Абрамов Аександр. Повести и рассказы

   Ли молча дочитал до конца. Почему он не знал об этом? Почему даже этот чисто информационный параграф инструкции относится к секретным материалам? Почему так тщательно скрывается, что мир не так еще давно прекрасно обходился без сомниферов, а в коммунистическом секторе планеты они вообще запрещены? В какой это политической борьбе победила находящаяся ныне у власти партия? О каком парламенте идет речь, когда в стране уже давно нет никакого парламента и подобные ему демократические институты даже не упоминаются в школьных учебниках. Обо всем этом Ли хотелось спросить у Бигля, но он подумал и, возвращая инспектору книжку, задал только один несущественный и, как ему казалось, невинный вопрос:
   – А кого, собственно, мы называем «сонниками»? И почему их так называют?
   Бигль поморщился, вызывая в памяти когда-то слышанные им комментарии к инструкции, и неохотно пояснил:
   – В древности хаос был. Каждый видел во сне то, что виделось. Всякую всячину. А сонники — как бы это тебе объяснить? — толковали ее по-своему. По косточкам разбирали. А косточки разные бывают. Иную проглотишь — подавишься. — Бигль по выражению лица своего подчиненного понял, что запутался, и сердито оборвал: — Вот мы и называем сонником всякого, кто свои сны смотрит не по каталогу.
   – Занятно, — сказал Ли, не сумев сдержать улыбки.
   – «Занятно»?! — неожиданно вспылил Бигль. — Тебе занятно, а я эти двадцать жеваных строк своей шкурой писал. Годы и годы. Жизнь. Таким вот, как ты, начинал, самым молодым шерифом на побережье. Бил, стрелял, жег, вешал. Ну и заметили. И отметили. Произвели. Подняли. — Инспектор рванул полу расстегнутого мундира. — Думаешь, дешево обошлась мне эта курточка? А ты ее сразу надел. Со школьной скамьи.
   Ли с восхищением смотрел на сидевшего перед ним рыхлого человека в черном мундире. Какую грозную жизнь прожил он, чтобы стать в конце концов хозяином спящего города. Как ангел-хранитель обходит он блок за блоком, благословляя верных и поражая лукавых. Спящие не обманут. Еще днем они могут укрыться за лживыми заверениями в преданности, а ночью сон когда-нибудь выдаст их. Аппарат зарегистрирует опасную мысль, затаенную в сновидении. Ли занесет ее в контрольную сводку, и сонник отмечен. Что происходит с ними в дальнейшем, Ли не знал, и спрашивать об этом не полагалось. Судьбу их вершил Георгий-победоносец в мундире старшего блок-инспектора.
   Бигль, казалось, понимал, что творилось в душе юноши. Его самого воспитывали, и он воспитывал. И знал, как воспитывать. Немножко истории, немножко патетики, несколько устрашающих намеков — и мальчишка готов! Зря их не учат как следует в школах. Мямли, плясуны! Им бы только сарт танцевать или завывать под гипномузычку. Нет, Бигль сам отшлифует этого парня. До блеска. Будет сонников, как орехи, колоть.
   – Разные сны бывают, — сказал он поучающе, — можно и по каталогу заказать, а потом повернуть по-своему. Скажем, президентские выборы. Порядок! А они закажут выборы Рузвельта или Кеннеди. Тут аппарат не поможет: ты соображать должен. Или, возьмем, полет на луну. Можно заказать сон по книгам — их в каталоге сотни три. А они героев подменят: вместо Джона — Иван. Или такое придумают: закажут полет в космос по замкнутой орбите. Все правильно. По каталогу? По каталогу. А в кабине кто? Гагарин!
   – Кто? — не понял Ли.
   – Не знаешь? Понятно. Берегут вас, не учат. А тут волков надо растить…
   Бигль не кончил. Осветился экран внешней связи, и молодой женский голос произнес:
   – Шеф вызывает старшего блок-инспектора Бигля.
   Бигль метнулся к пульту, включил микрофон.
   – Бигль слушает.
   На экране появилось огромное одутловатое лицо шефа, до каждой черточки знакомое Ли по всем каналам информации на юниэкранах.
   – Как с двадцать третьим, Бигль? — Шеф говорил быстро и резко.
   – По-прежнему, шеф. Опять не включил сомнифер. Блок триста семь контролирует сон. Так как сновидение естественное, передача не очень четкая. Картины детства, старая женщина, ребятишки в вишневом саду… Какие будут приказания, шеф?
   – Включите в список. Как его?
   – Доктор Стоун, сэр.
   – Зайдите ко мне.
   Экран погас. Бигль торопливо застегнул мундир и пошел к выходу. У двери он обернулся.
   – Включи контрольный обзор, сынок. Сны сейчас в самом разгаре. Нужен глаз да глаз… — Он хотел что-то добавить, но передумал и вышел.
   Дверь бесшумно закрылась. Ли остался один. Честно говоря, он так и не понял, о чем шел разговор, видимо очень важный, если проявляет свою заинтересованность сам шеф. Доктор Стоун? Ли никогда не слышал этой фамилии.

2

   Вопрос: Вы кому-нибудь рассказывали о своих снах?
   Ответ: Нет. В наши дни люди не доверяют друг другу.

Из стенограммы допроса Иоганна Фебера в Особой комиссии

 
   Неоновая девица над входом в бар, периодически загораясь, сбрасывала с себя остатки одежды. Огненные буквы вспыхивали на черном стекле и фейерверком осыпались на горячий от зноя асфальт. Ли долго пытался понять этот оптический фокус, но, так и не разгадав его, подошел к двери и заглянул в ее большое чистое и прозрачное, как воздух, стекло. Ему очень хотелось войти в зал, протолкаться сквозь вибрирующую в сарте толпу к тому пустому столику около эстрады, который он заприметил, стоя у двери, но он боялся. То был слишком фешенебельный для него ресторан: сюда приходили вернувшиеся из рейса космонавты, забывшие запах земли шахтеры Марса, суровые лоцманы венерианских морей. Он был не похож на пестрые и крикливые кабаки Главной авеню и на дешевые забегаловки ее переулков. Сюда Ли, наверное, не пустили бы — не стоило и пытаться.
   – Что задумались? Входите. — Чья-то рука легла ему на плечо.
   Ли обернулся: на него ласково смотрел высокий рыжеволосый мужчина в черном селеновом свитере. Он ободряюще усмехнулся и подтолкнул Ли к двери:
   – Пошли.
   – Меня не пустят, наверно… — неуверенно проговорил Ли.
   Вместо ответа незнакомец взял его под руку и открыл дверь. Эскалаторная пластиковая дорожка подвела их ко входу в зал. Танец только что кончился, и возбужденные гипномузыкой люди спешили к своим покинутым спутникам, недопитым коктейлям и прерванным разговорам.
   – Хотите получить свои семь футов под килем? — весело спросил незнакомец.
   – Семь футов? — не понял Ли.
   – Это же название ресторана. Разве не слыхали?
   – Странное название, — удивился Ли.
   – Старое напутствие морякам, отправлявшимся в плавание. Семь футов под килем — достаточно, чтобы не сесть на мель.
   – Разве сейчас есть такие суда?
   Незнакомец засмеялся: мальчик был глуповат или наивен; вероятно, только что вышел из школы, где ничему не учат, кроме умения пользоваться современной техникой.
   – Мы любим вспоминать прошлое только для рекламы, — сказал он. — Или вспоминаем о былых неудобствах только для того, чтобы сказать: «Как хороша жизнь!»
   – А разве она не хороша? — спросил Ли.
   Незнакомец молча повел его по залу как раз к тому столику возле перламутровой раковины эстрады, который Ли увидел сквозь дверное стекло. Неизвестно откуда возникший метр услужливо подвинул стулья.
   – Как всегда, док? — спросил он с заботливой фамильярностью слуги, прочно усвоившего привычки хозяина.
   – Конечно, Рид, за столом я консерватор. А молодому человеку — семифутовый. Самое безвредное пойло из всех ваших коктейлей, кроме чистой воды. К тому же молодой человек у вас впервые.
   Ли послышалась явная ирония в реплике незнакомца, но юноша не ответил. Радости жизни, о которых намекнул его спутник, уже начинались. С музыки, неизвестно откуда звучавшей и наполнявшей все его существо. С мигания мерцающих огней в воздухе, то вспыхивающих, то погасающих, то внезапно сменяющих цвет прямо над головой, перед глазами. С пения невидимого хора, доносившегося с пустой эстрады. Звуки томили, будили, звали, спрашивали. О чем-то волнующем и сладостно непонятном. Ли хотелось петь, танцевать, прыгать, кружиться с кем-нибудь в бесконечном, смеющемся хороводе, хотелось кричать что-нибудь очень веселое, объясняться в любви и хохотать, хохотать — он еле сдерживался, стиснув зубы и сжимая руками прыгающие колени.
   – Вы что-нибудь чувствуете? — спросил незнакомец.
   Голос его прозвучал глухо, словно из-за стены. Ли тупо посмотрел на него:
   – Вы о чем?
   – По-моему, вы что-то чувствуете. Радость, да? Приступ веселья?
   – Откуда вы знаете? — спросил Ли. Ему было трудно оторваться от охватившего его настроения, как от нахлынувшей теплой морской волны.
   – Нетрудно догадаться: в этом кабаке хорошая гипноустановка.
   – Вот оно что! — протянул Ли. — А я и не подумал.
   Он постепенно приходил в себя. Как и все волевые люди, Ли хорошо сопротивлялся массовому гипнозу, особенно рассеянному, когда поле, модулируемое пси-установкой, не имеет четкого направления.
   – Обидно. — Ли смущенно посмотрел на своего визави. — Влип, как мальчишка. Не люблю, когда мне навязывают чужую волю.
   – Сэ ля ви, говорили когда-то французы. Такова жизнь, — невозмутимо заметил док, смакуя принесенный метром изумрудный напиток в бокале, таком чистом, что казалось, он был соткан из воздуха. — Не принимайте все это так близко к сердцу: таких «мальчишек», которые здесь «влипают» и, главное, стремятся к этому, в одном только нашем городе десяток миллионов, а сколько их в стране, осчастливленной Всеобщим Контролем!
   Ли опять послышалась ирония в голосе незнакомца, настолько откровенная, что он спросил:
   – Что вы подразумеваете? Я вас не понимаю.
   – Неужели? — засмеялся незнакомец и нарочито гнусаво пропел знакомые каждому пошловатые строки: — «Столько наслаждения свыше всяких мер… вам, как провиденье, дарит сомнифер!» Этот оплаченный государством рифмач, по-моему, очень точно сформулировал отпущенные нам радости жизни.
   Ли все еще не понимал: при чем здесь сомниферы? Неужели этот чудак ставит их рядом со здешней пси-установкой. Он даже улыбнулся столь очевидной нелепости.
   – Чему вы улыбаетесь? — спросил незнакомец.
   – Простите, сэр… — начал было Ли.
   Но тот перебил его:
   – Зовите меня док. Так меня все называют. И здесь… и в других местах, – загадочно прибавил он.
   – Хорошо, док, — согласился Ли. — Я только хотел сказать, что сомниферы и гипноустановки совершенно разные вещи.
   – Технически, — улыбнулся док.
   – Не только технически, — с горячностью возразил Ли. — Гипноустановки одурачивают людей, а сомниферы действительно украшают жизнь, делают ее более интересной и, если хотите, насыщенной.
   Рыжий человек в селеновом свитере, сидевший напротив, отставил бокал с таинственной смесью и пристально смотрел на Ли. В его взгляде сквозили любопытство и жалость. Так смотрят на первого ученика в классе, пытающегося объяснить жизнь по школьным программам.
   – Милый мальчик, — грустно сказал незнакомец, — вы нелогичны, но это по молодости. Если жизнь недостаточно хороша, то зачем же улучшать ее только во сне?
   Ли подумал немного и не согласился. Док что-то упрощает или усложняет.
   – Это же развлечения, как и юниэкраны! — воскликнул он.
   – Кстати, наши универсальные юниэкраны рассчитаны на собачью неприхотливость. Думающий человек только разучится думать. Но он, по крайней мере, может встать и уйти, — сказал док. — А сомнифер не выключишь и во сне не уйдешь. Так и смотри до утра навязанный тебе сон. Или чужую волю — ваше выражение, юноша.
   Ли закипел от негодования: ведь он имел в виду только гипноустановки.
   – Ну и что? — Док словно читал его мысли. — В одном случае вам навязывают чужую радость, в другом — чужие сны. А разницы никакой: и тут и там — чужое.
   Ли задумался в поисках возражения. Нет, док в чем-то неправ.
   – Почему чужое? Ведь я сам выбираю сон по каталогу. Мне только подсказывают образы, мой мозг сам воспроизводит их. Один и тот же сон два человека видят по-разному.
   – Но по одной подсказке.
   – Почему? Я могу выбрать одно, вы — другое.
   – По одному каталогу.
   – В конце концов, я сам могу придумать сон.
   – И станете сонником.
   – Да нет же! — Голос Ли даже зазвенел от обиды. — Кто-кто, а я-то знаю! Сонники смотрят запрещенные каталогом сны.
   – А какие сны запрещены? — лукаво спросил док.
   Ли вспомнил свой разговор с Биглем, но почему-то все ухищрения сонников, описанные инспектором, показались ему неубедительными. Сейчас док их высмеет.
   – Каталог разрешает президентские выборы, а они заказывают выборы Рузвельта или Кеннеди, — робко повторил он слова Бигля.
   – А кто такой Рузвельт? — спросил Док.
   – Президент, — неуверенно сказал Ли.
   – Какой?
   – Нас не учили.
   – А Кеннеди?
   – Его убили, — вспомнил Ли.
   – За что?
   – Не знаю.
   – В том-то и дело, что вы не знаете, — сказал док. — И никто из вас не знает. А если знает, молчит. Запрещено все, что не имеет индекса, указанного в каталоге. Как по-вашему, можно посмотреть во сне сказку о Красной Шапочке?
   – Конечно, — улыбнулся Ли. Глупый вопрос. Впрочем, сказочку он не помнил.
   – Один мой знакомый, по имени Иоганн Фебер, — задумчиво произнес док, — попробовал рассказать ее во сне по-своему. Там все было — и Красная Шапочка, и волк, и бабушка, только в их словах и делах был особый смысл. Вот и все.
   – Что — все? — поинтересовался Ли.
   – Дело Фебера разбиралось в Особой комиссии…
   – Где он сейчас?
   – Не знаю. И никто не знает… Кроме… — грустно усмехнулся док. — Впрочем, оставим это.
   Ли был оглушен услышанным. Что такое сонники, он узнал в школе. Что они смотрят запрещенные сны, он услышал от Бигля. Рузвельт и Кеннеди не убедили, а лишь насторожили его. Но Красная Шапочка… Какой же новый смысл можно вложить в детскую сказку?
   – Пока есть только одна возможность почувствовать себя человеком, — негромко продолжал док. — Начать с оглупляющих снов…
   – Как?
   – Не включать сомнифер.
   – Я бы не заснул без него, — усомнился Ли.
   – Конечно. Это как наркотик. И так же раздражает нервную систему. Сначала просто любопытно, потом втягиваешься. Круговорот развлечений — наяву и во сне. Вечером — гипномузыка, ночью — гипносон. И уже не можешь без сомнифера, как без снотворного. Но я, слава богу, не наркоман.
   – Сомниферы же не обязательны, — не совсем уверенно сказал Ли. — Смотрите естественные сны. Это же не запрещается.
   – Кто знает? — горько сказал док. — Странное у нас время.
   Он поднялся и подозвал метра. Расплатившись, он наклонился к Ли и спросил:
   – Надеюсь, я не сделал вас сонником?
   Он рассмеялся не без горечи и, не оглядываясь, пошел к выходу. Ли недоуменно посмотрел ему вслед.
   – Кто это? — спросил он у метра.
   – Доктор психологии Роберт Стоун, — почтительно сказал тот. — Хороший человек, только со странностями.

3

   К показательному допросу можно прибегать лишь в том случае, когда вина подсудимого не вызывает сомнений.

Инструкция для старшего персонала блоков СВК.

 
   Ли посмотрел на часы: хорошо, что дежурство кончается.
   Он устало потянулся в кресле, закрыл глаза.
   И снова, в который раз, будто из затемнения, перед ним возникло грустное лицо доктора. «Кто знает? — сказал он. — Странное у нас время». Почему странное? Ли мучительно искал разрешения неожиданно, возникших сомнений. Не то чтобы доктор поколебал его веру в систему, нет: Ли по-прежнему был убежден в ее великой целесообразности. Просто Стоун, сам того не ведая, приоткрыл ему дверцу в вечный мир вопросов «как?» и «почему?», тревоживших человечество с первой попытки мыслить.
   Ли машинально повернул верньер настройки экрана координационного центра. Изображение еще не возникло, но звук уже был, вернее, гуденье, слабое и неровное. И вдруг в привычной тишине блока раздался негромкий, так хорошо знакомый Ли голос:
   – Я к вашим услугам, сэр. Спрашивайте.
   Изображение прояснилось, и сквозь розоватую дымку экрана Ли увидел огромный кабинет шефа и его самого за старинным, нелепым в этом царстве модерна столом, а напротив в овальном кресле высокого рыжеволосого человека, который так внезапно и так тревожно ворвался в жизнь младшего блок-инспектора. Почему он возник в кабинете шефа? Что случилось? Ошибка диспетчера, забывшего выключить внешнюю связь, или заранее продуманный акт? Показательный допрос, — Ли слыхал и об этом. Но при чем здесь доктор Стоун? Ли недоумевал, а док почему-то казался даже довольным, только чуть-чуть возбужденным.
   – Спрашивайте. — Голос его звучал вежливо, но иронически. — Я постараюсь удовлетворить вашу любознательность.
   – Этого я и хочу. — Шеф встал, обошел свой гигантский стол и сел в соседнее с доктором кресло.
   «Играет в демократичность», — почему-то неприязненно подумал Ли.
   – Вы, конечно, догадываетесь, зачем сюда вас пригласили, — начал шеф.
   – Привели, — поправил Стоун.
   Шеф поморщился: он не любил резких определений.
   – Допустим, — сказал он. — Назовем это так. Сами бы вы наверное не пришли.
   – Не пришел бы, — усмехнулся доктор. — Но я понимаю причину вашего «приглашения».
   – Отлично, — обрадовался шеф. — Люблю говорить с умным человеком.
   Ли в глубине души испугался. Даже кончики пальцев похолодели от напряжения. Чего добивается шеф? В чем он подозревает доктора? «Кто знает?» — вспомнил Ли последние слова Стоуна там, в ресторане. Неужели он был прав?
   А Стоун на экране не разделял опасений Ли. Он поудобнее устроился в кресле, даже ноги вытянул, как будто отдыхал у себя в кабинете, а не сидел перед лицом самого грозного судьи в государстве.
   – Почему вы не включаете сомнифер, док? — вдруг спросил шеф.
   – Не хочу. Он вреден для здоровья.
   – Чушь! — грубо оборвал шеф. — Действие прибора неоднократно проверяли специалисты-медики.
   – И тем не менее, — вежливо заметил Стоун, — частое пользование сомнифером приводит к расстройству гипногенных систем. Вы не интересовались причиной роста психических заболеваний за последние годы?
   – Кому, по-вашему, я должен верить: светилам современной медицины или заштатному эскулапу, возомнившему себя спасителем человечества?
   – Я бы поверил заштатному эскулапу, — засмеялся Стоун. — Хотя бы потому, что он вас не боится.
   – Действие сомнифера проверялось электронной машиной. По-вашему, она тоже боялась? — Шеф с трудом сдерживался: простеганные, как ватное одеяло, щеки его покрылись красными пятнами.
   Вместо ответа Стоун протянул ему красную коробочку с выпуклой крышкой.
   – Это витаген, — сказал он. — Моментально успокаивает. Поверьте заштатному эскулапу.
   Шеф молча встал, обошел свой письменный саркофаг и уселся напротив доктора.
   – Вы не ответили на мой вопрос.
   – Боялись программисты. Нужный ответ машины всегда можно обусловить заранее.
   – Кокетничаете смелостью? Зря.
   – Это не смелость. Это уверенность в своей правоте.
   – И эта уверенность оказалась настолько сильной, — засмеялся шеф, — что вы даже перестали включать «Спон».
   – Включать что? — переспросил доктор. — Я не понимаю вашей терминологии.
   – Поясню, — с язвительной вежливостью ответил шеф. — «Спон» — это электронный мозг модели «эс-пе-четыре». Биополе спящего мозга переключается на «Спон», и тот видит сны вместо человека. Очень удобно для сонников. Улыбаетесь?
   – Улыбаюсь. Я называл его «соней».
   – Почему же вы так быстро от него отказались?
   – Потому что узнал, что частота волн, характерных для так называемых «машинных» снов, ниже частоты альфа-ритма, свойственного сну человеческому.
   – От кого вы узнали?
   – У меня много друзей.
   – За последнее время вы ни с кем не встречаетесь.
   – Есть разные формы общения.
   – Аппаратура? Мы ее не нашли, — устало сказал шеф. — Но вы с кем-то связаны, у вас есть единомышленники.
   – О, Система Всеобщего Контроля! — воскликнул доктор с такой откровенной издевкой, что Ли даже содрогнулся у пульта: так разговаривать с шефом, и о чем — о Системе! Но доктор разговаривал именно так, и о Системе! — Всесильное божество, промывающее наши мозги и днем и ночью, — издевался он, — почему же ты не можешь промыть их ничтожному заштатному эскулапу? И требуется так немного! Только узнать, кто его друзья, сколько их и о чем они думают. Я бы сказал вам, да вы не поймете… — Он отвернулся и замолчал.
   – Я жду, — насторожился шеф.
   – Один поэт сказал… — задумчиво начал доктор.
   – Кто, кто? — перебил шеф.
   – Лорка. Федерико Гарсиа. Вы никогда не слышали о нем, невежда? Так услышьте хотя бы его слова.
   Доктор поднялся с кресла, почти заполнив собой экран.
   – «Я обвиняю всех… — услышал Ли, — кто забыл о другой половине мира… неискупимой и неискупленной, воздвигающей цементные громады мышцами своих сердец… биенье которых пробьет стены в час последнего суда…»
   – Выключить! — закричал шеф. Рука его нервно шарила по столу.
   – «Я плюю вам в лицо, и та половина мира слышит меня!» — Доктор успел закончить строфу.
   Но рука шефа уже нащупала тумблер, а может быть, призыв его был наконец услышан дежурным диспетчером связи, только экран вдруг вспыхнул зеленым светом и погас.
   – Передача прекращается по техническим причинам… по техническим причинам, — повторял диспетчер, словно убеждая себя в правдивости официального сообщения.
   Ли тупо смотрел на потухший экран. Мыслей не было. Был смутный поток воспоминаний, рвущихся из глубины бездонного колодца памяти. Какая-то фраза знакомо мелькнула в нем. Ли попытался схватить ее, как бабочку за крыло, но она ускользала, оставляя на ладони мягкий след пыльцы. И вдруг он поймал ее, такую непонятную тогда на фоне ресторанной гипномузыки: «Странное у нас время».
   Теперь она стала почти понятной.

4

   Уходящим из ночи, убивающим тьму, факелам рассвета — песня моя!

Из посмертных стихов казненного поэта-сонника

 
   Бигль был явно в хорошем настроении. Он весело насвистывал что-то, искоса наблюдая за Ли, молча сидевшим у пульта. Ему не нравилось состояние Ли: похоже, что мальчишка не выспался. Проболтался, наверно, с девчонкой, а сейчас зевает.
   – Включаю информационную запись блока, — сказал Ли.
   На экране появилась диспетчерская космического корабля, и знаменитый космонавигатор Нэд Гарроу что-то прокричал в микрофон. Изображение на экране мелко затряслось, и металлический голос произнес:
   – Канал номер шестьсот семьдесят три. Первая экспедиция на Марс. Космический корабль «Реджинальд» попал в метеоритный поток. Добавочная информация к шифру АЮ-восемнадцать — сорок два.
   – Конец прошлого века, — сказал-Бигль. — Гарроу тогда бы не выбрался, если б не русские. Какой дурак это смотрит?
   Ли нажал клавишу на пульте. Металлический голос снова заговорил:
   – Номер шестьсот семьдесят три. Айвен Лоу, студент Харперс-колледжа.
   – Студент… — удовлетворенно протянул Бигль. — Я так и думал. Возьму-ка его на заметку.
   Ли неприязненно посмотрел на Бигля и выключил экран. Откинувшись в кресле, закрыл глаза: мучительно хотелось спать.
   – Что с тобой, малыш? Заболел? — услышал он встревоженный голос Бигля.
   – Просто не выспался, — неохотно процедил Ли.
   – Поменьше надо гулять, — наставительно заметил Бигль. — Я в твои годы всегда знал меру.
   Ли передернулся.
   – Я не гулял. Просто не мог заснуть, потому что не включал сомнифера.
   – Вот тебе и раз, — присвистнул Бигль.
   Он поднялся и медленно подошел к пульту.
   – А что тебе помешало включить его? — Голос Бигля показался Ли плоским и бесцветным, как изображение на черно-белом экране блока.
   – Я слушал вчерашний допрос, — сказал Ли. — И я знаком с доктором Стоуном.
   – Плохо, — задумчиво произнес Бигль, — совсем плохо.
   – Почему?
   Вместо ответа Бигль только вздохнул.
   – Что с ним сделают? — спросил Ли. Он с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться.
   – Что надо, то и сделают, — сурово сказал Бигль и, заметив состояние Ли, прибавил с былой ласковостью: — Иди-ка, малыш, отдохни. А я покараулю твоих подопечных.
   Ли встал, растерянно оглядываясь по сторонам. Он не знал, как ему говорить с Биглем и что он должен сделать.
   – Иди, иди, — подтолкнул его Бигль.
   Оставшись один, он долго смотрел на дверь, словно пытаясь увидеть за ней Ли, медленно бредущего к выходу.
   – Да-а, — протянул Бигль, — жаль парня.
   Он грузно уселся в кресло гоноши, подумал и недрогнувшей рукой включил микрофон.
   – Старший блок-инспектор Бигль вызывает шефа.
   На экране возникло желтое, измятое лицо начальника Главного управления Системы.
   – Что случилось, Бигль?
   – Довожу до вашего сведения, шеф, о нелояльном поведении младшего блок-инспектора Джексона.
   – Из новеньких?
   – Да. Недоглядели. Встречался с доктором Стоуном, шеф.
   – Параграф? — быстро спросил шеф.
   – Тридцать пятый.
   – Значит, сомневается, — засмеялся шеф. — Что ж, действуйте согласно тридцать пятому.
   Его лицо начало расплываться, бледнеть и наконец совсем исчезло.
   Бигль выключил микрофон и подошел к окну. Далеко внизу под ним маленькая фигурка Ли пересекала дорогу. Вот она уже скрылась за поворотом.