Страница:
своего коня и Станислав Кричевсккй. Это за ним ездил Карпо в Чигирин.
- Полковника чигиринского или друга-побратима вижу я! - воскликнул
Хмельницкий.
- И полковник и друг, мой Богдан! - отозвался Кричевский. - Друзья
встречаются по велению сердца, а полковники, может, и по воле злой судьбы.
Да к черту подобные разговоры в такую суматошную ночь! У нас нет на это
времени.
- Даже ад не лишит нас времени, дорогой кум!
Положили руки друг другу на плечи, обнялись, как настоящие, искренние
друзья.
- Какая злая доля разъединила нас, Богдан, и забросила на
противоположные берега жизни! Приходится украдкой встречаться на этом
пожарище, у могилы покойницы скрывать свои чувства.
- Не хотелось бы мне, мой друг Стась, слышать это! Доля или обездоленье
одного из нас, как у близнецов, ранит обоих. Единственное утешение для
меня, что мне не нужно рассказывать тебе, все уже сказано моими злейшими
врагами. Хочу только обнять тебя на прощанье. А расстаемся мы с тобой, по
всему видно, надолго, - может, и навсегда...
- Не говори так, Богдан. То, что расстанемся надолго, может, и к
лучшему. Ибо я верю, что время смоет всю эту гадость. Отправляйся же в
путь поскорее, потому что я уже получил приказ выступить с полком в погоню
за тобой.
- Так ты выступаешь? - спросил его Богдан.
- Да, Богдан, обязан выступить! Но не раньше рассвета, да и то без
полковника Пешты. Поэтому хорошенько подумай, дружище, - пожалуй, будет
лучше, если ты уйдешь немедленно отсюда. О том, что я уже изменил им, тебе
известно. Но изменить побратимству ой как тяжело! А что тут придумаешь
умнее, если таким, как я есть, пригожусь еще тебе, да и совесть моя будет
чиста.
Богдан уже не сдерживал своих чувств.
- Нет, драться с тобой, Стась, не буду, - пускай рука у меня отсохнет.
Даже если тебе придется напасть на меня, разве что своих хлопцев пошлю. И
тогда велю тебя не трогать. Да, мне лучше уйти.
- Уходи, друг, покуда не поздно, потому что могут настичь. А ведь от
полковника Пешты на такой кляче тебе не убежать, это ясно.
Оба умолкли, еще раз обнялись, прощаясь.
- Если хочешь смерти Пеште, пошли его вдогонку за мной... Братское тебе
спасибо, Стась, за эти радостные минуты нашей встречи. Я все-таки заеду к
детям, покуда твой Пешта соберется в погоню за мной.
Хмельницкий направился к Карпу, державшему его коня.
- Погоди, Богдан, - остановил его Кричевский. - Садись на моего коня, и
тебя на нем не только Пешта, но и сам нечистый не догонит. Так велит мне
чувство дружбы. На этой кляче ты далеко не уйдешь. Оставь ее мне. Скажу,
что напали казаки Хмельницкого, и если бы не доброта пана Карпа
Полторалиха, может быть, и живым не остался бы... А тебе по-братски
советую: немедленно уходи отсюда! С детьми еще свидишься. Карпо присмотрит
за ними.
Богдан вскочил на Стасевого коня. Конь зафыркал, присел на задние ноги,
словно брал разгон. А в следующее мгновение заплясал на месте, будто
примеривался, с какой ноги пускаться вскачь.
- Убегаю, чтобы крепла наша дружба. Лучше бы нам не встречаться в бою!
- крикнул Богдан, поворачивая коня в лес. Он не услышал, как Карпо
провожал его друга и ратного соперника.
Коронный гетман вынужден был отложить поездку в Краков на традиционные
рождественские праздники. Не до праздников было ему. Голова раскалывалась
от дум, душу терзали сомнения, зароненные словами Скшетуского. Может быть,
болезнь пристала к сгорающему от злости коронному гетману. С Поднепровья
присылали гонца за гонцом. Тревожно начался новый год. А тут еще два
черкасских полковника прислали ему изменника. Это был жолнер Лукаш
Матулинский. Жолнер уверял, что он убежал от предателей казаков из
Чигирина. Полковник Барабаш, кажется, верит раскаявшемуся жолнеру, а Илляш
Караимович теперь не доверяет ни одному воину, который побывал у
Хмельницкого.
Так доложил Потоцкому нарочный, доставивший Матулинского. Гетман
пожалел, что именно сейчас нет рядом с ним полковника Скшетуского. Он бы
занялся этим нудным делом.
- Если жолнер королевского войска изменяет присяге, он заслуживает
смертной казни. Известно об этом пану жолнеру? - спросил коронный гетман,
пристально глядя в глаза Матулинского.
- Известно, что это самое справедливое наказание изменнику, ваша
милость пан коронный гетман, - спокойно ответил Матулинский. - Но я ведь
не изменял, когда по приказу вашей милости сопровождал полковника
Хмельницкого...
- По моему приказу? - удивился гетман.
- А как же, ваша милость... Пан Радзиевский приказал: глаз не спускать
с него, так велел его милость коронный гетман. Так и действовали мы,
покуда...
- Почему же пан жолнер оказался у какого-то Дорошенко... или Карпа?
- Потому, что не так-то легко нам, жолнерам, вырваться из их когтей. У
каждого из них огнестрельное оружие, добытое у французов или немцев.
Должен был обдуманно поступать, ища путей к возвращению. Вот и попал к
черкасским полковникам. Думал, что они защитят меня, а получилось...
- Хорошо пан рассказывает, но пусть это проверяют сами черкасские
полковники, - прервал Потоцкий оправдывавшегося жолнера. - Верните жолнера
к полковнику Илляшу, пускай он своим судом допрашивает и судит его. Или...
- вдруг он вспомнил свой разговор с полковником Скшетуским. - Разыскать
полковника Скшетуского и передать ему этого жолнера. Пусть он разберется и
накажет...
- Полковник Скшетуский выехал из Бара, ваша милость, - доложили гетману
джуры.
Но гетман махнул рукой, - мол, приказ отдан.
Старшина из отряда гетмана лишь руками развел. Где теперь найдешь
полковника Скшетуского, коль он так поспешно выехал из Бара. Очевидно, он
по кратчайшей дороге через Умань направился в Чигирин. Возможно, он и не
остановится в Умани, - полковник не любит вслепую нарываться на опасность.
Пришлось отправить Матулинского в сопровождении жолнеров по кратчайшей
дороге в Умань. Жолнеры торопились, уже приближался вечер. Старшего
гусара, возглавлявшего отряд из пожилых жолнеров, беспокоила и трудная
зимняя дорога, да и сам опасный заключенный.
- Тебе, пан Лукаш, лучше было бы умереть, чем тащиться по такому
бездорожью неизвестно куда, - сказал гусар, подъехав к возу, на котором
везли Матулинского.
- Умереть, говоришь, братец? Хорош совет, даже страшно слушать. За что
я должен умирать, пан гусар? Разве я не мог бы вот так, как и вы, панове
жолнеры, вести какого-то изменника? Все-таки служба, а дома дети ждут на
праздник.
- О детях уж лучше бы и не вспоминал, пан жолнер, - будь проклята такая
наша жизнь. Зарубим тебя где-нибудь в лесу - кто станет проверять нас?
Каждый изменник пытается бежать.
Вначале Матулинскому показалось, что гусар шутит. Четыре жолнера,
ехавших впереди, не прислушивались к разговору, не оглядывались на воз,
зная, что их старшой бдительно следит за арестованным. Матулинский
встревожился, подумав о том, что от этого кровожадного изверга всего можно
ожидать...
- Что это, в честь праздника шутит старшой? - спросил Матулинский,
пытаясь найти ключ к душе гусара.
- Мне не до шуток! Вон, пальцы примерзают к оружию. Где-то у черта на
куличках эти Лубны?.. - в словах гусара звучала угрожающая решимость.
- Хотя бы в костел сводили, чтобы перед смертью очистить душу
покаянием. Что я вам худого сделал, братья жолнеры, что пан гусар на мою
жизнь посягает? Я тоже был таким же подневольным слугой, как и вы, но не
убивал невинных...
- Ты не раздражай меня своим жолнерством! Поймался на измене, вот и
помирай, а не разглагольствуй... - Старший гусар выхватил саблю из ножен.
Колонна уже давно двигалась по лесу. Жолнеры, ехавшие впереди, увидев,
что воз остановился, тоже придержали, коней.
- Погоди, пан гусар, куда торопиться, вон уже следы видны. Может, скоро
нагоним пана Скшетуского и сдадим ему арестованного. Может, у человека и в
самом деле есть детки... - Конные жолнеры окружили воз, на котором лежал
арестованный, взялись за рукоятки сабель. Они стояли молчаливые, мрачные и
загадочные.
Гусар испуганно оглянулся. Опустил карабелю, вложил ее в ножны.
- Смотри, поверили!.. Гусары любят пошутить... - захохотал он слишком
громко, так что эхо разнеслось по лесу.
- Поверили или нет, пан старшой, а полковнику Скшетускому я обязан
доложить о вашем своеволии. Не так ли, панове жовнежи? - обратился ко всем
коренастый жолнер.
- Или же давай, пан гусар, отпустим его, пусть прячется в кустах от
волков. Скажем, сбежал, и делу конец, - посоветовал другой жолнер.
На дороге они увидели следы сначала одного, а дальше целой группы
всадников. Возможно, они хотят нагнать полковника Скшетуского или
кого-нибудь другого... Жолнеры переглянулись между собой, посмотрели на
старшого гусара. Однако не остановились, когда выехали на утоптанную
отрядом дорогу.
- Что теперь скажет пан старшой? - обратились жолнеры к гусару.
- Очевидно, пан Скшетуский то же самое сделает с ним...
И не закончил свою мысль. Кто-то в это время из лесной чащи крикнул:
- Мир или война, панове жолнеры?!
- Какая там война, панове казаки! Несем королевскую службу, - вынужден
был ответить гусар.
- Службу? Гонцы какие-нибудь или... Да, вижу, связанного человека
везете. Кто этот несчастный?
Жолнеры окружили воз, чтобы закрыть лежавшего на нем Матулинского. Им
не хотелось показывать его казакам... Но Матулинский понял, что ему нечего
прятаться от казаков.
- Они хотят убить меня в лесу. Если бы не эти честные жолнеры, может
быть, уже убил бы меня вот тот пан гусар! - услышав украинскую речь,
крикнул он с воза.
- Это они умеют делать, - где вздумается, там и режут нашего брата, как
вола. Эй, пан Назрулла, тут какой-то человек в беду попал! - воскликнул
казак.
Из кустов выехал полковник в сопровождении нескольких казаков.
- Кто ты? - спросил Назрулла, подъехав к возу. И, не дожидаясь ответа,
выхватил из-за пояса кинжал, разрезал веревку, которой был связан
Матулинский.
- Зовут меня Матулинским. Сейчас я - пленник этого изверга гусара из
охраны коронного гетмана, - не задумываясь, ответил Лукаш Матулинский.
- Ха-ха-ха... - захохотали казаки, - коронного гетмана... Получается,
смертник, братец, как и мы, по милости все того же коронного палача!
- А ну-ка, хлопы, давайте проучим этих грязных изуверов! - крикнул один
из казаков.
- Йок, не надо проучим! Сам шайтан да горькая жизнь пусть проучит
дурака жолнера. Отобрать у гусара коня, оружие и отпустить, пусть идет под
охраной жолнеров, - приказал Назрулла.
Лукаш Матулинский не раз слышал о Назрулле. Хмельницкий рассказывал ему
о том, какая горькая судьба забросила его на украинскую землю. Признаться
ли ему, с каким поручением пришел он к старшинам Черкасского полка, или
промолчать? Долго раздумывал над этим и только сказал:
- Полковник Хмельницкий, уезжая на Сечь, приказал нам присоединиться к
воинам украинского народа. Но ведь всюду шныряют отряды коронного гетмана.
Вот и схватили меня эти негодяи...
Богдан Хмельницкий, поторапливая Дорошенко и Карпа, прискакал в
монастырь. Словно ветер влетел в келью, где жили его дети с Мелашкой.
Разбуженные дети, прижавшись к старухе, оторопело смотрели на отца. Они
видят, что он спешит, виновато улыбается, окидывая их взглядом. Только
младший сын Юрко первым прижался к отцу.
- Нет у нас мамы... - заплакал мальчик.
- Нет, Юрко, нет! Мамы у вас нет, но жив еще отец!.. Вот разыскать
только должен нашего Тимошу на Запорожье...
- Бегите и вы, татусь! - со стоном, тяжело вздохнув, сказала старшая
дочь, по-взрослому понимая, куда торопится ее отец.
- Да! Да, беги, а... мы как-либо переживем, - успокаивала Богдана
постаревшая от свалившегося на нее горя Мелашка. - Своего дома у детей все
равно нет, а отсюда нас не выгонят добрые люди.
Богдан спешил сюда, чтобы поговорить с детьми и Мелашкой, успокоить их.
У него сжималось сердце от угрожающей неизвестности, от напряжения. А как
хотелось ему обласкать детей, посоветоваться с Мелашкой, поблагодарить
монахинь! Нежно, по-отцовски, ласкал рукой по голове Юрка, глотая слезы,
комком подкатывавшиеся к горлу. Осматривался, привыкая к сонным детям. А
как он сам нуждался в утешении и поддержке! Кончалась ночь, приближался
рассвет. Стоит ли ему задерживаться здесь и подводить полковника
Кричевского?
- Должен же я был встретиться с детьми, - говорил он Карпу, словно
оправдываясь перед ним.
- Тебе, Богдан, надо немедленно покинуть эти места, - настаивал Карпо.
- Ведь уже и утро скоро, а Кричевский сдержит свое слово... Если захочешь
передать что-то важное полковнику, делай это только через меня. Так
советовал Кричевский, потому что больше никому другому, кроме меня, он не
поверит. Но долго ли мне придется сидеть тут с детьми?
- Не только с моими детьми, Карпо, но и со своей семьей. Детей они не
тронут.
- Не говори, Чаплинский на все способен, - не унимался Карпо.
- Говорю тебе, не тронут! Не забывай, Карпо, что у них тоже есть дети.
Сожгу дом, все пущу по ветру, до десятого колена уничтожу, ежели хоть
пальцем тронут детей! Так и передавай людям. Не надоедай Кричевскому. О
причастности Гелены к моему побегу постарайся, чтобы никто не узнал.
Может, стоит и припугнуть ее за измену.
- Думаю, что этого делать не следует, она хорошая девушка, - совсем
неожиданно заступился за Гелену Дорошенко и покраснел... Хмельницкий
посмотрел на него, но ночная темнота скрывала зардевшегося парня, у
которого зародилась первая юношеская любовь...
- Верно говорит Петр, не трогай девушку, ведь до сих пор еще никто не
знает, как она помогла мне бежать. Казакам, которые охраняли меня, скажешь
то же самое. А Кричевский нам еще пригодится в критические минуты нашей
жизни, если что случится... К детям я еще вернусь, и собственный дом
построим, успокой всех. Думаю, что одного из моих коней заберешь у
подстаросты и вернешь его Кричевскому. Да не вздумай угрожать Чаплинскому,
не вспугни его преждевременно. Пускай сам дрожит от страха. А я не дам ему
спокойно жить, даже мертвого из-под земли достану! Эх, только ли один
Чаплинский виноват во всех горестях, выпавших на долю нашего
многострадального народа!..
Прощаясь у ворот монастыря, Богдан сел на подведенного ему коня и
скрылся в лесной чаще. За лесом занимался рассвет, и Богдан поскакал ему
навстречу. За оврагом, у торной дороги на Низ, поджидали казаки. Их не так
много, чтобы гарантировать полную безопасность, но достаточно для того,
чтобы прокладывать путь к свободе.
Только бы поскорее пробиться к запорожцам! "Тимоша, сын мой, найду ли я
тебя среди этих бедных друзей нашего люда? Они словно нищие - в рваных
обносках, но с саблями, с самопалами... Низ, днепровские острова и...
украинская казачья воля!"
В эту зиму король Владислав не жаловался на свое здоровье. Не
беспокоила его забывшая обо всем в предпраздничной суматохе шляхта.
Молчали и опечаленные посполитые. Сенаторы разъехались по своим имениям.
Даже королева, весьма капризная женщина, притихла.
Жители Варшавы встречали наступающий год в приподнятом настроении,
словно во хмелю. Шляхта радовалась относительному спокойствию в
пограничных областях королевства.
В хорошем расположении духа находился и король Владислав. На
праздничный завтрак он пригласил Эльжбету Казановскую и ее ближайшего
советника, своего министра двора Иеронима Радзиевского. Она, собственно,
была приглашена как приятельница Радзиевского. Этот день он решил провести
без советчиков из множества проходимцев и подхалимов, окружающих его двор.
Мороз разукрасил венецианские окна сказочными узорами, отчего большой,
пустой зал казался уютнее. На рабочем столе, где король просматривал порой
самые важные письма к папе римскому, к государственным деятелям Европы,
сегодня слуги поставили завтрак на три персоны. Иероним Радзиевский, зная
о симпатии Владислава к Эльжбете Казановской, любезно согласился прибыть с
ней к нему на завтрак, чтобы король утешил несчастную жену разбитого
параличом мужа...
Король любовался узорами на окнах и прислушивался к шагам за дверью. Но
вот в назначенное время дверь открылась. Король, даже не взглянув на
вошедшего маршалка, сел за стол.
- Их светлости панове Осолинский и Николай Потоцкий! - совсем не
по-праздничному, сухо доложил маршалок.
Владислав вздрогнул. Он ждал совсем других гостей. Его натруженное"
государственными невзгодами и этими двумя мужами сердце было настроено на
совсем другой лад. Почему в такую рань явились эти немилые ему люди! Разве
в этом кабинете принимает он государственных деятелей? К тому же они
явились вместе, чего прежде не бывало. Король никогда не принимал
одновременно канцлера и коронного гетмана.
Каждый из них во время аудиенции у короля мог свободно говорить о
другом, и не всегда приятное. Коронный гетман не верил слову Ежи
Осолинского и считал его нетвердым в проведении политики Речи Посполитой в
отношении украинцев, проживающих в пограничных областях Украины. А
канцлер, придерживавшийся в управлении страной европейского принципа,
считал Потоцкого жадным и слишком ограниченным, властолюбивым человеком.
Король, благодаря своему приближенному сенатору Иерониму Радзиевскому, был
хорошо информирован о жестокой вражде двух сановников и не пытался
примирить их.
Приход Потоцкого и Осолинского в такой ранний час не только удивил, но
и возмутил Владислава. Один из них почтительно раскланивался перед ним в
своем парижском сюртуке, второй громко звенел шпорами и не смотрел в глаза
королю, занятый своими мыслями.
- Что-то ужасное стряслось в Европе или какая беда угрожает нам, панове
сановники? - спросил король, поднимаясь из-за стола и не дослушав
приветствий надменного Потоцкого и сдержанного Осолинского.
Канцлер лишь взглянул на коронного гетмана. Королю показалось, что в
этот раз они заранее о чем-то договорились между собой.
- Случилось то, ваше величество, о чем я не раз предостерегал вас.
Украинские хлопы могут поднять бунт против Короны и короля!
Потоцкий собирался сказать королю значительно больше. Прежде всего
упрекнуть Владислава за его мягкость в отношениях с украинскими казаками,
за вынашиваемую им идею похода казаков против Турции. Но в этот момент,
пользуясь правом сенатора, а может быть, еще и большим, без предупреждения
в кабинет вошел Иероним Радзиевский.
По тому, как засиял от радости король, Потоцкий понял, что именно его
он и ждал на завтрак.
- Уже и бунт? О каком бунте докладывает его величеству пан коронный
гетман? - на ходу вмешался в разговор Радзиевский.
- О том самом, уважаемый пан сенатор, который зарождался в корчме пана
Радзиевского...
- Мерзкая ложь, распространяемая ничтожным слугой корчмаря,
оказывается, слишком уж всполошила гетмана вооруженных сил королевства!
Хочу уведомить пана Потоцкого о том, что этого неблагодарного корчмаря
Горуховского я прогнал со службы, как только узнал о распространяемых им
слухах, бросающих тень на заведение моего отца.
- Это еще не бунт, уважаемый пан Иероним, - спокойно присоединился к
разговору Осолинский. - Не бунт, но на Поднепровье складывается далеко не
праздничная ситуация в новом году, ваше величество.
- У пана канцлера есть донесения об угрожающем положении на Украине?
- Эти донесения присылают мне, коронному гетману, ваше величество, и
они у меня есть! - поторопился Потоцкий. - Любимец пана Владислава...
- Король считает своими любимцами весь народ Польского государства, пан
коронный гетман! Советовал бы и пану Потоцкому заботиться об этом... О чем
все же желают доложить мне панове сенаторы? - спросил король, подходя к
Радзиевскому.
- Как коронный гетман, я уже докладывал вашему величеству об измене
полковника Хмельницкого...
- Я, как король, помню об этом. Но никакой измены со стороны
Хмельницкого не было, пан Потоцкий. Об этом известно не только мне.
Полковник Пшиемский слишком поспешил обвинить в измене наказного атамана
наших войск, воевавших во Франции. Шла речь о принятии государственных мер
безопасности в случае нападения на страну мусульман. Об этом нам пишет в
своем письме кардинал Мазарини! Его предложения - дружественные и вполне
разумные. Это и обсуждали граф Конде и наш наказной атаман во Франции.
- Но... - Потоцкий взглянул на Осолинского, словно ища у него
поддержки. - Он уже сбежал на Запорожье! Совершил побег из заключения, как
настоящий изменник.
- Откуда совершил побег, пан коронный гетман? Ведь король не давал
своего согласия на арест наказного атамана. Пан коронный гетман дал мне
слово отправить Хмельницкого в полк, как человека, который достойно
занимает подобающее ему место в нашем государстве. Не объясните ли вы мне,
пан коронный гетман, почему наш наказной атаман, вопреки воле короля, был
взят под стражу и передан этому богопротивному литвину Чаплинскому?
- Хмельницкий пытался бежать в Москву. Это снова бы ухудшило наши и без
того не совсем блестящие отношения с царем.
- И я, как король, узнаю об этом последним, черт возьми!.. - Владислав
сел на поданный ему Радзиевским стул, схватился рукой за грудь, горестно
посмотрел на Осолинского.
- Дело, конечно, велось довольно запутанно и недостойно чести Речи
Посполитой, - промолвил Осолинский. - Лживые сообщения Пшиемского вызвали
не только настороженность у пана коронного гетмана, но и привели к наглым
действиям со стороны подстаросты Чаплинского. Было совершено беспардонное
нападение на поместье Хмельницкого. Надругались над семьей, детьми
полковника Речи Посполитой, как враги.
- Как над детьми врага, изменника, ваше королевское величество, - не
уступал Потоцкий.
- Боже мой, где же эта измена, в которой мы так поспешно обвинили
Хмельницкого? - вскочил снова со стула Владислав.
- Ее предвидели и хотели предупредить. У меня есть неопровержимые
факты, ваше величество! Хмельницкий сейчас направил во все полки
реестровых казаков своих единомышленников. Даже жолнер королевских войск
вел бунтарские разговоры с черкасскими реестровыми казаками.
- Но ведь Хмельницкий был арестован по вашему приказу, черт возьми,
уважаемые панове! Как же он мог посылать людей, будучи в заключении? О чем
вы говорите, пан коронный!
- Ему удалось бежать, обведя вокруг пальца даже чигиринского полковника
пана Кричевского...
Ежи Осолинский вынужден был прервать коронного гетмана Потоцкого:
- Этим разговорам не видно конца, уважаемые панове! Теперь уже
действительно трудно разобраться в том, кто первым бросил камень, чтобы
посеять эту рознь. Как канцлер, я взываю к сознанию короля: мы должны
немедленно погасить эту рознь, чтобы предотвратить страшный пожар в
стране. Хмельницкий, как нам известно, ускакал на Запорожье в
сопровождении всего каких-нибудь трех сотен своих сторонников. Уехал,
чтобы разыскать своего сына, который вынужден скрываться от преследования
этого дурака Чаплинского. Разумеется, и свою жизнь спасал, которой
угрожали подстароста и небезызвестный пан Лащ.
- Что предлагает пан канцлер?
Король Владислав, успокоенный рассудительностью Осолинского, снова сел
за стол и нетерпеливо ждал окончания этой неожиданной аудиенции. А голову
сверлила назойливая мысль: повидаться бы с Хмельницким! Такой удобный
повод и для него, короля...
- Предлагаю посольство к Хмельницкому!..
Король удивленно поднял голову. Неужели его сановники уже заранее
договорились об этом? Выходит, Потоцкий стремился лишь порисоваться перед
ним своей дальновидностью?
- Кого же вы предлагаете послать к нему, паны сенаторы? - спросил
Владислав.
- Полковника Краковского гусарского полка пана Станислава Хмелевского,
ваше величество. Они с Хмельницким друзья, вместе учились во Львовской
иезуитской коллегии. К тому же полковник Хмелевский умный, рассудительный
человек.
Владислав слегка кивнул-головой. Сенаторы поняли, что утомительная для
короля аудиенция окончена.
- Пана Радзиевского прошу остаться, - через силу промолвил Владислав,
сдерживая дрожь в голосе. Глаза его пылали огнем ярости, а может быть, и
тревоги. И вдруг голова его поникла, беспомощно упала на протянутые на
столе руки.
Почувствовав что-то страшное, как приближение неумолимой смерти, король
Владислав смирился и с этим,
Еще в детстве Богдан слышал, как мать рассказывала о том, что казаки,
собираясь в поход на турок, говорили: "Не надо смерти бояться!" Теперь,
оказавшись на днепровском острове, он вспомнил мать и ее слова. Ими он
воодушевлял друзей и себя, пробираясь сюда. А как он спешил на эти
острова, словно навстречу новой жизни.
Но сейчас, зимой, эти острова были голые и мрачные. Угрюмо шумели,
казалось, даже стонали, раскачиваемые холодными ветрами столетние осокори
и вербы на островах. Богдан прислушивался к этому стону, как делал всегда,
когда приезжал в это прибежище, где царила неограниченная человеческая
свобода. Голые, усыпленные ветрами, припорошенные снегом острова не могли
порадовать своим видом воинов Богдана. Но они знали, что эти острова
укроют их и спасут от смертельной опасности.
Томился на Запорожье и кошевой атаман Григорий Лутай, который никак не
мог смириться с пребыванием здесь старшин реестрового казачества.
- В бахчевого сторожа превратили кошевого атамана, проклятые, -
возмущался полковник, потому что настоящим хозяином коша был очередной
полк реестровых казаков.
В это время размещался здесь присланный на три месяца Черкасский полк
- Полковника чигиринского или друга-побратима вижу я! - воскликнул
Хмельницкий.
- И полковник и друг, мой Богдан! - отозвался Кричевский. - Друзья
встречаются по велению сердца, а полковники, может, и по воле злой судьбы.
Да к черту подобные разговоры в такую суматошную ночь! У нас нет на это
времени.
- Даже ад не лишит нас времени, дорогой кум!
Положили руки друг другу на плечи, обнялись, как настоящие, искренние
друзья.
- Какая злая доля разъединила нас, Богдан, и забросила на
противоположные берега жизни! Приходится украдкой встречаться на этом
пожарище, у могилы покойницы скрывать свои чувства.
- Не хотелось бы мне, мой друг Стась, слышать это! Доля или обездоленье
одного из нас, как у близнецов, ранит обоих. Единственное утешение для
меня, что мне не нужно рассказывать тебе, все уже сказано моими злейшими
врагами. Хочу только обнять тебя на прощанье. А расстаемся мы с тобой, по
всему видно, надолго, - может, и навсегда...
- Не говори так, Богдан. То, что расстанемся надолго, может, и к
лучшему. Ибо я верю, что время смоет всю эту гадость. Отправляйся же в
путь поскорее, потому что я уже получил приказ выступить с полком в погоню
за тобой.
- Так ты выступаешь? - спросил его Богдан.
- Да, Богдан, обязан выступить! Но не раньше рассвета, да и то без
полковника Пешты. Поэтому хорошенько подумай, дружище, - пожалуй, будет
лучше, если ты уйдешь немедленно отсюда. О том, что я уже изменил им, тебе
известно. Но изменить побратимству ой как тяжело! А что тут придумаешь
умнее, если таким, как я есть, пригожусь еще тебе, да и совесть моя будет
чиста.
Богдан уже не сдерживал своих чувств.
- Нет, драться с тобой, Стась, не буду, - пускай рука у меня отсохнет.
Даже если тебе придется напасть на меня, разве что своих хлопцев пошлю. И
тогда велю тебя не трогать. Да, мне лучше уйти.
- Уходи, друг, покуда не поздно, потому что могут настичь. А ведь от
полковника Пешты на такой кляче тебе не убежать, это ясно.
Оба умолкли, еще раз обнялись, прощаясь.
- Если хочешь смерти Пеште, пошли его вдогонку за мной... Братское тебе
спасибо, Стась, за эти радостные минуты нашей встречи. Я все-таки заеду к
детям, покуда твой Пешта соберется в погоню за мной.
Хмельницкий направился к Карпу, державшему его коня.
- Погоди, Богдан, - остановил его Кричевский. - Садись на моего коня, и
тебя на нем не только Пешта, но и сам нечистый не догонит. Так велит мне
чувство дружбы. На этой кляче ты далеко не уйдешь. Оставь ее мне. Скажу,
что напали казаки Хмельницкого, и если бы не доброта пана Карпа
Полторалиха, может быть, и живым не остался бы... А тебе по-братски
советую: немедленно уходи отсюда! С детьми еще свидишься. Карпо присмотрит
за ними.
Богдан вскочил на Стасевого коня. Конь зафыркал, присел на задние ноги,
словно брал разгон. А в следующее мгновение заплясал на месте, будто
примеривался, с какой ноги пускаться вскачь.
- Убегаю, чтобы крепла наша дружба. Лучше бы нам не встречаться в бою!
- крикнул Богдан, поворачивая коня в лес. Он не услышал, как Карпо
провожал его друга и ратного соперника.
Коронный гетман вынужден был отложить поездку в Краков на традиционные
рождественские праздники. Не до праздников было ему. Голова раскалывалась
от дум, душу терзали сомнения, зароненные словами Скшетуского. Может быть,
болезнь пристала к сгорающему от злости коронному гетману. С Поднепровья
присылали гонца за гонцом. Тревожно начался новый год. А тут еще два
черкасских полковника прислали ему изменника. Это был жолнер Лукаш
Матулинский. Жолнер уверял, что он убежал от предателей казаков из
Чигирина. Полковник Барабаш, кажется, верит раскаявшемуся жолнеру, а Илляш
Караимович теперь не доверяет ни одному воину, который побывал у
Хмельницкого.
Так доложил Потоцкому нарочный, доставивший Матулинского. Гетман
пожалел, что именно сейчас нет рядом с ним полковника Скшетуского. Он бы
занялся этим нудным делом.
- Если жолнер королевского войска изменяет присяге, он заслуживает
смертной казни. Известно об этом пану жолнеру? - спросил коронный гетман,
пристально глядя в глаза Матулинского.
- Известно, что это самое справедливое наказание изменнику, ваша
милость пан коронный гетман, - спокойно ответил Матулинский. - Но я ведь
не изменял, когда по приказу вашей милости сопровождал полковника
Хмельницкого...
- По моему приказу? - удивился гетман.
- А как же, ваша милость... Пан Радзиевский приказал: глаз не спускать
с него, так велел его милость коронный гетман. Так и действовали мы,
покуда...
- Почему же пан жолнер оказался у какого-то Дорошенко... или Карпа?
- Потому, что не так-то легко нам, жолнерам, вырваться из их когтей. У
каждого из них огнестрельное оружие, добытое у французов или немцев.
Должен был обдуманно поступать, ища путей к возвращению. Вот и попал к
черкасским полковникам. Думал, что они защитят меня, а получилось...
- Хорошо пан рассказывает, но пусть это проверяют сами черкасские
полковники, - прервал Потоцкий оправдывавшегося жолнера. - Верните жолнера
к полковнику Илляшу, пускай он своим судом допрашивает и судит его. Или...
- вдруг он вспомнил свой разговор с полковником Скшетуским. - Разыскать
полковника Скшетуского и передать ему этого жолнера. Пусть он разберется и
накажет...
- Полковник Скшетуский выехал из Бара, ваша милость, - доложили гетману
джуры.
Но гетман махнул рукой, - мол, приказ отдан.
Старшина из отряда гетмана лишь руками развел. Где теперь найдешь
полковника Скшетуского, коль он так поспешно выехал из Бара. Очевидно, он
по кратчайшей дороге через Умань направился в Чигирин. Возможно, он и не
остановится в Умани, - полковник не любит вслепую нарываться на опасность.
Пришлось отправить Матулинского в сопровождении жолнеров по кратчайшей
дороге в Умань. Жолнеры торопились, уже приближался вечер. Старшего
гусара, возглавлявшего отряд из пожилых жолнеров, беспокоила и трудная
зимняя дорога, да и сам опасный заключенный.
- Тебе, пан Лукаш, лучше было бы умереть, чем тащиться по такому
бездорожью неизвестно куда, - сказал гусар, подъехав к возу, на котором
везли Матулинского.
- Умереть, говоришь, братец? Хорош совет, даже страшно слушать. За что
я должен умирать, пан гусар? Разве я не мог бы вот так, как и вы, панове
жолнеры, вести какого-то изменника? Все-таки служба, а дома дети ждут на
праздник.
- О детях уж лучше бы и не вспоминал, пан жолнер, - будь проклята такая
наша жизнь. Зарубим тебя где-нибудь в лесу - кто станет проверять нас?
Каждый изменник пытается бежать.
Вначале Матулинскому показалось, что гусар шутит. Четыре жолнера,
ехавших впереди, не прислушивались к разговору, не оглядывались на воз,
зная, что их старшой бдительно следит за арестованным. Матулинский
встревожился, подумав о том, что от этого кровожадного изверга всего можно
ожидать...
- Что это, в честь праздника шутит старшой? - спросил Матулинский,
пытаясь найти ключ к душе гусара.
- Мне не до шуток! Вон, пальцы примерзают к оружию. Где-то у черта на
куличках эти Лубны?.. - в словах гусара звучала угрожающая решимость.
- Хотя бы в костел сводили, чтобы перед смертью очистить душу
покаянием. Что я вам худого сделал, братья жолнеры, что пан гусар на мою
жизнь посягает? Я тоже был таким же подневольным слугой, как и вы, но не
убивал невинных...
- Ты не раздражай меня своим жолнерством! Поймался на измене, вот и
помирай, а не разглагольствуй... - Старший гусар выхватил саблю из ножен.
Колонна уже давно двигалась по лесу. Жолнеры, ехавшие впереди, увидев,
что воз остановился, тоже придержали, коней.
- Погоди, пан гусар, куда торопиться, вон уже следы видны. Может, скоро
нагоним пана Скшетуского и сдадим ему арестованного. Может, у человека и в
самом деле есть детки... - Конные жолнеры окружили воз, на котором лежал
арестованный, взялись за рукоятки сабель. Они стояли молчаливые, мрачные и
загадочные.
Гусар испуганно оглянулся. Опустил карабелю, вложил ее в ножны.
- Смотри, поверили!.. Гусары любят пошутить... - захохотал он слишком
громко, так что эхо разнеслось по лесу.
- Поверили или нет, пан старшой, а полковнику Скшетускому я обязан
доложить о вашем своеволии. Не так ли, панове жовнежи? - обратился ко всем
коренастый жолнер.
- Или же давай, пан гусар, отпустим его, пусть прячется в кустах от
волков. Скажем, сбежал, и делу конец, - посоветовал другой жолнер.
На дороге они увидели следы сначала одного, а дальше целой группы
всадников. Возможно, они хотят нагнать полковника Скшетуского или
кого-нибудь другого... Жолнеры переглянулись между собой, посмотрели на
старшого гусара. Однако не остановились, когда выехали на утоптанную
отрядом дорогу.
- Что теперь скажет пан старшой? - обратились жолнеры к гусару.
- Очевидно, пан Скшетуский то же самое сделает с ним...
И не закончил свою мысль. Кто-то в это время из лесной чащи крикнул:
- Мир или война, панове жолнеры?!
- Какая там война, панове казаки! Несем королевскую службу, - вынужден
был ответить гусар.
- Службу? Гонцы какие-нибудь или... Да, вижу, связанного человека
везете. Кто этот несчастный?
Жолнеры окружили воз, чтобы закрыть лежавшего на нем Матулинского. Им
не хотелось показывать его казакам... Но Матулинский понял, что ему нечего
прятаться от казаков.
- Они хотят убить меня в лесу. Если бы не эти честные жолнеры, может
быть, уже убил бы меня вот тот пан гусар! - услышав украинскую речь,
крикнул он с воза.
- Это они умеют делать, - где вздумается, там и режут нашего брата, как
вола. Эй, пан Назрулла, тут какой-то человек в беду попал! - воскликнул
казак.
Из кустов выехал полковник в сопровождении нескольких казаков.
- Кто ты? - спросил Назрулла, подъехав к возу. И, не дожидаясь ответа,
выхватил из-за пояса кинжал, разрезал веревку, которой был связан
Матулинский.
- Зовут меня Матулинским. Сейчас я - пленник этого изверга гусара из
охраны коронного гетмана, - не задумываясь, ответил Лукаш Матулинский.
- Ха-ха-ха... - захохотали казаки, - коронного гетмана... Получается,
смертник, братец, как и мы, по милости все того же коронного палача!
- А ну-ка, хлопы, давайте проучим этих грязных изуверов! - крикнул один
из казаков.
- Йок, не надо проучим! Сам шайтан да горькая жизнь пусть проучит
дурака жолнера. Отобрать у гусара коня, оружие и отпустить, пусть идет под
охраной жолнеров, - приказал Назрулла.
Лукаш Матулинский не раз слышал о Назрулле. Хмельницкий рассказывал ему
о том, какая горькая судьба забросила его на украинскую землю. Признаться
ли ему, с каким поручением пришел он к старшинам Черкасского полка, или
промолчать? Долго раздумывал над этим и только сказал:
- Полковник Хмельницкий, уезжая на Сечь, приказал нам присоединиться к
воинам украинского народа. Но ведь всюду шныряют отряды коронного гетмана.
Вот и схватили меня эти негодяи...
Богдан Хмельницкий, поторапливая Дорошенко и Карпа, прискакал в
монастырь. Словно ветер влетел в келью, где жили его дети с Мелашкой.
Разбуженные дети, прижавшись к старухе, оторопело смотрели на отца. Они
видят, что он спешит, виновато улыбается, окидывая их взглядом. Только
младший сын Юрко первым прижался к отцу.
- Нет у нас мамы... - заплакал мальчик.
- Нет, Юрко, нет! Мамы у вас нет, но жив еще отец!.. Вот разыскать
только должен нашего Тимошу на Запорожье...
- Бегите и вы, татусь! - со стоном, тяжело вздохнув, сказала старшая
дочь, по-взрослому понимая, куда торопится ее отец.
- Да! Да, беги, а... мы как-либо переживем, - успокаивала Богдана
постаревшая от свалившегося на нее горя Мелашка. - Своего дома у детей все
равно нет, а отсюда нас не выгонят добрые люди.
Богдан спешил сюда, чтобы поговорить с детьми и Мелашкой, успокоить их.
У него сжималось сердце от угрожающей неизвестности, от напряжения. А как
хотелось ему обласкать детей, посоветоваться с Мелашкой, поблагодарить
монахинь! Нежно, по-отцовски, ласкал рукой по голове Юрка, глотая слезы,
комком подкатывавшиеся к горлу. Осматривался, привыкая к сонным детям. А
как он сам нуждался в утешении и поддержке! Кончалась ночь, приближался
рассвет. Стоит ли ему задерживаться здесь и подводить полковника
Кричевского?
- Должен же я был встретиться с детьми, - говорил он Карпу, словно
оправдываясь перед ним.
- Тебе, Богдан, надо немедленно покинуть эти места, - настаивал Карпо.
- Ведь уже и утро скоро, а Кричевский сдержит свое слово... Если захочешь
передать что-то важное полковнику, делай это только через меня. Так
советовал Кричевский, потому что больше никому другому, кроме меня, он не
поверит. Но долго ли мне придется сидеть тут с детьми?
- Не только с моими детьми, Карпо, но и со своей семьей. Детей они не
тронут.
- Не говори, Чаплинский на все способен, - не унимался Карпо.
- Говорю тебе, не тронут! Не забывай, Карпо, что у них тоже есть дети.
Сожгу дом, все пущу по ветру, до десятого колена уничтожу, ежели хоть
пальцем тронут детей! Так и передавай людям. Не надоедай Кричевскому. О
причастности Гелены к моему побегу постарайся, чтобы никто не узнал.
Может, стоит и припугнуть ее за измену.
- Думаю, что этого делать не следует, она хорошая девушка, - совсем
неожиданно заступился за Гелену Дорошенко и покраснел... Хмельницкий
посмотрел на него, но ночная темнота скрывала зардевшегося парня, у
которого зародилась первая юношеская любовь...
- Верно говорит Петр, не трогай девушку, ведь до сих пор еще никто не
знает, как она помогла мне бежать. Казакам, которые охраняли меня, скажешь
то же самое. А Кричевский нам еще пригодится в критические минуты нашей
жизни, если что случится... К детям я еще вернусь, и собственный дом
построим, успокой всех. Думаю, что одного из моих коней заберешь у
подстаросты и вернешь его Кричевскому. Да не вздумай угрожать Чаплинскому,
не вспугни его преждевременно. Пускай сам дрожит от страха. А я не дам ему
спокойно жить, даже мертвого из-под земли достану! Эх, только ли один
Чаплинский виноват во всех горестях, выпавших на долю нашего
многострадального народа!..
Прощаясь у ворот монастыря, Богдан сел на подведенного ему коня и
скрылся в лесной чаще. За лесом занимался рассвет, и Богдан поскакал ему
навстречу. За оврагом, у торной дороги на Низ, поджидали казаки. Их не так
много, чтобы гарантировать полную безопасность, но достаточно для того,
чтобы прокладывать путь к свободе.
Только бы поскорее пробиться к запорожцам! "Тимоша, сын мой, найду ли я
тебя среди этих бедных друзей нашего люда? Они словно нищие - в рваных
обносках, но с саблями, с самопалами... Низ, днепровские острова и...
украинская казачья воля!"
В эту зиму король Владислав не жаловался на свое здоровье. Не
беспокоила его забывшая обо всем в предпраздничной суматохе шляхта.
Молчали и опечаленные посполитые. Сенаторы разъехались по своим имениям.
Даже королева, весьма капризная женщина, притихла.
Жители Варшавы встречали наступающий год в приподнятом настроении,
словно во хмелю. Шляхта радовалась относительному спокойствию в
пограничных областях королевства.
В хорошем расположении духа находился и король Владислав. На
праздничный завтрак он пригласил Эльжбету Казановскую и ее ближайшего
советника, своего министра двора Иеронима Радзиевского. Она, собственно,
была приглашена как приятельница Радзиевского. Этот день он решил провести
без советчиков из множества проходимцев и подхалимов, окружающих его двор.
Мороз разукрасил венецианские окна сказочными узорами, отчего большой,
пустой зал казался уютнее. На рабочем столе, где король просматривал порой
самые важные письма к папе римскому, к государственным деятелям Европы,
сегодня слуги поставили завтрак на три персоны. Иероним Радзиевский, зная
о симпатии Владислава к Эльжбете Казановской, любезно согласился прибыть с
ней к нему на завтрак, чтобы король утешил несчастную жену разбитого
параличом мужа...
Король любовался узорами на окнах и прислушивался к шагам за дверью. Но
вот в назначенное время дверь открылась. Король, даже не взглянув на
вошедшего маршалка, сел за стол.
- Их светлости панове Осолинский и Николай Потоцкий! - совсем не
по-праздничному, сухо доложил маршалок.
Владислав вздрогнул. Он ждал совсем других гостей. Его натруженное"
государственными невзгодами и этими двумя мужами сердце было настроено на
совсем другой лад. Почему в такую рань явились эти немилые ему люди! Разве
в этом кабинете принимает он государственных деятелей? К тому же они
явились вместе, чего прежде не бывало. Король никогда не принимал
одновременно канцлера и коронного гетмана.
Каждый из них во время аудиенции у короля мог свободно говорить о
другом, и не всегда приятное. Коронный гетман не верил слову Ежи
Осолинского и считал его нетвердым в проведении политики Речи Посполитой в
отношении украинцев, проживающих в пограничных областях Украины. А
канцлер, придерживавшийся в управлении страной европейского принципа,
считал Потоцкого жадным и слишком ограниченным, властолюбивым человеком.
Король, благодаря своему приближенному сенатору Иерониму Радзиевскому, был
хорошо информирован о жестокой вражде двух сановников и не пытался
примирить их.
Приход Потоцкого и Осолинского в такой ранний час не только удивил, но
и возмутил Владислава. Один из них почтительно раскланивался перед ним в
своем парижском сюртуке, второй громко звенел шпорами и не смотрел в глаза
королю, занятый своими мыслями.
- Что-то ужасное стряслось в Европе или какая беда угрожает нам, панове
сановники? - спросил король, поднимаясь из-за стола и не дослушав
приветствий надменного Потоцкого и сдержанного Осолинского.
Канцлер лишь взглянул на коронного гетмана. Королю показалось, что в
этот раз они заранее о чем-то договорились между собой.
- Случилось то, ваше величество, о чем я не раз предостерегал вас.
Украинские хлопы могут поднять бунт против Короны и короля!
Потоцкий собирался сказать королю значительно больше. Прежде всего
упрекнуть Владислава за его мягкость в отношениях с украинскими казаками,
за вынашиваемую им идею похода казаков против Турции. Но в этот момент,
пользуясь правом сенатора, а может быть, еще и большим, без предупреждения
в кабинет вошел Иероним Радзиевский.
По тому, как засиял от радости король, Потоцкий понял, что именно его
он и ждал на завтрак.
- Уже и бунт? О каком бунте докладывает его величеству пан коронный
гетман? - на ходу вмешался в разговор Радзиевский.
- О том самом, уважаемый пан сенатор, который зарождался в корчме пана
Радзиевского...
- Мерзкая ложь, распространяемая ничтожным слугой корчмаря,
оказывается, слишком уж всполошила гетмана вооруженных сил королевства!
Хочу уведомить пана Потоцкого о том, что этого неблагодарного корчмаря
Горуховского я прогнал со службы, как только узнал о распространяемых им
слухах, бросающих тень на заведение моего отца.
- Это еще не бунт, уважаемый пан Иероним, - спокойно присоединился к
разговору Осолинский. - Не бунт, но на Поднепровье складывается далеко не
праздничная ситуация в новом году, ваше величество.
- У пана канцлера есть донесения об угрожающем положении на Украине?
- Эти донесения присылают мне, коронному гетману, ваше величество, и
они у меня есть! - поторопился Потоцкий. - Любимец пана Владислава...
- Король считает своими любимцами весь народ Польского государства, пан
коронный гетман! Советовал бы и пану Потоцкому заботиться об этом... О чем
все же желают доложить мне панове сенаторы? - спросил король, подходя к
Радзиевскому.
- Как коронный гетман, я уже докладывал вашему величеству об измене
полковника Хмельницкого...
- Я, как король, помню об этом. Но никакой измены со стороны
Хмельницкого не было, пан Потоцкий. Об этом известно не только мне.
Полковник Пшиемский слишком поспешил обвинить в измене наказного атамана
наших войск, воевавших во Франции. Шла речь о принятии государственных мер
безопасности в случае нападения на страну мусульман. Об этом нам пишет в
своем письме кардинал Мазарини! Его предложения - дружественные и вполне
разумные. Это и обсуждали граф Конде и наш наказной атаман во Франции.
- Но... - Потоцкий взглянул на Осолинского, словно ища у него
поддержки. - Он уже сбежал на Запорожье! Совершил побег из заключения, как
настоящий изменник.
- Откуда совершил побег, пан коронный гетман? Ведь король не давал
своего согласия на арест наказного атамана. Пан коронный гетман дал мне
слово отправить Хмельницкого в полк, как человека, который достойно
занимает подобающее ему место в нашем государстве. Не объясните ли вы мне,
пан коронный гетман, почему наш наказной атаман, вопреки воле короля, был
взят под стражу и передан этому богопротивному литвину Чаплинскому?
- Хмельницкий пытался бежать в Москву. Это снова бы ухудшило наши и без
того не совсем блестящие отношения с царем.
- И я, как король, узнаю об этом последним, черт возьми!.. - Владислав
сел на поданный ему Радзиевским стул, схватился рукой за грудь, горестно
посмотрел на Осолинского.
- Дело, конечно, велось довольно запутанно и недостойно чести Речи
Посполитой, - промолвил Осолинский. - Лживые сообщения Пшиемского вызвали
не только настороженность у пана коронного гетмана, но и привели к наглым
действиям со стороны подстаросты Чаплинского. Было совершено беспардонное
нападение на поместье Хмельницкого. Надругались над семьей, детьми
полковника Речи Посполитой, как враги.
- Как над детьми врага, изменника, ваше королевское величество, - не
уступал Потоцкий.
- Боже мой, где же эта измена, в которой мы так поспешно обвинили
Хмельницкого? - вскочил снова со стула Владислав.
- Ее предвидели и хотели предупредить. У меня есть неопровержимые
факты, ваше величество! Хмельницкий сейчас направил во все полки
реестровых казаков своих единомышленников. Даже жолнер королевских войск
вел бунтарские разговоры с черкасскими реестровыми казаками.
- Но ведь Хмельницкий был арестован по вашему приказу, черт возьми,
уважаемые панове! Как же он мог посылать людей, будучи в заключении? О чем
вы говорите, пан коронный!
- Ему удалось бежать, обведя вокруг пальца даже чигиринского полковника
пана Кричевского...
Ежи Осолинский вынужден был прервать коронного гетмана Потоцкого:
- Этим разговорам не видно конца, уважаемые панове! Теперь уже
действительно трудно разобраться в том, кто первым бросил камень, чтобы
посеять эту рознь. Как канцлер, я взываю к сознанию короля: мы должны
немедленно погасить эту рознь, чтобы предотвратить страшный пожар в
стране. Хмельницкий, как нам известно, ускакал на Запорожье в
сопровождении всего каких-нибудь трех сотен своих сторонников. Уехал,
чтобы разыскать своего сына, который вынужден скрываться от преследования
этого дурака Чаплинского. Разумеется, и свою жизнь спасал, которой
угрожали подстароста и небезызвестный пан Лащ.
- Что предлагает пан канцлер?
Король Владислав, успокоенный рассудительностью Осолинского, снова сел
за стол и нетерпеливо ждал окончания этой неожиданной аудиенции. А голову
сверлила назойливая мысль: повидаться бы с Хмельницким! Такой удобный
повод и для него, короля...
- Предлагаю посольство к Хмельницкому!..
Король удивленно поднял голову. Неужели его сановники уже заранее
договорились об этом? Выходит, Потоцкий стремился лишь порисоваться перед
ним своей дальновидностью?
- Кого же вы предлагаете послать к нему, паны сенаторы? - спросил
Владислав.
- Полковника Краковского гусарского полка пана Станислава Хмелевского,
ваше величество. Они с Хмельницким друзья, вместе учились во Львовской
иезуитской коллегии. К тому же полковник Хмелевский умный, рассудительный
человек.
Владислав слегка кивнул-головой. Сенаторы поняли, что утомительная для
короля аудиенция окончена.
- Пана Радзиевского прошу остаться, - через силу промолвил Владислав,
сдерживая дрожь в голосе. Глаза его пылали огнем ярости, а может быть, и
тревоги. И вдруг голова его поникла, беспомощно упала на протянутые на
столе руки.
Почувствовав что-то страшное, как приближение неумолимой смерти, король
Владислав смирился и с этим,
Еще в детстве Богдан слышал, как мать рассказывала о том, что казаки,
собираясь в поход на турок, говорили: "Не надо смерти бояться!" Теперь,
оказавшись на днепровском острове, он вспомнил мать и ее слова. Ими он
воодушевлял друзей и себя, пробираясь сюда. А как он спешил на эти
острова, словно навстречу новой жизни.
Но сейчас, зимой, эти острова были голые и мрачные. Угрюмо шумели,
казалось, даже стонали, раскачиваемые холодными ветрами столетние осокори
и вербы на островах. Богдан прислушивался к этому стону, как делал всегда,
когда приезжал в это прибежище, где царила неограниченная человеческая
свобода. Голые, усыпленные ветрами, припорошенные снегом острова не могли
порадовать своим видом воинов Богдана. Но они знали, что эти острова
укроют их и спасут от смертельной опасности.
Томился на Запорожье и кошевой атаман Григорий Лутай, который никак не
мог смириться с пребыванием здесь старшин реестрового казачества.
- В бахчевого сторожа превратили кошевого атамана, проклятые, -
возмущался полковник, потому что настоящим хозяином коша был очередной
полк реестровых казаков.
В это время размещался здесь присланный на три месяца Черкасский полк