Страница:
жил и погиб. Раз ты никому не нужен и валяешься среди всего мира, то я тебя
буду хранить и помнить"."
Как понять интересующее нас загадочное сочетание слов "скупость
сочувствия"? То есть, по-видимому:
а) <бережное, бережливое сочувствие>.
Платоновскую скупость можно воспринимать не только как `бережливость',
но и как `стыдливость, бедность внешнего проявления', то есть
б) <сдерживаемое, упрятанное от чужих глаз, стыдливо скрываемое
сочувствие>.
У Платонова есть даже и такие сочетания, как скупость счастья и
скупость надежды. Вся эта серия его словообразовательных неологизмов
построена, очевидно, по образцу языкового выражения скупые мужские слезы
(причем как правило употребляющегося с единственным числом, что есть
своеобразный диминутив - скупая мужская слеза упала... или: скатилась
по...). Привычный отрицательный оценочный компонент "скупости" и здесь скрыт
под положительным: мужские слезы предстают как 'сдержанные,
немногочисленные, почти незаметные'.
Но возможны и иные прочтения. Вот что получается, если наложить
кванторы на некоторые части толкования выражения "скупость сочувствия":
в) <скупо проявляемое сочувствие к участи именно этого данного листа
- как к вполне заурядному чужому горю, которому надо было бы, вообще говоря,
соболезновать более явно и действенно> или еще более развернуто:
вв) <к упавшему с дерева листу следует относиться с естественным
сочувствием, т.е. с сочувствием как к павшему, но при этом скупо, т.е.
расчетливо и бережливо отмеряя свое сочувствие, с тем чтобы его хватило на
всех страдающих в этом мире. Вообще говоря, обычным является проявлять
сочувствие широко, более щедро, нерасчетливо, не задумываясь над тем, хватит
ли его на всех в нем нуждающихся, или нет> или, может быть, еще и так:
ввв) <желание сохранить, т.е. скопить (как бы приобретя в
собственность своей скупостью, но с тем чтобы уберечь от гибели) - хотя бы
только для своей памяти, если невозможно сделать это физически, материально
и в полном масштабе, для всех без исключения гибнущих предметов в этом мире,
- именно этот упавший лист как законченную индивидуальность>.
Платоновская мысль доходит почти до пародирования той - изначально
федоровской - идеи, от которой отправляется и которой вполне искренне
сочувствует.
Итак, здесь скупость, как мы видели, есть сложный комплекс из
`бережливости и расчетливости', 'памятливости', и `сдержанности и
стыдливости'. Еще один пример, с более однозначным контекстом для
"скупости":
"...Чепурный, скупо заботясь о целости и сохранности советского
Чевенгура, считал полезным и тот косвенный факт, что город расположен в
ровной скудной степи, небо над Чевенгуром тоже похоже на степь - и нигде не
заметно красивых природных сил, отвлекающих людей от коммунизма и от
уединенного интереса друг к другу" (Ч).
То есть, выражение "скупо заботясь" - это очевидно снова <проявляя
бдительность и расчетливость в своей заботе>. А вот пример употребления
данного слова одновременно в двух смыслах, с двумя сдвигами значения:
"По вечерам Вощев лежал с открытыми глазами и тосковал о будущем, когда
все станет общеизвестным и помещенным в скупое чувство счастья" (К).
Здесь скупое это, во-первых, 'обеспеченное, рассчитанное заранее' (в) и
во-вторых, `сдерживаемое, стыдливо скрываемое от остальных' (б). Дело в том,
что на данный момент ни для Вощева, ни для других землекопов на котловане
никакого счастья, конечно, еще быть не может, они только тешат себя надеждой
и живут мыслями о том, что их деятельность, во всяком случае, его
приближает, сохраняет и запасает впрок, на будущее. В этом смысле чувство,
которое испытывает Вощев, предаваясь мыслям об "обеспеченном" будущем
счастье, и названо скупым, т.е. позволяющим потратить рассчитанное,
вычисленное, отмеренное для всякого по справедливости, а не отпускаемое
сверх меры счастье, в том числе, и лично на себя.
Сочетание слов скупость и обеспеченное счастье с аналогичным смыслом
повторяется еще раз, когда колхозный активист с благоговением рассматривает
"ручные подписи и печати" на директивах, присылаемых ему из района:
"Даже слезы показывались на глазах активиста, когда он любовался
четкостью ручных подписей и изображениями земных шаров на штемпелях; ведь
весь земной шар, вся его мякоть скоро достанется в четкие, железные руки -
неужели он останется без влияния на всемирное тело земли? И со скупостью
обеспеченного счастья активист гладил свою истощенную нагрузками грудь" (К).
С одной стороны, этот активист вроде бы надеется и верит, что ему в
будущем тоже достанется какой-нибудь кусок мякоти: понятно, что счастье
представляется ему в какой-то мере `обеспеченным' при `рассчитанности` его
распределения (в). Скупость этого счастья говорит о `сдержанности,
готовности, если надо, замедлить и отложить на потом момент его вкушения'
(вв), которое присуще почти всем платоновским героям.
Итак, если напомнить только выявленные деформации значения слова
скупость у Платонова, получим:
а) бережное отношение,
б) сдержанность, стыдливость, неприметность,
в) расчетливость, соотнесение ценности данного объекта с ценностью
всего остального, находящегося в общей собственности,
вв) готовность замедлить и отложить, если надо, на потом момент
наслаждения ею,
ввв) забота прежде всего о сохранности целостности и индивидуальности
объекта - даже превышающая по значению ценность самого субъекта.
Наиболее парадоксальным из этого набора переосмыслений представляется
последнее.
Теперь обратимся к жадности. В одном месте "Чевенгура" сказано, что
Дванов работает лопатой "с усердием жадности". Собственно, он вместе с неким
Киреем роет канаву для отвода воды из ручья, чтобы в дальнейшем чевенгурцы
могли выстроить на этом ручье плотину: "Зато люди будут всегда сыты," -
одобряет Дванов сам себя и напарника. Все выглядело бы вполне нормально,
если бы говорилось, например: жадно пил / жадно ел / с жадностью схватил
деньги итп. - Здесь же у действия `копать/ работать лопатой' возникает как
бы некий "наведенный" смысл - `приобретая в результате что-то
непосредственно для себя'. При этом жадности приписывается какое-то особое
специфическое усердие, характерное, по мнению автора, для всякого проявления
жадности, что ли? Это странно, поскольку усердие в каком-то хорошем деле,
вполне принято демонстрировать, ну, а жадность, наоборот, полагается всеми
способами скрывать. Получается так, что платоновским героям предписывается
выставлять напоказ свою жадность.
В платоновском мире даже нежность вполне сочетается с жадностью. Так,
чевенгурцы не решаются сами выбрать себе жен из доставленных Прокофием
женщин, стыдясь даже смотреть на них. Решено, что каждый должен перецеловать
всех женщин подряд, чтобы сами собой таким образом выявились симпатии и
предпочтения, и вот что происходит:
"Дванову досталось первым целовать всех женщин: при поцелуях он
открывал рот и зажимал губы каждой женщины меж своими губами с жадностью
нежности, а левой рукой он слегка обнимал очередную женщину, чтобы она
стояла устойчиво и не отклонялась от него, пока Дванов не перестанет
касаться ее" (Ч).
Выделенное сочетание употреблено очевидно вместо простого <жадно
целовал> или несколько более сложных смыслов: <целовал одновременно и
жадно, и с нежностью>. А может быть даже такого: <с какой-то
особенной, характерной именно для его нежности жадностью>.
Похожее по парадоксальности сочетание и ниже:
"Активист наклонился к своим бумагам, прощупывая тщательными глазами
все точные тезисы и задания; он с жадностью собственности, без памяти о
домашнем счастье строил необходимое будущее, готовя для себя в нем
вечность..." (Ч)
Нормально было бы услышать, например: <с жадностью до чьей-то чужой
собственности>. Может быть, это и хочет сказать Платонов? - Такому
прочтению однако противоречит сопровождающий контекст: "без памяти о
домашнем счастье"!
Платоновская жадность, как и скупость, становится вполне положительным
свойством человека (как можно, например, исключительно в положительном
смысле "жадно стремиться к знаниям"; Платонов как будто распространяет это
частное достижение языка сразу на все остальные контексты жадности). Вот
пример совместного употребления интересующих нас слов скупость и жадность: У
безногого инвалида Жачева
"скупо отверзтые глаза наблюдали посторонний для них мир с жадностью
обездоленности, с тоской скопившейся страсти..." (К).
Т.е., по-видимому, <только слегка (или еле-еле) открытые глаза
смотрели на мир с какой-то особой жадностью, происходящей от обездоленности,
которая обусловлена физическими недостатками героя>. Слово скупо
сохраняет лишь минимум своего языкового значения, который можно описать как
`малость и незначительность проявления', а слово жадность может быть
противопоставлено ему как раз как `повышенный интерес к впечатлениям
внешнего мира', которые вбирает в себя герой-инвалид через зрение.
Вообще говоря, обе эти "элементарные эмоции" человека, скупость и
жадность, довольно тесно связаны. Сравним их значения по словарям:
жадность - `1) стремление удовлетворить чрезмерное, ненасытное желание
чего-л.; 2) скупость, корыстолюбие' (МАС). Стало быть, это желание,
превышающее некую норму, может быть, просто большее, чем у других,
скупой - '1) чрезмерно, до жадности бережливый, всячески избегающий
расходов, трат (о человеке); 2) перен. бедный чем-л., скудный; 3) умеренный
в чем-л., сдержанный в проявлении чего-л.' (МАС). Отметим тут нечто вроде
неизбежного логического круга в определениях - при том что:
бережливый - `1) экономный, расчетливый';
выгода - `1) прибыль, доход, извлекаемый из чего-л.; 2) польза';
корыстолюбие - 'стремление к личной выгоде, к наживе'; корысть -
`выгода, польза',
нажить - '1) приобрести постепенно, скопить в течение какого-либо
времени // получить прибыль, барыш, доход итп.';
обогатиться - `стать богатым, разбогатеть';
расчетливый - `бережливый, экономный';
экономный - `1) бережно расходующий что-л., соблюдающий экономию,
перен. скупой, точно рассчитанный; умеренный, сдержанный; 2) требующий
умеренных трат, способствующий экономии' (МАС).
Т.е. по словарю получается, что жадность в целом это одно из проявлений
скупости, а скупость - просто обратная, "отрицательная" сторона
бережливости. Как было уже сказано, если извлечь из сравнения этих слов в
языке некий дифференциал, то жадный - это `стремящийся как можно больше
иметь в своей собственности', а скупой - `не желающий отдавать и расходовать
то, что у него уже имеется'. Если же посмотреть на них иначе - как на
условные синонимы, то в значения обоих слов должны входить по крайней мере
следующие компоненты: 1) `желание обладать ресурсом'; 2) `опасение его
исчерпания со стороны других людей с нежеланием их доступа к ресурсу', 3)
`возможность не считаться при этом с мнением других, даже сознательно
подвергаясь за это общественному осуждению - т.е. ради ценности обладания
объектом человек готов нарушить принятые нормы поведения и морали'.
Платонов как будто игнорирует эти предписания языка. Платоновская
жадность как будто лишена наиболее важных и, собственно, определяющих в
наших читательских глазах это понятие - эгоистических,
"социально-тщеславных", компонентов (2 и особенно 3). Вместо обычного
оттенка осуждения жадность и скупость у него наделяются вполне положительным
смыслом. То есть как жадность, так и скупость переосмыслены и из них
оказывается выхолощена значительная часть языкового содержания.
Если опять же намеренно их противопоставить друг другу (уже в
платоновском понимании), то жадность - это скорее желание приобрести,
захватив (что-то) в собственность, сделать это предметом обладания
(презумпция состоит в том, что данный предмет пока не находится в
распоряжении субъекта и всего общества). В то время как скупость - это
нежелание тратить, расходовать имущество (собственность, труд, энергию итп.)
на что-либо (здесь презумпция в том, что объект уже находится в
собственности субъекта и/или общества). Для платоновских героев жадность и
скупость предстают в качестве оснований для коллективных человеческих
эмоций: первая из них переосмысливается как желание приобрести нечто, не
лично для себя, а в общественную собственность, в то время как вторая - как
нежелание выпускать также из общеполезной собственности ни один из предметов
уже имеющегося, наличного "всеобщего инвентаря".
О специальном интересе Платонова к теме `ум и чувства' уже писали. В
соответствии с представлениями вульгарных материалистов XVIII века,
"душа есть только пустой термин, о котором мы не имеем никакого
представления и которым мы пользуемся только для того, чтобы обозначить ту
часть, которая в нас мыслит, а мыслит в нас именно мозг; и допускать кроме
мозга еще душу нет никакой необходимости"
Это очень важное, как бы установочное утверждение для Платонова. Одна
из важнейших деформаций общепринятых отношений в его мире выражается прежде
всего в том, что обе эти душевные способности человека мыслятся намеренно
овеществленно, принудительно материально, предстают перед нами в осязаемых
образах, через самые простые и грубо-зримые вещи, например:
1. через изменение габаритов, увеличение размеров и причинное
"обусловливание" одного через другое:
"Козлов от сытости почувствовал радость, и ум его увеличился" (К).
Таким образом, Радость можно представить себе, как какое-то тепло или
тяжесть, которые расходятся, буквально разливаются по телу вместе с
сытостью, а Ум - просто как некое вместилище, буквально - мешок (или даже
просто желудок, помещающий в себя пищу); он может содержать и Чувства, как
наполняющие и, стало быть, растягивающие его предметы. (Это можно было бы
назвать следованием "раблезианской" традицией);
2. или через непосредственный переход Чувства - в Ум (своего рода
диалектический скачок, пресловутый переход количества в качество). Вот, по
словам Чиклина:
"У кого в молодых летах было несчетное чувство, у того потом ум
является" (К).
Иначе говоря, в молодые годы Чувства как бы начинают распирать собой
изнутри вместилище души, а затем на их месте (внутри созданной,
"продавленной" таким образом формы) и появляется Ум. Так что выходит, Ум -
попросту заместитель пережитых человеком ранее Чувств, нечто вроде
материализованной (окаменевшей) памяти о происшедших в жизни событиях,
откладывающийся в течение всей жизни опыт, некий механический остаток,
просто "сгусток", полученный в результате первоначально неосмысленных,
совершаемых под влиянием слепого Чувства, как бы в забытьи, действий. Во
всяком случае, Ум выглядит как откровенно вещественное, материальное тело,
способное одновременно служить вместилищем - также исключительно плотских -
идей, просто обратно замененных, "для простоты дела", на свои денотаты.
3. Ум может быть представлен и как рабочий механизм:
"Здесь Вощев решил напрячь свою душу, не жалеть тела на работу ума, с
тем, чтобы вскоре вернуться к дому дорожного надзирателя..."(К)
Тут для исправной работы этого механизма, Ума (как и всей души),
необходимы затраты тела. При этом тратится само "вещество" человека,
наподобие того, как идут в печь дрова или уголь в топку паровоза. Ср. точку
зрения такого предшественника вульгарного материализма, как Кабанис (1802):
"Мозг переваривает в известном смысле впечатления,... он органически
производит выделение мысли"(цит. по Челпанов, там же).
4. При этом устройство Ума как механизма, требующего постоянной заботы
и управления для поддержания исправной работы, довольно примитивно; его
работа зависит прежде всего от сытости человеческого желудка:
" - Погоди, - ответил хриповатым, махорочным голосом пригревшийся
пешеход. - Я бы сказал тебе, да у меня ум без хлеба не обращается. Раньше
были люди, а теперь стали рты. Понял ты мое слово?
У Дванова было среди карманного сора немного хлебной мякоти.
- Поешь, - отдал он хлеб, - пусть твой ум обращается в живот, а я без
тебя узнаю, чего хочу" (Ч).
Тут в первом употреблении платоновского словосочетания-неолологизма
явственно слышна следующая аллюзия:
<как не вращаются зубцы или колесики у двигателя без смазки или без
топлива>;
во втором же возникают сразу две ассоциации, накладывающиеся друг на
друга:
а) <ум обращается как бы с просьбой к - животу>;
б) <ум сам пре-вращается, преобразуется, "обращается" в живот -
т.е., по сути, становится бесполезным механизмом, нахлебником, требующим
исключительно питания>.
5. Понимание любой мысли можно представить себе, согласно Платонову,
через приобретение, или просто складывание какой-то информации - в Ум, как в
копилку:
"Вот Михаил глядит все туда и соображает чего-то. Кулаков, дескать,
нету, а красный лозунг от этого висит. Вижу, входит что-то в его ум и там
останавливается..." (К)
Такой Ум предстает как какой-то склад или кладовка, накопитель (в
первую очередь, конечно, для зрительной, образной) информации. Сравним с
отрывком:
" - Складывай в ум, - подтвердил Жеев. - В уме всегда остальцы лежат, а
что живое - то тратится, и того в ум не хватает" (Ч).
6. Иной раз сама работа Ума, т.е. размышление, предстает как какой-то
физиологический и вовсе малоэстетичный процесс (особенно если человек так
ничего и не может придумать). Вот, например, у Кирея от прилива крови - аж
закипает в ушах гной:
"...Кирей подошел к Чепурному поближе и с тихой совестливостью сообщил:
- Товарищ Чепурный, у меня от ума гной из ушей выходит, а дума
никак..." (Ч).
7. Значит, в Уме оказывается как бы просто свалка чего-то старого и
ненужного: приобретенные до этого знания лежат там "мертвым грузом".
Последняя идея, вообще говоря, подкрепляется и вдохновляется такими
стереотипными выражениями языка, как: "(чья-то мысль/ идея) остановилась (на
чем-то) / засела (у кого-то) в голове / (кто-то) вбил себе в голову /
(что-то) взбрело на ум / (какая-то мысль) сверлит мозги" итд.
В нормальном состоянии мысли не должны стоять на месте: с одной
стороны, в ум должна поступать какая-то информация извне, от органов чувств
и от других людей, а с другой стороны, Ум должен сам "выдавать" что-то
наружу - человек должен с кем-то делиться своими мнениями или, по крайней
мере, для себя как-то формулировать свои мысли, откладывая их в памяти, для
возможного дальнейшего использования.
8. Емкость Ума как некоего жесткого вместилища ограничена, поэтому
иметь в уме, или держать в уме что-то, по-платоновски, можно только вместо
чего-то другого, или в обмен на что-нибудь, предварительно освободив там
место (что можно сравнить, вообще говоря, с выкидыванием старых ненужных
вещей из кладовки):
"Прежде, во время чувственной жизни и видимости счастья, Прушевский
посчитал бы надежность грунта менее точно, - теперь же ему хотелось
беспрерывно заботиться о предметах и устройствах, чтобы иметь их в своем уме
и пустом сердце вместо дружбы и привязанности к людям. Занятие техникой
покоя будущего здания обеспечивало Прушевскому равнодушие ясной мысли,
близкое к наслаждению..." (К).
9. Основное в работе Ума как подобного примитивного механизма -
привычка, или простое рутинное исполнение каких-то ранее усвоенных действий:
"Соседний старик хотя и спал, но ум у него работал от старости сквозь
сон" (Ч).
То есть Ум продолжает работать как бы по привычке, машинально, отдельно
и независимо от самого человека.
Иногда даже у спящих (а то и у пьяных) работа сознания продолжается -
сердце отрабатывает чувства, а ум - "всемирные задачи" (они действуют как
чиновники некой внутренней канцелярии):
"Сарториус угостил его консервами и водкой. Постепенно они оба
смирились от усталости и легли спать не раздетые, при горящем электричестве,
и сердце и ум продолжали заглушенно шевелиться в них, спеша отработать в
свой срок обыкновенные чувства и всемирные задачи" (СМ).
А во фразе из "Ювенильного моря": "Инженер говорил что попало,
пробрасывая сквозь ум свою скопившуюся тоску." - очевидна также аналогия с
выражением <прикидывать в уме, примеривать, как получится>. По
Платонову, Чувства обычно только безвыходно кипят внутри человека, а проходя
через (пустое) пространство Ума, они - охлаждаются от своего потока и, кроме
того, становятся наблюдаемы как для самого субъекта, так и для других людей
- их становится возможно описывать, рефлектируя над ними.
10. Связь друг с другом Чувств и Ума похожа на отношения объекта
наблюдения и наблюдающего, т.е., с одной стороны, сам человек, с его
Чувствами и душой, а с другой - некий "молчаливый надзиратель", он же "евнух
души" - живущий где-то внутри и постоянно следящий за первым. Но, тем не
менее, и Ум тоже можно (и должно) чувствовать - наверно как правильную
заполненность некоего пространственного вместилища:
"Почувствовав полный ум, хотя и не умея еще произнести или выдвинуть в
действие его первоначальную силу, Вощев встал на ноги..." (К).
Исходные словосочетания языка, намеренно измененные Платоновым и
послужившие ему материалом, по-видимому, следующие: сила ума>,
<произнести речь>, <почувствовать в себе силы>, <выдвинуть
тезис / аргумент / предложение>, <ввести (что-то) в действие>.
Вот вывод, который будто следует из этой фразы: первоначально можно
только чувствовать (но никак не осознать), что в предназначенном для Ума
месте что-то содержится, т.е. что в нем буквально шевелятся какие-то мысли -
наподобие попавшихся в сети рыб (когда еще нельзя разобрать, какие они
именно).
11. Потому и становится возможным характерное для Платонова особого
рода ощущение - "чувство ума" и "чувство сознания", что за работой Ума на
самом деле все время нужно приглядывать, основываясь на чем-то вроде
интуиции, как надо присматривать, например, за действиями вороватого
приказчика. (Может быть, это снова некое пародийное отталкивание, например,
от такого выражения, как чувство революционной совести, парадоксально
соизмеряющего совесть - чувством.) С другой стороны, как мы уже видели, и
наоборот: Умом человек постоянно следит за своими Чувствами. В идеале же (в
коммунистической рационалистической утопии), конечно, именно Ум должен
руководить всеми чувственными "отправлениями":
"Пашкин нечаянно заволновался [после угрозы Жачева, что тот его
побъет], но напряжением ума успокоился - он никогда не желал тратить
нервность своего тела (К).
Так значит Пашкин (это руководящий работник, в отличие от рядовых
землекопов) способен владеть своими Чувствами: даже более того, он может
приказать себе (своим чувствам) не волноваться. Вот до чего сознательный
человек!
Еще один характерный платоновский пример критики Чувств со стороны Ума
- когда герои "Счастливой Москвы" спорят друг с другом из-за женщины,
которую оба любят:
" - Зачем же ты бросил ее хромую и одну? - спросил Сарториус. - Ты
ведь любил ее.
Самбикин чрезвычайно удивился:
- Странно, если я буду любить одну женщину в мире, когда их существует
миллиард, а среди них есть наверняка еще большая прелесть. Это надо сначала
точно выяснить, здесь явное недоразумение человеческого сердца - больше
ничего" (СМ).
Тут снова всплывают мысли некого равнодушного наблюдателя, или евнуха
души (т.е. Сербинова в "Чевенгуре", Прушевского в "Котловане", Сарториуса в
"Счастливой Москве" и многих других героев), постоянно сомневающегося в
истинности (и оправданности) своих Чувств и больше склонного полагаться на
Разум. Все остальное, что нельзя оправдать Умом, предстает для него лишь как
недоразумение человеческого сердца, сердечно-чувствительная заунывность или
же просто как пустяки.
12. Слишком большой Ум для человека все же обременителен, невыносим
(почти цитатный повтор мысли Достоевского) - и от него необходимо
избавиться, отрешиться во что бы то ни стало:
" - Чиклин, отчего я всегда ум чувствую и никак его не забуду? -
удивилась Настя" (К).
Постоянно чувствовать, "переносить, терпеть" собственный ум для
человека мучительно: это мешает жить (ср. с языковыми выражениями, от
которых Платонов, видимо, отталкивался: горькие / неотступные / безутешные
мысли, неумолимое сознание чего-то итп.).
Самое непереносимое, что только может быть для человека. это внутреннее
оцепенение, полная остановка Ума. Вот Чиклин роет могилу для умершей на
котловане девочки и на минуту замирает, прислонившись головой к обнаженной
глине:
"В этих действиях он хотел забыть сейчас свой ум, а ум его неподвижно
думал, что Настя умерла" (К).
буду хранить и помнить"."
Как понять интересующее нас загадочное сочетание слов "скупость
сочувствия"? То есть, по-видимому:
а) <бережное, бережливое сочувствие>.
Платоновскую скупость можно воспринимать не только как `бережливость',
но и как `стыдливость, бедность внешнего проявления', то есть
б) <сдерживаемое, упрятанное от чужих глаз, стыдливо скрываемое
сочувствие>.
У Платонова есть даже и такие сочетания, как скупость счастья и
скупость надежды. Вся эта серия его словообразовательных неологизмов
построена, очевидно, по образцу языкового выражения скупые мужские слезы
(причем как правило употребляющегося с единственным числом, что есть
своеобразный диминутив - скупая мужская слеза упала... или: скатилась
по...). Привычный отрицательный оценочный компонент "скупости" и здесь скрыт
под положительным: мужские слезы предстают как 'сдержанные,
немногочисленные, почти незаметные'.
Но возможны и иные прочтения. Вот что получается, если наложить
кванторы на некоторые части толкования выражения "скупость сочувствия":
в) <скупо проявляемое сочувствие к участи именно этого данного листа
- как к вполне заурядному чужому горю, которому надо было бы, вообще говоря,
соболезновать более явно и действенно> или еще более развернуто:
вв) <к упавшему с дерева листу следует относиться с естественным
сочувствием, т.е. с сочувствием как к павшему, но при этом скупо, т.е.
расчетливо и бережливо отмеряя свое сочувствие, с тем чтобы его хватило на
всех страдающих в этом мире. Вообще говоря, обычным является проявлять
сочувствие широко, более щедро, нерасчетливо, не задумываясь над тем, хватит
ли его на всех в нем нуждающихся, или нет> или, может быть, еще и так:
ввв) <желание сохранить, т.е. скопить (как бы приобретя в
собственность своей скупостью, но с тем чтобы уберечь от гибели) - хотя бы
только для своей памяти, если невозможно сделать это физически, материально
и в полном масштабе, для всех без исключения гибнущих предметов в этом мире,
- именно этот упавший лист как законченную индивидуальность>.
Платоновская мысль доходит почти до пародирования той - изначально
федоровской - идеи, от которой отправляется и которой вполне искренне
сочувствует.
Итак, здесь скупость, как мы видели, есть сложный комплекс из
`бережливости и расчетливости', 'памятливости', и `сдержанности и
стыдливости'. Еще один пример, с более однозначным контекстом для
"скупости":
"...Чепурный, скупо заботясь о целости и сохранности советского
Чевенгура, считал полезным и тот косвенный факт, что город расположен в
ровной скудной степи, небо над Чевенгуром тоже похоже на степь - и нигде не
заметно красивых природных сил, отвлекающих людей от коммунизма и от
уединенного интереса друг к другу" (Ч).
То есть, выражение "скупо заботясь" - это очевидно снова <проявляя
бдительность и расчетливость в своей заботе>. А вот пример употребления
данного слова одновременно в двух смыслах, с двумя сдвигами значения:
"По вечерам Вощев лежал с открытыми глазами и тосковал о будущем, когда
все станет общеизвестным и помещенным в скупое чувство счастья" (К).
Здесь скупое это, во-первых, 'обеспеченное, рассчитанное заранее' (в) и
во-вторых, `сдерживаемое, стыдливо скрываемое от остальных' (б). Дело в том,
что на данный момент ни для Вощева, ни для других землекопов на котловане
никакого счастья, конечно, еще быть не может, они только тешат себя надеждой
и живут мыслями о том, что их деятельность, во всяком случае, его
приближает, сохраняет и запасает впрок, на будущее. В этом смысле чувство,
которое испытывает Вощев, предаваясь мыслям об "обеспеченном" будущем
счастье, и названо скупым, т.е. позволяющим потратить рассчитанное,
вычисленное, отмеренное для всякого по справедливости, а не отпускаемое
сверх меры счастье, в том числе, и лично на себя.
Сочетание слов скупость и обеспеченное счастье с аналогичным смыслом
повторяется еще раз, когда колхозный активист с благоговением рассматривает
"ручные подписи и печати" на директивах, присылаемых ему из района:
"Даже слезы показывались на глазах активиста, когда он любовался
четкостью ручных подписей и изображениями земных шаров на штемпелях; ведь
весь земной шар, вся его мякоть скоро достанется в четкие, железные руки -
неужели он останется без влияния на всемирное тело земли? И со скупостью
обеспеченного счастья активист гладил свою истощенную нагрузками грудь" (К).
С одной стороны, этот активист вроде бы надеется и верит, что ему в
будущем тоже достанется какой-нибудь кусок мякоти: понятно, что счастье
представляется ему в какой-то мере `обеспеченным' при `рассчитанности` его
распределения (в). Скупость этого счастья говорит о `сдержанности,
готовности, если надо, замедлить и отложить на потом момент его вкушения'
(вв), которое присуще почти всем платоновским героям.
Итак, если напомнить только выявленные деформации значения слова
скупость у Платонова, получим:
а) бережное отношение,
б) сдержанность, стыдливость, неприметность,
в) расчетливость, соотнесение ценности данного объекта с ценностью
всего остального, находящегося в общей собственности,
вв) готовность замедлить и отложить, если надо, на потом момент
наслаждения ею,
ввв) забота прежде всего о сохранности целостности и индивидуальности
объекта - даже превышающая по значению ценность самого субъекта.
Наиболее парадоксальным из этого набора переосмыслений представляется
последнее.
Теперь обратимся к жадности. В одном месте "Чевенгура" сказано, что
Дванов работает лопатой "с усердием жадности". Собственно, он вместе с неким
Киреем роет канаву для отвода воды из ручья, чтобы в дальнейшем чевенгурцы
могли выстроить на этом ручье плотину: "Зато люди будут всегда сыты," -
одобряет Дванов сам себя и напарника. Все выглядело бы вполне нормально,
если бы говорилось, например: жадно пил / жадно ел / с жадностью схватил
деньги итп. - Здесь же у действия `копать/ работать лопатой' возникает как
бы некий "наведенный" смысл - `приобретая в результате что-то
непосредственно для себя'. При этом жадности приписывается какое-то особое
специфическое усердие, характерное, по мнению автора, для всякого проявления
жадности, что ли? Это странно, поскольку усердие в каком-то хорошем деле,
вполне принято демонстрировать, ну, а жадность, наоборот, полагается всеми
способами скрывать. Получается так, что платоновским героям предписывается
выставлять напоказ свою жадность.
В платоновском мире даже нежность вполне сочетается с жадностью. Так,
чевенгурцы не решаются сами выбрать себе жен из доставленных Прокофием
женщин, стыдясь даже смотреть на них. Решено, что каждый должен перецеловать
всех женщин подряд, чтобы сами собой таким образом выявились симпатии и
предпочтения, и вот что происходит:
"Дванову досталось первым целовать всех женщин: при поцелуях он
открывал рот и зажимал губы каждой женщины меж своими губами с жадностью
нежности, а левой рукой он слегка обнимал очередную женщину, чтобы она
стояла устойчиво и не отклонялась от него, пока Дванов не перестанет
касаться ее" (Ч).
Выделенное сочетание употреблено очевидно вместо простого <жадно
целовал> или несколько более сложных смыслов: <целовал одновременно и
жадно, и с нежностью>. А может быть даже такого: <с какой-то
особенной, характерной именно для его нежности жадностью>.
Похожее по парадоксальности сочетание и ниже:
"Активист наклонился к своим бумагам, прощупывая тщательными глазами
все точные тезисы и задания; он с жадностью собственности, без памяти о
домашнем счастье строил необходимое будущее, готовя для себя в нем
вечность..." (Ч)
Нормально было бы услышать, например: <с жадностью до чьей-то чужой
собственности>. Может быть, это и хочет сказать Платонов? - Такому
прочтению однако противоречит сопровождающий контекст: "без памяти о
домашнем счастье"!
Платоновская жадность, как и скупость, становится вполне положительным
свойством человека (как можно, например, исключительно в положительном
смысле "жадно стремиться к знаниям"; Платонов как будто распространяет это
частное достижение языка сразу на все остальные контексты жадности). Вот
пример совместного употребления интересующих нас слов скупость и жадность: У
безногого инвалида Жачева
"скупо отверзтые глаза наблюдали посторонний для них мир с жадностью
обездоленности, с тоской скопившейся страсти..." (К).
Т.е., по-видимому, <только слегка (или еле-еле) открытые глаза
смотрели на мир с какой-то особой жадностью, происходящей от обездоленности,
которая обусловлена физическими недостатками героя>. Слово скупо
сохраняет лишь минимум своего языкового значения, который можно описать как
`малость и незначительность проявления', а слово жадность может быть
противопоставлено ему как раз как `повышенный интерес к впечатлениям
внешнего мира', которые вбирает в себя герой-инвалид через зрение.
Вообще говоря, обе эти "элементарные эмоции" человека, скупость и
жадность, довольно тесно связаны. Сравним их значения по словарям:
жадность - `1) стремление удовлетворить чрезмерное, ненасытное желание
чего-л.; 2) скупость, корыстолюбие' (МАС). Стало быть, это желание,
превышающее некую норму, может быть, просто большее, чем у других,
скупой - '1) чрезмерно, до жадности бережливый, всячески избегающий
расходов, трат (о человеке); 2) перен. бедный чем-л., скудный; 3) умеренный
в чем-л., сдержанный в проявлении чего-л.' (МАС). Отметим тут нечто вроде
неизбежного логического круга в определениях - при том что:
бережливый - `1) экономный, расчетливый';
выгода - `1) прибыль, доход, извлекаемый из чего-л.; 2) польза';
корыстолюбие - 'стремление к личной выгоде, к наживе'; корысть -
`выгода, польза',
нажить - '1) приобрести постепенно, скопить в течение какого-либо
времени // получить прибыль, барыш, доход итп.';
обогатиться - `стать богатым, разбогатеть';
расчетливый - `бережливый, экономный';
экономный - `1) бережно расходующий что-л., соблюдающий экономию,
перен. скупой, точно рассчитанный; умеренный, сдержанный; 2) требующий
умеренных трат, способствующий экономии' (МАС).
Т.е. по словарю получается, что жадность в целом это одно из проявлений
скупости, а скупость - просто обратная, "отрицательная" сторона
бережливости. Как было уже сказано, если извлечь из сравнения этих слов в
языке некий дифференциал, то жадный - это `стремящийся как можно больше
иметь в своей собственности', а скупой - `не желающий отдавать и расходовать
то, что у него уже имеется'. Если же посмотреть на них иначе - как на
условные синонимы, то в значения обоих слов должны входить по крайней мере
следующие компоненты: 1) `желание обладать ресурсом'; 2) `опасение его
исчерпания со стороны других людей с нежеланием их доступа к ресурсу', 3)
`возможность не считаться при этом с мнением других, даже сознательно
подвергаясь за это общественному осуждению - т.е. ради ценности обладания
объектом человек готов нарушить принятые нормы поведения и морали'.
Платонов как будто игнорирует эти предписания языка. Платоновская
жадность как будто лишена наиболее важных и, собственно, определяющих в
наших читательских глазах это понятие - эгоистических,
"социально-тщеславных", компонентов (2 и особенно 3). Вместо обычного
оттенка осуждения жадность и скупость у него наделяются вполне положительным
смыслом. То есть как жадность, так и скупость переосмыслены и из них
оказывается выхолощена значительная часть языкового содержания.
Если опять же намеренно их противопоставить друг другу (уже в
платоновском понимании), то жадность - это скорее желание приобрести,
захватив (что-то) в собственность, сделать это предметом обладания
(презумпция состоит в том, что данный предмет пока не находится в
распоряжении субъекта и всего общества). В то время как скупость - это
нежелание тратить, расходовать имущество (собственность, труд, энергию итп.)
на что-либо (здесь презумпция в том, что объект уже находится в
собственности субъекта и/или общества). Для платоновских героев жадность и
скупость предстают в качестве оснований для коллективных человеческих
эмоций: первая из них переосмысливается как желание приобрести нечто, не
лично для себя, а в общественную собственность, в то время как вторая - как
нежелание выпускать также из общеполезной собственности ни один из предметов
уже имеющегося, наличного "всеобщего инвентаря".
О специальном интересе Платонова к теме `ум и чувства' уже писали. В
соответствии с представлениями вульгарных материалистов XVIII века,
"душа есть только пустой термин, о котором мы не имеем никакого
представления и которым мы пользуемся только для того, чтобы обозначить ту
часть, которая в нас мыслит, а мыслит в нас именно мозг; и допускать кроме
мозга еще душу нет никакой необходимости"
Это очень важное, как бы установочное утверждение для Платонова. Одна
из важнейших деформаций общепринятых отношений в его мире выражается прежде
всего в том, что обе эти душевные способности человека мыслятся намеренно
овеществленно, принудительно материально, предстают перед нами в осязаемых
образах, через самые простые и грубо-зримые вещи, например:
1. через изменение габаритов, увеличение размеров и причинное
"обусловливание" одного через другое:
"Козлов от сытости почувствовал радость, и ум его увеличился" (К).
Таким образом, Радость можно представить себе, как какое-то тепло или
тяжесть, которые расходятся, буквально разливаются по телу вместе с
сытостью, а Ум - просто как некое вместилище, буквально - мешок (или даже
просто желудок, помещающий в себя пищу); он может содержать и Чувства, как
наполняющие и, стало быть, растягивающие его предметы. (Это можно было бы
назвать следованием "раблезианской" традицией);
2. или через непосредственный переход Чувства - в Ум (своего рода
диалектический скачок, пресловутый переход количества в качество). Вот, по
словам Чиклина:
"У кого в молодых летах было несчетное чувство, у того потом ум
является" (К).
Иначе говоря, в молодые годы Чувства как бы начинают распирать собой
изнутри вместилище души, а затем на их месте (внутри созданной,
"продавленной" таким образом формы) и появляется Ум. Так что выходит, Ум -
попросту заместитель пережитых человеком ранее Чувств, нечто вроде
материализованной (окаменевшей) памяти о происшедших в жизни событиях,
откладывающийся в течение всей жизни опыт, некий механический остаток,
просто "сгусток", полученный в результате первоначально неосмысленных,
совершаемых под влиянием слепого Чувства, как бы в забытьи, действий. Во
всяком случае, Ум выглядит как откровенно вещественное, материальное тело,
способное одновременно служить вместилищем - также исключительно плотских -
идей, просто обратно замененных, "для простоты дела", на свои денотаты.
3. Ум может быть представлен и как рабочий механизм:
"Здесь Вощев решил напрячь свою душу, не жалеть тела на работу ума, с
тем, чтобы вскоре вернуться к дому дорожного надзирателя..."(К)
Тут для исправной работы этого механизма, Ума (как и всей души),
необходимы затраты тела. При этом тратится само "вещество" человека,
наподобие того, как идут в печь дрова или уголь в топку паровоза. Ср. точку
зрения такого предшественника вульгарного материализма, как Кабанис (1802):
"Мозг переваривает в известном смысле впечатления,... он органически
производит выделение мысли"(цит. по Челпанов, там же).
4. При этом устройство Ума как механизма, требующего постоянной заботы
и управления для поддержания исправной работы, довольно примитивно; его
работа зависит прежде всего от сытости человеческого желудка:
" - Погоди, - ответил хриповатым, махорочным голосом пригревшийся
пешеход. - Я бы сказал тебе, да у меня ум без хлеба не обращается. Раньше
были люди, а теперь стали рты. Понял ты мое слово?
У Дванова было среди карманного сора немного хлебной мякоти.
- Поешь, - отдал он хлеб, - пусть твой ум обращается в живот, а я без
тебя узнаю, чего хочу" (Ч).
Тут в первом употреблении платоновского словосочетания-неолологизма
явственно слышна следующая аллюзия:
<как не вращаются зубцы или колесики у двигателя без смазки или без
топлива>;
во втором же возникают сразу две ассоциации, накладывающиеся друг на
друга:
а) <ум обращается как бы с просьбой к - животу>;
б) <ум сам пре-вращается, преобразуется, "обращается" в живот -
т.е., по сути, становится бесполезным механизмом, нахлебником, требующим
исключительно питания>.
5. Понимание любой мысли можно представить себе, согласно Платонову,
через приобретение, или просто складывание какой-то информации - в Ум, как в
копилку:
"Вот Михаил глядит все туда и соображает чего-то. Кулаков, дескать,
нету, а красный лозунг от этого висит. Вижу, входит что-то в его ум и там
останавливается..." (К)
Такой Ум предстает как какой-то склад или кладовка, накопитель (в
первую очередь, конечно, для зрительной, образной) информации. Сравним с
отрывком:
" - Складывай в ум, - подтвердил Жеев. - В уме всегда остальцы лежат, а
что живое - то тратится, и того в ум не хватает" (Ч).
6. Иной раз сама работа Ума, т.е. размышление, предстает как какой-то
физиологический и вовсе малоэстетичный процесс (особенно если человек так
ничего и не может придумать). Вот, например, у Кирея от прилива крови - аж
закипает в ушах гной:
"...Кирей подошел к Чепурному поближе и с тихой совестливостью сообщил:
- Товарищ Чепурный, у меня от ума гной из ушей выходит, а дума
никак..." (Ч).
7. Значит, в Уме оказывается как бы просто свалка чего-то старого и
ненужного: приобретенные до этого знания лежат там "мертвым грузом".
Последняя идея, вообще говоря, подкрепляется и вдохновляется такими
стереотипными выражениями языка, как: "(чья-то мысль/ идея) остановилась (на
чем-то) / засела (у кого-то) в голове / (кто-то) вбил себе в голову /
(что-то) взбрело на ум / (какая-то мысль) сверлит мозги" итд.
В нормальном состоянии мысли не должны стоять на месте: с одной
стороны, в ум должна поступать какая-то информация извне, от органов чувств
и от других людей, а с другой стороны, Ум должен сам "выдавать" что-то
наружу - человек должен с кем-то делиться своими мнениями или, по крайней
мере, для себя как-то формулировать свои мысли, откладывая их в памяти, для
возможного дальнейшего использования.
8. Емкость Ума как некоего жесткого вместилища ограничена, поэтому
иметь в уме, или держать в уме что-то, по-платоновски, можно только вместо
чего-то другого, или в обмен на что-нибудь, предварительно освободив там
место (что можно сравнить, вообще говоря, с выкидыванием старых ненужных
вещей из кладовки):
"Прежде, во время чувственной жизни и видимости счастья, Прушевский
посчитал бы надежность грунта менее точно, - теперь же ему хотелось
беспрерывно заботиться о предметах и устройствах, чтобы иметь их в своем уме
и пустом сердце вместо дружбы и привязанности к людям. Занятие техникой
покоя будущего здания обеспечивало Прушевскому равнодушие ясной мысли,
близкое к наслаждению..." (К).
9. Основное в работе Ума как подобного примитивного механизма -
привычка, или простое рутинное исполнение каких-то ранее усвоенных действий:
"Соседний старик хотя и спал, но ум у него работал от старости сквозь
сон" (Ч).
То есть Ум продолжает работать как бы по привычке, машинально, отдельно
и независимо от самого человека.
Иногда даже у спящих (а то и у пьяных) работа сознания продолжается -
сердце отрабатывает чувства, а ум - "всемирные задачи" (они действуют как
чиновники некой внутренней канцелярии):
"Сарториус угостил его консервами и водкой. Постепенно они оба
смирились от усталости и легли спать не раздетые, при горящем электричестве,
и сердце и ум продолжали заглушенно шевелиться в них, спеша отработать в
свой срок обыкновенные чувства и всемирные задачи" (СМ).
А во фразе из "Ювенильного моря": "Инженер говорил что попало,
пробрасывая сквозь ум свою скопившуюся тоску." - очевидна также аналогия с
выражением <прикидывать в уме, примеривать, как получится>. По
Платонову, Чувства обычно только безвыходно кипят внутри человека, а проходя
через (пустое) пространство Ума, они - охлаждаются от своего потока и, кроме
того, становятся наблюдаемы как для самого субъекта, так и для других людей
- их становится возможно описывать, рефлектируя над ними.
10. Связь друг с другом Чувств и Ума похожа на отношения объекта
наблюдения и наблюдающего, т.е., с одной стороны, сам человек, с его
Чувствами и душой, а с другой - некий "молчаливый надзиратель", он же "евнух
души" - живущий где-то внутри и постоянно следящий за первым. Но, тем не
менее, и Ум тоже можно (и должно) чувствовать - наверно как правильную
заполненность некоего пространственного вместилища:
"Почувствовав полный ум, хотя и не умея еще произнести или выдвинуть в
действие его первоначальную силу, Вощев встал на ноги..." (К).
Исходные словосочетания языка, намеренно измененные Платоновым и
послужившие ему материалом, по-видимому, следующие: сила ума>,
<произнести речь>, <почувствовать в себе силы>, <выдвинуть
тезис / аргумент / предложение>, <ввести (что-то) в действие>.
Вот вывод, который будто следует из этой фразы: первоначально можно
только чувствовать (но никак не осознать), что в предназначенном для Ума
месте что-то содержится, т.е. что в нем буквально шевелятся какие-то мысли -
наподобие попавшихся в сети рыб (когда еще нельзя разобрать, какие они
именно).
11. Потому и становится возможным характерное для Платонова особого
рода ощущение - "чувство ума" и "чувство сознания", что за работой Ума на
самом деле все время нужно приглядывать, основываясь на чем-то вроде
интуиции, как надо присматривать, например, за действиями вороватого
приказчика. (Может быть, это снова некое пародийное отталкивание, например,
от такого выражения, как чувство революционной совести, парадоксально
соизмеряющего совесть - чувством.) С другой стороны, как мы уже видели, и
наоборот: Умом человек постоянно следит за своими Чувствами. В идеале же (в
коммунистической рационалистической утопии), конечно, именно Ум должен
руководить всеми чувственными "отправлениями":
"Пашкин нечаянно заволновался [после угрозы Жачева, что тот его
побъет], но напряжением ума успокоился - он никогда не желал тратить
нервность своего тела (К).
Так значит Пашкин (это руководящий работник, в отличие от рядовых
землекопов) способен владеть своими Чувствами: даже более того, он может
приказать себе (своим чувствам) не волноваться. Вот до чего сознательный
человек!
Еще один характерный платоновский пример критики Чувств со стороны Ума
- когда герои "Счастливой Москвы" спорят друг с другом из-за женщины,
которую оба любят:
" - Зачем же ты бросил ее хромую и одну? - спросил Сарториус. - Ты
ведь любил ее.
Самбикин чрезвычайно удивился:
- Странно, если я буду любить одну женщину в мире, когда их существует
миллиард, а среди них есть наверняка еще большая прелесть. Это надо сначала
точно выяснить, здесь явное недоразумение человеческого сердца - больше
ничего" (СМ).
Тут снова всплывают мысли некого равнодушного наблюдателя, или евнуха
души (т.е. Сербинова в "Чевенгуре", Прушевского в "Котловане", Сарториуса в
"Счастливой Москве" и многих других героев), постоянно сомневающегося в
истинности (и оправданности) своих Чувств и больше склонного полагаться на
Разум. Все остальное, что нельзя оправдать Умом, предстает для него лишь как
недоразумение человеческого сердца, сердечно-чувствительная заунывность или
же просто как пустяки.
12. Слишком большой Ум для человека все же обременителен, невыносим
(почти цитатный повтор мысли Достоевского) - и от него необходимо
избавиться, отрешиться во что бы то ни стало:
" - Чиклин, отчего я всегда ум чувствую и никак его не забуду? -
удивилась Настя" (К).
Постоянно чувствовать, "переносить, терпеть" собственный ум для
человека мучительно: это мешает жить (ср. с языковыми выражениями, от
которых Платонов, видимо, отталкивался: горькие / неотступные / безутешные
мысли, неумолимое сознание чего-то итп.).
Самое непереносимое, что только может быть для человека. это внутреннее
оцепенение, полная остановка Ума. Вот Чиклин роет могилу для умершей на
котловане девочки и на минуту замирает, прислонившись головой к обнаженной
глине:
"В этих действиях он хотел забыть сейчас свой ум, а ум его неподвижно
думал, что Настя умерла" (К).