Михеева Людмила. В мир А.Платонова - через его язык. Предположения, факты, истолкования, догадки

для добавления каких-то отсутствующих в реальном сновидении деталей (в целях
большей понятности, вразумительности для самого себя и для окружающих своего
сна) и для трансформирования уже имеющихся деталей и эпизодов, исходя из
понимания смысла целого. Если говорить строго, вообще все элементы
сновидения, переходя в текст, всегда проходят стадию трансформации.
"Сновидение, будучи непознаваемым и неверифицируемым психосоматическим
опытом, становится достоянием индивидуального сознания и общества благодаря
системе коммуникативных "фильтров", причем последнюю можно трактовать и как
нечто отсеивающее "незначимые" элементы опыта, и в качестве определенного
механизма, конструирующего сам этот опыт в том виде, в котором он может быть
пригоден для социального использования."
Аналогия со сном может быть продолжена еще и вот в каком отношении. При
интерпретации смысла сновидения человек имеет дело как бы еще с двумя видами
действительности - во-первых, с прошлыми событиями своей жизни и во-вторых,
с событиями будущими по отношению ко времени сна (если сон еще и оказывается
"вещим"). Трансформации происходят как при "подгонке" того, что привиделось,
к структуре прошлого, так и при "подверстывании" своего сна к событиям
будущего (особенно при ретроспективном взгляде, когда будущее уже
свершилось).
"...Как явствует из разговоров о сбывшихся снах, толкователь в каждом
конкретном случае вполне произвольно выбирает и комбинирует для объяснения
сновидения одни образы, игнорируя другие. (...) Большинство сновидений (в
том виде, как их помнит и вербально воспроизводит сновидец) обладают бльшим
семиотическим потенциалом, чем абстрактно мыслимая эмблема с ее
предпосланным реальному событию значением."
По-видимому, и творческая фантазия писателя черпает образы, идеи,
символы, да и саму их трактовку, из того же самого, наполовину
осознаваемого, а по большей части скрытого от самого автора бессознательного
источника. Я предлагаю рассматривать предтекст платоновской сказки, сам
фольклорный сюжет, как структуру бессознательного - размыто, со множеством
альтернативных, взаимозаменяющих вариантов, наподобие структуры сновидения.
Так чт же он берет из этой структуры и что добавляет от себя? Но вначале: из
каких эпизодов состоит сама сказка?

Общая структура рассматриваемого сюжета состоит в следующем (буду
помечать условно выделяемые мной мотивы буквами русского алфавита, их
варианты - удвоенными и утроенными буквами, а отступления от них в сказке
Платонова соответствующими буквами с цифровыми индексами. При этом только
оговорюсь, что число выделяемых мотивов может быть легко и уменьшено, и
увеличено, что зависит от подробности изложения; многие сюжетные ходы в
фольклорных вариантах я оставляю без внимания):
после смерти родителей в доме остаются жить вместе сестра с братом:
"Старик со старухой померли и оставили своим детонькям свое богачество" (а);
варианты этого: они или купеческие, или царские дети (аа). Некоторое время
дети живут дружно, потом брат по совету старшей сестры женится (б); причем
сам он поначалу противится тому, чтобы жениться, возражая сестре: "Как-жо я
буду жониччя, жона как-да попадет сердитая, негожая и я тебе повиноваччя не
буду" (бб), что как бы литературно предваряет дальнейший ход сюжета.
Опасения брата в самом деле не напрасны: молодая сноха начинает на золовку
"зубы точить", желая, по-видимому, остаться полновластной хозяйкой в ее доме
(в). В екатеринбургском варианте сказки у Зеленина мотив неприязни снохи и
золовки усилен тем, что последняя дважды отваживает у снохи поклонника,
"хахеля", приходящего в дом во время отлучки хозяина (вв). В результате трех
последовательных попыток обвинения (перебитая посуда, зарезанная лошадь,
убитый сын: в двух первых случаях возможны варианты, например, убитая
"горнешня" собачка снохи и изрезанный на куски шелковый и бархатный товар в
лавке брата) главная героиня (ее зовут или сестрица Аленушка, или Аннушка -
царская дочь - или она вообще лишена имени, а просто "сестра", как бы в
предлагаемом взгляде читателю глазами родного брата, или "золовка" - при
взгляде со стороны снохи) героиня оказывается изгнанной из дому по ложному
наговору (г). Ее брат сначала дважды отказывается слушать возводимые его
женой на любимую сестру обвинения, говоря первой: "Поди ты, невежая, с
базару, меня не срами!" или: "Не срами меня при народе, не говори про
сестру" (гг). Он - купец, и его нежелание принимать во внимание обвинения
жены мотивировано тем, что он "при исполнении служебных обязанностей": она
же прибегает жаловаться на золовку к нему на базар. Но на третий раз брат
вынужден поверить, поскольку зарезан оказывается их с женой собственный сын.
При этом никакого "дознания" ни разу не происходит: сначала брат просто
отвергает обвинения жены как напраслину (или что-то явно неважное для
отношений между ним и сестрой), неизменно поутру благословляясь у последней,
как у старшей в семье, перед собственным отправлением на торги: ""Ну,
сестра, я поехал опеть". - Она благословила" (ггг). Таким образом, сестра
как будто до самого последнего момента ничего не знает про обвинения снохи,
во всяком случае, брат ей о них ничего не говорит (д). Вот и в третий раз,
крайне немногословный брат как бы просто приглашает ее: "Поедем, сестра,
катаччя" - и увозит в лес, где заставляет положить голову на пенек: "Клади
голову на пенек, я буду рубить" (е). Только здесь он объясняет сестре ее
преступление, в котором сам уже, как будто, ничуть не сомневается (е). Та
отвечает ему, по-видимому, в запальчивости: "Есь я твое детиччо зарубила,
так вот будича отсекай мои руки по локоть". <То есть, может быть, она
этим хочет сказать, что "даже и в том случае, если бы я действительно
зарубила твое дитя, то ты бы должен был мне за это не голову, а только руки
отсечь".> Он воспринимает это как приемлемую замену казни и отрубает
руки, бросая ее в лесу одну (ж). В екатеринбургском варианте сказки,
записанном Зелениным, сноха, которой муж боится, сама заставляет мужа
жестоко казнить сестру, чтобы тот отрубил ей голову и, вырезав сердце, еще и
привез ей его в доказательство совершившейся казни, а сестра перед казнью
"почала яво уговаривать, штобы да он не убивал iе до смерти. - "Отсеки, -
говорит, - хоша руки да ноги, - я тогды никуда не уйду!" В доказательство же
совершенной казни вместо своего сердца она предлагает привезти сестре сердце
убитой собаки (жж). То есть психологически возможность полного оправдания
перед братом отвергается, вытесняясь увлекательным мотивом замены одной
зверской казни на другую, вряд ли менее жестокую. - Сравним здесь гораздо
более гуманные действия пушкинской Чернавки из "Сказки о мертвой царевне":
"Не убила, не связала, Отпустила и сказала: "Не кручинься, Бог с тобой." А
сама пришла домой..." (жж). Кстати, этому "бескровному" варианту следует
сказка в изложении Корольковой (жжж). Блуждая по лесу, голодная молодая
девушка оказывается в чудесном ("чарском") саду и начинает есть висящие на
деревьях яблоки (з). (В некоторых упрощенных вариантах сюжета бедной калеке
Бог подсобляет "залести на дуб", где ее и находят охотничьи собаки царского
сына - зз.) "Ходит она по саду и своим ротом ошшипывает яблочки и бахорит
сама себе: "Кто бы меня взамуж взял, тому бы я принесла сына по-колен в
золоте, по локт в сребре". <Примечательно, что ни один вариант русской
сказки как будто так и не обыгрывает этот мотив чудесного сказочного
возмещения - за отрубление рук себе героиня награждает сына сказочно
красивыми руками и ногами!> Но тут ее хватает караульщик и отдает "на
расправу" сыну хозяина сада, который сразу же за красоту ее лица влюбляется
в нее (и). Это или "чарский сын", или королевич, или сын богатого купца, а у
Платонова - просто крестьянский сын. В иных же вариантах молодой человек
слушает ее завлекательные речи в саду и совершенно независимо от караульщика
идет к родителям просить разрешения на свадьбу (ии). Те в замешательстве:
"На чегож мы ее возьмем, у ее рук нет". - "А я пореж ннькю [найму няньку],
уж больне она мне мравиччя". И сын все-таки женится на Безручке, несмотря на
ее видимое уродство (к). Через некоторое время после свадьбы (когда "жена
уже понеслась"), муж вынужден уехать из дому по торговым делам или же пойти
на войну (л) - Платонов выбирает именно второй вариант. В это время жена
рожает замечательного, как и было ею самою предсказано, ребенка (м).
Родители мужа посылают гонца к отцу с радостным известием (н), но гонец по
случайному стечению обстоятельств (или в результате колдовства) попадает к
волшебнице - злодейке-снохе, жене брата героини, которая и подменяет его
письмо: "что твоя жена родила - половина собачьего, половина ведмежачьего;
прижила в лесу со зверями" (о). Муж в ответном письме родителям
распоряжается во что бы то ни стало дожидаться его собственного возвращения
и ничего без него не предпринимать (п), как и полагается в подобном случае,
- ср. действия царя Салтана у Пушкина, но злой сопернице и на возвратном его
пути удается подменить письмо (р); в результате чего родители сына
вынуждены, опять против своей воли, поскольку они уже привязались и полюбили
невестку с внуком, выгнать обоих в лес, привязав ребенка к груди матери (с)
или же поместив ей на спину, в котомочке. (Мотив бочки как места заточения
царицы и приплода, как у Пушкина, используют только лишь шокшозерская, то
есть из района Лодейного поля, что под Петербургом, сказка "Девять братьев",
а также сказка, записанная Зелениным в екатеринбургском уезде "Брат и сестра
(девица с отрубленными руками)". Согласно же более современной для Платонова
сказке Корольковой, получают подложное письмо царя - "вельможи да бояре
дворцовые", которые не любили героиню за то, что она "простого звания"; они
с радостью выгоняют ее из дому.) Скитаясь по лесу, Безручка набредает на
колодец, нагибается, чтобы из него напиться, и роняет ребенка в воду (т),
после чего в отчаянии не знает, что же делать. Тут появляется чудесный
помощник - старичок (или угодник Никола), который увещевает ее попытаться
протянуть за ребеночком руки (которых у нее-то нет!), что мать, не без
колебания, все-таки делает (у). И свершается чудо - ее руки оказываются целы
(мгновенно отрастают); она благополучно достает сына из колодца совершенно
невредимым (ф), после чего руки опять становятся как были, по локоть
отрубленными (х). В варианте сказочного сюжета у Худякова Безручка окунает
культи своих рук поочередно в воду двух колодцев и руки ее исцеляются (фф).
Вслед за этим, уже по прошествии нескольких лет, мать с ребенком - "вот и
стали подходить оне к восударству, где-ка жил Иван Сареич" - под видом
нищих, умеющих рассказывать сказки (ц) или же специально нарядившись в
"швецарское платье" и побрив себе голову, чтобы наняться на работу "слугой,
прикащиком" (цц). Между тем они приходят на постоялый двор, где живут
хозяевами ее брат с женой, и куда неожиданно приезжает сам муж героини, отец
ребенка (ч). Ни муж, ни брат, естественно, не узнают ее в нищенском платье
(ш). (Невольно вспоминается сюжет возвращения в родной дом неузнанным
Алексия человека Божия. Странно, конечно, что ни брат, ни муж не замечают у
нее отрубленных рук, ну, да что укорять сказку за неправдоподобие.) В
некоторых вариантах сюжета героиня забирается вместе с сыном высоко на печь
и до конца рассказа оттуда так и не показывается (шш). Но большинство
вариантов не заботится специальной мотивацией таких маловажных деталей. С
печи Безручка начинает сказывать правдивую "сторьицу", воспроизводя в
точности повесть собственных мучений (щ) перед так и не узнающими ее до
самого конца - братом и мужем. По-моему, здесь мы имеем дело с уникальным
для сказки вложением рассказа в рассказ, с повтором практически один к
одному того же самого сюжета (интересно было бы посмотреть, как различные
сказочники его обыгрывают; Платонов же вовсе отвергает). Только лишь одна
злая сноха все время противится продолжению рассказа (ъ): "Вот начала чепуху
городить! (...) Вот чушь какую порет! (...) Вот начала вякать, б...
этакая!". По-видимому, она сразу узнает свою противницу, но виду об этом не
показывает. В некоторых вариантах, надо сказать, прямо говорится, что она -
ведьма (ъъ). Однако муж Безручки заступается за рассказчицу, обращаясь к
хозяину дома: "Брат, вели своей жене замолчать, ведь история-то славная!" и
говорит своей (неузнанной) жене: "Сказывай, сказывай, матушка; смерть люблю
такие истории!" (ы). [Забавно, что он называет при этом фактического брата
своей жены - братом, еще не узнавая, по сюжету сказки, ни его, ни ее; но
такова, видно, логика сказителя - тот кооперативен по отношению прежде всего
к своим слушателям.] В иных вариантах рассказчиком может выступать сам же
выросший сын главной героини (щщ) или даже все три сына-богатыря этой
женщины, по очереди (щщщ). Почти во всех вариантах им приходится досказать
историю буквально до того момента, как их, мать с сыновьями, только что,
перед началом рассказа, пустили в дом под видом нищих - то есть
повествование как бы намеренно проходит по второму кругу (ь), пока, наконец,
сам муж не узнает свою жестоко наказанную жену (э). В варианте
"Безручка-безножка" Ончукова это происходит несколько раньше: "Когда
обсказала, что кломбушом прикалитась в сад яблоки есть, [муж] и догадался,
что это его жена" (ээ). Но в этом варианте сказки изначальное наказание
героини гораздо суровее: родной брат отрубает ей не только "по локт руки",
но и - "по колен ноги" (жж), после чего она вынуждена передвигаться по лесу,
"катаясь горючим камнем" (что, по-видимому, и является симметричной
оппозицией к чудесным свойствам рожденного ею сына: "по колен в сребре").
Наконец, узнав свою жену (или же только начиная догадываться, что это
действительно может быть она), муж просит показать ему сына: в самом ли деле
у того руки, как было сказано, по локоть в золоте итп. Чудесные свойства
предъявляются, все счастливо разъясняется (ю). И тогда уже брат героини
привязывает свою жену к хвосту "самой что ни есть лучшей кобылицы" (или
"злого жеребца"), пускает ее по чисту полю, пока кобылица "не размыкала"
злодейку до смерти (я). Или же сам муж понесшей незаслуженное наказание
героини приказывает шурину убить жену "за поддельные шутки" (яя), и тот, как
сказано, "расстреливает ее на воротах". В шокшозерском варианте сказки
"Василий и Аннушка" к тому же и самого "брата [...] взяли на выстрел в поле
(яяя). [Сердобольный фольклорный сказитель после этого озабоченно
разъясняет:] А имущество осталось за Анной [то есть за сестрой]".

Платонов как будто использует сюжетный ход именно этой, шокшозерской,
сказки, у которой, надо сказать, довольно редкий финал (яяя), но еще
усиливает его в соответствии с собственной поэтикой дополнительным
осознанием брата собственной вины и принятием на себя наказания. У него брат
благодарит сестру за ее рассказ следующими словами: "Спасибо тебе за
рассказ, а зло на посев не оставляется," (я1) и ночью тайно (я2) выводит из
конюшни необъезженную кобылицу, привязывает к ее хвосту скрученными вожжами
себя со своей злодейкой-женой и пускает кобылицу вскачь, после чего
кобылица, естественно, "растрепала их насмерть о землю" (я3). Здесь, мне
кажется, автор отождествляет себя с невольно введенным в заблуждение братом
и предлагает нам, его читателям, такой же взгляд - с перенесением на себя
(неостранением, в смысле О.Меерсон) вины этого человека, принятием ее на
свою совесть (кстати, в известном Платонову, согласно Вьюгину, варианту
сказки Корольковой брата Безручки зовут Андрей). Совсем иначе Платонов
трактует фигуру мужа Безручки. Это - некий великовозрастный полководец,
ведущий многолетнюю войну и наконец выигравший ее, во многом благодаря
участию собственного сына и жены (возможны естественные аллюзии с
действительностью: Сталин - и Платонов; Сталин и его попавший в плен к
немцам во время войны сын Яков Джугашвили; сам Платонов - и его погибший от
туберкулеза, полученного в лагерях, сын).
Платонов меняет и некоторые другие мотивы сказки. Во всех традиционных
сказочных вариантах реальным виновником выступает сноха, злая жена брата, а
его сестра не имеет возможности оправдаться от возводимого обвинения. (Как я
уже сказал, сказка не заботится соображениями жизненного правдоподобия и
зачастую не нуждается в мотивировках, каких требует художественная
литература.) У Платонова братова сестра получает возможность оправдаться, но
сознательно ею не пользуется. При вторичной попытке ее обвинения снохой,
когда подыхает корова (которой на самом деле сноха скормила вредную траву: у
Платонова это не ведьма, а скорее просто злая, слабая, малодушная женщина),
золовка, то ли не зная о злой воле снохи, то ли не желая принимать ее во
внимание, намеренно берет на себя ее вину: "чтобы брат на сестру не подумал"
(д1). Это нечто вроде известного из агиографии юродства праведника. А когда
сноха "по нечаянности" еще и "заспала" своего младенца, сказав мужу на
золовку, что это, дескать, она, "змея подколодная", удушила его, брат
приходит в отчаяние и бросает сестре жестокие слова, он как бы для себя уже
все решил: "Не увидишь ты завтра белого света!" Наутро он отвозит сестру в
лес и хочет рубить ей голову: остановив сани, он велит сестре положить
голову на пенек и тут наконец предъявляет ей обвинение - "сестра хотела
вымолвить слово в ответ, да брат от лютости и от горя своего не стал ее
слушать". То есть Платонов вводит для этого довольно сомнительного сюжетного
хода в сказке свою дополнительную мотивировку (е1). Сестра как будто
беспрекословно подчиняется брату - она бы хотела, конечно, объяснить ему,
что неповинна в гибели ребенка, однако ему некогда слушать ее (он как будто
хочет поскорее отделаться от этого уже решенного им в глубине своей души
тяжкого дела) и заносит над ней топор. Но вот тут, в самый последний момент
перед казнью, девушка слышит, как "воскликнула на ветке малая птичка" (тоже
типично платоновская деталь), и поднимает голову (ж1). В результате брат
отсекает ей руки "по локти" и после этого оставляет в лесу: "Ступай, -
говорит, - куда глаза твои глядят, ступай от меня скорее..." При этом у
Платонова он плачет (ж2)! Скитаясь по лесу одна, Безручка набредает на сад с
"яблоками сычеными <по-видимому, особо спелыми>, рассыпчатыми", одно
из них съедает, а второе только надкусывает, как тут ее застигает караульщик
сада; а затем, увидев ее, и сын хозяина в нее влюбляется, ибо, добавляет
Платонов, -
"ветер причесал ее волосы,... сердце разрумянило ее щеки, и стала она
оттого миловидна и хороша лицом", а, как известно, "кого любишь, того и
калечество не портит" (и1).
Они женятся, хотя одинокий (здесь у Платонова опять отличие) отец
жениха возражает против женитьбы сына на девушке-калеке. Вслед за тем
молодой муж уходит на войну, а жена и в самом деле, как обещано в
прототипическом варианте сказки, рожает сына - "руки у младенца золотые, во
лбу светел месяц сияет, а где сердце - там красное солнце горит". Платонов
добавляет уже от себя это, более правдоподобное, как ему кажется,
объяснение: "Да, гляди, для матери и для дедушки иных детей и внуков не
бывает" (м1). Мать просит старика-караульщика (это, по-видимому, тот самый
персонаж, что и человек, ранее застигший женщину в чудесном саду) написать
от нее мужу письмо: сама она неграмотна, а тот знает грамоте. Старик пишет и
сам же берется доставить письмо по назначению (н1), но по дороге попадает на
ночлег к злой жене брата героини - та его парит в бане, выведывает, кто он
такой, зачем едет, выкрадывает его письмо, спрятанное в одежде старика,
сжигает его в печи, а на его место прячет подложное, что-де родила жена
неизвестного зверька - "спереди вроде как поросенка, сзади собаку, а со
спины он на ежа похож" (о). Ни о чем не подозревающий старик относит письмо
по назначению, получая ответное уже не от самого хозяина, мужа Безручки, а
из рук другого человека, какого-то подчиненного у этого полководца (п1), так
что и не знает о непосредственной реакции адресата на только что полученное
им (горестное) известие. Муж в ответном письме велит жене, "чтобы она
берегла и жалела их дитя, а что оно безобразным родилось, так для него оно
все равно дорого и мило..." (п2). (Тут Платонов добавляет в прототипический
сюжет желание сохранить любого, даже и безобразного ребенка.) Злая сноха,
братова жена, естественно, подменяет и это письмо. В результате
старик-свекор вынужден по получении письма, уже против собственной воли
выгнать героиню, свою невестку, со двора, говоря ей, как видно, в утешение:
"Видно, переменилось у него сердце к тебе" (с1). Ведь сын, якобы, пишет ему,
что если сам и уцелеет на войне, то будет у него уже другое семейство (р1).
Итак, Безручка берет "сына-младенца в подол, а край подола зажала в
зубах и ушла со двора... куда глаза глядят". Но через какое-то время
старик-свекор начинает так скучать по выгнанной невестке (с2), что
заставляет караульщика идти снова разыскивать ее, чтобы упросить вернуться
обратно в дом (для этого, вероятно, и нужно было Платонову одиночество
родителя), что бывший караульщик пытается исполнить, однако вынужден
возвратиться ни с чем: он не находит ее в лесу. В результате,
"старый садовник <то есть, вероятно, все-таки именно свекор, а не
караульщик сада, хотя оба они тут как будто сливаются воедино> стал
томиться и тосковать, а однажды лег спать и вовсе не проснулся - он умер во
сне от своей печали" (с3). Здесь мы опять видим собственно платоновский
сюжетный ход.
Тем временем, блуждая по лесу и желая напиться воды, женщина роняет в
колодец своего сына, упустив его из своего подола в колодец.
"Потянулась мать в колодец, вспомнила про свое калечество и заплакала.
(...) И видит она сквозь воду, как сын ее на дне колодца лежит" (т1). Этот
эпизод как будто перекликается по смыслу со сценой сказки "Сестрица Аленушка
и братец Иванушка" - он нужен автору для оправдания того, зачем Безручка так
низко наклонилась над водой, но вообще-то заглядывание в воду, в ее глубину
- это собственно платоновский мотив (ср. "Чевенгур", "Река Потудань").
Руки у женщины чудесным образом отрастают и она достает сына из воды
целым и невредимым (уф). "А как выхватила она ребенка из воды, ... так рук у
нее опять не стало" (х). Примечательно, что само чудо этим у Платонова как
бы специально затушевано: уже было отчаявшаяся женщина видит на своем
отражении в воде, "что руки у нее выросли" (ф1). Тут как бы возникает мотив
зеркального, то есть призрачного отображения - будто <она выхватывает
сына из колодца, не помня себя от горя>.
Сын Безручки через какое-то время делается прекрасным юношей и уходит
на ту войну, где с его рождения бьется отец, - это дополнительный,
собственно платоновский ход внутри традиционного сюжета (ц1). От тоски по
своему сыну и мать сама через какое-то время, одевшись в солдатское платье,
отправляется на ту же войну (ц2): там ее в мужской одежде никто не узнает,
люди принимают ее "за мужика" (тут по-иному, чем в прототипической сказке,
задействован мотив неузнанности). В поисках сына она начинает "утешать
больных и умирающих" (ц3), то есть, добавлю от себя, как бы становится
медсестрой, богомолкой или даже неким политработником: "...Кто духом ослаб,
так Безручка впереди него на врага идет, и оробевший воин вновь поднимает
меч". Наконец, она видит своего сына в бою, уже погибающего (ц4) и бросается
ему на помощь (ц5). Ситуация безоглядного сострадания и желания помочь даже
невзирая на реальные обстоятельства повторяется, вновь порождая чудо:
"почувствовала она вновь свои руки и силу в них, будто и не отрубал их
ее брат никогда" (ф1) - она спасает сына, но после этого руки у нее вновь
оказываются отрубленными (х1).
При этом за битвой (как бы издали, со стороны) наблюдает сам
полководец, отец героя и муж Безручки (ц6). Он посылает узнать, что это за
богатырь бьется в одиночку на его стороне и откуда он родом (ц7). Посланное
им подкрепление прибывает только тогда, когда и мать уже совершенно выбилась
из сил, и сын еле держится на ногах, обливаясь кровью (ц8). В пылу боя сын
не узнает матери, в том числе и потому, что у нее оказываются вполне
нормальные, даже "могучие" руки (ц9). После того, как битва выиграна, руки у
нее во второй раз "отсыхают", но тут полководец начинает раздавать награды
отличившимся в бою (ц10), а сына будто намеренно отсылает в деревню (чтобы
привести женщину, которая родила такого богатыря). Но тот, уехав,
естественно, матери не находит и возвращается ни с чем (ц11). Награждение
отличившихся в бою длится невразумительно долго, оно как-то намеренно
растянуто. Полководец наконец приглашает получить награды тех, кто "помогал
исцелять раненых и умирающих" - только тут он и узнает в безрукой женщине
свою жену (э1), а Безручка наконец видит, что полководец и есть ее муж, так
долго ею не виданный (э2). Как сказано у Платонова, она не стерпела и
потянулась к нему, потому что