратные желобки щели в ровной и толстой стене, навесил петли и ручки: вот вам и дверь — для чужого глаза. Взламывайте, пытайтесь, крушите стену!
   Но еще оставались ставни. Я подцепил одну из них ломиком, напрягся… Что-то хрустнуло в ней, и она легко распахнулась, закачалась на петлях, едва меня не задев.
   – Учись, — сказал я Гане. — Здесь не через двери ходят; разве ты не заметил?
   – Заметил, — согласился он. — Только куда ходят, не объясните?
   Я было зарекся не удивляться, но тут прямо оторопел. В черном стекле где-то далеко внизу — будто мы смотрели не в дом, а из дома, да еще с высоты птичьего полета — я увидел знакомый двор, двенадцатиэтажную башню с двумя подъездами, кирпичные коробочки гаражей, недостроенное здание поодаль. Видно было плохо: как будто дымка за ним повисла, — как будто в телевизоре с отрегулированной резкостью. Внезапно эта странная картинка закачалась, расплылась, а серая дымка медленно густела, превращаясь в уже привычный туман, который час назад вот так же плыл мимо окна моей квартирынастоящей, московской, а не этой — из пространственного мешка.
   И вдруг что-то меня толкнуло: может быть, внутренний голос, как некогда писали в старых душещипательных романах. Я бросил ломик, крикнул Гане:
   – Бежим! — и рванулся по пыльной улице к особнячку с открытым окном, за которым — я все-таки надеялся на это! — была моя комната.
   Мы успели. Перелезли через окно: я первый, Ганя за мной. Он только спросил сердито:
   – Что за спешка?
   Вместо ответа я указал на окно: смотри, мол, сам. А за окном качался серо-сизый туман, и снова, как и час назад, что-то в нем переливалось, искрилось, а потом туман загустел, застыл уже знакомой плотной «занавеской», и я торжествующе сказал Гане:
   – Слушать старших надо, студент. Промедли мы еще, пришлось бы вековать в мешке невесть сколько. Хороша перспектива?
   – С чего вы взяли? — Ганя все еще злился: не сознавал миновавшей опасности, что ли?
   – Видишь: разрыв зарастает. Мы бы сейчас его не прорвали.
   Мы бы сейчас уже ничего «не прорвали» — нечего прорывать было. Я даже не заметил, как рассеялся туман"занавеска» — всего за несколько секунд. За окном моросил теплый солнечный дождь, и, конечно же, тетя Варя не ошибалась: дело шло к грибам. И пейзаж превратился в давно привычный, прочный, обжитой — тот, что мы успели напоследок увидеть в черном стекле камуфлированного дома.
   Короче, мешка больше не было.
   – Приехали с орехами, — глупо сказал Ганя.
   Понятно: ему было жаль расставаться с чудесной и странной сказкой про пустой поселок, темный лес и синее-синее небо. Со сказкой, которая началась и кончилась в моей комнате. И кто знает, повторится она еще раз или останется всего лишь загадочным и радостным воспоминанием.
   Повторится? Я усмехнулся нечаянной догадке: конечно, повторится, но не здесь и не с нами. И может быть, сказка будет другой — не про поселок и лес, а, скажем, про море и остров. Или про поле и дорогу во ржи — кто знает!
   А ведь кто-то наверняка знает. Кто-то попадал в такие мешки; мы не первые, не верю, что первые. Да и вдруг догадка Гани верна: про «Черный принц», про таинственные случаи? В конце концов, пропажа инструментов для моей жены так и останется таинственным случаем: ведь не стану же я, в самом деле, рассказывать ей о нашем путешествии. А стал бы — не поверит. Да и кто поверит? Наверное, только тот, кто сам побывал в такой переделке, кто видел пустой поселок с фальшивыми особнячками.
   А кстати, откуда они взялись, эти особнячки? Какой меценат построил их в пространственном аппендиксе, да и для чего весь этот камуфляж? Он создан человеческими руками — сомнений нет.
   Только какого человечества — вот вопрос. Нашего? Сомневаюсь: мы бы знали о таком поистине сенсационном открытии. Шутка ли — новое свойство пространства! Да за сведения о них ученые головы прозаложат! А потом засекретят это открытие — тоже вариант. Но особая секретность предлагает особую бдительность, а два чудака с Лесной улицы беспрепятственно бродили по аппендиксу и не наткнулись даже на табличку с извечной надписью: «Вход запрещен».
   Значит, человечество не наше.
   Так чье же?
   В конце концов, параллельность и множественность соседствующих рядом миров отнюдь не предполагает идентичность их во времени. Да и вообще идентичности быть не может. В одном мире есть будущий физик Ганя, а в другом он — химик или музыкант, а в третьем его и вовсе нет, а у папы-композитора родилась дочь по имени Виола, сокращенно от «виолончель». Мир, который выстроил поселок в мешке, далеко впереди нашего суетливого двадцатого века. Этот мир научился управлять пространством, научился использовать для себя даже его паразитарные образования вроде нашего мешка. Случайно попав в него, поселок не выстроишь — незачем и некогда. Значит, мешок используется постоянно. Для чего?
   Сегодняшнее утро я вполне мог считать весьма продуктивным: никогда меня не посещало столько добротных идей. Мешок использовался для связи с соседними мирами, ясно? Просто и на поверхности, даже копать не надо. Два дома — вход и выход, а остальные — для наводки в пространстве, переходник, тамбур, смотровая площадка. А значит, дождь-потоп, «занавеска» из белого тумана не случайны, как не случайно наше путешествие по запыленной смотровой площадке. То есть само наше путешествие, конечно, не запланировано хозяевами мешка. Оно, так сказать, стало бесплатным приложением к основной цели неведомых экспериментаторов. А цель эта — наш мир.
   Я бросился к двери, оставив Ганю недоумевать (потом объясню!), сбежал по лестнице (благо первый этаж: дверь с улицы просматривается!), тронул за плечо тетю Варю, которая по-прежнему вязала, поглядывая из подъезда во двор:
   – Вы давно здесь сидите?
   Она оторвалась от будущего носка или варежки, спросила подозрительно:
   – А что?
   – Да ничего особенного, — успокоил я ее. — Не видели, из нашей квартиры сейчас кто-нибудь выходил?
   – Сначала вы с Ганькой туда-сюда шныряли, а минут пять назад еще двое каких-то вышли. Один в плаще, а другой в куртке — это в жару-то! Друзья, что ли?
   – Друзья, — кивнул я и пошел домой.
   Моя догадка оправдывалась: в наш мир явились гости. Один в плаще, а другой в куртке. Искать их бессмысленно и незачем: все равно им придется возвращаться и, вероятно, тем же путем. А значит, стоит их подождать.
   Мы с Ганей так и решили. И дождались. Но это уже совсем другая история.

2. Дырка от бублика

   Я писал серьезную статью для серьезного журнала о чрезвычайно серьезной научной проблеме. Серьезность моего положения заключалась еще и в том, что писать мне совсем не хотелось: ртутный столбик в термометре намертво застрял у цифры «тридцать три», а серьезная журналистика пока не позволяла заработать на домашний кондиционер воздуха. Вот почему я обрадовался, когда жена вернулась из похода по магазинам и сообщила абсолютно несерьезную новость:
   – А сегодня на Бутырском валу машина пропала…
   – Угнали, что ли? — поинтересовался я.
   – Да не угнали — пропала. Ехала себе по Ново-Лесной, а у поворота на Бутырку исчезла, как растаяла.
   – Какой марки машина? — почему-то спросил я.
   – Какая разница! — возмутилась жена. — Я серьезно, а ты паясничаешь. Пойди посмотри сам, сейчас там как раз милиция колдует…
   Это был хороший предлог для того, чтобы не работать. Я закрыл пишущую машинку и не спеша пошел к месту происшествия, внутренне убежденный в том, что жена наверняка чего-нибудь напутала. А собственно, как же иначе? Растаявшая в воздухе машина — это мистика. А милиция мистикой не занимается. Ее стихия — реальные действия, подробно описанные в Уголовном кодексе.
   На углу Ново-Лесной улицы и Бутырского вала толпились любознательные. Движение было перекрыто. Я протолкался вперед и увидел двух милиционеров, один из которых неторопливо сворачивал желтую ленту рулетки, а второй что-то сосредоточенно писал в блокноте. Еще двое в штатском стояли около белой «Волги» и переговаривались вполголоса. Я прислушался и поймал обрывки фраз:
   – …а может, не было машины?
   – Свидетели не врут… след торможения…
   – …позвонить в институт… Опять эта мистика…
   Я был неправ: милиция иногда занималась и «мистикой», судя по невольно подслушанному слову. Расспросив соседей, я выяснил, что час назад здесь действительно исчез автомобиль марки «Москвич-407» с номерным знаком «ЮАИ 42-88», цвет голубой. Исчез он как раз в том самом месте, где кончался четко отпечатанный на асфальте след протекторов: видимо, водитель почему-то резко затормозил, хотя до поворота на Бутырку оставалось еще метров десять — пятнадцать.
   Свидетели происшествия, возбужденные общим вниманием, охотно делились впечатлениями. Свидетелей было четверо: старушка с авоськой, небритый мужчина в синей майке, хорошенькая девица лет двадцати и мой сосед по лестничной площадке студент-физик Ганя. Последнее, впрочем, меня не удивило: Ганя обладал феноменальной способностью попадать в самые фантастические ситуации. Нормальный человек, вроде меня, страдал бы от этой невольной «способности», а Ганька искренне получал удовольствие, суетился, что-то придумывал — словом, вел себя, как классическая рыба в классической воде.
   «Моя милиция» села в «Волгу» и уехала. Потерявший зрелище любознательный народ постепенно и неохотно расходился. Ганя заметил меня и радостно заорал:
   – Видали?
   – Не видал, — сознался я. — А что?
   Он подбежал ко мне, а хорошенькая девица-свидетельница почему-то последовала за ним и встала поодаль, выжидающе глядя на нас.
   – Это Люда, — небрежно сказал Ганя и, сочтя объяснение исчерпывающим, затараторил: — Мы с ней шли ко мне, остановились хлебнуть квасу, а бочка заперта, тетка ушла куда-то, интересно, на что начальство смотрит, а «Москвич» прет за сотню, я еще издалека заметил, думал, псих какой-то, и вдруг — на тормоза изо всех сил, я обернулся, а он исчез!
   Всякий поток нуждается в плотине. Я поймал паузу в Ганином выступлении и влез:
   – Сразу?
   – В том-то и дело, что нет. Постепенно. Быстро, конечно, но все-таки не сразу. Как будто в стену вошел.
   – И ты стоял и смотрел? — не поверил я.
   – Я-то? — обиделся Ганя. — Я сразу туда бросился.
   – И тоже исчез?
   – Как видите, нет, — тяжело вздохнул Ганя: ему явно хотелось исчезнуть вслед за машиной.
   – Что же там было?
   – Ничего не было. Улица как улица. Я на том месте полчаса топтался, пока милиция не приехала.
   – А кто ее вызвал?
   – Тип в майке. Людка бабусю в чувство приводила: старушка чуть в обморок не свалилась — не по ней зрелище, а мужик в автомат побежал звонить.
   – В милиции сразу поверили?
   – Он говорил: сразу. Только, по-моему, соврал.
   – Почему ты так думаешь?
   – Он минут десять звонил — это в милицию-то, по «ноль-два»! А потом они приехали, а он сбежать хотел, да я не позволил.
   Я вспомнил могучую фигуру «типа в майке» и спросил с сомнением:
   – Силой задержал?
   – Силой убеждения, — засмеялся Ганя. — Он сам милиции до смерти боится: ясное дело — алкаш.
   Слово «алкаш» на цветистом Ганином языке означало «алкоголик». Общаясь с Ганей довольно давно, я уже не нуждался в переводчике. Однако меня интересовало сейчас поведение милиции, явно не привыкшей к такому способу исчезновения автомобилей. На месте дежурного по отделению я бы не поверил «алкашу» даже за эти десять минут. В самом деле, звонит вам некий шутник и сообщает, что в городе только что растаял «Москвич». Вот так просто и растаял, растворился, пропал на глазах. Да я бы его и слушать не стал, трубку бросил. А «алкаш», видимо, обладал гениальным даром убеждения, если в милиции сразу приняли на веру его фантастическое сообщение. Или…
   Впрочем, «или» требовало проверки.
   – Тебя допрашивали? — спросил я Ганю.
   – Расспрашивали, — поправил он и добавил: — У меня сложилось впечатление, что они совсем не интересуются этим делом. Спрашивали, какой марки машина и кто за рулем был. Только один полюбопытствовал, не заметил ли я, сколько времени исчезала машина.
   – А ты?
   – Заметил: три секунды.
   – Откуда такая точность?
   – Я считал, когда она таяла. Успел до двух досчитать да еще секунду накинул, потому что не сразу начал.
   Я никогда не уставал поражаться Ганиной необычности. Ну скажите: разве придет вам в голову засекать время, если у вас на глазах пропадает автомобиль? Да никому не придет, нелогично это, а вот Ганька засек, пожалуй сам не ясно представляя, зачем он это делает.
   – И как же на это отреагировал Пинкертон?
   – Как? — Ганя наморщил лоб, вспоминая, потом присвистнул удивленно: — Он сказал: «Вдвое меньше». Значит…
   – Подожди, — перебил я его.
   Сзади стоял «тип в майке» и с интересом прислушивался к разговору.
   – Что-нибудь хотите? — вежливо поинтересовался я.
   Он отрицательно мотнул головой, двинулся прочь, смешно косолапя — этакий «Бывалый» из фильмов про пса Барбоса, — скрылся за пустой квасной бочкой и, помоему, затаился там.
   – Пошли отсюда, — сказал я. — Дома поговорим.
   К себе я не заходил, прошел прямо к соседям. Ганя отправился на кухню варить кофе, а Люда села напротив меня в кресло и уставилась в окно неподвижными нарисованными глазами.
   – А что вы видели? — Я завязывал светский разговор.
   – Я видела почти то же, что и Ганя, — отчеканила Люда, помолчала и вдруг, превратившись из мраморной Галатеи в любопытную девушку, спросила: — Вы поняли, что это значит: «вдвое меньше»?
   – Это значит, — разъяснил я,-что машина, исчезнувшая в прошлый раз, «таяла» не три секунды, а шесть.
   Я знал, что говорил. В милиции не удивились на первый взгляд идиотскому телефонному сообщению. Значит, удивление было раньше. Когда? Вчера, три дня назад, в прошлом месяце. Короче, когда на исчезновение автомобиля понадобилось шесть секунд. Стало быть, в Москве пропадают машины. Пропадают бесследно и загадочно, вопреки всяким законам логики. Да при чем здесь логика: этот феномен даже физика не объяснит. А стало быть, действует не вор-одиночка и не шайка преступников (там-то все реально, понятно и, в конце концов, наказуемо!), а некая «сверхъестественная» сила, которую милиции не поймать. В последнем я был твердо убежден: попробуй излови невидимку — не уэллсовского (во плоти и крови), а вообще несуществующего… Тут я поискал определение этому несуществующему, не нашел и спросил девушку Люду:
   – Вас тоже расспрашивали о происшествии?
   Она усмехнулась презрительно:
   – Нет, конечно. У меня же на лице написано: дура дурой. Ну что такая расскажет, если все и так в один голос твердят: исчезла, растаяла, растворилась…
   – А вы?
   – Я кивала, пока Ганька разорялся, поддакивала.
   – Значит, могли что-то добавить?
   – Могла.
   – И не добавили?
   – Зачем? Меня не спрашивали, а я не навязываюсь…
   Тут уж я возмутился. Мало того, что она увидела нечто, не замеченное даже вездесущим Ганей, она предпочла промолчать, а тем самым, быть может, притормозить следствие. В моей голове уже мелькали обличительные фразы о гражданском долге, о честности и правдивости, о высокой сознательности, наконец, но высказать их я не успел. Она чуть наклонилась ко мне, спросила негромко:
   – Вас как зовут? Ганя не счел нужным познакомить нас…
   – Володя, — ответил я.
   – Так вот, Володя, я — физик, как и ваш приятель. Но, в отличие от него, я не люблю делать поспешных выводов даже из того, что я видела или щупала. Тем более, не очень-то я уверена в том, что видела…
   Я несколько опешил: все сказанное ею казалось разумным во-первых, расчетливым во-вторых, логичным в-третьих и уж никак не соответствовало кукольной внешности девицы. Про таких длинноволосых волооких «хиппи» любят говорить, как о пропащих, безнадежных и никчемушных людишках. Девушка Люда несомненно отличалась от подобного стандартного образа молодой особы. И, честно говоря, неплохо зная Ганю, я не очень представлял себе, что его привлекает в девушке: современная внешность или холодный ум, которого порой так не хватало ему самому.
   – Что же вы видели? — уважительно поинтересовался я. — Поделитесь всеведением…
   – Какое там всеведение, — отмахнулась она. — Простая наблюдательность. Водитель не зря затормозил. Стекло в машине было спущено, и я заметила его лицо: оно выражало даже не удивление — ужас. Значит, он видел нечто, не видимое нам.
   Это уже было «что-то». Как бы загадочно ни выглядело таинственное исчезновение для нас, зрителей, для пропавшего автомобилиста все было реально. Ну, я не отрицаю, конечно, возможности галлюцинаций, каких-то видений, «внезапно разверстой бездны», но ведь видел он эту бездну, видел и испугался, если девушка Люда не сочиняет.
   – Я не вру, — сказала девушка Люда и засмеялась, наслаждаясь моим изумлением. — Не бойтесь, не бойтесь, я не телепат. Просто вашей мимике сам Марсель Марсо может позавидовать: все понятно. Жене вашей, должно быть, хорошо…
   У моей жены на этот счет имелось другое мнение, поэтому я быстро вернул разговор в наезженную колею:
   – Два вопроса, Люда: почему вы не уверены в том, что видели, и почему все-таки ничего не сказали следователю?
   – Не сказала как раз потому, что не уверена. А не уверена… — тут она помялась, — он ехал быстро, могло и померещиться, и потом меня этот тип отвлек…
   – Какой тип?
   – Ну свидетель… Мордатый, в майке…
   – Как отвлек?
   – Он у аптеки стоял, довольно далеко от перекрестка — метров сорок, пожалуй. А когда водитель тормозить начал — он с визгом тормозил, у Савеловского слышно было! — этот тип побежал к перекрестку. И успел добежать до того, как машина исчезла. Ничего себе скорость?
   Я прикинул: сорок метров за три секунды… Мировой рекорд на сотке при такой скорости будет равен где-нибудь секундам восьми. И впрямь фантастика!
   – Это раз, — продолжала Люда. — Но есть и два! Когда «Москвич» начал таять, тип в майке почему-то хлопнул в ладоши.
   – Может, от удивления?
   – Может, от удивления, — холодно согласилась Люда. — Я ведь не обсуждаю его действия, а лишь объясняю, что меня отвлекло. Хотя это и странно, не правда ли?
   Что правда, то правда: действия «типа в майке» наводили на размышления. Но размышления я решил оставить на потом. Антиобщественный поступок Люды следовало достойно исправить.
   – Будем звонить в милицию. Иногда даже домыслы что-то подсказывают следствию.
   – Пожалуй, вы правы, — согласилась Люда, но тут же добавила: — Только не думайте, что вы меня убедили.
   – Я не думаю. Просто в вас проснулась гражданская совесть.
   – Ах, при чем здесь совесть, — поморщилась Люда: в отличие от Гани она явно не любила красивых фраз. — Я вот о чем подумала: если поведение «типа» как-то связано с исчезновением машины, то следует подробно восстановить картину первого случая.
   У Люды, как говорится, «котелок варил». Не было ли тогда среди свидетелей первой пропажи (или они сами его заметили) такого же «типа в майке»? Ну не обязательно такого же, может быть, другого — в рубашке, к примеру. Но чтобы он так же странно реагировал на происшествие. В конце концов, должна же как-то объясняться эта фантастика, научно объясняться, без скидок на происки высших сил. Вот и следователь сказал что-то про институт, в который надо позвонить, я сам слышал. Значит, милиция тоже ищет научное объяснение…
   Я протянул руку к телефону, и в этот момент он зазвонил сам.
   – Снимите трубку! — заорал из кухни Ганя. — У меня кофе на плиту убежал.
   – Вот безрукий! — в который раз посетовал я и снял трубку.
   – Володя? — поинтересовались на том конце провода. Голос был мягкий и вкрадчивый, и я не узнал его, не вспомнил, спросил раздраженно:
   – Кто говорит?
   – Какая разница, Володенька? — удивился голос. — Ну, знакомый, незнакомый — разве это меняет дело. Я, собственно, вот зачем вас беспокою: не надо ходить в милицию. И звонить тоже не надо.
   Терпеть не могу телефонных розыгрышей. Я так обозлился, что даже не понял: «голос» отлично знает, о чем мы говорили с Людой.
   – Слушайте, — заорал я, — кто вы такой, чтобы давать советы?
   – Тихо! — оборвал меня голос в телефоне. — Не на базаре; орать-то зачем? Я же не настаиваю, я только советую, а вы вольны не принять совет. Хотя и зря: что вам скажут в милиции? Ничего не скажут. А я скажу: был среди свидетелей первого исчезновения маленький старичок в панамке, некто Кокшенов Михаил Михайлович. Так он, говорят, крикнул что-то, когда машина пропала. И, между прочим, не «Москвич» разваленный пропал, а новенькие «Жигули». Вот так-то, Володя, — отечески добавил голос, и в трубке щелкнуло. Я ошалело смотрел на нее.
   – Вы положите трубку, — сказала Люда. — Отбой. Слышите, гудки…
   Я осторожно положил трубку на рычаг, сел оглушенный: ну и дела…
   – Может, все-таки расскажете, кто звонил? — спросила Люда, и Ганя, появившийся в комнате с подносом в руках,тоже спросил:
   – Кто это был?
   – Не знаю, — только и сказал я.
   А что, я и в самом деле не знал моего собеседника. А он меня знал. И что самое странное, он отлично знал все, о чем мы здесь говорили: и о милиции и о свидетелях. Я невольно подумал, что фантастика не закончилась с исчезновением машины. Она продолжалась и с телефонным звонком — как раз в тот момент, когда я решил позвонить в милицию. Она продолжалась и в разговоре, и даже в ехидном сообщении о старичке в панамке: пользуйтесь, мол, дорогие товарищи, ищите, если сумеете. Тут меня осенила совсем уже вздорная мысль.
   Я встал и посмотрел в окно: за столиком, намертво врытым в сухую землю, резвились доминошники. «Рыба!» — кричали они и с силой хлопали о выщербленную крышку стола пластмассовыми костяшками. А может быть, они кричали не «рыба», а, например, «дубль-три» — не знаю, не специалист. Да и неважно это. А важно то, что среди них резвился и орал тот самый «тип в майке», который час назад побил мировой рекорд в беге на короткие дистанции.
   – Так я и думал! — застонал я и упал в кресло.
   – Что вы думали? — встревожился Ганя.
   – Ты в окно посмотри — поймешь.
   Он поставил на письменный стол поднос с кофейником и чашками, высунулся в окно. Люда тоже не поленилась последовать моему совету. Небольшим удовлетворением моей психике послужило явное изумление, исказившее ее невозмутимое кукольное личико: она узнала свидетеля.
   А Ганька не удивился. Он не присутствовал при нашем с ней разговоре и не связывал «типа» с преступлением. Я не оговорился: именно с преступлением, иначе как же назвать эту историю?
   – Ну и что? — спросил Ганя. — Может, он здесь живет.
   Это была здравая мысль, и ее следовало проверить.
   Лифтерша тетя Варя обладала неоценимым достоинством: она знала наизусть анкетные данные всех жильцов нашего кооперативного и соседнего ведомственного дома. И, как справочная «09», всегда готова была поделиться своими знаниями с хорошим человеком. Я, с точки зрения тети Вари, хороший человек: семейный и с положением. Естественно, Ганьку она даже за человека не считала. Вот почему на свидание с лифтершей отправился я, хороший человек.