Абрамов Аександр. Повести и рассказы

   Олег встал — нарочито лениво, медленно пошел к комиссару. Тот уже закончил инструктаж, и партизаны разошлись. Пятеро из них, забрав автоматы, ушли в лес, — видимо, на разведку. Остальные разбрелись по поляне, томясь ожиданием, собирались малыми группками, курили, с любопытством поглядывали на незнакомцев. Кто-то — заметил Олег — уже подошел к Рафу с Димкой, сел рядом, завел разговор.
   – Что случилось, комиссар? — спросил Олег Старкова. — Может, поделишься всеведением?
   – Отчего бы нет? — Старков будто впервые видел Олега, осматривал его с головы до ног, изучал, что-то прикидывал в уме. — Наша разведка обнаружила фашистов километрах в четырех отсюда.
   – Много ли?
   – Девять человек в пешей цепи. Идут осторожно, высматривают. Похоже — дозор.
   – А основные силы? Старков пожал плечами:
   – Не видно. Где-то позади. Гитлеровцы не рискуют ходить по лесу малым числом.
   – Вас ищут?
   – Сдается, что так и есть.
   – Они знают о вашем местоположении?
   – Точно — вряд ли. Ориентировочно — наверняка.
   – Примешь бой, комиссар?
   – Не хотелось бы… Сколько их там? А нас — три десятка.
   – Плюс три единицы.
   – Себя считаешь?
   – А ты не считаешь?
   – С устным счетом не в ладах.
   – Не прибедняйся, комиссар. Не до красивых слов, а скажу: рассчитывай на нас. Да и сами мы прохлаждаться не станем. Приставишь Севку, скрутим его — и в бой. Ты проверить нас хотел, комиссар? Так вот она, проверка, куда точнее.
   Олег напрягся, видел, что Старков готов отступить: три лишних человека ох как не помешают.
   – Не дрейфь, комиссар. Ты нас всегда кокнуть успеешь, ежели не по-твоему будет.
   – Вы без оружия, — отступал Старков, — а у нас лишнего нет.
   – А бой на что? Добудем.
   – Ладно, посмотрим, — вроде бы сдался Старков. — Будете при мне.
   – Есть! — гаркнул Олег, даже Раф с Димкой услыхали, глянули на него: что он там задумал?
   – Ждите команды, — сказал Старков, пошел к землянке, куда уже скрылся Торопов.
   Да только не сдавался Старков, Олег сие понимал прекрасно. Сыграл этакую неуверенность, мучительные колебания, а на самом деле все давно решил. Бессмысленно оставлять пришельцев под чьим-то присмотром, даже под самым строжайшим глазом. Бой и вправду — лучшая проверка. Если друг, его помощь пригодится. А враг — так в бою партизанская пуля достанет.
   Олег уселся на бревно рядом с друзьями, сказал им:
   – Уломал комиссара.
   – Поверил? — спросил Раф.
   – Поверить не поверил, а проверить решил.
   – Бой всех проверит, — сказал партизан, сидевший напротив. Это он давеча прискакал на поляну с вестью о немцах.
   Парень лет девятнадцати—двадцати, черный, цыганистый, даже с медной серьгой в ухе, буравил Олега взглядом, а глаза тоже черные, непрозрачные, колючие глаза. Улыбался в сто зубов.
   – Дело говоришь, — поддакнул ему Олег. — Звать как?
   – Василием нарекли. А по фамилии — Рытов.
   – Сам-то откуда?
   – Степь мне матушка. Эх и приволье там!.. А туточки тесно, душно… — Он передернулся.
   Что-то наигранное было в его поведении, искусственное. И голос с надрывом, с ноткой истерики, и банальщина насчет степи-матушки, и мимика третьесортного актера из провинции, и серьга в ухе. Олег сказал зло:
   – Не задохнешься в лесу?
   – Терплю, из сил выбиваюсь. А ты, громила, не шути шутки с Васенькой, обжечься можно.
   – Ладно, поберегусь, — отмахнулся Олег, подумал: что-то все здесь на ссору набиваются. И рыжий Севка, и Васенька этот, лицедей липовый.
   Севка — тот хоть естественный, вся его задиристость — от молодости да глупости, от избытка сил молодецких. А этот хитер, себе на уме. Старков ничего не говорил о нем. Может, забыл? Он всех и не назвал, не вспомнил. Мудрено ли: сколько времени утекло! Да и остались тогда с обозом под началом Старкова люди случайные. Не сам он их выбирал из двухсот с лишним бойцов отряда Петровича. А сродниться не успел: и пяти дней вместе не прожили. Так что на многих самим придется характеристики составлять и Старкову подсказывать. На Рытова, к примеру…
   – Карабинчик бы сюда, — мечтательно протянул Димка, представил, видать, старковский карабин, зажмурился.
   – А что ж это вы безоружными по лесу шастаете? — съехидничал Рытов. — Аль посеяли где?
   – Тебя не спросили, — огрызнулся Димка, которому надоел цыган со своими прибаутками.
   И снова Олег вмешался:
   – Не только по лесу шли, в деревни заходили. С оружием опасно. Зарыли мы его.
   Не хотел он ссор и скандалов, избегал их, сторонился — не к месту они, не ко времени. В другой раз не стал бы церемониться с подначиком показал бы ему пару приемов самбо, а сейчас не стоило. И не потому, что любая грызня или не дай Бог! — драка осложнила бы их пребывание в отряде. Не это главное, хотя и это со счетов сбрасывать не годится. Олег понимал, что любое происшествие внутри отряда может лишить его сплоченности, организованности, взорвать и без того напряженную атмосферу. Тут искры малой достаточно. Да еще накануне боя! Нет, лучше смолчать, смириться, пусть цыган задирается, еще зачтется ему.
   – А оружие мы достанем, — успокоил Димку Олег. — У немцев автоматы неплохие, хотя и не сравнить их со шпагинскими. Кучности нет, а убойная сила — не придерешься.
   – Может, без стрельбы обойдемся? — спросил Раф.
   Ах как не хотелось ему стрелять, тяготила его предстоящая схватка, никогда не любил он ни драк, ни боев, даже фильмы про войну не смотрел.
   – Будем надеяться, — сказал Олег.
   И Рытов не вмешался, не вякнул чего-нибудь про трусость, потому что сам понимал опасность, чуял ее. Не для себя опасность — для отряда, для трех десятков не шибко вооруженных людей, для вовсе безоружных и беззащитных жителей деревни.
   – Давно партизанишь? — миролюбиво спросил Олег.
   Рытов сощурился, грязной ладонью потер грудь под расстегнутым воротом рубахи. Блеснула под пальцами тонкая цепочка.
   – Третий месяц на исходе.
   – А раньше?
   – Бродяжил по тылам у фашистских гадов. Сыпал им солюшку на хвост.
   – И много насыпал?
   – Курочка по зернышку… Где дом подожгу, где черепушку камнем прошибу, где вещички «помою»…
   – Цепочку тоже «помыл»?
   Рытов помрачнел, запахнул ворот, зажал его в кулаке.
   – Не суй нос куда не след. Материна цепочка.
   – А мать где?
   – Нету матери… — Он отвернулся. Видно было, как натянулась кожа на скулах, заплясали желваки. Проговорил глухо: — Убили ее. Год с того прошел. Она шла, никого не трогала, а они на машине, мимо, полоснули очередью… Просто так, от нечего делать. Я ее у дороги и похоронил… — Он повернул к Олегу искаженное яростью лицо. — Знаешь, как я их ненавижу?
   – Знаю, — сказал Олег.
   Он смотрел на Рытова и думал, что ошибся, вероятно, в парне. Вся его опереточная «цыганистость» — только поза, не слишком убедительная игра во взрослого, много повидавшего человека, за которой — изломанная войной судьба мальчишки, кутенка, чижа, потерявшего мать, бездомного, вечно голодного, ожесточенного, злого.
   – Сколько тебе лет?
   – Девятнадцать стукнуло…
   Девятнадцатилетний комиссар, девятнадцатилетний боец. Война не смотрит в метрики, не отдает предпочтения мудрости и опыту, не разбирает — где овцы, а где дети. Она берет за шиворот вчерашнего школьника, швыряет в водоворот событий — плыви. И надо плыть, надо выплыть, не сдаться, преодолеть свою беспомощность, неумелость, слабость. И придет мудрость и опытность, потому что руководит таким мальчишкой всемогущее чувство ненависти, которую по справедливости назвали святой.
   Именно оно руководило мальчишкой Кошевым и мальчишкой Матросовым, мальчишкой Гастелло и совсем юным Ваней Солнцевым, чьи имена еще неизвестны их ровесникам, сражающимся на фронте, в подполье, в партизанских отрядах. Чувство ненависти и чувство любви. Любви к Родине, к матери, к дому своему. Ненависти к врагам, посягнувшим на эту любовь.
   Девятнадцать лет… Честно говоря, Олег дал бы Рытову побольше — года на три—четыре.
   – Погибнуть не страшно? Ты же не жил еще…
   Тот зыркнул глазом, будто ожег.
   – Погибать не собираюсь. Еще поплясать охота, на гитаре струны поласкать. Да чтоб под конем степь простыней стлалась.
   Опять театр. «Ромэн» или оперетта? Да пусть играет — нет в том худа. Как там в песне: «Не хочется думать о смерти, поверь мне, в семнадцать мальчишеских лет». В эти годы и вправду петь хочется, танцевать, любить. А он недопел, недолюбил — не успел, не научился. Успеет?
   Где-то вдалеке раздалась короткая автоматная очередь, словно рванули полотно, пополам разорвали. Василий вскочил:
   – Наши?
   Смолк автомат, и снова пришла тишина — напряженная тишина ожидания. Из леса вышли двое партизан, высланных Старковым в дозор. Старков пошел им навстречу, перекинулся парой слов, обернулся:
   – Отряд в ружье!
   Быстро и бесшумно выстроились в короткую колонну, потекли в мокрый лес. Димка, Раф и Олег пристроились в хвост. Случайно или нет — сзади них шли Торопов с Севкой, шли замыкающими.

Глава 6

    —Что он хочет делать? — спросил Димка Олега.
   – Кто? — не понял Олег.
   – Наш милый шеф.
   Привычное определение и здесь не стало натянутым: Старков оставался их шефом, только в новой — партизанской — ипостаси.
   – Полагаю, уводит людей.
   – Куда?
   – Не куда, а откуда. От немцев уводит.
   – А деревню, значит, побоку?
   Олег пожал плечами:
   – Не думаю. Непохоже это на Старкова.
   – Ты бы спросил…
   – Считаешь, что он мне скажет? — огрызнулся Олег, но все-таки вышел из строя, стал пробираться вперед, к Старкову.
   – Эй, куда? — взволновался Севка.
   – По ягоды, — бросил Олег, не оборачиваясь.
   Севка рванулся за ним, но Раф поймал его за рукав:
   – Да не суетись ты! К комиссару он…
   Севка выдернул рукав, вернулся в строй, шел позади, что-то ворчал под нос — недоволен был самостоятельностью Олега.
   Олег догнал Старкова, пристроился рядом.
   – Может, поделишься планами, комиссар?
   Старков шел, втянув голову в поднятый воротник шинели, смотрел на мокрые, обшарпанные носы своих сапог, помалкивал. Олег не повторил вопроса, ждал.
   – Какие там планы… — Старков по-прежнему не поднимал лица. — Поживем — увидим.
   Темнит комиссар, не хочет делиться с посторонним военной тайной. Да какой тайной? Через полчаса—час все тайны станут явью — и для своих, и для посторонних. Что задумал Старков? Олег мог предположить, что комиссар пошел на какой-то отвлекающий маневр, хотел отвести гитлеровцев от деревни, принять их удар на себя. А если не деревня — цель карательного отряда? Если эта цель — сама партизанская база? Все это можно было бы решить точно, если знать численность атакующих. Для деревни хватило бы и взвода. Для базы необходима рота, если не больше.
   – Увидеть-то мы увидим, — сказал Олег. — Боюсь, как бы поздно не было. Не надо играть в прятки, комиссар, не в школьном дворе войну организуем. Ум хорошо, а вече умнее.
   Старков хмыкнул, оторвался от изучения собственных сапог.
   – А я на отсутствие умов не жалуюсь. Вон у меня их сколько, — кивнул назад, где неторопливо тянулась колонна отряда.
   – Со всеми посоветовался?
   – С кем надо.
   – Может, и я пригожусь?
   – Попробуй.
   – Фашистов много?
   – Хватает. На каждого из нас по трое выйдет.
   Олег присвистнул:
   – Ого! Выходит, рота!
   – Выходит. Три бронетранспортера.
   – Автоматчики?
   – Если бы только! Еще и пулеметов пять стволов.
   – Сдается мне, что не в деревню они направляются.
   – Вот-вот. Их наш отряд интересует.
   – Видимо, весь отряд, а не твой взвод охранения.
   – Верно.
   – И они не знают, что отряда нет.
   – Логично мыслишь, товарищ, — не без издевки сказал Старков. — А я добавлю к твоей логике: тот, кто навел на нас фашистов, не знал, что отряд ушел к Черному бору.
   – Подозреваешь кого?
   – Тебя вот подозреваю. Ты тоже не знал об этом.
   Олег засмеялся. Искренне засмеялся, без натянутости. Его забавлял и этот разговор, и сердитая недоверчивость Старкова, хотя он и понимал его, прекрасно понимал, сам на его месте точно так же подозревал бы чужака.
   – Ладно, комиссар, допустим: я — шпион. Тогда на кой черт мне идти в лес, рисковать, нарываться на твою пулю, если за мной — рота со взводом пулеметчиков. А я — вот он весь да еще с двумя «провокаторами». Какой смысл в том, а, комиссар?
   – Смысла особого нет, — осторожно сказал Старков.
   – То-то и оно. Хочешь совет? Наплюй на свои подозрения. Оставь людей здесь: место вроде подходящее, густое место, не три десятка — три сотни укроешь. А мы с тобой да еще с учителем или с Рытовым прогуляемся до немцев. Поглядим, куда они намылились.
   Старков оглянулся. Люди шли один за другим — почти вплотную, без уставных интервалов, шли молча: слишком велико было напряжение. «Два наихудших занятия: ждать и догонять», — вспомнил Олег. А тут не просто ждешь — ждешь опасность, может быть, смерть. Куда хуже!
   Старков поднял руку. Колонна остановилась. Партизаны подтягивались к своему комиссару, вытирали мокрые лица — рукавами телогреек, пальто, шинелей, просто ладонями, ждали.
   – Передохнем малость, — сказал Старков. — Не курить, громко не разговаривать, оружие из рук не выпускать. Старший — Рытов. Мы с ним, — указал на Олега, — пойдем на разведку. Петр Сергеевич, — это к Торопову, — пойдете с нами.
   Олег поймал Димкин взгляд, в котором — удивление, нетерпение, обида. Кивнул легонько, едва заметно пожал плечами: мол, не я так решил, потерпите ребята.
   – Немцы — километрах в трех отсюда, — негромко произнес Рытов, глядя куда-то вбок.
   Ему не хотелось оставаться старшим в группе, бездействовать, выжидать. Он не понимал, почему комиссар предпочел взять в разведку не его — аса, опытного бойца, а неизвестного сомнительного парня. Сомнительного во всем: и возник невесть откуда, и кто такой — неясно, и каков в бою — никто не знает.
   Но Старков не собирался давать объяснения по этому поводу. Он просто сунул руки в карманы и пошел не оборачиваясь, даже не усомнившись в том, что его приказ может быть нарушен. И Олег подхватился за ним, и Торопов закинул автомат за спину, следом пошел. И только успел сказать Рытов:
   – Будь осторожным, комиссар…
   Кого он наказывал сторожиться — немцев? Олега?..
   До немцев они дошли довольно быстро. Три бронетранспортера, негромко урча, легко катили по грязной, податливой, но никем не разъезженной лесной дороге. Сзади — колея в колею — полз крытый брезентом грузовик. Из-под брезента над бортами устрашающе торчали тупые дула пулеметов. Впереди процессии, то и дело оскользаясь на мокрой глине, шли трое черномундирных солдат — автоматы на изготовку.
   Старков присел на корточки за кустами, осторожно раздвинул ветки, поморщился от холодных капель, осыпавшихся на лицо.
   – Уверенно идут, — сквозь зубы проговорил он.
   – Вроде в деревню… — Торопов присел рядом, уложил автомат на колени.
   – Эта дорога ведет в деревню? — спросил Олег.
   – Ага. — Старков, не отрываясь, смотрел на машины.
   – А к базе так не попасть?
   – Метров через восемьсот в лес уйдет тропка, — сказал Торопов. — По ней и к базе можно прийти. Только тропка та в кустах скрыта, ее знать надо. Да и не пройдут по ней машины, пешком придется.
   – Спешатся. — Олег пригляделся: идущий впереди солдат все время заглядывал в планшет. — Карта у него там, что ли?
   – Нет, не карта… — Торопов сощурил глаза. — Похоже, кроки. Видишь: он то в планшет глянет, то по сторонам. Сверяет ориентиры. Значит, какая-то сволочь им кроки сняла…
   – Знать бы какая… — протянул со злостью Старков.
   – Живы будем — узнаем. — Торопов легонько хлопнул комиссара по плечу. — Двинулись. Только тихо. — Чуть пригнувшись, пошел вперед, бесшумно ступая в своих, казалось бы, грубых кирзовых бутсах.
   Лесной житель, думал Олег, пробираясь за ними. Пожилой сельский учитель географии, который лучше всего знал географию окрестностей своего села, каждую тропу здесь знал, каждый куст, сызмальства привык ступать по лесу так, чтобы не потревожить зверье, не спугнуть птицу неверным шагом, хрустом нечаянно сломанной ветки. Интересно: охотник ли он? Или носил до войны ружьишко по лесу так просто, на всякий случай, не снимал с плеча, жалел живность? Лет через двадцать он наверняка станет приверженцем модной с конца пятидесятых годов фотоохоты, накопит на дорогое фоторужье, украсит стены школьного класса самодельными наглядными пособиями на фотобумаге. Если останется жив… Как он точно сказал: живы будем — узнаем. В рассказанном Старковым варианте прошлого Торопов погибал. Олег мало верил в то, что их вариант будет сильно отличаться от старковского. Но немногословный мягкий Торопов был ему симпатичен, и он упорно гнал от себя мысль, что прошлое повторится и учитель все же погибнет. Впрочем, Олег надеялся, что сумеет сам присмотреть за ним, отвести его от пули. Жаль только, что не спросили у шефа подробности гибели каждого…
   – Стоп, — неожиданно прошептал учитель, замер, прислушиваясь.
   И, будто по его знаку, остановились на дороге машины. Солдат с планшетом обежал спутников, тыча то в кроки, то в сторону леса.
   – Там как раз тропа начало берет. — Торопов вытянул худую шею, смотрел во все глаза на дорогу. — Вот у той сосны.
   Из бронетранспортеров по-прежнему никто не вылезал. Трое солдат долго о чем-то препирались, потом один из них почему-то на цыпочках двинулся к сосне, оставшиеся вскинули автоматы, готовясь прикрыть его огнем — в случае чего.
   – Эх, полоснуть бы по ним… — мечтательно сказал Олег, поймал злой взгляд Старкова, стушевался. — Сам знаю, что нельзя, не вчера родился.
   Посланный «на закланье» солдат раздвинул ветки орешника, заглянул в чащу, скрылся на минуту, потом выглянул на дорогу, гаркнул:
   – Хир!
   – Нашел, гад, — выругался учитель. — Точно им кроки составили.
   Солдат выскочил из леса, неуклюже переваливаясь, побежал к переднему бронетранспортеру, взобрался на подножку, что-то рассказывал сидящему в кабине, взмахивал рукой. Потом соскочил на землю, предупредительно открыл дверь машины. Оттуда вылез офицер в длинном кожаном пальто с витым серебряным погоном, спрыгнул на дорогу, покачнулся. Солдат поддержал его.
   – Гауптштурмфюрер, — сказал Старков.
   – Невысоко они нас ценят, — усмехнулся Олег. — Могли бы кого поглавнее прислать.
   Офицер прошел вдоль борта, заглянул внутрь, сказал что-то, потом махнул рукой, и из бронетранспортеров посыпались эсэсовцы, строились повзводно около машин. К гауптштурмфюреру подбежали четверо офицеров, — видно, пониже чином. Олег не разбирался в эсэсовских знаках различия, а спросить у Старкова не решился. Выслушав командира, офицеры вернулись к своим взводам, гауптштурмфюрер уселся на подножку машины, поглядывал на свою роту. Солдаты проходили мимо него, ныряли в лес, скрывались из виду. Последними прошли пулеметчики, вскинув на плечи тяжелые стволы с раскоряченными ногами-подставками. Около машин осталось человек восемь — охрана. Гауптштурмфюрер лениво поднялся, похлопал по плечу здорового рыжего унтера — вроде бы на прощанье? — тоже пошел к тропе.
   – Все ясно, — сказал Олег. — Не деревня им нужна, а база. Сейчас они рассыплются цепью, попытаются окружить отряд, залягут и пустят в ход пулеметы. Есть смысл вернуться к ребятам, обождать, пока фрицы уйдут ни с чем.
   – Парень дело говорит, — подтвердил Торопов.
   Старков покачал головой:
   – Тот, кто им дал кроки, наверняка сообщил и о наших постах наблюдения. Сначала они попытаются снять посты, и снять без шума. А постов-то нет. Дураку станет ясно, что дело нечисто.
   – Ну и что? — спросил Олег нетерпеливо.
   – А то, что ни стрельбы, ни атак не будет. Вышлют разведку, обнаружат пустую базу — и все.
   – Еще лучше: без шума уйдут.
   – Если уйдут. Боюсь, что они со злости в деревню рванут. Тем более, она им давно глаза мозолит.
   – Гадание на кофейной гуще, — сказал Олег.
   – Даже если так, — Торопов сердито посмотрел на него, — мы обязаны предусмотреть все варианты.
   – Что же вы предлагаете?
   Старков усмехнулся:
   – Ты у нас — главный советник. Валяй, советуй. — Сам-то он наверняка уже принял решение.
   – Веди отряд к деревне. Можно устроить засаду в хатах. — Олег размышлял вслух. — Хотя это неэффективно: мало нас, нельзя запирать себя в четырех стенах, ограничивать свободу маневра. Нет, лучше засесть на околицах, впустить фрицев в деревню и тогда ударить со всех сторон. За нами — эффект неожиданности.
   – Соображаешь, голова. Вот и давай беги к ребятам. Поведешь отряд.
   – Я? — Олег растерялся, не ожидая такого поворота.
   – Ты, ты. А Петр Сергеевич тебе поможет, подстрахует.
   – А ты как же?
   – Останусь, погляжу малость. А у околицы встретимся. Я вас там подожду.
   Олег перехватил удивленный осуждающий взгляд учителя, брошенный на Старкова, рассердился, встал:
   – Спасибо за доверие, комиссар.
   – А я не тебе доверяю. Я твоей голове доверяю. И Петру Сергеевичу, без согласия которого ничего не предпринимай.
   Но даже эта не слишком ласковая фраза не испортила Олегу радостного настроения.
   – Так точно! — гаркнул он, спохватился, огляделся: не услыхали бы на дороге. Нет, все было тихо. Понизил голос: — Не опаздывай на свидание, комиссар. Пошли, Петр Сергеевич.

Глава 7

   До отряда добрались быстро и без приключений. Прежде чем отдать приказ партизанам, Олег шепнул учителю:
   – Скажите им, Петр Сергеевич. А то не поверят…
   Тот кашлянул, прикрыл улыбку ладонью, кивнул согласно.
   – Товарищи! На время своего отсутствия комиссар передал командование новому члену нашего отряда… — Он помялся, и Олег пришел на помощь:
   – Зовут меня Олег.
   – Прошу любить и жаловать, — добавил Торопов.
   Бойцы переглянулись, зашумели недовольно.
   – Почему это ему? — выкрикнул Рытов.
   – Товарищи, — повысил голос Торопов. — Приказы, как вам известно, не обсуждаются. А я вас никогда не обманывал.
   – А комиссар где? — спросил кто-то.
   – Комиссар будет ждать у околицы деревни. — Олег говорил подчеркнуто сухо, словно обиженный недоверием. — Приказ комиссара: идти в деревню, занимать круговую оборону, ждать фрицев.
   – Куда они делись?
   – К отрядной базе подались. А там пусто. Не исключено, что они не пойдут к деревне, вернутся назад. Но мы обязаны предусмотреть все варианты. — Олег поймал себя на том, что невольно повторил слова Торопова.
   Если разобраться, ничего особенного Старков Олегу не поручил. Велика задача: провести тридцать человек по лесу в обход гитлеровцев! Они и сами — без командира — прекрасно справились бы с ней. Да и спокойнее было бы: ни возмущений ни обид, ни ропота. Но своим хитрым распоряжением комиссар показал партизанам, что пришельцам можно верить. Во всяком случае, сам он — комиссар — верит им и подчиненных своих к тому же зовет.
   Торопов спросил Олега:
   – Что вы собираетесь делать с обозом?
   Олег подумал немного, сказал решительно:
   – Не тащить же его с собой? Оставим здесь.
   – А лошади?
   – Может, пригодятся?
   – Вряд ли, — не согласился Торопов, — скорее помехой станут. Они у нас смирные, к стрельбе приученные. Надо распрячь их и привязать: пусть пасутся. Фашисты сюда не пойдут.
   Лошадей распрягли, предварительно собрав телеги в одно место. Олег предложил закидать обоз ветками, но учитель опять возразил:
   – Нет смысла. Пока каратели в лесу, воздушной разведки ждать не приходится. А от земной, пешей такая маскировка не спасет. Да и времени мало. Слышите: начали…
   Вдалеке, со стороны партизанской базы, затрещали автоматные очереди. Одна, другая, потом еще, и… вдруг все затихло.
   – Прав был Старков, — сказал Торопов, — не будет стрельбы. Надо поторопиться.
   Быстрым шагом тронулись к деревне. Олега догнал Димка, спросил на ходу:
   – Как это ты в генералы попал?
   – Плох тот солдат… — привычно отшутился Олег, не договорил, оборвал себя: — Сам толком не знаю. И понять не могу Старкова: то не верил, Севку к нам приставил, то — на тебе, командуй. Или решил, что не стоит бросаться лишними людьми накануне боя, или что-то на уме держит.
   Говорил шепотом: сзади шли Торопов и вездесущий Севка, то ли случайно, то ли нет, но пристроившийся как раз за новым временным командиром.
   – Как Раф? Не скис?
   – Нет вроде, — ответил Димка. — А что?
   – Не оставляй его одного. А будет бой — тем более. Усек?
   – Слушаюсь, — сказал Димка, поотстал, дождался Рафа, по-прежнему бредущего в хвосте, пошел рядом.