Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга третья

челядинцы и некоторые полковники, генеральный писарь возмутился.
- Потоцкий ведь назвал Белую Церковь центром всего реестрового
казачества, - возразил Хмельницкому кто-то из полковников.
- Коронный гетман и Киев считал наиболее надежным местом для реестра
приднепровского казачества, уважаемые полковники! - возразил Богдан.
Вечером стало известно, что Потоцкий созывает совещание только старшин,
находящихся в Белой Церкви вооруженных сил Польши. Пригласит ли он на этот
совет и войскового писаря со старшинами реестрового казачества, никто не
знал. Поэтому старшины не возражали, когда полковник Хмельницкий предложил
им уехать в Киев.
Очевидно, Потоцкий ждал, что генеральный писарь сам явится к нему. По
крайней мере чтобы засвидетельствовать свое уважение к особе,
возглавляющей королевские войска на Украине.
Но Хмельницкий, наскоро собравшись, в тот же день выехал в Киев. Две
подводы с новыми списками - реестрами казацкого королевского войска -
ехали впереди. Хмельницкого сопровождал большой, хорошо вооруженный отряд
чигиринских и лубенских казаков, полковников, писарей и представителей от
каждого полка. Богдан ушел из Бедой Церкви, вставив ее в безраздельное
господство польного гетмана. Ведь Потоцкий прибыл в войско,
сосредоточившееся на Украине, для окончательного усмирения бунтарски
настроенных казаков, оставшихся вне реестра. Он готовился учинить кровавую
расправу над украинцами, о чем предупреждал казаков еще во время встречи с
ними в Варшаве: "...Имущество ваше, жен и детей... сметет меч Короны!.."
Обещание короля довести реестр казаков до восьми тысяч человек вдруг
потеряло свое значение не только для Богдана. Оно поблекло, как
подрубленное или сбитое плетью деревцо! Победил не король, а шляхта,
которая давно стремилась придушить мятежного украинского труженика.

11

Извиваясь, река несла свои воды на север. Она протекала по лесам и
буеракам, по горным ущельям и долинам, пересекая курфюрстовские поля,
через десятки государств и стран. И на всем ее пути дороги и тропинки по
обоим берегам были усеяны вооруженными людьми. Многочисленные отряды
воинов двигались вдоль многоводного Рейна, находя там пищу себе, пастбища
для коней и надежную защиту.
Но разве убережешься от неожиданных встреч и столкновений с отрядами
враждующих между собой армий иезуитов и северных их противников. Войска
гарнизона побежденного Кельна выследили блуждавший по лесным дебрям
междуречья потрепанный отряд Вовгура. На рассвете шведы, избалованные
победами, напали на казаков.
Но как раз в это время снимался в поход отряд Вовгура. Неожиданно
нагрянувшие шведские разведчики натолкнулись на мощный отпор. Вовгур
первым бросился навстречу шведам, а следом за ним помчались казаки,
жолнеры и чешские партизаны.
Два скакавших впереди всех шведских смельчака, даже не успев взмахнуть
саблями, повалились на землю с рассеченными головами.
- К бою, братья! - воскликнул Вовгур, настигая третьего шведа.
И в еще не проснувшемся лесу забряцали сабли, заржали взбешенные кони.
Отчаянные вопли шведов поднимали боевой дух у вовгуровцев. Никто из них не
спрашивал, за что и за кого сражались. И тем и другим нужен был свободный
путь на восток: нападающим - для завоеваний новых земель, казакам - для
возвращения на Дунай, на Вислу, на Днепр!
Шведские разведчики с криком бросились наутек, к своим войскам на
Рейне. Им показалось, что наскочили на целый полк воинов изменника графа
Валленштейна.
Это неожиданное столкновение так и закончилось гибелью двух шведов.
Казаков же эта стычка еще больше насторожила, напомнила, что рейнская
земля дышит духом войны, жестоким духом уничтожения.
- Надо быть всегда начеку, братья воины! Мы можем столкнуться и со
значительно большими отрядами двух враждующих между собой цесарей:
северного завоевателя Густава-Адольфа и иезуитского из Вены - Фердинанда.
Поторопимся, братья, на восток, на Днепр!
- Куда именно? - интересовались казаки.
- На восток, говорю. Это не то что бежать куда глаза глядят, как
разбойники! На восток - это в словацкую Братиславу!.. Главное - не сбиться
с дороги. Казак Петрусь будет ехать впереди. Следите за Дунаем! -
приказывал Вовгур. Теперь он уже без колебаний взял командование отрядом
на себя. Голландия осталась далеко позади, осталась как горькое
воспоминание!
И снова отряд блуждал по лесам, затем двигался по наезженным дорогам,
направляясь на восток. Отдыхали недолго, старались не попадаться на глаза
людям. В пути держались все вместе. Порой принимали в свой отряд
какого-нибудь блуждавшего по бездорожью европейских междуречий беднягу
чеха или поляка. Отряд странствующих вовгуровцев уже насчитывал более
пятидесяти хорошо вооруженных конников.
- А как же быть с разведчиками, которых послали в Голландию узнать о
судьбе Максима? - спрашивали воины. - Предлагаешь идти на восток, а как же
с ними? Будем тут ждать от них вестей из Амстердама или помолимся за
упокой их душ и двинемся через Чехию на Украину?
- И за упокой молиться не станем, и ждать здесь разведчиков не будем.
Айда, братья, на Украину. Днепр нам покажет, как жить дальше, ожидая
вестей о судьбе батьки Максима, - советовал друзьям Юрко Вовгур. Своим
вниманием к товарищам, бесстрашием и воинственным пылом он вполне заслужил
право быть старшим.
- Веди, брат Юрко, на Днепр! Оттуда и в самом деле нашему брату виднее,
где искать казацкую долю, - один за всех ответил казак Петрусь. - Коль не
сумели уберечь Максима во дворце герцога, так нечего теперь ждать его
здесь, на таком бездорожье!..
Не молодой уже, участвовавший в нескольких походах казак Петрусь
пользовался доверием и уважением всего отряда. Казаки держались вместе,
они доверились сметливому лисовчику Вовгуру, надеясь, что он приведет их
на родную землю. Продвигались осторожно, высылая вперед разведчиков.
Однажды разведчики донесли о том, что отряд не только отошел далеко от
Рейна, но и оказался в более знакомых местах. Их изнуренные кони уже
топтали чешскую землю!
Силезия осталась позади. А до Днепра, как им казалось, еще было так
далеко, как до неба! Теперь все чаще встречались войска. Приходилось
сворачивать с дороги, пробиваться через леса и заросли междуречья. Что за
войска и сколько их, не присматривались. Только бы на восток, на восток!
Но трудно было уберечься в чужой стране. Сколько скопилось здесь разных
враждующих войск!
- Стой! Что за воины? - крикнул какой-то латник на ломаном немецком
языке, неожиданно, как ветер, выскочив из перелеска.
Следом за ним, точно из-под земли, вынырнул большой отряд вооруженных
конников. Вступать с ними в бой было безрассудно. К тому же далеко уже
ушли от Рейна и Кельна!
- Казаки мы, воины с Приднепровья, - не таясь ответил Вовгур, с трудом
разобрав, о чем его спрашивают.
- За кого воюете, казаки? - прекрасно поняв ответ, латник спросил уже
на чешском языке.
- Воевали мы за честный народ. А сейчас... убежали из плена, - не
растерялся Вовгур. Хотя чешский язык латника и вызывал на откровенность,
но воин прошел большую школу партизанской войны. Осторожность никогда не
вредит...
- Так за кого и какой это честной народ? Не Перебинуса ли вы воины,
этого разбойника, лисовчика, князя Габора? - допрашивал латник.
- Говорю ведь - за народ! Народ - это... наши отцы, матери, это хозяева
родной земли. А пан латник за кого рискует своей головой, воюя на широких
придунайских просторах? А Перебинус... Не Перебейноса ли имеет в виду пан
латник? Одного Перебейноса еще и Кривоносом звали. Его мы знаем. Так он за
корону цесаря и голову сложил...
Казаки плотным кольцом окружили Вовгура. Поможет ли смелый разговор о
Кривоносо, не были уверены. Оружие держали наготове, взялись за сабли,
крепче натянули поводья. Латники заметили это и тоже взялись за оружие.
- Вы должны подчиниться приказу высшего в этом крае командира
цесарского войска, комиссара Вильдгарта.
- А вы кто будете?
- Я его писарь, лейтенант Пауль... Комиссар Вильдгарт будет ждать нас
там... Прошу следовать за мной. Рекомендую не противиться. Со мной
пшталунк - отряд рыцарей, и я выполняю приказ военачальника этой
местности!
Что оставалось делать? Вовгур только пожал плечами. Закончится ли все
это разговором, или дело дойдет до сечи?

12

- Я не люблю стычек, как на поединке. Настоящая резня - это моя стихия!
- бахвалился поручик Самойло Лащ, гарцуя на своем ретивом гнедом коне. -
Этим конем, подаренным ему Конецпольским, он очень дорожил. Коронный
гетман любил иногда позабавиться, одаривая лошадьми своих любимцев. И в
старости не изменил своей благородной привычке.
И не Удивительно, что Самойло Лащ, будучи хотя и не единственным, но
счастливым любимчиком Конецпольского, гордился этой милостью коронного
гетмана. Подобрав по своему вкусу таких же, как и сам, отчаянных
головорезов из королевских гусар, поручик не скрывал своих кровожадных
намерений.
- Ненавижу эти казачьи скопища мятежных хлопов! - не раз откровенничал
он с Николаем Потоцким, чтобы как-то обосновать свои настойчивые просьбы
направить его в распоряжение польного гетмана. Ему не хотелось участвовать
в европейской войне, в которую цесарь и иезуиты втянули и Польшу. Эта
война не возвеличивала шляхтича, участие в ней не считалось героизмом!
Хотя Потоцкий всячески скрывал истинные намерения в этом походе на Украину
против казаков, но сообразительный Лащ понял, что именно здесь произойдет
взлелеянное в его мечтах побоище!
Военным же делом искушал Лаща и Конецпольский. Он уговаривал его
возглавить отправлявшиеся в Европу польские войска. По просьбе
австрийского цесаря, Польша вынуждена была помогать иезуитам в этой
затяжной европейской войне. Вот уже много лет в Европе идут беспрерывные
ожесточенные бои с протестантами. Разгромили чехов, сломили их вооруженное
восстание. Но они не сложили оружия. Активные военные действия между
союзом немецких протестантов и иезуитскими войсками австрийского цесаря не
прекращались. Не утихают кровопролитные бои наемных войск графа
Валленштейна с войсками шведского короля Густава. Своим предательским
заигрыванием с протестантской коалицией Валленштейн отвлекал внимание
цесаря. А чешский народ продолжал партизанскую войну с тыла, уничтожая
зазнавшуюся банду графа...
- Я не о таких сражениях мечтаю!.. - восклицал Лащ, хорошо зная, какие
кровавые бои идут в Европе. Он хотел обмануть и Потоцкого, лишь бы воевать
с казаками. Ведь в Европе, где идет такая резня, пропадешь ни за понюшку
табаку! И ни славы, ни личного удовлетворения! Бесславно погибнешь в чужой
стране, точно мышь под колесом телеги.
Нет! Предвкушая удовольствие, он жаждал померяться силами с украинским
"быдлом".
Морозная, сухая погода. Луга и леса под Могинами до сих пор еще не
покрыты снегом. Как всегда самовлюбленный и самоуверенный, воинственно
настроенный поручик даже разведки не выслал вперед.
У перелеска на приднепровских лугах его и встретили передовые отряды
Скидана. Атаман Беда и в этот раз первым напал на гусар Лаща, неожиданно
выскочив из-за густого перелеска. Хотя Лащ всюду трубил о своем желании
померяться силами с казаками, однако он, мгновенно сообразив, что это надо
делать где-то в другом месте, приказал своим гусарам отступить. Луговой,
кустарник и подмерзшие лужи затрудняли даже отступление, не говоря уже о
бое.
Около десятка гусар погибло в этой неожиданной стычке, но им удалось
захватить живого казака. Под ним зарубили коня, а его связали арканом.
Самойло Лащ понял, что ему вместо нападения на казаков следовало бы
послушаться Потоцкого и немедленно отойти к Билазерью, будто заманивая
целый полк казаков, как хвастался он позже. У Беды, как известно, полка
казаков не было. Но стычка с гусарами и внезапное бегство их насторожило
казаков.
Жолнеры Потоцкого понимали, что их гетман не просто хотел припугнуть
казаков, а готовится к настоящим тяжелым боям на Приднепровье. Жолд и
военные трофеи - все это стояло рядом с боями и смертью. Вот уже и
развертываются сражения, да еще какие!
Потоцкий настойчиво и жестоко допрашивал приведенного лащовцами казака,
добиваясь, чтобы он выдал замысел Скидана. При этом присутствовал и
Караимович, прибывший по приказанию Конецпольского как наказной атаман
всего реестрового казачества. Взятый в плен казак сообщил, что Скидан
собирается ударить им с тыла и отрезать их от подольской дороги. Этого
больше всего и опасался Потоцкий. Застигнутое врасплох его войско, которое
и сейчас выражает свое недовольство задержкой с выплатой жолда, может
повернуть оружие и против своего гетмана!.. Вот тогда казаки померялись бы
с ним силами на болотистых лугах за рекой Рось!
- Скорее отступать! - решительно приказал Потоцкий своим горячим
полковникам. Даже Лаща приструнил. Польный стремился обеспечить себе тыл,
которого нет и не будет у казаков до тех пор, покуда Днепр не покроется
толстым слоем льда.
И никто не разгадал хитрого замысла польного гетмана. Потоцкому нужна
не просто победа, а полный разгром казачьих войск, которые привел сюда с
низовий Днепра пусть даже и отличающийся необыкновенной храбростью Скидан.
Ведь эта храбрость будет опираться только на небольшое войско, на полки
нереестровых казаков. Скидан действует вслепую! Очевидно, не знает даже
численности своих войск. Да и о том, какими силами располагает Потоцкий,
как выяснилось из допроса пленного казака, не знают ни Скидан под
Кумейками, ни тем более Павлюк под Черкассами.
Подкреплений с левого берега Днепра казаки сейчас получить не могут.
Днепр, сплошь покрытый кашицей, пока что служит Потоцкому. Но скоро
наступит ледостав, гетман должен спешить! В течение ближайших недель ни
Кизим из Переяслава, ни Острянин из Полтавы не могут прийти на помощь
павлюковцам.
Приказы Потоцкого были краткими и резкими. В них чувствовалось что-то
тревожное.
- Никаких наступательных боев, гунцвот... - гневно вразумлял горячих
полковников Потоцкий.
Павлюковцы наращивают свои силы, в хуторах и селах - угрожающее
затишье. Украинцы собирают оружие, ищут уязвимые места в гетманском
войске, которому до сих пор еще не выплатили жалованье.

13

Когда потрясенный смертью лисовчика Рембрандт наконец вышел из
оцепенения, карабинеры уже вели Кривоноса к башне у ворот, где в
подземелье находилась темница.
Художник подбежал к нему, но сделать ничего не мог. Он был бессилен
против четырех конвоиров, каждый из которых мог легко сломать его, как
палку. У него дрожали ноги, слезы заволакивали глаза. Карабинеры уже подло
расправились с одним из лисовчиков. Надо во что бы то ни стало спасти хотя
бы этого, очевидно их старшого!
Рембрандт не впервые заходил без приглашения к герцогу. Во дворце к
нему так привыкли, что даже сам герцог, потомок старинного княжеского
французского рода из Орана, не был удивлен неожиданным появлением
художника в кабинете. В руках художника листы с эскизами и угольные
карандаши. На лице испуг и растерянность...
- Что случилось, милейший наш господин Харменес?.. - спросил герцог,
поднимая голову от лежавшего на столе пергамента. Выпущенный из рук
пергамент пружинисто свернулся в трубку.
- За что, ваша милость, вы так жестоко наказываете? Ведь они...
- Приказы военного времени, господин Рембрандт, жестокие, как и сама
война! Воин из враждебного нам лагеря должен быть разоружен и заключен в
темницу.
- Но... ваша милость, с ним обращаются не как с пленным. Второго
предательски, как злодея, убили, напав сзади...
Герцог даже вскочил с места, услышав слова Рембрандта. То ли его
обеспокоило состояние художника, то ли он и в самом деле не знал о
бесчинствах, творившихся в его владениях. Властно трижды ударил в ладоши,
подхватив очки, которые от резкого движения свалились с носа и болтались
на шнурке. Из боковой двери вбежал вооруженный слуга.
- Что вы сделали с интернированными воинами польского короля? - спросил
взволнованно герцог. Он действительно не знал, что произошло с пленными.
- Один был зарублен в стычке с охраной вашей милости. А второй,
кажется... сошел с ума... - доложил слуга, пожимая плечами.
В руке художника герцог увидел карандашный набросок лисовчика на коне.
Он решил, что художник обеспокоен потерей интересной натуры. Герцог даже
улыбнулся, ловя болтавшиеся на шнурке очки.
- Перевести пленника из башни во флигель! - приказал слуге. - Снять с
него цепи и обращаться как с благородным пленником. Разрешаю художнику
Рембрандту входить к нему в любое время и рисовать.
И медленно сел в кресло, обтянутое желтой кожей. Вид у него был
утомленный, глаза остановились на свернутом в трубочку пергаменте.
Художник, как всегда при прощании с герцогом, почтительно поклонился.
Слуга открыл перед художником дверь и вместе с ним вышел из кабинета,
чтобы выполнить новое приказание герцога.
Во дворе не было уже ни убитого лисовчика, ни его коня. Даже
вооруженный отряд дворцовой охраны исчез со двора.

14

Направляясь в Киев, Богдан всю дорогу думал о замысле Потоцкого,
пытался разгадать его. Дважды останавливался на хуторах для краткого
отдыха. Лихорадочные военные приготовления польного гетмана тревожили и
озлобляли жителей этих селений. Казаки покидали свои усадьбы, сторонились
полковников и писарей из отряда Хмельницкого. Судя по этому, Богдан в
конце концов пришел к заключению, что польный гетман приехал на Украину не
для добрососедских разговоров с казаками!
Да и в Киеве наслушался разных слухов, сплетен и предостережений об
опасности. Город притаился. Даже в колокола не звонили в церквах. Духовные
пастыри открыто говорили, что для казачества наступает описанный в
Евангелии Страшный суд! Охваченный волнением и тревогой, Богдан решил
встретиться с этими блудливыми священниками. Как переменились люди!
Что же ему делать? Оставить в Киеве писарей с несколькими полковниками
реестровых казаков? Пускай убивают время на составление противных казацких
"граматок". Кому они теперь нужны? Разве что, действительно, как граматки
для поминок!..
Надо пробиваться к своим людям, а может быть... в Субботов, к семье,
переждать, покуда утихнет это злосчастное смятение. Судя по доходившим
слухам об ожесточенных кровавых боях, разгоревшихся у Кумейковских озер,
Хмельницкий убеждался в том, что украинскому народу придется еще испить;
горькую чашу страданий.
Где же найти мудрых людей, с кем посоветоваться? Духовные отцы Иов
Борецкий, Лукарис... Даже бросило в дрожь от неожиданной этой мысли. Еще в
Варшаве, на приеме у коронного гетмана, он узнал от турецкого посла об
ужасной судьбе Лукариса - борца в патриаршей митре за всенародную правду.
Жестокие турецкие палачи отправили его на галеры. Разве может он, глубокий
старик, выдержать такое?..
И все же Богдан решил встретиться в Киеве с православными
первосвященниками. Но после разговора с ними еще большая тревога охватила
его душу, и без этого отягощенную собственными заботами. А ведь надо
действовать, с чего-то начинать, наконец, найти опору на своей родной
земле! На прибрежные хутора и села, на их жителей грозными волнами
надвигается кровавый потоп. Его несут на остриях своих сабель гусары и
жолнеры, обманным путем заполученные у короля хитрым, как лиса, Потоцким.
Он тайком сосредоточивает свои силы, чтобы напасть на казаков. Ведь в
каждом своем донесении в Варшаву польный гетман сетует на бунтарскую
непослушность, умалчивая об истинных своих намерениях "проучить"
украинский народ!
- Вам, как генеральному писарю, назначенному самим королем, следовало
бы встретиться с Потоцким и уговорить его... - советовали киевские
духовные отцы Богдану.
"Переменились духовные пастыри!" - с горечью подумал Хмельницкий.
- Сейчас, очевидно, уже поздно уговаривать Потоцкого, преподобные
батюшки! Уже гремят пушечные залпы. Гусары словно клещами сжимают полки
неосмотрительного Скидана, - пытался было возражать им Богдан. - Надо
найти более действенные способы для предотвращения этого побоища! Надо не
допустить кровопролития нашего народа!
- Но как предотвратить, пан писарь? Очевидцы рассказывают, что старшины
Скидана, не дождавшись прибытия его с пушкарями, вступили в бой под
Кумейками с войсками Потоцкого...
После этого и решил Богдан ехать к Потоцкому, чтобы уговорить его, даже
упросить, обращаясь к разуму и рассудительности польской шляхты,
рассчитывая на ее доброту... И в ночь пустился он в путь вдоль Днепра
искать этой "доброты"! Только двоих самых верных чигиринских казаков взял
с собой.
Эта холодная и дождливая ночь филиппова поста была страшной для
хуторян, метавшихся, как растревоженный рои пчел, ища спасения! Как от
чумы убегали семьи казаков. Это удивляло Богдана и наполняло его душу
горестью.
- Куда вы бежите? - спрашивал он. - Женщины, старики... Зачем
оставляете дома, хозяйство?
- Душу бы свою унести, спасти бы детей. Разве вы не знаете польских
гусар? А у нас вон внучка... Прятали мы ее от голомозых людоловов, а от
польской шляхты не убережешь... - торопливо отвечали жители Триполья
странному казацкому старшине. "Не иначе как обласканный польским гетманом
полковник реестровых казаков", - думали люди, глядя вслед Богдану.
И ревела встревоженная ночными перегонами скотина, бежали куда глаза
глядят девушки. Только ночью, а не днем, можно узнать, что творится на
Приднепровской Украине, пан генеральный писарь реестрового казачества!
Хмельницкий останавливался только для отдыха. С кем тут посоветуешься,
кого спросишь, коль каждый поселянин старается скорее убежать от тебя?
Разве самому не видно? Теперь все стало ясным и понятным. Терзаемый
думами, Богдан не заметил, как проехал через хутор, о котором часто
вспоминал. Особенно обед у молодой хозяйки Ганны...
Еще на околице хутора услышал рев скотины и отчаянные вопли женщин. Он
сворачивал с дороги, не решаясь заговорить с людьми. Изредка встречались и
казаки. Некоторые из них были вооруженные, а другие шли с дышлами или с
косами.
Богдан не присматривался к казакам, не расспрашивал их, откуда они. Да
и какой толк в том? Но за хутором он наткнулся на целый отряд конных
казаков. Тут не утерпел, спросил, приглядываясь к ним в ночной темноте:
- От кого убегаете, казаки?
Они зашумели, придержали коней. Окружили незнакомого старшину, ехавшего
в такое опасное время в сопровождении только двух джур.
- Сам сатана тут не разберет, прости боже, кто убегает, а кто гонится.
Выполняем срочный приказ, пан старшина! - сказал один из казаков.
Очевидно, он надеялся получить какую-то помощь или совет.
- Что происходит в Терехтемирове? Кто там сейчас за старшого?
- Да гусары Потоцкого, сдох бы он, проклятый! К самому Днепру прут,
чтобы преградить нам путь. Возле Кумеек и нам пришлось столкнуться с ними.
А сейчас скачем по наказу Скидана и слышим, как позади нас поднялась
пальба... - торопились объяснить казаки.
"Чьи же пушки громче ухают?.. Да, собственно, коль уже из пушек ухают,
значит, идет настоящий бой", - сам себе ответил Богдан. Он прислушивался
не столько к взволнованному рассказу казаков, сколько к стону земли, к
ночному шуму всполошенных приднепровских жителей, к страшному эху пушечных
залпов.
- Павлюк с пушками должен был выступить из Чигирина нам на помощь, -
объяснили казаки. - Но успел ли он дойти? Не разберешь, откуда стреляют...
- Морозы бы ударили, мы бы и горя не знали тогда. Из-за Днепра Кизим
подоспел бы на помощь! Полтавчане смелее двинулись бы к Черкассам...
- Так, выходит, нам не удастся пробиться к Потоцкому? - спросил Богдан,
не подумав, что может испугать казаков.
- К Потоцкому? Разве, пан...
- Да нет, пропади они пропадом!.. Я - генеральный писарь реестрового
казачества! Знаю, должен был угомонить безумцев... - И умолк, потому что
сам уловил в своих словах нотки покорности. "Кому я подчиняюсь, перед кем
заискиваю?" - упрекал себя.
И, повернув своего коня, поехал вместе с казаками.
- Нам надо как-нибудь переправиться на противоположный берег Днепра и
передать весточку Кизиму... - произнес, словно оправдываясь.
- Как же туда переправишься, пан писарь... Вон какое сало плывет по
Днепру, только скрежет раздается. Сейчас ни одного челна не найдешь,
паромы разобраны... - сказал какой-то казак.
- Зачем пугать! Сало, сало... Да кабы и достали челн, так разве на нем
можно сейчас переплыть... Но коль писарю нужно так срочно, как и нам,
то... я первым переправлюсь с одним или двумя казаками на ту сторону
Днепра. Не впервые рисковать нашему брату. Ежели надо, на все пойдешь!.. -
горячо произнес старшой этого отряда.
- Правда, для доброго дела, - как там тебя звать, пан казаче?.. надо
ведь! Казаки Скидана, очевидно, надеются на поддержку их Кизимом с
левобережцами.
- А зовут меня Григорием, я приемный сын Нечая, брат Данька, -
неожиданно прервав разговор, сказал старшой.
Богдан вдруг вздрогнул, как испуганный, дернул за поводья коня и осадил
его. Такая неожиданная встреча ночью в лесу! Соскочил с коня и Григорий,
несмело, а все-таки пошел навстречу Богдану и расцеловался с ним, как с
родным.
- Как хорошо, что я встретил тебя, Григорий! Как это кстати... По
приказу скачете, так давайте не мешкать, панове казаки, у вас и так мало