Абрамов Аександр. Повести и рассказы

   – Как здоровье? — спросил я вежливо.
   Тетя Варя оторвалась от вязания (по-моему, она всю жизнь вязала и вяжет один бесконечный носок. Или варежку, но тоже одну и ту же: та же пряжа, те же спицы, та же сосредоточенно-вдумчивая поза) и спросила недипломатично:
   – Узнать чего хочешь?
   Я не стал отрицать очевидного и сказал, что интересуюсь четверкой доминошников: дескать, давно мечтаю изучить эту увлекательную игру, ищу подходы к сборной двора.
   – Какая же это сборная? — возмутилась тетя Варя. — Тут только Мишка-слесарь и Неустроев из тринадцатой квартиры с нашего двора. Тот лысый — Мишкин приятель из Черемушек. А мужик в майке и вовсе не наш. Первый раз вижу. Ты уж до субботы потерпи: вот тогда и вправду сборная играть будет. И не одна…
   Я обещал лифтерше потерпеть до субботы и вернулся в квартиру.
   – Ну как? — сразу спросил нетерпеливый Ганя. Своим поспешным любопытством он здорово помогал Люде сохранять нелюбопытную сдержанность.
   – Никак, — ответил я и процитировал лифтершу: — «Мужик в майке и вовсе не наш».
   Люда, видимо, уже познакомила Ганю с нашими предположениями, потому что он стукнул кулаком по столу — кофейные чашки подпрыгнули! — сказал расстроенно:
   – Следит за нами, подлец!
   Вероятно, так оно и было: сначала он крутился около нас там, на месте происшествия, потом явился во двор. Даже загадочный телефонный звонок я готов был приписать «типу в майке». И в самом деле, кто же еще знал о том, что мы интересуемся исчезновением машины? Да никто не знал. А «тип» подслушал наш разговор у квасной бочки. Более того, ухитрился подслушать его продолжение в Ганиной комнате. Как он это сделал — еще одна загадка, думаю, непосредственно связанная с первой. Но если первую разгадывает милиция с каким-то научным институтом, то вторая — целиком наша. И никто не сможет помешать нам ее расследовать…
   – Слушайте! — Ганю осенило. — Давайте все-таки позвоним в милицию. Дозвонимся — хорошо, сообщим о «типе» и о его угрозах. А если опять встречный звонок помешает, значит, «тип» и вправду телепат.
   – А я его покараулю, — сказала Люда.
   Действительно, если вкрадчивый телефонный голос принадлежал нашему преследователю, то, стало быть, в тот момент он в домино играть не мог. Как я ни уважаю его предполагаемые сверхчеловеческие способности, в раздвоение личности не поверю, не убеждайте. Я снова подошел к телефону и снял трубку. В ней застыла тишина — ни гудков, ни привычного потрескивания, Я пощелкал рычагом — никакого эффекта.
   – Похоже, у тебя телефон не работает, — сказал я Гане.
   Ганя тоже послушал тишину и высказал предположение:
   – Это он его поломал.
   – Не говори глупости, — возмутился я. — Как, по-твоему, он мог это сделать?
   – А так: позвонил и отключил.
   – Значит, он всемогущ?
   Тут рациональная Люда неожиданно встала на защиту Гани:
   – Вы отрицаете такое предположение? Лично я — нет. Он, конечно, не всемогущ, но может значительно больше, чем обычный человек.
   – Новый супермен, — сыронизировал я, но ирония вышла какой-то слабой и неубедительной.
   – Нет, не супермен. Но почему бы вам не предположить, что он так или иначе связан с пропажей машины? Что это не вульгарная кража, а хорошо поставленный опыт.
   – Был бы опыт, милицию вызывать не пришлось бы…
   – А если это не наш опыт?
   – Чей же тогда? Ученый-маньяк из некой капстраны, жаждущий мирового господства, так, что ли?
   – Глупо, — сказала Люда, — пошло и глупо. Пишите об этом в своих рассказах, может, кто и поверит.
   – А кто поверит в ваши бредни об экспериментаторах из чужого мира? — Я обозлился и не заметил, как высказал собственную догадку: Люда еще не успела ничего объяснить. Конечно, она тут же воспользовалась моим промахом:
   – Вот видите, вы сами верите в эти «бредни». Верите, верите: это же ваша идея.
   Ганька гнусно хихикнул и сунул кулак в рот: сдерживался воспитанный мальчик. Я хотел его осадить, но понял, что уже остыл, перегорел. Да и догадка моя не лишена оснований, если вспомнить о недавних приключениях в пространственном мешке, связывающем два мира, две Земли. Но раз так, значит, пропажа машин — запланированная часть опыта. Или незапланированная, так сказать, побочный эффект. Непредусмотренный расчетами. Но и в том и в другом случаях они должны вернуться назад, иначе пропадает тайна эксперимента. А в сохранении тайны они– участники опыта — явно заинтересованы. Подумайте сами: мы двое — Ганя и я — случайно открыли существование пространственного мешка, волею чего-то непонятного соединившегося с моей квартирой. Будем считать — это только рабочая гипотеза,-что наше невольное «открытие» совсем не входило в планы тех, кто управляет «мешком». Однако два свидетеля еще не опасны: кто им поверит, да и видели они, в общем, не слишком много, чтобы их выводы переросли зыбкий уровень домыслов и догадок. Точно так же рассуждали мы с Ганей, когда решили не рассказывать никому о нашем приключении. Ганька слова не сдержал, поделился с Людой. Но сие не беда: она девочка умная и попусту не болтает.
   Но кто бы мог подумать, что свидетелем «побочного эффекта» с машиной окажется тот же Ганя? И что он немедленно посвятит меня в суть происшедшего. Это совпадение может вызвать у нас соответствующие ассоциации, натолкнуть на разумные выводы. Причем только нас двоих натолкнуть: ни милиция, ни товарищи из института не гуляли по улочке с двумя рядами дощатых домов, а стало быть, никак не связывают пропажу машин с существованием некоего соседнего мира. А мы связываемэто несомненно. Значит, мы стали опасны. Значит, за нами нужно последить. И последнее «значит» — «тип в майке» оттуда…
   – Ну-ка проверь телефон, — сказал я Гане.
   Телефон молчал по-прежнему, и нам оставалось только одно. Во всяком случае, мне так казалось, что одно.
   Я подошел во дворе к доминошникам и спросил тихонько «типа в майке»:
   – Можно вас на минуточку?
   Он обернулся испуганно, но, увидев меня, а позади — Люду с Ганей, заулыбался:
   – А-а, свидетели… Ну, чего?
   Он подошел к нам, смешно косолапя и переваливаясь — грузчик или матрос, где ему сотку за восемь секунд одолеть! — спросил (вот тоже: «подошел и спросил»):
   – Может, обсудить происшествие желаете? Так без полбанки трудненько будет…
   – Обойдетесь, — строго сказала Люда, а вечно спешащий Ганька перебил ее, бухнул:
   – Вы зачем нам телефон испортили?
   Даже я оторопел от Ганькиного заявления, а «тип» — так тот прямо глаза на лоб вытаращил:
   – Какой телефон? Ты что, малый, в уме?
   – Он шутит, — исправила положение Люда, — он у нас шутник, балагур. Вы не обращайте внимания.
   – Почему не обращать, — заорал обиженный Ганя, — еще как обращать! — Он рванулся к «типу», схватил его за майку: — Ты почему машину увел, гад?
   Я невольно оглянулся: не слышит ли кто? Но двор в эту жаркую обеденную пору был пуст, а трое оставшихся доминошников, собрав черные костяшки игры, уже шли по своим квартирам.
   «Тип в майке» легко отодрал от себя Ганины руки, сказал высокомерно:
   – Опомнитесь, юноша! Мне странно слушать ваши намеки… — И черт бы меня подрал, если он говорил не тем знакомым баритоном, который полчаса назад звучал в телефонной трубке.
   А «тип» словно понял что-то, подмигнул мне хитро — мол, вспомнил, Володя, ну и молодец! — хлопнул в ладоши и… пропал. А потом появился вновь — уже у ворот на улицу, помахал нам и скрылся в воротах. И догонять его было бы так же бессмысленно, как бессмысленно оказалось Ганькино упрямое любопытство.
   Но Ганя, видно, считал иначе. Он рванулся вперед, протопал по высохшему газону, пугнул из-под куста дворовую бесхозную кошку и вдруг притормозил у ворот, оглянулся растерянно, потом махнул рукой и… тоже пропал.
   Этого я перенести не мог, крикнул оторопевшей Люде:
   – Стойте здесь!
   Побежал к воротам в предвкушении чуда и не ошибся: чудо начиналось сразу от полутемной, прохладной даже в тридцатиградусную жару арки ворот. За ней — как это было всегда! — не шумела Лесная улица, за ней стояла сонная и тугая тишина, да и сама арка напоминала скорее вход в подземный гараж: асфальт, полого уходящий вниз, непрозрачная темнота, чуть подсвеченная тусклым вольфрамом электрической лампочки, подвешенной к своду.
   Я осторожно вошел в этот «гараж», в темноту. Собственно, особой темноты не было: тоннель — а больше всего это сооружение походило на тоннель — освещался слабым желтоватым светом, как и у входа. Только у входа висела лампочка, а здесь свет шел ниоткуда, что в моем представлении вполне соответствовало атрибутам чуда. Идти было легко, и я довольно быстро пробежал метров двести до первого поворота. Отсюда под прямым углом уходил в желтую темноту такой же тоннель. Возвращаться было глупо, да и Ганька явно ушел дальше, и я свернул в новый коридор-тоннель. Он тоже тянулся не более двухсот метров и в конце так же под прямым углом заворачивал в сторону. Потом я жалел, что не осмотрел как следует стены и пол тоннеля, из чего они сделаны. Но тогда мне было не до осмотров: я торопился догнать Ганю. То есть это я так себя убеждал, а на самом деле мной владело то боязливое любопытство, которое иногда приводит к поразительным открытиям.
   Поразительное открытие я сделал в конце третьего двухсотметрового отрезка. Коридор внезапно сузился и посветлел. Белый квадрат обрезал его по периметру. Я вошел в квадрат и… натолкнулся на Ганю. Ганя стоял посреди незнакомой комнаты и смотрел в окно. Из окна виднелись последние этажи нашей кооперативной башни, и я понял, что, если подойти к окну, увидишь пустой двор, засохшие клумбы на желто-зеленом газоне, поодаль — коробочки гаражей. Короче, мы попали в одну из квартир соседнего дома, отделявшего наш двор от гомона Лесной улицы. Вот так: вошли в арку под этим домом, долго и нудно спускались куда-то вниз, а очутились в том же доме, но несколькими этажами выше.
   «Как мы здесь очутились?» — я только хотел спросить, но не успел: Ганька приложил палец к губам, зашипел:
   – Тс-с!
   Где-то, видимо на кухне, пела женщина. То есть пением это назвать было трудно: женщина что-то готовила и вполголоса сама себе напевала.
   – А сейчас замесим тесто… — натужно голосила она. Бухнуло что-то тяжелое. — Ох, тяжелая кастрюля, просто руки оборвались! — Потекла вода из крана, звонко разбиваясь об эмаль раковины. — Сейчас мы руки вымоем и полотенцем вытрем!
   – Женщина перешла на плясовой ритм, и Ганька махнул мне: мол, идем, больше стоять нельзя.
   На цыпочках мы вышли в переднюю. Женщина на кухне перестала петь. Мы замерли. В желудке у меня противно заныло, похолодело, лопнуло и оборвалось: я впервые чувствовал себя вором. Чувство оказалось малоприятным. Женщина помолчала секунду и снова запела:
   – Видно, померещилось что-то от жары… — Подумала чуть-чуть, закончила в рифму: — Отдохнуть мне надо бы, видно, до поры. — Засмеялась, довольная.
   Нас совсем не устраивал ее предполагаемый отдых. Я толкнул Ганю в бок. Он дернулся, потянул за язычок замка. Мы снова замерли в страхе, но дверь не скрипнула, открылась бесшумно, и мы выскользнули на площадку, бросились бежать по лестнице, уже не осторожничая, громыхали подошвами по ступенькам. Внизу остановились, перевели дыхание. Я спросил:
   – Какой был этаж?
   – Десятый. — Ганя облизнул пересохшие губы. — Ну и дела…
   Глубокомысленное замечание его как бы подвело черту под нашими приключениями: ворота вновь стали воротами и за ними все так же шумела улица, громыхал трамвай номер пять и орали про футбол любители крепких напитков. Люда послушно стояла там, где я ее оставил, ждала.
   Доминошники снова заняли позицию за столиком под березой, но то были другие доминошники, и нашего «типа» среди них не оказалось.
   – Чудо окончилось, — сказал я, — пошли подводить итоги.
   Мы расселись по креслам в Ганиной комнате, выпили в молчании остывший кофе, закурили вкусные сигареты «Пэл мэл», которые Ганя взял из кабинета отца-композитора, и я рассказал Люде о темном трехсекционном тоннеле за аркой ворот.
   – Что ты, физик, думаешь о нашем путешествии? — Я намеренно начал с путешествия, оставив истории с машинами на потом.
   – Мы опять выскочили из нашего мира,
   – Согласен. Куда выскочили?
   Он пожал плечами:
   – В очередной «мешок».
   – Предположим. Но тебе не кажется, что «мешок» на этот раз искусственного происхождения?
   – Кажется. Только зачем он нужен?
   – Разумный вопрос. Давай-ка ответим на него, а потом подумаем о том, как тоннель связан с пропавшими машинами.
   – Думаете, связан?
   – Конечно.
   Тут Люда подала голос:
   – Меня не оставляет ощущение, что «тип в майке» пошутил с вами. Устроил вам прогулку по четвертому измерению.
   – Основания? — Я был строг с оппонентами.
   – Очевидная бессмысленность путешествия!
   – Тогда цель шутки?
   – У шутки может не быть цели, на то она и шутка. Но, если хотите: чтобы вы, наконец, прекратили лезть в чужие дела.
   Люда была невежлива, но справедлива. Мы, конечно, мешали кому-то и нам сунули «конфетку»: полакомьтесь, ребятки. Но «конфетка» эта казалась мне вынутой из той же коробки, что и случай с машинами. Логика такова: вы хотите узнать, как это делается? Пожалуйста, погуляйте по тоннелю. Вот так и машины пропадали, понятно?
   – Не очень понятно… Как же все-таки пропадали?
   Я поделился сомнениями с ребятами. Люда в ответ только плечами пожала:
   – Вас принцип интересует? Да разве в нем дело? Главное — цель опыта. А она-то мне неясна.
   – А принцип ясен? — Тут даже Ганя не выдержал.
   – Ясен. — Люда оставалась невозмутимой. — Например, треугольник Пенроузов.
   Сумасшедший Ганя вскочил с кресла, обнял Люду, чмокнул в щеку, заорал радостно:
   – Ну, Людка! Ну, молодец! Это же гениально просто, а я, дурак, не допер…
   Я тоже «не допер» и тоже почувствовал себя дураком.
   – Ладно, гении, сдаюсь. Объясните непосвященному вашу абракадабру.
   Видно, потому, что догадка пришла не к нему, а к Люде, Ганя не стал выламываться, по своему обыкновению, и объяснил:
   – Это одна из так называемых «невозможных фигур». Представьте себе модель нашего тоннеля: два перпендикулярных бруска в одной плоскости. Третий брусок перпендикулярен второму и образует с ним другую плоскость, тоже перпендикулярную первой. Если посмотреть на эту фигуру в определенном ракурсе, то наш глаз соединит в одной точке два свободных бруска. Получится треугольник, вернее, проекция на плоскость треугольника, составленного из прямоугольных брусков.-Тут Ганя вооружился карандашом и нарисовал «невозможную фигуру». Вот эту, я сохранил рисунок.
   Потом перевернул листок бумаги и начертил мне еще одну картинку. Вот эту.
   – А вот так она выглядит на самом деле. — Ганя полюбовался на рисунки. — Здорово, а?
   – Здорово, — согласился я. — Очень впечатляет. Но какое отношение все это имеет к нам?
   Ганя хотел было ответить, но вмешалась Люда.
   – Я считала, что вы соображаете быстрее, — презрительно сказала она, и я молча проглотил явное оскорбление: мне хотелось узнать, что они придумали. — Ваш тоннель — трехмерная модель четырехмерной фигуры, с помощью которой машины перемещались в пространстве.
   Я, конечно, был глуповат, а она умна, образованна, пытлива, изобретательна и еще миллион определений из толкового словаря. Я был глуповат и нахален. Я честно признался:
   – Ничего не понял. Как мы попали на десятый этаж?
   Ганя тяжело вздохнул и сказал Люде:
   – Дай я ему объясню. Может, поймет… Мы прошли по трем коридорам, эквивалентным трем брускам треугольника Пенроузов, и очутились в точке их мнимого касания. Точка эта — квартира с поющей теткой — находится как раз на одной вертикали с воротами.
   – А почему мы не почувствовали подъема?
   Ганя решил быть таким же терпеливым, как Макаренко, Корчак и Сухомлинский, вместе взятые.
   – Потому что в четвертом измерении, где мнимое касание становится действительным, все стороны треугольника лежат в одной горизонтальной плоскости.
   Принцип треугольника и нашего путешествия я, кажется, понял. Оставалось неясным еще одно:
   – А при чем здесь машины?
   – При том, что они путешествовали по такому же «тоннелю-треугольнику».
   – Куда путешествовали?
   – Откуда я знаю? — огрызнулся Ганя, а девушка Люда сказала мягко:
   – Вот это я и назвала целью опыта. Как видите, мы не знаем ее.
   У меня, непонятливого, кажется, созревала догадка.
   – Скажите мне, — начал я, — чем этот ваш треугольник прогрессивнее лифта? По-моему, на лифте удобнее…
   – А вот прогрессивнее! — уперся Ганя. — Четвертая координата может быть сколько угодно малой, остальные три от этого не изменятся. Значит, по одному и тому же — по размеру, конечно! — «треугольнику» мы попадаем из ворот на десятый этаж и, скажем, из Москвы в Гонолулу. В Гонолулу, — повторил он, будто прислушиваясь к звонкому названию, и вдруг хлопнул в ладоши, совсем как «тип в майке»: — Дураки мы, Людка! Вот же она, цель опыта! — Он восторженно заходил по комнате, натыкаясь на кресла. — Мгновенное перемещение в пространстве! Земля — Марс за минуту! Проводите уикенд только на Гавайях! Каково, а?
   Перспектива и впрямь была радужной. Даже Люда милостиво заметила:
   – А ты ничего, соображаешь…
   – Еще бы! — Но вдруг радость его поубавилась, он сказал озабоченно: — Да, а машины… Куда машины девались?
   – Никуда не девались, — предположил я. — Стоят себе в гаражах, а владельцы их дух переводят. Опыт-то кончился…
   И тут у входной двери забулькал звонок.
   Я первый раз видел Ганю таким растерянным. Он смотрел на нас с испугом, с недоумением, с ужасом, если хотите, а сзади – в дверях — улыбался нам лейтенант милиции, в светло-серой летней форменке, в руках черный чемоданчик-атташе. А час назад он ходил по двору в синей майке и небрежно совершал нуль-транспортировку от доминошного столика до ворот на Лесную.
   Честно говоря, я подумал так и тут же отбросил вздорную мысль: не может быть такого, не верю! Это обыкновенный оперативник из МУРа, а тот «тип» давно убрался в свой мир по треугольнику Пенроузов. А то, что похожи они, так разве ж нет на белом свете похожих людей? Еще как есть. Даже двойники попадаются.
   А лейтенант отодвинул Ганю, прошел 6 комнату, поставил на стол чемодан»
   – Здравствуйте, товарищи, — сказал он, и голос его совсем не походил на загадочный телефонный баритон. — Я Королев, из МУРа. — Он отстегнул пуговицу на кармашке и протянул мне удостоверение. В удостоверении было сказано, что Королев Сергеи Николаевич является следователем Московского уголовного розыска. — Я по поводу машин. К вам, — он кивнул Гане и Люде. — Тут вот какая штука; нашлись машины.
   – Где нашлись? — подался вперед я,
   – В том-то и странность, что в своих гаражах они были.
   – А водители?
   – А водители ничего не знают. Твердят в один голос: жара, померещилось что-то, на секунду сознание потеряли, не помнят, как до дому доехали. Говорят, будто черная дырка появилась перед радиатором, а вокруг — кольцо белое, ну, бублик такой. Вот тут-то и сознание долой! — Он засмеялся негромко.
   – А к вам я забежал, чтобы передать: мол, не волнуйтесь, никуда вас не вызовут. Дело, как говорится, закончено. Ну, извините за беспокойство, я пошел.
   Он взял чемоданчик, помахал мне — почему-то только мне! — хлопнул в ладоши и… пропал.
   Ганя рванулся к двери, распахнул ее, выбежал во двор, потом вернулся, сказал расстроенный.
   – Никого.
   – А ты догнать его хотел? — усмехнулся я. — Напрасный труд. Когда мы им снова понадобимся — не дай бог, скоро! — они сами нас найдут.
   Я не ошибся. Но это уже совсем другая история.
 

3. Аномалия

3. Аномалия

   Однажды в жизнь каждого человека приходит нечто странное, непонятное, почти мистическое. А может, и без «почти» — просто мистическое. Ну попробуйте, пошарьте в памяти, напрягитесь, вспомните — и тогда всплывет наружу тот самый заветный случай, который не объяснит ни физика, ни философия, ни логика ваша замечательная, и придется вам всерьез подумать о некой «высшей силе». О ее происках. А ведь нет ее, нет — доказано научно, в нее сейчас даже бабки не верят и лишь по ветхой привычке ставят желтые свечки у желтых иконных риз.
   Давайте назовем это странное «аномалией» — красивым заграничным словом. Давайте назовем его так и признаем, что аномалия эта самая существует повсеместно. Как говорится, киньте в того камень, кто безгрешен. То есть не страдал от аномалии. Нет таких на нашем реальном белом свете — и точка. Другое дело, что проявляется она по-разному: у кого побольше, у кого — чуть-чуть. А у кого-то от красивого заграничного слова дрожат коленки. Не в переносном смысле — буквально.
   Вот я, например, виляю коленками целый день. То есть, если быть точным, полдня, ибо поначалу я свою аномалию не замечал, потом не принимал всерьез, усмехался с опаской и себя успокаивал: мол, бывает же ерунда, ничего страшного, прими снотворное и спи до утра. А потом все началось, как пишут в классических романах, с новой силой, и вот тут-то я испугался.
   Но в чем же дело? Что заставило меня «праздновать труса», как пишут в тех же романах?
   А началось все с того, что утром я отправился к себе в редакцию. Вышел из подъезда, завел «Жигуленок», порулил задом сквозь строй «проклятых» автособственников и ненароком вспомнил о портфеле с рукописью статьи, забытом в квартире. Ну, тормознул, глушить двигатель не стал, пошел за портфелем.
   – Теперь пути не будет, — недружелюбно сказала жена.
   Она не любила, когда я возвращался с полдороги: над ней довлела темнота ее далеких суеверных пращуров.
   – Не говори глупостей, — не менее недружелюбно сказал я.
   Мои пращуры, по моему убеждению, были высококультурными передовыми людьми.
   Я кинул портфель на заднее сиденье и врубил первую передачу. Сначала я выехал со двора через арку, поехал по Лесной вдоль трамвайных путей, честно постоял у светофора, перемахнул через Новослободскую и вырулил на Палиху. Тут меня подстерегла мелкая неприятность в виде запрещающего знака, более известного под названием «кирпич»: на Палихе вскрыли асфальт и прокладывали трубы, Тогда я развернулся, въехал на Сущевскую и снова затормозил: на столбе торчал «кирпич», а за ним ревел бульдозер и командовал некто в бумажной шапке, видимо мастер. Дорожники прилежно выполняли план. Предсказание жены сбывалось.
   Я посмеялся над забавным совпадением, опять развернулся и через Пушкинскую и Трубную площади добрался до Цветного бульвара. Около пельменной стояли две «Волги» — обе здорово побитые, желтый фургончик ГАИ, и несколько милиционеров сосредоточенно гуляли по мостовой.
   Пути не было.
   Вежливый старшина разъяснил мне, что на Садовое кольцо я могу успешно выехать через Трубную улицу.
   – Я не хочу на Садовое, — взмолился я. — У меня редакция на Цветном бульваре у Самотеки, знаете?
   Старшина знал, но знание его ничего не изменило.
   – Подождите полчасика, — сказал он, — тогда и проедете. А хотите — оставьте машину здесь, потом подгоните.
   Второй совет был разумным, и, заперев машину, я пошел к редакции пешком. Пробыл я там недолго-час или полтора, а когда вышел обратно на улицу, то увидел своего вездесущего соседа Ганю. Он стоял у стенда с газетой и ел мороженое-трубочку за двадцать восемь копеек.
   – Ты что здесь делаешь? — спросил я.
   – Людку жду, — сообщил он. — Мы в «Мир» идем на венгерский детектив со жгучими тайнами.
   – Проводи до машины. Есть время?
   – Время-то есть, — согласился он. — А что это вы невесть где машину бросаете?
   – Авария была, — объяснил я, — ну и не пускали. Да это здесь рядом, не утомишься…
   Мы неторопливо шли — дело к осени, погода теплая, куда спешить-то? — беседовали о возвышенном. Ганька лизал мороженое, рассказывал байки о тяжелой студенческой жизни.
   – Говорят, на экзамен идти — надо пятак под пятку положить, — делился он, — а накануне, соответственно, не бриться, не мыться. Очень помогает…
   – Это точно, — не возражал я. — Особенно если долго не мыться: ни один преподаватель не выдержит.
   – Вам все смешки, — обиделся студент, — а приметы эти проверены временем. И лучшими людьми.
   Я уже забыл о своем утреннем приключении с приметой.
   – Все фольклор, — беспечно резвился я, — бабкины бредни. Стыдно, физик, и одновременно тревожно за твой пошатнувшийся моральный облик. Ландау в приметы не верил.
   – А Эйнштейн верил, — упрямо тянул Ганя, — и Крукс верил.
   Из открытой двери подъезда вылетела черная кошка, пронеслась перед нами, довольно смело перемахнула проезжую часть и скрылась за чугунным заборчиком бульвара. Ганя остановился и сказал торжествующе:
   – Кошка!
   – Вижу, — не стал спорить я.
   – Черная, — продолжил объяснения Ганя.
   И здесь я не нашел возражений:
   – Очень точное наблюдение.
   – Я дальше не пойду, — объявил Ганя. — Черная кошка — к несчастью.
   – К большому или маленькому?
   Ганя помялся:
   – Не знаю… К маленькому, наверно…
   – Так что ж, обратно пойдем?
   – Нет, почему? Надо подождать, пока кто-нибудь раньше нас пройдет здесь, и… заклятье снято.
   – А если я первый пройду?