Страница:
моего "я есмь" и из моего духовного -- и вообще фактичного -- происхождения.
С этой фактичностью существование буйствует".
Смысл самореализации вот-бытия -- это описанное выше существование в
транзитивном смысле, или, иными словами, фактичная жизнь как заботящаяся,
тревожащаяся, проектирующая себя жизнь во времени. Человеческое вот-бытие
можно понять, только исходя из смысла его самореализации, -- а не, так
сказать, поставив его перед собой наподобие наличествующего предмета.
Философия вот-бытия, какой она смутно представлялась Хайдеггеру и какой он
ее бегло обрисовал еще за несколько лет до появления "Бытия и времени", не
стоит в позе созерцателя "над" вот-бытием, но представляет собой
органическое выражение этого вот-бытия. Философия есть озабоченная жизнь,
проявляющая себя в одухотворенном действии. Предельная возможность
философии, как сказал Хайдеггер в лекциях об онтологии, заключается в
"бодрствовании вот-бытия ради себя самого" (GA, 63, 15), что прежде всего
означает: вот-бытие должно застигнуть себя там, где оно "убегает от самого
себя" (DJ, 238). Иными словами: нужно сделать прозрачной свойственную жизни
"склонность к падению, к упадку"; нужно отрезать все пути к бегству в мнимую
стабильность; нужно набраться мужества, чтобы смириться с неспокойностью
жизни и осознать -- все, что кажется надежным, прочным, обязательным, на
самом деле есть не что иное, как попытка наскоро что-то исправить, маска,
которую надевает на себя вот-бытие или которую оно получает от "общественной
идеологии", то есть от господствующих мнений, моральных представлений и
смыслополаганий.
"Бодрствование вот-бытия ради себя самого" является, по определению
Хайдеггера, высшей задачей философии. Однако эта истина не позволяет нам
раскрыть истинное "я", а просто отбрасывает назад, в эпицентр того
беспокойства, от которого мы хотим убежать, -- и именно поэтому возникает
"страх перед философией" (GA, 63, 19). В те годы философия была для
Хайдеггера возбудительницей беспокойства. Страх перед философией -- это
страх перед свободой. Но поначалу Хайдеггер еще не употреблял термина
"свобода", а говорил о "бытии-возможным" (Moglichsein) фактичной жизни [1].
1 Ср.: "В герменевтике фактичности речь идет прежде всего о том, чтобы
указать на эту возможность всегда собственной жизни" (Гронден Ж.
Герменевтика фактичности как онтологическая деструкция и критика идеологии.
К актуальности герменевтики Хайдеггера. -- В: Исследования по феноменологии
и философской герменевтике. Минск, 2001. С. 47).
Итак, философия в хайдеггеровском смысле есть соучастие в заботящемся и
озабоченном вот-бытии, но она также есть свободная подвижность и осознание
того факта, что к реальности человеческого бытия относится, среди прочего,
наличие возможностей. При всем том, однако, философия есть не что иное, как
бодрствующее вот-бытие, и потому она точно так же озабочена, так же
проблематична и так же смертна, как само это вот-бытие.
Лучшее, что можно сказать о философии вообще и, в частности, о
хайдеггеровской философии: она есть событие, которое, как и всякое
вот-бытие, имеет свое время.
Приглашение в Марбург. "Боевое содружество" с Ясперсом. Марбургские
интеллектуалы. Среди теологов. Ханна Арендт. "Единственная страсть". Борьба
Ханны за "явность". Победа Хайдеггера в сфере сокрытого. "Жизнь распростерта
перед душою чистая, простая и величавая..." Возникновение "Бытия и времени".
Приношение к смертному одру матери.
Еще в 1920 году Хайдеггер пытался получить должность профессора в
Марбурге. Тогда он добился лишь того, что ему оказали уважение, включив
третьим номером в список соискателей. В Марбурге считали, что хотя этот
молодой приват-доцент подает большие надежды, у него пока слишком мало
публикаций. Когда летом 1922 года вопрос о возможном приглашении в Марбург
вновь стал актуальным -- там освободилось место экстраординарного
профессора, -- у Хайдеггера все еще не было новых опубликованных работ.
Однако к тому времени его слава (основанная исключительно на
преподавательской деятельности) возросла; Пауль Наторп, глава марбургской
школы неокантианцев, в письме Гуссерлю от 22 сентября 1922 года писал: в
Марбурге "с не-
давних пор проявляют пристальное внимание к Хайдеггеру" -- не только
потому, что Гуссерль, несомненно, придерживается очень высокого мнения о
своем ассистенте, "но и на основании того, что мне сообщают... о его новых
успехах". Наторп спрашивает, не готовит ли Хайдеггер какую-либо публикацию,
с которой можно было бы ознакомиться. Гуссерль переадресовал вопрос
Хайдеггеру, и тот, как он написал Ясперсу, "на три недели засел за
компиляции из себя самого" (19.11.1922, Переписка, 81), сделал выписки из
своих разработок по Аристотелю и, снабдив этот материал предисловием,
отослал шестидесятистраничную рукопись в Марбург. Речь идет о тексте
"Феноменологические интерпретации Аристотеля. Отличия герменевтической
ситуации", который был прокомментирован в предыдущей главе.
19 ноября 1922 года Хайдеггер писал Ясперсу: "В Марбурге работа...
произвела впечатление" (Переписка, 81). И действительно, Наторп сообщил
Гуссерлю, что он и Николай Гартман' "прочитали конспект Хайдеггера с
величайшим интересом", обнаружив в нем "незаурядную оригинальность, глубину
и строгость". Наторп положительно оценивал шансы Хайдеггера на получение
места в Марбурге.
В то же самое время Хайдеггером заинтересовались и в Геттингене.
Работавший там Георг Миш [2] написал восторженное заключение о
профессиональных качествах Хайдеггера. Хайдеггер, по его словам, привносит в
философию "идущее из самой глубины, порожденное его собственным развитием
сознание значимости того обстоятельства, что человеческая жизнь исторична".
В Геттингене ничего не получалось -- несмотря на хвалебные отзывы Миша,
зятя Дильтея, и на помощь Гуссерля, который ходатайствовал за Хайдеггера не
только в Марбурге, но и в Геттингене, где когда-то преподавал [3]. В
Марбурге перспективы казались более благоприятными. Тем не менее Хайдеггер,
который на свое скудное ассистентское жалованье не мог прокормить семью,
состоявшую уже из четырех
1 Николай Гартман (1882--1950) -- немецкий философ, защитивший
диссертацию в Марбурге, у Г. Когена; профессор в Марбурге, Кельне, Берлине,
Геттингене. Был близок к марбургской школе, предложил новый вариант
онтологии. Автор работ "Философия немецкого идеализма" (1923--1929),
"Проблема духовного бытия" (1933), "К основоположениям онтологии" (1935),
"Возможность и действительность" (1938), "Построение реального мира" (1940),
"Философия природы" (1950) и др.
2 Георг Миш (1878--1965) -- профессор в Геттингене, в 1939-- 1946 гг.
жил в эмиграции в Великобритании. Представитель "философии жизни" и издатель
собрания сочинений Дильтея.
3 С 1901 по 1916 г.
человек [1], -- из-за чего Эльфриде приходилось работать в школе, --
был настроен скептически. Он жаловался Ясперсу. "Эта дерготня, половинчатые
надежды, лесть и тому подобное приводят в отвратное состояние, даже если
даешь себе зарок с ними не связываться" (19.11.1922, Переписка, 81).
Но Хайдеггера ожидал успех. 18 июня 1923 года он получил приглашение в
Марбург на место экстраординарного профессора, "с положением и правами
ординарного", как он с гордостью сообщил на другой день Ясперсу (Переписка,
85).
За год до того Ясперс и Хайдеггер объединились в "боевое содружество".
У них возник план создания философского журнала, который будет
"нелицеприятно" выступать против философского духа времени. Реализацию плана
пришлось временно отложить, поскольку тогда Хайдеггер, выражаясь
метафорически, еще не достаточно крепко держался в седле. Теперь ситуация в
этом смысле изменилась, но к плану создания журнала они уже не вернулись.
Зато еще более "нелицеприятным" стал тон высказываний Хайдеггера. Этого
невозможно не заметить, читая его письмо к Ясперсу от 14 июля 1923 года.
Новоиспеченный профессор, пребывая в прекрасном расположении духа, яростно
нападает на коллег по философскому цеху. Например, о своем недавнем
конкуренте Рихарде Кронере [2], занимавшем всего лишь третье место в списке
соискателей, Хайдеггер пишет: "Такая ничтожность человеческой натуры мне еще
ни разу не встречалась -- теперь он, как старая баба, ждет от всех
сочувствия, а единственное доброе дело, которое для него можно было бы
сделать, -- прямо сейчас лишить его venia legendi [3]" (Переписка, 89).
Кронер, рассказывается далее в письме, даже обещал задающему тон в Марбурге
Николаю Гартману, что если его, Кронера, пригласят в Марбург, он будет как
обычный студент ходить на гартмановские лекции. "Я, -- продолжает глумиться
Хайдеггер, -- этого не сделаю, но уже одним "Как" моего присутствия задам
ему жару; вместе со мной прибудет ударная группа из 16 человек" (там же).
1 В 1919 г. у Хайдеггера родился сын Йорг, в 1920-м -- второй сын,
Герман.
2 Рихард Кронер (1884--1974) -- с 1919 г. внештатный профессор
философии во Фрайбурге-им-Брайсгау, с 1924 г. профессор в Дрездене, в
1929--1935 гг. -- в Киле; в 1938 г. эмигрировал в Великобританию, в 1941 г.
-- в США, где преподавал в Теологической семинарии в Нью-Йорке. Кронер
начинал как представитель юго-западной школы немецкого неокантианства, но в
конечном итоге стал одной из главных фигур неогегельянства. Его основное
произведение -- "От Канта до Гегеля" (1921-1924).
3 Права на преподавательскую деятельность (лат.).
Столь же воинственно Хайдеггер заявляет и о том, что их с Ясперсом
"боевое содружество" теперь должно "конкретизироваться": "Предстоит
искоренить идолопоклонство, т. е. раскрыть ужасное и жалкое ремесло
различных шаманов от философии, притом при их жизни, чтобы они не думали,
будто с ними нам сегодня явилось царствие Божие" (Переписка, 89--90).
Продолжая на людях называть Гуссерля своим учителем и пользуясь тем,
что Гуссерль ему покровительствует, Хайдеггер внутренне уже настолько от
него отдалился, что в том же письме к Ясперсу чуть ли не ставит его на одну
доску с пресловутыми "шаманами от философии": "Вы, наверное, знаете, что
Гуссерль получил приглашение в Берлин; он ведет себя хуже приват-доцента,
путающего должность ординарного профессора с вечным блаженством... Гуссерль
совершенно расклеился, -- если когда-либо вообще был "целым", что мне в
последнее время представляется все более сомнительным, -- мечется туда-сюда,
говорит такие тривиальности, что просто жалость берет. Он живет миссией
"основоположника феноменологии", хоть никто не знает, что это такое; кто
провел здесь один семестр, видит, что происходит, -- Гуссерль начинает
догадываться, что люди уже не следуют за ним... и вот это намерено сегодня
спасти в Берлине весь мир" (Переписка, 91).
Гуссерль, кстати, отказался от лестного приглашения на берлинскую
кафедру, полученного от Эрнста Трельча. Очевидно, его стремление утвердиться
в Берлине и стать "спасителем человечества" было не столь велико, как
предполагал Хайдеггер. Кое-какие соображения говорят за то, что Хайдеггер
проецировал на своего бывшего учителя собственные амбиции. Письмо к Ясперсу,
проникнутое боевым задором, прежде всего показывает, насколько по нраву
пришлась Хайдеггеру роль Геракла, которому предстоит расчистить авгиевы
конюшни философии. А разве это не есть та самая поза "спасителя
человечества", которую Хайдеггер пытается приписать Гуссерлю? Во всяком
случае, в этом письме Хайдеггер предается безудержным мечтаниям об
"основательной перестройке философствования" и "перевороте" (Переписка, 90).
В то лето 1923 года Хайдеггер открыл, что он -- Хайдеггер.
Прочитанные тем же летом лекции об онтологии, последние во Фрайбурге,
показали, насколько он уверен в правильности избранного пути. Окрыленный
Хайдеггер рассказывал Ясперсу: "... оставляю миру его книги и литературную
возню и беру себе молодых людей -- "беру" в оборот, крепко, -- так, что они
целую неделю находятся "под давлением"; один не выдерживает -- простейший
способ отбора, -- другому нужно два-три семестра, пока он поймет, отчего я
ничего ему не спускаю -- ни лень, ни поверхностность, ни вранье, ни
фразерство, в первую очередь "феноменологическое"... Более всего меня
радует, что я могу добиться здесь перемен личным примером и что теперь я
свободен" (14.7.1923, Переписка, 90).
В финансовом отношении он чувствовал себя далеко не так уверенно. Какое
жалованье мог он попросить? Имел ли право претендовать на квартиру, на
получение субсидии на дорожные расходы? Ясперс охладил энтузиазм друга:
"Касательно жалованья Вы вряд ли сможете выдвигать какие-либо требования"
(20.6.1923, Переписка, 87).
Незадолго до переезда в Марбург Хайдеггер приобрел в Тодтнауберге
небольшой участок земли, на котором построил очень скромную "хижину" [1].
Впрочем, сам он непосредственного участия в строительстве не принимал. Все
организовывала и за всем наблюдала Эльфрида. С этих пор Тодтнауберг
становится для Хайдеггера родным домом, где он всегда может на какое-то
время укрыться от мира, и одновременно надежным убежищем, лучше всего
приспособленным для его философских занятий. Отсюда все пути ведут только
вниз.
1 В 1922 г.
Осенью 1923 года Хайдеггер приезжает в Марбург; в конце лета 1928-го он
вновь покинет этот город, чтобы стать преемником Гуссерля на кафедре во
Фрайбурге. Эти четыре года Хайдеггер в разные периоды своей жизни оценивал
по-разному. В самом конце своего пребывания в Марбурге он писал Ясперсу: "В
пользу Марбурга я не могу привести Вам ничего. Сам я ни часу не чувствовал
себя здесь хорошо" (13.5.1928, Переписка, 152).
Однако по прошествии времени, оглядываясь назад, Хайдеггер в частной
беседе охарактеризовал эти годы как "самый волнующий, наиболее насыщенный и
богатый событиями" период своей жизни -- и как "самый счастливый".
Отрицательная оценка марбургского периода в письме к Ясперсу имела,
помимо прочего, тактическое значение. Ясперс тогда подумывал о том, чтобы
распроститься с Гейдельбергом, и хотел получить от Хайдеггера совет, стоит
ли ему перебраться в Марбург. Однако Хайдеггер не мог ответить на этот
вопрос утвердительно, так как знал, что для него самого эти годы оказались
столь плодотворными не только из-за ситуации в университете, но, главным
образом, потому, что он делил свою жизнь между Марбургом и Тодтнаубергом.
Впрочем, было и еще кое-что, о чем он не хотел рассказывать Ясперсу. Об этом
мы поговорим чуть позже.
Марбург -- небольшой протестантский городок, имеющий университет с
богатыми традициями. В 1927 году Марбургский университет праздновал свое
400-летие. По этому случаю, как рассказывает Герман Мерхен, Хайдеггер с
мрачным лицом и в необычной для него визитке направился в католическую
церковь, которую никогда не посещал, тогда как юбилейное богослужение
проходило в евангелической церкви. Городок, в котором вся жизнь
сосредоточивалась вокруг университета, каждый раз с наступлением каникул
пустел и погружался в сон, но Хайдеггер неизменно проводил это время в своей
тодтнаубергской "хижине". Все, что творилось в городе, было легко обозримо.
Здесь все друг друга знали. Самое подходящее место для интриг, обывательских
сплетен, мелочных склок между кликами, раздувания ничтожнейших
разногласий... Маленький мирок, который считал себя большим миром только
потому, что в нем доминировали "интеллектуалы". Хайдеггер писал Ясперсу:
"Университет скучен. Студенты -- ограничены, без особой инициативы. А так
как я много занимаюсь проблемой негативности, у меня есть тут прекрасная
возможность изучить, как выглядит "ничто"" (2.12.1926, Переписка, 121).
В Марбурге не было никакой "общественной жизни" -- впрочем, Хайдеггер
нисколько об этом не сожалел. Все же он иногда показывался в доме жены
тайного советника г-жи Хитциг, где происходил церемониал "введения" всех
новых преподавателей в местный "бомонд". По слухам, хозяйка дома состояла в
кровном родстве с девяносто одним из здравствовавших в то время немецких
ординарных профессоров. Был еще кружок почитателей Стефана Георге, которым
руководил историк-экономист Фридрих Вольтере. Поклонники "модерна", "новой
вещественности" и вообще левых направлений в искусстве встречались в доме у
искусствоведа Рихарда Хамана [1]. Рудольф Бультман [2] собрал вокруг себя
кружок, члены которого раз в неделю, с восьми до одиннадцати вечера,
занимались чтением греческих текстов; после
1 Рихард Хаман (1879--1961) -- немецкий историк искусства, автор работ
"Немецкое искусство и культура от эпохи грюндерства до экспрессионизма" (т.
1--5, 1959--1975), "Импрессионизм в искусстве и жизни" (рус. пер. 1935) и
др. После войны жил в ГДР.
2 Рудольф Бультман (1884--1976) -- немецкий протестантский теолог,
историк религии, философ; профессор теологии в Марбурге; создатель особой
герменевтической теории "демифологизации", то есть экзистенциальной
интерпретации Нового Завета, согласно которой человек поставлен в ситуацию
решения перед Богом. Автор работ "Теология Нового Завета" (1948), "Иисус
Христос и мифология" (1965) и др. В Марбурге завязалась его дружба с
Хайдеггером.
одиннадцати начиналась "неофициальная" часть, тоже подчинявшаяся
строгому временному распорядку: час ученой болтовни на возвышенные темы,
потом все рассказывали друг другу анекдоты, наслаждаясь вином и сигарами.
Лучшие анекдоты Бультман педантично записывал в особую тетрадь, чтобы при
случае самому блеснуть остроумием. Эрнст Роберт Курциус [1], привыкший к
образу жизни богатого буржуа, страдал в такой обстановке и иногда
отправлялся на поезде в соседний Гиссен, чтобы там в привокзальном ресторане
отвести душу за хорошим обедом. В Марбурге, говаривал он, такого тебе не
подадут.
1 Эрнст Роберт Курциус (1886--1956) -- авторитетный специалист по
романской литературе, преподавал в Марбурге, Гейдельберге и Бонне. Автор
работ "Европейская литература и латинское средневековье" (1948),
"Критические статьи о европейской литературе" (1950) и др.
В этом тесном университетском мирке на Хайдеггера очень скоро стали
смотреть как на таинственную знаменитость. Он назначал свои лекции на раннее
утро, что, очевидно, не сильно отпугивало студентов, ибо уже после первых
двух семестров на его занятия собиралось до 150 человек. Гадамер, который до
приезда Хайдеггера учился у Николая Гартмана, позже вспоминал, как
"гартманианцы" толпами перебегали к Хайдеггеру.
Гартман, прибалтийский барон, был типичной "совой". Он просыпался около
полудня и только к полуночи становился по-настояшему бодрым. Он тоже собрал
вокруг себя веселую компанию. У него дома дискуссии длились до рассвета. Вот
как вспоминал об этом Гадамер: "Когда Хайдеггер появился в Марбурге и
назначил свои лекции на семь утра, конфликт сделался неизбежным уже из-за
одного этого -- после полуночи, в гартмановском кружке, мы уже ни на что не
годились".
Гартман, который до приезда Хайдеггера был признанным лидером
марбургских философов, а теперь понял, что его оттеснили на второй план,
через два года с чувством облегчения и освобождения принял предложение
занять кафедру в Кельнском университете. Но прежде, чем это произошло,
только что защитившемуся у Гартмана Гадамеру однажды удалось свести вместе
своих учителей, старого и нового: "В 1924 году, в пору нашей величайшей
бедности, наступившей после окончания инфляции, мне нужно было осуществить
-- на скромные студенческие средства -- переезд на другую квартиру. Я достал
телегу и к ней благороднейшую упряжку: Гартману и Хайдеггеру предстояло
тянуть этот экипаж вперед, держась вместе за единственную оглоблю. И они
потянули его в одном направлении! В подобных случаях Хайдеггер всегда
проявлял обезоруживающий мальчишеский юмор. На обратном пути, когда телега
была пуста, он вдруг бросил Гартмана, продолжавшего тянуть за оглоблю... а
сам прыгнул в телегу и раскрыл над головой зонт".
В Марбурге Хайдеггер обращал на себя внимание даже своим внешним видом.
В зимние дни его нередко видели возвращающимся в город с лыжами на плече.
Иногда он и на лекции приходил в лыжном костюме.
Летом Хайдеггер носил свою знаменитую суконную куртку и бриджи до колен
-- облагороженный вариант костюма участников движения "перелетных птиц" [1].
Студенты прозвали этот наряд "экзистенциальным одеянием". Он был сшит по
эскизу художника Отто Уббелоде. Гадамеру в такой манере одеваться виделось
что-то "от неброского щегольства крестьянина, наряженного по-воскресному".
1 Юношеское туристическое движение в Германии 1895--1933 гг. Оно
культивировало активную здоровую жизнь, неприязнь к анахроничным формам быта
и общественной организации, но было принципиально аполитичным.
Хайдеггер сразу же по прибытии в город установил связь с "Марбургским
студенческим объединением" -- группировкой, связанной с молодежным
движением, которая выступала против системы студенческих корпораций и
"мещанской психологии старых господ", защищала принципы "самовоспитания" и
ответственности молодежи, а также пыталась осуществлять на практике идеал
высшего образования, выходящего за рамки отдельных дисциплин. В объединении
царила атмосфера, в которой смешивались строгость, присущая участникам
кружка Стефана Георге, и романтика движения "перелетных птиц". В
социально-политическом смысле члены объединения имели скорее левую
ориентацию -- во всяком случае, были настроены антибуржуазно. Они
противопоставляли "подлинность" пустому фразерству образованной буржуазии.
Когда какой-то студент однажды заявил, что хочет получить образование, чтобы
"сформировать себя как личность", Хайдеггер саркастически отсоветовал ему
тратить на это дело свои усилия. Духовный климат здесь был примерно такой
же, как тот, что описан в "Докторе Фаустусе" Томаса Манна, в эпизоде,
посвященном молодежному движению. Там рассказывается, как Адриан Ле-веркюн и
его друзья во время загородных прогулок и ночевок на сеновалах вели
серьезные дискуссии о Боге и мире,
используя выражения, заимствованные "из академического жаргона, о
напыщенности которого юные ораторы ни в малой степени не подозревали... Они
охотно вопрошали друг друга о "сути вещей", рассуждали о "сакральном
пространстве", о "политическом пространстве" и даже "академическом", о
"структурном принципе", о "растяженных диалектических взаимосвязях", об
"онтических соответствиях" и так далее" [1]. К тому времени, когда молодые
люди устраивались спать в амбаре, разговоры доходили до "конечных понятий"
[2].
1 Манн Т. Доктор Фаустус. М.: Художеств, лит., 1975. С. 151 (пер. Н.
Ман).
2 Там же. С. 153. (" -- ... В экономике открыто царят одни лишь
конечные понятия. -- Но ведь и народность -- конечное понятие, -- заметил
кто-то другой...")
Хайдеггер выступил с несколькими лекциями перед членами "Марбургского
студенческого объединения". И придал строгости, которая всегда там
культивировалась, некий особый акцент, объяснив, что именно экзистенциальные
проблемы должны рассматриваться "с ледяной холодностью". Хайдеггер приглашал
этих студентов к себе домой, однажды даже на праздник святого Николая. В тот
раз все пели песни, Эльфрида испекла домашний пирог, среди гостей как раз
выискался один, которого звали Николаем. Герман Мерхен, позднее рассказавший
об этом эпизоде, тогда получил в подарок гегелевскую "Феноменологию духа".
Устраивались и совместные походы с привалами и пением под гитару. Студентам
из этого кружка дозволялось навещать Хайдеггера в его "хижине" в
Тодтнауберге. Там "тайный король философии" имел свой маленький королевский
двор. На праздник солнцестояния в долину скатывали огненные колеса, и
Хайдеггер любил напутствовать их крепким словцом. Иногда на лугу выше хижины
разжигали огромный костер, профессор держал речь. "Бодрствовать у ночного
костра..." -- начал он однажды и уже в следующем предложении перевел
разговор на своих любимых греков. Парменид в Тодтнауберге...
Арнольд фон Буггенхаген, который в студенческие годы не смог одолеть
курс Хайдеггера, так описывает его выступления на семинаре: "Хайдеггер
говорил голосом средней громкости, конспектом не пользовался, и в поток его
речи вливался необыкновенный ум, но еще более -- сила воли, которая и
определяла направление речи, особенно когда тематика становилась опасной.
Когда же он рассуждал об онтологических предметах, то походил не столько на
профессора, сколько на капитана-коммодора [1], стоящего на мостике
океанического корабля-гиганта, -- капитана из той эпохи, когда плавучие
айсберги еще могли потопить даже самое титаническое судно".
Буггенхаген рассказывает, как тогда воспринимался слушателями этот
новый тон философствования (который только после появления в 1932 году
главного философского труда Ясперса [2] стали называть "философией
экзистенциализма"). Он воспринимался как освобождение от универсалистских
притязаний разума, пошлость которых давно стала для всех очевидной, и как
призыв "как-нибудь" включить в игру самого себя. Более всего стимулировала
мысль и воображение студентов именно неопределенность этого "как-нибудь".
С этой фактичностью существование буйствует".
Смысл самореализации вот-бытия -- это описанное выше существование в
транзитивном смысле, или, иными словами, фактичная жизнь как заботящаяся,
тревожащаяся, проектирующая себя жизнь во времени. Человеческое вот-бытие
можно понять, только исходя из смысла его самореализации, -- а не, так
сказать, поставив его перед собой наподобие наличествующего предмета.
Философия вот-бытия, какой она смутно представлялась Хайдеггеру и какой он
ее бегло обрисовал еще за несколько лет до появления "Бытия и времени", не
стоит в позе созерцателя "над" вот-бытием, но представляет собой
органическое выражение этого вот-бытия. Философия есть озабоченная жизнь,
проявляющая себя в одухотворенном действии. Предельная возможность
философии, как сказал Хайдеггер в лекциях об онтологии, заключается в
"бодрствовании вот-бытия ради себя самого" (GA, 63, 15), что прежде всего
означает: вот-бытие должно застигнуть себя там, где оно "убегает от самого
себя" (DJ, 238). Иными словами: нужно сделать прозрачной свойственную жизни
"склонность к падению, к упадку"; нужно отрезать все пути к бегству в мнимую
стабильность; нужно набраться мужества, чтобы смириться с неспокойностью
жизни и осознать -- все, что кажется надежным, прочным, обязательным, на
самом деле есть не что иное, как попытка наскоро что-то исправить, маска,
которую надевает на себя вот-бытие или которую оно получает от "общественной
идеологии", то есть от господствующих мнений, моральных представлений и
смыслополаганий.
"Бодрствование вот-бытия ради себя самого" является, по определению
Хайдеггера, высшей задачей философии. Однако эта истина не позволяет нам
раскрыть истинное "я", а просто отбрасывает назад, в эпицентр того
беспокойства, от которого мы хотим убежать, -- и именно поэтому возникает
"страх перед философией" (GA, 63, 19). В те годы философия была для
Хайдеггера возбудительницей беспокойства. Страх перед философией -- это
страх перед свободой. Но поначалу Хайдеггер еще не употреблял термина
"свобода", а говорил о "бытии-возможным" (Moglichsein) фактичной жизни [1].
1 Ср.: "В герменевтике фактичности речь идет прежде всего о том, чтобы
указать на эту возможность всегда собственной жизни" (Гронден Ж.
Герменевтика фактичности как онтологическая деструкция и критика идеологии.
К актуальности герменевтики Хайдеггера. -- В: Исследования по феноменологии
и философской герменевтике. Минск, 2001. С. 47).
Итак, философия в хайдеггеровском смысле есть соучастие в заботящемся и
озабоченном вот-бытии, но она также есть свободная подвижность и осознание
того факта, что к реальности человеческого бытия относится, среди прочего,
наличие возможностей. При всем том, однако, философия есть не что иное, как
бодрствующее вот-бытие, и потому она точно так же озабочена, так же
проблематична и так же смертна, как само это вот-бытие.
Лучшее, что можно сказать о философии вообще и, в частности, о
хайдеггеровской философии: она есть событие, которое, как и всякое
вот-бытие, имеет свое время.
Приглашение в Марбург. "Боевое содружество" с Ясперсом. Марбургские
интеллектуалы. Среди теологов. Ханна Арендт. "Единственная страсть". Борьба
Ханны за "явность". Победа Хайдеггера в сфере сокрытого. "Жизнь распростерта
перед душою чистая, простая и величавая..." Возникновение "Бытия и времени".
Приношение к смертному одру матери.
Еще в 1920 году Хайдеггер пытался получить должность профессора в
Марбурге. Тогда он добился лишь того, что ему оказали уважение, включив
третьим номером в список соискателей. В Марбурге считали, что хотя этот
молодой приват-доцент подает большие надежды, у него пока слишком мало
публикаций. Когда летом 1922 года вопрос о возможном приглашении в Марбург
вновь стал актуальным -- там освободилось место экстраординарного
профессора, -- у Хайдеггера все еще не было новых опубликованных работ.
Однако к тому времени его слава (основанная исключительно на
преподавательской деятельности) возросла; Пауль Наторп, глава марбургской
школы неокантианцев, в письме Гуссерлю от 22 сентября 1922 года писал: в
Марбурге "с не-
давних пор проявляют пристальное внимание к Хайдеггеру" -- не только
потому, что Гуссерль, несомненно, придерживается очень высокого мнения о
своем ассистенте, "но и на основании того, что мне сообщают... о его новых
успехах". Наторп спрашивает, не готовит ли Хайдеггер какую-либо публикацию,
с которой можно было бы ознакомиться. Гуссерль переадресовал вопрос
Хайдеггеру, и тот, как он написал Ясперсу, "на три недели засел за
компиляции из себя самого" (19.11.1922, Переписка, 81), сделал выписки из
своих разработок по Аристотелю и, снабдив этот материал предисловием,
отослал шестидесятистраничную рукопись в Марбург. Речь идет о тексте
"Феноменологические интерпретации Аристотеля. Отличия герменевтической
ситуации", который был прокомментирован в предыдущей главе.
19 ноября 1922 года Хайдеггер писал Ясперсу: "В Марбурге работа...
произвела впечатление" (Переписка, 81). И действительно, Наторп сообщил
Гуссерлю, что он и Николай Гартман' "прочитали конспект Хайдеггера с
величайшим интересом", обнаружив в нем "незаурядную оригинальность, глубину
и строгость". Наторп положительно оценивал шансы Хайдеггера на получение
места в Марбурге.
В то же самое время Хайдеггером заинтересовались и в Геттингене.
Работавший там Георг Миш [2] написал восторженное заключение о
профессиональных качествах Хайдеггера. Хайдеггер, по его словам, привносит в
философию "идущее из самой глубины, порожденное его собственным развитием
сознание значимости того обстоятельства, что человеческая жизнь исторична".
В Геттингене ничего не получалось -- несмотря на хвалебные отзывы Миша,
зятя Дильтея, и на помощь Гуссерля, который ходатайствовал за Хайдеггера не
только в Марбурге, но и в Геттингене, где когда-то преподавал [3]. В
Марбурге перспективы казались более благоприятными. Тем не менее Хайдеггер,
который на свое скудное ассистентское жалованье не мог прокормить семью,
состоявшую уже из четырех
1 Николай Гартман (1882--1950) -- немецкий философ, защитивший
диссертацию в Марбурге, у Г. Когена; профессор в Марбурге, Кельне, Берлине,
Геттингене. Был близок к марбургской школе, предложил новый вариант
онтологии. Автор работ "Философия немецкого идеализма" (1923--1929),
"Проблема духовного бытия" (1933), "К основоположениям онтологии" (1935),
"Возможность и действительность" (1938), "Построение реального мира" (1940),
"Философия природы" (1950) и др.
2 Георг Миш (1878--1965) -- профессор в Геттингене, в 1939-- 1946 гг.
жил в эмиграции в Великобритании. Представитель "философии жизни" и издатель
собрания сочинений Дильтея.
3 С 1901 по 1916 г.
человек [1], -- из-за чего Эльфриде приходилось работать в школе, --
был настроен скептически. Он жаловался Ясперсу. "Эта дерготня, половинчатые
надежды, лесть и тому подобное приводят в отвратное состояние, даже если
даешь себе зарок с ними не связываться" (19.11.1922, Переписка, 81).
Но Хайдеггера ожидал успех. 18 июня 1923 года он получил приглашение в
Марбург на место экстраординарного профессора, "с положением и правами
ординарного", как он с гордостью сообщил на другой день Ясперсу (Переписка,
85).
За год до того Ясперс и Хайдеггер объединились в "боевое содружество".
У них возник план создания философского журнала, который будет
"нелицеприятно" выступать против философского духа времени. Реализацию плана
пришлось временно отложить, поскольку тогда Хайдеггер, выражаясь
метафорически, еще не достаточно крепко держался в седле. Теперь ситуация в
этом смысле изменилась, но к плану создания журнала они уже не вернулись.
Зато еще более "нелицеприятным" стал тон высказываний Хайдеггера. Этого
невозможно не заметить, читая его письмо к Ясперсу от 14 июля 1923 года.
Новоиспеченный профессор, пребывая в прекрасном расположении духа, яростно
нападает на коллег по философскому цеху. Например, о своем недавнем
конкуренте Рихарде Кронере [2], занимавшем всего лишь третье место в списке
соискателей, Хайдеггер пишет: "Такая ничтожность человеческой натуры мне еще
ни разу не встречалась -- теперь он, как старая баба, ждет от всех
сочувствия, а единственное доброе дело, которое для него можно было бы
сделать, -- прямо сейчас лишить его venia legendi [3]" (Переписка, 89).
Кронер, рассказывается далее в письме, даже обещал задающему тон в Марбурге
Николаю Гартману, что если его, Кронера, пригласят в Марбург, он будет как
обычный студент ходить на гартмановские лекции. "Я, -- продолжает глумиться
Хайдеггер, -- этого не сделаю, но уже одним "Как" моего присутствия задам
ему жару; вместе со мной прибудет ударная группа из 16 человек" (там же).
1 В 1919 г. у Хайдеггера родился сын Йорг, в 1920-м -- второй сын,
Герман.
2 Рихард Кронер (1884--1974) -- с 1919 г. внештатный профессор
философии во Фрайбурге-им-Брайсгау, с 1924 г. профессор в Дрездене, в
1929--1935 гг. -- в Киле; в 1938 г. эмигрировал в Великобританию, в 1941 г.
-- в США, где преподавал в Теологической семинарии в Нью-Йорке. Кронер
начинал как представитель юго-западной школы немецкого неокантианства, но в
конечном итоге стал одной из главных фигур неогегельянства. Его основное
произведение -- "От Канта до Гегеля" (1921-1924).
3 Права на преподавательскую деятельность (лат.).
Столь же воинственно Хайдеггер заявляет и о том, что их с Ясперсом
"боевое содружество" теперь должно "конкретизироваться": "Предстоит
искоренить идолопоклонство, т. е. раскрыть ужасное и жалкое ремесло
различных шаманов от философии, притом при их жизни, чтобы они не думали,
будто с ними нам сегодня явилось царствие Божие" (Переписка, 89--90).
Продолжая на людях называть Гуссерля своим учителем и пользуясь тем,
что Гуссерль ему покровительствует, Хайдеггер внутренне уже настолько от
него отдалился, что в том же письме к Ясперсу чуть ли не ставит его на одну
доску с пресловутыми "шаманами от философии": "Вы, наверное, знаете, что
Гуссерль получил приглашение в Берлин; он ведет себя хуже приват-доцента,
путающего должность ординарного профессора с вечным блаженством... Гуссерль
совершенно расклеился, -- если когда-либо вообще был "целым", что мне в
последнее время представляется все более сомнительным, -- мечется туда-сюда,
говорит такие тривиальности, что просто жалость берет. Он живет миссией
"основоположника феноменологии", хоть никто не знает, что это такое; кто
провел здесь один семестр, видит, что происходит, -- Гуссерль начинает
догадываться, что люди уже не следуют за ним... и вот это намерено сегодня
спасти в Берлине весь мир" (Переписка, 91).
Гуссерль, кстати, отказался от лестного приглашения на берлинскую
кафедру, полученного от Эрнста Трельча. Очевидно, его стремление утвердиться
в Берлине и стать "спасителем человечества" было не столь велико, как
предполагал Хайдеггер. Кое-какие соображения говорят за то, что Хайдеггер
проецировал на своего бывшего учителя собственные амбиции. Письмо к Ясперсу,
проникнутое боевым задором, прежде всего показывает, насколько по нраву
пришлась Хайдеггеру роль Геракла, которому предстоит расчистить авгиевы
конюшни философии. А разве это не есть та самая поза "спасителя
человечества", которую Хайдеггер пытается приписать Гуссерлю? Во всяком
случае, в этом письме Хайдеггер предается безудержным мечтаниям об
"основательной перестройке философствования" и "перевороте" (Переписка, 90).
В то лето 1923 года Хайдеггер открыл, что он -- Хайдеггер.
Прочитанные тем же летом лекции об онтологии, последние во Фрайбурге,
показали, насколько он уверен в правильности избранного пути. Окрыленный
Хайдеггер рассказывал Ясперсу: "... оставляю миру его книги и литературную
возню и беру себе молодых людей -- "беру" в оборот, крепко, -- так, что они
целую неделю находятся "под давлением"; один не выдерживает -- простейший
способ отбора, -- другому нужно два-три семестра, пока он поймет, отчего я
ничего ему не спускаю -- ни лень, ни поверхностность, ни вранье, ни
фразерство, в первую очередь "феноменологическое"... Более всего меня
радует, что я могу добиться здесь перемен личным примером и что теперь я
свободен" (14.7.1923, Переписка, 90).
В финансовом отношении он чувствовал себя далеко не так уверенно. Какое
жалованье мог он попросить? Имел ли право претендовать на квартиру, на
получение субсидии на дорожные расходы? Ясперс охладил энтузиазм друга:
"Касательно жалованья Вы вряд ли сможете выдвигать какие-либо требования"
(20.6.1923, Переписка, 87).
Незадолго до переезда в Марбург Хайдеггер приобрел в Тодтнауберге
небольшой участок земли, на котором построил очень скромную "хижину" [1].
Впрочем, сам он непосредственного участия в строительстве не принимал. Все
организовывала и за всем наблюдала Эльфрида. С этих пор Тодтнауберг
становится для Хайдеггера родным домом, где он всегда может на какое-то
время укрыться от мира, и одновременно надежным убежищем, лучше всего
приспособленным для его философских занятий. Отсюда все пути ведут только
вниз.
1 В 1922 г.
Осенью 1923 года Хайдеггер приезжает в Марбург; в конце лета 1928-го он
вновь покинет этот город, чтобы стать преемником Гуссерля на кафедре во
Фрайбурге. Эти четыре года Хайдеггер в разные периоды своей жизни оценивал
по-разному. В самом конце своего пребывания в Марбурге он писал Ясперсу: "В
пользу Марбурга я не могу привести Вам ничего. Сам я ни часу не чувствовал
себя здесь хорошо" (13.5.1928, Переписка, 152).
Однако по прошествии времени, оглядываясь назад, Хайдеггер в частной
беседе охарактеризовал эти годы как "самый волнующий, наиболее насыщенный и
богатый событиями" период своей жизни -- и как "самый счастливый".
Отрицательная оценка марбургского периода в письме к Ясперсу имела,
помимо прочего, тактическое значение. Ясперс тогда подумывал о том, чтобы
распроститься с Гейдельбергом, и хотел получить от Хайдеггера совет, стоит
ли ему перебраться в Марбург. Однако Хайдеггер не мог ответить на этот
вопрос утвердительно, так как знал, что для него самого эти годы оказались
столь плодотворными не только из-за ситуации в университете, но, главным
образом, потому, что он делил свою жизнь между Марбургом и Тодтнаубергом.
Впрочем, было и еще кое-что, о чем он не хотел рассказывать Ясперсу. Об этом
мы поговорим чуть позже.
Марбург -- небольшой протестантский городок, имеющий университет с
богатыми традициями. В 1927 году Марбургский университет праздновал свое
400-летие. По этому случаю, как рассказывает Герман Мерхен, Хайдеггер с
мрачным лицом и в необычной для него визитке направился в католическую
церковь, которую никогда не посещал, тогда как юбилейное богослужение
проходило в евангелической церкви. Городок, в котором вся жизнь
сосредоточивалась вокруг университета, каждый раз с наступлением каникул
пустел и погружался в сон, но Хайдеггер неизменно проводил это время в своей
тодтнаубергской "хижине". Все, что творилось в городе, было легко обозримо.
Здесь все друг друга знали. Самое подходящее место для интриг, обывательских
сплетен, мелочных склок между кликами, раздувания ничтожнейших
разногласий... Маленький мирок, который считал себя большим миром только
потому, что в нем доминировали "интеллектуалы". Хайдеггер писал Ясперсу:
"Университет скучен. Студенты -- ограничены, без особой инициативы. А так
как я много занимаюсь проблемой негативности, у меня есть тут прекрасная
возможность изучить, как выглядит "ничто"" (2.12.1926, Переписка, 121).
В Марбурге не было никакой "общественной жизни" -- впрочем, Хайдеггер
нисколько об этом не сожалел. Все же он иногда показывался в доме жены
тайного советника г-жи Хитциг, где происходил церемониал "введения" всех
новых преподавателей в местный "бомонд". По слухам, хозяйка дома состояла в
кровном родстве с девяносто одним из здравствовавших в то время немецких
ординарных профессоров. Был еще кружок почитателей Стефана Георге, которым
руководил историк-экономист Фридрих Вольтере. Поклонники "модерна", "новой
вещественности" и вообще левых направлений в искусстве встречались в доме у
искусствоведа Рихарда Хамана [1]. Рудольф Бультман [2] собрал вокруг себя
кружок, члены которого раз в неделю, с восьми до одиннадцати вечера,
занимались чтением греческих текстов; после
1 Рихард Хаман (1879--1961) -- немецкий историк искусства, автор работ
"Немецкое искусство и культура от эпохи грюндерства до экспрессионизма" (т.
1--5, 1959--1975), "Импрессионизм в искусстве и жизни" (рус. пер. 1935) и
др. После войны жил в ГДР.
2 Рудольф Бультман (1884--1976) -- немецкий протестантский теолог,
историк религии, философ; профессор теологии в Марбурге; создатель особой
герменевтической теории "демифологизации", то есть экзистенциальной
интерпретации Нового Завета, согласно которой человек поставлен в ситуацию
решения перед Богом. Автор работ "Теология Нового Завета" (1948), "Иисус
Христос и мифология" (1965) и др. В Марбурге завязалась его дружба с
Хайдеггером.
одиннадцати начиналась "неофициальная" часть, тоже подчинявшаяся
строгому временному распорядку: час ученой болтовни на возвышенные темы,
потом все рассказывали друг другу анекдоты, наслаждаясь вином и сигарами.
Лучшие анекдоты Бультман педантично записывал в особую тетрадь, чтобы при
случае самому блеснуть остроумием. Эрнст Роберт Курциус [1], привыкший к
образу жизни богатого буржуа, страдал в такой обстановке и иногда
отправлялся на поезде в соседний Гиссен, чтобы там в привокзальном ресторане
отвести душу за хорошим обедом. В Марбурге, говаривал он, такого тебе не
подадут.
1 Эрнст Роберт Курциус (1886--1956) -- авторитетный специалист по
романской литературе, преподавал в Марбурге, Гейдельберге и Бонне. Автор
работ "Европейская литература и латинское средневековье" (1948),
"Критические статьи о европейской литературе" (1950) и др.
В этом тесном университетском мирке на Хайдеггера очень скоро стали
смотреть как на таинственную знаменитость. Он назначал свои лекции на раннее
утро, что, очевидно, не сильно отпугивало студентов, ибо уже после первых
двух семестров на его занятия собиралось до 150 человек. Гадамер, который до
приезда Хайдеггера учился у Николая Гартмана, позже вспоминал, как
"гартманианцы" толпами перебегали к Хайдеггеру.
Гартман, прибалтийский барон, был типичной "совой". Он просыпался около
полудня и только к полуночи становился по-настояшему бодрым. Он тоже собрал
вокруг себя веселую компанию. У него дома дискуссии длились до рассвета. Вот
как вспоминал об этом Гадамер: "Когда Хайдеггер появился в Марбурге и
назначил свои лекции на семь утра, конфликт сделался неизбежным уже из-за
одного этого -- после полуночи, в гартмановском кружке, мы уже ни на что не
годились".
Гартман, который до приезда Хайдеггера был признанным лидером
марбургских философов, а теперь понял, что его оттеснили на второй план,
через два года с чувством облегчения и освобождения принял предложение
занять кафедру в Кельнском университете. Но прежде, чем это произошло,
только что защитившемуся у Гартмана Гадамеру однажды удалось свести вместе
своих учителей, старого и нового: "В 1924 году, в пору нашей величайшей
бедности, наступившей после окончания инфляции, мне нужно было осуществить
-- на скромные студенческие средства -- переезд на другую квартиру. Я достал
телегу и к ней благороднейшую упряжку: Гартману и Хайдеггеру предстояло
тянуть этот экипаж вперед, держась вместе за единственную оглоблю. И они
потянули его в одном направлении! В подобных случаях Хайдеггер всегда
проявлял обезоруживающий мальчишеский юмор. На обратном пути, когда телега
была пуста, он вдруг бросил Гартмана, продолжавшего тянуть за оглоблю... а
сам прыгнул в телегу и раскрыл над головой зонт".
В Марбурге Хайдеггер обращал на себя внимание даже своим внешним видом.
В зимние дни его нередко видели возвращающимся в город с лыжами на плече.
Иногда он и на лекции приходил в лыжном костюме.
Летом Хайдеггер носил свою знаменитую суконную куртку и бриджи до колен
-- облагороженный вариант костюма участников движения "перелетных птиц" [1].
Студенты прозвали этот наряд "экзистенциальным одеянием". Он был сшит по
эскизу художника Отто Уббелоде. Гадамеру в такой манере одеваться виделось
что-то "от неброского щегольства крестьянина, наряженного по-воскресному".
1 Юношеское туристическое движение в Германии 1895--1933 гг. Оно
культивировало активную здоровую жизнь, неприязнь к анахроничным формам быта
и общественной организации, но было принципиально аполитичным.
Хайдеггер сразу же по прибытии в город установил связь с "Марбургским
студенческим объединением" -- группировкой, связанной с молодежным
движением, которая выступала против системы студенческих корпораций и
"мещанской психологии старых господ", защищала принципы "самовоспитания" и
ответственности молодежи, а также пыталась осуществлять на практике идеал
высшего образования, выходящего за рамки отдельных дисциплин. В объединении
царила атмосфера, в которой смешивались строгость, присущая участникам
кружка Стефана Георге, и романтика движения "перелетных птиц". В
социально-политическом смысле члены объединения имели скорее левую
ориентацию -- во всяком случае, были настроены антибуржуазно. Они
противопоставляли "подлинность" пустому фразерству образованной буржуазии.
Когда какой-то студент однажды заявил, что хочет получить образование, чтобы
"сформировать себя как личность", Хайдеггер саркастически отсоветовал ему
тратить на это дело свои усилия. Духовный климат здесь был примерно такой
же, как тот, что описан в "Докторе Фаустусе" Томаса Манна, в эпизоде,
посвященном молодежному движению. Там рассказывается, как Адриан Ле-веркюн и
его друзья во время загородных прогулок и ночевок на сеновалах вели
серьезные дискуссии о Боге и мире,
используя выражения, заимствованные "из академического жаргона, о
напыщенности которого юные ораторы ни в малой степени не подозревали... Они
охотно вопрошали друг друга о "сути вещей", рассуждали о "сакральном
пространстве", о "политическом пространстве" и даже "академическом", о
"структурном принципе", о "растяженных диалектических взаимосвязях", об
"онтических соответствиях" и так далее" [1]. К тому времени, когда молодые
люди устраивались спать в амбаре, разговоры доходили до "конечных понятий"
[2].
1 Манн Т. Доктор Фаустус. М.: Художеств, лит., 1975. С. 151 (пер. Н.
Ман).
2 Там же. С. 153. (" -- ... В экономике открыто царят одни лишь
конечные понятия. -- Но ведь и народность -- конечное понятие, -- заметил
кто-то другой...")
Хайдеггер выступил с несколькими лекциями перед членами "Марбургского
студенческого объединения". И придал строгости, которая всегда там
культивировалась, некий особый акцент, объяснив, что именно экзистенциальные
проблемы должны рассматриваться "с ледяной холодностью". Хайдеггер приглашал
этих студентов к себе домой, однажды даже на праздник святого Николая. В тот
раз все пели песни, Эльфрида испекла домашний пирог, среди гостей как раз
выискался один, которого звали Николаем. Герман Мерхен, позднее рассказавший
об этом эпизоде, тогда получил в подарок гегелевскую "Феноменологию духа".
Устраивались и совместные походы с привалами и пением под гитару. Студентам
из этого кружка дозволялось навещать Хайдеггера в его "хижине" в
Тодтнауберге. Там "тайный король философии" имел свой маленький королевский
двор. На праздник солнцестояния в долину скатывали огненные колеса, и
Хайдеггер любил напутствовать их крепким словцом. Иногда на лугу выше хижины
разжигали огромный костер, профессор держал речь. "Бодрствовать у ночного
костра..." -- начал он однажды и уже в следующем предложении перевел
разговор на своих любимых греков. Парменид в Тодтнауберге...
Арнольд фон Буггенхаген, который в студенческие годы не смог одолеть
курс Хайдеггера, так описывает его выступления на семинаре: "Хайдеггер
говорил голосом средней громкости, конспектом не пользовался, и в поток его
речи вливался необыкновенный ум, но еще более -- сила воли, которая и
определяла направление речи, особенно когда тематика становилась опасной.
Когда же он рассуждал об онтологических предметах, то походил не столько на
профессора, сколько на капитана-коммодора [1], стоящего на мостике
океанического корабля-гиганта, -- капитана из той эпохи, когда плавучие
айсберги еще могли потопить даже самое титаническое судно".
Буггенхаген рассказывает, как тогда воспринимался слушателями этот
новый тон философствования (который только после появления в 1932 году
главного философского труда Ясперса [2] стали называть "философией
экзистенциализма"). Он воспринимался как освобождение от универсалистских
притязаний разума, пошлость которых давно стала для всех очевидной, и как
призыв "как-нибудь" включить в игру самого себя. Более всего стимулировала
мысль и воображение студентов именно неопределенность этого "как-нибудь".