Страница:
подольских казаков, поскольку полковника Пшиемского взял к себе.
Казакам уже после первых столкновений с испанцами не понравилась такая
война.
Молодой сотник Николай Подгорский хотя еще и не успел побывать в
больших походах запорожцев на Черное море, но уже не один раз сражался с
крымскими татарами. Война в далекой Фландрии показалась ему совсем иной.
Но казаки постепенно приноровились и к ней. Казак из сотни Юхима Беды,
посланный для связи с Подгорским, согласился пойти вместе с его казаками в
глубокую разведку. Им было интересно выяснить, с кем приходится воевать,
чего надо остерегаться. Да и скорострельные пистонные ружья не давали им
покоя. Слышали они и о том, что сотники двух смежных сотен выслали казака
"обманщика". Сам Хмельницкий присутствовал, когда отправляли в разведку
этого храбреца...
Казацкие разведчики, где во весь рост, а где и ползком, пробирались
среди прибрежных кустов. Испанские воины безмятежно спали, убаюканные
тишиной прохладного утра. Потому что еще со вчерашнего дня, после
наступившего перемирия для захоронения погибших на поле боя, им стало
известно от казака "беглеца" о том, что украинские казаки не хотят
участвовать в этой войне, выражают недовольство ею.
Разведчики-казаки и не нарушали этого затишья. Они выкрали у сонных
испанских солдат ружья и тихонько вернулись к себе еще до наступления
утра. Гордились не только захваченными скорострельными ружьями, а и тем,
что хорошо изучили оборонительные укрепления противника.
- Лафа, брат Николай! Они спят как убитые, ей-богу, у них можно забрать
не только ружья, но и пушки на галерах, - докладывал Сидор Белоконь при
молчаливой поддержке казака из сотни Юхима Беды.
- Что бы ты с ними делал? - удивленно спросил Подгорский. - Пушка
хорошо стреляет, когда она стоит на удобной позиции. Да и хороший пушкарь
для этого нужен.
- Иногда, Николай, лучше, когда она совсем не стреляет. А нам бы это
было на руку.
- Это правда, хлопцы, лучше, чтобы она не стреляла. Хотя среди нас есть
и пушкари!.. Много ли испанцев охраняют пушки?
- Да есть, конечно, на то и война. Но и нас немало под твоим
командованием! Дорогу уже знаем. Если незаметно проскочить по этому,
оврагу и внезапно напасть на них - одни слева, а другие устремятся к
морю... Проснувшиеся испанцы вынуждены будут бежать, - во всяком случае,
те, что возле моря. У них же не будет вооруженной поддержки. Вот их бы и
надо добивать, покуда опомнятся в Дюнкерке...
А глаза, глаза так и горят у казака! Он с восторгом то потрясает в
воздухе "одолженным" ружьем, то шепотом докладывает, как необходимо
внезапное нападение.
- Хватит! Поведешь ты, Сидор! А я с ирклеевскими казаками буду
сдерживать испанцев, что находятся с конницей слева от нас, - решил
Подгорский.
- Да господи боже мой, разве мне впервой! Под Кременчугом мы с Гуней
вон какую кашу заварили! Поведу! - согласился казак, хотя не спал всю ночь
- только что вернулся из разведки.
Приближался рассвет, с моря на перелески подул свежий ветер, донесся
крик чаек. Сотня под командованием Сидора, оставив десяток казаков в
резерве, пробралась по оврагу в тыл испанского отряда, состоявшего из
моряков и кондотьеров. Отряд получил подкрепление в составе двух десятков
конников. Они должны были удерживать участок обороны, проходившей возле
русла высохшего ручья. Их кони под присмотром нескольких кавалеристов
паслись на лугу, остальные кавалеристы спали. Прекрасно спится утром на
морском берегу! Даже чайки пели им колыбельную песню. Еще вечерам испанцы
узнали от казацкого "пленного" о том, что украинские казаки тоскуют по
родине, собираются менять свои боевые порядки, пеших будут сажать на
коней, а бывшие конники будут идти следом...
"Можно и поспать, противник отвоевался", - смеясь, успокаивали своих
испанские офицеры.
- Впереди лошади! - шепотом сообщил Белоконь, первым выбравшись из
оврага.
- Возьмешь запорожцев...
- Всех?
- Хотя бы и всех. Мне хватит ирклеевских казаков. Айда! А море, гляди,
проклятое, как у нас, шумит! Да смотрите в оба!
- Такое скажешь. На то и море... Разве мы не бывали на морском берегу у
турок...
Первый выстрел раздался со стороны луга, где паслись кони испанцев.
Кто-то выстрелил, кто-то завопил смертельным криком. Подгорский старался
не прислушиваться. Своих ирклеевских казаков он разбросал по оврагу, как
сеятель зерна из горсти, вмиг отрезав испанцев от их лошадей. Изредка
раздавались выстрелы, доносился стон умирающих. Ирклеевские казаки
действовали тут саблями, пиками. Теперь только случайная пуля могла их
настигнуть.
Рассветало, когда стрельба перенеслась к самому берегу моря. Сотник
прислушивался к этой стрельбе и к крикам людей.
- Не наши ли кричат? - махнул рукой. - Нет, это испанцы орут, леший бы
их взял. Ирклеевцы! Драться - как за родную землю, слышите! Мы и здесь ее
защищаем! Бейте их, проклятых, беспощадно, покуда не опомнились, руби - и
наутек!
Сам размахивая саблей, точно косарь, первым ворвался во встревоженный
муравейник захваченного врасплох противника. У Белоконя была крепкая рука,
молодецкая храбрость и какое-то особое чутье в выборе своих жертв.
Выбирать жертв не было времени, когда противник бросал оружие, падал на
землю, Николай перескакивал через него и настигал следующего, не
бросавшего оружие. Он преграждал путь каждому, кто стремился проскочить
направо, к коням или к галерам, стоявшим на морском берегу.
Запорожцы Белоконя за несколько минут уже сидели верхом на конях.
Испанцы неохотно отдавали казакам лошадей, тем паче что к седлам некоторых
из них было прикреплено оружие. И теперь уже на конях, размахивая саблями,
казаки двинулись к морю. Ни прибрежная охрана, ни часовые у пушек на
галере не ожидали нападения. Впереди у них находились такие знаменитые
кабальерос! Лишь услышав топот лошадей и увидав, как летели головы у
стоявших на часах воинов, пушкари бросились рубить швартовые канаты: в
море их спасенье!
Но Сидор Белоконь и тут оказался смышленее их. Он на бегу соскочил с
коня и одним выстрелом уложил пушкаря рубившего топором канат. Остальные
испанские пушкари побросали свои орудия, потому что стрелять по отдельным
казакам бессмысленно. Они стремглав бросались в море, на ходу снимая
одежду.
В этот момент и прозвучали три орудийных выстрела из испанских пушек.
Прозвучали не одновременно, а один за другим. Казаки теснили испанцев к
морю, чтобы не дать им прорваться в лес, где завязывался настоящий бой.
Казаки Белоконя обрубили уцелевшие канаты якорей, отталкивали галеры в
море, прислушиваясь к завязавшемуся бою.
- Наконец-то казаки Золотаренко вступили в бой! Слышишь, Сидор?
- Слышу! Чего разглагольствуешь, как у тещи в гостях, зажигай-ка
фитили, что лежат на ядрах. Черт с ними, с этими пушками. И айда в челн,
на берег! - приказал Белоконь и последним прыгнул с галеры в челн.
Едва пристав к берегу, они опрометью помчались в овраг к лошадям. А на
галере разгорались фитили на пушечных ядрах.
- Ложись, хлопцы! - крикнул напоследок.
Хаотические взрывы ядер на галере слились в один страшный гром. С ревом
и свистом летели чугунные осколки на берег, падали в море, поднимая снопы
брызг.
Галера перевернулась, затем закружилась, как бешеная собака, словно
искала подходящего места на дне. Закипела вода, заклубился пар на месте,
где погружалась в море пылающая галера с четырьмя бортовыми пушками.
- Айда, братья пушкари, на помощь нашим! Ты, Григорий, бросай второго
коня и скачи к сотнику. Доложи: приказ выполнен. Пушки теперь стрелять не
будут! - радостно воскликнул Белоконь.
А кому доложишь, где найдешь сотника в таком жарком сражении? Казаки
начали первое, по-настоящему казацкое наступление на обманутых казацким
"языком" испанцев. Хмельницкий скакал впереди всех на глазах у врага, -
казалось, что и пули почтительно кланялись этому бесстрашному, храброму
воину.
Можно было бы сказать, что вот так и день проходил. Но он не проходил,
это страшное побоище казалось бесконечным. Испанцы бросались то в одну, то
в другую сторону. И не потому, что они пытались нащупать слабое место в
боевых порядках казаков. Сам бой, внезапно навязанный им казаками,
принуждал их действовать быстрее, искать выхода. Но они снова и снова
попадали в страшную сечу. В эту ночь казаки были в ударе, а известно, что
настоящую казацкую сечу пока не выдерживал ни один враг. Конница
полковника Золотаренко, как буря, налетала на бегущих испанцев, сметая их.
И тут же громила кичливых испанских кабальерос, зайдя с тыла.
Не заставил себя ждать и полковник Пушкаренко. Его отдохнувшие казаки с
остервенением бросились на испанцев. Они не сговаривались с казаками
Золотаренко, действовали, как подсказывал разум, им надоели неудачи первых
боев в этих далеких краях.
Хмельницкий еще на заре побывал в каждом из этих полков. Рассказывал
старшинам и казакам о беспримерном подвиге сотника Подгорского. В этот
день двоих коней джуры сменили Хмельницкому, несколько раз почти силой
вытаскивали его из опасной сечи - ведь он был наказным атаманом храбрых
украинских воинов, сражавшихся далеко от своей родины!
В полдень Хмельницкий приказал своему джуре пригласить к нему
полковника Пшиемского и находящихся при нем французских офицеров. Казацкие
войска продвинулись вперед на пятнадцать миль, приблизившись к Дюнкерку.
Взяли в плен более тысячи испанцев, которых на поляне в лесу окружили
вездесущие казаки Юхима Беды. Перепуганные, обесславленные испанцы падали
на колени, в отчаянии молились своему ангелу-хранителю: "Спаси и помилуй!"
- думая теперь только о спасении души. У каждого из них была семья, был
дом. А ненавистные войны, то в Италии, с партизанами Мазаньело, то вот
тут, на севере Европы, отнимают у них лучшие годы жизни...
Связной полковника Пшиемского нашел Богдана Хмельницкого среди пленных
испанских офицеров, совсем недавно таких заносчивых.
- Пан атаман, - обратился к нему связной, - полковник Пшиемский
приказал...
- Кому приказал полковник? Может, связной из вновь прибывших войск с
Украины? - прервал его Хмельницкий.
- Приказали... - поправился связной, - что курьеры из Парижа прибыли,
велели подождать Конде!
- Конде, Конде... Граф Конде, полководец могущественной Франции, -
совсем миролюбиво поправил Хмельницкий связного. - А не сказали курьеры,
когда надо ждать самого графа Конде?
- Нет, не сказали, прошу прощения. А пан полковник Пшиемский велел
передать вам о том, что пан Конде встревожен и из Парижа курьеров к нам
прислал. Сам следом за ними отправился.
Хмельницкий подозвал к себе полковника Беду:
- Сам Конде решил посетить нас! Оставляю тебя тут для связи, полковник.
Сотню поручи толковому казаку, пленных надо доставить живыми.
- Но как их доставить, пан Хмельницкий?
- Как полагается! Сам поговори со всеми полковниками. Ивана Серко,
этого способного полковника, назначаю наказным нашего войска. Бой надо
продолжать до тех пор, покуда враг будет сопротивляться. Но если побегут с
поля боя, не надо преследовать их. Приближается вечер. Пленных пускай
своих казаки направляют навстречу нам. Ну, ни пуха ни пера, Юхим! Что-то
мне как снег на голову этот неожиданный приезд графа Конде.
Хмельницкий нагнулся в седле, протягивая руку Беде на прощание:
- Да, Юхим, всем полковникам передай от меня дружеский привет. И сообщи
им, что целый полк наших казаков под командованием Назруллы движется с
Украины. Вместе с ним жду вестей из Субботова, от Карпа, что-то тревожится
у меня душа за них.
В сопровождении многочисленной свиты из полковников и джур поскакал в
свой штаб. Но принц Конде Луи де Бурбон прибыл туда раньше его.
Хмельницкий предполагал, что граф Конде прибудет к ним в сопровождении
большой свиты, состоящей из генералов французской армии, с сотнями
адъютантов и джур, с полками отборных сторожевых войск. А он приехал в
сопровождении лишь одного полковника-адъютанта и двух десятков гусар. Их
едва хватило, чтобы окружить походную карету графа, запряженную четверкой
оседланных гусарских коней. Кони еще не остыли, с их удил, которые они
беспокойно жевали, слетала на землю пена.
Главнокомандующий французских вооруженных сил первым заметил
приближение Хмельницкого, когда тот выскочил из леса на поляну. В тот же
миг он поднял руку, останавливая полковника Пшиемского. И сам двинулся
навстречу Хмельницкому.
Хмельницкий соскочил с коня.
- Искреннее уважение пану великому гетману могучих вооруженных сил
французского народа! - Непривычно для уха француза прозвучало это пышное,
но искреннее приветствие наказного атамана казачьего войска.
Молодой самоуверенный граф дружески улыбнулся и воскликнул в ответ:
- Салют мосье Хмельницкому! Прекрасно воюете, господа! В Париже стало
известно о поражении казаков в первых сражениях с испанцами. Вынужден был
отложить свои дела и двинуться в эти прерии, чтобы выяснить обстановку,
при надобности и помочь. Да здесь, вижу...
- Виктория, мой господин!
- Мне бы хотелось услышать не "господин", а... Есть ли на языке
запорожцев еще более мягкое слово, чем "друже"? Хотя я слышал из уст ваших
помощников месье Серко и Золтенко, - кажется, так?..
- Золотаренко, прошу...
- Да, да, Золотаренко. На их языке слово "друже" звучит как надежда в
беде! - с трудом объяснил граф, обеими руками пожимая руку Хмельницкому.
- За "друже" я тоже буду рад. Это слово означает полное
взаимопонимание, надежду и веру. Но, наверное, пан граф, так называть друг
друга годится лишь за столом гостеприимных хозяев. Вот и я, выпив с вами
по кубку бургундского вина, с радостью назову вас своим другом. Но, к
сожалению, здесь мы пока лишь воины!
- Согласен. Сейчас будет бургундское вино. - Конде повернулся к
сопровождавшему его полковнику и что-то сказал.
В этот момент из леса донесся беспорядочный шум, а вскоре показались и
первые военнопленные. Их сопровождали вытянувшиеся в цепочку казаки Юхима
Беды с саблями наголо.
- Прошу господина графа назначить старшего для принятия от нас пленных,
- сказал довольный Хмельницкий. - Других трофеев наши казаки пока что не
берут. Получил донесение о том, что с Украины движутся сюда свежие
подкрепления...
В шатре полковника Пшиемского долго продолжался разговор
военачальников. Говорили не только граф Конде и Хмельницкий. Выслушали
здесь и полковников, и пленного испанского "капитана-гидальго", и старшин
Франции и Украины.
- Война в этой стране еще не завершена, уважаемый господин граф. Но с
прибытием нового казачьего пополнения она будет завершена именно так, как
мы с вами договорились в Париже, - закончил. Богдан Хмельницкий, словно
поставил точку на этом важном разговоре с командующим вооруженными силами
Франции. Он чувствовал, судя по некоторым намекам графа, что тот желает
еще о чем-то поговорить с ним. С минуту на минуту Хмельницкий ждал гонцов
с докладом о прибытии полка под командованием Назруллы. Очевидно, Конде
будет говорить об участии казаков в другой войне, и не только в Европе!..
Только поздно вечером состоялся ужав, устроенный графом Конде. Компанию
Хмельницкому и Конде составляли полковник Пшиемский с несколькими
старшинами, сопровождавший графа французский полковник и даже старшин
офицер из пленных кабальерос. И то, что ужин состоялся в глубоком лесу,
по-походному, в шатре, а не во дворце, не помешало ему быть приятным.
Конде попросил рассказать о бое, в котором взяли такую массу пленных.
Предупредительный испанский пленный офицер охотно согласился рассказать об
этом бое, как его оценивал побежденный воин. Испуганный испанский офицер,
описывая ужасы сражения, не скупился на краски.
- Неизвестная до сих пор в Европе тактика стремительных атак казаков
тотчас сковала руки нашим закаленным в боях кабальерос! - говорил офицер.
То ли рассказ его, то ли какие-то далеко идущие замыслы подогревали
графа, он прерывал рассказчика, расспрашивал об испанских воинах,
генералах... Очевидно, выпитое вино возбуждало воображение, придавало
рассказу экспансивного испанца большую яркость. Около полуночи граф
пожелал поговорить с Хмельницким с глазу на глаз.
- Двум военачальникам на поле брани всегда есть о чем поговорить
наедине, без свидетелей! - произнес он, словно оправдывался перед
полковниками и сотниками, которым предлагалось оставить этот гостеприимный
шатер.
- Прошу пана Пшиемского позаботиться о создании соответствующих условий
для беседы с его светлостью. Но если прибудет гонец от казаков с Украины,
немедленно приведите к нам! - сказал Хмельницкий полковнику Пшиемскому.
Граф Конде поднялся, проводил полковника Пшиемского до выхода из шатра.
Затем он выглянул из шатра и вернулся, убедившись в том, что они с
Хмельницким остались одни. Это придавало беседе еще большую таинственность
и разжигало любопытство не только командующих.
Меры предосторожности графа Конде немного угнетали Хмельницкого. О чем
им еще говорить? Ведь уже все сказано о ходе боев, договорились и о плате
казакам, о сроке пребывания их во Франции! Даже говорил с ним об ожидаемом
прибытии отрядов казаков с Пьером Шевалье, о чем доложил Хмельницкому
гонец, прискакавший из Гданьска.
- По донесениям из Варшавы... - начал Конде, пристально посмотрев в
глаза собеседнику, словно он требовал от него согласия на этот секретный
разговор, очевидно не только о войне здесь, во Фландрии. У Богдана даже
промелькнула мысль: не собирается ли граф говорить с ним о неудачах,
которые постигли казаков в Польше и на Украине?
- Если это донесение исходит от ее величества госпожи королевы... -
начинал догадываться Хмельницкий.
- О нет! Мария-Людовика - это не та лошадь, на которой гидальго
добывает себе славу победителя!
И он залился задорным, молодецким смехом. Взял графин и снова налил
вина Богдану и себе.
- Королева, правда, большая любительница интриг. Она не жалеет для
этого ни денег, ни своего имени!.. Ее замужество говорит об этом. Но
прелат Мазарини не возлагает больших надежд на ее помощь Парижу. Нам
известно из ее писем не только о том, что украинское казачество недовольно
своей судьбой, жестокой пацификацией войсками Потоцкого.
- Неужели и это известно правителям Франции? - искренне удивился
Хмельницкий. - Не скрою, коль уж заговорили об этом. Не только казачество,
но и весь украинский народ не простят польской шляхте, не забудут жестокой
несправедливости и унижения их военного и человеческого достоинства.
- Вот именно это я и имел в виду, начиная разговор с вами! У нас с вами
не так много времени, да и обстановка не совсем подходящая... Господин
Хмельницкий, очевидно, видит и понимает, что война в Западной Европе
подходит к концу. Завершаем ее мы, французы, как победители. Почти
тридцать лет продолжалась она. Да еще каких тяжелых лет! Разве Франция
воевала столько времени только для того, чтобы подписать еще один мир с
черной коалицией иезуитов?..
С какой ненавистью и горячностью говорил Конде об этом! Богдан
почувствовал, как и в его душе загорается ненависть и жажда отмщения
давним жестоким врагам его народа.
- Но иезуиты остаются, уважаемый граф! Остаются с поднятым мечом,
возможно - с еще большей уверенностью в своей силе, с жаждой реванша...
- Да, да. И меч, и до сих пор не сломленная уверенность, господин
Хмельницкий, в том, что право интердикта [запрет, вето (лат.)] принадлежит
только им, слепым последователям Игнация Лойолы!
- Игнаций Лойола!.. А Лютер, прошу прощения, уважаемый граф? Разве он
не призывал убивать, душить, как бешеных собак, людей, то есть народ,
который добивался человеческих прав?
- Святая правда, - в тот же миг согласился граф. - Лютер тоже был
духовником, как и все они... Я говорю о том, что украинское казачество
великолепным ударом по иезуитам сбило спесь с испанского короля!
- Еще не совсем сбили... Но все идет к этому!
- Не сомневаюсь, что будет именно так. А не интересует ли вас судьба
всей иезуитской коалиции после нашей полной победы в Европе? Правда,
существует еще и Турция, ближайший сосед будущей антииезуитской коалиции в
Европе!
- Какую вы имеете в виду коалицию, позвольте спросить, господин граф?
Ведь Франция находится в дружественных отношениях с Турцией. Понятно, что
иезуитская Польша, господствующая в Восточной Европе, представляет собой
значительную силу, преграждающую путь экспансии протестантского Запада.
- Мне приятно беседовать с человеком, который так прекрасно разбирается
в политической обстановке в Европе! Королевская Польша сейчас представляет
собой нечто подобное стволу старого, подгнившего уже, трухлявого дерева!
Лицемерие, консерватизм - вот их традиции! Она рухнет под натиском
казачества, умно поддержанного Западом и, вполне возможно, Москвой. Это
вы, господин Хмельницкий, очевидно, хорошо понимаете и сами. Но поймите,
что настало время и для польской шляхты отказаться от наследования
престола королевской династией и перейти к избранию королей из среды
знатных людей могущественной западноевропейской коалиции. Это приведет к
объединению сильных государств континента.
- Выбирать королей из других стран, то есть варягов, как говорится у
нас! А кого же из принцев Европы может избрать своим королем польская
шляхта? Разве что...
- Вы, господин Хмельницкий, верно оцениваете политическую ситуацию в
Европе. Действительно, и я считаюсь принцем по крови, но у меня нет
никаких шансов получить престол Франции... Польшу можно было бы превратить
во вторую Францию, возможно еще более могущественную, при наличии таких
доблестных казаков...
- О-о, понимаю, господин Конде. Конечно, вполне понимаю, да и не только
я один. Понимает весь наш народ, но и благоразумно ждет... - Богдан как бы
опомнился. - Погодите. Может быть, нам только кажется, что мы
разговариваем без свидетелей... О, слушайте... Не убегает ли отсюда
мерзавец, подслушивавший наш разговор?
Граф Конде даже кубок не поставил, а бросил на стол. Вокруг шатра
поднялась какая-то суматоха.
- Что здесь? - воскликнул Конде.
К шатру подбежали казаки и французы из охраны графа. Но их опередили
несколько забрызганных грязью всадников. Один из них соскочил с коня.
- Где Богдан Хмельницкий? - раздался молодой, немного охрипший голос.
- Я тут... Не снится ли мне? Кого я вижу? Петро Дорошенко!.. Что
случилось дома?..
- Да нет, пани Ганна еще не умерла, пан Богдан, хотя дни ее уже
сочтены. Там такое творится, в нашем Субботове... Но и тут тоже не
лучше... Полковник Пшиемский только что с обнаженными саблями встретил нас
в лесу. Набросился на нас, как на турецких захватчиков. Вместе с тремя
жолнерами он поскакал к шведской границе, горланя: "Измена, гунцвот,
измена!.."
Не в таком бы настроении возвращаться Богдану в родные края!..
Почти целый год пришлось, как изгнаннику, рисковать своей жизнью на
воине в далекой Франции. Но прошлого не вернешь, не поднимешь настроения
только тем, что снова оказался на знакомой еще с юных лет окраине Варшавы.
Усталость, особенно тяжелые душевные переживания наложили свой
отпечаток на лицо Богдана. Не прошла даром и бешеная скачка, когда он
мчался от берегов Северного моря, опережая дни и ночи.
Это поспешное путешествие началось так же внезапно, как и наступившее
затмение солнца. В этом захватывающем явлении природы он видел грозное
предзнаменование. Тяжелые мысли, вызванные известием Дорошенко о
сгустившихся тучах над Субботовом, как эти черные шторы на солнце,
омрачали его душу. Что творится в мире, куда исчезли порядочность,
честность в человеческих отношениях? Умер Конецпольский, вместе с ним ушли
и его обещания, заверения. Покойного ни в грош не ставит даже родной сын!
Сгустились тучи над могилой коронного гетмана, а, как известно, вместе с
тучами приходят бури!
Подлый, ничтожный доносчик! Удастся ли опередить его, как солнце
опережает тень луны? А надо бы любой ценой опередить Пшиемского, чтобы он
не запятнал его воинскую честь подлой клеветой!
Хмельницкий не находил успокоения. Правда, сообщение Дорошенко скорее
было лишь его предположением. Он уехал из Субботова, зная только о
намерении Чаплинского вернуть староству принадлежащие ему угодья, якобы
захваченные покойным Михайлом Хмельницким. А это угрожало спокойствию
семьи Богдана, могло кончиться, разграблением нажитого им добра.
Вооруженные жолнеры староства, зная о намерениях Чаплинского, готовы в
любую минуту приступить к разгрому усадьбы. И нет ничего удивительного в
том, что они, подстрекаемые выкрестом корчмарем Захарией, напали на сына
Хмельницкого Тимошу, который мчался по улицам Чигирина к Тясьмину. Они
остановили его, стащили с седла. Подстароста Чаплинский, не отличавшийся
особой отвагой в военном деле, остервенело отстегал плетью Тимошу.
Хмельницкий и Чаплинский повздорили еще до сражения у Кумейковских
озер. Пренебрежительное отношение Богдана Хмельницкого к Чаплинскому,
словно короста, глубоко въелось в его душу. Этого Чаплинский не забудет и
не простит ему, пока жив. Вот и хотел отомстить Хмельницкому, сгоняя
злость хотя бы на его сыне. Что теперь может сделать ему Хмельницкий,
банитованный любимец короля!
А тут в Чигирин прискакали гонцы от коронного гетмана с приказом:
Казакам уже после первых столкновений с испанцами не понравилась такая
война.
Молодой сотник Николай Подгорский хотя еще и не успел побывать в
больших походах запорожцев на Черное море, но уже не один раз сражался с
крымскими татарами. Война в далекой Фландрии показалась ему совсем иной.
Но казаки постепенно приноровились и к ней. Казак из сотни Юхима Беды,
посланный для связи с Подгорским, согласился пойти вместе с его казаками в
глубокую разведку. Им было интересно выяснить, с кем приходится воевать,
чего надо остерегаться. Да и скорострельные пистонные ружья не давали им
покоя. Слышали они и о том, что сотники двух смежных сотен выслали казака
"обманщика". Сам Хмельницкий присутствовал, когда отправляли в разведку
этого храбреца...
Казацкие разведчики, где во весь рост, а где и ползком, пробирались
среди прибрежных кустов. Испанские воины безмятежно спали, убаюканные
тишиной прохладного утра. Потому что еще со вчерашнего дня, после
наступившего перемирия для захоронения погибших на поле боя, им стало
известно от казака "беглеца" о том, что украинские казаки не хотят
участвовать в этой войне, выражают недовольство ею.
Разведчики-казаки и не нарушали этого затишья. Они выкрали у сонных
испанских солдат ружья и тихонько вернулись к себе еще до наступления
утра. Гордились не только захваченными скорострельными ружьями, а и тем,
что хорошо изучили оборонительные укрепления противника.
- Лафа, брат Николай! Они спят как убитые, ей-богу, у них можно забрать
не только ружья, но и пушки на галерах, - докладывал Сидор Белоконь при
молчаливой поддержке казака из сотни Юхима Беды.
- Что бы ты с ними делал? - удивленно спросил Подгорский. - Пушка
хорошо стреляет, когда она стоит на удобной позиции. Да и хороший пушкарь
для этого нужен.
- Иногда, Николай, лучше, когда она совсем не стреляет. А нам бы это
было на руку.
- Это правда, хлопцы, лучше, чтобы она не стреляла. Хотя среди нас есть
и пушкари!.. Много ли испанцев охраняют пушки?
- Да есть, конечно, на то и война. Но и нас немало под твоим
командованием! Дорогу уже знаем. Если незаметно проскочить по этому,
оврагу и внезапно напасть на них - одни слева, а другие устремятся к
морю... Проснувшиеся испанцы вынуждены будут бежать, - во всяком случае,
те, что возле моря. У них же не будет вооруженной поддержки. Вот их бы и
надо добивать, покуда опомнятся в Дюнкерке...
А глаза, глаза так и горят у казака! Он с восторгом то потрясает в
воздухе "одолженным" ружьем, то шепотом докладывает, как необходимо
внезапное нападение.
- Хватит! Поведешь ты, Сидор! А я с ирклеевскими казаками буду
сдерживать испанцев, что находятся с конницей слева от нас, - решил
Подгорский.
- Да господи боже мой, разве мне впервой! Под Кременчугом мы с Гуней
вон какую кашу заварили! Поведу! - согласился казак, хотя не спал всю ночь
- только что вернулся из разведки.
Приближался рассвет, с моря на перелески подул свежий ветер, донесся
крик чаек. Сотня под командованием Сидора, оставив десяток казаков в
резерве, пробралась по оврагу в тыл испанского отряда, состоявшего из
моряков и кондотьеров. Отряд получил подкрепление в составе двух десятков
конников. Они должны были удерживать участок обороны, проходившей возле
русла высохшего ручья. Их кони под присмотром нескольких кавалеристов
паслись на лугу, остальные кавалеристы спали. Прекрасно спится утром на
морском берегу! Даже чайки пели им колыбельную песню. Еще вечерам испанцы
узнали от казацкого "пленного" о том, что украинские казаки тоскуют по
родине, собираются менять свои боевые порядки, пеших будут сажать на
коней, а бывшие конники будут идти следом...
"Можно и поспать, противник отвоевался", - смеясь, успокаивали своих
испанские офицеры.
- Впереди лошади! - шепотом сообщил Белоконь, первым выбравшись из
оврага.
- Возьмешь запорожцев...
- Всех?
- Хотя бы и всех. Мне хватит ирклеевских казаков. Айда! А море, гляди,
проклятое, как у нас, шумит! Да смотрите в оба!
- Такое скажешь. На то и море... Разве мы не бывали на морском берегу у
турок...
Первый выстрел раздался со стороны луга, где паслись кони испанцев.
Кто-то выстрелил, кто-то завопил смертельным криком. Подгорский старался
не прислушиваться. Своих ирклеевских казаков он разбросал по оврагу, как
сеятель зерна из горсти, вмиг отрезав испанцев от их лошадей. Изредка
раздавались выстрелы, доносился стон умирающих. Ирклеевские казаки
действовали тут саблями, пиками. Теперь только случайная пуля могла их
настигнуть.
Рассветало, когда стрельба перенеслась к самому берегу моря. Сотник
прислушивался к этой стрельбе и к крикам людей.
- Не наши ли кричат? - махнул рукой. - Нет, это испанцы орут, леший бы
их взял. Ирклеевцы! Драться - как за родную землю, слышите! Мы и здесь ее
защищаем! Бейте их, проклятых, беспощадно, покуда не опомнились, руби - и
наутек!
Сам размахивая саблей, точно косарь, первым ворвался во встревоженный
муравейник захваченного врасплох противника. У Белоконя была крепкая рука,
молодецкая храбрость и какое-то особое чутье в выборе своих жертв.
Выбирать жертв не было времени, когда противник бросал оружие, падал на
землю, Николай перескакивал через него и настигал следующего, не
бросавшего оружие. Он преграждал путь каждому, кто стремился проскочить
направо, к коням или к галерам, стоявшим на морском берегу.
Запорожцы Белоконя за несколько минут уже сидели верхом на конях.
Испанцы неохотно отдавали казакам лошадей, тем паче что к седлам некоторых
из них было прикреплено оружие. И теперь уже на конях, размахивая саблями,
казаки двинулись к морю. Ни прибрежная охрана, ни часовые у пушек на
галере не ожидали нападения. Впереди у них находились такие знаменитые
кабальерос! Лишь услышав топот лошадей и увидав, как летели головы у
стоявших на часах воинов, пушкари бросились рубить швартовые канаты: в
море их спасенье!
Но Сидор Белоконь и тут оказался смышленее их. Он на бегу соскочил с
коня и одним выстрелом уложил пушкаря рубившего топором канат. Остальные
испанские пушкари побросали свои орудия, потому что стрелять по отдельным
казакам бессмысленно. Они стремглав бросались в море, на ходу снимая
одежду.
В этот момент и прозвучали три орудийных выстрела из испанских пушек.
Прозвучали не одновременно, а один за другим. Казаки теснили испанцев к
морю, чтобы не дать им прорваться в лес, где завязывался настоящий бой.
Казаки Белоконя обрубили уцелевшие канаты якорей, отталкивали галеры в
море, прислушиваясь к завязавшемуся бою.
- Наконец-то казаки Золотаренко вступили в бой! Слышишь, Сидор?
- Слышу! Чего разглагольствуешь, как у тещи в гостях, зажигай-ка
фитили, что лежат на ядрах. Черт с ними, с этими пушками. И айда в челн,
на берег! - приказал Белоконь и последним прыгнул с галеры в челн.
Едва пристав к берегу, они опрометью помчались в овраг к лошадям. А на
галере разгорались фитили на пушечных ядрах.
- Ложись, хлопцы! - крикнул напоследок.
Хаотические взрывы ядер на галере слились в один страшный гром. С ревом
и свистом летели чугунные осколки на берег, падали в море, поднимая снопы
брызг.
Галера перевернулась, затем закружилась, как бешеная собака, словно
искала подходящего места на дне. Закипела вода, заклубился пар на месте,
где погружалась в море пылающая галера с четырьмя бортовыми пушками.
- Айда, братья пушкари, на помощь нашим! Ты, Григорий, бросай второго
коня и скачи к сотнику. Доложи: приказ выполнен. Пушки теперь стрелять не
будут! - радостно воскликнул Белоконь.
А кому доложишь, где найдешь сотника в таком жарком сражении? Казаки
начали первое, по-настоящему казацкое наступление на обманутых казацким
"языком" испанцев. Хмельницкий скакал впереди всех на глазах у врага, -
казалось, что и пули почтительно кланялись этому бесстрашному, храброму
воину.
Можно было бы сказать, что вот так и день проходил. Но он не проходил,
это страшное побоище казалось бесконечным. Испанцы бросались то в одну, то
в другую сторону. И не потому, что они пытались нащупать слабое место в
боевых порядках казаков. Сам бой, внезапно навязанный им казаками,
принуждал их действовать быстрее, искать выхода. Но они снова и снова
попадали в страшную сечу. В эту ночь казаки были в ударе, а известно, что
настоящую казацкую сечу пока не выдерживал ни один враг. Конница
полковника Золотаренко, как буря, налетала на бегущих испанцев, сметая их.
И тут же громила кичливых испанских кабальерос, зайдя с тыла.
Не заставил себя ждать и полковник Пушкаренко. Его отдохнувшие казаки с
остервенением бросились на испанцев. Они не сговаривались с казаками
Золотаренко, действовали, как подсказывал разум, им надоели неудачи первых
боев в этих далеких краях.
Хмельницкий еще на заре побывал в каждом из этих полков. Рассказывал
старшинам и казакам о беспримерном подвиге сотника Подгорского. В этот
день двоих коней джуры сменили Хмельницкому, несколько раз почти силой
вытаскивали его из опасной сечи - ведь он был наказным атаманом храбрых
украинских воинов, сражавшихся далеко от своей родины!
В полдень Хмельницкий приказал своему джуре пригласить к нему
полковника Пшиемского и находящихся при нем французских офицеров. Казацкие
войска продвинулись вперед на пятнадцать миль, приблизившись к Дюнкерку.
Взяли в плен более тысячи испанцев, которых на поляне в лесу окружили
вездесущие казаки Юхима Беды. Перепуганные, обесславленные испанцы падали
на колени, в отчаянии молились своему ангелу-хранителю: "Спаси и помилуй!"
- думая теперь только о спасении души. У каждого из них была семья, был
дом. А ненавистные войны, то в Италии, с партизанами Мазаньело, то вот
тут, на севере Европы, отнимают у них лучшие годы жизни...
Связной полковника Пшиемского нашел Богдана Хмельницкого среди пленных
испанских офицеров, совсем недавно таких заносчивых.
- Пан атаман, - обратился к нему связной, - полковник Пшиемский
приказал...
- Кому приказал полковник? Может, связной из вновь прибывших войск с
Украины? - прервал его Хмельницкий.
- Приказали... - поправился связной, - что курьеры из Парижа прибыли,
велели подождать Конде!
- Конде, Конде... Граф Конде, полководец могущественной Франции, -
совсем миролюбиво поправил Хмельницкий связного. - А не сказали курьеры,
когда надо ждать самого графа Конде?
- Нет, не сказали, прошу прощения. А пан полковник Пшиемский велел
передать вам о том, что пан Конде встревожен и из Парижа курьеров к нам
прислал. Сам следом за ними отправился.
Хмельницкий подозвал к себе полковника Беду:
- Сам Конде решил посетить нас! Оставляю тебя тут для связи, полковник.
Сотню поручи толковому казаку, пленных надо доставить живыми.
- Но как их доставить, пан Хмельницкий?
- Как полагается! Сам поговори со всеми полковниками. Ивана Серко,
этого способного полковника, назначаю наказным нашего войска. Бой надо
продолжать до тех пор, покуда враг будет сопротивляться. Но если побегут с
поля боя, не надо преследовать их. Приближается вечер. Пленных пускай
своих казаки направляют навстречу нам. Ну, ни пуха ни пера, Юхим! Что-то
мне как снег на голову этот неожиданный приезд графа Конде.
Хмельницкий нагнулся в седле, протягивая руку Беде на прощание:
- Да, Юхим, всем полковникам передай от меня дружеский привет. И сообщи
им, что целый полк наших казаков под командованием Назруллы движется с
Украины. Вместе с ним жду вестей из Субботова, от Карпа, что-то тревожится
у меня душа за них.
В сопровождении многочисленной свиты из полковников и джур поскакал в
свой штаб. Но принц Конде Луи де Бурбон прибыл туда раньше его.
Хмельницкий предполагал, что граф Конде прибудет к ним в сопровождении
большой свиты, состоящей из генералов французской армии, с сотнями
адъютантов и джур, с полками отборных сторожевых войск. А он приехал в
сопровождении лишь одного полковника-адъютанта и двух десятков гусар. Их
едва хватило, чтобы окружить походную карету графа, запряженную четверкой
оседланных гусарских коней. Кони еще не остыли, с их удил, которые они
беспокойно жевали, слетала на землю пена.
Главнокомандующий французских вооруженных сил первым заметил
приближение Хмельницкого, когда тот выскочил из леса на поляну. В тот же
миг он поднял руку, останавливая полковника Пшиемского. И сам двинулся
навстречу Хмельницкому.
Хмельницкий соскочил с коня.
- Искреннее уважение пану великому гетману могучих вооруженных сил
французского народа! - Непривычно для уха француза прозвучало это пышное,
но искреннее приветствие наказного атамана казачьего войска.
Молодой самоуверенный граф дружески улыбнулся и воскликнул в ответ:
- Салют мосье Хмельницкому! Прекрасно воюете, господа! В Париже стало
известно о поражении казаков в первых сражениях с испанцами. Вынужден был
отложить свои дела и двинуться в эти прерии, чтобы выяснить обстановку,
при надобности и помочь. Да здесь, вижу...
- Виктория, мой господин!
- Мне бы хотелось услышать не "господин", а... Есть ли на языке
запорожцев еще более мягкое слово, чем "друже"? Хотя я слышал из уст ваших
помощников месье Серко и Золтенко, - кажется, так?..
- Золотаренко, прошу...
- Да, да, Золотаренко. На их языке слово "друже" звучит как надежда в
беде! - с трудом объяснил граф, обеими руками пожимая руку Хмельницкому.
- За "друже" я тоже буду рад. Это слово означает полное
взаимопонимание, надежду и веру. Но, наверное, пан граф, так называть друг
друга годится лишь за столом гостеприимных хозяев. Вот и я, выпив с вами
по кубку бургундского вина, с радостью назову вас своим другом. Но, к
сожалению, здесь мы пока лишь воины!
- Согласен. Сейчас будет бургундское вино. - Конде повернулся к
сопровождавшему его полковнику и что-то сказал.
В этот момент из леса донесся беспорядочный шум, а вскоре показались и
первые военнопленные. Их сопровождали вытянувшиеся в цепочку казаки Юхима
Беды с саблями наголо.
- Прошу господина графа назначить старшего для принятия от нас пленных,
- сказал довольный Хмельницкий. - Других трофеев наши казаки пока что не
берут. Получил донесение о том, что с Украины движутся сюда свежие
подкрепления...
В шатре полковника Пшиемского долго продолжался разговор
военачальников. Говорили не только граф Конде и Хмельницкий. Выслушали
здесь и полковников, и пленного испанского "капитана-гидальго", и старшин
Франции и Украины.
- Война в этой стране еще не завершена, уважаемый господин граф. Но с
прибытием нового казачьего пополнения она будет завершена именно так, как
мы с вами договорились в Париже, - закончил. Богдан Хмельницкий, словно
поставил точку на этом важном разговоре с командующим вооруженными силами
Франции. Он чувствовал, судя по некоторым намекам графа, что тот желает
еще о чем-то поговорить с ним. С минуту на минуту Хмельницкий ждал гонцов
с докладом о прибытии полка под командованием Назруллы. Очевидно, Конде
будет говорить об участии казаков в другой войне, и не только в Европе!..
Только поздно вечером состоялся ужав, устроенный графом Конде. Компанию
Хмельницкому и Конде составляли полковник Пшиемский с несколькими
старшинами, сопровождавший графа французский полковник и даже старшин
офицер из пленных кабальерос. И то, что ужин состоялся в глубоком лесу,
по-походному, в шатре, а не во дворце, не помешало ему быть приятным.
Конде попросил рассказать о бое, в котором взяли такую массу пленных.
Предупредительный испанский пленный офицер охотно согласился рассказать об
этом бое, как его оценивал побежденный воин. Испуганный испанский офицер,
описывая ужасы сражения, не скупился на краски.
- Неизвестная до сих пор в Европе тактика стремительных атак казаков
тотчас сковала руки нашим закаленным в боях кабальерос! - говорил офицер.
То ли рассказ его, то ли какие-то далеко идущие замыслы подогревали
графа, он прерывал рассказчика, расспрашивал об испанских воинах,
генералах... Очевидно, выпитое вино возбуждало воображение, придавало
рассказу экспансивного испанца большую яркость. Около полуночи граф
пожелал поговорить с Хмельницким с глазу на глаз.
- Двум военачальникам на поле брани всегда есть о чем поговорить
наедине, без свидетелей! - произнес он, словно оправдывался перед
полковниками и сотниками, которым предлагалось оставить этот гостеприимный
шатер.
- Прошу пана Пшиемского позаботиться о создании соответствующих условий
для беседы с его светлостью. Но если прибудет гонец от казаков с Украины,
немедленно приведите к нам! - сказал Хмельницкий полковнику Пшиемскому.
Граф Конде поднялся, проводил полковника Пшиемского до выхода из шатра.
Затем он выглянул из шатра и вернулся, убедившись в том, что они с
Хмельницким остались одни. Это придавало беседе еще большую таинственность
и разжигало любопытство не только командующих.
Меры предосторожности графа Конде немного угнетали Хмельницкого. О чем
им еще говорить? Ведь уже все сказано о ходе боев, договорились и о плате
казакам, о сроке пребывания их во Франции! Даже говорил с ним об ожидаемом
прибытии отрядов казаков с Пьером Шевалье, о чем доложил Хмельницкому
гонец, прискакавший из Гданьска.
- По донесениям из Варшавы... - начал Конде, пристально посмотрев в
глаза собеседнику, словно он требовал от него согласия на этот секретный
разговор, очевидно не только о войне здесь, во Фландрии. У Богдана даже
промелькнула мысль: не собирается ли граф говорить с ним о неудачах,
которые постигли казаков в Польше и на Украине?
- Если это донесение исходит от ее величества госпожи королевы... -
начинал догадываться Хмельницкий.
- О нет! Мария-Людовика - это не та лошадь, на которой гидальго
добывает себе славу победителя!
И он залился задорным, молодецким смехом. Взял графин и снова налил
вина Богдану и себе.
- Королева, правда, большая любительница интриг. Она не жалеет для
этого ни денег, ни своего имени!.. Ее замужество говорит об этом. Но
прелат Мазарини не возлагает больших надежд на ее помощь Парижу. Нам
известно из ее писем не только о том, что украинское казачество недовольно
своей судьбой, жестокой пацификацией войсками Потоцкого.
- Неужели и это известно правителям Франции? - искренне удивился
Хмельницкий. - Не скрою, коль уж заговорили об этом. Не только казачество,
но и весь украинский народ не простят польской шляхте, не забудут жестокой
несправедливости и унижения их военного и человеческого достоинства.
- Вот именно это я и имел в виду, начиная разговор с вами! У нас с вами
не так много времени, да и обстановка не совсем подходящая... Господин
Хмельницкий, очевидно, видит и понимает, что война в Западной Европе
подходит к концу. Завершаем ее мы, французы, как победители. Почти
тридцать лет продолжалась она. Да еще каких тяжелых лет! Разве Франция
воевала столько времени только для того, чтобы подписать еще один мир с
черной коалицией иезуитов?..
С какой ненавистью и горячностью говорил Конде об этом! Богдан
почувствовал, как и в его душе загорается ненависть и жажда отмщения
давним жестоким врагам его народа.
- Но иезуиты остаются, уважаемый граф! Остаются с поднятым мечом,
возможно - с еще большей уверенностью в своей силе, с жаждой реванша...
- Да, да. И меч, и до сих пор не сломленная уверенность, господин
Хмельницкий, в том, что право интердикта [запрет, вето (лат.)] принадлежит
только им, слепым последователям Игнация Лойолы!
- Игнаций Лойола!.. А Лютер, прошу прощения, уважаемый граф? Разве он
не призывал убивать, душить, как бешеных собак, людей, то есть народ,
который добивался человеческих прав?
- Святая правда, - в тот же миг согласился граф. - Лютер тоже был
духовником, как и все они... Я говорю о том, что украинское казачество
великолепным ударом по иезуитам сбило спесь с испанского короля!
- Еще не совсем сбили... Но все идет к этому!
- Не сомневаюсь, что будет именно так. А не интересует ли вас судьба
всей иезуитской коалиции после нашей полной победы в Европе? Правда,
существует еще и Турция, ближайший сосед будущей антииезуитской коалиции в
Европе!
- Какую вы имеете в виду коалицию, позвольте спросить, господин граф?
Ведь Франция находится в дружественных отношениях с Турцией. Понятно, что
иезуитская Польша, господствующая в Восточной Европе, представляет собой
значительную силу, преграждающую путь экспансии протестантского Запада.
- Мне приятно беседовать с человеком, который так прекрасно разбирается
в политической обстановке в Европе! Королевская Польша сейчас представляет
собой нечто подобное стволу старого, подгнившего уже, трухлявого дерева!
Лицемерие, консерватизм - вот их традиции! Она рухнет под натиском
казачества, умно поддержанного Западом и, вполне возможно, Москвой. Это
вы, господин Хмельницкий, очевидно, хорошо понимаете и сами. Но поймите,
что настало время и для польской шляхты отказаться от наследования
престола королевской династией и перейти к избранию королей из среды
знатных людей могущественной западноевропейской коалиции. Это приведет к
объединению сильных государств континента.
- Выбирать королей из других стран, то есть варягов, как говорится у
нас! А кого же из принцев Европы может избрать своим королем польская
шляхта? Разве что...
- Вы, господин Хмельницкий, верно оцениваете политическую ситуацию в
Европе. Действительно, и я считаюсь принцем по крови, но у меня нет
никаких шансов получить престол Франции... Польшу можно было бы превратить
во вторую Францию, возможно еще более могущественную, при наличии таких
доблестных казаков...
- О-о, понимаю, господин Конде. Конечно, вполне понимаю, да и не только
я один. Понимает весь наш народ, но и благоразумно ждет... - Богдан как бы
опомнился. - Погодите. Может быть, нам только кажется, что мы
разговариваем без свидетелей... О, слушайте... Не убегает ли отсюда
мерзавец, подслушивавший наш разговор?
Граф Конде даже кубок не поставил, а бросил на стол. Вокруг шатра
поднялась какая-то суматоха.
- Что здесь? - воскликнул Конде.
К шатру подбежали казаки и французы из охраны графа. Но их опередили
несколько забрызганных грязью всадников. Один из них соскочил с коня.
- Где Богдан Хмельницкий? - раздался молодой, немного охрипший голос.
- Я тут... Не снится ли мне? Кого я вижу? Петро Дорошенко!.. Что
случилось дома?..
- Да нет, пани Ганна еще не умерла, пан Богдан, хотя дни ее уже
сочтены. Там такое творится, в нашем Субботове... Но и тут тоже не
лучше... Полковник Пшиемский только что с обнаженными саблями встретил нас
в лесу. Набросился на нас, как на турецких захватчиков. Вместе с тремя
жолнерами он поскакал к шведской границе, горланя: "Измена, гунцвот,
измена!.."
Не в таком бы настроении возвращаться Богдану в родные края!..
Почти целый год пришлось, как изгнаннику, рисковать своей жизнью на
воине в далекой Франции. Но прошлого не вернешь, не поднимешь настроения
только тем, что снова оказался на знакомой еще с юных лет окраине Варшавы.
Усталость, особенно тяжелые душевные переживания наложили свой
отпечаток на лицо Богдана. Не прошла даром и бешеная скачка, когда он
мчался от берегов Северного моря, опережая дни и ночи.
Это поспешное путешествие началось так же внезапно, как и наступившее
затмение солнца. В этом захватывающем явлении природы он видел грозное
предзнаменование. Тяжелые мысли, вызванные известием Дорошенко о
сгустившихся тучах над Субботовом, как эти черные шторы на солнце,
омрачали его душу. Что творится в мире, куда исчезли порядочность,
честность в человеческих отношениях? Умер Конецпольский, вместе с ним ушли
и его обещания, заверения. Покойного ни в грош не ставит даже родной сын!
Сгустились тучи над могилой коронного гетмана, а, как известно, вместе с
тучами приходят бури!
Подлый, ничтожный доносчик! Удастся ли опередить его, как солнце
опережает тень луны? А надо бы любой ценой опередить Пшиемского, чтобы он
не запятнал его воинскую честь подлой клеветой!
Хмельницкий не находил успокоения. Правда, сообщение Дорошенко скорее
было лишь его предположением. Он уехал из Субботова, зная только о
намерении Чаплинского вернуть староству принадлежащие ему угодья, якобы
захваченные покойным Михайлом Хмельницким. А это угрожало спокойствию
семьи Богдана, могло кончиться, разграблением нажитого им добра.
Вооруженные жолнеры староства, зная о намерениях Чаплинского, готовы в
любую минуту приступить к разгрому усадьбы. И нет ничего удивительного в
том, что они, подстрекаемые выкрестом корчмарем Захарией, напали на сына
Хмельницкого Тимошу, который мчался по улицам Чигирина к Тясьмину. Они
остановили его, стащили с седла. Подстароста Чаплинский, не отличавшийся
особой отвагой в военном деле, остервенело отстегал плетью Тимошу.
Хмельницкий и Чаплинский повздорили еще до сражения у Кумейковских
озер. Пренебрежительное отношение Богдана Хмельницкого к Чаплинскому,
словно короста, глубоко въелось в его душу. Этого Чаплинский не забудет и
не простит ему, пока жив. Вот и хотел отомстить Хмельницкому, сгоняя
злость хотя бы на его сыне. Что теперь может сделать ему Хмельницкий,
банитованный любимец короля!
А тут в Чигирин прискакали гонцы от коронного гетмана с приказом: