Страница:
Надо полагать, не в последнюю очередь потому, что они, точно так же, как и
либералы, никогда всерьез не занимались курги-няновским "образом будущего" и
понятия не имели о предложенном им "векторе развития". Как мы уже говорили,
для подавляющего большинства в Москве Кургинян вместе со всеми его идеями и
по сей день -- загадка. Она вызывает сильные эмоции гнева, отвращения,
подозрения и зависти, но каким-то образом остается за пределами серьезного
анализа. Но что позволено утонувшему в повседневной политической склоке
оппозиционному истеблишменту, что простительно затравленным московским
либералам, того не может допустить историк русской оппозиции. Особенно после
сенсационного взлета Жириновского, заставшего врасплох весь мир. Текучесть,
неустойчивость и непредсказуемость ситуации в Москве заставляет внимательно
разобраться и в кургиняновском "образе будущего", и в его "векторе
развития".
Политическая вселенная Кургиняна
Первое наблюдение: источники, из которых Кургинян черпает вдохновение,
не особенно отличаются от дугинских. Я насчитал три таких источника:
диалектический материализм Маркса, жесткая, "тевтонского" стиля геополитика,
согласно которой "конечная цель всех геополитических сил -- мировое
господство"27, и, наконец, языческая, опять же "тевтонская" мифология,
служившая в свое время одним из ключевых элементов нацистской пропаганды.
229
Из этой гремучей смеси вырастают три основные идеи, три кита, на
которых держится политическая вселенная Кургиняна. Первая идея состоит в
том, что соревнование между коммунизмом и капитализмом, между планом и
рынком, между авторитарностью и демократией -- вовсе не феномен XX века. Оно
существовало всегда -- с начала времен. Причем Восток, с его
традиционностью, всегда тяготел к плану в экономике и соответственно к
авторитарности в политике, тогда как Запад, с его модернизмом, стремился,
наоборот, к рынку в экономике и к связанной с ним демократии в политике.
Россия в этом раскладе, естественно, оказывается "обществом восточного
типа"28, которое "приемлет только авторитарную модернизацию"29. А главными
злодеями ее истории предстают, разумеется, "так называемые либералы,
которые... безответственно перетаскивали нас с Востока на Запад"30. Несмотря
на то, что "наилучший путь для нашей страны -- китайский"31. Кто мы?
Принадлежим мы Востоку или Западу? Где искать образцы нашего будущего -- в
Европе или в Китае? Лучшие из лучших российских историков и философов
столетиями ломали себе головы над этими вопросами. Они по-прежнему спорны.
Тем не менее Кургинян, выбирая Китай, ни на минуту в своей правоте не
сомневается. Сомнения, впрочем, ему вообще не свойственны. Он не ученый, а
идеолог. И потому не исследует, а учит, не спорит, а проповедует, чтоб не
сказать -- вещает. Вторая его идея в том, что постиндустриальное общество, в
которое вступил сейчас мир, означает на самом деле "возвращение к прошлому
на новом витке -- в соответствии с диалектическим материализмом (отрицание
отрицания)"32. Отсюда следует, что предстоит возвышение "восточных"
ценностей традиционности, плана и коммунизма -- в противовес теряющим
позиции "западным" ценностям рыночного и демократического общества. Это
делает по-своему логичными абсурдные на вид, безапелляционные утверждения
Кургиняна, что именно сейчас "коммунизм начинает побеждать в мировом
масштабе"33, ибо "в постиндустриальную эру именно коммунистические начала
будут доминировать"34, а потому Куба и Северная Корея относятся к "странам,
оказавшимся в авангарде человечества"35.
И третья, основополагающая идея кургиняновского сценария: "прорыв"
России в постиндустриальную эру и превращение ее в мирового лидера.
Поражение СССР в холодной войне с Западом он объясняет стратегическим
просчетом его вождей и советской "псевдоэлиты" (которую он называет "кланом
интеллектуально кастрированного и духовно нищего псевдожречества")36.
Просчет заключался в том, что после Сталина эти псевдожрецы пытались играть
с Западом на его собственном потребительском поле, тогда как "догнать Запад
на индустриальном этапе невозможно
-- здесь мы обречены на тотальное отставание"37. Нужна была
принципиально иная стратегия -- "обогнать Запад, осуществив прорыв"38.
Что означает "прорыв"? "Это прыжок в XXI век путем концентрации
материальных и технологических ресурсов на стратегических направлениях в
сфере высоких технологий"39. Превращение
230
страны в Раша Инкорпорейтед, в своего рода сверхдержавную ядерную
Дженерал Электрик40, способную к "авторитарной модернизации".
, Разумеется, это лишь, так сказать, физическое измерение "прорыва".
Кургинян понимает, что гораздо важнее измерение психологическое. Для того,
чтобы нация оказалась способна длительно функционировать на волне такого
"мобилизационного проекта"41, нужны "новые формы мотивации труда"42, вплоть
до "генной инженерии"43. Нужен, одним словом, "прерывный" настрой,
"прорывная" менталь-ность нации, "как было при Петре Великом или даже при
Сталине"44. Создать такую ментальность может лишь подлинно национальная
элита. Вырастить такую элиту и есть, по словам Кургиняна, цель его
Экспериментального центра,
Способна ли Россия на "прорыв"? Безусловно, считает Кургинян. У нее
есть по крайней мере три миллиона квалифицированных работников,
соответствующих мировым стандартам, богатейшие в мире недра и высочайшего
класса технологические наработки, в буквальном смысле технологии XXI века.
Она уже дважды, при Петре Великом и при Сталине, эту способность проявила.
Более того, Россия вообще, по природе своей, "не страна предпринимателей.
Она не страна рабочих и даже не страна крестьян... Россия -- страна
воинов"45. Она "всегда жила и будет жить в рамках мобилизационного
проекта"46.
"Прорыв" -- в российской ментальное , в этом Россия всегда может дать
Западу сто очков вперед. Ей не привыкать к гарнизонной диктатуре. Не говоря
уже о том, что Запад избалован своим богатством и индивидуализмом, а "Россия
никогда не сменит своего отношения к богатству как к чему-то
неправедному"47. Она просто создана для "авторитарной модернизации".
Элиты -- вот с чем России никогда не везло.
Исторически, полагает Кургинян, русские элиты имели "дефектную
структуру, что раньше или позже оборачивалось для страны очередным
бедствием"48. Лучший и самый близкий пример -- советская элита, от которой
Кургинян не оставляет камня на камне.
Дефектные элиты В 1917 г. задумано все было прекрасно. И "партия
коммунистов действительно создавалась как структура орденского типа"49
(узнаете язык Дугина?). И страна была готова к "новой теократии, новому
жречеству"50. Как нельзя точнее была она нацелена на "прорыв" в
индустриальную цивилизацию
-- и Сталин его совершил. Благодаря этому Россия разгромила Германию, и
только один шаг отделял ее от мирового господства. Чтобы навязать миру свой
антипотребительский "суперпроект"51, требовалось одно -- не расслабляться,
немедленно приступить к новому "прорыву", повести просыпающийся Восток на
борьбу с потребительской цивилизацией Запада. Но из-за "дефектности"
советской элиты все сорвалось.
231
Дефектность заключалась в том, что партийный "орден" сам был построен и
страной управлял на атеистической основе, "не имея своего сакрального
поля"52. Отрезав себя от религии, "орден" российских коммунистов не мог
опереться на собственную теологию и тем "изначально обрекал себя на
деградацию". Это и привело к его потребительскому перерождению, "к
образованию духовно неполноценной орденской элиты -- псевдоэлиты"53.
Вместо нового Сталина пришел жалкий Хрущев с его "гуляшкоммунизмом", а
за ним еще более жалкий Брежнев, затеявший игру с Западом на его собственном
потребительском поле. Они разрушили российскую "прорывную" ментальность.
Чем, скажите, могло это завершиться, кроме прямого предательства
горбачевской псевдоэлиты, открывшей врагу ворота русской крепости и
поставившей Россию на колени перед Западом?
Вот тут и расходимся мы с Сергеем Ервандовичем кардинально. Разные у
нас, так сказать, "дьяволы". Я страшусь войны, а он -- мира. Я боюсь
фашистского перерождения оппозиции, а за нею и страны, а он -- сытости. По
мне, народу, который всегда боролся за выживание, всегда жил по самым низким
стандартам и бился, поколение за поколением, в тисках "мобилизационных
проектов", давно пора пожить почеловечески, в мире и спокойствии. Кургиняну
жизнь без "мобилизационного проекта" представляется национальным позором --
хуже смерти.
Но это к слову, чтобы читателю понятно было, почему мы никогда не
сможем договориться.
Почему из всех замечательных особенностей советской элиты Кургинян
выбрал для обстрела именно атеизм? Это ведь по меньшей мере неосторожно! И
не захочешь, а вспомнишь дореволюционные имперские элиты: вот уж кто никак
не грешил атеизмом! Была у них и своя государственная религия --
православие,-- и свое "сакральное поле". Только что это меняло?
Не пришел после Петра в измученную непрерывными войнами и "прорывами"
Россию новый Петр, чтобы вести ее вперед и выше. Напротив, произошла
"депетризация" России, до слез напоминающая советскую десталинизацию. И
после "прорыва" Ивана Грозного так было, и после Павла. И вообще всегда
вслед за очередным "мобилизационным проектом" расслаблялись, размякали
российские элиты, скатывались к потребительству и вели себя ничуть не более
достойно, нежели та же брежневская псевдоэлита.
Сохраняя верность собственным критериям, Кургинян должен был бы
предъявить жесткий счет не только советскому атеизму, но и православию с его
"сакральным полем". Но это как раз то, чего позволить себе он никак не
может. Как и Дугин, боится он оскорбить неосторожным словом свою
православную политическую базу. Поэтому он сам не оглядывается и читателю не
позволяет оглянуться назад, в историческое прошлое православной России, а
положительный пример ищет совсем в другом направлении.
Почему не Россия, а Куба и Северная Корея стали "авангардом
человечества"? Именно потому, что их национальные элиты не были
"дефектными". Они не поддались разъедающему потребительскому соблазну
Запада, сохранили свой сталинистский пуританизм во всей
232
его целостности и чистоте, а потому и справились с "авторитарной
модернизацией".
Правда, с этим взрывоопасным аргументом Кургинян поневоле обращается,
как опытный сапер. Шаг вправо, шаг влево
-- и полезет наружу, что в результате столь замечательного "прорыва"
Куба и Северная Корея оказались в современном мире изгоями, разрушили свою
экономику и постоянно балансируют на грани национальной катастрофы. Поэтому
в подробности он старается не вдаваться и только в самых общих чертах
сообщает, что кубинцы, оказывается, "трансформировали западную
коммунистическую идею на свой лати-но-американский лад, превратив ее в
теологию освобождения, в революционный католицизм". Причем больше всего,
естественно, хвалит он Кубу за то, что там "полным ходом идет модернизация
производства при резком сокращении потребления"54.
Сценарий кургиняновской "консервативной революции" теперь, я думаю,
ясен.
Сакральное поле для новой элиты
Чтобы восстать из пепла и снова бросить вызов Западу, России придется
опять, как во времена Петра и Сталина, положить жизнь на новый
"мобилизационный проект". Теперь это будет не только трудно, но и очень
опасно. "Да, генная инженерия, ускоренная эволюция, словом, все то, что мы
собираемся делать,-- это очень опасно. И заниматься этим можно, только
понимая, что хороших средств нет. Слишком мало времени. Слишком сложная
задача. Что делать? Только гибнуть или идти на прорыв"55.
Поднимет на это страну новая национальная элита, возглавленная новым
"жреческим орденом". А верховное главнокомандование, разумеется, возьмет на
себя признанный режиссер нового "прорыва", магистр нового "ордена",
воплощающий в себе идеал нового "жречества". Мы уже знаем, что
"недефектная", т. е. способная на этот "прорыв" элита может вырасти только в
очень сильном "сакральном поле". Поэтому Кургинян посвящает множество
страниц сложнейшим теологическим разработкам, превращая заведомо отвлеченные
изыски богословия в самую животрепещущую политическую проблему.
Вокруг какой религии должно будет сложиться новое сакральное поле?
Выбрать нелегко. "Патриотическое" сообщество расколото. Та его часть,
которая пытается опереться на национальную историю России, естественно,
привержена православию. Другая, находящая ориентиры в славянской
предыстории, соответственно должна возвращаться к язычеству. Для
оппозиционного политика чересчур опасно игнорировать этот раскол. Баркашовцы
выдворяли Кургиняна из осажденного Белого дома не только как политического
противника. Для них, "православных фундаменталистов", он был хуже еретика и
даже "мондиалиста". Для них он был язычником. И они не очень ошибались.
233
Как и подобает серьезным идеологам, и Дугин, и Кургинян очень озабочены
консолидацией своей расползающейся по швам политической базы. Оба они
вынуждены лавировать между православием и язычеством. Только делают они это
по-разному. Дугин просто бьет поклоны в обе стороны, распевая гимны
поочередно то православию, то евразийству, предполагающему эклектическую
смесь "континентальных" религий, включая мусульманство. Для более
радикального Кургиняна этот коктейль чересчур слаб. Он берет быка за рога.
Решительно реинтерпретируя саму православную традицию, Кургинян объявляет о
рождении новой религии -- "северного православия", принципиально отличного
не только от существовавшей доныне православной веры, но и вообще от
христианства. Новая русская религия скорее отпочковывается от язычества как
его особая ветвь. "Мы настаиваем на огромном своеобразии северного русского
православия и его отличии как от ближневосточного христианства (религии
рабов), так и от дальнейшего римского официозного православия (религии
реформирующейся бюрократии). Северное православие стало религией борцов,
воинов"56.
Пусть другие исповедуют презренную "религию рабов" или дефектную
религию восточно-римской бюрократии. Мы, россияне, не такие, как все. Мы
уникальны среди народов мира. До такой степени уникальны, что на протяжении
трех фраз Кургинян умудряется повторить это определение четырежды.
"Геополитическое пространство русской равнины было уникальной точкой...
Арийский поток, шедший с юга на север... создал уникальную религиозную
культуру Севера, которую мы называем "теологией борьбы"... Россия получила
при этом уникальный тип религии и культуры, который и позволил ей сыграть
уникальную евразийскую роль"57.
Но мало того, что мы уникальны, мы еще и превосходим всех других. Если
центром или, как витиевато выражается Кургинян, "мистическим концентратором"
христианской теологии является великая мистерия жизни, смерти и воскресения
Иисуса Христа, то в центре нашей "теологии борьбы" -- что бы вы думали? --
древнегерманская Валгалла. Поистине велико на Руси смятение умов, если
православным христианам предлагается в качестве символа веры мифический
дворец, где, согласно языческому преданию, боги пируют с мертвыми воинами.
Это -- храм, куда они должны стремиться? Но что общего может это иметь с
христианством? С жертвой Иисуса? С искуплением? Со спасением души? Не только
"православные фундаменталисты" -- баркашовцы -- каждый верующий христианин
содрогнется от такого святотатства. Но что поделаешь, если гарнизонная
диктатура требует гарнизонной религии и милитаризованной, так сказать,
теологии? Объясняя свою "теологию борьбы", Кургинян безаппеляционно
формулирует: "Ее идея -- борьба Света и Тьмы, как предельно напряженный
поединок без исхода, гарантированного где-то свыше, без, образно говоря,
"хеппи энд""58. Тем, кто не в силах сам разобраться, кто в этой вечной войне
без хеппи энда играет роль Света, а кто Тьмы, создатель новой веры сообщает
крупным шрифтом: "РУССКАЯ ИДЕЯ И РУССКИЙ
234
ОПРЕДЕЛЯЯ СЕБЯ КАК ЦАРСТВО СВЕТА, И НЕ БЕЗ ОСНОВАНИЯ"59. Ну, а Тьма,
понятно, отождествляется с "голой механистичностью Запада"60.
Итак, мы уникальны в мире, мы лучше всех, мы выше всех, мы -- Свет, а
враги наши -- Тьма. Наше право диктовать свой милитаристский,
антипотребительский "суперпроект" остальному миру безусловно и священно.
Какже по-другому трактовать теологическое обоснование "прорыва"? Это --
теология смертельной конфронтации с миром. И если бы даже она не
перекликалась впрямую с официальной нацистской пропагандой, все равно было
бы видно, что перед нами "сакральное поле" фашизма.
Как беспощадно разносил Кургинян Дуги-на за то, что он заимствует
"самую сердцевину германского национализма, его оккультномистическое ядро,
антирусское дело"! Но заимствуют, оказывается, Кто хуже?
оба -- и притом одно и то же из одного и того же источника: те самые
"тевтонские" сюжеты, на которые писал свои оперы Рихард Вагнер. Разница в
том, что Дугин не стремится пересаживать эти мифы на отечественную почву, а
Кургинян старается внушить "новой русской элите", что пусть Валгалла и
далеко, но край-то она нашенский, родной, русский,"восточной ориентации".
Под этим теологическим расхождением лежит геополитическое. Дугин готов
вступить в союз с бывшим европейским врагом во имя беспощадной войны против
Америки. У Кургиняна война предстоит на два фронта -- против Америки и
против Германии. "Англо-саксонский мир,-- говорит он,-- хочет мирового
господства, основанного на информационных технологиях, на отчуждении знающих
от незнающих. У немцев модель более грубая, в большей степени базирующаяся
на евгенике, на расовом подходе... Немецкая модель базируется на прямом
транслировании воли элиты вниз, плебсу"61.
Это различие между двумя "моделями мирового господства" вовсе не
означает, однако, что Кургинян готов подарить Дугину монополию на
антиамериканизм. В конечном счете хрен редьки не слаще: Америка так же
стремится к подчинению или даже разрушению России, как и Германия. Например,
рассматривая вариант будущего "с постепенным выходом на поверхность [в
Москве] монархо-па-триотических формул в духе Солженицына", Кургинян вдруг
замечает -- совсем в "конспирологическом" стиле Дугина -- что "именно такой
вариант рассматривается военной разведкой США в качестве наиболее
продуктивного средства уничтожения России и ее населения к 2003 году"62.
Нехорошо перебивать самого себя, но нет больше никакого терпения
-- я должен немедленно задать читателю вопрос. Может ли, с его точки
зрения, какая бы то ни было американская государственная организация
-- военная ли разведка или кто угодно еще -- вырабатывать планы
уничтожения великого народа? Пусть даже под покровом такой глубочайшей
секретности, что ни публике, ни администрации, ни самому президенту ничего
об этом неизвестно? А ес
235
ли не может (в таком ответе я уверен), то как возникают у вполне вроде
бы душевно здоровых людей такие чудовищные предположения? Да нет, какие там
предположения -- ведь все указано с документальной прямотаки точностью: кто,
в каком месте и к какой дате готовит смертоносный план.
А ведь не один только Кургинян -- все московские оппозиционные
генералы, как о чем-то само собою разумеющемся, об этом объявляют. Возьмем
хоть Проханова. Во всем, казалось бы, он чужд мистическим завихрениям
Дугина. Но едва речь заходит об Америке, начинает говорить на том же
параноидальном языке:
"Когда говорят, что нас хотят превратить в сырьевой придаток, это
звучит слишком вяло и мало что объясняет. Речь идет именно о НОВОМ
СТРОИТЕЛЬСТВЕ. А это гораздо сложнее. И страшнее... Здесь хотят расчистить
территорию, хотя и не до последнего человека, и на этих пространствах, на
этом человеческом материале строить совсем другую цивилизацию: нечто
сравнимое с новой Вавилонской башней... Ни Европа, ни Америка для таких
масштабных усилий не годятся, там все слишком устойчиво. А вот у нас, где
все так рыхло и так странно, где такая живая почва и живой,
неизрасходованный этнос -- здесь замышляется какое-то гигантское, чудовищное
творение... Контуры этого творения --жуткие. Уже известно о существовании
плана под названием "Кольца Сатурна". План родился в США [и] предусматривает
создание многомерного, кольчатого, "телескопического" социума. В нем будет
существовать внутренний "круг" элиты-олигархии, будет внешняя зона,
периферия, дальняя периферия и т. д. Разным "кольцам" будут соответствовать
разные статусы, разные стандарты жизни, разные нормы морали и поведения,
разные уклады, системы ценностей. В центре же, куда будут сходиться
"кольца", уже "греют гнездо" для узкой касты новых жрецов. Для служения ей
уже намечен план стремительной переброски в страну "третьей волны" эмиграции
[еврейской]: все, что побывало ТАМ, будет уложено в один узкий пласт ЗДЕСЬ.
И в среде этого возвращенного социума будет созидаться новая олигархия или
новый ОЛИГАРХ"63. Мурашки по коже -- словно Оруэлла читаешь. Но эта
фантасмагория интересна тем, по-моему, что в ней содержится ответ на все
наши вопросы. И он до смешного прост: эти люди не имеют ни малейшего
представления об Америке. Но уверены, что имеют,-- и гораздо более ясное,
чем мы с вами. Их сознание не способно уловить разницу между действующей
демократией и тоталитарной тюрьмой, где они выросли. Они не знают, что
бывают другие страны. Они искренне считают, что любая сильная страна, как
Америка, способна на все, включая уничтожение России и строительство в ней
"колец Сатурна". Этот чисто психологический феномен вырастает в политическую
проблему первостепенной важности, несопоставимо более серьезную, нежели сбои
в приватизации промышленности или бюджетные злоключения российского
правительства. Ибо в психологической войне, раздирающей сегодня Россию, это
фундаментальное невежество превращается в оружие огромной мощи. Оно
безнадежно отравляет 236
сознание "патриотических" масс, в особенности молодежи. Оно позволяет
оппозиции завоевывать российскую образовательную систему, готовя из
школьников и студентов кадры для веймарского взрыва. Вернемся, однако, к
нашим баранам. Мы остановились на том, что Кургинян не делает различий между
американской и германской "моделями мирового господства". Для него обе хуже,
раз уж обе ведут к одному -- к уничтожению России. Вот и нам, вероятно,
придется похожим выводом завершить разговор о том, кто же хуже -- "плохой"
националист Дугин или "хороший" националист Кургинян?
Когда Кургинян говорит об американских планах уничтожения России к
2003-му, разве это не язык Дугина? Когда он признается, как восхищают его
"орденская структура" и "теократические" амбиции большевиков, разве не
повторяет он аналогичные признания Дугина? Неважно, что Дугин приписывает
эту "рыцарскую" мораль нацистам, а Кургинян -- коммунистам, Ведь в обоих
случаях речь идет об элитах тоталитарных. Но еще глубже и страшнее это
духовное братство враждующих насмерть "патриотических" идеологов проявляется
в их полностью совпадающей устремленности к национальному саморазрушению.
Что говорит Дугин об императивности новой Пунической войны и сокрушения
"нового Карфагена" -- Америки, мы помним. Но ведь и Кургинян утверждает, что
"Россия не может стоять в стороне от борьбы за мировое господство"64 и что
"судьба России не может быть мирной"65. Ведь и он оправдывает и прославляет
милитаризм не только каждым словом, но и каждым вздохом -- и в своей
"теологии борьбы", и в своих философско-исторических рассуждениях о природе
России как "страны воинов"66, и наконец, в прямой политической полемике с
западниками: "Милитаризм осуждается сегодня демократами как главный порок
России. Россия имеет право ответить на это "Да уж какая есть, другой не
стану. Не захочу, а если и захочу, то вряд ли смогу". И Россия была бы
права, ответив подобным образом"6'.
Смысл "консервативной революции" один и тот же -- и у Кургиня-на, и у
Дугина. Посреди бушующего океана исторических изменений, захлестывающих
современный мир, Россия должна оставаться заповедным островом, твердыней,
увековечившей в неприкосновенности дух, который довлел над ней столетиями --
дух империи, казармы, гарнизонной диктатуры. Это они понимают под
"консерватизмом". А под "революцией" подразумевают окончательное искоренение
того порыва к свободе и возвращению в европейскую семью, которым, тоже
столетиями, охвачена была русская интеллигенция, отчаянно сопротивлявшаяся
автократии.
Опять -- Россия против России.
И в жизни отдельных людей, и в жизни великих наций бывают моменты,
когда им приходится отвечать на вызов истории -- либо соглашаясь на
фундаментальные метаморфозы, либо выпадая из тележки. Такой момент истины
переживали после
Вверх по лестнице,
ведущей вниз второй мировой войны побежденные, дезориентированные и
страдающие Германия и Япония. Они тоже могли ответить истории: "Да, уж 237
такие мы, какие есть, милитаристские и автократические. И не хотим мы
либералы, никогда всерьез не занимались курги-няновским "образом будущего" и
понятия не имели о предложенном им "векторе развития". Как мы уже говорили,
для подавляющего большинства в Москве Кургинян вместе со всеми его идеями и
по сей день -- загадка. Она вызывает сильные эмоции гнева, отвращения,
подозрения и зависти, но каким-то образом остается за пределами серьезного
анализа. Но что позволено утонувшему в повседневной политической склоке
оппозиционному истеблишменту, что простительно затравленным московским
либералам, того не может допустить историк русской оппозиции. Особенно после
сенсационного взлета Жириновского, заставшего врасплох весь мир. Текучесть,
неустойчивость и непредсказуемость ситуации в Москве заставляет внимательно
разобраться и в кургиняновском "образе будущего", и в его "векторе
развития".
Политическая вселенная Кургиняна
Первое наблюдение: источники, из которых Кургинян черпает вдохновение,
не особенно отличаются от дугинских. Я насчитал три таких источника:
диалектический материализм Маркса, жесткая, "тевтонского" стиля геополитика,
согласно которой "конечная цель всех геополитических сил -- мировое
господство"27, и, наконец, языческая, опять же "тевтонская" мифология,
служившая в свое время одним из ключевых элементов нацистской пропаганды.
229
Из этой гремучей смеси вырастают три основные идеи, три кита, на
которых держится политическая вселенная Кургиняна. Первая идея состоит в
том, что соревнование между коммунизмом и капитализмом, между планом и
рынком, между авторитарностью и демократией -- вовсе не феномен XX века. Оно
существовало всегда -- с начала времен. Причем Восток, с его
традиционностью, всегда тяготел к плану в экономике и соответственно к
авторитарности в политике, тогда как Запад, с его модернизмом, стремился,
наоборот, к рынку в экономике и к связанной с ним демократии в политике.
Россия в этом раскладе, естественно, оказывается "обществом восточного
типа"28, которое "приемлет только авторитарную модернизацию"29. А главными
злодеями ее истории предстают, разумеется, "так называемые либералы,
которые... безответственно перетаскивали нас с Востока на Запад"30. Несмотря
на то, что "наилучший путь для нашей страны -- китайский"31. Кто мы?
Принадлежим мы Востоку или Западу? Где искать образцы нашего будущего -- в
Европе или в Китае? Лучшие из лучших российских историков и философов
столетиями ломали себе головы над этими вопросами. Они по-прежнему спорны.
Тем не менее Кургинян, выбирая Китай, ни на минуту в своей правоте не
сомневается. Сомнения, впрочем, ему вообще не свойственны. Он не ученый, а
идеолог. И потому не исследует, а учит, не спорит, а проповедует, чтоб не
сказать -- вещает. Вторая его идея в том, что постиндустриальное общество, в
которое вступил сейчас мир, означает на самом деле "возвращение к прошлому
на новом витке -- в соответствии с диалектическим материализмом (отрицание
отрицания)"32. Отсюда следует, что предстоит возвышение "восточных"
ценностей традиционности, плана и коммунизма -- в противовес теряющим
позиции "западным" ценностям рыночного и демократического общества. Это
делает по-своему логичными абсурдные на вид, безапелляционные утверждения
Кургиняна, что именно сейчас "коммунизм начинает побеждать в мировом
масштабе"33, ибо "в постиндустриальную эру именно коммунистические начала
будут доминировать"34, а потому Куба и Северная Корея относятся к "странам,
оказавшимся в авангарде человечества"35.
И третья, основополагающая идея кургиняновского сценария: "прорыв"
России в постиндустриальную эру и превращение ее в мирового лидера.
Поражение СССР в холодной войне с Западом он объясняет стратегическим
просчетом его вождей и советской "псевдоэлиты" (которую он называет "кланом
интеллектуально кастрированного и духовно нищего псевдожречества")36.
Просчет заключался в том, что после Сталина эти псевдожрецы пытались играть
с Западом на его собственном потребительском поле, тогда как "догнать Запад
на индустриальном этапе невозможно
-- здесь мы обречены на тотальное отставание"37. Нужна была
принципиально иная стратегия -- "обогнать Запад, осуществив прорыв"38.
Что означает "прорыв"? "Это прыжок в XXI век путем концентрации
материальных и технологических ресурсов на стратегических направлениях в
сфере высоких технологий"39. Превращение
230
страны в Раша Инкорпорейтед, в своего рода сверхдержавную ядерную
Дженерал Электрик40, способную к "авторитарной модернизации".
, Разумеется, это лишь, так сказать, физическое измерение "прорыва".
Кургинян понимает, что гораздо важнее измерение психологическое. Для того,
чтобы нация оказалась способна длительно функционировать на волне такого
"мобилизационного проекта"41, нужны "новые формы мотивации труда"42, вплоть
до "генной инженерии"43. Нужен, одним словом, "прерывный" настрой,
"прорывная" менталь-ность нации, "как было при Петре Великом или даже при
Сталине"44. Создать такую ментальность может лишь подлинно национальная
элита. Вырастить такую элиту и есть, по словам Кургиняна, цель его
Экспериментального центра,
Способна ли Россия на "прорыв"? Безусловно, считает Кургинян. У нее
есть по крайней мере три миллиона квалифицированных работников,
соответствующих мировым стандартам, богатейшие в мире недра и высочайшего
класса технологические наработки, в буквальном смысле технологии XXI века.
Она уже дважды, при Петре Великом и при Сталине, эту способность проявила.
Более того, Россия вообще, по природе своей, "не страна предпринимателей.
Она не страна рабочих и даже не страна крестьян... Россия -- страна
воинов"45. Она "всегда жила и будет жить в рамках мобилизационного
проекта"46.
"Прорыв" -- в российской ментальное , в этом Россия всегда может дать
Западу сто очков вперед. Ей не привыкать к гарнизонной диктатуре. Не говоря
уже о том, что Запад избалован своим богатством и индивидуализмом, а "Россия
никогда не сменит своего отношения к богатству как к чему-то
неправедному"47. Она просто создана для "авторитарной модернизации".
Элиты -- вот с чем России никогда не везло.
Исторически, полагает Кургинян, русские элиты имели "дефектную
структуру, что раньше или позже оборачивалось для страны очередным
бедствием"48. Лучший и самый близкий пример -- советская элита, от которой
Кургинян не оставляет камня на камне.
Дефектные элиты В 1917 г. задумано все было прекрасно. И "партия
коммунистов действительно создавалась как структура орденского типа"49
(узнаете язык Дугина?). И страна была готова к "новой теократии, новому
жречеству"50. Как нельзя точнее была она нацелена на "прорыв" в
индустриальную цивилизацию
-- и Сталин его совершил. Благодаря этому Россия разгромила Германию, и
только один шаг отделял ее от мирового господства. Чтобы навязать миру свой
антипотребительский "суперпроект"51, требовалось одно -- не расслабляться,
немедленно приступить к новому "прорыву", повести просыпающийся Восток на
борьбу с потребительской цивилизацией Запада. Но из-за "дефектности"
советской элиты все сорвалось.
231
Дефектность заключалась в том, что партийный "орден" сам был построен и
страной управлял на атеистической основе, "не имея своего сакрального
поля"52. Отрезав себя от религии, "орден" российских коммунистов не мог
опереться на собственную теологию и тем "изначально обрекал себя на
деградацию". Это и привело к его потребительскому перерождению, "к
образованию духовно неполноценной орденской элиты -- псевдоэлиты"53.
Вместо нового Сталина пришел жалкий Хрущев с его "гуляшкоммунизмом", а
за ним еще более жалкий Брежнев, затеявший игру с Западом на его собственном
потребительском поле. Они разрушили российскую "прорывную" ментальность.
Чем, скажите, могло это завершиться, кроме прямого предательства
горбачевской псевдоэлиты, открывшей врагу ворота русской крепости и
поставившей Россию на колени перед Западом?
Вот тут и расходимся мы с Сергеем Ервандовичем кардинально. Разные у
нас, так сказать, "дьяволы". Я страшусь войны, а он -- мира. Я боюсь
фашистского перерождения оппозиции, а за нею и страны, а он -- сытости. По
мне, народу, который всегда боролся за выживание, всегда жил по самым низким
стандартам и бился, поколение за поколением, в тисках "мобилизационных
проектов", давно пора пожить почеловечески, в мире и спокойствии. Кургиняну
жизнь без "мобилизационного проекта" представляется национальным позором --
хуже смерти.
Но это к слову, чтобы читателю понятно было, почему мы никогда не
сможем договориться.
Почему из всех замечательных особенностей советской элиты Кургинян
выбрал для обстрела именно атеизм? Это ведь по меньшей мере неосторожно! И
не захочешь, а вспомнишь дореволюционные имперские элиты: вот уж кто никак
не грешил атеизмом! Была у них и своя государственная религия --
православие,-- и свое "сакральное поле". Только что это меняло?
Не пришел после Петра в измученную непрерывными войнами и "прорывами"
Россию новый Петр, чтобы вести ее вперед и выше. Напротив, произошла
"депетризация" России, до слез напоминающая советскую десталинизацию. И
после "прорыва" Ивана Грозного так было, и после Павла. И вообще всегда
вслед за очередным "мобилизационным проектом" расслаблялись, размякали
российские элиты, скатывались к потребительству и вели себя ничуть не более
достойно, нежели та же брежневская псевдоэлита.
Сохраняя верность собственным критериям, Кургинян должен был бы
предъявить жесткий счет не только советскому атеизму, но и православию с его
"сакральным полем". Но это как раз то, чего позволить себе он никак не
может. Как и Дугин, боится он оскорбить неосторожным словом свою
православную политическую базу. Поэтому он сам не оглядывается и читателю не
позволяет оглянуться назад, в историческое прошлое православной России, а
положительный пример ищет совсем в другом направлении.
Почему не Россия, а Куба и Северная Корея стали "авангардом
человечества"? Именно потому, что их национальные элиты не были
"дефектными". Они не поддались разъедающему потребительскому соблазну
Запада, сохранили свой сталинистский пуританизм во всей
232
его целостности и чистоте, а потому и справились с "авторитарной
модернизацией".
Правда, с этим взрывоопасным аргументом Кургинян поневоле обращается,
как опытный сапер. Шаг вправо, шаг влево
-- и полезет наружу, что в результате столь замечательного "прорыва"
Куба и Северная Корея оказались в современном мире изгоями, разрушили свою
экономику и постоянно балансируют на грани национальной катастрофы. Поэтому
в подробности он старается не вдаваться и только в самых общих чертах
сообщает, что кубинцы, оказывается, "трансформировали западную
коммунистическую идею на свой лати-но-американский лад, превратив ее в
теологию освобождения, в революционный католицизм". Причем больше всего,
естественно, хвалит он Кубу за то, что там "полным ходом идет модернизация
производства при резком сокращении потребления"54.
Сценарий кургиняновской "консервативной революции" теперь, я думаю,
ясен.
Сакральное поле для новой элиты
Чтобы восстать из пепла и снова бросить вызов Западу, России придется
опять, как во времена Петра и Сталина, положить жизнь на новый
"мобилизационный проект". Теперь это будет не только трудно, но и очень
опасно. "Да, генная инженерия, ускоренная эволюция, словом, все то, что мы
собираемся делать,-- это очень опасно. И заниматься этим можно, только
понимая, что хороших средств нет. Слишком мало времени. Слишком сложная
задача. Что делать? Только гибнуть или идти на прорыв"55.
Поднимет на это страну новая национальная элита, возглавленная новым
"жреческим орденом". А верховное главнокомандование, разумеется, возьмет на
себя признанный режиссер нового "прорыва", магистр нового "ордена",
воплощающий в себе идеал нового "жречества". Мы уже знаем, что
"недефектная", т. е. способная на этот "прорыв" элита может вырасти только в
очень сильном "сакральном поле". Поэтому Кургинян посвящает множество
страниц сложнейшим теологическим разработкам, превращая заведомо отвлеченные
изыски богословия в самую животрепещущую политическую проблему.
Вокруг какой религии должно будет сложиться новое сакральное поле?
Выбрать нелегко. "Патриотическое" сообщество расколото. Та его часть,
которая пытается опереться на национальную историю России, естественно,
привержена православию. Другая, находящая ориентиры в славянской
предыстории, соответственно должна возвращаться к язычеству. Для
оппозиционного политика чересчур опасно игнорировать этот раскол. Баркашовцы
выдворяли Кургиняна из осажденного Белого дома не только как политического
противника. Для них, "православных фундаменталистов", он был хуже еретика и
даже "мондиалиста". Для них он был язычником. И они не очень ошибались.
233
Как и подобает серьезным идеологам, и Дугин, и Кургинян очень озабочены
консолидацией своей расползающейся по швам политической базы. Оба они
вынуждены лавировать между православием и язычеством. Только делают они это
по-разному. Дугин просто бьет поклоны в обе стороны, распевая гимны
поочередно то православию, то евразийству, предполагающему эклектическую
смесь "континентальных" религий, включая мусульманство. Для более
радикального Кургиняна этот коктейль чересчур слаб. Он берет быка за рога.
Решительно реинтерпретируя саму православную традицию, Кургинян объявляет о
рождении новой религии -- "северного православия", принципиально отличного
не только от существовавшей доныне православной веры, но и вообще от
христианства. Новая русская религия скорее отпочковывается от язычества как
его особая ветвь. "Мы настаиваем на огромном своеобразии северного русского
православия и его отличии как от ближневосточного христианства (религии
рабов), так и от дальнейшего римского официозного православия (религии
реформирующейся бюрократии). Северное православие стало религией борцов,
воинов"56.
Пусть другие исповедуют презренную "религию рабов" или дефектную
религию восточно-римской бюрократии. Мы, россияне, не такие, как все. Мы
уникальны среди народов мира. До такой степени уникальны, что на протяжении
трех фраз Кургинян умудряется повторить это определение четырежды.
"Геополитическое пространство русской равнины было уникальной точкой...
Арийский поток, шедший с юга на север... создал уникальную религиозную
культуру Севера, которую мы называем "теологией борьбы"... Россия получила
при этом уникальный тип религии и культуры, который и позволил ей сыграть
уникальную евразийскую роль"57.
Но мало того, что мы уникальны, мы еще и превосходим всех других. Если
центром или, как витиевато выражается Кургинян, "мистическим концентратором"
христианской теологии является великая мистерия жизни, смерти и воскресения
Иисуса Христа, то в центре нашей "теологии борьбы" -- что бы вы думали? --
древнегерманская Валгалла. Поистине велико на Руси смятение умов, если
православным христианам предлагается в качестве символа веры мифический
дворец, где, согласно языческому преданию, боги пируют с мертвыми воинами.
Это -- храм, куда они должны стремиться? Но что общего может это иметь с
христианством? С жертвой Иисуса? С искуплением? Со спасением души? Не только
"православные фундаменталисты" -- баркашовцы -- каждый верующий христианин
содрогнется от такого святотатства. Но что поделаешь, если гарнизонная
диктатура требует гарнизонной религии и милитаризованной, так сказать,
теологии? Объясняя свою "теологию борьбы", Кургинян безаппеляционно
формулирует: "Ее идея -- борьба Света и Тьмы, как предельно напряженный
поединок без исхода, гарантированного где-то свыше, без, образно говоря,
"хеппи энд""58. Тем, кто не в силах сам разобраться, кто в этой вечной войне
без хеппи энда играет роль Света, а кто Тьмы, создатель новой веры сообщает
крупным шрифтом: "РУССКАЯ ИДЕЯ И РУССКИЙ
234
ОПРЕДЕЛЯЯ СЕБЯ КАК ЦАРСТВО СВЕТА, И НЕ БЕЗ ОСНОВАНИЯ"59. Ну, а Тьма,
понятно, отождествляется с "голой механистичностью Запада"60.
Итак, мы уникальны в мире, мы лучше всех, мы выше всех, мы -- Свет, а
враги наши -- Тьма. Наше право диктовать свой милитаристский,
антипотребительский "суперпроект" остальному миру безусловно и священно.
Какже по-другому трактовать теологическое обоснование "прорыва"? Это --
теология смертельной конфронтации с миром. И если бы даже она не
перекликалась впрямую с официальной нацистской пропагандой, все равно было
бы видно, что перед нами "сакральное поле" фашизма.
Как беспощадно разносил Кургинян Дуги-на за то, что он заимствует
"самую сердцевину германского национализма, его оккультномистическое ядро,
антирусское дело"! Но заимствуют, оказывается, Кто хуже?
оба -- и притом одно и то же из одного и того же источника: те самые
"тевтонские" сюжеты, на которые писал свои оперы Рихард Вагнер. Разница в
том, что Дугин не стремится пересаживать эти мифы на отечественную почву, а
Кургинян старается внушить "новой русской элите", что пусть Валгалла и
далеко, но край-то она нашенский, родной, русский,"восточной ориентации".
Под этим теологическим расхождением лежит геополитическое. Дугин готов
вступить в союз с бывшим европейским врагом во имя беспощадной войны против
Америки. У Кургиняна война предстоит на два фронта -- против Америки и
против Германии. "Англо-саксонский мир,-- говорит он,-- хочет мирового
господства, основанного на информационных технологиях, на отчуждении знающих
от незнающих. У немцев модель более грубая, в большей степени базирующаяся
на евгенике, на расовом подходе... Немецкая модель базируется на прямом
транслировании воли элиты вниз, плебсу"61.
Это различие между двумя "моделями мирового господства" вовсе не
означает, однако, что Кургинян готов подарить Дугину монополию на
антиамериканизм. В конечном счете хрен редьки не слаще: Америка так же
стремится к подчинению или даже разрушению России, как и Германия. Например,
рассматривая вариант будущего "с постепенным выходом на поверхность [в
Москве] монархо-па-триотических формул в духе Солженицына", Кургинян вдруг
замечает -- совсем в "конспирологическом" стиле Дугина -- что "именно такой
вариант рассматривается военной разведкой США в качестве наиболее
продуктивного средства уничтожения России и ее населения к 2003 году"62.
Нехорошо перебивать самого себя, но нет больше никакого терпения
-- я должен немедленно задать читателю вопрос. Может ли, с его точки
зрения, какая бы то ни было американская государственная организация
-- военная ли разведка или кто угодно еще -- вырабатывать планы
уничтожения великого народа? Пусть даже под покровом такой глубочайшей
секретности, что ни публике, ни администрации, ни самому президенту ничего
об этом неизвестно? А ес
235
ли не может (в таком ответе я уверен), то как возникают у вполне вроде
бы душевно здоровых людей такие чудовищные предположения? Да нет, какие там
предположения -- ведь все указано с документальной прямотаки точностью: кто,
в каком месте и к какой дате готовит смертоносный план.
А ведь не один только Кургинян -- все московские оппозиционные
генералы, как о чем-то само собою разумеющемся, об этом объявляют. Возьмем
хоть Проханова. Во всем, казалось бы, он чужд мистическим завихрениям
Дугина. Но едва речь заходит об Америке, начинает говорить на том же
параноидальном языке:
"Когда говорят, что нас хотят превратить в сырьевой придаток, это
звучит слишком вяло и мало что объясняет. Речь идет именно о НОВОМ
СТРОИТЕЛЬСТВЕ. А это гораздо сложнее. И страшнее... Здесь хотят расчистить
территорию, хотя и не до последнего человека, и на этих пространствах, на
этом человеческом материале строить совсем другую цивилизацию: нечто
сравнимое с новой Вавилонской башней... Ни Европа, ни Америка для таких
масштабных усилий не годятся, там все слишком устойчиво. А вот у нас, где
все так рыхло и так странно, где такая живая почва и живой,
неизрасходованный этнос -- здесь замышляется какое-то гигантское, чудовищное
творение... Контуры этого творения --жуткие. Уже известно о существовании
плана под названием "Кольца Сатурна". План родился в США [и] предусматривает
создание многомерного, кольчатого, "телескопического" социума. В нем будет
существовать внутренний "круг" элиты-олигархии, будет внешняя зона,
периферия, дальняя периферия и т. д. Разным "кольцам" будут соответствовать
разные статусы, разные стандарты жизни, разные нормы морали и поведения,
разные уклады, системы ценностей. В центре же, куда будут сходиться
"кольца", уже "греют гнездо" для узкой касты новых жрецов. Для служения ей
уже намечен план стремительной переброски в страну "третьей волны" эмиграции
[еврейской]: все, что побывало ТАМ, будет уложено в один узкий пласт ЗДЕСЬ.
И в среде этого возвращенного социума будет созидаться новая олигархия или
новый ОЛИГАРХ"63. Мурашки по коже -- словно Оруэлла читаешь. Но эта
фантасмагория интересна тем, по-моему, что в ней содержится ответ на все
наши вопросы. И он до смешного прост: эти люди не имеют ни малейшего
представления об Америке. Но уверены, что имеют,-- и гораздо более ясное,
чем мы с вами. Их сознание не способно уловить разницу между действующей
демократией и тоталитарной тюрьмой, где они выросли. Они не знают, что
бывают другие страны. Они искренне считают, что любая сильная страна, как
Америка, способна на все, включая уничтожение России и строительство в ней
"колец Сатурна". Этот чисто психологический феномен вырастает в политическую
проблему первостепенной важности, несопоставимо более серьезную, нежели сбои
в приватизации промышленности или бюджетные злоключения российского
правительства. Ибо в психологической войне, раздирающей сегодня Россию, это
фундаментальное невежество превращается в оружие огромной мощи. Оно
безнадежно отравляет 236
сознание "патриотических" масс, в особенности молодежи. Оно позволяет
оппозиции завоевывать российскую образовательную систему, готовя из
школьников и студентов кадры для веймарского взрыва. Вернемся, однако, к
нашим баранам. Мы остановились на том, что Кургинян не делает различий между
американской и германской "моделями мирового господства". Для него обе хуже,
раз уж обе ведут к одному -- к уничтожению России. Вот и нам, вероятно,
придется похожим выводом завершить разговор о том, кто же хуже -- "плохой"
националист Дугин или "хороший" националист Кургинян?
Когда Кургинян говорит об американских планах уничтожения России к
2003-му, разве это не язык Дугина? Когда он признается, как восхищают его
"орденская структура" и "теократические" амбиции большевиков, разве не
повторяет он аналогичные признания Дугина? Неважно, что Дугин приписывает
эту "рыцарскую" мораль нацистам, а Кургинян -- коммунистам, Ведь в обоих
случаях речь идет об элитах тоталитарных. Но еще глубже и страшнее это
духовное братство враждующих насмерть "патриотических" идеологов проявляется
в их полностью совпадающей устремленности к национальному саморазрушению.
Что говорит Дугин об императивности новой Пунической войны и сокрушения
"нового Карфагена" -- Америки, мы помним. Но ведь и Кургинян утверждает, что
"Россия не может стоять в стороне от борьбы за мировое господство"64 и что
"судьба России не может быть мирной"65. Ведь и он оправдывает и прославляет
милитаризм не только каждым словом, но и каждым вздохом -- и в своей
"теологии борьбы", и в своих философско-исторических рассуждениях о природе
России как "страны воинов"66, и наконец, в прямой политической полемике с
западниками: "Милитаризм осуждается сегодня демократами как главный порок
России. Россия имеет право ответить на это "Да уж какая есть, другой не
стану. Не захочу, а если и захочу, то вряд ли смогу". И Россия была бы
права, ответив подобным образом"6'.
Смысл "консервативной революции" один и тот же -- и у Кургиня-на, и у
Дугина. Посреди бушующего океана исторических изменений, захлестывающих
современный мир, Россия должна оставаться заповедным островом, твердыней,
увековечившей в неприкосновенности дух, который довлел над ней столетиями --
дух империи, казармы, гарнизонной диктатуры. Это они понимают под
"консерватизмом". А под "революцией" подразумевают окончательное искоренение
того порыва к свободе и возвращению в европейскую семью, которым, тоже
столетиями, охвачена была русская интеллигенция, отчаянно сопротивлявшаяся
автократии.
Опять -- Россия против России.
И в жизни отдельных людей, и в жизни великих наций бывают моменты,
когда им приходится отвечать на вызов истории -- либо соглашаясь на
фундаментальные метаморфозы, либо выпадая из тележки. Такой момент истины
переживали после
Вверх по лестнице,
ведущей вниз второй мировой войны побежденные, дезориентированные и
страдающие Германия и Япония. Они тоже могли ответить истории: "Да, уж 237
такие мы, какие есть, милитаристские и автократические. И не хотим мы