Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга третья

Но когда Гелена узнала о том, что Карпо собирается послать казака с
этой весточкой, передумала:
- Пожалуй, не надо, не будем посылать. Вот увидимся с полковником
Нечаем, а потом вместе и поедем. Пан Карпо не только хорошо знает дорогу,
но может предотвратить и всякую опасность в пути... - А про себя подумала:
"Прикидывается казак услужливым или действительно получил такой приказ от
гетмана? Лучше по-хорошему с ним, лаской усыпить его бдительность".
Она сходила в церковь, подчеркивая свою набожность. И всюду искала
глазами Игноция. Наконец увидела переодетого в толпе возле церкви: "Не
заметил ли его Карпо, этот дьявольски пронырливый надсмотрщик?"
Еще в Чигирине она убедилась, что казаки не часто посещают церковь. И
сейчас на площади возле церкви Карпа не было видно. Она проталкивалась
сквозь толпу людей, пересмеивалась с девушками, но глазами следила за
Игноцием. Кажется, он тоже понял намерение Гелены и стал пробиваться к
ней. Заметил, как она из-за пазухи вытащила какой-то пакет, завернутый в
платочек, и закрыла глаза: что будет, то и будет! Она даже оттолкнулась от
него рукой. Да еще и оглянулась, проверила. А Игноций, прижавшись к ней,
молча взял платочек!
Вихрем проносились праздничные дни масленицы, Гелена стала веселой,
улыбалась даже Карпу! Она решила играть большую игру и добиться своей
цели. Теперь она не тяготилась его настойчивой услужливостью, порой и сама
отвечала на его смешные шутки и остроты.

23

В Красном еще ночью убрали виселицы с площади. Настоятель замковой
церкви отец Стратион по православному обычаю велел ударить в колокола. Со
всех сторон в церковь устремились люди. Шли православные, давно уже не
слышавшие привычного колокольного звона, шли и униаты и даже католики.
Подавив в себе спесь, спешили в церковь, чтобы постоять у звонницы. Пускай
видят жители Красного, с каким уважением они относятся к схизматикам. В
толпе велись благочестивые разговоры о единстве бога в трех лицах, о
единстве человеческих душ, какую бы веру они ни исповедовали. Каким бы
перстом человек не крестился, лишь бы не ладонью, как магометане, не
закрывал ею от людей свое лицо.
Здесь не было сказано ни единого слова о виселицах, о казни панов, об
огне и крови, о том, что лежало на пути к братскому единению. Ни слова не
произнесли и о знатной богомолке, которой отец Стратион пел осанну. На
клиросах соревновались два прекрасных хора казаков.
Впереди, на женской половине, перед иконой "Всех скорбящих", с горящей
свечой в руке стояла выкрестка, приемная дочь гетмана. Из-за отсутствия
дьякона отец Стратион сам обходил церковь с кадилом, но он больше кадил на
новую молящуюся, чем на "Всех скорбящих". Молодая панна терпеливо выстояла
всю долгую обедню и первой подошла под благословение батюшки. Никто не
вышел из церкви раньше ее. Прихожане расступились, давая ей, как тени
гетмана, дорогу.
Только за дверьми храма она отошла от дочери гетмана Степаниды, которую
тут больше называли Нечаевой, и смешалась с толпой.
Волна богомольцев выбросила ее из церковного погоста на площадь.
Молодые казаки оттесняли к ограде пожилых, расступаясь, чтобы пропустить
дочь гетмана, не обращая внимания на то, что она покрытка. Из уст слегка
улыбающихся парубков, казалось, вот-вот слетят слова: при свете солнца
шляхтянка нежна со всеми, а при луне - только с нами...
...Полковник Данило Нечай еще раз наведался в Ворошиловку, лежавшую
недалеко от-Красного. Он давал последние наставления сотнику Шпаченко,
перед тем как начать народный суд над шляхтичами, снова возвратившимися в
село. Но в это время прискакал джура от Ивана Нечая, сообщивший ему о том,
что Гелена приехала гостить в Красное.
- Кумушка остановилась у шинкарки Кушнирихи... - в заключение сообщил
джура. - По этому случаю отец Стратион затеял файное богослужение!..
Нечай знал, что Гелена не очень-то разбирается в церковных делах. Кому
же это понадобилось такое праздничное богослужение в Красном? И вынужден
был спешно возвращаться в местечко.
...Не верил своим глазам. Католики, униаты смешались с толпой
православных прихожан.
- В середине зимы богослужение такое, как во время престольного
праздника, батько Данило, - удивленно говорили полковнику джуры, казаки.
Не ожидал он такого проворства у молодой шляхтянки. В этом
чувствовалась рука не только самой распущенной кумушки. Присутствие ее
здесь вносит сумятицу, сказывается на дисциплине полка.
- Что будем делать, пан полковник? Сотник Иван Нечай не пожалел двух
десятков казаков для сопровождения гетманской дочки. Карпо, побратим
гетмана, неотлучно находится при ней. Говорят, какой-то жолнер тут
вертится вокруг нее...
- Жолнер? Какой еще жолнер, где он?
- Будто бы один из шляхетных слуг, присматривающих за детьми гетмана.
Чтобы развлечь дочь гетмана, сотник решил устроить такой парад, какой пан
Тетеря устроил для детей Хмельницкого во время новогоднего праздника в
Чигирине.
Нечай не понял: шутит или издевается над ним казак? Старался сам
разобраться в том, что тут происходит.
- Чепуху городите, хлопцы, решили подтрунить надо мной. Передай
Шпаченко, чтобы повременил с судом над панами шляхтичами, - приказал он
джуре. - Отложим до первого понедельника великого поста. Да следите за
тем, что творится в Баре, и за спокойствием в селе. Прозеваем - головами
можем поплатиться. Пан Калиновский, вижу, не забыл о своем позорном
поражении и о нашей победе над ним.
Нечай незаметно выехал с улицы на площадь, остановил сопровождавших его
казаков, чтобы не вспугнуть людей. Издали увидел проходившую вместе с
девушками улыбающуюся Гелену. И человеческая зависть закралась в его душу.
Какая краснянская девушка могла бы так игриво закинуть свою головку? Разве
только одна...
Полковник вздохнул, соскочил с коня и отдал поводья джуре.
- Айда, хлопцы, в канцелярию полка! Мне что-то не нравятся эти
праздники.
И все же он направился к праздничной толпе. Подошел к девушкам,
проводив глазами Гелену до самой хаты Кушнирихи.

24

А в доме Кушнирихи готовили обед. Возле печи хлопотали четыре женщины,
стряпавшие праздничные кушанья. На сковородах в гусином жиру пыхтели
блины, пахли пампушки с чесноком в макитрах, на противнях дымились жареные
гуси.
Войдя в комнату, Гелена услышала разговор двух девушек: конопатая дочь
Кушнирихи и опечаленная красавица сиротка, воспитанница казненного недавно
подсудка.
- Да ты не горюй, паненка Томилла... - успокаивала девушка. - Он ведь
тебе не отец и даже не отчим.
- Хотя и не отец, прошу... Но пан заменил мне родного отца. Он мог
умереть, как и все люди, а не болтаться на виселице, как разбойник и
грабитель.
- Молись за него, паненка.
- Уважаемая паненка, не до молитвы мне сейчас. Думаю о том, как бы свою
душу спасти...
Гелена прислушивалась к разговору девушек и, по привычке, как будто
искренне, расцеловалась с обеими. Даже Томилла, напуганная недавними
событиями, почувствовала ее теплоту.
- Боже мой, мне даже завидно, что вы шепчетесь о чем-то? Не о файных ли
казаках? А впрочем... масленица уже прошла, разве что какому-нибудь
колодку нацепим, - промолвила Гелена.
Дочь Кушнирихи засмеялась в ответ. У Томиллы повеселели голубые глаза,
в уголках губ появилась чуть заметная улыбка. Заполнив комнату, ввалились
женщины, зашумели, словно на свадьбе. Одна из них сказала, как хозяйка:
- А ну-ка, женщины, кто еще не заквасил свою душу, как капусту на зиму,
давайте развеселим девчат! Паненка Томилла до сих пор еще скорбит, словно
только что с кладбища пришла. Стефа, обрадуй паненку Томиллу, это же о ней
так заботился пан Иван...
Когда Гелена собралась уходить, хозяйка коснулась ее плеча и, как
своей, сказала:
- Останься, дочка, развлечем сироту!
Гелена подошла к Томилле, как к своей родственнице, взяла ее холодную
руку своими обеими. В судьбе сироты она увидела и свою судьбу. Веселого
настроения как не бывало, несмотря на старания говорливых женщин. На
подчеркнуто украинском языке обратилась к несчастной сироте:
- Поверь мне, паненка Томилла, я желаю тебе счастья. Я польская
шляхтянка, осиротевшая в детстве и искалеченная в девичестве. Считаюсь
дочерью самого Хмельницкого, давно отслужив панихиду по своим родителям.
Советую и тебе, милая сестрица, не отказываться от счастья, если оно в
этом доме светит тебе небесной звездой...
- Добрая паненка так ласкова со мной, что я...
- Не будем говорить об этом, Томилла. Считай меня своей союзницей, и
если б... - Гелена предусмотрительно оглянулась.
Они остались только вдвоем, и благодарная паненка Томилла с девичьей
наивностью тянулась к Гелене, как к своей единственной подруге на этом
казацком празднике.
- Прошу милую паненку, что я должна сделать?
Гелена засмеялась, словно они шутили, потому что в это время кто-то
заглянул в комнату, приоткрыв дверь. Затем она поцеловала Томиллу в
порозовевшую щечку с вызывающей зависть очаровательной ямочкой.
- Не ради хлопского праздника приехала и я сюда. Давай попытаемся
вместе вырваться отсюда, но только надо веселой быть, иначе ничего не
выйдет... Этот пан, прошу выглянуть в окно, меня бардзо интересует. Кто
он?
- Ах, тен... Это же полковник Нечай.
- Нечай? - переспросила Гелена. - Об этом храбром казаке столько я
наслышана от людей.
- Моего названого отца казнил на виселице...
- Страшный человек. Но и время какое, сестрица моя! Нечай...
Шинкарка снова вошла в комнату, услышав со вздохом произнесенное имя
полковника.
- Полковник обещал заглянуть к нам, девоньки мои! Паненка Томилла
благодарить бы должна... Полковник добрый к ней.
- А что я должна делать, уважаемая пани, чтобы выразить ему свою
благодарность?
- Пригласить пана полковника к столу или хотя бы прицепить ему колодку.
- Я? - с ужасом спросила девушка.
Шинкарка многозначительно кивнула головой. В это время к Томилле
подошла и Гелена, сообразив вдруг что-то.
- Верно, моя милая. Ах, как бы это пригодилось в жизни! - промолвила
она и сделала паузу, ожидая, покуда выйдет из комнаты хозяйка. Тогда живо
подскочила к девушке, начала шептать ей на ухо: - У казаков есть такой
обычай: если паненка в эти дни прицепит какому-нибудь парню колодку, то он
весной пришлет к ней сватов. Какую-нибудь ленточку молча прицепила бы ему
и усыпила этим других! Только заставила бы себя сказать такие слова:
"Хлеб-соль пану полковнику..."
На дворе полковника окружили сотники, джуры, казаки и мещане. Он хвалил
своего брата, что принял дочь гетмана, как заведено, в Красном. Ни
виселиц, ни жалоб со стороны шляхтичей, да и церковь открыли.
Краснянские жители почтительно расступились, давая дорогу сироте
Томилле. Она побледнела, и это неудивительно: ведь полковник дарил ей
жизнь, - как же не поблагодарить за это.
Паненка робко поклонилась полковнику, как это делают невесты, приглашая
на свадьбу. В руке у нее заблестела ярко-желтая лента, только что снятая с
праздничного наряда Гелены. Она шагнула к полковнику, а он, словно
заколдованный, смотрел на ее щеки с ямочками, на дрожащие губы, в глубину
печальных глаз и млел от неожиданности. Он даже не противился, когда она
привязывала к его сабле ленту и чуть слышно произнесла заученное
поздравление:
- Хлебом-со...лью по...здравляю полковника, чтобы не пренебрегал
сиротой...
- Боже мой! Да это же колодку прицепила мне эта ласточка! - воскликнул,
растерявшись, Нечай.
Окружавшие их люди снисходительно засмеялись, девушка смутилась. Она
пятилась назад. Нечай тоже смутился, потрогал рукой ленту, прицепленную к
сабле, слегка улыбнулся и воскликнул под дружный хохот толпы:
- Хорошо, ласточка!.. Готовь ужин, приду!..

25

Польного гетмана Калиновского мучила бессонница, не спалось ему в Баре.
После ханского плена он словно переродился. Отказался от шляхетских
привычек, и вкусы у него изменились. Когда-то он отдавал предпочтение
венгерским винам, баварскому пиву. А теперь употреблял только воду. Прежде
он знал толк в одежде, по блеску ганзейского сукна или итальянского шелка,
освещенного свечами роскошного канделябра, определял их стоимость. Теперь
же он носил простую одежду. Его не клонило ко сну, как прежде. Чарующая
картина победоносных сражений, приснившаяся ему в ночь накануне
корсуньской катастрофы, как вечное проклятие, лишила сна. Он отказался
теперь от кровати, спал ночью по-спартански на голой скамье.
Не спал Калиновский и в эту ночь. Он давно перестал молиться, а свежий
воздух раздражал его, как пса на привязи. Жажда мести вытеснила все
остальные чувства польного гетмана. И только она давала ему силы.
А когда созвал совет старшин, когда один за другим начали говорить
небезызвестные в Речи Посполитой рыцари сказочных побед, - Мартин
Калиновский спал!
Польный гетман спал, когда Станислав Ланцкоронский, пересыпая родную
речь латинскими словами, доказывал целесообразность нападения на Винницу,
а не на Брацлав. Спал он и тогда, когда старшины, перебивая друг друга,
торопились высказаться, будто они уже рубили этого "изменника, лайдака,
опришка, мародера" Ивана Богуна. Но он проснулся, когда ротмистр Корецкий
сказал:
- Нашим рыцарям легче снести позор поражения от Ивана Богуна, чем
победить Данила Нечая!
Эти слова прозвучали слишком замысловато даже для тех, кто не без
основания считал себя бесстрашным воином. И большинство присутствующих
ответили на это лишь пустой, даже шутовской улыбкой. Они окинули ротмистра
тупыми взглядами, - возможно, и забыли бы о его словах, если бы не
заговорил проснувшийся гетман:
- Виват, черт возьми, пан ротмистр! Почему вы умолкли, панове рыцари?
Или, может быть, credo gvi absurdum est [верю, потому что это абсурд
(лат.)], как говорят мудрецы. Я жду ваших возражений, доводов! Прошу пана
ротмистра яснее изложить свою мысль.
- Зачем яснее, ваша милость, пан гетман? Здравый смысл, а не
патриотический порыв должен руководить нами в этой кровавой битве!
Известно рыцарям, шляхте и всему миру, что Данило Нечай - это любимый
вожак плебса. Фатальная любовь эта может привести к восстанию во всей
стране, если мы нападем на Нечая. А воевать с плебеями, когда они в пылу
гнева отстаивают свои права, да еще и подстрекают наших хлопов, прошу
уважаемых панов согласиться, Речь Посполитая сейчас не готова. Такого
гусара, как полковник Станислав Хмелевский, сняли с полка, да еще и
судить, как ребелизанта, собираемся! Польские жолнеры, даже гусары
изменяют нам, население Заподолья и Холмщины поддерживает восставших
украинских хлопов! На сторону Хмельницкого перешел уже почти целый полк
этих изменников - жолнеров и гусар. А в наших ли интересах сейчас еще
больше озлоблять население края, которым мы хотим управлять? Если Богун
только бесстрашный воин, то Нечай олицетворяет собой непримиримых врагов
шляхты и Короны... Молниеносная победа над Нечаем еще не является победой
над нечаевскими идеями, государственными устремлениями украинцев, а только
приведет к усилению их...
Вдохновенную речь Корецкого слушали как какое-то пророчество.
Присутствующие озирались вокруг, словно ища такого же вдохновенного
оппонента. Что-то не шляхетское звучало в пророческих словах князя, но что
можно возразить против его разумных доводов?
Шум, поднявшийся в, замке, неожиданно отвлек внимание шляхтичей. В
комнату, где несколько часов продолжался совет старшин, вошел Ежи
Скшетуский, только что соскочивший с седла.
Он был утомлен и голоден - это заметили все по его давно не бритому
лицу, усталой походке. Да и они сами с тех пор, как вернулся к войскам
Мартин Калиновский, забыли, когда спали спокойно. Правда, открытой войны с
войсками Хмельницкого сейчас не вели. Но и настоящего мира, о чем писалось
в договоре, в стране не было. Вспыхивали восстания посполитых, сражались
отдельные отряды в отдаленных воеводствах. Гусары и немецкие рейтары ловят
посполитых, челядинцев и десятками казнят их. Сотням отрезают носы, уши,
избивают розгами, кнутами или сапогами, покуда Хмельницкий стремится
продлить мирную передышку. Стон и проклятия этих несчастных людей
преследуют рыцаря, когда он остается один, не дают ему уснуть...
Никто не пожалел утомленного дорогой Скшетуского, все хотели сразу
выслушать его. Они даже не знали, откуда он прибыл. Но и это не столь
важно, их интересовали вести из Варшавы, где определялась политика Короны,
и из Езуполя, где гетман Николай Потоцкий отсиживался после страха,
переживая позор второго плена, ждали новостей и из Чигирина, может быть
даже еще больше, чем из Турции, или Молдавии, или даже из Москвы.
- Прибыл я, уважаемые панове, из Чигирина, - начал Скшетуский.
- Из Чигирина, от Хмеля?!
В этом возгласе шляхтичей звучал явный страх. Разгром шляхты под
Пилявцами, последовавший после поражений у Желтых вод и Корсуня, надолго
останется в их памяти, как возмездие провидения. Чигирин! Этот город
ассоциировался в воображении шляхтичей с окровавленным мечом и кучей
пепла, оставшегося после сожжения их гербов и привилегий. Ведь поручик
Скшетуский собственными глазами видел все эти ужасы! Он пахнет дымом этих
пожаров!..
Даже Мартин Калиновский первым поприветствовал прибывшего Скшетуского,
забыв в этот миг, что он польный гетман коронных войск и ему должны
выражать свое почтение прежде всего. Он подошел к поручику, протянув обе
руки и не скрывая тревоги.
- Поведж, поведж [рассказывай, рассказывай (польск.)], пан Скшетуский.
Вовремя успел на наш военный совет. Лайдаки бунтуют не только по ту
сторону Зборовской границы. Мы должны воспользоваться затруднением
Хмельницкого и отомстить за поругание Речи Посполитой. Речь идет только о
том, на какой город прежде всего надо напасть, чтобы мечом нашего
правосудия заставить покориться украинское быдло. Рыцари предлагают
Винницу, а не Брацлав. Какое ваше мнение, поручик?
Ежи Скшетускому льстила такая честь, славолюбие туманило голову. Но...
Брацлав, Гелена и грамота московского царя... По требованию гетмана должен
был рассказать о своих приключениях в Чигирине, в пути. Польщенный
вниманием, он так увлекся, что сам не помнил, что в его рассказе правда, а
что плод необузданной фантазии. Ведь тут нет никаких свидетелей!
- Так вот, уважаемые панове, будучи грубо оскорбленным полковником
Худолеем, я потребовал его наказания. На коленях лайдацкий гетман молил
меня простить Худолея, но я был непреклонен, и он вынужден был на моих
глазах казнить этого грубияна!..
Поручик врал безудержно, как он требовал от Хмельницкого уважения к
себе, как не хотел принимать подарки, оскорблял хлопских старшин.
- Пан Хмельницкий, уважаемый пан гетман, торжественно подарил мне при
отъезде самого лучшего коня и двести левков. Приказал старшинам
сопровождать чуть ли не до самого Брацлава, а в Городище сам Иван Богун
должен был встретить меня со старшинами...
И, почувствовав по настроениям слушателей, что слишком перехватил,
умолк. А гетман вдруг спросил его:
- Встретил Богун?
- Нет, ваша милость пан гетман, - опомнился Скшетуский. - Сотники его
коня в моем отряде обманным путем увели, и... я должен был мчаться изо
всех сил, не пожелав сатисфакции.
Скшетуский свою ошибку все-таки понял - в этот момент ему изменила его
собственная фантазия. "Не признаться ли им, что в спешке вместо Павла
Тетери назвал полковника Богуна?.."
- Может быть, пан поручик расскажет нам что-нибудь о войске Богуна,
находящемся в Виннице. Панове предлагают прежде всего напасть на
Винницу... - подсказал Калиновский.
- В Белой Церкви я нагнал полковника Вешняка с полком, который шел на
соединение с Богуном. А это чигиринские казаки, уважаемые панове! Да и
уманский полковник Осип Глух, который заменил погибшего Назруллу, тоже
должен выступить на соединение с войсками Богуна.
- Что же все-таки советует пан поручик? - снова спросил сольный гетман.
- Д-думаю, что Нечай, коль он не пьян, уважаемые панове, тоже тяжел на
руку. Но сейчас казацкие праздники, масленица... Уверен, что полковник
Нечай будет пьян!..
- Что же, панове рыцари, отправляйтесь к войскам! - приказал
Калиновский. - Покуда прибудут войска Вешняка и Глуха, ударим на
полковника Богуна. С богом, за святую честь польской шляхты!

26

На следующий день в степи, по дороге на Винницу, гетман почувствовал,
что рассказанное Скшетуским встревожило его. Или, может быть, встречный
ветер с морозом так донимал Мартина Калиновского, что он не мог усидеть в
седле? Доверительный рассказ Скшетуского о какой-то грамоте московского
царя очень заинтересовал его. "Любопытно, что заставило так поступить эту
шляхтянку, приемную дочь казацкого атамана? - размышлял Калиновский. -
Забота о чести жены Чаплинского или честь шляхты, овеянной славой еще со
времен Ягеллонов?"
Мартин Калиновский не видел Гелены, но восторженный панегирик поручика
о ее красоте тронул и его зачерствевшую душу. И он пообещал Скшетускому,
что после разгрома Богуна в Виннице отправится в Брацлав.
Предстоял первый бой гетманских войск после позорного поражения под
Корсунем!
Ветер, бивший в лицо, донимал кипевшего от ярости гетмана Калиновского.
В тревожных раздумьях гетман несколько раз хватался за саблю.
- Это будет страшная баталия, уважаемый пан Скшетуский, - сказал
Станислав Ланцкоронский.
- Ну, уж пан Мартин покажет свое умение! - в тон ему поддакивал
Скшетуский.
Приближались сумерки, но от белого снега было-еще совсем светло. На
опушке леса показалась группа людей. Вокруг них гарцевали всадники, но
люди не спешили, шли медленно. Гетман видел, как всадники замахивались
нагайками, как отскакивали от них посполитые. Он свернул с дороги на
обочину, завяз в снегу, но продолжал ехать. Остановился только тогда,
когда поднялся на бугорок у опушки леса.
За гетманом вынуждены были последовать и другие шляхтичи. Князь
Корецкий немедленно послал отряд драгун. Они протаптывали по снегу дорогу
для польного гетмана.
Человек тридцать крестьян, окруженных отрядом конницы, растерянно
посматривали на гетмана. Они вынуждены были идти, потому что их подгоняли
жолнеры, наезжая на них своими лошадьми.
В руках у кавалеристов обнаженные сабли, за поясами - пистоли.
- А ну-ка, оборванцы, мерзкие завистники! Что мы тут, до ночи будем
возиться с вами?
Драгуны Корецкого подскочили к толпе людей, остановили их. Среди них
были две женщины, едва тащился седой старик, несколько пожилых мужчин, а
остальные - молодежь, парни. Корецкий врезался в толпу, чуть было не сбив
с ног молодицу.
- Тьфу, бешеный конь, проше ясновельможного пана, - воскликнула
молодуха, защищаясь рукой, словно от удара.
- Цо? - крикнул князь больше для видимости. В его возрасте женская
красота еще много значила.
А крестьянка, раскрасневшаяся от мороза, показалась ему такой красивой,
что можно было сменить гнев на милость.
- Красивой хлопке надо бы не коня, а всадника бояться... Что за люди,
откуда идут? - спросил.
- Хлопы, проше пана. Взяты по приказу пана гетмана как "языки". Есть
среди них ворошиловские, краснянские...
- Краснянские? - поинтересовался гетман, подъезжая к толпе.
К Калиновскому подскочил старшина и доложил ему, что большинство из них
схвачены в лесу - собирали сухие ветки на топливо. Около десятка краснян
вершами ловили рыбу в озере. Одна молодуха шла с мужем из Красного в гости
к родителям в Ворошиловку. Муж ее убежал, прыгнув в провалье на опушке
леса, а она заговаривала зубы жолнеру...
- Лайдачка, пся крев! Ко мне ее, - приказал польский гетман.
Молодуха, с которой заигрывал князь Корецкий, пугливо взглянула на
грозного гетмана.
- Ясновельможный пан меня зовет? - показала рукой на свою грудь и
шагнула к Калиновскому.
- Из Красного?
- Да, из Красного, паночку. Явтухова теперь я с масленицы. Ориной
зовут. С мужем своим Явтухом Голодрабенко к родителям шли заговенье
отметить.
- Хватит болтать!
- Вот те и на, люди добрые...
- Ну!.. Отвечай, раз спрашиваю, быдло украинское!
- Спрашивайте, паночку.
Из толпы вышел вперед пожилой крестьянин:
- Она... молодая еще, только что женщиной стала. Глупая, уважаемый пан,
что она там знает. Может быть, пан у нас, мужиков, расспросили бы?
- Молчать, лайдак! - Гетман ткнул саблей прямо в черную бороду
крестьянина и яростно повернул ее. Мужчина замертво упал на снег.
- Л-лайдак! - выругался гетман, запнувшись. - Кто сейчас в Красном?! -
грозно спросил он Орину.
- Да уже... прошу прощения у пана, как вам угодно, люди там.
- Не о том спрашиваю, грязная схизматка! Какое войско в Красном?
- Матушка моя родимая!.. - застонала молодуха. - О каком войске
спрашивает пан? Жолнеров, как и у пана, несколько...
- Какие жолнеры? Врать вздумала, пся крев, хлопка!..
Орина только вскрикнула и закрыла лицо руками, чтобы не видеть своей
смерти.
Но даже рассвирепевший гетман считал бессмысленной ее смерть. Он
почувствовал, что ничего не добьется от крестьян. Ему нужна правда, а не
их трупы.
- Нех пан воевода допрашивает свое непокорное быдло, - сдавленным
голосом велел Ланцкоронскому, отъезжая от толпы крестьян, чтобы не видеть
страшного взгляда зарубленной молодухи.
Приближался вечер. К воеводе один за другим подходили перепуганные
люди. Ланцкоронский каждого спрашивал, знают ли они своего пана.
Оказалось, что знают, а о чем-то другом не осмеливались говорить.
Наконец воевода спросил их о Нечае.
- Вот это, пан воевода, полковник! Сказывают, что взял быка за рога,