Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга третья

осадок да душевную боль.
Теперь уже нет здесь былой безудержной казацкой вольницы. Но все-таки
есть казаки! Такие же голые и бедные, нуждающиеся, как и те, что живут на
хуторах. Только в хлопотах о хлебе насущном здесь все еще живет прежний
казацкий дух! Непреодолимый дух свободных воинов!..
Приближаясь к островам, Богдан, оторвавшись от нахлынувших
воспоминаний, еще раз оглянулся, чтобы убедиться, не едет ли за ним
горячая голова Стась Хмелевский. Переглянулся с Карпом Полторалиха, своим
- побратимом и верным джурой. Богдан вместе с ним уговаривал Хмелевского
возвратиться в крепость. Ведь он поехал к запорожцам, не получив
разрешения у щепетильного в таких делах своего старшего - коронного
гетмана! Они с трудом убедили его хотя бы к утру вернуться к своим гусарам
и объяснить, что для безопасности должен был сопровождать своего друга в
Черниговский казачий полк. Ведь здесь не так уж много друзей у уважаемого
коронным гетманом полковника Хмельницкого...
На острове, словно в пчелином улье, шумела казацкая ватага.
Запорожцы узнали Ивана Золотаренко и молодого Серко, которые приехали
вместе с Богданом Хмельницким. Они много слышали о бесстрашном сотнике,
храбро сражавшемся у Кумейковских озер. Может, и не все, что говорили о
нем, было в действительности, но верили всему, ведь не зря простого казака
назначили помощником черниговского полковника. Второго стройного старшину,
в малиновом кунтуше, с пистолем за поясом и с дорогой дамасской саблей на
боку, узнали не сразу.
Хмельницкий теперь был известен не только как бежавший из турецкого
плена воин, но и как полковник, удостоенный чести самого короля. За что-то
же уважают его король и коронный гетман...
Уважают или... приручают, как дворового пса, чтобы прибрать к своим
рукам и натравить на своих же братьев казаков. Поэтому запорожцы не искали
встреч с Хмельницким, не вступали с ним в разговоры. У запорожцев было
достаточно своих забот!
- Принимай, пан кошевой, нас с полковником Хмельницким, который по воле
пана Потоцкого служит на сотне в Чигиринском полку. Рады ли нашему
приезду, не спрашиваем, так как видим, чем вы сейчас заняты, - сказал
хорошо известный на Сечи Иван Золотаренко.
- Запорожцы всегда рады гостям, и тем более друзьям, - сказал кошевой,
отрываясь от своих дел. - У нас сейчас, братья полковники, хлопот полон
рот. Посылаем подмену нашим казакам в Азов. Не первый год мы поддерживаем
донских казаков!.. А еще приехали к нам в курень и дорогие гости из
Москвы, от царя. Если желаете, милости просим на казачий Круг. - И,
обращаясь к Богдану, продолжал: - Да, кажется, полковник, и твоя мать из
казачьего рода, да и отец твой, подстароста, царство ему небесное, не
чуждался наших людей. Яцко Острянин частенько вспоминал твою матушку. Жива
ли еще она?
- Недавно заезжал Григорий, говорил, что еще жива, - с достоинством
ответил Богдан, воспринявший намек на благожелательное отношение его семьи
к казакам как упрек себе. - Очевидно, кошевому известно, что я тоже
являюсь старшиной казачьего полка...
- Ну да, конечно. Знаем, старшина чигиринского реестрового
казачества... Поторопимся, братья. Нас там уже ждут, - не унимался
кошевой, снова уколов Богдана королевским реестром.
Когда Богдан вошел в многотысячную толпу казаков, он как-то даже
оробел. На лесной поляне несколько тысяч казаков окружили возвышение для
старшин, сооруженное из повозок. Тесаные доски, лежавшие на возах, были
покрыты ряднами, а посередине был разостлан большой турецкий ковер для
казацких старшин. Знамена, боевые клейноды запорожских полков,
свидетельствовавшие о их боевых заслугах, в два ряда торчали с обеих
сторон возвышения, олицетворяя бессмертную славу победоносных украинских
войск.
Кошевой взял под руку Богдана, кивнул головой Золотаренко и повел их к
помосту. Там уже ждали кошевого, и ему навстречу вышли несколько старшин.
Богдан почувствовал, каким огромным уважением пользовались у казаков их
старшины. Уважение к кошевому как бы возвышало и его в глазах казаков.
Кошевой, словно своего сына, выводил его на широкую дорогу казацкой
судьбы.
- Вчера ночью мы проводили страшного для королевской шляхты мятежного
казака Кривоноса, - наклонившись к уху Богдана, тихо, словно на исповеди,
прошептал кошевой. - Сколько пришлось пережить человеку!.. Его
сопровождают молодые казаки во главе с Джеджалием и Богуном. Они проведут
его под самым носом у Потоцкого!.. А сегодня с Азова прискакал полковник,
готовим подмогу донским казакам. Да еще и московский посол...
- Слух был и у нас, - заговорил посол московского царя, обращаясь к
Хмельницкому. - Проведали и мы о пленнике басурманском, о тебе,
Хмельницкий. Бают, и обасурманился, слышь... Да кто из нас не
обасурманится спасения ради!
- Очевидно, и брата царского посла тоже не миновала злая судьба? -
спросил Богдан.
- Вестимо, а то как же! Аллагу акбар, душа моя, брат полковник. Не
обасурманившись, небось гнил бы там, на земле турецкой. Почитай, более
десятка годков я у них промытарился.
Кошевой атаман отошел от стоявших на помосте старшин, резко поднял
вверх свою булаву. Гомон и шум тысячеголосой толпы мгновенно утих, словно
оборвался.
Богдану бросилась в глаза пестрота казацкой толпы, цвет и форма одежды
которой были самыми разнообразными. Большинство из казаков получили боевую
закалку в сражениях за Дунаем, на землях Чехии и Австрии. Об этом можно
было судить по вооружению казаков. Наряду с турецкими саблями за поясами у
многих торчали венские пистоли. Некоторые казаки держали в руках даже
французские мушкеты, немецкие самопалы. И эти благородные воины потерпели
позорное поражение в боях у Кумейковских озер! Сколько казаков после этого
сражения вынуждены были уйти за пределы русской границы, за Дон, на
вольные поселения, преградив турецко-татарским захватчикам путь на Русь.
Так поступил и поседевший в боях, прославленный казак Яцко Острянин!..
- Братья казаки! - воскликнул кошевой, торжественно подняв булаву вверх
и тут же опустив ее вниз. - Собрались мы на этот запорожский Круг, чтобы
сообща решить наши неотложные дела. Мы не какое-то разгромленное войско,
существующее по воле и милости нынешних победителей, а крепнущая,
несокрушимая сила нашего народа, стерегущая его свободу!.. Сегодня мы
выслушаем нашего казацкого атамана Юхима Беду, который прибыл из Азова.
Потом выслушаем посла московского царя, товарища и брата нашего Григория
Андреевича, сына Конашева. Пусть еще раз поведает казачьему Кругу о
подарках, которые он привез из Москвы, от его светлости царя, на
одиннадцати подводах. Об этом пускай лучше сам расскажет. Согласны ли,
братья казаки, начать с приветствия посла московского царя?
- Согласны!
- Приветствуем, слава!..
Кошевой снова взмахнул булавой, и все умолкли. Даже казаки, стоявшие
далеко от центра Круга, которым передавали слова кошевого, тоже утихли.
Кошевой повернулся, взмахнул опущенной вниз булавой, пригласил послов
выйти вперед. Конашев пригладил густую седую бороду, для приличия по
обычаю пропустил свою свиту, потом решительно вышел вперед. Полы его
расстегнутого шелкового кафтана развевались, как и борода. Под кафтаном за
поясом и у него торчал инкрустированный серебром пистоль.
- Сразу видно, царской службы человек! - говорили стоявшие впереди
казаки.
И эти слова передавались из уст в уста, славя великую Русь, близкий по
вере и крови народ!..

9

- Братья казаки, днепровские воины православной матери Окрайны! -
воскликнул Конашев, взмахнув бородой, как метелкой. - Царское вам слово
привета и милостивые гостинцы от его величества, от братского народа
русского. Да велел его величество благодарить запорожцев за службу добрую
сторожевую от басурманов турецких, от крымских напастников людоловов.
Разорение от них и смертная тревога людям православной державы... И велел
его величество через стольника и воеводу своего Григория Пушкина, чтобы и
азовское сидение прекратить, коли что...
- Как это прекратить, коли за этот Азов столько полегло донских и
запорожских казаков? - выкрикнул старшина, выходя вперед.
Богдан оглянулся и увидел Юхима Беду, загорелого и поджарого, как
тарань, но такого разъяренного. Он стоял, опустив вниз могучие кулаки, и
испытующе смотрел на посла. На его лице застыло удивление: "Как это
прекратить?" Полковник, казалось, никого не видел, кроме Конашева, ожидая
ответа на свой вопрос.
- Его величеству виднее, родные мои. Да и сколько же сидеть в том
проклятом Азове, братья казаки? А турецкий султан вон какую тревогу бьет,
царству Московскому грозит нечестивым своим походом. Целый боевой флот
морской пригнал под Азов. Изо дня в день пушки его палят по донцам и
запорожцам, что в крепости этой сидят. А проку-то что! Добро бы только
сидели. Да ведь что день, то голов скольких наши недосчитываются. Да
пропади он пропадом, Азов этот турецкий!..
- Сколько там погибло одних только запорожцев! А вши, болезни... -
добавил и кошевой.
- Братья запорожцы, казаки послали меня просить у вас помощи! Я оставил
там вместо себя Данька Нечая, - снова выкрикнул Беда, но уже не так
громко, как в первый раз.
Только теперь он заметил Богдана. Быстро подошел к нему.
- Как брату родному, рад тебе! Счастлив видеть тебя здоровым и
бодрым...
При таком холодном отношении к Богдану запорожцев эта дружеская встреча
была для него как бы дуновением свежего ветерка. Как брата, обнял он
бесстрашного воина, только что прибывшего с азовского побережья,
охваченного войной. Богдан стал расспрашивать его об обороне приморской
крепости. Сначала он тоже не понимал, зачем сдавать туркам отвоеванную
твердыню. Сколько усилий и крови стоило отвоевать ее и удерживать, а
получается все во вред стране, повод для войны с Москвой. Казаки,
обороняющие крепость, дразнят турок, как лютых зверей.
- Вижу, трудно вам приходится, хотя вы и в крепости, - искренне
посочувствовал Беде Богдан.
А сам он никак не мог успокоиться, задетый требованиями московского
посла.
- Тяжело, брат, как и на всякой войне! - ответил Беда. - Но в этом
затянувшемся поединке турки, бывает, за одного казака расплачиваются тремя
головами! Донцы предлагают отбить у турок их корабли... Наш отважный
Данило Нечай намеревается плавать на них за казацким хлебом, словно из
собственного амбара собирается брать его, буйная головушка! А то -
сдавать... Слышал, велят без боя сдавать Азов голомозым. Позор, сами
открываем врагу ворота в собственный дом!
А московский посол, словно и не слышал Юхима Беды, продолжал:
- Не в диковину и нам, знаем, трудновато отступать, да приходится.
Ночь-матушка вызволит, братья казаки. А отойти надо. Сам Григорий
Гаврилович Пушкин на Дон собрался с тем же государевым поручением к
казакам...
Посол умолк, окидывая взглядом оживленную толпу казаков. И снова
взмахнул бородой, поднял руку, призывая к вниманию:
- Рядите, братцы казаки, разумное ваше решение - так и доложим его
величеству. Только незачем, брат Беда, канитель эту в упорстве вашем
чинить. Азовское сидение не ко времени государству нашему, да и казакам
тоже. Больно уж войн-то много и на русского человека. Там швед или тот же
езовит, хоть и увяз он по уши в енту европейскую войну, а сидение в Азове
и казакам тягость кровавая!..
Казаки зашумели, не дав Конашеву договорить. Он смутился, оглянулся и
отошел в сторону.
В этот момент на его месте стал полковник Юхим Беда.
- Говорят, они рассказывают... - начал он, озираясь по сторонам. Поднял
руку, призывая к порядку. - Два года мы держим крепость в своих руках,
отбили у турок охоту нападать с моря на наши христианские земли. Донскими
казаками в крепости сейчас командует наш же брат казак, выкрест Назрулла!
Они с Данилом Нечаем задумали такой поход на турецких кораблях... А теперь
же снова ретироваться, снова реки крови...
- Вишь, и в самом деле не то говорят! Вон целый полк у нас собрали,
идем на смену страдающим в Азове! - раздались голоса из передних рядов.
- Давай, Беда, ударим о переда! Веди на Азов. Мы тоже пойдем на
турецкие корабли!..
Сначала вскочили на ноги и зашумели казаки, окружавшие помост, потом к
ним присоединились сидевшие вдали, у перелеска. Богдан вздрогнул, словно
неожиданно подстегнутый конь. Какое-то мгновение он колебался, обдумывал.
- Казаки, братья, сыновья нашего могучего Днепра! К нам обращается
Москва! Устами посла великого московского царя с нами советуется русский
народ... К чему стремимся и мы на нашей украинской земле? Мы стремимся
навести порядок, настоящий, разумный порядок для наших людей. Мы хотим
строить свою жизнь так, чтобы она была защищена от нападения всевозможных
захватчиков и угнетателей!.. Где же этот порядок, если мы своих самых
коварных соседей - турок, словно псов, дразним своим бессмысленным
сидением в Азове. Губим людей, тратим время. А люди - это самое ценное,
что у нас есть! Братья мои, славные запорожские и все украинские казаки!
Давайте наведем порядок на нашей земле - давайте пахать, сеять, чтобы
своим собственным хлебом, а не добытым набегами на турок, кормить себя и
своих детей!..
- Верно говорит полковник! - раздались голоса.
- А кто он, чей полковник? Ладно скроен и крепко сшит...
- Ладный казак, черт возьми! Такого бы нам атамана хотя бы на один
поход!..
- Так он же из чигиринской сотни, дырявые головы! Наш казак, хотя и
реестровый. Из неволи убежал, говорят. Во время похода на Дунай казаки
покойного Ганнуси отбили его у турка...
Зашумели казаки, стараясь перекричать друг друга. Но быстро
успокоились, усаживаясь на землю.
Только шумели от ветра стройные осокори и шептала лоза, усыпляя
казаков, стремившихся уйти из Сечи на море.
И усыпили!

10

Богдан не сразу стал тяготиться своей жизнью. Еще зимой он
почувствовал, что ему осточертели ежедневные поездки из Субботова в
Чигирин. Назначение его, полковника, командиром сотни расценивал как
наказание. А за что наказали - как ни ломал себе голову, не знал. Во время
пребывания в Сечи это высокое звание полковника казалось чужим, словно
украденным у кого-то. Выходит, что ты теперь пешка в руках польного
гетмана Потоцкого, который помыкает тобой, как ему заблагорассудится. Это
и привело к тому, что запорожцы так настороженно относятся к тебе... Тебя
решили разобщить со своими людьми, подальше был бы от них. Полковник...
командует сотней!
Пришла весна, оттаяла и дышала полной грудью земля, ожидая пахаря.
Богдан приехал из полка раньше, чем обычно, передал коня конюху, но в дом
не зашел. Почему так не милы ему теперь родной дом, семья? А прежняя
любовь к детям, особенно к сыновьям, словно превратилась в обязанность,
они стали для него как чужие. Его что-то раздражало, выводило из
равновесия. Но что - сам не знал и боялся доискиваться истины.
Набухали почки на деревьях в саду, в том самом саду, где он впервые
услышал рассказ матери о Наливайко. Разрослись груши, не узнать и яблонь,
под которыми его ласкала мать. Отлогий косогор огорода манил в заросли на
берегу реки Тясьмин.
Мама, мама!.. Умерла. Умерла одинокой, чужие люди сложили у нее на
груди сморщенные, натруженные руки. Вложили ли в эти навек застывшие руки
свечу?.. Даже Григорий не застал матери живой, хотя она, почувствовав, что
дни ее сочтены, вызвала его из киевской бурсы. Не застал. Соседи положили
ее в гроб, они и похоронили...
Ходил по вишеннику, словно искал следы ног теперь ставшей особенно
дорогой матери. Нет, не найти ему ее следов!
У Богдана закружилась голова, заныло сердце. Он вдруг выхватил из ножен
отцовскую, из дамасской стали, саблю, подаренную ему матерью, когда гостил
у нее в Белоруссии. Взял ее за концы руками, то ли клянясь сабле, то ли
любуясь украсившим ее узорчатым рисунком дамасских мастеров. Какие думы,
какие воспоминания пронеслись в его голове, растравляли сердце...
К Богдану подошел Карпо и остановился перед ним, но тот его не замечал.
Только когда Карпо заговорил, Богдан словно проснулся, поднял голову и
посмотрел на своего побратима.
- Говорю, вертится земля, Богдан, вот еще одна новость у нас, - сказал
Карпо и улыбнулся, стараясь как-то смягчить впечатление от своего
неожиданного появления.
- Знаю, Карпо. Чаплинского назначили чигиринским подстаростой. Добился
своего по милости Николая Потоцкого! Рано оперился! Пролезла вошь за
воротник.
Карпо весело усмехнулся, подошел ближе к Богдану.
- Острянина убили свои же взбунтовавшиеся казаки...
Только теперь Богдан, как ужаленный, встрепенулся:
- И Острянина? Это на московской земле?
- Да, где-то там. Сразу после того, как он вернулся от царя с подарками
для казаков и себя. Свои же казаки, переселенцы, взбунтовались на новом
месте и убили. У казаков все шиворот-навыворот получается. Взбунтовались
и... снова целыми группами возвращаются на Днепр. Лучше воевать за свою
свободу и родную землю, чем зря топтать ее у соседей.
Пораженный новостью, Богдан обеими руками поднял саблю и изо всей силы
ударил ею о колено. Но сабля из дамасской стали с пронзительным визгом
пружинисто выпрямилась, острым концом поранив левую руку. Капля крови
привела полковника в бешенство и он со всего размаху ударил саблей по
сухому пню спиленной груши. Дамасская сталь не выдержала и разлетелась на
куски.
Богдан посмотрел на окровавленную ладонь и с яростью отбросил
разукрашенную рукоятку сабли в заросли.
- Краденая! Душу мне, как укор еще и за отца, терзает, - словно
оправдывался Богдан, тряхнув окровавленной рукой. И снова посмотрел на
Карпа, теперь уже другими, трезвыми глазами. - Острянина убили сами же
казаки! Что творится в этом беспокойном и несправедливом мире! Кто же
ведет этих казаков, убивших своего атамана?.. Хватит, Карпо... К черту все
это! Есть у нас земля, хутор, два пруда с рыбой, пасека, сенокосы,
занимаемся хозяйством. Довольно уже казаковать. Надо искать иных путей для
осуществления своей мечты. Пускай Чаплинские и Пешты служат польской
шляхте!
Взволнованный Хмельницкий положил руку Карпу на плечо. Чувствовалось,
что в груди у него кипел гнев, но он старался сдержать себя. И пошли
вдвоем, пробираясь, как в дебрях, между деревьями старого сада, на которых
от весенних соков набухали почки.
На дорожке их поджидала Ганна. Вдали, насторожившись, стояла дворовая
челядь. Невольно совершив такой поступок, он словно хотел покрасоваться
перед ними. Хозяин!.. Оглянулся и посмотрел на Карпа, словно искал у него
поддержку и оправдания своего поступка.
Взглянув на жену, окончательно убедился, что поступил правильно. Как
кстати сломал саблю - этот символ своей страсти и военного положения!
Ослабевшая от непосильного труда, жена в последние годы все время болеет и
теперь больше не встречает его приветливой улыбкой. А как нужна ему сейчас
женская улыбка!
"И ей осточертел я! Очевидно, смотрит на меня как на гуляку!.."
- Видела, Ганна, - довольно! Сломал саблю, как бы дал торжественную
клятву заниматься только хозяйством. Пускай упрекают меня казаки, как
когда-то упрекал покойный Сулима! Ведь все хозяйство на твоих плечах
лежит...
- Что ты говоришь? - то ли не расслышав, то ли с иронией переспросила
Ганна, когда-то ласковая жена, а теперь обессиленная хозяйскими хлопотами
и болезнью женщина.
- Хватит, говорю, наказаковался. Ноги моей больше не будет в полку.
Принимаюсь теперь за хозяйство, хозяюшка моя. Куда это, на самом деле,
годится, черт возьми! Моя хозяюшка превратилась в батрачку... Детьми
некогда заниматься, уму-разуму их учить. И все это ложится на слабые плечи
жены, - старался он разбудить ее женские чувства. - Вот и сломал отцовскую
саблю о грушевый пень. А теперь засучу рукава и... за дело.
- Да что ты, Богдан! Вон к тебе люди приехали, - кажется, из самой
Варшавы. Вот и пришла сказать тебе, - произнесла она не как прислуга, а
как любимая жена, пропустив мимо ушей то, что говорил заботливый муж.

11

Новое и совсем неожиданное событие развеяло недавнее настроение
Богдана. Как укор совести мелькнула мысль: "Как ты смел нарушить
завещанные предками обычаи..." И даже следа не осталось от неожиданно
вспыхнувшего душевного пожара.
...Возле больших, сплетенных из лозы яслей, вплотную друг к другу,
стояли оседланные кони. В стороне от них карета с гербом, забрызганная
дорожной грязью. Дворовые люди и чужие воины, громко разговаривая,
занимались лошадьми. Богдан сразу узнал оседланного золотисто-рыжего коня
полковника Кричевского. Рядом с ним беспокойно топтался на месте
жирноватый крымский скороход сотника Федора Вешняка. Отдельно были
привязаны незнакомые, все как на подбор, гривастые гнедые лошади, на каких
ездят немецкие рейтары.
Что случилось? Ведь утром в полку было спокойно...
Увидев взмыленных коней, приветливо улыбавшихся казаков и гусар,
забрызганную дорожной грязью карету, Богдан воспрянул духом.
Без шапки, с пустыми ножнами на боку, поспешил в дом, словно хотел
предотвратить какое-то несчастье. Хмельницкий так стремительно вбежал в
комнату, что в первое мгновение находившиеся в доме застыли от
неожиданности. А он присматривался к ним, особое внимание обратив на
присмиревшего юношу в гусарской форме. Его искренняя улыбка и светившийся
в больших глазах ум вызывали чувство зависти у Богдана.
Первым поднялся из-за стола Станислав Кричевский, приветливо
улыбнувшись другу.
"Ух-х, все в порядке!.. - перевел дух Богдан, продолжая смотреть на
юношу. - Кричевский отнесся бы к моей беде, как к своей..."
- Казацкий привет уважаемым гостям! - наконец произнес Богдан, подняв
вверх обе руки. Гости обратили внимание на его окровавленную руку и пустые
ножны.
- Вижу, пан Богдан снова проделывал замысловатые упражнения саблей? -
спросил Кричевский.
- Да еще какие замысловатые, уважаемый пан Станислав, - засмеялся
Богдан, снимая ножны.
Со скамьи, стоявшей у двери, поднялся молодой сотник Чигиринского полка
Федор Вешняк. Он по-казацки выпрямился и указал рукой на незнакомого
Богдану седого пана в дорогом одеянии королевских Мазуров. Холеный шляхтич
почтенных лет, казалось, впервые надел эту щегольскую форму. Он важно, как
подобает высокому посланнику, но и без излишней здесь, на далекой окраине,
шляхетской надменности поднялся со скамьи.
- Это уважаемый подканцлер Речи Посполитой пан Радзиевский, который
прибыл к вам вместе со своим сыном как посол от самого короля, -
представил Вешняк.
- Действительно, как посол, прошу, но с визитом вежливости к пану
полковнику! - промолвил подканцлер. - Я с большим удовольствием выполняю
данное мне королем поручение к пану полковнику! - И он низко поклонился
Богдану.
То, что Радзиевский старался говорить на украинском языке и приехал
сюда вместе с сыном, взволновало Хмельницкого.
- Прошу, прошу! Я рад приветствовать желанного гостя и весь к услугам
вашей милости пана подканцлера. Вы здесь расскажите о поручении его
величества короля или...
- Очень прошу! Именно здесь, в присутствии полковых старшин. Его
величество король не одобрил странного назначения пана полковника
Хмельницкого на должность сотника Чигиринского полка. Этим указом король,
с согласия коронного гетмана, поручает вам, полковник, очень важное дело
по подготовке к походу против турок. А пока что пан полковник будет
находиться в негласном (не афишированном) звании генерального есаула
реестровых казаков!
Эта торжественная речь, пересыпанная недомолвками, прозвучала как
чествование Богдана на многолюдном празднике. Подканцлер так же
торжественно направился навстречу Хмельницкому и трижды накрест
поцеловался с ним.
- Вместе с его величеством королем и коронным гетманом поздравляем и
мы, молодежь, пана полковника Богдана с таким вниманием к нему Короны! -
довольно смело произнес бойкий сынок подканцлера.
Радзиевский подождал, пока сын закончит свои поздравления, затем
вытащил из кожаного кошелька, торчавшего за поясом, вчетверо сложенный
королевский-указ.
- Этот указ, уважаемый пан Хмельницкий, его величество король Владислав
приказал вручить вам непременно в присутствии полковника полка, в
котором... по злой иронии судьбы, надо сказать, должен был выполнять
обязанности сотника один из способнейших казацких старшин страны!
Радзиевский еще раз, теперь уже совсем по-дружески, обнял Богдана.
Потом его поздравил и Станислав Кричевский. Он горячо поцеловался со своим
кумом.
- Все-таки тебе придется саблю вложить в ножны! Без сабли хиреет
казацкая душа! Да и не к лицу такому воину, как ты, принимать важных
гостей без оружия.
Теперь он трезво посмотрел на свое поведение возле грушевого пня.
- Сейчас не до сабли... Внимание короля обязывает просить уважаемых
гостей к столу. Девчата, где вы?..
Но действительно ли внимание, оказанное Хмельницкому королем, подняло
ему настроение, избавило от отчаяния? Гости, особенно близкие, и прежде
всего Ганна, заметили перемену в Богдане, он снова стал таким, как прежде.
Он был внимателен. Прислушивался к каждому слову высокого гостя, ни разу
не возразил ему, на юмор отвечал юмором. Об умении Богдана Хмельницкого
принять и угостить знали даже в кругах знатной шляхты. Каждый тост он
сопровождал прибауткой и умел поддержать любой разговор.
Однако то, что Радзиевский послал своего сына к жолнерам, насторожило