Алифанов Леонид. Хмельницкий. Книга третья

королевского стражника. У него на шее даже жилы посинели от напряжения.
- Выезжали-то мы в одном направлении. Мог бы и заехать ко мне, чтобы
вместе двигаться, - с издевкой в голосе заметил Богдан, еще больше
обостряя отношения с есаулом своего полка.
- Пану Богдану более мягкие перины стелют сироты-наймички, когда болеет
жена. Вот мы и не решились прервать сладкий сон субботовского пана
хозяина. Сподручнее было заехать за паном Барабашем, есаулом реестрового
войска.
Присутствующие в корчме, увидев, как покраснел от гнева Богдан, поняли,
что снова надвигается буря. Сидор Пешта надеялся, что казаки смехом
поддержат его наглый выпад против Хмельницкого. Но кроме нескольких
старшин, соседей Пешты, никто из присутствующих и рта не раскрыл. Даже
спесивый хозяин этих мест, проводник не угасшей и поныне "идеи усмирения"
казачества Самойло Лащ не поддержал Пешты. А полковой есаул больше всего
рассчитывал именно на поддержку королевского стражника и из-за него шел на
скандал с Хмельницким. Пешта не знал, какой ценой Лащ добился милосердия у
короля и разрешения снова вернуться в староство, в край казачьих
поселений...
Хмельницкий пошел за Нестеренко. Уже садясь за его стол, он услышал
сдержанное замечание Лаща:
- Не стоило бы пану Хмельницкому так неучтиво вести себя с уважаемым
гетманом полковым есаулом. Ведь его сотня в одном полку с вами...
- Сотня чигиринских казаков - это сотня друзей, пан стражник. Но есть
ли они у Пешты среди тех же чигиринских казаков?
- А ты, субботовский хуторянин, уже и подсчитать успел? - снова, как
пес на привязи, гаркнул Пешта.
- Прошу успокоиться, пан есаул! - поднял руку Лащ. - На корсунской
земле свои порядки. Она сумеет постоять за честь верного Речи Посполитой
есаула!
В такие минуты Лащ забывал о собственных неприятностях. Он снова
поднялся из-за стола. В его голосе уже звучали недобрые нотки. Обычно Лащ
мог начать ссору просто из-за какого-нибудь слова. Все знали, сколько он
раз был наказан за свою неудержимую склонность к ссорам.
- Заслуживает ли сотник Чигиринского полка высокого заступничества? -
не сдержался Богдан Хмельницкий. - Пану Лащу хоть на старости лет
следовало бы позаботиться и о своей чести. Кого защищает пан Лащ? От кого?
Не нарвется ли пан Лащ на еще одну баницию? Как видно, печальный конец его
скандального наставника Криштофа Немирича так и не научил его ничему? Мы
едем в Варшаву по приглашению короля. Сюда скоро подъедет королевский
джура пан Радзиевский. Вот мы и поможем ему при случае доложить об этом
королю...
- Ты что же, угрожаешь королевскому стражнику? Осторожнее, турецкий
мулла, ты можешь и не попасть к королю! - разъярился, как рассвирепевший
зверь, Лащ.
- Не пана ли Пешту поставишь на моем пути, банитованный? Лучше бы за
собой следил. Разве подобает пану королевскому стражнику по-разбойничьи
захватывать чужие хутора и земли! Хочешь уничтожить Терехтемиров, оплевать
это извечное пристанище казачества, его славы, единственный наш
госпиталь!.. За это ответ будешь держать перед украинским народом,
мерзавец. А ты опять задираешься с хозяевами этого края?
- Может... пан отберет? - с удивлением спросил взбешенный Лащ, подбирая
слова.
- Как шелудивого пса, выгоним вон отсюда, на улицу! - указал Богдан
Хмельницкий на окно, за которым разыгралась вьюга. - От краденого не
разбогатеешь, пан Тучанский, даже будучи королевским стражником.
И Хмельницкий, словно уже успокоившись, потянулся за кубком с брагой.
Снял со своего плеча чью-то руку - кто-то по-дружески успокаивал
полковника, выражая этим свою поддержку. Он даже не сдвинулся с места
навстречу рассвирепевшему стражнику. Хотя внешне Богдан был спокойным, но
его зловещая усмешка, острый взгляд не предвещали ничего хорошего. А
Самойло Лащ лишь мгновение колебался, словно любовался сам собой. "Satyrna
twazr Rzeczypospolitej" [чертово рыло Речи Посполитой (польск.)], -
вспомнил Богдан, как когда-то назвал его Радзиевский. Лащ рванулся к
Хмельницкому, как кролик навстречу своей неминуемой гибели. Гибкий, тонкий
явор против могучего, раскидистого дуба!
В этот миг словно какая-то сила вытолкнула Богдана из-за стола. В
воздухе угрожающе взвилась нагайка Лаща, но его рука ударилась о глиняный
кубок Богдана, так, что казалось, кость треснула. Хмельницкий, забыв о
сабле, в тот же момент ударил кулаком правой руки в переносицу Лаща. Тот
заревел, точно зверь, и грохнулся на пол. Нагайка выпала у него из руки,
голова покачнулась, глаза налились кровью.
Лащ, поднятый своими сторонниками с пола, силился что-то сказать или
выругаться. Но Богдан Хмельницкий схватил нагайку своего окровавленного
противника и с омерзением отбросил в сторону.
- Убирайся вон из нашей корчмы, выродок... И чтобы духу твоего не
слышно было в наших краях. Как банитованного, уничтожим на перекрестке
дорог! - воскликнул Богдан, с трудом сдерживая себя. Он взял чей-то
наполненный кубок и стоя осушил его. Выжидающе посматривал на дверь,
услышав шум во дворе.
Действительно, спустя минуту в корчму вошел вместе с белоцерковскими
казаками молодой Радзиевский, как добрый гений, как недремлющее око короля
Владислава.

16

Король Владислав наконец породнился с французским двором. Не без
удовольствия думал о том, что женитьбой на немилой княжне де Невер он не
только нанесет удар иезуитам в Польше, но и приобретет могучих союзников
во Франции.
И он не колебался долго. После смерти королевы Цецилии Владислав
женился на Марии Гонзаге. Теперь ему было на кого опереться в
осуществлении своих замыслов, которых не поддерживала шляхта. Он уже
подготовил войско для войны с Турцией, задуманной еще во время Цецорского
похода. Поэтому не хотел поддерживать, государство, воевавшее с Францией.
Он даже отозвал остатки своих войск, находившихся на службе у венского
двора.
Единственно, что его беспокоило, - это здоровье, которое он растратил
еще в юношеские годы. А Конецпольский женился уже в третий раз... Из-за
женитьбы он отошел от государственных дел, и король лишился надежной
опоры. Теперь в кресле канцлера сидел Осолинский, который, как и в
молодости, был нестойким, изворотливым и льстивым.
- Изменил, продал, как Иуда Христа!.. - возмущался король Владислав,
оскорбленный на сейме шляхтой, которую поддержал Осолинский.
Владислав много лет мечтал о том, чтобы отомстить Турции за поражение,
которое понесла под Цецорой Польша, избавить страну от выплаты позорной
для поляков ежегодной дани султану. Однако знатная шляхта не поддержала
короля Владислава, а наоборот, выступила против него, заискивая и льстиво
унижаясь перед султаном.
И нет надежд на избавление Польши от такого позорного унижения! Именно
теперь, когда с годами ухудшалось здоровье Владислава, сейм категорически
отказался объявить войну мусульманам. Шляхта своим решением просто
запретила королю даже думать о войне с Турцией.
А что ему теперь делать с пятнадцатью тысячами жолнеров,
сосредоточенных вокруг Львова? Они поверили королю, потому что сами, как и
он, ненавидят жестоких турок. А что он скажет теперь казацким старшинам,
которые приехали в Варшаву за получением приказа о походе на восток?
Наконец, как он будет смотреть в глаза Хмельницкому, этому храброму и
благосклонному к нему воину, который должен был возглавить этот военный
поход, получив почетное звание польного гетмана?
Сенаторы сейма решительно отстаивали престиж шляхты и были неумолимы в
отношении к Владиславу. Бессердечное зазнайство... или дальновидность?
Король в тот же день слег в постель, сломленный не столько тяжелым
недугом, сколько позорным унижением со стороны шляхты. К событиям в сейме
присовокуплялись еще и приключения брата Яна-Казимира за границей,
посвящение его иезуитами в кардиналы и унизительный торг за него с
Францией... Каким острым лезвием иезуиты ранят душу ненавистного им
человека!..
Обессиленный Владислав плакал, как ребенок, проклиная шляхту и своего
брата. Постоянные заигрывания брата с иезуитами были для Владислава как
нож в сердце! С трудом он выслушал рассказ Радзиевского о ссоре Лаща с
Хмельницким. И лишь горько улыбнулся:
- Напрасно вы, пан Иероним, вмешались в их ссору. Пусть бы подрались,
как петухи. Может быть, хоть Хмельницкий научит банитованного Лаща уважать
государственный порядок и не позорить звание королевского стражника. Вот
до чего докатилась Польша! Банитованные, преступники охраняют государство,
которое сами же и обворовывают...
Король лежал в постели, внимательно прислушиваясь к тому, как маршалки
готовились к охоте в Пуще. Будут ли там женщины, чтобы веселее было княжне
Регине?..
- Ваше королевское величество, прибыли казацкие полковники во главе с
генеральным есаулом Барабашем. До Збаража их сопровождали полковники,
есаулы и сотники многих и нереестровых полков, готовых к походу по приказу
его величества короля Речи Посполитой! - докладывал вернувшийся с Украины
посол Владислава Иероним Радзиевский, растравляя его душевные раны.
В отчаянии король Владислав замахал руками, не желая встречаться с
ними. Кому нужны теперь казаки, зачем вооружили жолнеров? Приезд казацких
полковников в Варшаву в дни заседаний сейма еще больше обозлит сенаторов.
"Опять приехали просить об увеличении реестра казаков!" - снова будут
вопить шляхтичи.
- Но, честно говоря, зачем мне теперь нужны эти казацкие старшины? -
нервничая, говорил король, униженный отказом сейма. Врачи лечат короля
припарками и пиявками, заговаривая ему зубы. Дворцовые эскулапы с
чрезмерным усердием лечат и те болезни, которых у него нет, хотят
поставить короля на ноги. Какую пышную зимнюю охоту готовят для его
величества!
- Король и сам себя должен готовить к этой охоте, как своего гончего
пса Кудлая! - горько шутил король.
Паж королевы, молодой Радзиевский, удивленно поднимая брови, с испугом
смотрел на короля, отказывавшегося принять казачьих полковников. И вдруг
его осенила мысль:
- Может быть, ее величеству королеве принять этих воинов?
- Королеве Марии? - оживился король. Он вспомнил о ее настойчивой
просьбе как о напоминании об уплате израсходованных королевой трехсот
тысяч на снаряжение теперь уже никому не нужного похода против турок.
Королева добивалась от него оказания вооруженной помощи Франции, воевавшей
против испанского короля в Нидерландах...
- Так пригласить или нет казачьих старшин к ее величеству королеве
Марии-Людовике? - снова спросил настойчивый паж королевы. - Кстати, к ней
надо было бы пригласить и болгарских послов, которые приехали просить
помощи им освободиться от турецкого ига. Эти люди одной веры с казаками и
так же, как они, ненавидят султана. Может, подсказать казакам, чтобы они в
союзе с болгарами выступили против мусульман?
- О Мария! - набожно воскликнул король. Королева тоже Мария, и
Радзиевский мог и не понять набожного зова Владислава. Но он был не по
летам толковым человеком, пажом королевы и ловким политиком, дипломатом!
- Так пригласить сюда ее величество? - неотступно наседал Радзиевский.
- Пресвятую Марию, матерь божью, не пригласит пан Иероним. А к королеве
следует пригласить казачьих старшин, хотя бы и вместе с болгарскими
послами. Пускай пани Гонзага немного развлечется в их обществе. Устроит им
дипломатический файф-о-клок в угоду политикам Франции...
Король Владислав тяжело вздохнул и, сдерживая душевную горесть,
отвернулся к стене. Этот ловкий паж, дипломат Радзиевский как будто читает
мысли короля и заранее готовит на них ответ.
Королева Мария-Людовика Гонзага в этот раз охотно согласилась взять на
себя трудные, не женские хлопоты. Молодой паж Иероним Радзиевский не
особенно расстраивался, будучи исполнителем воли новой королевы. Она
действительно была новой, но с большим жизненным опытом. Ведь дальновидные
политики Франции, еще когда она была совсем юной, решили сделать ее первой
женой Владислава. Венценосные дочери не имеют права сами выбирать себе
мужей. Княжна дождалась смерти своей счастливой конкурентки, слабой
здоровьем королевы Цецилии, поняв с помощью царедворцев, что в таких делах
возраст не имеет значения. Об этом она могла судить и по Радзиевскому,
который, будучи уже женатым, до сих пор был у нее пажом...
Он не по возрасту развил кипучую деятельность при королевах. Умный и
энергичный, молодой Радзиевский был как бы находкой для короля Владислава.
Назначенный пажом новой королевы, ловкий Иероним Радзиевский не вызывал
подозрений у знатных шляхтичей, они не обращали на него внимания.
Разъезжает молодой человек по стране, забавляя этим королеву-француженку,
- и пусть!..

17

В большом зале королевского дворца казачьих полковников-послов встретил
хорошо знакомый им паж королевы. Энергичный и широко образованный пан
Радзиевский был в курсе всех событий, происходивших не только в окружении
королевы, но и на широком государственном горизонте Речи Посполитой.
Казаки разговаривали с ним как со своим человеком. Они рассчитывали, что
их примет сам король. Богдан поздоровался с Иеронимом Радзиевским на
латинском языке, словно перед беседой с его величеством хотел подчеркнуть,
что хорошо владеет и этим языком.
Казацкие послы хотели первыми явиться на прием, но, войдя в зал, уже
застали там других гостей. Возле заветных дверей королевских апартаментов
толпилось несколько человек в странном одеянии, то ли гражданском, то ли
духовном, как у валахов или турок. Стройный монах, возможно, прелат
какого-нибудь униатского братства или восточно-византийского ордена,
громко говорил, горячо убеждая в чем-то своих товарищей.
"Не болгарскую ли слышу речь?" - мелькнула в голове Богдана мысль,
вызвав грустные и такие близкие его сердцу воспоминания о Болгарии. Он
даже шагнул вперед, чтобы лучше разглядеть духовника. И тут же остановился
как вкопанный, напрягая память, стараясь вспомнить, где он встречал этого
человека. Внутренний голос подсказывал ему. Какие могут быть сомнения -
это он, это он!.. Но кто он? Служитель патриарха Лукариса? Или аббат
костела, монах обители Алладжи?!
Богдан Хмельницкий подошел к ним и спросил:
- Болгары? Неужели мне грезится... Петр Парчевич?
Высокий молодой духовник резко обернулся, густые брови сошлись у него
на переносице. На какое-то мгновение мысли унесли и его куда-то в бездну
головокружительных догадок или снов.
- Брат... Богдан Хмель!!
И только теперь разошлись сведенные брови, засияло лицо, расплывшись в
улыбке. Встретились братья, сыновья одной праматери славянки, которая хотя
уже и ушла в небытие, но оставила своим детям безграничную любовь друг к
другу!
Сошлись они, словно горы из известной пословицы, нарушив вечную веру в
незыблемое "гора с горой не сходится". Вспомнил Богдан юношу Петра и
застенок смертников в Пловдиве... Только сила реального мышления
превращала того юношу заключенного в этого почтенного священника.
А здоровались теперь как братья, как родные, после горькой разлуки на
берегу Дуная, по прошествии такой бездны лет! Не плакали и не смеялись эти
взрослые дети своих плаксивых родителей. Только любовным взглядом ласкали
друг друга. Потом разговорились, да и то не о своих чувствах. Судьба
родины, патриотами которой они были, еще больше сближала их в этом зале.
Когда в дверях королевских покоев показался секретарь королевы Ронколи,
Парчевич скороговоркой завершил их разговор:
- Не погиб еще болгарский лев [символ болгарской государственности], он
не спит, а лишь дремлет... Так не упустим же подходящего момента для
совместного нападения на Турцию...
Богдан Хмельницкий воспринял эти слова как заклятие.
В первый момент трудно было узнать королеву среди роскошно одетых дам и
девушек, вышедших из открывшихся позолоченных дверей королевских
апартаментов. Богдан больше присматривался к сопровождавшим их мужчинам,
одетым в западноевропейские камзолы. Среди них он искал глазами Владислава
IV.
Только услышав нежный голос, он оторвал свой взгляд от мужчин. Это
приветствовала гостей на французском языке хозяйка, новая королева Речи
Посполитой. Иероним Радзиевский уверенно перевел казакам речь королевы
Марии-Людовики де Невер:
- Ее величество королева Речи Посполитой желает всем собравшимся здесь
здоровья и успехов в их благородном деле. К большому огорчению, его
величество пан король Речи Посполитой сейчас болен и не сможет никого
принять. - И обратившись к казакам: - Ее величество пани королева Мария
просит остаться здесь только рыцарей украинского казачества, панов
полковников, и подойти к ней для деловой беседы...
Один из придворных не совсем вежливо попросил болгарских послов
оставить зал. Королева считала удаление болгарских послов нарушением
придворного этикета и словно просила извинения на латинском языке,
приглашая казаков остаться в зале для разговора с ней. Кроме Богдана
латинский язык знал и Барабаш. Нестеренко наклонился к Богдану,
прислушиваясь к его переводу. Королева заметила это и довольно улыбнулась.
Теперь она была уверена, что сможет свободно договориться с казаками.
- Неожиданная болезнь короля не дала ему возможности получить
удовольствие от беседы со своими верными друзьями казаками. Он просил
передать вам свои извинения и вот это письмо пану генеральному есаулу. Я,
как королева, должна заменить своего мужа Владислава в разговоре с
казаками. Речь идет об одном и том же военном деле... - заговорила она не
спеша, словно нанизывала слова, как бусы, на нить. Но, произнеся слово
"дело", задумалась, словно колебалась, продолжать дальше или нет.
- Если воля его величества выражена в послании, переданном по его
ведению пану генеральному есаулу, - Богдан указал на письмо, которое
Барабаш прятал уже во внутренний карман, словно что-то украденное, - мы с
радостью услышали бы ее из уст вашего величества королевы Речи Посполитой.
Интригующее послание короля, переданное казачеству через Барабаша, не
на шутку задело Богдана. Или, может быть, король в тот момент забыл о нем?
Но вполне возможно, что кто-то хочет перехитрить короля, противостоять
воле владыки? Возможно, в спешке послание переадресовали кому-нибудь из
казацких старшин?
Королева улыбнулась. Неужели она уловила его настроение? Надо быть
осмотрительнее!.. А как очаровывает и успокаивает воинов, особенно
приднепровских казаков, улыбка коронованной женщины! Королева посмотрела
на Радзиевского как на заговорщика. Будто подтвердила какую-то
предварительную договоренность. Почтенный пан из свиты королевы уже
закрывал дверь за последним болгарином из посольства Парчевича. Королева,
словно хозяйка праздничного торжества, а не делового, приема, радушно
говорила:
- Мне приятно было слышать о благородном поведении отважных казачьих
старшин, достойно ответивших на дерзость коронного офицера мосье Самуэля
Лаща. Мосье Радзиевский подробно доложил об этом королю. Королевский
стражник получит не только нагану [замечание (польск.)]. - Королева еще
ласковее улыбнулась казакам, употребив единственное польское слово,
почему-то пришедшее ей на уста. - Капитан Лащ-Тучанский, говорят, очень
нетерпим и ведет себя крайне непристойно. Это уже переходит всякие
границы. В западных странах добропорядочность государственного служащего
является законом!.. По поручению больного короля обязана сообщить казацким
рыцарям, что войны против Крыма и Стамбула не будет... Убедить дворянский
сейм Речи Посполитой в том, что турецкий султан вместе с крымским ханом
являются плохими соседями нашего государства, было тяжело даже королю.
- Очень странно, что шляхтичи уже на улице чванливо хвастаются этой
победой над королем, - ответил Богдан Хмельницкий, воспользовавшись
паузой, которую словно умышленно сделала королева. - Поэтому мы очень
признательны пани королеве за информацию о надменном поведении шляхтичей в
сейме. Но нас это не остановит, ваше величество. Казацкие полки,
подготовленные по требованию короля для похода против турок, не сложат
оружия, коль оно уже находится в их руках. Вон братья болгары просят нас
помочь им избавиться от турецкого гнета. Существующие реестры не
удовлетворяют казаков, и мы требуем увеличить их, но паны шляхтичи только
посмеиваются над этим. А должны были бы... во всяком случае, умнее,
по-государственному, подходить к этому вопросу, учитывая, что по соседству
существует жадный на ясырь, коварный враг. Мы хотим, ваше величество,
через вас выразить свои верноподданнические чувства его милости королю,
заверить в нашей преданности и уважении к нему. Просим вас быть нашим
посредником и ходатаем перед ним. Пусть он разрешит увеличить реестр
казаков, чтобы этим освободиться от крепостной зависимости хотя бы тем
украинским воинам, которые по воле короля уже вооружились для ведения
задуманной королем войны против султана.
- Полковник радует нас такой благородной защитой вооруженных казаков и
солидарностью с болгарами. А положение с вооруженными казаками, как мне
кажется... не такое уж катастрофическое. Вооруженные воины, да еще такие
отважные рыцари, как украинские казаки, именно сейчас очень нужны для
войны в Европе.
- Казаки не будут воевать за победу венского цесаря и за господство
католиков, по существу иезуитов в Европе! - горячо возразил Хмельницкий.
- Не слишком ли резко, полковник? - неожиданно вмешался в разговор
Барабаш.
- Полковник Барабаш хочет усложнить беседу, говоря на незнакомом
королеве языке, - ответил Хмельницкий по-латыни, чтобы скрыть этим свое
несогласие с мнением Барабаша.
Королева не поняла, что сказал Барабаш. Но из того, как казацкие
полковники словно разделились на две группы, сделала вывод, что и в их
среде нет единства. Она даже засмеялась от такой догадки. Горячность
Хмельницкого импонировала ей. Но станет ли она, королева Речи Посполитой,
именно его союзницей?
Еще свежи в памяти требования кардинала Мазарини помочь Франции
наемными войсками, чтобы наконец изгнать испанские войска из Нидерландов.
Королева лишь миг колебалась, а потом решилась:
- Может быть, казачество откликнулось бы на призыв французского
правительства, которое не может смириться с захватнической политикой
Испании на севере?..
Полковники переглянулись. Хмельницкий вдруг вспомнил о давнем намеке
Радзиевского, о котором он уже забыл, что, возможно, придется повоевать
казакам во Франции. И только сейчас сообразил, что европейские политики
уже давно обсуждают этот вопрос, как острую военную проблему. Поэтому он
вопросительно посмотрел на своих товарищей. Они уже знали, о чем идет
речь, поскольку Барабаш перевел им разговор Хмельницкого с королевой. Для
Хмельницкого было важно выяснить мнение полковников, их настроение.
- Ваше величество, казаки могут дать ответ, когда получат вполне
определенное предложение, - с достоинством сказал он, удивленный и
восхищенный смелостью королевы. Ведь оказание помощи кардиналу Мазарини
казаками означало бы, что они открыто выступают против иезуитской коалиции
в Европе, а значит, становятся врагами Речи Посполитой.
- В Париже хорошо знают и ценят украинских казаков, - снова продолжала
Мария-Людовика Гонзага с чуть заметной улыбкой на устах. В ее тоне звучала
то ли показная смелость, то ли боязнь за свой политический шаг, вызванный
родственными чувствами к Франции. - Кардинал Мазарини, кажется, уже
присылал своего посла с таким предложением к какому-то своему старому
другу казаку...
- У кардинала Мазарини есть друзья среди казаков? - удивленно почти в
один голос спросили полковники, глядя на Хмельницкого.
- Друга или только хорошего знакомого, - уже не сдерживая игривой
улыбки, продолжала королева. - Перебинусом звали его. Однако наш новый
канцлер мосье Осолинский отговорил посланника де Бержи от выполнения этого
нелояльного по отношению к нашему правительству поручения. Собственно, не
советовал, а это почти то же самое, что не разрешил. А согласился ли бы
пан полковник Хмельницкий, невзирая ни на что, принять такое предложение
королевы?! Вернее, согласился бы он возглавить хотя бы два полка отважных
воинов и пойти с ними на службу к французскому правительству?
Это уже был разговор смелых. Открыто предлагалось стать на путь измены
Речи Посполитой...
Лишь миг поразмыслив, Богдан Хмельницкий принял предложение королевы.
- Да, ваше величество! Мы согласны выставить два полка самых храбрых
украинских казаков. Пускай даже знатные шляхтичи сочтут это изменой,
возможно, в этом обвинят и королеву, но у казаков есть своя голова на
плечах. Поэтому мы берем на себя вину за этот поход в защиту врагов
иезуитов!
От восторга королева даже не удосужилась оценить благородство казака!

18

Завихрилась зима, стала хозяйничать, как молодая невестка в доме.
Казацкие полковники торопились домой, на Украину. Ведь речь шла о том, кто
проворнее справится с делами в полку. Назревали бурные события в
расшатанном разногласиями правительстве Польской Короны. На всех ступенях
этой неустойчивой государственной лестницы каждый шляхтич старался
опередить другого. О разговоре королевы с казачьими полковниками в тот же
день стало известно и в сейме. Ее слова чуть ли не на улице в искаженном