Страница:
уступающими им - Словом и Речью (72%), Слухом (от 40% до 70%), а также
Зрением (от 74% до 89%). Слова пяти Органов чувств составляют 1,1% от
словаря Засориной, а у Платонова они, естественно, значительно ниже.
Смерть (250%) и особенно Сон (355%), последний же, по-видимому, как
метафора смерти, - в соотнесенности с Жизнью (120%). Тут опять двойное
выделение. Вместе они составляют 0,5% словаря, а у Платонова, конечно,
больше.
Теплота (Нагревание) и Свет (163%) - в сопоставлении с Холодом
(Остыванием) и Темнотой (82%); в целом доля этой рубрики в словаре - 0,5%.
Но при этом Мутное и Тусклое у Платонова - 79%, в отличие от Блестящего и
Прозрачного (56%), то есть оба полюса последней рубрики оказываются
выделенными отрицательно; а при этом явно ощутимо пристрастие автора к
мутному свету, что уже было фиксировано многими исследователями (мутный;
мутно; мутность; замутненный - это единственное гнездо слов внутри данной
рубрики, положительно маркированных в произведениях Платонова - 131%).
Более мелкие (по объему, но не по важности для автора) концепты - это
Потеря, Утрата и Исчезновение (133%) - в противоположность Приобретению и
Накоплению (127%). Тут опять оба полюса положительно маркированы и оба
количественно одинаково: платоновские "сокровенные" герои, с одной стороны,
страстные собиратели распадающегося на части вещества, а с другой стороны,
постоянно мучающиеся от потерь и утрат страдальцы.
Забывание и Забвение (252%) - в противопоставлении Памяти и
Припоминанию (129%). Но содержательно опять обратное соотношение по
сравнению с различиями частот! Платонов и его герои, как хорошо известно,
радеют как раз за Память и весьма болезненно относятся и переживают Забвение
чего бы то ни было в мире (это, условно говоря, "федоровский" лейтмотив в
его творчестве).
Скупость и Жадность (212%) - в противоположность Щедрости и Великодушию
(0%). Тут вообще некая уникальная ситуация: слова последней категории
отсутствуют в платоновском словаре! Это трансформация в наиболее ярком, то
есть как бы "психоаналитическом" варианте, с полным вытеснением и подменой
имени самого понятия.
Сердце (211%) в сопоставлении с Душой (126%), но при этом в резком
противостоянии, с одной стороны, Духу (59%), а с другой, еще большем - Телу
и Плоти (812%)! Для сравнения: по рассказам Набокова подобная статистика
дает следующие показатели: сердце - 96%, душа 129%; дух - 40%; Тело и Плоть
157%, что практически повторяет платоновское расхождение между душой и
духом.
Среди Стихий преимущественный интерес у Платонова к Воздуху (219%) и
Земле (146%) - в отличие, как это ни странно, от Воды (75%) и Огня (49%);
(различные цвета, как это делается для поэзии, я не анализировал).
В заключение приведу также и платоновские "отрицательные маркеры",
выражаясь в терминах А.Я. Шайкевича, т.е. понятия с уровнем наполнения,
уступающим среднему или, по крайней мере, не выделяющиеся из него:
Замедленность действия (93%) - и Быстрота, Скорость (88%);
Малое (85%) и Большое (70%);
Мусор и Грязь (103%) - Чистота и Порядок(96%).
Конечно, говорить о выделенности того или иного концепта у писателя в
целом на основании частоты употребления тех или иных слов, или даже на
основании совокупной частоты тематических групп слов, как я это делаю,
рискованно. Увеличение частоты слова может быть следствием просто каких-то
частных языковых пристрастий автора. Но тут, мне кажется, в значительной
степени корректирующим моментом является то, что берется не слово отдельно
(лексема) и даже не понятие отдельно (со всеми своими синонимами), а в целом
вся подрубрика (Полюс рубрики) соответствующего тезауруса - как с
"положительными" внутри нее, так и с "отрицательными" словами-маркерами.
Следующим существенным средством поэтического выделения важных автору
тем, после частотного, можно было бы считать неологизацию. Правда, для
Платонова слова-неологизмы не так характерны, как, скажем, для Хлебникова
или для Белого. Но у него есть такой собственный прием, как нагнетание
нестандартной сочетаемости вокруг интересующего его слова-понятия, -
например, вокруг того же понятия души (заголилась душа; душа
опростоволосилась; душевная прилежность итп. - ср. с приведенными выше
сочетаниями Набокова).
Кроме того, у Платонова можно увидеть и такой уровень деформации общего
языка, как намеренное превышение в лексиконе слов с абстрактным значением
(на -ение, -ание, -ствие, -ство итп.), а также явное предпочтение им
конструкций с родительным падежом перед всеми остальными (типа вещество
существования; терпение нежности и тому подобных). Здесь, кстати, в будущем
статистике предстоит выработать способы сбора и оценки долей слов с
произвольными, а не только начальными или конечными фрагментами слова внутри
лексикона, а с другой стороны, способы подсчета частот сочетаний слов,
которые выражают целостные смыслы (таких как таким образом; так сказать;
потому что; стало быть; все равно; без разницы итп.).
Все вместе обсчитанные мной рубрики занимают всего лишь около 15-20%
всех словоупотреблений лексикона, т.е. менее 1/5 части словаря Засориной.
Если в дальнейшем подобным обсчетом, или, говоря метафорически,
"сканированием" авторского сознания, займется какой-нибудь более дотошный
исследователь (представитель инопланетной цивилизации), ему предстоит,
во-первых, выявить действительно все, а не только некоторые, как это
проделано здесь, "лексические неровности и шероховатости" на пространстве
текстов данного автора, во-вторых, проверить, насколько "выпуклостям" или
"впуклостям" соответствует подкрепление по данной рубрике в целом - с
достижением возможных полноты и точности. В последнем вопросе важнейшей
задачей является, в-третьих, еще выработка универсально подходящего набора
рубрик, с их наполнением конкретными словами, т.е. предстоит поделить весь
лексикон на зоны, может быть, с допустимостью только частичного пересечения.
В идеале же следовало бы создать своего рода универсальный тезаурус для нужд
литературы.
Конечно, в таком сложном и неоднозначном продукте человеческого
сознания, как художественный текст, могут быть вещи скрытые, намеренно
спрятанные от поверхностного взгляда или же пропускаемые автором (стыдливо
избегаемые или даже вытесняемые), о которых, тем не менее, и собственно ради
которых написан сам текст. (О таких вещах, например, пишет Ольга Меерсон в
своей книге о Достоевском.) Подобного рода "высшим пилотажем" интерпретации
текста я здесь не занимался, но уже упоминал о возможном "перевертывании"
статистики с ног на голову. Итак, чтобы все-таки разобраться в существе
дела, будущим инопланетянам придется более подробно, чем по одним текстам,
знакомиться с проявлениями Порядка и Хаоса в нашей (или любой другой,
изучаемой ими) культуре.
Условные обозначение и количество словоформ в произведении
(округленно): СЧ - "Сокровенный человек" (19.350); Ч - "Чевенгур" (115.000);
К - "Котлован" (34.100); СМ - "Счастливая Москва" (28.700); ЮМ - "Ювенильное
море" (22.600); РП - "Река Потудань" (9.280); ОЛ - "Одухотворенные люди"
(10.070); В - "Возвращение" (7.710); З-на - частота в словаре Засориной 1977
(где учтено всего 268.321 словоупотребление по художественной прозе); все
или все вместе - доля соответствующего слова относительно словаря Засориной
или доля всех слов в данной рубрики из соответствующего произведения.
Сюда же попадает, к сожалению, и масса употреблений с модальным словом
"должн*".
Илл. 6. Фото из энциклопедии Юрия Сюганова.
Что такое Предположение. - Наложение смыслов в словосочетании. -
Расширение валентной структуры слова. - Сталкивание друг с другом
противоречащих толкований и "подвешивание" смысла. - Комбинирование
"побочных смыслов" и заглядывание внутрь недоступной для наблюдения
ситуации. - Пучок расходящихся смыслов.
"Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла, когда они живые
глаза для тайны и через слюду обыденного смысла просвечивает второй
смысл..." (В. Хлебников).
"Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны,
а не устремляется в одну официальную точку" (О. Мандельштам. "Разговор о
Данте").
Особый поэтический язык Платонова строится, в основном, на двух
следующих принципах: во-первых, на примитивизме, с доведением до минимума
выразительных средств или, наоборот, с раздуванием избыточности этого языка
сверх всякой меры (тут уместны такие термины, как "аграмматичность,
солецизм, плеоназм"), и во-вторых, на сгущении смысла (совмещение значений
слов, "смысловая компрессия, контаминация"), часто используется каламбур,
пародия, обыгрывается первоначально серьезное значение и привходящий
смешной, "дурацкий" оттенок значения слова, официальное и, так сказать,
"уличное" наименование одного и того же.
В целом Платонов постоянно нарушает общепринятые нормы сочетаемости
слов. Если Хлебников творил свои неологизмы преимущественно на уровне слова
и морфемы, то Платонов - на уровне словосочетания. В работе Елены
Толстой-Сегал, посвященной творчеству Платонова, это было названо
"разрыхлением сочетаемости" слов, или "размыканием установившихся синтагм".
Соответствующие данному приему названия - "чужеземный язык"
(Аристотель), "остранение" (Шкловский), "заумь", или "звездный язык"
(футуристы, обэриуты) - относятся, прежде всего, к явлению увеличения
многозначности и "многосмысленности" в поэтическом тексте. Так, по словам Р.
Якобсона, неоднозначность - вообще "внутренне присущее, неотчуждаемое
свойство любого направленного на самого себя сообщения, короче -
естественная и существенная особенность поэзии". Согласно В. Шкловскому,
"целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как
узнавание"; приемом искусства является "остранение" вещей и использование
затрудненной формы, увеличивающей трудность и долготу восприятия; поскольку,
вообще, "искусство есть способ пережить деланье вещи".
Основным средством анализа платоновского языка для меня является
смысловой компонент с особым статусом - Предположение. Это элемент
понимания, т.е. (читательского) осмысления текста. Как правило,
Предположений в интересующем нас конкретном месте текста возникает
несколько. Вот еще и другие наименования того, что я называю этим словом:
"полагаемое, предполагаемое, подразумеваемое", "то, что имеется в
виду"; "наведенное, индуцированное, вынуждаемое" значение; "косвенный,
побочный, неявный смысл"; "прагматическая импликация"; "коннотация, обертон,
оттенок значения", "умозаключение (на основании прочитанного)",
"угадываемый, предвосхищаемый смысл", "подразумевание".
При таком понимании Предположение, во всяком случае, противостоит
"пресуппозиции" (или "презумпции"). Я понимаю под Предположением не то, что
полагается Говорящим как очевидное (или что "само собой разумеется"), - а
то, что как раз поставлено под вопрос, выдвинуто в виде некоего спорного
пункта - именно в форме неочевидного (по крайней мере, для собеседника)
утверждения, того, что можно оспорить. В каком-то смысле, это совсем не
обязательная, но всегда возможная часть утверждения. В нем-то и состоит
основной вклад Говорящего в коммуникацию. Это выносится, пред-лагается им на
рассмотрение Слушателю, или пред-по-лагается для обдумывания и совместного
обсуждения, чтобы Слушатель мог бы как-то откликнуться - согласиться,
дополнить или же опровергнуть (отвергнуть для одного себя) предполагаемое
автором. (Это примерно то, что, по выражению бывшего генсека М.С. Горбачева,
"Тут нам подкидывают...")
Хочется согласиться с разбором, начинающим книгу А.Л. Блинова, где
рассмотрена ранняя работа Г.П. Грайса (1948) и остроумно отстаивается мысль,
что укоренившийся в науке, уже после Грайса, термин Meaning (со смыслом
'значение'), более точно следовало бы переводить как подразумевание. То же
вероятно можно было бы отнести и к еще более раннему термину - Bedeutung -
Г. Фреге, как и ко многим другим "зачаточным", но перетолкованным в
дальнейшем научным словоупотреблением понятиям науки.
Итак, Предположение можно сопоставить, с одной стороны, с
"импликатурой" Грайса и с импликацией, с "семантическим" или
"прагматическим" следствием (Падучева), с другой стороны, также и с
"коннотацией" (Иорданская, Мельчук) и "неустойчивым" компонентом значения
(Анна Зализняк), а также со "слабым" компонентом в толковании слова или
"несмелым" высказыванием (Апресян). Вместе с тем, тогда как все
перечисленные выше термины используются исследователями для толкования
значения отдельного слова (лексемы), для меня в термине Предположение
существенно его влияние на фрагменты понимания текста иного уровня, а именно
- уровня смысла - фразы, целостного высказывания или отдельной предикации.
(Хотя, конечно, при соответствующем контексте конкурирующие между собой
Предположения возникают (или "наводятся") у любого не до конца определенного
Целого в составе смысла, не обязательно фразы. Это имеет прямое отношение к
так называемой проблеме "герменевтического круга", когда Целое нельзя понять
иначе, как из его частей, а смысл частей может быть понят только лишь из
Целого.)
Содержательно, предположение - то, что, по моим (читательским)
представлениям, могло бы быть или должно было быть сказано, что
подразумевалось и, как я предполагаю, имелось в виду автором. Это некое
выводимое, неявное знание, всегда забегающее вперед, некая "накидываемая на
действительность" сетка (или "сачок"). Если угодно, можно сказать, что это
знание, "восходящее назад" - к восстановлению намерений автора. Но мы
приходим к тому или иному из конкурирующих предположений, конечно, всегда
опираясь на какие-то правила языка, общие или частные законы коммуникации.
Иначе говоря, предположение - это смысл, явно не представленный в
тексте, не выраженный впрямую, на лексическом уровне. И тем не менее, это
смысл, имеющий в языке свое прямое, законное выражение, т.е. потенциально
вполне выразимый в словах (что я и буду всякий раз демонстрировать,
предлагая, сопоставляя рядом, одно или несколько тривиальных, так сказать,
вполне "законных" его выражений). Это, может быть, только мои (т.е.
читательские) предположения относительно смысла данного места, подчас
граничащие с догадкой; но все они вполне ординарны по форме выражения и не
претендуют на передачу той "поэтической функции", которую несет данное место
текста в настоящем целом произведения. Они являются лишь "кустарными" и
фрагментарными толкованиями того невыразимого Смысла, который, как я
догадываюсь, мог (или должен) наличествовать в исходном тексте: в них
гармония и интуиция творцов языка (каковыми выступают Хлебников, Платонов
или кто-то другой), поверена скучноватой "алгеброй" и разменяна на
соображения "здравого смысла" - лингвиста или просто рядового носителя
языка.
Надо сказать, что в этом восстановлении "исходного" смысла поэтического
высказывания уже перестает "работать" критерий языковой правильности Ю.Д.
Апресяна. И дело совсем не в том, что для выражения данной мысли в языке
отсутствует "альтернативный способ, который воспринимался бы носителями
языка как более правильный" (Апресян Ю.Д. указ. соч. с.609), но именно в
том, что таких, то есть вполне правильных альтернатив, стоящих за данным
текстом, имеется одновременно несколько, они между собой начинают
конкурировать, однако ни одна из них не исчерпывает мысль целиком: какое бы
то ни было более правильное языковое выражение в данном случае невозможно
(да и просто глупо) предлагать как единственное. (Как считал еще, кажется,
Шеллинг, истинный смысл авторского произведения должен быть только в
сознании его читателей.)
Итак, все предполагаемые смыслы (конкурирующие между собой варианты
осмысления) полноправно присутствуют в языке, имеясь "наготове", но в тексте
ни один из них не выражен автором впрямую, а только лишь намечен, "наведен",
"индуцирован" в читательским понимании. (Каждый их этих смыслов обрастает
чем-то вроде пропозициональных компонент толкования, в смысле Анны
Вежбицкой.) Скорее всего, именно такой - недоопределенный смысл - вопреки
тому, что когда-то заявлял на этот счет Л. Витгенштейн, с его позитивистским
задором - наиболее адекватен намерению автора поэтического текста.
Совокупность всех рождающихся Предположений можно назвать также
"колеблющимися признаками значения", "веером значений", "осцилляцией"
смысла, "мерцанием", или "мерцающим" смыслом. Такой смысл как бы есть, но
его и нет. Он может порождаться либо трансформированными по отношению к
исходным в тексте частями речи, с видоизмененным набором валентностей, что
будет проиллюстрировано ниже, либо - вторичными смыслами слова, обертонами,
коннотациями и окказиональными значениями, вовлекаемыми в толкование, как,
например, в случае возникновения обратного смысла при иронии, столь частой у
Платонова. В результате, общий смысл почти всякого толкуемого места можно
представить как некий "расходящийся пучок" прочтений.
Общая схема разбора примеров словоупотреблений Платонова, который
последует ниже, такова:
1. Сначала цитата в кавычках с выделенными в ней (и разбираемыми далее)
отступлениями от языковой нормы.
2. За ней по очереди усредненные составляющие смысла, собственно
предположения, с помощью которых (всех вместе, но и каждого в отдельности)
можно выразить общий смысл, т.е. нерасчлененный смысл, который мы, читатели,
вычитываем (или даже в-читываем) в платоновский текст. Каждому из таких
предположений смело можно было бы приписать какую-нибудь из модальностей
следующего типа:
возможно, вероятно, по-видимому, скорее всего, кажется, как будто,
наверно; не так ли? а вдруг? а что если? так, что ли? или все-таки не так? -
но, тем не менее, ниже (отчасти из экономии места) их модальность
специально не указывается и уже не доопределяется.
Итак, предположения следуют за разбираемой платоновской цитатой (они
будут снабжаться буквенными, цифровыми или буквенно-цифровыми индексами).
"Материальную" их основу составляют слова из исходного текста, но все вместе
предположение специально выделяется угловыми скобками - вместе с
дополнительными, вставными словами, требующимися, на взгляд толкователя, для
подходящего осмысления, то есть для читательского "освоения" авторского
поэтического смысла. Сами вставки могут быть равными как слову, так и
именной группе или же - чаще - целому предложению.
Механизм порождения подобных вставок, вообще говоря, не может быть
описан формально. В общих чертах это замена, или трансформация исходного
текста на основании той или иной приходящей в голову аналогии, путем
восхождения к некому языковому "образцу" или "слову-модели" (термины М.В.
Панова), иначе говоря - какому-то имеющемуся в языке нормальному
словосочетанию, синтаксически упорядоченному и "причесанному" по сравнению с
авторским нетрадиционным, "незаконным" словоупотреблением.
Неким объяснением употребления угловых скобок для обозначения
предположений может служить традиция выделения при помощи них конъектур в
текстологии. Да и сам термин предположение можно соотнести со словом
конъектура - то есть 1. предположение, догадка; 2. исправление или
восстановление испорченного текста или расшифровка текста, не поддающегося
прочтению. Ср. с лат. conjectura - 1. 'соображение, предположение, догадка'
(conjecturam facere - соображать, предполагать, догадываться на основании
ч-л.; от conjecto - 1. 'сбрасывать, сносить в одно место'; 2. Перен.
'соображать, заключать, догадываться'; conjectans - 'идущий наугад'); 2.
'толкование, предсказание, предвещание'.
В отличие от текста в <угловых скобках>, отводимого для вставок
описанного выше типа, в [квадратных скобках] будет приводиться разного рода
метаинформация - метавысказывания по поводу собственного анализа.
3. И, наконец, в заключение может следовать (но, правда, полностью
приводится далеко не всегда) - собственно разбор порождаемого данной
языковой неправильностью эффекта, смысла или же мотива (в духе работ по
"порождающей поэтике" А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова), возникающего из-за
смещенного платоновского словоупотребления, т.е. та "идеология" или
особенности мировоззрения, которые возможно этому месту приписать.
Ниже будут рассмотрены такие "насилия" Платонова над языком, которые
затрагивают употребление разного вида словосочетаний, в том числе устойчивых
оборотов речи, получивших в лингвистике название "лексических функций" (ЛФ),
т.е. выражающих ограниченный набор стандартных операций (или действий
Зрением (от 74% до 89%). Слова пяти Органов чувств составляют 1,1% от
словаря Засориной, а у Платонова они, естественно, значительно ниже.
Смерть (250%) и особенно Сон (355%), последний же, по-видимому, как
метафора смерти, - в соотнесенности с Жизнью (120%). Тут опять двойное
выделение. Вместе они составляют 0,5% словаря, а у Платонова, конечно,
больше.
Теплота (Нагревание) и Свет (163%) - в сопоставлении с Холодом
(Остыванием) и Темнотой (82%); в целом доля этой рубрики в словаре - 0,5%.
Но при этом Мутное и Тусклое у Платонова - 79%, в отличие от Блестящего и
Прозрачного (56%), то есть оба полюса последней рубрики оказываются
выделенными отрицательно; а при этом явно ощутимо пристрастие автора к
мутному свету, что уже было фиксировано многими исследователями (мутный;
мутно; мутность; замутненный - это единственное гнездо слов внутри данной
рубрики, положительно маркированных в произведениях Платонова - 131%).
Более мелкие (по объему, но не по важности для автора) концепты - это
Потеря, Утрата и Исчезновение (133%) - в противоположность Приобретению и
Накоплению (127%). Тут опять оба полюса положительно маркированы и оба
количественно одинаково: платоновские "сокровенные" герои, с одной стороны,
страстные собиратели распадающегося на части вещества, а с другой стороны,
постоянно мучающиеся от потерь и утрат страдальцы.
Забывание и Забвение (252%) - в противопоставлении Памяти и
Припоминанию (129%). Но содержательно опять обратное соотношение по
сравнению с различиями частот! Платонов и его герои, как хорошо известно,
радеют как раз за Память и весьма болезненно относятся и переживают Забвение
чего бы то ни было в мире (это, условно говоря, "федоровский" лейтмотив в
его творчестве).
Скупость и Жадность (212%) - в противоположность Щедрости и Великодушию
(0%). Тут вообще некая уникальная ситуация: слова последней категории
отсутствуют в платоновском словаре! Это трансформация в наиболее ярком, то
есть как бы "психоаналитическом" варианте, с полным вытеснением и подменой
имени самого понятия.
Сердце (211%) в сопоставлении с Душой (126%), но при этом в резком
противостоянии, с одной стороны, Духу (59%), а с другой, еще большем - Телу
и Плоти (812%)! Для сравнения: по рассказам Набокова подобная статистика
дает следующие показатели: сердце - 96%, душа 129%; дух - 40%; Тело и Плоть
157%, что практически повторяет платоновское расхождение между душой и
духом.
Среди Стихий преимущественный интерес у Платонова к Воздуху (219%) и
Земле (146%) - в отличие, как это ни странно, от Воды (75%) и Огня (49%);
(различные цвета, как это делается для поэзии, я не анализировал).
В заключение приведу также и платоновские "отрицательные маркеры",
выражаясь в терминах А.Я. Шайкевича, т.е. понятия с уровнем наполнения,
уступающим среднему или, по крайней мере, не выделяющиеся из него:
Замедленность действия (93%) - и Быстрота, Скорость (88%);
Малое (85%) и Большое (70%);
Мусор и Грязь (103%) - Чистота и Порядок(96%).
Конечно, говорить о выделенности того или иного концепта у писателя в
целом на основании частоты употребления тех или иных слов, или даже на
основании совокупной частоты тематических групп слов, как я это делаю,
рискованно. Увеличение частоты слова может быть следствием просто каких-то
частных языковых пристрастий автора. Но тут, мне кажется, в значительной
степени корректирующим моментом является то, что берется не слово отдельно
(лексема) и даже не понятие отдельно (со всеми своими синонимами), а в целом
вся подрубрика (Полюс рубрики) соответствующего тезауруса - как с
"положительными" внутри нее, так и с "отрицательными" словами-маркерами.
Следующим существенным средством поэтического выделения важных автору
тем, после частотного, можно было бы считать неологизацию. Правда, для
Платонова слова-неологизмы не так характерны, как, скажем, для Хлебникова
или для Белого. Но у него есть такой собственный прием, как нагнетание
нестандартной сочетаемости вокруг интересующего его слова-понятия, -
например, вокруг того же понятия души (заголилась душа; душа
опростоволосилась; душевная прилежность итп. - ср. с приведенными выше
сочетаниями Набокова).
Кроме того, у Платонова можно увидеть и такой уровень деформации общего
языка, как намеренное превышение в лексиконе слов с абстрактным значением
(на -ение, -ание, -ствие, -ство итп.), а также явное предпочтение им
конструкций с родительным падежом перед всеми остальными (типа вещество
существования; терпение нежности и тому подобных). Здесь, кстати, в будущем
статистике предстоит выработать способы сбора и оценки долей слов с
произвольными, а не только начальными или конечными фрагментами слова внутри
лексикона, а с другой стороны, способы подсчета частот сочетаний слов,
которые выражают целостные смыслы (таких как таким образом; так сказать;
потому что; стало быть; все равно; без разницы итп.).
Все вместе обсчитанные мной рубрики занимают всего лишь около 15-20%
всех словоупотреблений лексикона, т.е. менее 1/5 части словаря Засориной.
Если в дальнейшем подобным обсчетом, или, говоря метафорически,
"сканированием" авторского сознания, займется какой-нибудь более дотошный
исследователь (представитель инопланетной цивилизации), ему предстоит,
во-первых, выявить действительно все, а не только некоторые, как это
проделано здесь, "лексические неровности и шероховатости" на пространстве
текстов данного автора, во-вторых, проверить, насколько "выпуклостям" или
"впуклостям" соответствует подкрепление по данной рубрике в целом - с
достижением возможных полноты и точности. В последнем вопросе важнейшей
задачей является, в-третьих, еще выработка универсально подходящего набора
рубрик, с их наполнением конкретными словами, т.е. предстоит поделить весь
лексикон на зоны, может быть, с допустимостью только частичного пересечения.
В идеале же следовало бы создать своего рода универсальный тезаурус для нужд
литературы.
Конечно, в таком сложном и неоднозначном продукте человеческого
сознания, как художественный текст, могут быть вещи скрытые, намеренно
спрятанные от поверхностного взгляда или же пропускаемые автором (стыдливо
избегаемые или даже вытесняемые), о которых, тем не менее, и собственно ради
которых написан сам текст. (О таких вещах, например, пишет Ольга Меерсон в
своей книге о Достоевском.) Подобного рода "высшим пилотажем" интерпретации
текста я здесь не занимался, но уже упоминал о возможном "перевертывании"
статистики с ног на голову. Итак, чтобы все-таки разобраться в существе
дела, будущим инопланетянам придется более подробно, чем по одним текстам,
знакомиться с проявлениями Порядка и Хаоса в нашей (или любой другой,
изучаемой ими) культуре.
Слабость - Сила | ( 0 +4) |
Красивое - Некрасивое | (-4 -1/6) |
Чувство (вообще) - Ум (вообще) | (+3,7 +2,5) |
Отрицательные чувства - Положительные | (+1,6 +1,2) |
Глупость - Выдумка и догадка | (-1/10 +1,3) |
Время вообще | (+1,5) |
Время вечное - Время-"вдруг" | (+1,9 -1/10) |
Время суток - Время исчисляемое | (+1,4 -1/4) |
Место-"где" - Место-"куда и откуда" | (+1,4 +1,2) |
Удаление - Приближение и близость | (+1,5 -1/3) |
Цельность - Разрозненность | (+2 +1,4) |
Внутри - Снаружи | (+3,3 +1,5) |
Пустота - Теснота - Раздолье | (+2,1 +1,1 -1/5) |
Причина - Случайность | (+1,6 -1/2) |
Беззаконие - Законность | (+1,4 -1/7 |
Запахи - Осязание | (+1,5 +7) |
Речь - Слух - Зрение | (-1/4 -1/2 -1/5) |
Смерть - Сон - Жизнь | (+2,5 +3,6 +1,2) |
Тепло и Свет - Холод и Темнота | (+1,6 -1/5) |
Мутное и тусклое - Блестящее и прозрачное | (-1/5 1/2) |
Потеря - накопление | (+1,3 +1,3) |
Забвение - Память | (+2,5 +1,3) |
Скупость и жадность - Щедрость и великодушие | (+2,1 - 0!) |
Сердце - Душа - Дух - Тело | (+2,1 +1,3 -1/2 +8,1!) |
слово: | СЧ | Ч | К | ЮМ | СМ | РП | ОЛ | В | З-а | все |
оказаться / оказываться | 8 | 34 | 3 | 7 | 6 | 3 | 3 | 0 | 107 | 65% |
тут / тут-то | 35 | 142 | 17 | 24 | 5 | 6 | 12 | 6 | 393 | 69% |
положение | 1 | 7 | 5 | 5 | 6 | 0 | 0 | 2 | 31 | 91% |
там / там-то | 59 | 222 | 57 | 23 | 40 | 28 | 21 | 22 | 449 | 115% |
здесь | 6 | 128 | 54 | 46 | 32 | 8 | 10 | 6 | 230 | 137% |
место/ -ость /местоположение | 28 | 189 | 65 | 27 | 25 | 15 | 21 | 5 | 282 | 145% |
где-то/-либо/-нибудь | 8 | 51 | 11 | 4 | 19 | 1 | 3 | 0 | 46 | 230% |
находиться/-нахождение | 2 | 51 | 35 | 12 | 19 | 6 | 5 | 2 | 40 | 360% |
где | 27 | 179 | 47 | 31 | 49 | 14 | 12 | 26 | 116 | 362% |
пространство/ простирать / -ся | 10 | 37 | 11 | 21 | 22 | 3 | 1 | 1 | 22 | 525% |
все вместе: (в процентах) | 149 % | 141 % | 140 % | 138 % | 121 % | 137 % | 137 % | 137 % | 100% | 139% |
Условные обозначение и количество словоформ в произведении
(округленно): СЧ - "Сокровенный человек" (19.350); Ч - "Чевенгур" (115.000);
К - "Котлован" (34.100); СМ - "Счастливая Москва" (28.700); ЮМ - "Ювенильное
море" (22.600); РП - "Река Потудань" (9.280); ОЛ - "Одухотворенные люди"
(10.070); В - "Возвращение" (7.710); З-на - частота в словаре Засориной 1977
(где учтено всего 268.321 словоупотребление по художественной прозе); все
или все вместе - доля соответствующего слова относительно словаря Засориной
или доля всех слов в данной рубрики из соответствующего произведения.
слово: | СЧ | Ч | К | ЮМ | СМ | РП | ОЛ | В | З-на | все: |
вина /-овен /-оват | 1 | 11 | 0 | 0 | 0 | 1 | 2 | 0 | 66 | 25% |
зло | 0 | 4 | 1 | 2 | 0 | 0 | 0 | 0 | 22 | 35% |
закон | 3 | 9 | 4 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 29 | 60% |
обязанность | 1 | 4 | 1 | 1 | 0 | 0 | 1 | 0 | 13 | 67% |
должен | 16 | 50 | 25 | 14 | 2 | 4 | 9 | 8 | 184 | 76% |
обязан/-ый обязательно | 3 | 12 | 5 | 2 | 0 | 0 | 1 | 0 | 28 | 78% |
совесть | 3 | 11 | 5 | 1 | 0 | 0 | 1 | 0 | 29 | 79% |
справедливо/-сть | 3 | 15 | 1 | 0 | 0 | 0 | 0 | 0 | 24 | 86% |
правило/-ный/-ость | 3 | 37 | 5 | 3 | 0 | 2 | 7 | 0 | 67 | 93% |
порядок | 0 | 15 | 2 | 5 | 1 | 2 | 0 | 3 | 32 | 95% |
добро | 1 | 16 | 4 | 6 | 3 | 6 | 2 | 3 | 23 | 194% |
все вместе (в %): | 91% | 84% | 70% | 78% | 11% | 75% | 119% | 94% | 100% | 86% |
Сюда же попадает, к сожалению, и масса употреблений с модальным словом
"должн*".
Илл. 6. Фото из энциклопедии Юрия Сюганова.
Что такое Предположение. - Наложение смыслов в словосочетании. -
Расширение валентной структуры слова. - Сталкивание друг с другом
противоречащих толкований и "подвешивание" смысла. - Комбинирование
"побочных смыслов" и заглядывание внутрь недоступной для наблюдения
ситуации. - Пучок расходящихся смыслов.
"Слова особенно сильны, когда они имеют два смысла, когда они живые
глаза для тайны и через слюду обыденного смысла просвечивает второй
смысл..." (В. Хлебников).
"Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны,
а не устремляется в одну официальную точку" (О. Мандельштам. "Разговор о
Данте").
Особый поэтический язык Платонова строится, в основном, на двух
следующих принципах: во-первых, на примитивизме, с доведением до минимума
выразительных средств или, наоборот, с раздуванием избыточности этого языка
сверх всякой меры (тут уместны такие термины, как "аграмматичность,
солецизм, плеоназм"), и во-вторых, на сгущении смысла (совмещение значений
слов, "смысловая компрессия, контаминация"), часто используется каламбур,
пародия, обыгрывается первоначально серьезное значение и привходящий
смешной, "дурацкий" оттенок значения слова, официальное и, так сказать,
"уличное" наименование одного и того же.
В целом Платонов постоянно нарушает общепринятые нормы сочетаемости
слов. Если Хлебников творил свои неологизмы преимущественно на уровне слова
и морфемы, то Платонов - на уровне словосочетания. В работе Елены
Толстой-Сегал, посвященной творчеству Платонова, это было названо
"разрыхлением сочетаемости" слов, или "размыканием установившихся синтагм".
Соответствующие данному приему названия - "чужеземный язык"
(Аристотель), "остранение" (Шкловский), "заумь", или "звездный язык"
(футуристы, обэриуты) - относятся, прежде всего, к явлению увеличения
многозначности и "многосмысленности" в поэтическом тексте. Так, по словам Р.
Якобсона, неоднозначность - вообще "внутренне присущее, неотчуждаемое
свойство любого направленного на самого себя сообщения, короче -
естественная и существенная особенность поэзии". Согласно В. Шкловскому,
"целью искусства является дать ощущение вещи, как видение, а не как
узнавание"; приемом искусства является "остранение" вещей и использование
затрудненной формы, увеличивающей трудность и долготу восприятия; поскольку,
вообще, "искусство есть способ пережить деланье вещи".
Основным средством анализа платоновского языка для меня является
смысловой компонент с особым статусом - Предположение. Это элемент
понимания, т.е. (читательского) осмысления текста. Как правило,
Предположений в интересующем нас конкретном месте текста возникает
несколько. Вот еще и другие наименования того, что я называю этим словом:
"полагаемое, предполагаемое, подразумеваемое", "то, что имеется в
виду"; "наведенное, индуцированное, вынуждаемое" значение; "косвенный,
побочный, неявный смысл"; "прагматическая импликация"; "коннотация, обертон,
оттенок значения", "умозаключение (на основании прочитанного)",
"угадываемый, предвосхищаемый смысл", "подразумевание".
При таком понимании Предположение, во всяком случае, противостоит
"пресуппозиции" (или "презумпции"). Я понимаю под Предположением не то, что
полагается Говорящим как очевидное (или что "само собой разумеется"), - а
то, что как раз поставлено под вопрос, выдвинуто в виде некоего спорного
пункта - именно в форме неочевидного (по крайней мере, для собеседника)
утверждения, того, что можно оспорить. В каком-то смысле, это совсем не
обязательная, но всегда возможная часть утверждения. В нем-то и состоит
основной вклад Говорящего в коммуникацию. Это выносится, пред-лагается им на
рассмотрение Слушателю, или пред-по-лагается для обдумывания и совместного
обсуждения, чтобы Слушатель мог бы как-то откликнуться - согласиться,
дополнить или же опровергнуть (отвергнуть для одного себя) предполагаемое
автором. (Это примерно то, что, по выражению бывшего генсека М.С. Горбачева,
"Тут нам подкидывают...")
Хочется согласиться с разбором, начинающим книгу А.Л. Блинова, где
рассмотрена ранняя работа Г.П. Грайса (1948) и остроумно отстаивается мысль,
что укоренившийся в науке, уже после Грайса, термин Meaning (со смыслом
'значение'), более точно следовало бы переводить как подразумевание. То же
вероятно можно было бы отнести и к еще более раннему термину - Bedeutung -
Г. Фреге, как и ко многим другим "зачаточным", но перетолкованным в
дальнейшем научным словоупотреблением понятиям науки.
Итак, Предположение можно сопоставить, с одной стороны, с
"импликатурой" Грайса и с импликацией, с "семантическим" или
"прагматическим" следствием (Падучева), с другой стороны, также и с
"коннотацией" (Иорданская, Мельчук) и "неустойчивым" компонентом значения
(Анна Зализняк), а также со "слабым" компонентом в толковании слова или
"несмелым" высказыванием (Апресян). Вместе с тем, тогда как все
перечисленные выше термины используются исследователями для толкования
значения отдельного слова (лексемы), для меня в термине Предположение
существенно его влияние на фрагменты понимания текста иного уровня, а именно
- уровня смысла - фразы, целостного высказывания или отдельной предикации.
(Хотя, конечно, при соответствующем контексте конкурирующие между собой
Предположения возникают (или "наводятся") у любого не до конца определенного
Целого в составе смысла, не обязательно фразы. Это имеет прямое отношение к
так называемой проблеме "герменевтического круга", когда Целое нельзя понять
иначе, как из его частей, а смысл частей может быть понят только лишь из
Целого.)
Содержательно, предположение - то, что, по моим (читательским)
представлениям, могло бы быть или должно было быть сказано, что
подразумевалось и, как я предполагаю, имелось в виду автором. Это некое
выводимое, неявное знание, всегда забегающее вперед, некая "накидываемая на
действительность" сетка (или "сачок"). Если угодно, можно сказать, что это
знание, "восходящее назад" - к восстановлению намерений автора. Но мы
приходим к тому или иному из конкурирующих предположений, конечно, всегда
опираясь на какие-то правила языка, общие или частные законы коммуникации.
Иначе говоря, предположение - это смысл, явно не представленный в
тексте, не выраженный впрямую, на лексическом уровне. И тем не менее, это
смысл, имеющий в языке свое прямое, законное выражение, т.е. потенциально
вполне выразимый в словах (что я и буду всякий раз демонстрировать,
предлагая, сопоставляя рядом, одно или несколько тривиальных, так сказать,
вполне "законных" его выражений). Это, может быть, только мои (т.е.
читательские) предположения относительно смысла данного места, подчас
граничащие с догадкой; но все они вполне ординарны по форме выражения и не
претендуют на передачу той "поэтической функции", которую несет данное место
текста в настоящем целом произведения. Они являются лишь "кустарными" и
фрагментарными толкованиями того невыразимого Смысла, который, как я
догадываюсь, мог (или должен) наличествовать в исходном тексте: в них
гармония и интуиция творцов языка (каковыми выступают Хлебников, Платонов
или кто-то другой), поверена скучноватой "алгеброй" и разменяна на
соображения "здравого смысла" - лингвиста или просто рядового носителя
языка.
Надо сказать, что в этом восстановлении "исходного" смысла поэтического
высказывания уже перестает "работать" критерий языковой правильности Ю.Д.
Апресяна. И дело совсем не в том, что для выражения данной мысли в языке
отсутствует "альтернативный способ, который воспринимался бы носителями
языка как более правильный" (Апресян Ю.Д. указ. соч. с.609), но именно в
том, что таких, то есть вполне правильных альтернатив, стоящих за данным
текстом, имеется одновременно несколько, они между собой начинают
конкурировать, однако ни одна из них не исчерпывает мысль целиком: какое бы
то ни было более правильное языковое выражение в данном случае невозможно
(да и просто глупо) предлагать как единственное. (Как считал еще, кажется,
Шеллинг, истинный смысл авторского произведения должен быть только в
сознании его читателей.)
Итак, все предполагаемые смыслы (конкурирующие между собой варианты
осмысления) полноправно присутствуют в языке, имеясь "наготове", но в тексте
ни один из них не выражен автором впрямую, а только лишь намечен, "наведен",
"индуцирован" в читательским понимании. (Каждый их этих смыслов обрастает
чем-то вроде пропозициональных компонент толкования, в смысле Анны
Вежбицкой.) Скорее всего, именно такой - недоопределенный смысл - вопреки
тому, что когда-то заявлял на этот счет Л. Витгенштейн, с его позитивистским
задором - наиболее адекватен намерению автора поэтического текста.
Совокупность всех рождающихся Предположений можно назвать также
"колеблющимися признаками значения", "веером значений", "осцилляцией"
смысла, "мерцанием", или "мерцающим" смыслом. Такой смысл как бы есть, но
его и нет. Он может порождаться либо трансформированными по отношению к
исходным в тексте частями речи, с видоизмененным набором валентностей, что
будет проиллюстрировано ниже, либо - вторичными смыслами слова, обертонами,
коннотациями и окказиональными значениями, вовлекаемыми в толкование, как,
например, в случае возникновения обратного смысла при иронии, столь частой у
Платонова. В результате, общий смысл почти всякого толкуемого места можно
представить как некий "расходящийся пучок" прочтений.
Общая схема разбора примеров словоупотреблений Платонова, который
последует ниже, такова:
1. Сначала цитата в кавычках с выделенными в ней (и разбираемыми далее)
отступлениями от языковой нормы.
2. За ней по очереди усредненные составляющие смысла, собственно
предположения, с помощью которых (всех вместе, но и каждого в отдельности)
можно выразить общий смысл, т.е. нерасчлененный смысл, который мы, читатели,
вычитываем (или даже в-читываем) в платоновский текст. Каждому из таких
предположений смело можно было бы приписать какую-нибудь из модальностей
следующего типа:
возможно, вероятно, по-видимому, скорее всего, кажется, как будто,
наверно; не так ли? а вдруг? а что если? так, что ли? или все-таки не так? -
но, тем не менее, ниже (отчасти из экономии места) их модальность
специально не указывается и уже не доопределяется.
Итак, предположения следуют за разбираемой платоновской цитатой (они
будут снабжаться буквенными, цифровыми или буквенно-цифровыми индексами).
"Материальную" их основу составляют слова из исходного текста, но все вместе
предположение специально выделяется угловыми скобками - вместе с
дополнительными, вставными словами, требующимися, на взгляд толкователя, для
подходящего осмысления, то есть для читательского "освоения" авторского
поэтического смысла. Сами вставки могут быть равными как слову, так и
именной группе или же - чаще - целому предложению.
Механизм порождения подобных вставок, вообще говоря, не может быть
описан формально. В общих чертах это замена, или трансформация исходного
текста на основании той или иной приходящей в голову аналогии, путем
восхождения к некому языковому "образцу" или "слову-модели" (термины М.В.
Панова), иначе говоря - какому-то имеющемуся в языке нормальному
словосочетанию, синтаксически упорядоченному и "причесанному" по сравнению с
авторским нетрадиционным, "незаконным" словоупотреблением.
Неким объяснением употребления угловых скобок для обозначения
предположений может служить традиция выделения при помощи них конъектур в
текстологии. Да и сам термин предположение можно соотнести со словом
конъектура - то есть 1. предположение, догадка; 2. исправление или
восстановление испорченного текста или расшифровка текста, не поддающегося
прочтению. Ср. с лат. conjectura - 1. 'соображение, предположение, догадка'
(conjecturam facere - соображать, предполагать, догадываться на основании
ч-л.; от conjecto - 1. 'сбрасывать, сносить в одно место'; 2. Перен.
'соображать, заключать, догадываться'; conjectans - 'идущий наугад'); 2.
'толкование, предсказание, предвещание'.
В отличие от текста в <угловых скобках>, отводимого для вставок
описанного выше типа, в [квадратных скобках] будет приводиться разного рода
метаинформация - метавысказывания по поводу собственного анализа.
3. И, наконец, в заключение может следовать (но, правда, полностью
приводится далеко не всегда) - собственно разбор порождаемого данной
языковой неправильностью эффекта, смысла или же мотива (в духе работ по
"порождающей поэтике" А.К. Жолковского и Ю.К. Щеглова), возникающего из-за
смещенного платоновского словоупотребления, т.е. та "идеология" или
особенности мировоззрения, которые возможно этому месту приписать.
Ниже будут рассмотрены такие "насилия" Платонова над языком, которые
затрагивают употребление разного вида словосочетаний, в том числе устойчивых
оборотов речи, получивших в лингвистике название "лексических функций" (ЛФ),
т.е. выражающих ограниченный набор стандартных операций (или действий