Страница:
всадник, разыскав Конецпольского.
- Снова бунтовщики? Кто такие, гунцвот, чего они взбунтовались?
- Не вем! Говорят, что возвращаются от австрийского цесаря домой.
- Так почему вы их называете бунтовщиками? Отобрать оружие и отпустить
по домам! - кричал Конецпольский, рисуясь перед Скшетуским. Ведь он -
староста в этом крае! А староста имел право не только наказывать, но и
миловать людей в его пограничном старостве!
Всадник галопом поскакал выполнять приказание.
Подъезжали к прибрежному хутору, из которого только утром выехал
Скшетуский, терзаемый сомнениями и угрызениями совести. Он был смущен,
порой невпопад отвечал Конецпольскому.
Вдруг к ним снова подскакал на взмыленном коне джура. Теперь из отряда
гусар, который пробирался по прибрежным днепровским зарослям.
- Что за спешка, пан дозорный? - спросил Конецпольский, останавливая
его.
- Полковника Хмельницкого задержали на хуторе! Собирался ехать в
Боровицу, менять там коня. В хате хлопа гусары поручика Скшетуского
схватили его... - сообщил джура, захлебываясь от радости.
Разгулялись ветры-вьюги, разгулялись бури, разгорались распри меж
людьми. Даже на Среднем Днепре установилась настоящая зима. Поля и леса
покрылись снегом, когда-то оживленные, торные дороги были непроезжими.
Снежной зиме на Приднепровье не хватало хороших морозов.
Потоцкий не по собственному желанию отсиживался в каменном доме в Белой
Церкви, зорко охраняемый жолнерами, хотя в это время никто и не нарушал
его спокойствия в городе. Кривоносовцы рассеялись, словно сон, даже при
разговоре с коронным гетманом о них никто уже не вспоминал.
Однако гетман не мог забыть своей стычки с ними. Он был рад, что никто
не видел его унизительного бегства. Но сам-то он, наверное, никогда не
забудет позорящих его военных неудач в этом неспокойном пограничном крае!
Сидя в одиночестве, он терзался мыслями, стараясь трезво оценить свое
поведение. Вот до чего дожил, управляя страной, держа меч вместо скипетра
власти. Теперь приходится надеяться только на крепкие стены, спасаясь от
людей, которые при других условиях должны бы встречать его с хлебом-солью.
С хлебом-солью!..
Даже усмехнулся. Но не радость, а горечь проявлялась в этом смехе. Это
скорее был упрек Потоцкого-человека Потоцкому - шляхтичу и коронному
гетману.
Под впечатлением этих размышлений в Белой Церкви Потоцкий и писал
письмо канцлеру Осолинскому:
"...Почти ежедневно ко мне приходят просители из местных жителей. С
какими только жалобами не обращаются они, обиженные нашими панами
подстаростами и государственными служащими!.. Поля, сенокосы, пасеки,
зерно, да и все, что понравится нашим служащим, они отбирают у крестьян, а
непокорных избивают или запарывают до смерти... Это может привести к очень
плачевным результатам не только для милиции, которую могут уничтожить, но
и для Отчизны, если разразится страшная внутренняя война, которая, как
буря, может нагрянуть на шляхту..."
Потоцкий писал это письмо в Варшаву с намерением, чтобы о его
содержании узнали и на Украине! На следующий день после того, как курьеры
ускакали с письмом, о нем уже говорили на каждом перекрестке Белой Церкви.
Спустя некоторое время об этом письме узнали в Кагарлыке, Терехтемирове и
даже в Чигирине. То ли со страху, то ли руководствуясь здравым смыслом,
коронный гетман хотел как-то обелить свою погромную акцию на Украине.
Коронный хорунжий Александр Конецпольский в то же самое время вместе с
обоими Скшетускими и гусарами направился в Киев, оставив под началом
Стефана Потоцкого большую часть своего войска. В помощь ему еще дал
Самойла Лаща. Так хотел сам коронный гетман!
Богдан Хмельницкий в это время находился в заключении в Боровице. За
селением был Днепр, на котором шуршал пока еще крохкий лед. Богдан ждал,
когда замерзнет река, надеясь вырваться за Днепр, во что бы то ни стало
ускользнуть из рук врагов. Жолнеры лишь ждали приказа коронного гетмана,
когда и как казнить присужденного к смерти генерального писаря казачьих
войск Богдана Хмельницкого.
Хотя судьба Богдана и находилась в руках карателей, он верил в свое
счастье и напряженно думал о победе. Хмельницкий не знал, что еще кое-кто
заботился о спасении его жизни.
А таких людей было немало, даже в полках реестровых казаков, которыми
сейчас полновластно распоряжался полковник Барабаш. О смертельной
опасности, грозившей Богдану, узнала и Гелена. Подстароста до сих пор
держал ее в своем чигиринском доме, добиваясь от нее согласия на брак с
ним.
Богдану ничего не было известно об этом. О своей старой дружбе со
Станиславом Кричевским, другом и кумом, он боялся даже вспоминать.
Кричевский сейчас полковник реестровых казаков, однако не со всеми ними
Богдан сел бы за один стол. Чем можно измерить ныне чувство дружбы, когда
над твоей головой занесен дамоклов меч?
Все эти мысли отягощали голову Богдана, сидевшего в заточении.
Задумывался он и над своей жизнью, вспоминал молодые годы, друзей. И с
каким-то чувством раскаяния он прислушивался к доносившейся старой песне,
напоминавшей ему об ушедших юношеских мечтах. Не умели ценить молодости,
транжирили ее, как нетрудовые доходы, не заботились о достойной встрече
зрелости...
Не знал Хмельницкий и о разговоре полковника Кричевского с наказным
атаманом войск Конецпольского, Стефаном Потоцким.
- На мой взгляд, уважаемый пан Кричевский, Хмельницкого следовало бы
передать в руки чигиринского полковника, - рассудительно доказывал Стефан
Потоцкий.
- Полковника или подстаросты? Должен сказать вам, уважаемый пан: как
друг заключенного, я не верю в измену Хмельницкого и не понимаю, почему в
этом не разобрались. Какой-то трусливый глупец распространил версию о его
измене...
- А другие глупцы поверили, - засмеялся молодой Потоцкий.
- Я, уважаемый пан Стефан, этого еще не говорил. Но такой вывод
подсказывает закон логики. Схватить человека, когда он спешит к своим
обиженным детям, схватить только по навету, несмотря на то что у него была
охранная королевская грамота!.. Такая политика коронного гетмана является
для меня загадкой...
- Коронный гетман как гетман, уважаемый пан полковник. Что мог сделать
мой отец, получив донесение от полковника, находившегося вместе с
Хмельницким во Франции? Очевидно, там происходил затрагивающий интересы
нашей отчизны разговор наказного атамана с враждебным нашей вере
полководцем Франции... Но посмотрите, какое письмо направил мой отец
канцлеру Осолинскому, в котором проявляет он столько озабоченности о
судьбе украинских хлопов! Вероятно, тогда у отца были основания именно так
поступить с Хмельницким. А вот письмо... Собственно, пан полковник сейчас
является тут военным представителем коронного гетмана.
Кричевский пристально посмотрел в глаза сыну Потоцкого. В них, как в
зеркале, увидел отображение своей тревоги и горячности. Ярким пламенем
вспыхнуло в его воображении первое знакомство с Богданом в Киеве - именно
тогда зародилось священное чувство побратимства!
Кричевскому казалось, будто он целую вечность стоит, пылая на костре
аутодафе. И вдруг он расправил плечи, словно проверяя, выдержат ли они
предстоящее испытание.
Молодой Стефан Потоцкий даже залюбовался казаком-полковником.
Кричевский прошелся по комнате и снова подошел к наказному атаману
Потоцкому.
- Пан Стефан считает?.. - спросил и облегченно вздохнул.
- Да, - не раздумывая, ответил Потоцкий, понимая, что идет речь о
смертельной угрозе другу полковника.
Счастье перестало улыбаться Богдану. Голова кругом шла от мыслей о
грозном, печальном будущем. Что ждет его завтра? Ночью или днем будут
казнить? Ведь его враги стремятся казнить бунтовщиков при всем народе, для
острастки другим. Или, может, они будут ждать окончательного решения
всесильного коронного гетмана Потоцкого?
О том, что у него онемели руки и ноги, связанные веревками, Богдан не
думал. Когда-то у него уже были связаны руки, но тогда он был пленником
дикарей, и смерть, только кружась над ним, заигрывала с его судьбой, а
сейчас она уверенно ждет рассвета.
У Богдана от усталости слипались глаза, стыла душа. Чтобы разогнать
сон, как-то подбодрить себя, он снова начинал громко ругать и проклинать
своих палачей. Но ни одна живая душа не откликалась на его крики.
Поздно ночью, в одну из таких минут отчаяния, Богдан услышал, как
заскрипел засов в двери амбара, куда его бросили жолнеры. Открылась дверь,
и вошел гайдук, держа в руке трещавший факел. Тишину прорезала отборная
брань, заглушившая стоны Богдана.
- Не спишь, разбойничий полковник? - услышал Богдан голос Самойла Лаща.
- Может быть, пан Лащ попробовал бы уснуть вместо меня, со связанными
руками и ногами? - ответил Хмельницкий.
По тону Лаща Богдан понял, что от него пощады не жди. Неужели этот
чудовищный человек хочет еще взять на себя и роль палача?
А королевский стражник лишь засмеялся в ответ на слова обреченного.
Вместо того чтобы возмущаться и протестовать, как поступил бы на его месте
сам Лащ, Хмельницкий взывает к человеческим чувствам своих палачей.
Очевидно, он еще надеется на милость коронного гетмана, который столько
лет мечтает о расправе с тем, кто угрожает его всевластию!
- Если пан ребелизант не вздумает бежать, прикажу развязать ноги...
Хмельницкий громко, хотя и невесело, рассмеялся.
- Вижу, пан полковник невысокого мнения о бдительности своих воинов.
Но, как своему старому, испытанному сопернику, скажу откровенно: убегу при
первой же возможности! А если бы еще дали мне коня да саблю, дрался бы с
целой сотней гайдуков!
- Пан смертник настолько пропитан бунтарским духом, что потерял здравый
смысл. Хорошо, посадим на коня, дадим и саблю, черт возьми!.. - со злостью
сказал Лащ.
- Что пан полковник задумал?.. - ужаснулся старший в отряде гайдук. -
Ведь мы должны живым доставить его на суд.
- Живым и доставим разбойника. Пан жолнер; ничтожество, если ни во что
ставит себя и своих вооруженных гайдуков... А может быть, пан Хмельницкий
даст слово, что не будет чинить никаких безобразий? - спросил Лащ, словно
заигрывая с противником на дуэли.
Вопрос Лаща показался Богдану Хмельницкому благородным советом воина,
от которого теперь зависит его судьба. Да разве Хмельницкий не знает Лаща?
Он свою несчастную жену с четырьмя детьми оставил на произвол судьбы - так
был увлечен войной. Все равно какая война, лишь бы были кровь и добыча!
- Если дашь оружие, как тут сдержишь слово? Я хотел бы видеть на своем
месте главного мерзавца, который так не по-воински издевается над
неповинным казаком, - промолвил Богдан.
- Вижу, что ты не получишь от меня оружие. Да, собственно, и рук
развязывать не следует.
- Развяжи руки, умоляю. Даю честное слово!
- Хорошо, под честное слово развяжем. Но оружия не дадим! А известно ли
пану ребелизанту-бунтовщику, куда его повезут по приказанию подстаросты
пана Чаплинского? Да скоро сам узнаешь - куда. Очевидно, выпил бы ты
сейчас целый жбан горилки, поднесенный дочерью корсуньского шинкаря?..
Развяжите его да помогите сесть на коня, чурбаны! Пан дал честное слово! А
слово Хмельницкого закон, об этом известно и шляхте! - властно приказывал
Лащ гайдукам своей украинской сотни.
Хмельницкий только теперь понял, что Лащ, по-видимому, изрядно выпил и
сейчас на него заметно подействовал хмель.
- Заиграй ему, Вано, халяндру! - вдруг приказал Лащ цыгану-скрипачу,
который всегда сопровождал его.
Ночную тишину прорезали звуки зажигательного цыганского танца, который
любил Лащ. На хуторе всполошились собаки и завыли, как на пожарище.
Гайдуки вывели Хмельницкого из амбара и посадили на коня. А скрипка цыгана
рыдала, словно провожала покойника на кладбище.
Хмельницкий, будучи еще в Корсуне, слышал о том, что Лащ нигде и
никогда, даже в военных походах, не расстается со скрипачом. Однажды он
даровал жизнь этому бедному цыганенку, который с тех пор с удивительной
преданностью служит у него рабом-музыкантом!
- Перевезем пана в более надежное место... Из Боровицы еще похитить
могут...
Богдан понимал, что Лащ хочет поиздеваться над ним, заставить
унижаться, просить.
- Кто похитит? Друзья? - не удержался Богдан.
- Дябел их разберет, друзья или враги Короны. Разные Поллихи или
Полторалихи шатаются в Холодноярских лесах. Доберемся и до них!
Богдан закрыл глаза. Голова трещала то ли от боли, то ли от чрезмерного
напряжения. Самойло Лащ поверил его честному слову. Поэтому и он должен с
доверием отнестись к сказанному им.
Богдана окутала холодная, морозная ночь. Он полной грудью вдыхал
животворный воздух свободы. Но куда его везут в такую темную ночь? Вдруг
запели петухи, разбуженные собачьим лаем. Ночная темень, как и в темнице,
сковывала его своей неизвестностью.
Лащ верил честному слову Хмельницкого. Казалось бы, что именно сейчас
Лащ и вспомнил о своей встрече с Хмельницким в корсуньской корчме. Но
слово Хмельницкого действовало на Лаща так, словно он сам его давал!
Заключенного Хмельницкого сопровождало около двух десятков гайдуков с
обнаженными саблями. Позорнее всего было для Богдана то, что два гайдука
вели его коня на длинных поводьях.
"Эх, кабы сабля, да рубануть их с одной и другой стороны и пришпорить
коня..." - подумал он, забыв о данном слове, лишь бы ехать на коне как
воин, а не как банитованный, связанный, на повозке.
Ехал навстречу своей неизвестной судьбе. Вот так всю жизнь человек
спешит навстречу своей неизвестной судьбе, порой и грозной, но такой
заманчивой, как грядущий день...
Лащ теперь ехал молча. Он еще вечером отдал приказание гайдукам. Богдан
видел, с какой поспешностью увозили, его, и понял, что Лащ намеревался
перевезти его ночью, словно похищал у одних палачей, чтобы передать
другим. А может быть, сам Лащ захватывает жертву у коронного гетмана,
чтобы, воспользовавшись ею, поторговаться с ним и снять с себя
многочисленные баниции и инфамии.
Отряд мчался на восток, без отдыха, по труднопроходимой зимней дороге.
Хмельницкий понял, что его везут в Чигирин. Бешеная скачка становилась
невыносимой, хотелось отдохнуть, размяться. А может быть, они и в самом
деле убегают от секиры палача?..
Еще со времен первой колонизации земель вокруг Чигирина, в
Холодноярском лесу, поселились монашки. Мать Богдана заложила здесь
монастырь, строить который ей помогали казаки. Они возвели вокруг
монастыря высокую каменную стену, чтобы защитить монашек от набегов
крымских татар. В честь основательницы монастыря его назвали именем
Матрены-великомученицы. А какие муки претерпела эта Матрена, за которые ее
назвали великомученицей, не знали не только прихожане, но и монахини. Они
чаще вспоминали о доброте Богдановой матери Матрены.
Поэтому казаки не забывали об обители, которая всегда давала приют
обиженному шляхтой человеку. Именно сейчас здесь спасалась семья
Хмельницкого, по крайней мере те, кто остался в живых после налета
варваров на их насиженное гнездо.
Монастырь в эти дни был единственным местом на Чигиринщине, где
по-настоящему заботились о спасении Богдана.
Руководил всем этим Карпо Полторалиха. Он посоветовал игуменье
монастыря послать самую молодую монашку Агафию к полковнику Кричевскому.
Матушка игуменья наставляла ее:
- Слушай и запоминай, отроковица! Пан полковник чигиринских казаков
хотя и униат, а может быть, и католик, но душевный человек. В случае чего
напомни ему о том, что он приходится кумом Хмельницкому, дружил с ним еще
с юношеских лет...
Монашка Агафия встретила Кричевского на околице Чигирина.
- Что тебе надо, сестра во Христе? - спросил полковник, обративший
внимание на красивую монашку.
- Христом-богом умоляем вас, пан полковник, спасти сиротам отца, -
промолвила Агафия.
- О ком ты говоришь, сестра? - спросил Кричевский, хотя сразу
догадался, о ком идет речь. - Не о полковнике ли Хмельницком?
- Сам всеблагий умудрил вас, пан полковник. О нем же...
Ничего не ответив, полковник ускакал прочь.
Но в тот же день вечером возле ворот монастыря остановился незнакомый
мужчина, моложавый чигиринский казак. Он был в старых, рваных сапогах, в
одежде с чужого плеча, похожий на нищего или бедного казака.
- Что тебе надобно, смиренный проситель? - спросила его монашка.
- Возвращаюсь я, блаженная матушка, с богомолья, из Киевской лавры.
Разрешите мне поклониться святой Матрене, - не спеша промолвил проситель.
Монашка посмотрела на казака из отряда Полторалиха, охранявшего
монастырь. Тот кивнул головой. Когда монашка отперла и открыла калитку во
двор монастыря, богомолец быстро юркнул в нее.
- Мне срочно нужен казак Полторалиха! - решительно сказал он.
- Карпо? - спросил казак. - Может быть, я могу заменить его. Кто ты,
признавайся, кто подослал тебя?
- О том, что подослан, ты, казак, угадал. А вот кем, скажу только
старшому, - ответил прибывший.
- Завязывать тебе глаза или тут подождешь? Матушка, позовите сюда,
пожалуйста, Карпа! - сказал казак не совсем дружелюбно, преграждая дорогу
прибывшему. - Если обманешь и наведешь сюда жолнеров, сразу читай молитву
за упокой своей души, вот здесь, возле калитки!
- Нас уже пугали, парень, не такие, как ты, - смело ответил незнакомец.
- То-то и хламиду на себя напялил, богомольцем прикидываешься. Не к
лицу это воину. Так смелые не поступают.
- Вот тебя, такого умника, и подстерегал. Разве ты не понимаешь, что за
каждым вооруженным казаком, который заходит к вам, следят гончие
Чаплинского?
- Это уже настоящий разговор. А то - богомолец... Да вот и Карпо. Тут к
тебе какой-то богомолец пришел, брат Карпо, - доложил Полторалиха казак.
- Оружие проверили?
- Вот я и говорю ему, брат Карпо, - начал богомолец. - Меня прислал
полковник казацкого Чигиринского полка Кричевский. Он просил, чтобы
Полторалиха сам приехал к нему. Он собирается освободить своей властью
нашего сотника пана Хмельницкого. Тот сейчас заключен в темнице в
Боровице. А куда ему спрятаться после освобождения? Расстояние не близкое,
кругом жолнеры, да и есаул Барабаш неблагосклонно относится к
Хмельницкому. А Хмельницкого стерегут гайдуки Самойла Лаща. Пан полковник
велел мне напомнить вам об этом, чтобы знали, с кем придется иметь дело.
Действительно, от Чигирина до Боровицы не ближний свет. Всюду по
хуторам рыскают жолнеры Потоцкого, могут напасть на Хмельницкого и убить,
как беглеца.
Карпо собрал около сотни добрых казаков. Это были настоящие воины,
которые верили в силу сабли, как в единственное мерило справедливости!
Эти слова, сказанные когда-то Хмельницким, они услышали от молодого
казацкого сотника Петра Дорошенко, прибывшего сюда на неожиданно созванный
Круг.
- Наш Богдан до сих пор еще надеется на помощь Москвы, - говорил
Дорошенко казакам. - Меня посылал туда за этим. Но когда придет эта
помощь, а сейчас он, друзья мои, схвачен. После битвы у Кумейковских озер
паны шляхтичи бросились грабить украинские земли, заводить свои имения, а
московский царь до сих пор еще не может опомниться после падения
Смоленска, захваченного польскими королевскими войсками. Обессиленное
войско царя, может быть, сейчас с радостью воспользовалось бы нашей
помощью. Но дело в том, что царь до сих пор не может объединить свой
русский народ. Совсем недавно я вернулся из Москвы, куда ездил по
поручению Хмельницкого.
- Что же ты советуешь, молодец? - спрашивали казаки.
- Советую самим спасать Богдана. Полковник Кричевский, может быть, и
сможет вырвать своего кума из заключения. А потом что? Не станет же он
изменником Речи Посполитой?
- Так, может, потом и преследовать нас начнет или как?
- Разве знаешь, как обернется дело. Все Приднепровье заполонили
королевские жолнеры, - рассудительно вставил кто-то из старших казаков.
- Иуда своим поцелуем предал Христа, не собирается ли и пан Кричевский
заработать сребреники от коронного гетмана?
- Не городите чепухи, - строго сказал Карпо Полторалиха. - Именно
помощь полковника нам сейчас и нужна. Берусь с несколькими хлопцами
вывезти Богдана из Боровицы, я там каждый закоулок знаю. Если бы только
полковник Кричевский освободил его из-под ареста.
- Кого из хлопцев возьмешь с собой?
- Мне все равно. Возьму Тодося Гаркушу и Лукаша Матулинского. На первый
раз хватит и нас троих. А Дорошенко придется возглавить остальных и
двигаться следом за нами вдоль Днепра. Ты должен отвлечь внимание гайдуков
Лаща. Потому что нам с Богданом, может, придется податься за Днепр...
- Можете утонуть, лед еще ненадежный.
- Нам не впервой по такому льду переправляться. Значит, так и сделаем,
казаки. Или, может, что непонятно?
Казаки оглядывались, ища тех, кому могло быть что-то непонятно. Ведь он
так просто и ясно рассказал обо всем! А уже приближалось утро, мороз
крепко щипал за щеки.
- Думаю, что отряду пора и в путь, - промолвил Дорошенко.
И все посмотрели на затянутое снежными тучами небо. Отряд - это не
один-два человека, с ним не скроешься. Надо отправиться в дорогу до
рассвета.
- Ты, Петр, подожди гонца от нас и двигайся окольным путем, обходя
злополучный Чигирин, - посоветовал Карпо.
В это же раннее утро подстароста Данило Чаплинский уговаривал Гелену,
стоя перед запертой дверью ее спальни:
- Когда же, Геленка, обвенчаемся мы с тобой?
- Ах, уважаемый пан Данило, если бы только это было одно мое горе...
Подстароста стал прислушиваться. Ему показалось, что Гелена плачет, а
отчего - никак он не поймет. Посмотрел на себя в зеркало, приосанился.
Единственно, что мешает ему, так это лысина да, может быть, еще и
возраст... Но что значит возраст, разве он первый среди литовских
шляхтичей в таких летах женится на восемнадцатилетней девушке? Вон княжна
Корецкая в двенадцать лет уже стала матерью, а дочь Радзивилла в
пятнадцать лет вышла замуж за Яна Замойского.
- Так как же, Геленка? Сегодня я жду пана ксендза, чтобы дать присягу
перед объявлением в костеле о нашем бракосочетании. Хотя об этом и так уже
всем известно в Чигирине. На рождество должны обвенчаться!
- Лучше бы уж из Киева пригласил пан Данило ксендза.
- О, где этот Киев, Геленка!..
На дворе занимался рассвет, приближалось утро, дышавшее зимней
прохладой. Подстароста уже и гостей пригласил на сегодня. Неужели он не
способен уговорить эту девчонку! Если не уговорить, то... Разве не так
поступали и знатные сенаторы, даже пан Сапега, заручившись согласием
родителей невесты! Он уже несколько дней тому назад объявил чигиринскому
панству о том, что женится на Гелене.
- Долго ли еще я буду ждать твоего ответа, Гелена, неразумная девчонка?
- разгневанно пробормотал, врываясь в спальню девушки.
Но на пороге остановился. Девушка рыдала, уткнувшись лицом в подушку.
Ему хотелось подойти к ней, может, пожалеть, а то и... плетью
"приголубить" непокорную. Вишь, блажь в голову пришла, капризничать стала.
Поздно уже! Все жители Чигирина, жолнеры знают об их браке!..
Гелена подняла голову, заплаканными глазами глядя на своего палача
жениха. Что может она сделать, одинокая сирота? Сколько может оттягивать?
Видела она, как мышь пытается обмануть кота, когда тот отвернется или
станет лизать лапу. Мыши невдомек, что кот только делает вид, будто не
видит и не знает ее намерений. Все в Чигирине уже знают...
- Пан обещал исполнить любое мое желание, если я соглашусь на брак с
ним, - промолвила она сквозь слезы.
Гелена, словно мышка, прибегает к разным уловкам, лишь бы спастись. А
Чаплинский расценил ее слова по-своему: Гелена согласна выйти за него
замуж!
- Какое желание, моя любимая невеста? Говори, все исполню.
- Мне хотелось бы выйти на улицу, прогуляться по двору немного, чтобы
на свободе обдумать свое решение. Такая чудесная погода на дворе, а я сижу
в доме. Не по турецкому же обычаю пан хочет взять меня, держа все время
взаперти.
- Хорошо, моя дорогая невеста. Выходи хоть на улицу, только не вздумай
бежать...
- Это было бы самоубийством, разве я этого не понимаю? А мне жить
хочется, пан Данило, и я желала бы на свободе убедить себя, что выхожу за
вас замуж по своей доброй воле. Я ведь на всю жизнь стану женой и,
наверное... госпожой.
Чаплинский даже засиял от радости. Она говорит как обрученная!
- Да-да, моя любимая, станешь женой и госпожой! Пожалуйста, иди
погуляй! Только дай слово, моя милая, что не убежишь, ведь все равно
стражу я предупрежу. Да, собственно...
- Даю честное слово, мой пан... жених! Пускай следит за мной охрана,
лишь бы я этого не видела.
- Может быть, Геленка задумала наложить на себя руки?..
Гелена так горько и искренне засмеялась, что Чаплинский даже пожалел о
сказанном. Какие еще нужны ему доказательства? Молодая девушка любит
жизнь, а она не так уж плоха у нее, хотя бы взять и предстоящее
замужество. Она еще успеет взять свое от жизни! Успеет!
Чаплинский возвращался к себе в комнату в приподнятом настроении.
Встретил горничную и даже не обратил внимания на ее озабоченность.
- Ничего не изменилось, почтенная Дарина! Обед для гостей на
двадцать-тридцать персон. Будут пан ксендз, паны шляхтичи из Корсуня и
Смелы. Очевидно, будет и полковник Кричевский. Но об этом потом...
- Полковник Лащ вас ждет!.. - сообщила горничная.
Чаплинский быстро прошел в дверь, на которую указала рукой горничная.
Как раз Лаща он и забыл пригласить на сегодняшний обед. Как кстати он
- Снова бунтовщики? Кто такие, гунцвот, чего они взбунтовались?
- Не вем! Говорят, что возвращаются от австрийского цесаря домой.
- Так почему вы их называете бунтовщиками? Отобрать оружие и отпустить
по домам! - кричал Конецпольский, рисуясь перед Скшетуским. Ведь он -
староста в этом крае! А староста имел право не только наказывать, но и
миловать людей в его пограничном старостве!
Всадник галопом поскакал выполнять приказание.
Подъезжали к прибрежному хутору, из которого только утром выехал
Скшетуский, терзаемый сомнениями и угрызениями совести. Он был смущен,
порой невпопад отвечал Конецпольскому.
Вдруг к ним снова подскакал на взмыленном коне джура. Теперь из отряда
гусар, который пробирался по прибрежным днепровским зарослям.
- Что за спешка, пан дозорный? - спросил Конецпольский, останавливая
его.
- Полковника Хмельницкого задержали на хуторе! Собирался ехать в
Боровицу, менять там коня. В хате хлопа гусары поручика Скшетуского
схватили его... - сообщил джура, захлебываясь от радости.
Разгулялись ветры-вьюги, разгулялись бури, разгорались распри меж
людьми. Даже на Среднем Днепре установилась настоящая зима. Поля и леса
покрылись снегом, когда-то оживленные, торные дороги были непроезжими.
Снежной зиме на Приднепровье не хватало хороших морозов.
Потоцкий не по собственному желанию отсиживался в каменном доме в Белой
Церкви, зорко охраняемый жолнерами, хотя в это время никто и не нарушал
его спокойствия в городе. Кривоносовцы рассеялись, словно сон, даже при
разговоре с коронным гетманом о них никто уже не вспоминал.
Однако гетман не мог забыть своей стычки с ними. Он был рад, что никто
не видел его унизительного бегства. Но сам-то он, наверное, никогда не
забудет позорящих его военных неудач в этом неспокойном пограничном крае!
Сидя в одиночестве, он терзался мыслями, стараясь трезво оценить свое
поведение. Вот до чего дожил, управляя страной, держа меч вместо скипетра
власти. Теперь приходится надеяться только на крепкие стены, спасаясь от
людей, которые при других условиях должны бы встречать его с хлебом-солью.
С хлебом-солью!..
Даже усмехнулся. Но не радость, а горечь проявлялась в этом смехе. Это
скорее был упрек Потоцкого-человека Потоцкому - шляхтичу и коронному
гетману.
Под впечатлением этих размышлений в Белой Церкви Потоцкий и писал
письмо канцлеру Осолинскому:
"...Почти ежедневно ко мне приходят просители из местных жителей. С
какими только жалобами не обращаются они, обиженные нашими панами
подстаростами и государственными служащими!.. Поля, сенокосы, пасеки,
зерно, да и все, что понравится нашим служащим, они отбирают у крестьян, а
непокорных избивают или запарывают до смерти... Это может привести к очень
плачевным результатам не только для милиции, которую могут уничтожить, но
и для Отчизны, если разразится страшная внутренняя война, которая, как
буря, может нагрянуть на шляхту..."
Потоцкий писал это письмо в Варшаву с намерением, чтобы о его
содержании узнали и на Украине! На следующий день после того, как курьеры
ускакали с письмом, о нем уже говорили на каждом перекрестке Белой Церкви.
Спустя некоторое время об этом письме узнали в Кагарлыке, Терехтемирове и
даже в Чигирине. То ли со страху, то ли руководствуясь здравым смыслом,
коронный гетман хотел как-то обелить свою погромную акцию на Украине.
Коронный хорунжий Александр Конецпольский в то же самое время вместе с
обоими Скшетускими и гусарами направился в Киев, оставив под началом
Стефана Потоцкого большую часть своего войска. В помощь ему еще дал
Самойла Лаща. Так хотел сам коронный гетман!
Богдан Хмельницкий в это время находился в заключении в Боровице. За
селением был Днепр, на котором шуршал пока еще крохкий лед. Богдан ждал,
когда замерзнет река, надеясь вырваться за Днепр, во что бы то ни стало
ускользнуть из рук врагов. Жолнеры лишь ждали приказа коронного гетмана,
когда и как казнить присужденного к смерти генерального писаря казачьих
войск Богдана Хмельницкого.
Хотя судьба Богдана и находилась в руках карателей, он верил в свое
счастье и напряженно думал о победе. Хмельницкий не знал, что еще кое-кто
заботился о спасении его жизни.
А таких людей было немало, даже в полках реестровых казаков, которыми
сейчас полновластно распоряжался полковник Барабаш. О смертельной
опасности, грозившей Богдану, узнала и Гелена. Подстароста до сих пор
держал ее в своем чигиринском доме, добиваясь от нее согласия на брак с
ним.
Богдану ничего не было известно об этом. О своей старой дружбе со
Станиславом Кричевским, другом и кумом, он боялся даже вспоминать.
Кричевский сейчас полковник реестровых казаков, однако не со всеми ними
Богдан сел бы за один стол. Чем можно измерить ныне чувство дружбы, когда
над твоей головой занесен дамоклов меч?
Все эти мысли отягощали голову Богдана, сидевшего в заточении.
Задумывался он и над своей жизнью, вспоминал молодые годы, друзей. И с
каким-то чувством раскаяния он прислушивался к доносившейся старой песне,
напоминавшей ему об ушедших юношеских мечтах. Не умели ценить молодости,
транжирили ее, как нетрудовые доходы, не заботились о достойной встрече
зрелости...
Не знал Хмельницкий и о разговоре полковника Кричевского с наказным
атаманом войск Конецпольского, Стефаном Потоцким.
- На мой взгляд, уважаемый пан Кричевский, Хмельницкого следовало бы
передать в руки чигиринского полковника, - рассудительно доказывал Стефан
Потоцкий.
- Полковника или подстаросты? Должен сказать вам, уважаемый пан: как
друг заключенного, я не верю в измену Хмельницкого и не понимаю, почему в
этом не разобрались. Какой-то трусливый глупец распространил версию о его
измене...
- А другие глупцы поверили, - засмеялся молодой Потоцкий.
- Я, уважаемый пан Стефан, этого еще не говорил. Но такой вывод
подсказывает закон логики. Схватить человека, когда он спешит к своим
обиженным детям, схватить только по навету, несмотря на то что у него была
охранная королевская грамота!.. Такая политика коронного гетмана является
для меня загадкой...
- Коронный гетман как гетман, уважаемый пан полковник. Что мог сделать
мой отец, получив донесение от полковника, находившегося вместе с
Хмельницким во Франции? Очевидно, там происходил затрагивающий интересы
нашей отчизны разговор наказного атамана с враждебным нашей вере
полководцем Франции... Но посмотрите, какое письмо направил мой отец
канцлеру Осолинскому, в котором проявляет он столько озабоченности о
судьбе украинских хлопов! Вероятно, тогда у отца были основания именно так
поступить с Хмельницким. А вот письмо... Собственно, пан полковник сейчас
является тут военным представителем коронного гетмана.
Кричевский пристально посмотрел в глаза сыну Потоцкого. В них, как в
зеркале, увидел отображение своей тревоги и горячности. Ярким пламенем
вспыхнуло в его воображении первое знакомство с Богданом в Киеве - именно
тогда зародилось священное чувство побратимства!
Кричевскому казалось, будто он целую вечность стоит, пылая на костре
аутодафе. И вдруг он расправил плечи, словно проверяя, выдержат ли они
предстоящее испытание.
Молодой Стефан Потоцкий даже залюбовался казаком-полковником.
Кричевский прошелся по комнате и снова подошел к наказному атаману
Потоцкому.
- Пан Стефан считает?.. - спросил и облегченно вздохнул.
- Да, - не раздумывая, ответил Потоцкий, понимая, что идет речь о
смертельной угрозе другу полковника.
Счастье перестало улыбаться Богдану. Голова кругом шла от мыслей о
грозном, печальном будущем. Что ждет его завтра? Ночью или днем будут
казнить? Ведь его враги стремятся казнить бунтовщиков при всем народе, для
острастки другим. Или, может, они будут ждать окончательного решения
всесильного коронного гетмана Потоцкого?
О том, что у него онемели руки и ноги, связанные веревками, Богдан не
думал. Когда-то у него уже были связаны руки, но тогда он был пленником
дикарей, и смерть, только кружась над ним, заигрывала с его судьбой, а
сейчас она уверенно ждет рассвета.
У Богдана от усталости слипались глаза, стыла душа. Чтобы разогнать
сон, как-то подбодрить себя, он снова начинал громко ругать и проклинать
своих палачей. Но ни одна живая душа не откликалась на его крики.
Поздно ночью, в одну из таких минут отчаяния, Богдан услышал, как
заскрипел засов в двери амбара, куда его бросили жолнеры. Открылась дверь,
и вошел гайдук, держа в руке трещавший факел. Тишину прорезала отборная
брань, заглушившая стоны Богдана.
- Не спишь, разбойничий полковник? - услышал Богдан голос Самойла Лаща.
- Может быть, пан Лащ попробовал бы уснуть вместо меня, со связанными
руками и ногами? - ответил Хмельницкий.
По тону Лаща Богдан понял, что от него пощады не жди. Неужели этот
чудовищный человек хочет еще взять на себя и роль палача?
А королевский стражник лишь засмеялся в ответ на слова обреченного.
Вместо того чтобы возмущаться и протестовать, как поступил бы на его месте
сам Лащ, Хмельницкий взывает к человеческим чувствам своих палачей.
Очевидно, он еще надеется на милость коронного гетмана, который столько
лет мечтает о расправе с тем, кто угрожает его всевластию!
- Если пан ребелизант не вздумает бежать, прикажу развязать ноги...
Хмельницкий громко, хотя и невесело, рассмеялся.
- Вижу, пан полковник невысокого мнения о бдительности своих воинов.
Но, как своему старому, испытанному сопернику, скажу откровенно: убегу при
первой же возможности! А если бы еще дали мне коня да саблю, дрался бы с
целой сотней гайдуков!
- Пан смертник настолько пропитан бунтарским духом, что потерял здравый
смысл. Хорошо, посадим на коня, дадим и саблю, черт возьми!.. - со злостью
сказал Лащ.
- Что пан полковник задумал?.. - ужаснулся старший в отряде гайдук. -
Ведь мы должны живым доставить его на суд.
- Живым и доставим разбойника. Пан жолнер; ничтожество, если ни во что
ставит себя и своих вооруженных гайдуков... А может быть, пан Хмельницкий
даст слово, что не будет чинить никаких безобразий? - спросил Лащ, словно
заигрывая с противником на дуэли.
Вопрос Лаща показался Богдану Хмельницкому благородным советом воина,
от которого теперь зависит его судьба. Да разве Хмельницкий не знает Лаща?
Он свою несчастную жену с четырьмя детьми оставил на произвол судьбы - так
был увлечен войной. Все равно какая война, лишь бы были кровь и добыча!
- Если дашь оружие, как тут сдержишь слово? Я хотел бы видеть на своем
месте главного мерзавца, который так не по-воински издевается над
неповинным казаком, - промолвил Богдан.
- Вижу, что ты не получишь от меня оружие. Да, собственно, и рук
развязывать не следует.
- Развяжи руки, умоляю. Даю честное слово!
- Хорошо, под честное слово развяжем. Но оружия не дадим! А известно ли
пану ребелизанту-бунтовщику, куда его повезут по приказанию подстаросты
пана Чаплинского? Да скоро сам узнаешь - куда. Очевидно, выпил бы ты
сейчас целый жбан горилки, поднесенный дочерью корсуньского шинкаря?..
Развяжите его да помогите сесть на коня, чурбаны! Пан дал честное слово! А
слово Хмельницкого закон, об этом известно и шляхте! - властно приказывал
Лащ гайдукам своей украинской сотни.
Хмельницкий только теперь понял, что Лащ, по-видимому, изрядно выпил и
сейчас на него заметно подействовал хмель.
- Заиграй ему, Вано, халяндру! - вдруг приказал Лащ цыгану-скрипачу,
который всегда сопровождал его.
Ночную тишину прорезали звуки зажигательного цыганского танца, который
любил Лащ. На хуторе всполошились собаки и завыли, как на пожарище.
Гайдуки вывели Хмельницкого из амбара и посадили на коня. А скрипка цыгана
рыдала, словно провожала покойника на кладбище.
Хмельницкий, будучи еще в Корсуне, слышал о том, что Лащ нигде и
никогда, даже в военных походах, не расстается со скрипачом. Однажды он
даровал жизнь этому бедному цыганенку, который с тех пор с удивительной
преданностью служит у него рабом-музыкантом!
- Перевезем пана в более надежное место... Из Боровицы еще похитить
могут...
Богдан понимал, что Лащ хочет поиздеваться над ним, заставить
унижаться, просить.
- Кто похитит? Друзья? - не удержался Богдан.
- Дябел их разберет, друзья или враги Короны. Разные Поллихи или
Полторалихи шатаются в Холодноярских лесах. Доберемся и до них!
Богдан закрыл глаза. Голова трещала то ли от боли, то ли от чрезмерного
напряжения. Самойло Лащ поверил его честному слову. Поэтому и он должен с
доверием отнестись к сказанному им.
Богдана окутала холодная, морозная ночь. Он полной грудью вдыхал
животворный воздух свободы. Но куда его везут в такую темную ночь? Вдруг
запели петухи, разбуженные собачьим лаем. Ночная темень, как и в темнице,
сковывала его своей неизвестностью.
Лащ верил честному слову Хмельницкого. Казалось бы, что именно сейчас
Лащ и вспомнил о своей встрече с Хмельницким в корсуньской корчме. Но
слово Хмельницкого действовало на Лаща так, словно он сам его давал!
Заключенного Хмельницкого сопровождало около двух десятков гайдуков с
обнаженными саблями. Позорнее всего было для Богдана то, что два гайдука
вели его коня на длинных поводьях.
"Эх, кабы сабля, да рубануть их с одной и другой стороны и пришпорить
коня..." - подумал он, забыв о данном слове, лишь бы ехать на коне как
воин, а не как банитованный, связанный, на повозке.
Ехал навстречу своей неизвестной судьбе. Вот так всю жизнь человек
спешит навстречу своей неизвестной судьбе, порой и грозной, но такой
заманчивой, как грядущий день...
Лащ теперь ехал молча. Он еще вечером отдал приказание гайдукам. Богдан
видел, с какой поспешностью увозили, его, и понял, что Лащ намеревался
перевезти его ночью, словно похищал у одних палачей, чтобы передать
другим. А может быть, сам Лащ захватывает жертву у коронного гетмана,
чтобы, воспользовавшись ею, поторговаться с ним и снять с себя
многочисленные баниции и инфамии.
Отряд мчался на восток, без отдыха, по труднопроходимой зимней дороге.
Хмельницкий понял, что его везут в Чигирин. Бешеная скачка становилась
невыносимой, хотелось отдохнуть, размяться. А может быть, они и в самом
деле убегают от секиры палача?..
Еще со времен первой колонизации земель вокруг Чигирина, в
Холодноярском лесу, поселились монашки. Мать Богдана заложила здесь
монастырь, строить который ей помогали казаки. Они возвели вокруг
монастыря высокую каменную стену, чтобы защитить монашек от набегов
крымских татар. В честь основательницы монастыря его назвали именем
Матрены-великомученицы. А какие муки претерпела эта Матрена, за которые ее
назвали великомученицей, не знали не только прихожане, но и монахини. Они
чаще вспоминали о доброте Богдановой матери Матрены.
Поэтому казаки не забывали об обители, которая всегда давала приют
обиженному шляхтой человеку. Именно сейчас здесь спасалась семья
Хмельницкого, по крайней мере те, кто остался в живых после налета
варваров на их насиженное гнездо.
Монастырь в эти дни был единственным местом на Чигиринщине, где
по-настоящему заботились о спасении Богдана.
Руководил всем этим Карпо Полторалиха. Он посоветовал игуменье
монастыря послать самую молодую монашку Агафию к полковнику Кричевскому.
Матушка игуменья наставляла ее:
- Слушай и запоминай, отроковица! Пан полковник чигиринских казаков
хотя и униат, а может быть, и католик, но душевный человек. В случае чего
напомни ему о том, что он приходится кумом Хмельницкому, дружил с ним еще
с юношеских лет...
Монашка Агафия встретила Кричевского на околице Чигирина.
- Что тебе надо, сестра во Христе? - спросил полковник, обративший
внимание на красивую монашку.
- Христом-богом умоляем вас, пан полковник, спасти сиротам отца, -
промолвила Агафия.
- О ком ты говоришь, сестра? - спросил Кричевский, хотя сразу
догадался, о ком идет речь. - Не о полковнике ли Хмельницком?
- Сам всеблагий умудрил вас, пан полковник. О нем же...
Ничего не ответив, полковник ускакал прочь.
Но в тот же день вечером возле ворот монастыря остановился незнакомый
мужчина, моложавый чигиринский казак. Он был в старых, рваных сапогах, в
одежде с чужого плеча, похожий на нищего или бедного казака.
- Что тебе надобно, смиренный проситель? - спросила его монашка.
- Возвращаюсь я, блаженная матушка, с богомолья, из Киевской лавры.
Разрешите мне поклониться святой Матрене, - не спеша промолвил проситель.
Монашка посмотрела на казака из отряда Полторалиха, охранявшего
монастырь. Тот кивнул головой. Когда монашка отперла и открыла калитку во
двор монастыря, богомолец быстро юркнул в нее.
- Мне срочно нужен казак Полторалиха! - решительно сказал он.
- Карпо? - спросил казак. - Может быть, я могу заменить его. Кто ты,
признавайся, кто подослал тебя?
- О том, что подослан, ты, казак, угадал. А вот кем, скажу только
старшому, - ответил прибывший.
- Завязывать тебе глаза или тут подождешь? Матушка, позовите сюда,
пожалуйста, Карпа! - сказал казак не совсем дружелюбно, преграждая дорогу
прибывшему. - Если обманешь и наведешь сюда жолнеров, сразу читай молитву
за упокой своей души, вот здесь, возле калитки!
- Нас уже пугали, парень, не такие, как ты, - смело ответил незнакомец.
- То-то и хламиду на себя напялил, богомольцем прикидываешься. Не к
лицу это воину. Так смелые не поступают.
- Вот тебя, такого умника, и подстерегал. Разве ты не понимаешь, что за
каждым вооруженным казаком, который заходит к вам, следят гончие
Чаплинского?
- Это уже настоящий разговор. А то - богомолец... Да вот и Карпо. Тут к
тебе какой-то богомолец пришел, брат Карпо, - доложил Полторалиха казак.
- Оружие проверили?
- Вот я и говорю ему, брат Карпо, - начал богомолец. - Меня прислал
полковник казацкого Чигиринского полка Кричевский. Он просил, чтобы
Полторалиха сам приехал к нему. Он собирается освободить своей властью
нашего сотника пана Хмельницкого. Тот сейчас заключен в темнице в
Боровице. А куда ему спрятаться после освобождения? Расстояние не близкое,
кругом жолнеры, да и есаул Барабаш неблагосклонно относится к
Хмельницкому. А Хмельницкого стерегут гайдуки Самойла Лаща. Пан полковник
велел мне напомнить вам об этом, чтобы знали, с кем придется иметь дело.
Действительно, от Чигирина до Боровицы не ближний свет. Всюду по
хуторам рыскают жолнеры Потоцкого, могут напасть на Хмельницкого и убить,
как беглеца.
Карпо собрал около сотни добрых казаков. Это были настоящие воины,
которые верили в силу сабли, как в единственное мерило справедливости!
Эти слова, сказанные когда-то Хмельницким, они услышали от молодого
казацкого сотника Петра Дорошенко, прибывшего сюда на неожиданно созванный
Круг.
- Наш Богдан до сих пор еще надеется на помощь Москвы, - говорил
Дорошенко казакам. - Меня посылал туда за этим. Но когда придет эта
помощь, а сейчас он, друзья мои, схвачен. После битвы у Кумейковских озер
паны шляхтичи бросились грабить украинские земли, заводить свои имения, а
московский царь до сих пор еще не может опомниться после падения
Смоленска, захваченного польскими королевскими войсками. Обессиленное
войско царя, может быть, сейчас с радостью воспользовалось бы нашей
помощью. Но дело в том, что царь до сих пор не может объединить свой
русский народ. Совсем недавно я вернулся из Москвы, куда ездил по
поручению Хмельницкого.
- Что же ты советуешь, молодец? - спрашивали казаки.
- Советую самим спасать Богдана. Полковник Кричевский, может быть, и
сможет вырвать своего кума из заключения. А потом что? Не станет же он
изменником Речи Посполитой?
- Так, может, потом и преследовать нас начнет или как?
- Разве знаешь, как обернется дело. Все Приднепровье заполонили
королевские жолнеры, - рассудительно вставил кто-то из старших казаков.
- Иуда своим поцелуем предал Христа, не собирается ли и пан Кричевский
заработать сребреники от коронного гетмана?
- Не городите чепухи, - строго сказал Карпо Полторалиха. - Именно
помощь полковника нам сейчас и нужна. Берусь с несколькими хлопцами
вывезти Богдана из Боровицы, я там каждый закоулок знаю. Если бы только
полковник Кричевский освободил его из-под ареста.
- Кого из хлопцев возьмешь с собой?
- Мне все равно. Возьму Тодося Гаркушу и Лукаша Матулинского. На первый
раз хватит и нас троих. А Дорошенко придется возглавить остальных и
двигаться следом за нами вдоль Днепра. Ты должен отвлечь внимание гайдуков
Лаща. Потому что нам с Богданом, может, придется податься за Днепр...
- Можете утонуть, лед еще ненадежный.
- Нам не впервой по такому льду переправляться. Значит, так и сделаем,
казаки. Или, может, что непонятно?
Казаки оглядывались, ища тех, кому могло быть что-то непонятно. Ведь он
так просто и ясно рассказал обо всем! А уже приближалось утро, мороз
крепко щипал за щеки.
- Думаю, что отряду пора и в путь, - промолвил Дорошенко.
И все посмотрели на затянутое снежными тучами небо. Отряд - это не
один-два человека, с ним не скроешься. Надо отправиться в дорогу до
рассвета.
- Ты, Петр, подожди гонца от нас и двигайся окольным путем, обходя
злополучный Чигирин, - посоветовал Карпо.
В это же раннее утро подстароста Данило Чаплинский уговаривал Гелену,
стоя перед запертой дверью ее спальни:
- Когда же, Геленка, обвенчаемся мы с тобой?
- Ах, уважаемый пан Данило, если бы только это было одно мое горе...
Подстароста стал прислушиваться. Ему показалось, что Гелена плачет, а
отчего - никак он не поймет. Посмотрел на себя в зеркало, приосанился.
Единственно, что мешает ему, так это лысина да, может быть, еще и
возраст... Но что значит возраст, разве он первый среди литовских
шляхтичей в таких летах женится на восемнадцатилетней девушке? Вон княжна
Корецкая в двенадцать лет уже стала матерью, а дочь Радзивилла в
пятнадцать лет вышла замуж за Яна Замойского.
- Так как же, Геленка? Сегодня я жду пана ксендза, чтобы дать присягу
перед объявлением в костеле о нашем бракосочетании. Хотя об этом и так уже
всем известно в Чигирине. На рождество должны обвенчаться!
- Лучше бы уж из Киева пригласил пан Данило ксендза.
- О, где этот Киев, Геленка!..
На дворе занимался рассвет, приближалось утро, дышавшее зимней
прохладой. Подстароста уже и гостей пригласил на сегодня. Неужели он не
способен уговорить эту девчонку! Если не уговорить, то... Разве не так
поступали и знатные сенаторы, даже пан Сапега, заручившись согласием
родителей невесты! Он уже несколько дней тому назад объявил чигиринскому
панству о том, что женится на Гелене.
- Долго ли еще я буду ждать твоего ответа, Гелена, неразумная девчонка?
- разгневанно пробормотал, врываясь в спальню девушки.
Но на пороге остановился. Девушка рыдала, уткнувшись лицом в подушку.
Ему хотелось подойти к ней, может, пожалеть, а то и... плетью
"приголубить" непокорную. Вишь, блажь в голову пришла, капризничать стала.
Поздно уже! Все жители Чигирина, жолнеры знают об их браке!..
Гелена подняла голову, заплаканными глазами глядя на своего палача
жениха. Что может она сделать, одинокая сирота? Сколько может оттягивать?
Видела она, как мышь пытается обмануть кота, когда тот отвернется или
станет лизать лапу. Мыши невдомек, что кот только делает вид, будто не
видит и не знает ее намерений. Все в Чигирине уже знают...
- Пан обещал исполнить любое мое желание, если я соглашусь на брак с
ним, - промолвила она сквозь слезы.
Гелена, словно мышка, прибегает к разным уловкам, лишь бы спастись. А
Чаплинский расценил ее слова по-своему: Гелена согласна выйти за него
замуж!
- Какое желание, моя любимая невеста? Говори, все исполню.
- Мне хотелось бы выйти на улицу, прогуляться по двору немного, чтобы
на свободе обдумать свое решение. Такая чудесная погода на дворе, а я сижу
в доме. Не по турецкому же обычаю пан хочет взять меня, держа все время
взаперти.
- Хорошо, моя дорогая невеста. Выходи хоть на улицу, только не вздумай
бежать...
- Это было бы самоубийством, разве я этого не понимаю? А мне жить
хочется, пан Данило, и я желала бы на свободе убедить себя, что выхожу за
вас замуж по своей доброй воле. Я ведь на всю жизнь стану женой и,
наверное... госпожой.
Чаплинский даже засиял от радости. Она говорит как обрученная!
- Да-да, моя любимая, станешь женой и госпожой! Пожалуйста, иди
погуляй! Только дай слово, моя милая, что не убежишь, ведь все равно
стражу я предупрежу. Да, собственно...
- Даю честное слово, мой пан... жених! Пускай следит за мной охрана,
лишь бы я этого не видела.
- Может быть, Геленка задумала наложить на себя руки?..
Гелена так горько и искренне засмеялась, что Чаплинский даже пожалел о
сказанном. Какие еще нужны ему доказательства? Молодая девушка любит
жизнь, а она не так уж плоха у нее, хотя бы взять и предстоящее
замужество. Она еще успеет взять свое от жизни! Успеет!
Чаплинский возвращался к себе в комнату в приподнятом настроении.
Встретил горничную и даже не обратил внимания на ее озабоченность.
- Ничего не изменилось, почтенная Дарина! Обед для гостей на
двадцать-тридцать персон. Будут пан ксендз, паны шляхтичи из Корсуня и
Смелы. Очевидно, будет и полковник Кричевский. Но об этом потом...
- Полковник Лащ вас ждет!.. - сообщила горничная.
Чаплинский быстро прошел в дверь, на которую указала рукой горничная.
Как раз Лаща он и забыл пригласить на сегодняшний обед. Как кстати он