Страница:
президент -- мысль апокалипсическая... Это была бы самая серьезная угроза
мировой цивилизации за всю ее историю"120.
Нет, он еще не президент. Но Россия и мир должны, наконец, понять, что
перед ними тот самый человек, который может еще раз доиграть до конца
трагический веймарский сценарий.
Глава шестая "Последний солдат империи".
Александр Проханов и московская "партия войны"
Хочу предупредить читателя: картина, которая возникает из анализа идей
и высказываний Проханова и его однопартийцев, может произвести поначалу
странное, чуть л и не комическое впечатление. В Москве, однако, никто над
Прохановым не смеется. Даже те, кто потешается над Жириновским. Почему?
Потому что Проханов -- главный редактор центрального органа российской
"партии войны", своего рода "Нью-Йорк Тайме" непримиримой оппозиции
(знаменитой газеты "День", после октябрьского мятежа сменившей имя на
"Завтра")? Потому что он -- один из самых зловещих кардиналов русского
евразийства, самый, без сомнения, красноречивый в стране проповедник
имперской идеи? Отчасти. Но есть и более веские причины. Он неколебимо
уверен в победе оппозиции. Его проекты больше, чем проекты Жириновского,
отвечают требованиям той искомой объединительной идеологии, которая сплотит
все разнокалиберные партии реваншистов. И наконец, в отличие от Владимира
Вольфовича, он свой человек на Олимпе оппозиции, и там он представляет ее
главное течение, а не побочное русло. Кто написал для августовских путчистов
91 --го года их скандально известное "Слово к народу"? Проханов. А кто
публично отрекся от "кукольного путча", когда он провалился? Тоже Проханов.
Он мог изменять падшим звездам оппозиции, но отклонялся неизменно вместе с
ее генеральной линией. Ни на шаг не отпуская от себя "патриотического"
читателя, вел его не туда, куда тому хотелось бы пойти, но туда, куда, по
мнению Проханова, идти ему следовало. Согласно знаменитому британскому
философу Эдмунду Берку, это и есть исчерпывающее определение политического
лидера.
В Москве одно время упорно циркулировали слухи, главным образом среди
бывших литературных коллег Проханова, что никакой он не вождь оппозиции, а
просто человек, обремененный большой семьей, которую легче по нынешним
временам прокормить, зная, где лежит ключ к сердцу -- и к карману --
военно-промышленного комплекса. Так ли это? Едва ли. Слишком уж серьезную
для озабоченного семьянина игру затеял этот человек.
152
В склонности к эстрадным эффектам Александр Андреевич ничуть не
уступает Владимиру Вольфовичу. Всегда играет на публику, обожает ее
эпатировать. С годами -- все больше. Только его стихия -- не живое, на
митинге, а печатное слово. Зато в камерных аудиториях и в интеллектуальном
споре Жириновскому до него далеко.
Под властью моноидеи
Еще в конце 91-го он публично исповедовался в антикоммунизме, писал о
"разрушении империи свирепым Интернационалом", о "белом движении, изрезанном
лезвиями красного террора", о "коммунистической квазиимперии". И тут же, не
переводя дыхания, признавался, что до самого Августа "патриотическое
движение уповало на союз с РКП, на ее структуру, организационный опыт ее
искушенных лидеров, на ее связь с рабочими и крестьянством"1. Парадокс? Но
то еще были цветочки. В конце 92-го антисталинист Проханов ошеломил
либеральную публику в Колумбийском университете, провозгласив себя
сталинистом. В Москве антифашист Проханов шокировал либеральную прессу,
объявив, что если для возрождения империи понадобится фашизм, он проголосует
за фашистов.
Что означают все эти парадоксы? И парадоксы ли это, эпатаж ради
эпатажа? Ничуть. Просто Проханов -- человек моноидеи. Обыкновенные люди
могут любить свободу, стихи, природу, родину, наконец. Проханов влюблен в
империю. Империя -- его романтическая мечта, его страсть, его земля
обетованная. И что хорошо для империи, хоть белой, хоть красной, хоть
сталинской, хоть фашистской -- то хорошо и для него. Правильно, законно,
оправдано. Он готов простить Сталину или Муссолини все -- и свирепый террор,
и коварство, и манию величия -- за то, что были они властелинами державы,
железными государственниками.
Подозреваю, что Проханову очень нравятся эпитеты, которые подбирал для
него единственный пока что биограф и апологет, а также заместитель по
должности Владимир Бондаренко: "великий авангардист", "герой русского
национального сопротивления", "последний солдат империи". Для обоих это
высший комплимент. "Уверен, -- развивает его Бондаренко, -- таким же он был
бы и сто лет назад, верно служа ГосударюИмператору, таким он будет при любой
власти... В этом смысле он не идеолог, не политик, и больший плюралист, чем
все нынешние демократы"2.
Ну, насчет плюрализма заместитель, кажется, пошутил. Человек моноидеи
не может быть плюралистом. Разве лишь в том смысле, что ему все равно,
какому императору служить -- Николаю, Иосифу или Бенито. Плюрализм означает
свободу, а не службу. А Проханов к идее свободы глух. Вот как бывают люди
без музыкального слуха, так и у него нет слуха к свободе. Более того, он
уверен, что на самом деле никакой свободы не бывает, что это выдумка врагов
империи,
153
Должен признаться, что понял я это не сразу. Еще в декабре 1991 г. я
вполне серьезно спорил с Прохановым. Я думал тогда, что у нас есть точка
соприкосновения -- величие поднимающейся изпод обломков военной империи
свободной России. Ну, не может же человек желать
Страх,только страх, ничего,
кроме страха своей стране гибели! А никакой другой исход просто
невозможен, если начнет сбываться мечта о возрождении империи. Я чувствовал
себя готовым отразить любой довод, какой только мог быть против этого
выдвинут, потому что опирался на многократно проверенные и давным-давно
доказанные факты. Империя в конце XX века -- анахронизм, мечты о ней
опоздали на столетие. Разве крушение Российской империи в 1917-м было
исторической случайностью, результатом германских или еврейских, или
большевистских козней? И разве было случайностью крушение империи советской
три поколения спустя? Нет же, конечно! Основанные на подавлении свободы, они
были крепки и монолитны в свое время, но стали внутренне непрочны,
неустойчивы в современном мире. Что будет, если вполне безумное на пороге
третьего христианского тысячелетия намерение восстановить империю начнет
осуществляться? В случае неуспеха приведет оно к гражданской войне, сеющей
смерть и ненависть между русскими и украинцами, русскими и грузинами,
русскими и татарами. Но еще гибельнее стал бы в этом случае успех. Он
неизбежно обернется новой вспышкой глобальной ядерной конфронтации, которой
истерзанная страна просто больше не выдержит.
Я просил Проханова, а потом и Владимира Бондаренко объяснить, почему
они не считают возможным выходить из этого страшного тоннеля, где оказалась
запертой Россия, вместе с украинцами, с грузинами, с американцами, наконец?
Вместе с миром, а не против него? Зачем объявлять себя наследниками царей и
большевиков, когда наконец-то открылась возможность жить своим умом -- без
самодержавного кнута, без крови и террора? Жить с другими народами как
равные с равными? Я оказался непростительно наивным, ожидая, что в ответ на
мои аргументы собеседники выдвинут свои и дальше дискуссия пойдет обычным
путем. Разговор, который я, точности ради, воспроизвожу по газетным
публикациям, принял совершенно иное направление.
"Мы с вами давнишние оппоненты, -- отвечал мне Проханов.
-- Удивительное у вас ощущение мира как царства организованной свободы.
Я ощущаю мир как непрерывную борьбу, как огромный, гигантский конфликт, в
котором заложены тысячи других конфликтов.
Япония нависла над русским Дальним Востоком. Политизированный ислам
устремился сквозь республики Средней Азии на Нижнюю и Среднюю Волгу.
Германия смотрит на Балтику, на остатки кенигс-бергских соборов. Америка
по-хозяйски рассаживается в обеих [наших] столицах -- в коридорах власти, в
банках и военных конструкторских бюро... Ныне и Россия -- не Россия, и
Москва -- не столица, но
154
за летящими обломками... высветляется идея Евразии, отрицающая Америку,
размыкающая змеиные кольца, что захлестнули российского Лаокоона и его
сыновей... Распад СССР
-- это наползающие враждебные континенты, сламывающие хребет Евразии.
Будто тектонические могильные створки хотят сомкнуться над шестой частью
суши. Мы переживаем геополитическую трагедию. Мы -- опрокинутая,
побеждаемая, плененная цивилизация, попавшая в петли, раскинутые
цивилизацией чужой, совращенная манками, уготовленными над волчьей ямой"3.
Если вы не знаете, что такое моноидея, то вот он, прекрасный образчик,
перед вами. Человек не слышит вопросов, не улавливает смысла сделанных ему
возражений. Словно бы погруженный в транс, от твердит свое, не столько даже
мысли при этом высказывая, сколько давая выход теснящимся в его воображении
видениям.
Его словно бы действительно душат, ему как-будто и вправду переламывают
хребет. Жизнь -- трагедия. Мир полон неразрешимыми
коллизиями, кругом -- враги. На этом, мне кажется, и произросла
имперская моноидея -- на неизбывном, не подчиняющемся разуму страхе. Как
смешно пошутил один из его соратников, "если у кого-то комплекс
неполноценности или зависти, у Проханова свой комплекс --
военно-промышленный". Но ведь и правда, бряцание оружием
-- хорошая защита от страха, а непроницаемые имперские границы --
надежное укрытие от враждебного, со всех сторон наступающего мира. Военная
империя -- самая точная проекция задавленного страхом сознания.
Сказав о Проханове, что он "не хочет, чтобы Россия повторила путь
Византии"4, Бондаренко помог мне уловить еще одну причудливую, скажем так,
особенность мироощущения нашего с ним общего героя. Сначала я подумал, что
это просто неудачный образ:
ну, не в XIII же веке мы, в самом деле, живем, когда за каждым кустом
могла мерещиться тень завоевателя! Но потом, сверившись с многочисленными
текстами, понял -- нет, сказано абсолютно точно. Истории для Проханова не
существует, время не значит для него ничего. Тринадцатый, девятнадцатый,
двадцать первый век -- какая разница? Геополитические трагедии вечны и
неисчерпаемы, и не исчезают со сменой эпох враги. Они все так же непримиримы
и беспощадны и так же вездесущи -- не только "наползают" со стороны, но и
проникают сюда, к нам, используют демократический камуфляж, который скрывает
их "трансцедентную чуждость" и делает их "своими" в глазах большинства, как
и то, что они ходят по той же земле5.
Мне трудно разобраться, откуда идет этот страх и почему он отлился у
Проханова именно в имперскую идею. Может быть, как и у Жириновского, все
началось с раннего детства -- родился на окраине империи, на чужой земле,
которую он, русский, с болезненным упорством хотел считать своею, а взгляд
на мир воспринял от старообрядцев, среди которых рос
-- раскольничья вера больше имеет дело с жестоким и коварным дьяволом,
чем с милосердным Богом. Но объяснять, как формируются такие характеры и
такое мироощущение, больше пристало психоаналитикам. Наша задача --
добраться до рационального стержня прохановской моноидеи. 155
Снова приходит нам на помощь Владимир Бондаренко. Я не знаю точно,
какую роль играл он в редакции газеты "День". Простого партийного
пропагандиста, искренне увлеченного теориями шефа? Политко-миссара,
приставленного к увлекающемуся Проханову лидерами "партии войны"? В любом
случае под его пером моноидея обрастает неким подобием рациональных
аргументов. Давайте вчитаемся.
"Естественное право"
"Еще со времен Великого Новгорода и древнего Киева живет в русском
народе одержимость идеей государственности... При сменах общественных
формаций, при перемене господствующих классов видоизменялась, но вновь
оживала идея... Вот почему газета "День" активно публикует монархистов и
коммунистов, русских предпринимателей и православных священников, эмигрантов
и генералов. Это не идеологическая путаница. Это четкая и взвешенная
идеология государственного самосознания.
[За последний год] государственная идея у Проханова, наконец, обрела и
фундаментальную основу, объединяющую все наши народы вокруг русского центра
-- концепцию евразийства. К этому шел Александр Проханов годами, если не
десятилетиями... Да, Проханову изначально присуще имперское русское
сознание, и значит -- отсутствие национального эгоизма. Народы региональные,
не имперские, обычно более заражены шовинизмом, ярко выраженным национальным
эгоизмом. Имперское сознание означает отсутствие любых расовых комплексов.
Думаю, что только в случае ликвидации у русских имперского сознания (если
такое случится) мы выработаем наконецто русский национальный эгоизм, ставя
интересы своего этноса выше всего остального...
Я уверен, или же мы вновь сыграем роль объединителя народов,
укрепившись на евразийских пространствах, или же, осознав себя народом
региональным, выстроим более узкое, но и более национальноэгоистическое,
может и шовинистическое, православное государство"6.
Видите, какая ловкая конструкция? Хотите избавиться от русского
шовинизма, зараженного "расовыми комплексами", -- не посягайте на наше право
иметь империю. Плохо не будет никому, включая и тех, кого мы себе подчиним.
Мы ведь не то, что все другие народы, страдающие "национальным эгоизмом".
Русский народ, оказывается, с младых ногтей ("со времен Великого Новгорода и
древнего Киева") "одержим идеей государственности". Имперское чувство для
него естественно, как дыхание. Это у других оно -- порок, а у русских --
добродетель. Так что, если вы нарушите его естественное право на империю,
пеняйте на себя: в ответ получите, называя вещи своими именами, нацизм.
Давайте все же себя перепроверим. Нам сказали: имперская политика -- но
без "национального эгоизма" и "расовых комплексов". Как ее представить себе
реально? Не будет еврейских погромов и других разновидностей преследования
инородцев. Это, конечно, большой подарок. Но ведь собирать-то империю все
равно придется вопреки воле и желанию украинцев, грузин, татар
Муссолини -- голубь мира?
156
ч всех прочих, все равно придется ломать их сопротивление. Без
тотального насилия тут ну никак не обойтись. И без "отрицания Америки", о
котором походя проговорился Проханов, тоже. Не согласится же мир спокойно
наблюдать, как реваншисты превращают Россию в ядерную Югославию. Короче,
предстоит тяжелая кровавая конфронтация, война
-- как внутри страны, так и с миром. Оттого и называю я последователей
Проханова, одержимых имперской идеей, московской "партией войны".
Не следует, разумеется, искать каких-то серьезных документов с
изложением моделей имперской политики. И Бондаренко в своих рассуждениях о
национальной исключительности русского народа сказал максимум того, что мог
и хотел сказать. В задачу его как заместителя излишне откровенного главного
редактора входило лишь одно: прикрыть шефа от последствий его собственного
неосторожного красноречия. Поэтому все, что касается практического
содержания имперской идеи, придется нам, увы, восстанавливать самим по
косвенным упоминаниям и случайным оговоркам.
Бондаренко, правда, за собой следит. Он никогда не ляпнет, подобно
Проханову, что "идея Евразии отрицает Америку". Напротив, он будет
старательно доказывать прямо противоположное: идеи Проханова лишены всякой
агрессивности, они чисто оборонительные, защитные, и несут они мир, а не
войну. "Это идеология спасения нации, может быть, высшая из всех
существующих идеологий"7. И даже еще доверительнее: "Проханов видит в
евразийской идее, рожденной блестящими русскими философами в эмиграции,
далее продолженной в трудах Льва Гумилева
-- возможность дальнейшего мирного и плодотворного объединения народов
Азии и Европы... Евразийское сопротивление, инициатором которого в России
стал Александр Проханов -- это реальная попытка сохранить Россию как
имперский организм... Его национализм -- это национализм имперского
человека, национализм без расового признака, без запаха крови"8.
Если перевести эту публицистически взволнованную речь на язык
общепринятых политических терминов, как раз и получится, что Бондаренко
имеет в виду имперский национализм, но только Муссолини, а не Гитлера.
По этому поводу, впрочем, и сам Проханов высказывался в беседе со мной
совершенно недвусмысленно. Когда я заметил, что его план корпоративного
имперского национализма напоминает программу Муссолини, он безоговорочно это
подтвердил: "Да, это программа Муссолини... это программа перехода от
жестких структур к мягким, пластичным. У Муссолини не было возможности
прийти к демократии потому, что это все слишком быстро кончилось"9. Четверть
века, в течение которых дуче правил Италией -- это слишком мало? Да и
демократия помянута всуе. В чем другом, но в стремлении к демократии
заподозрить Муссолини никак нельзя. Он ненавидел демократию как отжившую
форму политического устройства, на смену которой во всем мире идет
тоталитаризм. Он гордился тем, что основал тоталитарную империю одним из
первых. Но это все мелочи, интереснее другое. Зачем вообще брать Муссолини
за образец? Он проиграл вчистую. Его программа привела не к возрождению
великой Италии, но к полному и безоговорочному 157
провалу. Что может дать такой ориентир? А между тем, как я обнаружил,
Проханов был далеко не единственным из вождей московской "партии войны",
испытывающим странную тягу к этому историческому имени. Могу объяснить это
только как бессознательную попытку и невинность соблюсти, и капитал
приобрести. Просто для этих людей расизм Гитлера чересчур одиозен. А
"национализм имперского человека" Муссолини отчетливых ассоциаций не
вызывает. Ненависть к Гитлеру не выветрилась еще из народной памяти. А что
знает русский народ о Муссолини? Вовсе же без такой крупной фигуры обойтись
нельзя, идеология требует опоры на образ Великого Учителя. Отсюда и попытки
сотворить из Муссолини символ имперского национализма с человеческим, скажем
так, лицом -- без кровавых излишеств и расовых комплексов.
Возможно, впрочем, что это наследственное. Еще эмигрантские
отцы-основатели русского евразийства испытывали в свое время к Муссолини
влеченье, род недуга. Его политические идеи явно их вдохновляли, в
особенности, когда были созвучны их собственным. Муссолини ведь тоже
провозгласил спасение нации "высшей из всех существующих идеологий".
Но как, вспомним, выглядело это "человеческое лицо" вблизи? Муссолини
начал с агрессии против собственного народа. Он беспощадно раздавил
оппозицию, ввел свирепую цензуру, установил государственный контроль над
промышленностью и профсоюзами и провозгласил корпоративное государство --
под руководством фашистской партии. Когда экономика страны начала
разваливаться, он попытался укрепить зашатавшуюся диктатуру союзом с
Гитлером и серией агрессивных войн. В 1935 г. его армии вероломно вторглись
в Эфиопию, в 1936-м -- в республиканскую Испанию, в 1939-м -- в Албанию, в
1940-м- в Грецию и Францию, в 1941-м
--в СССР.
Какое же смятение умов должно царить в сегодняшней Москве, если все это
можно спокойно выдавать за эталон перехода "к мягким, пластичным
структурам"! Фашизм есть фашизм. С расовыми комплексами или без них, несет
он войну, а не мир, агрессию, а не оборону, гибель нации, а не ее спасение.
Не бывает имперского национализма без запаха крови. Для западной публики это
азбука. Москве, похоже, эту ясность понятий еще предстоит выстрадать.
Поразительно, как живуча имперская идея. Два поколения спустя после
того, как разгромленные империи первой "оси" сдались на милость победителя,
она снова отчетливо слышна в мировой политике. Пока что, как это было в
1920-х, пробавляется ею главным образом политическая периферия, маргинальные
оппозиции. Но ей этого явно недостаточно. Ее интеллектуалы пытаются
осмыслить причины эпохального поражения старой евразийской "оси", ее
политики готовят планы строительства новой, переходя потихоньку, по
довоенному календарю, на уровень 1930-х.
"Карфаген должен быть
разрушен" Имперская идея, не хуже любой другой, создает поле взаимного
притяжения для своих последователей. 158
Одно из таких имперских движений, кажущихся безнадежно маргинальными,
сумело-таки одержать в 1979 г. решительную победу в Иране.
Тегеранские муллы не умеют смотреть дальше своего узкоконфессионального
горизонта. С трудом воспринимает российское ухо образцы фундаменталистской
политической риторики, такие, например, как воззвание имама Хомейни: "Те,
кто внимает Западу и иностранцам, грядут во тьму, а святые их
-- истуканы... Отвернитесь, отвергните все, что завораживает вас на
Западе и умаляет ваше достоинство. Обратитесь к Востоку!"10. В Прохановском
же "Дне" такие публикации появлялись регулярно.
Впрочем, зря я, наверное, взялся решать за читателей "Дня". Кого-то из
самых прилежных могла, наоборот, заворожить средневековая ярость
антизападной риторики и проповедь ксенофобии. Хомейни ведь почти буквально
повторяет неистового патриарха Иоакима, проклинавшего иностранцев и Запад в
допетровских соборах Москвы! Но вот кого уж точно эти проклятья не могут
устраивать, так это политический штаб нового имперского движения,
европейскую "новую правую" -- интеллектуальную верхушку современного
западного неофашизма. Разве построишь на такой основе новую евразийскую
"ось"? Как это так -- "отвернуться от Запада"? Не разъединять, а сомкнуть
необходимо Восток и Запад! Но -- старый наш вопрос -- как? На чем? На какой
общей платформе могут соединиться интересы восточнйх фундаменталистов,
западных неофашистов и первой среди равных -- московской "партии войны"?
Ведь именно эта партия и только она способна в случае успеха вернуть
имперской идее реальный политический вес. Если новая "ось" не сможет
опереться на разрушительный потенциал ядерной сверхдержавы, что заставит мир
с нею считаться? Можно, конечно, считать, что таким цементирующим фактором
служит сама сверхзадача, то самое, на чем сломали себе зубы могущественные
империи старой "оси": ведь снова речь идет о грандиозном повороте истории
вспять к темным векам средневековья, где не существовало бы даже самого
понятия индивидуальной свободы. Но это где-то там, далеко впереди, это
слишком абстрактно, чтобы служить компасом в повседневной жизни, в которой
все три течения расходятся так сильно, что и рукой не дотянуться.
Мусульманский фундаментализм проповедует всемирную исламскую империю.
Московский реваншизм пестует идею возрождения великой русской империи. А
европейской "новой правой" и та, и другая нужны лишь как материал для "оси".
И все же обнаружилась точка, в которой будущие союзники могут сойтись
самым естественным для каждого способом, а кстати и лозунг, так же органично
объединяющий усилия всех. Нашел их признанный интеллектуальный лидер
европейской "новой правой" Ален де Бенуа. Друг и единомышленник Проханова,
часто гостивший в
"Дне". "Евразия против Америки" -- вот эта точка.
"США -- враг человечества, Карфаген, который надо разрушить", -- вот
этот лозунг11.
159
Ни малейших шансов самостоятельно подняться на политическую поверхность
Вербуя европейская "новая правая", однако, не имеет. Поэтому заключить союз
с Проха
"ПОрТИЮ ВОИНЫ" новым, а через него и с московской "партией войны", для
нее -- императив,
Оттого-то и зачастили в Москву де Бенуа и его ассистент, проповедник
"континентальной автаркии"12 бельгиец Роберт Стойкерс. Оттого и основали они
в Москве -- вместе с одним из помощников Проханова Александром Дугиным --
новый журнал "Элементы", именующий себя "Евразийским обозрением" и
отваживающийся печатать такое, от чего и прохановские газеты воздерживались.
Например, добрые слова в адрес Генриха Гиммлера и его СС. Де Бенуа и сам
регулярно публикуется в России. Его подробные инструкции, по-видимому,
ставят целью хоть немного образовать в национал-социалистическом духе
неотесанную российскую публику, да и самих лидеров "партии войны".
"Если коммунизм в России дискредитирован, а капитализм будет
дискредитирован в самом ближайшем будущем, что же произойдет в России?" --
спрашивает де Бенуа. И втолковывает читателю: "Здесь только
национал-патриотические силы могут дать оригинальный, новый и глубокий
ответ... при условии, что выйдут за рамки двух дискредитированных моделей"^.
Вы не знаете, как парировать либеральные обвинения в шовинизме? Есть
рецепт и на этот случай. "Когда русские национально-патриотические силы
обвиняются в том, что они шовинисты, вы имеете полное основание отвечать
вашим противникам, что самая шовинистическая нация -- американская,
поскольку они думают, что их собственная модель самая лучшая... Это самый
настоящий шовинизм, доведенный до планетарных пропорций"14.
Глухота к идее свободы делает его подопечных легкой добычей оппонентов.
Но и эту, непреодолимую, казалось бы, для фундаменталиста трудность можно
обойти. Де Бенуа дает Проханову предметный урок -- учит манипулировать этим
мировой цивилизации за всю ее историю"120.
Нет, он еще не президент. Но Россия и мир должны, наконец, понять, что
перед ними тот самый человек, который может еще раз доиграть до конца
трагический веймарский сценарий.
Глава шестая "Последний солдат империи".
Александр Проханов и московская "партия войны"
Хочу предупредить читателя: картина, которая возникает из анализа идей
и высказываний Проханова и его однопартийцев, может произвести поначалу
странное, чуть л и не комическое впечатление. В Москве, однако, никто над
Прохановым не смеется. Даже те, кто потешается над Жириновским. Почему?
Потому что Проханов -- главный редактор центрального органа российской
"партии войны", своего рода "Нью-Йорк Тайме" непримиримой оппозиции
(знаменитой газеты "День", после октябрьского мятежа сменившей имя на
"Завтра")? Потому что он -- один из самых зловещих кардиналов русского
евразийства, самый, без сомнения, красноречивый в стране проповедник
имперской идеи? Отчасти. Но есть и более веские причины. Он неколебимо
уверен в победе оппозиции. Его проекты больше, чем проекты Жириновского,
отвечают требованиям той искомой объединительной идеологии, которая сплотит
все разнокалиберные партии реваншистов. И наконец, в отличие от Владимира
Вольфовича, он свой человек на Олимпе оппозиции, и там он представляет ее
главное течение, а не побочное русло. Кто написал для августовских путчистов
91 --го года их скандально известное "Слово к народу"? Проханов. А кто
публично отрекся от "кукольного путча", когда он провалился? Тоже Проханов.
Он мог изменять падшим звездам оппозиции, но отклонялся неизменно вместе с
ее генеральной линией. Ни на шаг не отпуская от себя "патриотического"
читателя, вел его не туда, куда тому хотелось бы пойти, но туда, куда, по
мнению Проханова, идти ему следовало. Согласно знаменитому британскому
философу Эдмунду Берку, это и есть исчерпывающее определение политического
лидера.
В Москве одно время упорно циркулировали слухи, главным образом среди
бывших литературных коллег Проханова, что никакой он не вождь оппозиции, а
просто человек, обремененный большой семьей, которую легче по нынешним
временам прокормить, зная, где лежит ключ к сердцу -- и к карману --
военно-промышленного комплекса. Так ли это? Едва ли. Слишком уж серьезную
для озабоченного семьянина игру затеял этот человек.
152
В склонности к эстрадным эффектам Александр Андреевич ничуть не
уступает Владимиру Вольфовичу. Всегда играет на публику, обожает ее
эпатировать. С годами -- все больше. Только его стихия -- не живое, на
митинге, а печатное слово. Зато в камерных аудиториях и в интеллектуальном
споре Жириновскому до него далеко.
Под властью моноидеи
Еще в конце 91-го он публично исповедовался в антикоммунизме, писал о
"разрушении империи свирепым Интернационалом", о "белом движении, изрезанном
лезвиями красного террора", о "коммунистической квазиимперии". И тут же, не
переводя дыхания, признавался, что до самого Августа "патриотическое
движение уповало на союз с РКП, на ее структуру, организационный опыт ее
искушенных лидеров, на ее связь с рабочими и крестьянством"1. Парадокс? Но
то еще были цветочки. В конце 92-го антисталинист Проханов ошеломил
либеральную публику в Колумбийском университете, провозгласив себя
сталинистом. В Москве антифашист Проханов шокировал либеральную прессу,
объявив, что если для возрождения империи понадобится фашизм, он проголосует
за фашистов.
Что означают все эти парадоксы? И парадоксы ли это, эпатаж ради
эпатажа? Ничуть. Просто Проханов -- человек моноидеи. Обыкновенные люди
могут любить свободу, стихи, природу, родину, наконец. Проханов влюблен в
империю. Империя -- его романтическая мечта, его страсть, его земля
обетованная. И что хорошо для империи, хоть белой, хоть красной, хоть
сталинской, хоть фашистской -- то хорошо и для него. Правильно, законно,
оправдано. Он готов простить Сталину или Муссолини все -- и свирепый террор,
и коварство, и манию величия -- за то, что были они властелинами державы,
железными государственниками.
Подозреваю, что Проханову очень нравятся эпитеты, которые подбирал для
него единственный пока что биограф и апологет, а также заместитель по
должности Владимир Бондаренко: "великий авангардист", "герой русского
национального сопротивления", "последний солдат империи". Для обоих это
высший комплимент. "Уверен, -- развивает его Бондаренко, -- таким же он был
бы и сто лет назад, верно служа ГосударюИмператору, таким он будет при любой
власти... В этом смысле он не идеолог, не политик, и больший плюралист, чем
все нынешние демократы"2.
Ну, насчет плюрализма заместитель, кажется, пошутил. Человек моноидеи
не может быть плюралистом. Разве лишь в том смысле, что ему все равно,
какому императору служить -- Николаю, Иосифу или Бенито. Плюрализм означает
свободу, а не службу. А Проханов к идее свободы глух. Вот как бывают люди
без музыкального слуха, так и у него нет слуха к свободе. Более того, он
уверен, что на самом деле никакой свободы не бывает, что это выдумка врагов
империи,
153
Должен признаться, что понял я это не сразу. Еще в декабре 1991 г. я
вполне серьезно спорил с Прохановым. Я думал тогда, что у нас есть точка
соприкосновения -- величие поднимающейся изпод обломков военной империи
свободной России. Ну, не может же человек желать
Страх,только страх, ничего,
кроме страха своей стране гибели! А никакой другой исход просто
невозможен, если начнет сбываться мечта о возрождении империи. Я чувствовал
себя готовым отразить любой довод, какой только мог быть против этого
выдвинут, потому что опирался на многократно проверенные и давным-давно
доказанные факты. Империя в конце XX века -- анахронизм, мечты о ней
опоздали на столетие. Разве крушение Российской империи в 1917-м было
исторической случайностью, результатом германских или еврейских, или
большевистских козней? И разве было случайностью крушение империи советской
три поколения спустя? Нет же, конечно! Основанные на подавлении свободы, они
были крепки и монолитны в свое время, но стали внутренне непрочны,
неустойчивы в современном мире. Что будет, если вполне безумное на пороге
третьего христианского тысячелетия намерение восстановить империю начнет
осуществляться? В случае неуспеха приведет оно к гражданской войне, сеющей
смерть и ненависть между русскими и украинцами, русскими и грузинами,
русскими и татарами. Но еще гибельнее стал бы в этом случае успех. Он
неизбежно обернется новой вспышкой глобальной ядерной конфронтации, которой
истерзанная страна просто больше не выдержит.
Я просил Проханова, а потом и Владимира Бондаренко объяснить, почему
они не считают возможным выходить из этого страшного тоннеля, где оказалась
запертой Россия, вместе с украинцами, с грузинами, с американцами, наконец?
Вместе с миром, а не против него? Зачем объявлять себя наследниками царей и
большевиков, когда наконец-то открылась возможность жить своим умом -- без
самодержавного кнута, без крови и террора? Жить с другими народами как
равные с равными? Я оказался непростительно наивным, ожидая, что в ответ на
мои аргументы собеседники выдвинут свои и дальше дискуссия пойдет обычным
путем. Разговор, который я, точности ради, воспроизвожу по газетным
публикациям, принял совершенно иное направление.
"Мы с вами давнишние оппоненты, -- отвечал мне Проханов.
-- Удивительное у вас ощущение мира как царства организованной свободы.
Я ощущаю мир как непрерывную борьбу, как огромный, гигантский конфликт, в
котором заложены тысячи других конфликтов.
Япония нависла над русским Дальним Востоком. Политизированный ислам
устремился сквозь республики Средней Азии на Нижнюю и Среднюю Волгу.
Германия смотрит на Балтику, на остатки кенигс-бергских соборов. Америка
по-хозяйски рассаживается в обеих [наших] столицах -- в коридорах власти, в
банках и военных конструкторских бюро... Ныне и Россия -- не Россия, и
Москва -- не столица, но
154
за летящими обломками... высветляется идея Евразии, отрицающая Америку,
размыкающая змеиные кольца, что захлестнули российского Лаокоона и его
сыновей... Распад СССР
-- это наползающие враждебные континенты, сламывающие хребет Евразии.
Будто тектонические могильные створки хотят сомкнуться над шестой частью
суши. Мы переживаем геополитическую трагедию. Мы -- опрокинутая,
побеждаемая, плененная цивилизация, попавшая в петли, раскинутые
цивилизацией чужой, совращенная манками, уготовленными над волчьей ямой"3.
Если вы не знаете, что такое моноидея, то вот он, прекрасный образчик,
перед вами. Человек не слышит вопросов, не улавливает смысла сделанных ему
возражений. Словно бы погруженный в транс, от твердит свое, не столько даже
мысли при этом высказывая, сколько давая выход теснящимся в его воображении
видениям.
Его словно бы действительно душат, ему как-будто и вправду переламывают
хребет. Жизнь -- трагедия. Мир полон неразрешимыми
коллизиями, кругом -- враги. На этом, мне кажется, и произросла
имперская моноидея -- на неизбывном, не подчиняющемся разуму страхе. Как
смешно пошутил один из его соратников, "если у кого-то комплекс
неполноценности или зависти, у Проханова свой комплекс --
военно-промышленный". Но ведь и правда, бряцание оружием
-- хорошая защита от страха, а непроницаемые имперские границы --
надежное укрытие от враждебного, со всех сторон наступающего мира. Военная
империя -- самая точная проекция задавленного страхом сознания.
Сказав о Проханове, что он "не хочет, чтобы Россия повторила путь
Византии"4, Бондаренко помог мне уловить еще одну причудливую, скажем так,
особенность мироощущения нашего с ним общего героя. Сначала я подумал, что
это просто неудачный образ:
ну, не в XIII же веке мы, в самом деле, живем, когда за каждым кустом
могла мерещиться тень завоевателя! Но потом, сверившись с многочисленными
текстами, понял -- нет, сказано абсолютно точно. Истории для Проханова не
существует, время не значит для него ничего. Тринадцатый, девятнадцатый,
двадцать первый век -- какая разница? Геополитические трагедии вечны и
неисчерпаемы, и не исчезают со сменой эпох враги. Они все так же непримиримы
и беспощадны и так же вездесущи -- не только "наползают" со стороны, но и
проникают сюда, к нам, используют демократический камуфляж, который скрывает
их "трансцедентную чуждость" и делает их "своими" в глазах большинства, как
и то, что они ходят по той же земле5.
Мне трудно разобраться, откуда идет этот страх и почему он отлился у
Проханова именно в имперскую идею. Может быть, как и у Жириновского, все
началось с раннего детства -- родился на окраине империи, на чужой земле,
которую он, русский, с болезненным упорством хотел считать своею, а взгляд
на мир воспринял от старообрядцев, среди которых рос
-- раскольничья вера больше имеет дело с жестоким и коварным дьяволом,
чем с милосердным Богом. Но объяснять, как формируются такие характеры и
такое мироощущение, больше пристало психоаналитикам. Наша задача --
добраться до рационального стержня прохановской моноидеи. 155
Снова приходит нам на помощь Владимир Бондаренко. Я не знаю точно,
какую роль играл он в редакции газеты "День". Простого партийного
пропагандиста, искренне увлеченного теориями шефа? Политко-миссара,
приставленного к увлекающемуся Проханову лидерами "партии войны"? В любом
случае под его пером моноидея обрастает неким подобием рациональных
аргументов. Давайте вчитаемся.
"Естественное право"
"Еще со времен Великого Новгорода и древнего Киева живет в русском
народе одержимость идеей государственности... При сменах общественных
формаций, при перемене господствующих классов видоизменялась, но вновь
оживала идея... Вот почему газета "День" активно публикует монархистов и
коммунистов, русских предпринимателей и православных священников, эмигрантов
и генералов. Это не идеологическая путаница. Это четкая и взвешенная
идеология государственного самосознания.
[За последний год] государственная идея у Проханова, наконец, обрела и
фундаментальную основу, объединяющую все наши народы вокруг русского центра
-- концепцию евразийства. К этому шел Александр Проханов годами, если не
десятилетиями... Да, Проханову изначально присуще имперское русское
сознание, и значит -- отсутствие национального эгоизма. Народы региональные,
не имперские, обычно более заражены шовинизмом, ярко выраженным национальным
эгоизмом. Имперское сознание означает отсутствие любых расовых комплексов.
Думаю, что только в случае ликвидации у русских имперского сознания (если
такое случится) мы выработаем наконецто русский национальный эгоизм, ставя
интересы своего этноса выше всего остального...
Я уверен, или же мы вновь сыграем роль объединителя народов,
укрепившись на евразийских пространствах, или же, осознав себя народом
региональным, выстроим более узкое, но и более национальноэгоистическое,
может и шовинистическое, православное государство"6.
Видите, какая ловкая конструкция? Хотите избавиться от русского
шовинизма, зараженного "расовыми комплексами", -- не посягайте на наше право
иметь империю. Плохо не будет никому, включая и тех, кого мы себе подчиним.
Мы ведь не то, что все другие народы, страдающие "национальным эгоизмом".
Русский народ, оказывается, с младых ногтей ("со времен Великого Новгорода и
древнего Киева") "одержим идеей государственности". Имперское чувство для
него естественно, как дыхание. Это у других оно -- порок, а у русских --
добродетель. Так что, если вы нарушите его естественное право на империю,
пеняйте на себя: в ответ получите, называя вещи своими именами, нацизм.
Давайте все же себя перепроверим. Нам сказали: имперская политика -- но
без "национального эгоизма" и "расовых комплексов". Как ее представить себе
реально? Не будет еврейских погромов и других разновидностей преследования
инородцев. Это, конечно, большой подарок. Но ведь собирать-то империю все
равно придется вопреки воле и желанию украинцев, грузин, татар
Муссолини -- голубь мира?
156
ч всех прочих, все равно придется ломать их сопротивление. Без
тотального насилия тут ну никак не обойтись. И без "отрицания Америки", о
котором походя проговорился Проханов, тоже. Не согласится же мир спокойно
наблюдать, как реваншисты превращают Россию в ядерную Югославию. Короче,
предстоит тяжелая кровавая конфронтация, война
-- как внутри страны, так и с миром. Оттого и называю я последователей
Проханова, одержимых имперской идеей, московской "партией войны".
Не следует, разумеется, искать каких-то серьезных документов с
изложением моделей имперской политики. И Бондаренко в своих рассуждениях о
национальной исключительности русского народа сказал максимум того, что мог
и хотел сказать. В задачу его как заместителя излишне откровенного главного
редактора входило лишь одно: прикрыть шефа от последствий его собственного
неосторожного красноречия. Поэтому все, что касается практического
содержания имперской идеи, придется нам, увы, восстанавливать самим по
косвенным упоминаниям и случайным оговоркам.
Бондаренко, правда, за собой следит. Он никогда не ляпнет, подобно
Проханову, что "идея Евразии отрицает Америку". Напротив, он будет
старательно доказывать прямо противоположное: идеи Проханова лишены всякой
агрессивности, они чисто оборонительные, защитные, и несут они мир, а не
войну. "Это идеология спасения нации, может быть, высшая из всех
существующих идеологий"7. И даже еще доверительнее: "Проханов видит в
евразийской идее, рожденной блестящими русскими философами в эмиграции,
далее продолженной в трудах Льва Гумилева
-- возможность дальнейшего мирного и плодотворного объединения народов
Азии и Европы... Евразийское сопротивление, инициатором которого в России
стал Александр Проханов -- это реальная попытка сохранить Россию как
имперский организм... Его национализм -- это национализм имперского
человека, национализм без расового признака, без запаха крови"8.
Если перевести эту публицистически взволнованную речь на язык
общепринятых политических терминов, как раз и получится, что Бондаренко
имеет в виду имперский национализм, но только Муссолини, а не Гитлера.
По этому поводу, впрочем, и сам Проханов высказывался в беседе со мной
совершенно недвусмысленно. Когда я заметил, что его план корпоративного
имперского национализма напоминает программу Муссолини, он безоговорочно это
подтвердил: "Да, это программа Муссолини... это программа перехода от
жестких структур к мягким, пластичным. У Муссолини не было возможности
прийти к демократии потому, что это все слишком быстро кончилось"9. Четверть
века, в течение которых дуче правил Италией -- это слишком мало? Да и
демократия помянута всуе. В чем другом, но в стремлении к демократии
заподозрить Муссолини никак нельзя. Он ненавидел демократию как отжившую
форму политического устройства, на смену которой во всем мире идет
тоталитаризм. Он гордился тем, что основал тоталитарную империю одним из
первых. Но это все мелочи, интереснее другое. Зачем вообще брать Муссолини
за образец? Он проиграл вчистую. Его программа привела не к возрождению
великой Италии, но к полному и безоговорочному 157
провалу. Что может дать такой ориентир? А между тем, как я обнаружил,
Проханов был далеко не единственным из вождей московской "партии войны",
испытывающим странную тягу к этому историческому имени. Могу объяснить это
только как бессознательную попытку и невинность соблюсти, и капитал
приобрести. Просто для этих людей расизм Гитлера чересчур одиозен. А
"национализм имперского человека" Муссолини отчетливых ассоциаций не
вызывает. Ненависть к Гитлеру не выветрилась еще из народной памяти. А что
знает русский народ о Муссолини? Вовсе же без такой крупной фигуры обойтись
нельзя, идеология требует опоры на образ Великого Учителя. Отсюда и попытки
сотворить из Муссолини символ имперского национализма с человеческим, скажем
так, лицом -- без кровавых излишеств и расовых комплексов.
Возможно, впрочем, что это наследственное. Еще эмигрантские
отцы-основатели русского евразийства испытывали в свое время к Муссолини
влеченье, род недуга. Его политические идеи явно их вдохновляли, в
особенности, когда были созвучны их собственным. Муссолини ведь тоже
провозгласил спасение нации "высшей из всех существующих идеологий".
Но как, вспомним, выглядело это "человеческое лицо" вблизи? Муссолини
начал с агрессии против собственного народа. Он беспощадно раздавил
оппозицию, ввел свирепую цензуру, установил государственный контроль над
промышленностью и профсоюзами и провозгласил корпоративное государство --
под руководством фашистской партии. Когда экономика страны начала
разваливаться, он попытался укрепить зашатавшуюся диктатуру союзом с
Гитлером и серией агрессивных войн. В 1935 г. его армии вероломно вторглись
в Эфиопию, в 1936-м -- в республиканскую Испанию, в 1939-м -- в Албанию, в
1940-м- в Грецию и Францию, в 1941-м
--в СССР.
Какое же смятение умов должно царить в сегодняшней Москве, если все это
можно спокойно выдавать за эталон перехода "к мягким, пластичным
структурам"! Фашизм есть фашизм. С расовыми комплексами или без них, несет
он войну, а не мир, агрессию, а не оборону, гибель нации, а не ее спасение.
Не бывает имперского национализма без запаха крови. Для западной публики это
азбука. Москве, похоже, эту ясность понятий еще предстоит выстрадать.
Поразительно, как живуча имперская идея. Два поколения спустя после
того, как разгромленные империи первой "оси" сдались на милость победителя,
она снова отчетливо слышна в мировой политике. Пока что, как это было в
1920-х, пробавляется ею главным образом политическая периферия, маргинальные
оппозиции. Но ей этого явно недостаточно. Ее интеллектуалы пытаются
осмыслить причины эпохального поражения старой евразийской "оси", ее
политики готовят планы строительства новой, переходя потихоньку, по
довоенному календарю, на уровень 1930-х.
"Карфаген должен быть
разрушен" Имперская идея, не хуже любой другой, создает поле взаимного
притяжения для своих последователей. 158
Одно из таких имперских движений, кажущихся безнадежно маргинальными,
сумело-таки одержать в 1979 г. решительную победу в Иране.
Тегеранские муллы не умеют смотреть дальше своего узкоконфессионального
горизонта. С трудом воспринимает российское ухо образцы фундаменталистской
политической риторики, такие, например, как воззвание имама Хомейни: "Те,
кто внимает Западу и иностранцам, грядут во тьму, а святые их
-- истуканы... Отвернитесь, отвергните все, что завораживает вас на
Западе и умаляет ваше достоинство. Обратитесь к Востоку!"10. В Прохановском
же "Дне" такие публикации появлялись регулярно.
Впрочем, зря я, наверное, взялся решать за читателей "Дня". Кого-то из
самых прилежных могла, наоборот, заворожить средневековая ярость
антизападной риторики и проповедь ксенофобии. Хомейни ведь почти буквально
повторяет неистового патриарха Иоакима, проклинавшего иностранцев и Запад в
допетровских соборах Москвы! Но вот кого уж точно эти проклятья не могут
устраивать, так это политический штаб нового имперского движения,
европейскую "новую правую" -- интеллектуальную верхушку современного
западного неофашизма. Разве построишь на такой основе новую евразийскую
"ось"? Как это так -- "отвернуться от Запада"? Не разъединять, а сомкнуть
необходимо Восток и Запад! Но -- старый наш вопрос -- как? На чем? На какой
общей платформе могут соединиться интересы восточнйх фундаменталистов,
западных неофашистов и первой среди равных -- московской "партии войны"?
Ведь именно эта партия и только она способна в случае успеха вернуть
имперской идее реальный политический вес. Если новая "ось" не сможет
опереться на разрушительный потенциал ядерной сверхдержавы, что заставит мир
с нею считаться? Можно, конечно, считать, что таким цементирующим фактором
служит сама сверхзадача, то самое, на чем сломали себе зубы могущественные
империи старой "оси": ведь снова речь идет о грандиозном повороте истории
вспять к темным векам средневековья, где не существовало бы даже самого
понятия индивидуальной свободы. Но это где-то там, далеко впереди, это
слишком абстрактно, чтобы служить компасом в повседневной жизни, в которой
все три течения расходятся так сильно, что и рукой не дотянуться.
Мусульманский фундаментализм проповедует всемирную исламскую империю.
Московский реваншизм пестует идею возрождения великой русской империи. А
европейской "новой правой" и та, и другая нужны лишь как материал для "оси".
И все же обнаружилась точка, в которой будущие союзники могут сойтись
самым естественным для каждого способом, а кстати и лозунг, так же органично
объединяющий усилия всех. Нашел их признанный интеллектуальный лидер
европейской "новой правой" Ален де Бенуа. Друг и единомышленник Проханова,
часто гостивший в
"Дне". "Евразия против Америки" -- вот эта точка.
"США -- враг человечества, Карфаген, который надо разрушить", -- вот
этот лозунг11.
159
Ни малейших шансов самостоятельно подняться на политическую поверхность
Вербуя европейская "новая правая", однако, не имеет. Поэтому заключить союз
с Проха
"ПОрТИЮ ВОИНЫ" новым, а через него и с московской "партией войны", для
нее -- императив,
Оттого-то и зачастили в Москву де Бенуа и его ассистент, проповедник
"континентальной автаркии"12 бельгиец Роберт Стойкерс. Оттого и основали они
в Москве -- вместе с одним из помощников Проханова Александром Дугиным --
новый журнал "Элементы", именующий себя "Евразийским обозрением" и
отваживающийся печатать такое, от чего и прохановские газеты воздерживались.
Например, добрые слова в адрес Генриха Гиммлера и его СС. Де Бенуа и сам
регулярно публикуется в России. Его подробные инструкции, по-видимому,
ставят целью хоть немного образовать в национал-социалистическом духе
неотесанную российскую публику, да и самих лидеров "партии войны".
"Если коммунизм в России дискредитирован, а капитализм будет
дискредитирован в самом ближайшем будущем, что же произойдет в России?" --
спрашивает де Бенуа. И втолковывает читателю: "Здесь только
национал-патриотические силы могут дать оригинальный, новый и глубокий
ответ... при условии, что выйдут за рамки двух дискредитированных моделей"^.
Вы не знаете, как парировать либеральные обвинения в шовинизме? Есть
рецепт и на этот случай. "Когда русские национально-патриотические силы
обвиняются в том, что они шовинисты, вы имеете полное основание отвечать
вашим противникам, что самая шовинистическая нация -- американская,
поскольку они думают, что их собственная модель самая лучшая... Это самый
настоящий шовинизм, доведенный до планетарных пропорций"14.
Глухота к идее свободы делает его подопечных легкой добычей оппонентов.
Но и эту, непреодолимую, казалось бы, для фундаменталиста трудность можно
обойти. Де Бенуа дает Проханову предметный урок -- учит манипулировать этим