Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга третья

самые счастливые попутчики.
Горуховский плотно прикрыл за гетманом дубовую дверь в комнату. И
громко представил:
- Вельможный пан гетман! А это малжонек, прошу, моей двоюродной сестры
пан Казимир из Загребжа. Был псарем у пана Корецкого...
- У пана Корецкого? Да пан псарь, кажется, был слугой у кого-то из
свиты молдавского посла. Не так ли? - удивленно расспрашивал Хмельницкий,
присматриваясь к гостю.
В это время хлопнула сенная дверь. Горуховский выскочил на крыльцо. Во
дворе заскрипел снег. Спустя минуту Горуховский вернулся с благодушной
улыбкой на лице.
- Это мы с вами, пан гетман, не закрыли дверь. А сейчас поднялся ветер,
похоже, что начнется вьюга... - сказал и тут же поспешил переменить тему
разговора: - Пан Казимир в самом деле приехал ко мне не совсем прямым
путем. Но пан гетман может убедиться в том, что он, поступая так, не
причинил вреда политике вашей милости.
- Не причинил вреда украинской политике, хочет заверить пан
Горуховский? Тогда сколько принес ей пользы уважаемый пан... ах, забыл его
фамилию.
Хмельницкий медленно подошел к столу и стал присматриваться к гостю
Горуховского при свете нескольких сальных свечей.
- Погодите, не встречались ли мы с вами еще где-нибудь в другом месте?
- Очевидно, вельможный пан гетман ошибся, приняв меня за другого. Я
имею честь впервые так близко видеть его милость, потому что в молдавском
посольстве я был случайно и недолго.
Моложавый шляхтич в мундире поручика поднялся из-за широкого стола.
Расстегнутый плисовый кунтуш и расшитый парчой воротник свидетельствовали
о зажиточности, а улыбающееся, приятное лицо вызывало доверие. Поднимаясь
навстречу гетману, он зацепил бокал с вином, но ни капли не пролил. Левой
рукой он уверенно придержал бокал, а правой слегка одернул полу кунтуша.
По поведению гостя было видно, что его не встревожил приход Хмельницкого,
даже показалось, что он был доволен этим.
Суетливость Горуховского вначале как-то насторожила Хмельницкого, но
вскоре он успокоился. Даже умилил хозяина разглядыванием закусок и вин на
столе.
Обилие яств в самом деле поразило Хмельницкого. Жаркое, яблоки, которых
хватило бы на десяток косарей, засахарившийся мед, который таял от тепла в
доме.
Хмельницкий как-то повеселел при виде всего этого. И когда Горуховский
приглушенно вздохнул, он даже бровью не повел. Его внимание привлек графин
с венгерским вином и стоявший перед ним недопитый бокал. Богдан, не долго
думая, обратился к часовщику:
- Налей-ка, пан Грегор!
Часовщик до сих пор еще стоял возле двери. Его гость светским жестом
взял графин и долил недопитый бокал.
- Если разрешит мне его милость... Сочту для себя за большую честь...
- И поэтому, очевидно, пан... псарь предлагает мне чужой недопитый
бокал? Но будем считать, что к нему прикасались целомудренные уста пани.
- За ваше здоровье, ваша милость, за высокую честь устам целомудренных
женщин. Я слышал, что запорожский гетман не гнушается и... псарями. А
выпивает бокал вина за полную забот жизнь наравне с плебсом...
- Верно слышали... - непринужденно засмеялся Богдан.
- Пшепрашам бардзо, ваша милость. Этот бокал, к счастью, не допил я,
чтобы из уважения предложить его милейшему гостью. Жизнь так коротка, ваша
милость, и так хочется побыть в кругу искренних и - пусть простит меня
ваша милость - верных друзей. А этот бокал случайно опрокинулся, - поручик
показал на другой бокал. - Нехорошая примета для гостя...
- Не верю я в приметы, пану виднее. Мне лишь бы было что выпить. - И
Хмельницкий улыбнулся, принимая бокал из рук гостя. - Наливайте же и себе
в этот бокал с приметами. Лишний бокал вина не повредит молодому человеку.
А на тебя, пан Грегор, я в обиде: мог бы сообщить, что у тебя гость, а не
прятать его, как украденное сокровище. Вместе с полковниками и
посланниками хотите лишить гетмана такого удовольствия. Ведь бог руками
нашего праотца Ноя сотворил такое животворное питие. Не вино, а девичьи
глаза, пьешь и не напьешься.
Хмельницкий протянул руку с бокалом, чтобы чокнуться. А на лице
вспыхнула лукавая улыбка. Выпил одним духом бокал вина и, не ставя его на
стол, жестом попросил гостя налить еще. Так же залпом, как воду в жару,
выпил и второй бокал...

6

Затянувшийся визит Хмельницкого начал беспокоить Грегора Горуховского.
Давно уже наступил день, а они все еще сидели за столом. Хмельницкий будто
и вовсе не пил вина, ходил по комнате и слово за словом выуживал из уст
подвыпившего пана из Загребжа все более страшные сведения.
Гость пытался свести все к шутке, но отвечал на интересовавшие гетмана
вопросы. Как искусно Хмельницкий вел этот завуалированный допрос!.. Он
хорошо знал, с кем говорил. И об этом с ужасом догадывался его собеседник.
- А не казачка ли или какая-нибудь файная шляхтянка приглянулась пану
псарю в Чигирине и он тайком готовит невесту для пана Корецкого? - смеясь,
вдруг спросил Хмельницкий.
Бедному слуге Корецкого ничего больше не оставалось, как принять это за
шутку и шуткой ответить Хмельницкому:
- О том, как я приехал, вельможный пан гетман уже знает. А приехал я
сюда, клянусь честью шляхтича, только затем, чтобы выяснить, есть ли
возможность панам шляхтичам возвратиться на Украину в свои имения.
- Значит, действительно пан рисковал жизнью лишь для того, чтобы узнать
об этом да выяснить, будет ли разослан наш универсал к хлопам? Я понимаю,
что кое-что пан рассказал по своей неосторожности. Но за это гетман платит
настоящими червонцами. Разумеется, пан только вскользь сказал об
угрожающей украинскому народу военной опасности со стороны коронной
шляхты. Неужели и новый король Ян-Казимир действует заодно с магнатами и
шляхтичами?
- Да, уважаемый пан. Я, собственно, говорил...
Гость, словно его облили холодной водой, сразу протрезвился. И
заговорил, уже забыв о своем инкогнито:
- Но пан гетман должен учесть, что он получил эти сведения не от
какого-то Верещаки. А он верно служит пану.
Хмельницкий остановился посреди комнаты. Откровенность шляхтича даже
его, бывалого человека, удивила. Часовщик Горуховский не мог вынести
наступившего молчания. Он поднялся, словно собирался уйти, но Хмельницкий
жестом руки остановил его. Не заговор ли тут против него?
- Хорошо, велю заплатить пану псарю за это известие. Пан Грегор уплатит
пану. А Верещака... Не Прокопа ли вы имеете в виду?.. Да, собственно, я и
его не знаю.
Гость захохотал. Слова Хмельницкого о Верещаке прозвучали неискренне, и
он торжествовал. В Варшаве именно ему было поручено поймать шпиона
Хмельницкого, и он это сделал. Верещаку уже посадили в варшавскую тюрьму.
- Пан гетман не искренен со мной. Василий, а не Прокопий... - злорадно
произнес он.
- Пан... как там вас называют, тоже не искренен. Ведь вы-то, уважаемый,
поручик Скшетуский?..
Богдан подошел к столу, протянул руку к графину с вином. Наполнил
бокал, наблюдая за окаменевшим поручиком.
- Единственное мое слово - и пан псарь, или шпион Скшетуский, вмиг
окажется в лоне Авраамовом! Или... или еще более богатым человеком среди
верноподданных псарей. Ну, так что выберет пан Скшетуский? - И уже не
улыбка светилась на лице Хмельницкого, а огонь мстительного
демона-искусителя.
Это точно гром среди ясного дня ошеломило поручика Скшетуского. Ведь
только что Хмельницкий был совсем иным человеком. Он пил, был не в меру
разговорчив и... выпытывал, блестяще использовав слабость гостя, любившего
похвастаться.
Лицо Скшетуского неожиданно сделалось мертвенно-белым. Но он еще
пытался говорить:
- Это верно, уважаемый пан, но... не в фамилии и в том происшествии,
которое было в приднепровском хуторе, сейчас дело...
- Дело именно в только что сказанных словах пана. В них нет присущей
дипломатам скромности. Отец пана ротмистра умел это делать более
осмотрительно! Но пану незачем изворачиваться. Универсалы о послушании в
некоторые имения уже написаны и будут разосланы. Ну, почему же пан молчит?
- Понимаю, уважаемый пан, - со вздохом произнес Скшетуский, стараясь
овладеть собой. - Только заменив в Варшаве Верещаку, могу спасти себя,
вельможный пан гетман. Нех пан велит, все исполню! Жизнь дана мне только
один раз на этом свете...
- На другой свет нечего и надеяться пану. А какие гарантии? - наступал
Хмельницкий.
- Я гарантирую! - отозвался Горуховский.
- Ты, пан Грегор? Интересно... Но ведь ты тоже - шляхтич королевства
иезуитов.
- Я отказался от веры отцов. Пусть в это будет залогом моей верности
пану гетману.
- Вера отцов, мой милый пан Грегор, досталась тебе, как насморк от
сквознячка. Ни понатужиться не пришлось, ни в неволе побыть, даже
богатством не пожертвовать. А живешь, - Хмельницкий обвел рукой комнату, -
в достатке и честь казацкую имеешь. Ну хорошо, пусть будет так. Выплатите
вашему "родственнику" для первого раза две сотни левков... И... пусть
уезжает подобру-поздорову, оставит в покое бедную сироту... А нарушит
уговор, я вынужден буду сообщить Потоцкому, кто выдал мне государственную
тайну! - произнес Хмельницкий и повернулся к выходу.
Твердой и уверенной поступью гетман вышел из комнаты.

7

Поднимаясь на крыльцо бывшего дома подстаросты, Хмельницкий мысленно
рассуждал: "Они хотят с помощью воеводы Киселя обмануть меня и усыпить мою
бдительность! А в это время тайком обойти казаков сына Кривоноса на
Подолье, пройти мимо уманцев и неожиданно напасть на Поднепровье,
разгромить казачьи полки, оплот освободительной войны. Они лелеют надежду
тайком пробраться на Украину и оружием принудить "хлопское быдло"
покориться шляхте. Возможно, что кое-что и привирает чертов "псарь", но в
его словах есть и доля правды. Роман Гейчура тоже сообщал об этом.
Готовят, говорил, ляхи Украине такой гостинец... Верещаку схватили,
проклятые. Возле Бара сосредоточивают войска. Гетману Калиновскому шлют
секретные приказы нового короля, а мне кроткие послания да проповеди
депутатов сейма. Словно младенца, хотят убаюкать!.."
- Пану гетману не мешало бы поспать, заботясь о своем здоровье, - вдруг
услышал он.
На крыльце стоял Петр Дорошенко.
Гетман выпрямился, и хмель с него словно ветром сдуло. Приветливо
посмотрел на Дорошенко, поправил оселедец на голове.
- Петр! Добрый день, друг мой!.. Не спится, дорогой, когда тебя, словно
воронье орла, со всех сторон клюют. Позови-ка, Петр, ко мне Ивана
Мартыновича, есть дело. Да чтобы об этом никто не знал, слышишь?
- Не слышал, пан гетман.
- Ну вот и отлично, так и должно быть. Позови Брюховецкого.
И пошел по комнатам, все больше и больше воспламеняясь. Возле двери
комнаты Гелены приостановился, покачал годовой. Поманил к себе пальцем
двух девушек-служанок.
- Как спала сегодня? - спросил, как отец.
Девушки переглянулись, восприняв его вопрос как упрек.
- До сих пор еще спит, бедняжка...
Резко повернулся и пошел дальше. Дом Чаплинского служил ему и
гетманской резиденцией в Чигирине.
...Иван Мартынович Брюховецкий застал гетмана сидящим за большим
дубовым столом. Он сидя спал. В комнате было тепло и уютно. Сквозь
узенькое окно малиновой полосой падал сноп солнечных лучей. Хмельницкий
спал тревожным сном. Опрокинутая назад голова касалась висевшего на стене
ковра, гетман слегка стонал. Над головой, словно грозное напоминание
воину, висели на ковре две перекрещенные турецкие сабли, украшенные
золотом на черной стали. И крест, образованный саблями, и голова с седым
оселедцем составляли как бы одно целое - символ кровавой мести. Таков уж
закон края, а не личная причуда Хмельницкого, и никакая земная сила не
изменит этого закона.
За время службы у гетмана старшина привык к такому его сну. Он знал,
что Хмельницкий позвал его не по пустяковому делу, - для исполнения
многочисленных прихотей гетмана в доме достаточно казачков и слуг.
- Подождите седлать коней! - умышленно громко крикнул он в дверь
неизвестно кому. Хмельницкий замигал глазами и тут же отогнал от себя сон.
- Кричишь, Иван Мартынович, как на отца, - слегка потянувшись,
отозвался Хмельницкий. - Закрой-ка дверь. Действительно, слишком торопятся
хлопцы седлать коней. Кто там такой ранний?
- Конюхи, наверно, батько, если сын Дороша так срочно вызвал меня к
вам. Зачем понадобился?
- Да понадобился. Одному шляхтичу, подброшенному шляхтой нам в пазуху,
мешает голова.
- Прикажешь помочь человеку избавиться от лишней головы?
- Прикажу... - Хмельницкий вышел из-за стола и крепко взял Брюховецкого
за плечи. - У этого шляхтича столько подлости, что ее хватило бы на все
ляхское отродье. Он обманным путем пробрался к нам с молдавским
посольством и с наслаждением продает свою родину за двести левков! А нас с
тобой продаст за медный грош, за горсть табака. Пробрался сюда и не только
собирает шпионские сведения, но еще и подбивает на измену нестойких
людей...
- Таки пролез? Где этот выродок и от кого он получает сведения о нас?
- От кого получает?.. Погоди-ка, мне кажется, что кто-то ходит под
дверью, нас и подслушать могут. Вели снять голову тому, кто рискует ею!
Брюховецкий мгновенно бросился к двери, открыл ее и отшатнулся: мимо
двери проходила Гелена. Она оглянулась и остановилась.
- Так... прошу пана гетмана осудить?
- На смерть! - топнул ногой Хмельницкий, лицо которого побагровело от
гнева.
К двери подошла Гелена. Брюховецкий взялся за саблю, но тут же вежливо
отошел в сторону, пропуская девушку. Она вошла в комнату, закрыла за собой
дверь и остановилась. На густых, длинных ресницах блестели росинки то ли
от воды после умывания, то ли от слез. Падавшие в окна солнечные лучи
зажигали огоньки-самоцветы в этих росинках, и от этого девушка казалась
чародейкой. Ее зрелая женская красота невольно привлекала внимание. Она
была одета по-домашнему в без украшений на светлых волосах. Только глаза у
нее были беспокойные. Они бегали по светлице, словно искали еще кого-то.
- Это я, отец пан гетман... Ни днем ни ночью не вижу тебя... А сейчас
чуть ли не в объятия сабли попала, точно враг какой-то... Будучи
Чаплинской, страдала от нелюбимого мужа, а теперь от страшного
одиночества. Может быть, мне поехать в гости к сестре? Ведь мы с ней
дружили. Теперь Стефа уже замужняя, сама себе госпожа.
Гетман стоял, словно заколдованный, постепенно светлело лицо, проходил
гнев. Он пошел навстречу Гелене, на миг закрыв глаза. Страшные догадки
туманили его голову, бросая то в жар, то в холод.
- Не на тебя же я кричал, Гелена...
- Понимаю, подвернулась я не вовремя. Ничего не поделаешь, такова уж
жизнь при отце гетмане, да еще и в такое время. Позволь, отец, поехать к
Степаниде...
Брюховецкий все же приоткрыл дверь, все еще держа руку на рукоятке
сабли.
- Пан гетман, я вам больше не нужен?
- Нет, нужен, пан Брюховецкий... Казнить, говорю, полковника Худолея,
лазутчика шляхты. Вишь какой, глупым своим бунтарством позорит нашу честь,
нарушая Зборовский договор. Казнить публично! Пусть Корона и король
убедятся в этом. Мы уважаем договоры и свои слова, данные под Зборовом. Но
не потерпим, чтобы у нас за пазухой сидел гад!
- Полковника Худолея? Но ведь пан гетман, кажется, не об этом говорил
со мной.
- Об этом, Иван, опомнись, или ты не выспался? Приказываю казнить как
шпиона, подосланного к нам! - снова гневно приказал Хмельницкий, шагнув к
Брюховецкому.
- Иду выполнять! - твердо ответил старшина, почтительно кланяясь.
- Погоди, Иван! Снарядите сани с двумя казаками. Пусть отвезут Гелену в
гости к Степаниде. Да... где там наш Карпо Полторалиха? Обленился,
пакостный, обабился возле жены и детей. Кликни, хоть пожурю этого
лодыря...

8

Через день состоялся короткий военный суд. Генеральные судьи признали
Худолея изменником. Он подбивал запорожцев не признавать Зборовского
договора, сместить Хмельницкого и избрать гетманом сечевого полковника.
В один из ясных зимних дней за городом свершилась казнь Худолея и
четырех его сообщников - старшин. На казнь, как на зрелище, устремились
жители Чигирина. Кто пешком, а кто и на лошадях. Присутствовали при казни
сотники и полковники, которые не успели разъехаться по своим полкам после
заседания военного совета. Полковник Максим Нестеренко не произнес ни
слова ни едучи на казнь, ни возвращаясь обратно в город. Полковник Сомко,
не попрощавшись с бывшим своим зятем Богданом, прямо от места казни,
опечаленный, поехал с отрядом казаков по Черкасской дороге на Переяслав.
Пушкаренко с Матвеем Гладким оставались на песчаном холме до тех пор,
покуда тела казненных старшин не были зарыты в глубокой могиле.
Только Иван Богун не находил себе места, подъехал на коне к
Брюховецкому и с упреком сказал:
- Был бы тут Данило Нечай, не занес бы палач секиру над головой
полковника!
- Почему? Ведь гетман распоряжается головами изменников нашему делу, а
не полковник Нечай, - ответил Брюховецкий.
- Не понимаю, пан брат, - очевидно, стареть начинаю. Измена, говоришь?
Какая измена, кто о ней слышал? Не возрадуются ли друзья этой... кумушки
Гелены, узнав об этой казни? Сболтнул что-то человек, может быть, спьяна,
и за это головы лишился. Где это видано, эх-эх, Богдан! Жаль, что Данило
неожиданно выехал к себе в полк, в Брацлав...
Оба тяжело вздохнули, но продолжать разговор не стали. С места казни
возвращались на конях из гетманской конюшни двое упитанных всадников. На
некотором расстоянии от них на ретивом татарском коне ехал, словно вросший
в турецкое седло, пушечный писарь Петр Дорошенко. К нему и подъехал Богун.
- Давай закурим люльку, Петр. Куда торопишься? Не этих ли панков,
очевидно коронных комиссаров, сопровождаешь?
- Не до люльки мне, пан брат полковник, сам видишь, - грустно промолвил
Дорошенко. - Иван Мартынович по приказу гетмана велел не спускать глаз с
того, кто с паном часовщиком выехал на эту голгофу, как на прогулку.
Очевидно, полковник помнит Скшетуского? Это его сынок, поручик. Еще под
Зборовом сумел отбиться саблей от Нечая, проклятый! Не верит пан лях, что
Богдан непослушных за нарушение Зборовского договора карает. Говорит,
казнили Худолея не за это, а из страха... Так и сказал - из страха.
Выходит, мы трусы, на коленях собственной кровью подписываем этот
Зборовский договор. За народ, говорит, или за булаву Хмельницкого...
Словно мы стережем ее, чтобы не перехватил какой-нибудь смельчак.
- Проклятый лях... Мало еще мы их порубили, Петро. А что он делает в
Чигирине, не выслеживает ли он тут кого-нибудь, не делит ли с кем-нибудь
барыши?
- Не спрашивай, полковник. Хлопцы болтают, будто бы видели, как наша
покрытка [обольщенная девушка, родившая ребенка (укр.)] кумушка угощала
этого ляха в доме часовщика венгерским вином. Возможно, и врут из зависти,
ведь она девка все-таки складная, будь она проклята. Очевидно, и у нашего
батька есть какие-то свои кондиции, велел не трогать... Но сегодня уже
уезжает этот лях, кажется, в Варшаву.
Дорошенко пришпорил коня и поскакал за двумя всадниками, которые
ускорили бег при въезде в город. Полковник Богун снова вернулся к ехавшим
молча старшинам. Поравнялся с Брюховецким. Кони фыркнули на морозе. Позади
старшин раздавался гул громко разговаривавших чигиринцев, которые
возвращались с этого зрелища.
Богун не мог скрыть стона своего казацкого сердца. Ему не хотелось
оставаться одному, его тянуло к людям, чтобы говорить, спорить, а то и
схватиться за саблю. Ведь сабля в руке - самый справедливый судья. Но кто
из знающих Богуна осмелится вступить в поединок с ним во время этого
справедливого казацкого суда!
- Очевидно, гетман был в гневе, когда отдавал этот страшный приказ,
Иван Мартынович?
- В гневе? - переспросил задумавшийся Брюховецкий и тут же ответил: -
Нет, плакал, как дитя, а мы слезы вытирали... Да разве такой заплачет, пан
полковник! Прощаясь с Худолеем, холодно произнес: "Со смертью неумного
полковника, пусть даже и самого смелого, Украина еще не умрет!.." Ну, а
потом пожелал, чтобы его оставили одного в комнате. Одного с тяжелыми
думами и... все-таки со слезами. Но это не был плач дитяти, а ярость льва!
Какое-то время ехали молча. На холмах вихрился снег, смешиваясь с
песком. Необжитой пустыней веяло от этого холмистого прибрежья. Богун
нервно поднимался в стременах и печальным взглядом искал среди песчаных
бугров отдыха для глаз, душевного успокоения. Даже его, такого твердого и
бывалого, поразили слова Брюховецкого о гетмане. Подумав, сказал будто
между прочим:
- Слеза не кровь, слишком малая плата за человеческую жизнь...
- Пан полковник хочет что-то сказать мне? - спросил Брюховецкий.
Этот вопрос Брюховецкого показался Богуну допросом. Не собирается ли
придраться и к нему этот домашний судья гетмана?
Богун подтянул поводья, выпрямился в седле.
- Не пугай пуганых, Иван Мартынович. Говорю то, что слышишь! Худолей,
говорю, не был изменником, вот что! Так и гетману передай.
- Что именно?
- Передай гетману, говорю, о том, что кальницкий полковник Иван Богун
тоже считает, что надо расплачиваться кровью. Только не нашей, казацкой, а
ляхской! Так и передай, прощай!
И с места, галопом, поскакал вперед. Комья снега летели во все стороны
из-под копыт его коня. Фырканье коня или же стон, а может, и плач казацкой
души слились в единый протяжный звук. Услышав его, казаки и старшины
съезжали с дороги.
- Вишь, как разъярился Богун!.. - пронеслось следом за ним по дороге.

9

Словно между выстраивающимися шпалерами пронесся Богун на своем донском
коне. Уже у первых хат он догнал Дорошенко. Осадил разгоряченного жеребца
так, что тот даже на покрытой льдом дороге стал на дыбы.
- Пан полковник, уйми своего коня, - бросил Дорошенко Богуну.
- Не уйму и сам не уймусь, пан брат Петр. Как он сказал, проклятый
ляхский пес?
Дорошенко не сразу понял, о чем идет речь. Но когда увидел, что Богун
опередил его и догоняет шляхтича, крикнул:
- Пан полковник! Не тронь его, я головой отвечаю за этого пана...
- Не ты, а я буду в ответе за этого мерзавца!
Но конь Дорошенко тем и славился, что в беге не было ему равных. Он уже
мчался, обгоняя ветер, наперерез полковнику, Богун уже схватился за саблю,
часовщик и его гость услышали храп коня и тяжелое дыхание седока. Они,
очевидно, почувствовали страшную угрозу, потому что Скшетуский вдруг
соскочил с коня и, отпустив его, подбежал к высокому тыну. Богун на всем
скаку повернул к тыну, но карий конь Дорошенко преградил ему путь.
- Не взбесился ли твой конь, полковник?! - крикнул Дорошенко и ловко
схватил коня Богуна за поводья, когда тот снова грозно поднялся на дыбы.
- Пусти, Петр! - закричал Богун.
- Не пущу, Иван, это безумие!
Вдруг в руке Богуна блеснула сабля и со свистом опустилась вниз. Ни
Горуховский, ни Скшетуский в первый момент не поняли, что произошло. Даже
Дорошенко только оторопело поднял вверх руку - почти у самой кисти были
обрублены поводья коня Богуна.
Но конь резко рванул вправо и поскользнулся задними ногами. Богун
потерял равновесие. И конь, и сидевший на нем всадник, словно подбитые на
льду, повалились на дорогу. Дорошенко быстро соскочил со своего карего
коня. Ему на помощь подбежали несколько казаков. Падая, Богун успел
освободить ноги из стремени, однако сильно ушибся, стараясь сохранить
саблю, которая могла сломаться, ударившись о мерзлую дорогу.
- Вот напасть, - промолвил Дорошенко, отряхивая снег с жупана
полковника Богуна.
- С этого момента ты, сын Дороша, не друг мне.
- По пойми же, Иван Карпович, я выполняю приказ гетмана...
- Выполняешь приказ? Ляхов охраняешь?.. Допустил, чтобы я из-за этой
погани так опозорился!
Затем вытер об полу своего жупана мокрую от снега саблю, медленно
вложил ее в ножны и молча пошел по улице. Могучий и гневный, как небо
перед бурей. Следом за ним повели его усмиренного коня.

10

На следующий день полковника Богуна вызвали к гетману. Еще после
военного совета Богдан Хмельницкий тепло распрощался с Богуном. Он
направлял ему на помощь в Винницу Чигиринский полк во главе с Федором
Вешняком. Казалось бы, все дела были решены с полковником.
Когда Богуна вызвали к гетману, он быстро собрался, прицепил сбоку
саблю, за красный шелковый кушак сунул два пистоля крест-накрест. Даже
серую каракулевую опушку на полах жупана старательно отряхнул березовым
веником. И отправился к гетману в сопровождении сотника Почепы да десятка
казаков. На крыльцо взбежал, как юноша, несмотря на свой уже далеко не
юношеский возраст.
А в приемной гетмана в это время уже прохаживались несколько старшин,
за столом сидел и генеральный писарь Иван Выговский. Сидел, словно чужой,
от нечего делать перелистывая бумаги, едва сдерживая зевоту. Полковник
Нестеренко ходил вдоль глухой стены, не вынимая изо рта давно потухшей
люльки. Каждый раз, приблизившись к столу, он окидывал взглядом, в котором
было больше сочувствия, чем уважения, сонного Выговского. Несколько
старшин, сгрудившись возле окна, сдержанно смеялись, слушая веселый
рассказ Дорошенко. В стороне, на скамье, одиноко сидел Янчи-Грегор
Горуховский. Вдруг раздались голоса, послышались шаги.
- Гетман! - воскликнуло несколько человек.
Писарь Выговский вздрогнул и тотчас отогнал от себя сон. Часовщик
вскочил со скамьи. Старшины почтительно выстроились вдоль стены.
Дежурный джура раскрыл обе половины дверей и сильным голосом, словно
перед ним был не обыкновенный кабинет гетмана, а настоящий
терехтемировский храм пречистой девы, произнес: