Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга третья

разорвал голову до самых ноздрей, когда разгневался!.. - сказал стоявший в
толпе парень.
- Я не о рогах спрашиваю. Что делает этот полковник в Красном? Ведь его
полк должен быть в Брацлаве...
- Да мы его видели без полка. Как, бывало, заскакивал летом...
- Спрашиваю: что он делает сейчас в Красном?
Парень развел руками, оглянулся на людей, словно просил их подтвердить.
- Может быть, сейчас, когда вечер наступил... А утром его не было в
Красном. Нас черт понес за этой рыбой. А люди паши собирались просить
попа-униата, чтобы службу отслужил в церкви...
- Зачем врешь, разбойник? Ведь Нечай уже несколько дней тому назад
привел полк в Красное! Да и батюшку униата повесил, пся крев!
- Вот так новость, все-таки повесили униата, - словно удивляясь,
произнес парень. - Царство небесное батюшке...
Ланцкоронский даже стонал от бессилия, неспособный преодолеть стойкость
этих людей, стоящих перед ним как нерушимая стена. Он пробовал отводить
пленников в сторону, шепотом допрашивал их, соблазнял золотом, угрожал. Но
каждый раз вынужден был выслушивать о чем угодно, только не о Нечае. Будто
этот полковник существовал лишь в воображении или в легендах.
- Мы с дорогой душой рассказали бы милостивому пану и больше, но у нас
давно уже не пели о нем кобзари, - словно сожалел парень. - Сейчас такие
заносы, учтите, пан, разве пробьется человек, хоть он и кобзарь...
- Казнить! - приказал гетман, стоявший в стороне.
Жолнеры, гусары, драгуны набросились на беззащитных крестьян...

27

Совсем стемнело, гетман торопился в село. Окровавленный снег стоял у
него перед глазами. Не от этого ли и на сон теперь потянуло? Двуперстным
крестом осенил чело.
Но в этот момент из лесу или просто из вечерней темноты выехал всадник,
тащивший на веревке еще одного несчастного. Тот, спотыкаясь, вынужден был
временами бежать, чтобы не тащиться за конем. К его счастью, снег был
утоптан, а конь под всадником притомился.
Отважный казак с пленником на веревке привлек внимание гетмана. Сон как
ветром сдуло, и он двинулся навстречу воину. Тот не спеша подъехал к
лощине, но не спустился вниз, а остановился в отдалении от места расправы.
Когда всадник увидел трупы на покрасневшем от крови снегу, в первое
мгновение лицо его застыло. Но спустя минуту раздался его отчаянный вопль:
- Орина!.. Ах, проклятые ляхи!..
Казалось, и ветер утих и ослабел мороз. Этот крик словно ножом резанул
слух людей, смерть которых на несколько минут задержал своим появлением
казак.
- Явту-ух! - в один голос закричали крестьяне, протягивая свои руки к
молодому Орпниному мужу.
Конь под казаком выскочил из снежной ямы, заржал и мчался прочь. Явтух
дернул своего пленника за веревку, и когда тот упал, бросил ее. Следом за
ним рванули через лощину драгуны и гусары. Они мчались гурьбой, мешая друг
другу, а когда выбрались на бугор, увязли в глубоком снегу и остановились.
Явтух, оставляя позади себя вихри снега, скрылся в густом лесу, окутанном
вечерними сумерками.
К связанному подскочил поручик Скшетуский и камнем слетел с коня.
- Игноций! - застонал Скшетуский, поднимая своего жолнера. На голове у
него зияла рана, а страх и затянутая на шее петля делали его похожим на
мертвеца. Скшетуский освобождал шею гусара от петли, тормошил его.
- Цо то есть? - воскликнул, не выдержав, польный гетман.
- Мой Игноций, уважаемый пан гетман! Тен гусар, что я пану рассказывал
о нем. Он был с Чаплинской...
Игноция оттирали снегом, из чьей-то баклаги вливали ему в рот вино,
перевязывали рану на голове. А он лишь улыбался, как безумный.
- Ну что ты, Игноций? Говори, что случилось! Где пани Гелена, забрал ли
у нее эту проклятую грамоту? Откуда такой позорный эскорт? - не унимался
Скшетуский.
Гусар наконец пришел в себя, испуганно посмотрел на Скшетуского, даже
пытался подняться.
- Прошу пана поручика... - с трудом произнес он.
- Тут его милость пан гетман.
- Тен грабитель... сломал мне шею веревкой, - сказал Игноций. - Как
хищный зверь, набросился на меня из-за дерева и грамоту московского царя к
Хмелю... Ой, прошу пана гетмана, Красное... скорее в Красное! Пани Гелена
по моему наущению у шинкарки сегодня ночью будет праздновать с краснянами
их заговенье... В одиннадцати хатах будет устроена пирушка для сотников
Нечая. А сам он в Ворошиловке с этим разбойничьим сотником Шпаченко...
- На Красное! - что есть силы крикнул Калиновский.
Он выхватил саблю из ножен, вздыбил коня.
- Пану ротмистру Корецкому поручаю расправиться со Шпаченко в
Ворошиловке. Получай, пан, селезня, сумей только ощипать его. Окружить
Ворошиловку, чтобы ни одна душа не вырвалась оттуда... Пан Пясочинский со
своим посполитым рушением окружит Красное вплоть до Брацлавской дороги,
пану воеводе разрешаю ворваться в Красное. Надо воспользоваться
возможностью нападения на пьяных и сонных гуляк. Но панну Чаплинскую взять
живой и...
- Доставить мне...
- Пану Скшетускому сдать в руки! Легкая победа вдохновит рыцарей на
дальнейшие подвиги... Нечая живого или мертвого доставить мне! На Красное,
на Нечая!..
- На Красное! Нех жие шляхта! - эхом прокатилось над лесом.

28

Для Карпо темная ноченька - что родная матушка. Заходил в просторную
поветь шинкарки, к своему рябому коню, в темноте ощупью проверял, есть ли
у него корм. Несколько раз подходил к яслям, где стояли кони Гелены. С
каким-то чувством мести, даже с наслаждением протягивал руки, чтобы
обокрасть ее коней и подсыпать побольше овса своему рябому. Но,
наталкиваясь на теплые и нежные подвижные губы коней, чувствовал угрызение
совести. Ведь животные же, а не Гелена! Виновато поглаживал головы коней,
словно просил у них прощения за свои намерения.
К трем оседланным коням полковника Нечая и его джур не подходил. Оперся
спиной о соху повети и всматривался в затянутое тучами небо, потом, чтобы
разогнать сон, запел:

Сокорила курка пивнэм,
А дивчына куркою -
Заклыкала, цилувала
Парубка... ципурою!

Прошелся к воротам. Хоть бы одна живая душа попалась во дворе или на
площади. Кучера Гелены, джуры полковника, местные жители - все ушли в
корчму. Молодухи хотят свести полковника Данила Нечая с паненкой Томиллой.
Гелена тоже празднует заговенье в доме Кушнирихи.
- Не от большого ли ума! - вслух рассуждал Карпо. Только он, как
неприкаянный, среди ночи томится в одиночестве, следя за Геленой.
Он подошел к раскрытым настежь воротам и оперся на тын, борясь с
греховным искушением потолкаться среди людей в корчме. Отплевывался, чтобы
как-то отогнать испытывающее его терпение искушение. Потом подсчитывал,
сколько соседская сука щенков наплодила за девять лет...
Считал и внимательно прислушивался к ночной тишине. Почему-то пришли в
голову слова Гелены, сказанные вчера в присутствии служанок:
- Пан Карпо служит мне так верно, что я непременно об этом скажу отцу.
Сегодня же я велю шинкарке угостить его вечером самым лучшим вином.
- Но казак, Гелена, не пьет вина в походе, а я нахожусь на посту, -
отказывался он.
- Не всю же ночь будешь на посту! Завтра мы поедем домой.
- Нет, Геленка, не годится казаку пить вино, когда он при оружии. Кабы
твоя ласка, в Чигирине выпью, там и при гетмане выпил бы этот кубок!
Даже и сейчас ему стало не по себе, когда вспомнил об этом среди ночи.
Карпо узнал о том, что и полковник Нечай согласился прийти на ужин к
Кушнирихе. Гелена птичкой порхала по дому шинкарки. Она купила у виноделов
одиннадцать бочонков водки и отдала сотникам, угощая их ради такого дела.
Над хатами в Красном поднимался дым, запахло жареной говядиной и птицей.
"Э-эх, держись, Карпо, ты обязан заботиться о благополучии Богдана!.."
- приказывал сам себе Карпо.
Приключение с Игноцием в Брацлаве не давало ему покоя, настораживало.
Больше он его не видел, но после этого слишком веселой стала Гелена.
Отчего бы это?.. О щепках он уже не думал, потянулся всем телом и
посмотрел на взошедшую луну. Может, все-таки выпить с кучерами, попеть с
людьми?..
Купол с высоким крестом на рубленой церковной звоннице чернеет на фоне
темно-серого неба. Даже не заметно креста. Если бы он днем не видел эту
звонницу, неизвестно за что бы принял сейчас это темное строение. За ней,
прямо на горизонте, зажглись две звездочки. Очевидно, в замке зажгли свет.
В замок мимо церкви тянулась широкая улица, обсаженная с обеих сторон
столетними березами. От церкви начиналась дорога на Бар. За Красным она
тянулась вдоль реки.
Карпо не видел ни улицы, ни той дороги, ни реки. Три явора потрескивали
от мороза у него над головой. В казацких хатах в полночь погасли огни.
Только время от времени слышались пьяные голоса, приглушенные ночью.

29

В корчме шинкарки Кушнирихи, словно соревнуясь, играли музыканты.
Ставни в доме были старательно прикрыты. Но Карпо убеждался, что шинкарка
затеяла веселье до самого утра. И поэтому он не удивился, когда услышал
песни пьяных и музыку, доносившуюся из нескольких хат села. Красное
провожало масленицу, готовясь справлять заговенье перед великим постом.
Карпа и двоих джур полковника Данила Нечая пригласили в корчму. Еще в
сенях они почтительно сняли шапки и вошли в светлицу. Хотя и казаки, а не
челядинцы, да и на службе они, как на посту. В комнате стояло облако дыма,
музыканты играли "Конопельки терла з козаком", а полковник отплясывал
вприсядку перед побледневшей паненкой Томиллой. Гелена, сидевшая за
столом, подбадривала ее, уговаривала потанцевать, с полковником хотя бы из
вежливости. Девушка стояла, принужденно улыбалась, и с ужасом следила за
полковником. Из-под его красных сафьяновых сапог с железными подковками во
все стороны разлетались щепки, выбитые из дубового пола, пыль столбом
стояла вокруг, а его бархатный жупан и шаровары вздувались, словно
поднимали полковника, подбрасывая чуть ли не до потолка.
Карпу и джурам уже налили вина. Карпо, точно заколдованный всем
виденным, взял машинально из рук Кушнирихи жбан. Музыканты продолжали
надрываться над скрипкой, тулумбасом, кобзой и бубном. От шума и песен у
Карпа трещала голова.
Вдруг он невольно взглянул на Гелену. Словно молния осветила его разум.
Так это кумушка хочет споить его! Обеспокоенная Гелена выдала себя, в ее
глазах, устремленных на жбан в руках Карпа, горело нетерпение: напьется ли
Карпо этой ночью или пересилит себя?
Он колебался лишь миг. Кто-то случайно толкнул его, вино выплеснулось,
словно кровью облив его руку и сердце.
- Казаки, тут пить нельзя! - шепнул он обоим джурам.
Казаки огляделись. В самом деле, они попали не в свой круг. На скамьях
сидели краснянские урядники, пышные женщины, потягивавшие из больших
кубков вино. Воспитанница гетмана Гелена не сводила с казаков глаз. А они
следом за Карпом выходили из корчмы, неся перед собой невыпитые кубки
вина, словно чаши с алтаря.
- Вот так разгулялся пан Нечай... - покачал головой Карпо. - Готовьте,
хлопцы, коней! Чует моя душа, что пану полковнику надо успеть к попу или
ксендзу с этой паненкой, пока пост не наступил.
И тут же выплеснул вино из кубка. Это прозвучало как предупреждение.
Джуры вышли следом за Карпом во двор со жбанами в руках и вылили все вино
в снег.
Мороз крепчал, усиливался ветер, поднималась вьюга. Северная звезда
пряталась в тяжелых рваных облаках, все выше поднималась ущербная луна.
Опережая ее, черные тучи глыбой возвышались над горизонтом.
- Что-то муторно у меня на душе от этого праздника... - промолвил
Карпо. - Слышите, словно селезнем закрякал лед на реке. Не конница ли? Эй,
скажи-ка, брат, полковнику!
Джура бросился в корчму. Разгоряченный от хмеля и танца, не скрывая
гнева, что побеспокоили, Данило Нечай без шапки шел следом за джурой. От
него веяло праздником и силой. Настороженно подошел к воротам.
- Что тут случилось?
- Это я, казак Карпо Полторалиха... Не пьется мне... Взял бы саблю, пан
Данило, да прицепил бы ее к поясу на всякий случай... На льду вон,
слышишь, селезни закрякали. Может, велишь коня подвести?
Полковник, словно сквозь сон, слышал слова Карпа, в которых звучал
упрек. Однако саблю, хотя и с сердцем, все-таки взял.
Полковник приложил ухо к мерзлой земле, словно врос в нее. Ночь как бы
притаилась, мигая звездочками в просветах между облаками.
- Что за напасть?.. - теперь уже миролюбиво произнес Нечай, поднимаясь.
- Неужели Шпаченко из Ворошиловки направляется сюда?.. Действительно будто
конница. А где же часовые? Джуры, ко мне! Поднять на ноги сотников,
прекратить гулянку! Немедленно разузнать, кто там забавляется на льду. Да
разбудите казаков в замке!..
Из открытой двери корчмы доносились печальные звуки музыки. Вместе со
старшинами, урядниками Красного во двор вышла и Гелена. Карпо тут же
оказался возле нее. Ведь ему поручил ее сам гетман.
- Не простудилась бы, Гелена. Девчата, керею пани Гелене!
А в этот момент возле реки, где-то у дороги, раздались голоса. Коль
чужие, неужели не боятся, что так громко разговаривают? Вдруг у ворот
закричал казак:
- Караул, люди! Они хотят украсть грамоту!.. Ляхи пробрались сюда!
Карпо подскочил к кричавшему казаку и выхватил у него грамоту.
"Все-таки кумушка перехитрила, передала!" - мелькнуло в голове.
Следом за Карпом люди бросились к воротам. Но полковник Нечай властным
взмахом руки остановил их, пропуская в открытые ворота своего джуру.
- Какие ляхи? Где они? - допрашивал он казака. - Что ты болтаешь,
казаче, опомнись!.. Ведь в Ворошиловке на посту сотник Шпаченко.
- Они гнались за мной! На льду мой конь провалился, а они пошли в обход
Красного!..
В корчме умолкли музыканты. Еще один джура стоял уже возле ворот с
оседланным конем. Казак сбивчиво докладывал Нечаю:
- Я наскочил в лесу на гусара - он какую-то грамоту развернул,
собирался, проклятый, читать. А я и напал на него, - вижу, ворованная...
Отнял ее, да и оружие заодно. Хотел было зарубить его, но он признался:
грамоту царя, говорит, московского выкрал! Игноцием назвался. Вот и
пожалел я его. А он, паскуда, сбил меня с дороги, к своим привел. Они
же... Орина моя, пан полковник, в снегу, как среди кровавых роз.
- Ляхи в Красном! - крикнул какой-то всадник, несясь через площадь.
И вместе с этим возгласом на окраине села вспыхнула первая хата, оттуда
же доносились и крики ворвавшейся конницы. В Красном поднялся лай собак и
крики взывавших о помощи людей.
- Тебе бы, Карпо, быть брацлавским полковником, а но простым казаком!..
- бросил Нечай. - Ну, кумушка моя милая, на хмелю или на человеческой
крови ты сварила это питье?..
Кто-то крикнул, прерывая полковника:
- Бежим, Нечай, ляхи в местечке!
- Бежать без боя?..
Как стоял без шапки, с обнаженной саблей, так и вскочил на коня.
Какое-то мгновение будто колебался, думая, с чего начать.
Вспыхнуло еще несколько хат, грозные зарева осветили ночное небо. На
озаренную багровым светом площадь выскочили несколько всадников из конницы
Ланцкоронского. С противоположной стороны навстречу им неслись точно
ураган казаки, предупрежденные джурой Нечая. Они-то и вывели полковника из
задумчивости. Настал и его час! Крикнул, трогаясь с места:
- Карпо, друг, скачи к гетману в Чигирин, передай - шляхта изменила! А
Нечай никогда еще не бежал от врага!..

30

Данило Нечай выскочил за ворота. В зареве пожара казаки увидели своего
полковника. Его буланый конь будто горел ярким пламенем. Расстегнутый, без
шапки мчался Данило Нечай. Он не поднимал сабли, а держал ее сбоку,
перебросив через шею коня слева. От ураганного ветра или от гнева на щеках
у полковника блестели слезы. Или, может быть, это от сабельного шрама на
щеке отражался огонь из его глаз?..
Легкая конница Ланцкоронского с криком скакала по улице, не успев
развернуться на площади. На нее и обрушился Нечай со своими казаками.
- Принимай гостей, Иван! - крикнул полковник брату, выскочившему из-за
церкви с брацлавской сотней.
С огородов, с улиц двинулись жолнеры и гусары. Уверенные в том, что
застигнут в Красном перепившихся казаков, они не ожидали такого внезапного
отпора. Первые из них, словно скошенные молнией, падали под ударами
казачьих сабель. А сзади напирали другие, обдавало жаром пылающих
крестьянских хат. Бряцанье сабель, ржанье одичавших в бою коней заглушали
стоны умирающих.
Вот один конь поднялся на дыбы и сбросил неосмотрительного всадника. В
глазах животного горел дикий ужас. Конь загребал ногами воздух, словно
защищаясь от страшного нашествия, и упал, сбитый другим конем, затоптанный
десятками подкованных копыт.
Казак оперся спиной о тын. В одной руке он держал обломок сабли, а в
другой - обрывок ляхского знамени. Как он тут оказался и что творится
вокруг - не мог понять. Хотел идти, споткнулся и мертвым повалился на еще
шевелившиеся тела. В воздухе сверкали сабли разъяренных всадников, а на
утоптанном снегу лишь стоны и смерть.
Казаки по трупам мчались за своим полковником. Никто не ждал конца
сражения, своих узнавали чутьем. А шляхтичи по старой привычке дико орали:
- За пана круля!.. За матку боску Ченстоховску!..
Казаки же только скрежетали зубами, сражаясь один против пятерых. Они
знали, за что сражались: за собственную жизнь, за свободу страны! Некогда
было кричать в такой безумной схватке. Разумнее молчать, когда враг вопит,
скорее узнаешь его.
Гусары остановились. Первый, что бросился бежать, перед тем как его
зарубил Нечай, успел еще крикнуть:
- Пропали, Езус-Мария!..
Он таки пропал, но заставил других подумать о спасении своей души.
Казаки теснили врага, заменив упавших в бою свежими силами. Полковник
Нечай отчаянно рубился, окруженный вражеской конницей, появляясь в самых
опасных местах. Будучи один без шапки, он выделялся среди других, бросался
в глаза и своим и врагам. По лицу и рукам у него текла кровь из ран.
Казаки видели, что Нечай сражается, и этого им было достаточно. Они, как
львы, бросались следом за ним на вражескую конницу, выбивая ее с
краснянской улицы.
Выскочив за мост, драгуны бросились отступать. Часть из них пустилась
наутек по замерзшей реке, других же, несшихся по дороге, преследовали
казаки, добивая отставших в глубоком снегу.
Приближалось утро. За мостом остановился Нечай, а за ним и его сотники,
казаки. Они оглянулись на Красное - и их разгоряченные победой сердца
похолодели от ужаса. Красное пылало со всех сторон, дым застилал горизонт,
где должно было взойти солнце.
Снова поднялся невообразимый крик: отразили нападение только части
вражеского войска, которое напало на Красное со стороны дороги, а
остальные, воспользовавшись боем, окружили местечко.
Нечай окинул взглядом свой поредевший отряд сотников, казаков. И не
видел, что от его бархатного жупана остались только забрызганные вражеской
кровью клочья.
- Сотник Иван пал? - спросил у казаков.
- Пал, пан полковник...
- Проклятые шляхтичи!.. - простонал Нечай. - Сотникам Кривенко, Степко
пробиться с полком через площадь к крепости. Ляхи перехитрили нас. А я
разыщу брата среди погибших, потом догоню вас.
- Но, полковник, нет времени на поиски! Ляхи окружили село. Снова
вернулись драгуны!
- Тут я полковник, а не ляхи! Сотники, приказываю: собрать казаков - и
в крепость! Со мной пойдут только брацлавские сотни брата.
И Нечай снова погнал своего окровавленного коня. Тот несколько раз
спотыкался о трупы, а все-таки выскочил на площадь. Там в луже крови,
среди трупов, Нечай увидел своего брата Ивана. Он поднимался на
четвереньках и снова падал. Лицо у него было посечено, правая рука
отрублена, глаза заплыли кровью.
- Иван! - вскрикнул полковник.
- О брат, избавь меня от страданий! Мне теперь все равно. Прошу,
казаки!.. Отрубите мне голову... О боже! - стонал Иван.
Данило Нечай на какое-то мгновение окаменел. Вокруг них сжималось
кольцо смерти, ляхи вот-вот отрежут путь к крепости. А голос брата - это
голос крови, которая текла из смертельных ран Ивана. За церковью, возле
корчмы, на улицах казаки Григория Кривенко уже завязали бой с жолнерами
Пясочинского. Краснянский сотник сражался, защищая улицу, чтобы удержать
дорогу к отступлению Нечая с казаками в замок. Гусары завернули драгунов
обратно и мчались прямо по трупам своих. С боковых улиц, со дворов
прозвучали выстрелы.
- О брат мой, заклинаю родом нашим, добей меня... - в муках молил Иван.
И в самом деле, так лучше-будет для Ивана. Не лютые драгуны и гусары
затопчут его копытами своих коней и утопят в луже крови. Данило Нечай не
допустит этого!..
- Плохой услуги ты, брат, у меня просишь. Читай молитву!.. О матушка
моя Закира!..
Только провел ладонью по глазам. Даже не оглянулся, как из-под его
сабли покатилась голова брата...
Казаки брацлавской сотни уже рубились с гусарами гетмана Калиновского.
Данило Нечай одним взмахом сабли рассек до седла гусара Игноция. В тот же
миг почувствовал, как и у самого словно загорелась левая рука. Она немела,
становилось дурно. Он уже было размахнулся для следующего удара, но его
сабля скрестилась с ловко подставленной саблей Скшетуского. То ли в самом
деле посыпались искры от сабель, то ли только в затуманенных глазах
полковника. Под ним падал зарубленный конь, но у него уже не хватило сил
освободить ноги из стремени. На мгновение вернулось к нему сознание, с
большим усилием он открыл глаза и увидел, что враг тоже не удержался в
седле, падал с коня с перебитой саблей.
Поручик Скшетуский выкарабкивался из-под убитого коня. Теряя последние
силы, полковник Нечай все-таки узнал казака, который зарубил коня
Скшетуского. И в тот же миг в его сознании молнией блеснула мысль о
Гелене. А голова уже горела огнем, вот-вот исчезнет свет...
- Карпо! К Хмелю ее, проклятую кумушку, на суд!.. - умирая, воскликнул
Данило Нечай.

31

Гелене нетрудно было понять весь ужас положения в Красном. Вначале она
растерялась, побежала следом за женщинами в хату Кушнирихи. Она совсем
иначе представляла свое спасение, которое обещал ей Ежи Скшетуский.
Обещанную грамоту из Москвы она передала Игноцию, устроила пирушку. Как
и предупреждал Ежи, коронные войска внезапно напали на казаков в Красном.
А что же дальше? Где Ежи Скшетуский, как ему дать знать о себе, куда
обратиться? Пора и самой ловить свое счастье, коль начала искать пути к
нему. Не прозевать бы ей коронных гусар!
Сама! Должна сама действовать!.. Потому что она еще не вырвалась из рук
гетмана, покуда при ней находится его страж Карпо... Кучер ее хорошо знает
дорогу на Бар, сама расспросила его об этом. На площади идет бой, она
должна воспользоваться этим!
Гелена бросилась в конюшню.
- Скорей запрягайте коней! Видите, что творится? Поживее! - подгоняла
она кучеров. Она даже успела в корчме набросить на себя керею.
- Геленка, у меня... - вдруг она услышала голос Скшетуского, который,
шатаясь, словно пьяный, бежал от ворот.
Гелена резко обернулась и закрыла лицо руками: к Скшетускому подбежал
Карпо.
Ротмистр замахнулся саблей. Но рассек только воздух, Карпо ловко
отскочил в сторону. Вторым ударом сабли Скшетускому удалось ранить в плечо
Карпа, но в тот же момент и сам он, рассеченный казаком, повалился.
Подоспел и Явтух Голодрабенко, он-то и ударил саблей Скшетуского. Он же и
схватил Гелену, которая бросилась к поручику.
...На площади еще шел бой, когда Карпо с Явтухом скакали на
неоседланных конях, преодолевая последнее опасное место на пути из
Красного. Привязанную к саням, как младенца в пеленках, увозили из
Красного и Гелену. Рябой конь Карпа скакал рядом с санями, как подставной,
тоже без седла и уздечки.
Гелена приходила в сознание и снова впадала в беспамятство. Во дворе
она пыталась звать на помощь, но кто мог услышать ее в таком кровавом
содоме? Когда ее связывали, она в отчаянии потеряла сознание, а очнувшись,
не видела просвета. Перед ее глазами стоял рассеченный саблей Ежи
Скшетуский. Стон бессилия вырывался у нее из груди, когда она думала о
своей поездке обратно в Чигирин.
- Если бы моя власть, брат Явтух, на веревке привел бы ее, паскуду, к
гетману, - даже зубами скрежетал Карпо. - Но он не велел мне казнить ее!
Если бы только знала пани шляхтянка, с чего начинаются псалмы царя Давида
о верности земле своей...
Но в Оратове Явтуху пришлось положить и Карпа рядом с Геленой: у него
разболелась рана в плече, он весь горел, едва держался на коне. Гелену
развязали, поскольку она дала слово, что не убежит.
К двоим коням, запряженным в сани, пристегнули и Карпового рябого.
Мчались по снежному полю, держась ненаезженных дорог, чтобы до наступления
оттепели приехать в Чигирин. Спешили еще и потому, что хотели застать дома
гетмана и сдать лично ему, как судье, Гелену. Ведь так приказывал Богдан
Карпу, отправляя его за Геленой.
Раненый видел, как смотрела на него Гелена. Она, казалось, заклинала
всех злых духов, чтобы он не поднялся с этого ложа. Хотел было заговорить
с ней: ведь ему интересно услышать, что она скажет в свое оправдание. Но
не показалось бы это ей его прощанием перед смертью! О нет, казак
Полторалиха еще не собирается помирать. Ему хотелось испытать хоть
какого-нибудь счастья, о котором грезил, как и все люди... И промолчал, не
потешил шляхтянку.
Раненое плечо Явтух прикрыл ему тем же мехом, которым были укрыты ноги
Гелены. Трое лошадей, словно соревнуясь, мчались, управляемые опытной
рукой кучеров-казаков. Комья снега вихрем летели из-под копыт, порой
попадали и в сани. Один комок упал Карпу на лицо. Как ни вертел он
головой, а комок сползал все глубже, холодил за ухом.
Карпо открыл глаза и заметил, как Гелена радовалась этому. Хоть мелким